Аннотация: Якобы книга, или млечныемукидва. Книга первая.
Голова 01. Перо на гвоздь
Ljdjkmyj ljcflyj ljkuj yf,bhfnm ntrcn& Dszcyzz dcrjht& Xnj dct "nj ,skj yfghfcyj/ Botim& Cdjq cnbkm Buhftim ckjdfvb& crekfvb Ghtlkj;tybzvb& B dct "nj phz/ Gj;fkeq& "nj b tcnm kexibq gjdjl yfgbcfnm tot jlye rybue/ Djpvj;yj& Tot ,jktt ,ktrke. ,tcghbxbyye. B ,tcnjkrjde.& F xnj tot ltkfnm d 'njq ;bpyb& B tckb ceotcnde.n ghtltks b rfyjys crexyjcnb b dnjhbxyjcnb& Nj vjz [elj;tcndtyyfz pflfxf cjcnjbn bvtyyj d njv& Xnj,s ytghtvtyyj jnscrfnm b[ b ljdtcnb lj cjdthitycndf& Jnnfxbdfz "nj ytcjvytyyjt cdjt vfcnthcndj/ Dtlm z -nj pyf. & Xnj ltkj vjt ghfdjt b ktdjt jlyjdhtvtyyj/ B d cbke dct[ dsityfpdfyys[ ghbxby& F nfr;t tot jlyjq& Cfvjq ukfdyjq& Htxm j rjnjhjq pfqltn xenm gjp;t& Z yfxbyf. Yjdsq gj[jl r ,tkjcyt;ysv dthibyfv pf,dtybz/ Nfr b yt ecksifd dctuj-nj lde[ kturb[ ckjd& gTib tot/
Довольно досадно долго набирать текст, выясняя вскоре, что все это было напрасно. Забыв переключить раскладку клавиатуры, я допустил грубую ошибку, однако стирать абзац и набирать его заново нет уже ни сил, ни желания. Слишком поздно: за окном, склоняя ко сну, чернеет ночь. Да и что это за ошибка, так - ошибочка. К тому же ошибки давно уже стали характерной чертой моего стиля, скажу больше - неотъемлемой частью личности. Так что не такая уж и ошибка эта ошибка, поскольку не ошибается лишь тот, кто ничего не делает, но и тот, кто ничего не делает, по всей видимости, тоже ошибается.
Делать что-то надо.
Мое дело - проводить эксперименты. В недавнем прошлом, к примеру, я провел один блестящий эксперимент, результаты которого превзошли. Собрав в кучку рассказы разных лет, я объединил их под одной обложкой и издал за собственный счет. Счет меня почти разорил, отобрав последние деньги, но я зашел уже слишком далеко, чересчур увлекся экспериментом, зачем-то выбрав самую гладкую бумагу, при этом явно сэкономив на верстке и редактуре; многими местами, чего уж, схалтурил и на содержании.
Следствием эксперимента стал 21 экземпляр книги. Оставив один себе, остальные 20 книг, очертив круг неких избранных, я распространил среди людей мне, так или иначе, близких и симпатичных, после чего принялся ждать, что из этого получится.
Таким способом очень скоро я установил, что с тем же успехом вполне мог бы отдать все свои деньги первому встречному уличному бродяге. Тот, вероятно, точно так же слегка удивившись и бегло отблагодарив за нежданный презент, поспешил бы скрыться из вида поскорее да подальше, уходя из моей жизни навсегда.
Само собой, я всегда отдавал себе прекрасный отчет в том, что нет такого выражения как "отдавать себе прекрасный отчет", есть выражение "прекрасно отдавать себе отчет в". Хотя именно из-за присущей мне словесной путаницы и вынужден был издавать книгу за свой счет, вполне понимая, что едва ли она будет любопытна широкому кругу издателей, не говоря уже про всяких читателей и прочих писателей, так как общепризнанно, что моя сатира сортирного уровня - чистой воды самодеятельность, лишенная тонкого коммерческого расчета и умного анализа психологии масс, навыка выдавать читателю именно то, что ему будет, видите ли, интересно.
Мне это не интересно.
Между прочим, называя свою книгу "Книга", одним только этим я очень многое имел в виду. Хотя бы и то, что слово "книга", если долго и пристально всматриваться в него, просто смешно само по себе, поскольку спокойно ложится в один ряд с такими бестолковыми лексемами как "шняга" или "шарага". Тем не менее, чего уж теперь терять, проговорюсь, что в слово "книга" мною закладывалось еще не менее трех значений и сложносочиненных смысловых галлюцинаций.
Когда я был мал, то ничего не понимал. И только после завершения эксперимента пришел к пугающему выводу, что теперь, когда мне под тридцать, оказывается, понимаю еще меньше. Если раньше я всегда как-то думал, полагал, ладно, предполагал, что, когда один человек дарит книгу другому, тем более свою, в особенности если эти люди друг другу знакомы, то тот, другой человек, вполне может взять на себя труд ее полистать, сложить о ней некоторое мнение и может быть даже когда-нибудь высказать его автору, отправив смску, электронное письмо, в крайнем случае - что-нибудь да скажет словами при встрече.
