Зовут меня Антон. По фамилии Лосевский. Родился и живу в окрестностях Санкт-Петербурга. Не состоял, не привлекался, не издавался. Пожалуй, это все, что имею о себе рассказать. Захватывает, не правда ли?:)
На днях выиграл у одних чертей в карты возможность начать жизнь сначала. Недурно звучит - начать жизнь сначала. Хотя всегда есть в таких случаях волнительный выбор, что посчитать за начало. Отнестись к такой возможности легкомысленно, беспечно назвав началом - ноль лет и дней, я не мог, так как началом жизни справедливее считать тот момент, когда вдруг начинаешь отдавать отчет своим поступкам, когда появляются маломальские самооценка и ценности. Несколько подумав, я предложил чертям вернуть меня в мое пятнадцатилетие. Примерно тогда, по смутным воспоминаниям, я принялся жить, то есть говорить спорные вещи и совершать необъяснимые поступки, болеть нигилизмом и впадать в заблуждения, не лучшим образом влияющие на настройки судьбы, словом... жить. Я выиграл в карты еще. И мне удалось выторговать себе даже бонусные условия: не просто вернуть меня на годы назад, давая шанс все переиграть, но, чур, чтобы с сохранением заработанного интеллектуального багажа и поддерживанием общей линейности событий, дабы я мог избежать прошлых ошибок, теперь-то регулярно оказываясь на высоте положения.
День первый. Необычный. Вот и все. Все-таки я умер. Вот ведь. Скверно себя чувствовал. В последнее время. Вот итог. Вот так утро. Я долго ждал перемен. Выходит, дождался. Мне тут сказали, что так оно и бывает. Это ничего. Такое случается со всеми. Раз в жизни. Рано или поздно. Переживать поздно. Худшее уже позади. Или впереди. Это вопрос. Самое время перевести дух. Так мне тут объясняют. Пока я не очень понимаю, что и к чему. Вчера вечером посидел перед сном в сети. Лег спать. А когда проснулся, мне сразу все объяснили. Сказали, что на работу можно не идти. Теперь я буду здесь. Потом отправлюсь в суд. Судить, я так понял, будут меня.
Ночь перед казнью выдалась самой тягостной и задумчивой в недолгой еще жизни Юлии, оно и понятно. Думала ли она, хрупкая, девятнадцатилетняя, что дело примет столь внезапный и скверный оборот? Еще вчера она значилась обычной студенткой лесоторгового училища Макондовского уезда, и вот те раз. Юность всегда полна размышлений о своем будущем, как-то там все сложится, но существуют, пожалуй, сценарии, которые почти невозможно примерить на себя. Казнь - это ведь для всяких престарелых негодяев, сотворивших что-то безжалостное, запредельное. Поразмышлять той бесконечной ночью, словом, было над чем.
Надоело: кто-то виноват и что-то нужно делать! В высоких поднебесных кабинетах давненько сделали черновые выводы и выражали глубокую озабоченность сложившейся ситуацией. Все трое секретных агентов-ревизоров, отправленных в Макондово для выяснения обстоятельств, засылали обратно крайне сбивчивые и противоречивые отчеты, из которых становилось понятно, что ничего непонятно. Из рапортов следовало, что все идет по плану и эксперимент протекает в соответствии с ожидаемыми параметрами. Однако сам сумбурный характер изложения и тем более вопиющий факт невозвращения в центр полностью перечеркивал ценность разведданных. Если первый агент банально пропал без вести, что случалось в ТОПах частенько и вполне укладывалось в статистическую погрешность, то второй уже был обнаружен связной-горничной в своем номере бездыханным, со всеми признаками трескучего провала операции и удивленно-испуганным выражением лица. Третий, по прошествии недели пребывания в городе, и вовсе поехал кукухой и лишь нес что-то нечленораздельное про абсолютное зло и заговор правительства, которое сам же, как ни удивительно, и представлял. Впрочем, его диктофонные голосовые заметки, оставленные для секретарши Дианы, представляли предметный интерес для следствия и независимых парапсихологов.
Всю неделю они не спали. Все, никто. Пока всевозможные международные организации под эгидой масонского мирового правительства устраивали бесконечные экстренные совещания и заседания, на которых решительно осуждали и обсуждали бессонницу, выставляя ей категорические ультиматумы и требования прекратить, обыкновенные люди, не отягощенные бременем власти, попросту не знали... куда себя девать, чем еще занять... На бедолаг обрушилась уйма свободного времени, которое нужно было как-то провести - малознакомая прежде проблема. Быстрый, безлимитный, почти бесплатный интернет, ставший настоящим проклятьем для работодателей, уже мало кого увлекал. Отныне сидеть в буквальном смысле круглые сутки в социальных сетях представлялось не более разумным, чем добровольно сидеть, скажем, в рыболовных сетях.