Здесь сразу следует подчеркнуть, что под "мнением" я подразумеваю не только бурные овации или многостраничные рецензии, но также и испепеляющую критику, тот же добрый совет завязывать с этим делом, раз уж получается как-то не очень, хотя временами и закрадывается странное ощущение, что ценою страшных стараний и целых циклов бессонных ночей, автору все же удалось кое-где ввернуть приличный абзац.
И вот, вопреки моим предэкспериментальным представлениям, наиболее популярным мнением о "Книге" стало ловкое молчание, перерастающее в зловещую, заговорщицкую тишину.
Сперва я воспринял это неправильно и чуть ли не обидчиво. Мне почудилось, что "Книга" не понравилась читателю настолько, что прокатилась в провале абсолютно, безвольно и глобально. Настал даже момент, когда я был близок к тому, чтобы весь эксперимент счесть ошибкой. Однако памятуя о том, что эксперимент он на то ведь и есть эксперимент, чтобы давать результат, я принял к сведению и эту тишину, делая соответствующие выводы и пометки в блокнотике. И конечно, то обстоятельство, что результат эксперимента несколько разошелся с ожиданиями, вовсе не сделал его неудачным.
Да и как иначе, без эксперимента, я мог бы выяснить, что мои представления о том, что, когда один человек дарит книгу другому, тем более свою, то тот, другой, вполне может взять на себя труд ее полистать... оказались не более чем моими представлениями об этом, тогда как на самом деле, там, в параллельных головах-мирах, царят принципиально иные представления. А ведь это, в сухом остатке, и есть центральный результат моего эксперимента, пускай и не имеющий особого отношения к литературе.
И только так, прислушиваясь к дыханию массового молчания, я смог открыть глаза и увидеть, что другого результата, разумеется, и быть не могло, потому как тексты мои по большей части столь безыскусны и безыдейны, что вежливые и порядочные люди, сжалившись, не сговариваясь, приняли щадящее решение деликатно и тактично промолчать, дабы не нанести моей хрупкой душевной организации непоправимый ущерб неумолимой честностью и беспристрастностью. Пожалуй, с моей стороны было бы даже уместно собрать всех респондентов в одной вечеринке, в рамках которой принести извинения за низкий художественный уровень "Книги" и, положа руку на сердце, дать торжественную клятву, что больше подобных выходок с моей стороны не повторится уже никогда.
Ну а если рассуждать трезво и рационально, что в целом мне не слишком свойственно, вынужден признать, что, и вправду, кто я такой и что нового имею сказать миру, в котором сам я лишь обычная единица голосящей на все лады толпы, где никто друг друга давно не слышит и слышать не желает; толпы, взоры которой устремлены в гладкую голубую даль экранов, где беснуются веселые и задорные, кем-то уже одобренные и специально отобранные клоуны-небожители.
Заканчивая эту затянувшуюся мысль, добавлю, что несмотря на некоторую неоднозначность проведенного эксперимента, впоследствии мне так и не пришлось пожалеть об этом опыте, что ничто не убедило меня в том, что "Книга" являлась ошибкой: нет, здесь нет и не может быть ошибки, тем более что результаты объективно превзошли, выйдя далеко за рамки литературы и ответив на многие даже не приходившие в голову вопросы. Наверное, ошибкой стало разве что чудовищное количество экземпляров; хватило бы, думается, и пяти гвоздей.
Таким вот образом, достигнув самой вершины своей литературной карьеры, добравшись до максимально доступной точки, я принял единственно возможное решение - повесить перо на гвоздь, заколачивая его для себя последним в крышку гроба некогда большой и славной литературы, так и не сумев стать даже крошечной ее частью.
P.S. Уж лучше бы я отдал последние деньги несчастному бродяге.
P.P.S. бодренькое_начало_книги - галочка.
Голова 02. Купи у нас
В те странные дни, завершив свою писательскую карьеру буднично и бесславно, я с головой погрузился в пустоту, быстро осознавая, впрочем, что ее срочно необходимо чем-то заполнить или хотя бы разбавить. Так и не приступив к работе над второй книгой, которой я и планировал ранее наполнять менее густую пустоту, я надумал полностью сосредоточиться на построении самой обычной карьеры: той, что приносит деньги и положение в обществе, поскольку у меня никогда толком не было ни того, ни другого. Ведь и мне, как и прочим действующим лицам жизни, также потребно время от времени выбираться в универсальный магазин, дабы покупать себе пищу, одежды и различные полезные в быту микросхемы.
Начал я свое возрождение, как водится, с поисков работы. Вот только подолгу вылистывая шершавые рабочие газеты и мониторя гладкие виртуальные предложения, я никак не мог отыскать для себя ничего. Повсюду мелькали объявления, в которых зазывали барыжить товарами или бодяжить услугами, я же воспринимал все это как однозначно уже пройденный этап.
Спустя неделю, однако, я заметно смягчился, ловя себя на мысли, что вновь уже в шаге от очередного компромисса с реальностью, готовясь сделаться куда менее разборчивым и принципиальным в данном прикладном вопросе. А все потому, что карьеру, строго говоря, можно построить вообще везде, да хоть в сети общественных туалетов, так что чего уж теперь выделываться, честно признался я себе, когда самому уже критически под тридцать, а преуспеть по-взрослому хоть в одном предприятии прежде мне не удавалось.
Тем более что работа - явление почти всегда довольно подневольное, когда нужно просто договориться с самим собой, чтобы пять раз в неделю посещать какое-нибудь место, в конце месяца получая за это оговоренную сумму, компенсирующую множественные моральные неудобства. К тому же при наличии определенной фантазии в абсолютно любой деятельности можно отыскать глубоко скрытый подтекст и незримое другим значение, практически предназначение.
Вероятно, если бы в те дни я подвизался грузчиком, то в своем сознании не просто поднимал пианино с группой новых коллег на последний этаж высотки, нет, я делал бы это исключительно для того маленького мальчика, которого зажиточные родители вздумали побаловать какой-нибудь диковинной игрушкой. Уже предчувствуя, что родители, возможно, сильно недооценивают потенциал своего отпрыска, а тот, увлекшись игрушкой, когда-нибудь напишет великую музыку, которая на время остановит войны и сделает этот мир чуточку чутче, я буду тянуть и придерживать пианино значительно энергичнее и терпеливее. А там, в далеком будущем, глядишь, этот виртуоз еще вспомнит обо мне: о том самом дяде, который когда-то не только донес до него инструмент, но еще и дружелюбно подмигнул, застолбив за собой местечко в памяти.
Годы летят. И вот тот мальчик, уже маэстро, бросая многие великосветские дела, начинает наводить справки и давать объявления в онлайн-газеты, рассчитывая найти своего невольного благодетеля, приходя к выводу, что именно то мое подмигивание и предопределило его дальнейшую судьбу, поскольку только благодаря этому он и понял пианино как нечто веселенькое и увлекательное... И потому он жаждет отыскать меня, чтобы основательно воздать за судьбоносный эпизод, обещая позаботиться о том, чтобы больше я никогда и ни в чем не нуждался.
Не скрою, что и я запомнил того мальчугана по необычной звездообразной родинке на лице, такой же, что есть и в лице маэстро. Кроме того, как раз в тот день я и дебютировал в амплуа грузчика, то есть тянул пианино в небо впервые, а это, как известно, запоминается навсегда. И именно я, в отличие от своих коллег-сквернословов, отирая пот с высокого лба и прерывисто дыша, отчего-то захотел подмигнуть тому мальчику, испуганно смотрящему на непонятную бандуру, тогда как он просил всего лишь новенькую игровую приставку...
Вот так вот, спустя десятилетия, когда сам я становлюсь рыхлым разбитым стариком, не имеющим ничего общего с тем породистым грузчиком, каким был когда-то, я случайно узнаю, что тот мальчик разыскивает меня, желая дать все то, чем так щедро обделила меня моя сомнительная жизнь. Мне это льстит, но нет, мирская слава уже не в моих интересах, не нужно мне всяких запоздалых почестей и назойливых репортеров, я только счастлив знать, что тот мальчик, в отличие от меня, стал человеком и сочинил грандиозную музыку, изменившую мир к лучшему. И мне вполне достаточно этого знания, им я и буду согреваться всю оставшуюся жизнь, а потому предпочту остаться в тени, не откликаясь на пестрые поисковые объявления, не выдавая никому своего, казалось бы, такого пустяшного, но вместе с тем и весьма весомого вклада в сокровищницу мировой культуры...
Однако как-то уж так вышло, что идти в грузчики мне не пришлось: судьбина пошутила иначе. Вообще-то уже давненько, во всяком случае, в последние несколько лет, я подумывал о том, а почему бы не основать свое дело? Прежде меня всегда останавливала тяжеловесная мысль, что для того чтобы основать свое дело - нужно же еще и уметь что-то делать... а вот здесь имелись определенные сложности. И только в те странные дни, внимательно изучая объявления шершавых газет и уютных интернетов, я все более утверждался в мысли, что все же нынче только тем и заняты, что что-нибудь перепродают друг другу и перепокупают, так почему бы и мне, расчетливо прикидывал я, не попытаться преуспеть на продажной ниве?
На подъеме энтузиазма я позвонил Димасу, а затем и Денису, своим коллегам по прошлой работе, с которыми у меня установились крепкие и внерабочие отношения, предлагая им встретиться и поговорить. К моему удовольствию, встретились мы как-то сразу же, тем же вечером, и, беседуя о том, о сем, я выяснял, что друзья, как обычно, испытывают схожие с моими трудности, в чем, впрочем, ни секунды и не сомневался.
Мало-помалу я подводил тему к своему делу, рассуждая в том ключе, что по большему счету ничего невозможного нет, главное - наметить реальную цель и упорно стремиться к мечте, как бы подозрительно просто это ни звучало. Димас осторожно признавал, что тоже уж пару лет подумывает о таких вот своих делах, но никак не может решиться и с чего-то начать. Лицо Дениса же, помню, выражало полное недоумение и непонимание - о чем это мы? В конце заседания мы пришли к выводу, что неплохо бы встретиться снова через пару-тройку деньков, когда у подобных забродивших уже мыслей, быть может, наметятся более трезвые очертания.