Но и это еще не все. Никита бродил по послерабочему городу, пятничному, бурлящему в преддверии выходных, которые каждый заполнит по-своему, кто во что горазд. Но он решил повременить с отъездом домой, в частокол спального района, лишенного всякой солидности и стройности. Да никто там особо и не ждет. А пробиваться в подземку, как и четыре предыдущих вечера к ряду, отчего-то совсем не хотелось. Хотелось прогуляться по старому вечернему городу, по главному из проспектов, тому самому... Заглянуть в прилегающие переулки и закоулки - что новенького? Хотелось быть в центре если не внимания и событий, то хотя бы и города. Слиться с ним воедино, став составной, а то и неотъемлемой частью, прощупать пульс, убедившись, что старый город еще дышит: живой. И если это удастся в какой-либо мере, остаться в нем до утра, дабы плутать, рыскать, шнырять.
Авангардист, авантюрист, австриец - и все в одном лице. Он прибыл в Россию в стабильное время перемен, в поиске людей и идей. Присмотрелся, пообтерся, пообвык. Убедился в подлинности территориального ресурса. Обзавелся единомышленниками, сторонниками, после чего и принялся искать встреч с сильными местного мира, и вскоре таковых нашел. Вышел, так вышло, на самого Николая Павловича и сумел того вовлечь. Тот, посовещавшись со своими, дал добро на осуществление. И сам, были тому свидетельства, увлекся не на шутку: всем интересовался, во все вникал. Австриец - руководитель необычайного проекта, получив внушительный карт-бланш и одобрение самого, работал ревностно, рук не покладая и не опуская. Подыскивал место, тщательно его подбирая, и в результате решился - здесь, у канала. С тех пор здесь стало людно навсегда.
И если вспомнить, что материальный мир - это тюрьма, а тело, как широко известно, тюрьма духа, то получаем, что дух заключен в тюрьму в квадрате, тогда как сам квадрат здесь - не просто фигура речи, но и фигура герметически геометрическая, замкнутая и угловатая. И тогда уже совсем не очевидно, что реальный мир так уж и реален, учитывая печальную ограниченность его природы и структуры. И неспроста есть мнение, что лучшие люди уходят раньше, в том смысле, что умирают до срока, так ведь может это и естественно, памятуя о том, что досрочное освобождение никто не отменял. Так, стало быть, допустимо, что сны - то самое место, куда они уходят, ведь где еще как не во снах случаются свидания с безвременно ушедшими родными, близкими, друзьями... И, быть может, настолько бросающаяся в глаза материя, затмевающая собой более тонкие слои и уровни - утрированная версия мира того, потусонного, а завзятые и предвзятые материалисты и карьеристы, которые не только не знают, но и не верят - титаники духа и фанатики фигни.
Поселок Нововолково встретил Никиту и Димаса неприветливым ветром и остатками солнца, пробивающегося сквозь нахмуренные серые тучи. Глубокая осень - природа сбрасывает маски. Денису же все казалось обычным, поскольку он бывал здесь по несколько раз в году, навещая дядю и тетю, так и не перебравшихся в Ленинград. Пассажиры уверенным шагом спускались с платформы, направляясь по своим делам и участкам. Возле платформы красовался здешний торговый комплекс - пивной ларек с чипсами, уже переживающий предсказуемый кризис, ведь дачный сезон шел на убыль, а местные жители не слишком-то жаловали его количеством посещений в сутки. Женщина из недр ларька, недовольно отбросив свой женский литературный боевик из серии "Убойное убийство", нехотя отпустила молодежи несколько шоколадных батончиков, приобретенных ими скорее из возникшего желания увидеть ее в работе, нежели от голода.
Многое претерпел в веках русский язык, потерпел иноземных влияний и вливаний. То татары тарабарщиной наследят, то старательно и добровольно-принудительно от германцев-голландцев различных схватывалось технических штучек. Девятнадцатый век весь - время изысканных французских заимствований. Современный русский язык основательно занят перевариванием и усвоением англицизмов. То есть и раньше оттуда выпадало на русскую лексическую почву немало корней, а теперь так и вовсе. Но подозревают ли мойщицы полов и уборщицы помещений, что в табели о рангах, вероятно, проходят как какие-нибудь клининг-дизайнеры? А дама из отдела персонала, та самая, что принимает на работу мойщиц и уборщиц, мнит себя ведущим селекционером по клининговому рекрутингу. Вахтер - рядовой страж проходного двора офисного захолустья и знать не знает, что занят помимо разгадывания сканвордов еще и попутным гвардингом с фейс-контролем. Много всяких казусов с освоением инглиша в русских реалиях рождается: так уж вышло, что английский язык как функция в русском языке есть сплошной эвфемизм, привносящий в речь характерную англосаксонскую вежливость на грани лицемерия. Вот и бродят по Руси загадочные коллекторы и рейдеры, в сути своей - заурядные вымогалы и вышибалы. А благозвучней вроде как-то выходит, престижней и солидней. Так ведь и традиционный русский кутеж а-ля пей и гуляй да гармонь играй все чаще теперь корпоративом зовется. И там же происходит.
Лет семь уже и дела никому друг до друга не было - и мысли-то собраться ни у кого не появлялось. И, наверное, все это неспроста. Все как-то наспех разбежались, разъехались по разным районам, погрязли в обустройстве быта, сложных построениях личных жизней и карьер. Хотя помнится, что на выпускном вечере, возводя костер после завершения официозной части, распивая напитки и распевая песни, договаривались быть вместе всегда: поддерживать и помогать, не забывать и не забываться, встречаться и развлекаться сообща. Много говорилось громких слов в тот вечер, да и задолго до него, но проверку временем слова не прошли. Стоило только оторваться от пуповины школы, от ее объединяющих словно беда коридоров, как детишки разбрелись по квартирам и просторам. И уже другие кричали "Ура", когда отменяли урок.
Абсолютная работа, идеальная. Именно на такую пристроился Никита. Без протекции высоких покровителей и рекомендательных писем. Сам по себе, взял и устроился. Просто предъявил свой внушительный послужной список, складки ума - и этого хватило.
Жил был на реке лепесток плыл сколько смог потому что знал лепесток что сам был когда-то цветок возомнивший что возносясь разовьется в листок падкий обратно с плачущей ивы в реку без названия в срок. Что за бред имени сизой кобылы я натворил, отворяя объективы глаз, размышлял невыспанный, отовсюду выгнанный Никита. Хорошо ли, плохо ли, во саду ли, в огороде, долго ли, коротко ли, кто знает, поднимите мне веки. Решение задачки у доски почета окончилось раздвоением личности, что приятнее - расщеплением наличности: сдачей. Вас несет, сударь, вам стоит показаться врачам, прокатиться с ветерком перемен на карете скорой помощи, промыть овощи мозгов, жадно жуя жвачку, чтобы не пополнить собою тюрьму народов, поскольку жизнь ваша, если крепко свезет, пройдет под знаком тройки с минусом. Попомните мои слова, сударь. Государыня, мне ли, махровому троечнику, отбрехиваться, что бред мне к лицу, не я ли его проецирую на все, выдавая за субъективную реальность? Все, что вы скажите тоже, может быть использовано против вас на страшном суде родительского собрания сочинений. Я не в себе от всего, подумал он. Он вне себя от ничего, заявила Госпожа удача. Ничего себе... ухмылялся исподлобья Его величество случай. В те дни Никита, более не отягощенный общественными обязательствами, обстоятельствами и отклонениями, завел привычку видеть много снов: пророческих и простеньких, вещих и вечных, кошмарных и кошачьих, хороших и худых, здоровых и забывчивых. Где становилось реальным все, где отменялись все правильные исключения: гнать, держать, бежать, обидеть, слышать, видеть и вертеть, и дышать, и ненавидеть, и зависеть и терпеть. И пока веселая кампания рекламной компании зазывала "Развлекайтесь с нами", Никита развлекался снами, провалившись с головой в трясину газетных уток а-ля "Уснул и не вернулся".