В те срединно-августовские дни я валялся в квартире, купаясь в тепле проникающегося и сюда лета и вынашивая полный пунктов бизнес-план. И одна идея раскручивалась и становилась все более зримой: ведь если так поразмыслить, то маржа во всех спекулятивных бизнесах примерно одинаковая - процентов 50-100 с любой продажи. Так и чего голову ломать: нужно просто продавать все, что можно продавать, покупая это на оптовых складах. А для того чтобы покупать и продавать дальше, нужно всего-навсего быстренько оформить простейшее индивидуальное предпринимательство, дабы все шло по бумагам и наукам.
Дня через три мы собрались с друзьями опять. Сначала слово взял Димас, предлагая открыть пышечную, поскольку его тетя уже работает в пышечной и знает это дело во всей полноте. А там, когда дела попрут, можно же будет и о чем-нибудь более величественном подумать: об основании закусочной на колесах, а то и сети бистро, главное-то - начать. Мы с Денисом лишь переглянулись, понимая, что Димасом движет вовсе не коммерческий нюх, а его ненасытный желудок, уже нарисовавший разуму веселые картинки бесконтрольного потребления собственной продукции.
Денис саркастично посоветовал учредить пышечную рядом с банком и по ночам украдкой сверлить дыру в будущее, чтобы однажды преуспеть всерьез и надолго, как он видел это в фильме одного заморского кинорежиссера. Своих оригинальных заявок на победу у него не было.
Тогда я принялся озвучивать свои выкладки, и хотя Димас сперва сопротивлялся, считая свою тему более сочной и вкусной, Денис же решил поддержать меня, предложив затеять интернет-магазин, потому как он вполне способен изобразить сайт. Эврика! Интернет-торговля - это то, что доктор прописал, время такое.
Мы с ребятами не на шутку загорелись идеей, ибо вложений не нужно почти никаких, а перспективы, при системном подходе к делу, вполне обнадеживающие и радужные. Теперь мы старательно суетились и встречались ежедневно, укрепляясь во мнении, что находимся на верном пути и все делаем грамотно и толково. Димас посещал налоговую, оформляя на себя предпринимательские свидетельства, так как жил ближе всех к данному учреждению и всегда был более склонен к бумажным хлопотам. Денис вовсю создавал сайт, который с каждым днем становился все изящнее и структурнее. Я же занимался отбором материалов, скидывая их Денису.
До хрипоты мы спорили о том, как бы назвать наше детище, но все эти "Крокодилы 78" и "СуперШопы 812" не могли удовлетворить никого из нас в полной мере. Тогда, настаивая на том, что нужно бы что-нибудь такое предельно простое и даже примитивное, но обязательно запоминающееся, иллюстрируя примером, я случайно выдал: "Купи у нас". Неожиданно для меня самого друзья не поняли иронию моей буквальности, им отчего-то так понравилось, что они сразу же утвердили это название как окончательное и наилучшее. И я был бессилен им возражать, так как никто меня за язык не тянул.
Назвав свой корабль, мы продолжали прилагать все усилия, чтобы поскорее запустить его в долгое плавание, дел отныне хватало на всех. Я в те деньки складывал дивные длинные тексты, призывая купить что-нибудь именно у нас, а не у них, в глубине души даже немного гордясь, что мои сочинительские порывы находят выход хотя бы и здесь, в кои-то веки имея характер вполне практический и весьма прикладной.
Запуск окончательной версии сайта намечался на середину сентября, мы шли к успеху и были очень довольны собой, с нетерпением ожидая от будущего захватывающей нескучности. И тут вдруг, незадолго до предполагаемой даты отправления нашего спутника в космос, мне позвонила бабушка.
Голова 04. Бабушка зовет
Казалось бы, что может быть более обыкновенного, чем телефонный звонок от бабушки к внуку, равно как и в обратном направлении? Как правило, это никоим образом не влияет на будущность абонентов, но тут, несколько забегая вперед, небрежно оброню, что этот звонок изменил в моей жизни очень и очень многое.
Здесь, с видом человека, как бы знающего и понимающего жизнь, замечу, что бабушки, как и люди в целом, бывают всякие. Хотя в большинстве случаев модель взаимоотношений бабушек и внуков проста и незатейлива: бабушки любят своих внуков, а те относятся к ним тоже нормально; бабушки с нетерпением ждут внуков в гости и охотно навещают их сами; бабушки нянчатся с внуками, всячески их балуют и поощряют, забирают к себе на каникулы и развлекают блинами с вареньями и кашками с пенками. По данной модели, в частности, выстраивались мои взаимоотношения с бабушкой по материнской линии. Однако тем вечером мне позвонила совсем другая бабушка - с отцовской стороны, именно о ней и пойдет речь дальше.
Попутно отмечу, что отца своего я никогда толком не знал. Он, как и подобает героическому летчику-испытателю, трагически погиб при каких-то секретных испытаниях, а потому проживал теперь в другом городе. О последнем обстоятельстве, разумеется, я узнал только когда был уже достаточно взрослым, и, по правде, сильно слукавил бы, сказав, что это перевернуло во мне все или хотя бы что-то существенно изменило в мировоззрении. Вот примерно в такой же атмосфере отчуждения и равнодушия я всегда сосуществовал и со своей бабулей.