Когда Никита только устроился в котельную, кочегарное ремесло представлялось ему куда более времязанимательным и энергозатратным. На практике все оказалось по-другому: включил себе ноутбук и сиди сторожем огня. Ворочать угли, а как же, приходилось тоже, но в основном по графику, без выдумки. Сменщик всякий раз оставлял за собой целую стопку болванок, напичканных различными программами и утилитами. Колян тоже попал в кочегары из офисных дебрей, но теперь, судя по подборке болванок, вынашивал победоносные планы по триумфальному возвращению назад. Никите в дебри не хотелось. Хотелось чего-то вообще иного, но современность была довольно скупа на альтернативы. Даже думалось, а так ли уж плох такой фрагмент в биографии? Никита как-то сразу рассматривал котельную как творческую мастерскую. Мастерить, собственно, предстояло в собственной голове. Окружающие декорации вполне могли поспособствовать рождению нового цикла стихотворных творений. Но уже по прошествии недели стало очевидным, что натворить ничего толкового здесь не удастся. Жаркая, душная, во многом липкая обстановка ничуть не способствовала стихотворческим прорывам. А вот для прозы здесь в самый раз - место-то прозаичное... Да и времени хорошенько обдумать свое житие и жизнепланы находилось в достатке, а если иметь в виду график сутки через трое, то даже в избытке.
Вещий сон жизни шел своим чередом, но тут вдруг раздался телефонный вызов. Некто, представившийся журналистом популярной газеты, сообщил, что ему поставили задание взять у Никиты интервью. Тот, подумав, согласился, поскольку уже давненько не давал интервью. Во всяком случае, не в этой жизни. И вот дебют:
Как знать, быть может, именно в ту бурную ночь и высеклась искра занимательной идеи в Никитином шалаше. Времени поразмышлять о все нарастающем взаимопроникновении и взаимодействии реала и виртуала как раз выдалось в избытке. Ведь виртуал как среда, по сути, есть оцифрованный реал, спрессованный по кубикам рубрик и интересов, но играющий в реальных судьбинах все более и более серьезную роль. Иные, придя домой, первым делом бегут включать интернет, а уже только потом выключать с себя ботинки и нательные ткани, пошитые заботливой бангладешской или китайской рукой специально для посещения уличных коридоров. Соседей по лестничной площадке уже не везде знают в лицо, а общаться с ними и вовсе случается редко. Когда вдруг пожар. Или какая другая напасть. Зато в интернете завсегда полно единомышленников и квази-идейных антиподов, с которыми можно безопасно переругиваться до скончания аргументов, или подступа глубокого утра. Предметом обсуждений становится все, но по преимуществу это всякие актуальные происшествия: вспыхнувший костер скандала с участием поп-звезды, раздуваемый ветром средств массовой дезинформации; очередной чиновник не только проворовался, но еще и попался; хоккеист проигрался в хоккей и выпустил сборник харизматичных хокку. И чем больше тем, тем больше мнений.
Но такой уж оформилась структура рынка труда: офисы под завязку набивались менеджерами и пиарщиками, маркетологами и креативщиками, имиджмейкерами и продажниками, как некогда кишели рабочими БАМ или Магнитка. Те же, что и при новом строе устроились строителями и столярами - вместо почестей и песен в свой адрес подпадали под подозрение и почитались в обществе за маргиналов, хотя и производили реальную работу, да, кстати, и зарабатывали частенько существенно больше. Зато офисные пчелы имели дело, шутка ли сказать, с компьютерами и принтерами, факсами и флешками, сканерами и браузерами, без устали впаривая друг другу качественные продукты и популярные товары с сумасшедшими скидками. Удовольствия эти процессы доставляли мало, но ощущение некой причастности к мировому прогрессу, с претензией на превосходство над темными обывательскими массами, несколько скрашивали дискомфорт от щемящей бессмысленности происходящего день за днем, за исключением выходных. Впрочем, за исключением ли?
Предполагалось, что посещение нового форума позволит менеджерам, изучившим актуальный материал и впитавшим правильные установки, получить ощутимое превосходство над другими менеджерами, менее удачливыми, которым не выпало чести и удовольствия быть приглашенными. Не говоря уже о тех легкомысленных юношах и барышнях, которые приглашения все же получили, но вероломно решили уклониться. Ведь участие в форуме - это фактически билет в сознательную жизнь, редкая возможность вырасти над собой, воспарить над тщетностью и курьезностью конкурентных ремесел, большой шанс почувствовать себя очень особенно, будучи на острие серьезных процессов и грандиозных проектов. Правда, многие менеджеры, включая Никиту, расценили поездку в Великий Новгород скорее в качестве возможности вырваться на пару трудодней из офисных трущоб, занять время отлично от предсказуемости повседневности, а в виде симпатичного бонуса - не упустить случай познакомиться с древней столицей Северо-Запада...
На соседней скамье мирно отдыхали двое граждан: мужчин, пусть уже и явно тяготеющих к пенсии, но еще достаточно крепких и выносливых, чтобы всю ночь распивать напитки, а наутро подбирать правильные пароли к брюзжанию жен. Одеты мужчины были не по последней моде, к чему, впрочем, явно и не стремились: неприметные серые жилетки поверх неброских рубах, видавшие виды синие джинсы и спонтанные ботинки. Да и не в тех летах и статусе пребывали мужчины, чтобы забивать голову гардеробом, ведь провожают-то по уму, а годы уже берут свое. Довершали портреты дымные папиросы и коньяк - хорошо, если - однолетней выдержки. Пожалуй, Никита и не обратил бы внимания на подобных типов в повседневных обстоятельствах, если бы не одно "но"...
Одиночество - это когда Один Ночью. Страшно, скучно. Страшно скучно. Дикообразно все... Того и гляди, из-под кровати вырвется какой-нибудь кошмарный монстр с перекошенной мордой, искажающей самые недобрые намерения. Паровозик, бывший все эти годы игрушечным, вдруг сходит с заданного рельсами пути и начинает немыслимым маршрутом пыхтеть в направлении зрачков, попутно пренебрегая всеми знакомыми законами классической механики и, что совсем уж неслыханно, Российской Федерации. А вроде как презумпцию невиновности пока еще никто не отменял. Но паровозик продолжает нести в затхлую комнатную атмосферу ароматы и пары чего-то крайне тревожного, отрезвляюще мистического, хичкоковского. Выражаясь предельно - в такие минуты становится не так уж и скучно. Вечер перестает быть темным.
Настал январь. Настигло новое счастье. Отгремели салюты, съелись салаты. Даже выпал снег. Хотя в последние годы уже и январь не являлся гарантией оного. А случалось и наоборот: выйдешь в октябре, глядишь - насыпало. С пониманием того, что природа так и не покорилась человеку, оставшись сферой наблюдений, сколько бы тот не пыхтел. А тут снова январь, когда из всех щелей засквозило прохладой сессии. Подобные учебные обострения случались каждый раз, когда их не ждешь, да еще и дважды в год. В июне, когда окончательно теплело и зеленело, и хотелось гулять, чтобы все это распробовать. И в январе, когда обычно не хотелось ничего. И вот снова повеяло сессией. Светило изготовлением виртуальных шпаргалок и полезных закладок. Никита очень почувствовал, как на носу вскакивает досадный прыщ - последняя сессия. По окончании которой, впрочем, при успешном исходе дела можно выходить на финишную дипломную прямую. После чего уже все благополучно забыть.
Дело в том, что Никита еще иногда интересовался политикой. Сама же политика и ее политики уже давно не интересовалась Никиткой. Равно как не интересовались они ни Антошкой, ни Анюткой, ни Яшкой, ни Янкой. Потому как чего с этой нищеты мещанской взять? Ни бизнеса у них отлаженного, ни имущества нажитого за душой нет. По-видимому, и самой души-то нет, а только плоть и кровь, занятые бессмысленной возней за существование где-то за околицей серьезных мировых процессов.
Лежишь порой под одеялом. Так тепло, темно, тихо. Вся обстановка совершенно способствует снам. Даже район и тот - спальный. Спальный мешок. Сонное царство. Ничто не рушит тишину. Подача тепла стабильна. Темень до утра обеспечена свыше. Кошка мурлычет в ногах о чем-то своем, глубоко египетском. Все, словом, подчинено сну. Но не спится, увы. Вздыхаешь, ворочаешься вокруг своей оси, подражая небесным телам. Но все тщетно, не идут сны. И наутро вставать в рань, и будильник уже заведенный. Но чем сильнее силишься уснуть, тем яснее шумит ум: вырабатывает многослойные мысли, поднимает из архива памяти воспоминания, строит планы на неделю и навсегда. Какие-то голоса - себе на уме - случается, толкуют о чем-то абсолютно потустороннем. Такая ночь бурна сама по себе: ни к чему даже из дому выходить. Головная коробочка и без того полна и шумна. Вот и Никите что-то не спалось. А думалось, думалось, думалось. Хотя отсчет до раннего подъема шел уже на считанные часы. Значительно меньше рекомендуемой нормы оставалось на сон.