Вообще-то бабушка уже давно ушла из семьи. Моя мама как-то рассказывала, что стоило мне только появиться на белый свет, как бабушка уже не на шутку расстроилась новоявленному обстоятельству. Ведь она, еще вполне себе молодая женщина и видная партийная деятельница, вдруг стала... бабушкой, что, в ее понимании, видимо, знаменовало начало конца и наступление осени жизни.
И откровенно говоря, даже очень пристально всматриваясь в детство и подолгу напрягая память, я так и не сумел припомнить ни одного эпизода, в котором бабушка, взяв меня за руку, вела в зоопарк, кинотеатр или просто на прогулку, покупая сладкую вату или какую-нибудь гремящую безделушку. Никогда она не забирала к себе на работу, поскольку меня не с кем было оставить, не предъявляла своим коллегам по коммунистическому цеху в качестве наследника и того самого внука. Пожалуй, я мог бы еще долго продолжать эти "не", но, наверное, картина и без того должна быть уже ясна. И все это можно было бы объяснить заурядным фактом наличия у нее некоторого числа других внуков и наследников, более любимых или менее капризных, но нет же, я всегда был и оставался единственным.
В пору своего карьерного взлета бабушка достигла вполне серьезных аппаратных высот, а потому в те радостные дни развала страны, когда наконец-то пришла пора пилить пирог и делать государственную собственность собственной, моя бабушка тоже не осталась внакладе, заполучив квартиру в двухэтажном особнячке на юге Сэйнт-Питерсбурга, где каждая квартира занимала целый этаж. Так она завладела всеми помещениями на первом этаже; на втором же этаже осваивался со своим счастливым семейством популярный в народе убийца за деньги, ставший впоследствии народным избранником в нижней палате.
Не могу сказать, что по мере моего взросления и становления в качестве школьника или студента наши отношения как-то качественно или эмоционально менялись. Бабушка в те годы перестроек и демократий уже вовсю председательствовала в местном отделении международной организации "Красивый крест", как бы взяв под свою опеку обездоленных и натерпевшихся русских детишек, на которых в ту пору сбрасывались тонны всевозможных гуманитарных продовольствий и прочих кайфов. Интерес моей бабушки, очевидно, заключался в приеме и последующем перераспределении этих благ в нужное русло, за небольшое вознаграждение, как водится. А дети... дети эти, ни черта не смыслящие еще в настоящей взрослой жизни, как мне видится, только без дела путались под ногами, протягивая к заграничным гостинцам свои неуемные ручонки и немытые жадные рты, изредка получая в утешение какой-нибудь дешевый шоколадный батончик или никому не приглянувшуюся рубаху.
Говоря прямо, мою бабулю, сколько ее помню, всегда волновали в основном вопросы обеспечения комфортной и сытой жизни для себя и своего бойфренда, одного отставного вояки. Я же, как и подобает скромному бедному родственнику, никогда как-то и не стремился в ее конъюнктурный круг, хотя если бы вдруг и начал стремиться, то едва ли был бы впущен в него через эти двери. Справедливости ради, раз в год я навещал бабулю в день ее рождения, делал этикетные звонки в дни международных женских дней и празднований новых годов, но в целом наши отношения всегда оставались сугубо формальными и протокольными.
У независимого читателя может даже сложиться неприятное впечатление, будто я, весь такой обделенный лаской и материальными благами, затаил какую-то жуткую обиду на свою бабушку, и вот теперь так изощренно перевираю ее биографию, трактуя ее крайне вольно и непочтительно. В какой-то мере так оно и есть, но сейчас важно отметить лишь то принципиальное для дальнейшего повествования обстоятельство, что с бабушкой мы всегда проживали в настолько несовместимых и параллельных мирах, что объединяло нас разве что номинальное родство и одинаковая фамилия. По духу отношений, пожалуй, мы были именно что поверхностно знакомыми однофамильцами. В остальном же я всегда относился к бабуле приблизительно так же, как и к троюродной тетушке из паспортного стола, видя ее от случая к случаю, время от времени получая новый паспорт, когда приходил срок к замене или я попросту терял старый, то есть, по совести говоря, не относился почти никак. На этих откровениях может также назреть законный вопрос, отчего же я тогда позванивал и даже порой захаживал к своей своенравной бабуле? Не буду оригинален в ответе: всему виной надежда быть упомянутым когда-нибудь в завещании.
И обо всем этом я рассказываю вот почему: сколько я ни морщил память, но так и не смог выудить оттуда ни единого случая, когда бы бабушка звонила мне сама. Все мои маленькие личные события, вроде дней рождений, окончаний школ и университетов, стоит ли вообще говорить, нисколько не входили в сферу ее внимания. Помнится, во время одного из моих редких визитов она искренне изумлялась, узнавая для себя, что, выясняется, я давно уж получил диплом - и вот уже даже работаю на какой-то там работе, хотя я подробно докладывал о том в ходе прошлогоднего еще посещения. Да, я вполне добродушен по жизни, но и память у меня, да будет вам известно, достаточно долгая и емкая.