Что делать, если на излете лета жизненно понадобились деньжата на последнюю игровую приставку, а скучные и лукавые взрослые, прикрываясь материальными затруднениями, увиливают от ответа и явно не отдают себе отчета в важности обладания новинкой? Тем дивным, бесконечно давним каникулярным летом, когда добродушный пьяница Ел из династии Цин заборол на выборах реакционера Ган Зю, мальчишка Аркаша твердо знал ходы и расклады. Сильно позже выяснилось, что не так уж все и однозначно в той выборной постановке, а тогда... это не имело ни малейшего значения дня юных организмов. Уподобляясь старшим, впавшим в золотую лихорадку стяжательства и алхимию быстрого обогащения, Аркаша подговорил своих корешат, в основном приезжих на лето ребят из больших городов, на дельное и перспективное предприятие, сулящее наваристый барыш.
"Шайбу, по лбу!" Под сводами стадиона застывали и с новой силой вскипали дикие крики. Невзирая на то что макондовский "Лесничий" терпел очередное разгромное и унизительное поражение, уверенно погружаясь на дно турнирной таблицы, хоккейная пятитысячная коробка по славной традиции стояла забита битком и наполнилась гулом болеющих звуков. В том-то, собственно, и скрывался подлинный интерес к возне на льду вокруг резинового изделия у немалой части публики. Пока фанаты складно горлопанили свои оралки и дудели в мукунделы, деловые люди города пользовались возможностью вполне вольготно потолковать о своем, без опасений быть расслышанными вездесущей прослушкой. С тех пор как громкое, да и в принципе любое воспроизведение музыки в частных владениях сделалось делом сперва просто подозрительным, затем крайне предосудительным, а согласно последним поправкам к регламенту о тишине и вовсе подсудным, популярность хоккея в Макондово непрерывно росла, а за лишний билетик приходилось еще пободаться. Правда, известная пришифрованность речи и здесь только приветствовалась.
Смеркалось. Замок Жутина воссиял яркой иллюминацией, а пышный фруктовый сад так и манил огнями фонарей. Подле кустов продолжал порхать как бабочка и творить красоту садовник. Отворялись ворота, на территорию въезжали люксовые экипажи, преимущественно, как и заведено, китайской мануфактуры. К имению Жутина стекались лучшие люди уезда и одновременно соседи по элитному поселению єЗолотое дно". Намечался ставший уже традиционным субботний журфикс - обильный праздник живота и безлимитного пития для избранных бедняками народных представителей и творческой богемы.
Из форточки потянуло прохладой и сыростью, что побуждало Кирдыкова нехотя пробудиться и выглянуть в окно. За окном булькали лужи, чернел неопрятный асфальт. Шел дождь и две курсантки. Кирдыков, с тяжкого похмелья, задымил самокруткой в форточку номера отеля "Худо-бедно", осматривая в древнерусской тоске потрескавшиеся строения с высоты пентхауса и столичного статуса. Дождь только усиливался, ветер по славной макондовской традиции брал начало со всех четырех сторон света и смачно трепал вывеску трактира "Благородная отрыжка". "Эх, занесла нелегкая на закате карьеры, - туго размышлял идол состарившейся вместе с ним молодежи. - Нда, были люди в наше время, не то что нынешнее племя". Волею судеб и графиков, звезда артиста закатывалась именно в Макондово, ставшим заключительным пунктом прощального тура. Последний концерт последней гастроли - вот он где. Мнительный Кирдыков нащупывал утешительную параллель, будто сама природа льет слезы по его вылинявшему величию и близящемуся уходу со сцены.
Новые вводные: Галактика "Млечный путь" - планета Земля - город Санкт-Петербург - Васильевский остров - 20-я линия - коммунальная квартира Љ50; 2019 год от РХ - суббота - осень - полдень. Снаружи бушевало настоящее стихийное бедствие, бабье лето отчаянно не задалось, да и обычного-то лета как такового не было. Захлопнутое наглухо окно дребезжало от порывов ветра, в форточку едва не доставала ветка уставшего тополя. Коммунальщики давно обещали выкорчевать дерево, да обещанного три года ждут, чаще - дольше, пока само не пройдет, не отвалится. Софья время от времени осторожно подходила к окну посмотреть на стихию и возможные последствия - такой силы задувал ветер. Украдкой возвращаясь в дальний угол комнаты, укутавшись в плед, она с усилием почитывала модный роман Харуки Мураками, но мысль то и дело ускользала и убаюкивалась бытом. Планы выходного дня выбраться на рынок или же посетить один из музеев оказались напрочь сорваны: с эдакой погодкой дай бог бы до ближайшего продуктового добежать, если у штормового представления еще случится антракт. К тому же наконец-то обещали включить долгожданное отопление. В коридоре же лишний раз мелькать совсем не хотелось: полы скрипучие, соседи странные, приставучие.