И в силу всех вышеперечисленных причин, мое удивление ее звонку, которым она приглашала меня в свою резиденцию, было подлинным и неподдельным; потому-то я, крайне озадаченный и морально готовый ко всему, подходил тогда к ее элитному особняку, стоящему, как и положено, особняком, посреди нелепых одинаковых хрущевок.
Дверь отворил бабушкин бойфренд. Тот, неприветливо взглянув на меня, сообщил, что бабушка уже ждет, спросив, зачем это я опаздываю, когда она так этого не любит... Здесь отчего-то вспомнилось, что никогда я даже и не называл ее "бабушкой". Для меня, как и для прочих простых смертных, она всегда оставалась обитательницей высших сфер - Ниной Иоанновной.
Голова 05. РЦСЧОДН
На дворе тогда устоялось то самое время года, когда центральное отопление преступно халатно, то есть за окнами домов холодно так же, как и в самих домах, поэтому, очевидно, еще подходя к гостиной, я невольно отметил приятное потрескивание поленьев в аккуратном камине. Я и раньше обращал внимание на этот камин, но обычно мне доводилось навещать Нину Иоанновну летом, когда камин бездействовал, и только теперь я получил возможность понаблюдать его в действии, что, пожалуй, и согревало меня в первые минуты нашей беседы.
- Ну чего переминаешься? - приветствовала меня бабушка. - Присаживайся.
Признаться, я всегда чувствовал себя несколько стесненным ее обществом, равно как и обществом всех подобных ей львиц и извечных хозяев положения. Возможно, именно потому в ту минуту я охотно последовал ее совету, присаживаясь настолько долго и претенциозно, насколько это позволяли правила такта в моем их понимании.
- Ну, рассказывай, как поживаешь? - без раскачки полюбопытствовала она.
В дни наших нечастых встреч передо мной всегда вставала непростая задача: порассказать ей о своей не слишком яркой и богатой на успехи жизни таким образом, чтобы сказать много, но вместе с тем и ничего определенного одновременно. Однако в тот день была у меня в запасе одна крепкая весть, которой я планировал поразить свою бабулю, умерить придирчивость, давая той повод даже гордиться мной.
- Я это... Нина Иоанновна, бизнес тут свой с друзьями затеваю, все достаточно многообещающе, ребята надежные, это весьма современный интернет-проект...
Нина Иоанновна, впрочем, услышав эту мою радостную новость, вопреки ожиданиям, лишь ехидно фыркнула, а затем, едва сдерживая усмешку и глядя на меня, точно на юродивого, отвечала:
- Какой еще бизнес, ты рехнулся? Да самое лучшее, что тебя ждет, если вдруг дела пойдут - ссылка в Лондон. Да в наше время любой приличный бизнес сразу забирают себе, сам знаешь кто. С Луны свалился, что ли?
Я начал было возражать, что жизнь в Лондоне представляется мне не настолько беспросветной и невыносимой, как принято об этом в последнее время говорить у нас. Тем более что и говорить-то пока о столь мрачных перспективах весьма преждевременно, поскольку никаких реальных предпосылок для моей ссылки в Лондон нет, как и бизнеса-то успешного нет - ничего еще нет, все только на бумаге. После этого я отчего-то принялся делиться с бабушкой своими общими житейскими соображениями, рассказывая, что я не из числа тех, кому нужно от жизни слишком много и сразу, что вполне готов довольствоваться средними заработками и тяжелым трудом, так что едва ли стану когда-нибудь кандидатом в ссылку. А превыше всего я ценю дружбу, чувство локтя, атмосферу созидания и развития, а деньги - лишь побочный эффект этих процессов, не главное это, главное, чтобы хватало, чтобы проглядывалась тенденция роста, да и в целом было интересно...
Во время моей речи Нина Иоанновна посматривала на меня точь-в-точь как, должно быть, психиатр смотрит на тяжелого душевнобольного: отстраненно-настороженно; мало того - ей было явно стыдно за меня.
- Это тебя мать так воспитала? Институт? Или книжек каких-то фантастических начитался? - почти прикрикнула она. - Ндааа... не уберегла я тебя, внучок... - примирительно добавив после непродолжительного молчания, - но и моя вина в том есть, не скрою. Не занималась тобой совсем - и вот он плачевный результат!..
Как раз в тот критичный момент ее бойфренд и по совместительству личный повар принес нам на пробу свои кулинарные поделки, а также всякого рода покупные мясные закуски, несколько видов икры и бутылочку неизвестного мне сорта шампанского. Пока мы кушали, я имел возможность перевести дух, по-прежнему не улавливая, чего ей от меня надо-то, какова цель моего приглашения...
После того как мы откушали, бабушка, понимая, видимо, мое непонимание, протянула мне визитку с загадочной аббревиатурой РЦСЧОДН. На мой недоуменный взгляд и вопрос "что это", она пояснила, что это название конторы, в которой с ближайшего понедельника я приступаю к работе... Разумеется, я тут же принялся горячо ее разубеждать, уверяя, что мне это совсем не подходит, ведь я и без того уже при деле: мы с ребятами бизнес уж строим, все крайне продумано и взвешенно, так что спасибо, конечно, но...
- Никаких "но"... - оборвала Нина Иоанновна мой сбивчивый спич. - Лучше послушай внимательно, что скажу тебе я, твоя бабушка! Так вот: внук мой родненький, ты пойми, что ты же кровинушка моя, единственное, что останется после меня... Доверься моему жизненному опыту и пойми наконец: хватит, хватит уже по подворотням шарахаться! Пора бы и тебе человеком становиться... Я специально за тебя просила это место, поверь - это прекрасный трамплин в блестящее будущее. Папаша твой - непутевый совсем, не слушал меня никогда... и где он теперь? Так я вот надеюсь, что хоть ты не посрамишь нашу фамилию... А в этой конторе главным трудится мой старый друг и большой должник - Козырь, Гарик Валентинович. Он позаботится там о тебе. Был он у меня тут на днях, вот мы обо всем и договорились. Не упускай свой шанс! Давай-ка дуй к нему в понедельник по адресу на визитке, не пожалеешь! Бабушку потом до конца жизни вспоминать будешь... Попомни мои слова!..
В ту минуту я никак не мог подобрать отвечающих эмоции ситуации правильных слов: до того это было не похоже на нее, что, стоит признать, я был немало удивлен ее настроению, разумным наставлениям, звучавшим весьма убедительно, веско и искренне. К тому же зная бабушкины связи и авторитет в конкретных кругах, я мог быть уверен, что речь идет не о работе на уровне купи-продай, хотя до сих пор так и не услышал ничего внятного о том, а в чем, собственно говоря, заключается содержание этой работы.
Мы посидели еще, потягивая мягкий мятный чай. Бабушка, окончательно перехватив инициативу, вещала о потрясающем будущем, о сумасшедших перспективах, которые вскоре откроются передо мной во всю ширь. О том также, что нужно уметь удерживаться от всякого рода соблазнов, которые обрушатся на меня с приходом первых денег. И под "деньгами", как несложно догадаться, она подразумевала вовсе не те деньги, на которые я кое-как поддерживал свое существование на этой планете бесконечно долгие годы.
- Жить надо красиво, на широку ногу, а иначе зачем? - напутствовала она меня уже в прихожей.
Уходя от нее, помнится, я много и сильно думал о неожиданных переменах, которые, похоже, вот-вот неизбежно произойдут в моей судьбе. И как причудливы бывают эти жизненные повороты, когда, изрядно разочаровавшись почти во всем, как-то и не ждешь уже от жизни ничего хорошего, как хорошее вдруг настигает, возникает из ниоткуда, разворачивая совсем иные горизонты и немыслимые прежде панорамы.
"Что ж, если еще совсем недавно я планировал строительство серьезной карьеры, даже не зная, с чего начать, то, кажется, это именно то, что мне нужно для старта, - деловито прикидывал я. - На ловца и зверь бежит, как говорится"
Впрочем, даже тогда у меня и мысли не было, чтобы вот так запросто забросить едва зарождающийся бизнес, к тому же имелись еще и обязательства перед друзьями и данное мною слово идти до конца. Не забывал я и о том, что я же изначально и выступал инициатором процесса, что, разумеется, накладывало дополнительную ответственность. "Значит, - размышлял я, - буду вкалывать теперь на два фронта, а со временем определюсь, куда бросить основные усилия..."
В общем, тем вечером я покидал Нину Иоанновну в крайне смешанных чувствах, ощущая себя востребованным везде, энергичным и деятельным, вполне, правда, допуская, что решением открыть сразу два фронта работ, возможно, совершаю фатальную ошибку, а с другой стороны, ведь может быть и наоборот: вытягиваю очень счастливый билет.
Голова 07. Мне сюда
Тем сентябрьским субботним вечером, собравшись на квартире у Дениса, мы с ребятами наконец-то запустили наш сайт в сеть, после чего отметили это дело символическим ящиком пива. Я как мог подробно и доступно объяснил друзьям, что мне поступило предложение, от которого нельзя отказаться, но несмотря на все на это - остаюсь идейным купиунасовцем. И, само собой, планирую всячески оставаться в жизни проекта, вкладываясь и деньгами, и участием, и всем, чем смогу. Кроме того, озвучил я и свой хитроумный план: побатрачу там с полгодика-годик на солидных господ, поправлю финансовое здоровье, а затем уж всеми руками-ногами полноценно вернусь в дело, как бы там оно ни складывалось. К счастью, друзья весьма достойно приняли непредусмотренные бизнес-планом факторы, спокойно выслушав аргументацию во всей ее убедительности: внешне, во всяком случае, не выказывая недовольств и сомнений в подлинности моих намерений.
Следующим, воскресным вечером, выглаживая брюки и разыскивая в шкафу какую-нибудь светлую рубашку, я ловил себя на ощущении дежавю, что вот опять я возвращаюсь в офисные джунгли, куда войду вновь уже буквально завтра, хотя еще в обобщенном вчера бежал оттуда со всех ног. Но убежал, выходит, недалеко, раз уже назавтра ожидается очередной рабочий понедельничный день, в котором, по закону джунглей, многое будет сложным и тревожным, потому как мне предстоит пройти целый ряд неотличимых друг от друга коридоров и поворотов, повстречать множество волевых подбородков и безвольных кивков, оценивающих глаз девушек всех возрастов и возможностей, а также строгих косых взглядов уборщиц, буфетчиц и охранников. И нужно будет в самые сжатые сроки еще как-нибудь освоить десятки новых, но одинаковых имен, этих Саш и Леш, Инн и Ян, пытаясь соотнести их имена с внешностями, а внешности с должностями, чтобы прощупать почву под ногами и попытаться понять - кто есть кто и во что горазд, с кем можно и пошутить на грани фола, а кого, напротив, следует держаться подальше.
Иными словами, во мне вызревали классические сомнения из серии "а оно мне надо?" - не лучше ли просто побыть завтра дома, оставить все как есть, принести извинения Нине Иоанновне, продвигающей меня по карьерной лестнице, чтобы полностью сосредоточиться на собственном проекте и всего добиться самому. В общем, признаться, никогда не любил я этих первых дней, да и последующих, а в данном случае ситуация усугублялась еще и тем осложнением, что я так и не получил никакой информации, а куда и кем, прямо скажем, иду работать.
Аббревиатура РЦСЧОДН не говорила мне ни о чем. Понятно, я уже обращался к интернету, пытаясь найти ответ: такая комбинация букв там встречалась; я обратил внимание, что поисковик знаком с данной аббревиатурой, однако результаты выдает весьма мутные и расплывчатые. Складывалось даже ощущение, что если какая-то информация и была в сети, то оперативно кем-то удалялась, не говоря уже о том, что никакого фирменного сайта у предприятия не обнаружилось. И это-то в эпоху, когда иметь свой сайт стало нормативом даже для периферийного пивного ларька с чипсами. Так мои сомнения становились все более уверенными.
Откровенно говоря, это совсем не внушало. Конечно, если деятельность предприятия совсем не связана с торговлей или публичностью, то вполне можно обходиться и без сайта, но все-таки, ненавязчиво повторюсь, меня это несколько настораживало. Единственная открытая информация о РЦСЧОДН представляла собой метку на карте: контора располагалась в отдельно стоящем здании, что немного улучшало впечатление о ней. Здание находилось примерно посередине между метро Kupchino и Parnas, что меня вполне и устраивало, однако разыскать фотографию здания, чтобы было проще сориентироваться поутру, как-то не удалось.
Несмотря на то что рабочий день, со слов бабушки, там начинался не совсем уж спозаранку - в 11:00, а заканчивался в 17:00, что мне в целом тоже весьма импонировало, я отправился в первый путь пораньше, допуская, что с поиском здания под номером 23 корп. 14 лит. Ж могут возникнуть некоторые сложности. К тому времени я давненько не спускался в подземку, подолгу не вылезая из своего района, удивляясь теперь тому, что народу здесь прибывает, похоже, с каждым месяцем, и даже в 10 утра тут бешено мельтешит, точно в ускоренной перемотке, прежняя толкающаяся толпа всех возрастов, видов и сортов.
Мои опасения по поводу потенциальных сложностей со зданием 23 корп. 14 лит. Ж подтверждались наихудшим образом. В доме 23, например, никогда и не слышали о здании с корп. 14. Наконец, обогнув полквартала, мне удалось отыскать здание с корп. 5, но и там никто не мог ничем мне помочь. Иногда я называл им, вахтерам и сторожам, аббревиатуру РЦСЧОДН, те лишь перекрещивались и отпускали "с Богом". Когда же, зайдя в тупик и вернувшись к дому 23, я приметил с другого бока корп.10, то почти возликовал, хотя, конечно, быстро выяснилось, что рано радовался. Я опущу долгие подробности дальнейших метаний, но тот факт, что отыскать в пространстве хоть что-то похожее на здание под номером 23 корп. 14 лит. Ж - не такое уж плевое дельце, становился все более несомненным.
Вкупе с тем нюансом, что днем ранее я не сумел отыскать в сети их сайт, да и просто каких-нибудь достоверных упоминаний, я уже заранее проникся серьезным скепсисом к будущим работодателям. Был момент, когда я почти решился оставить идею построения успешной карьеры в качестве наемника. Прямо подмывало бросить все и развернуться домой, где можно и чайку хлебнуть, и прикорнуть на уютненькой тахте в условиях тепла и безветрия; в общем, дома было абсолютно все, чего не было в том промозглом сентябрьском утре.
Однако то ли данные мною друзьям обещания заработать денег для нашего совместного проекта, то ли пронизывающий бабулин взгляд в случае капитуляции, заставляли меня продолжать поисковую операцию и обратить в итоге внимание на глухой забор красного кирпича, накрытый сверху колючей проволокой, с едва заметной проходной и подвижными воротами. Сколько-то раз я оставлял уже позади эту проходную, каждый раз как-то приходя к убеждению, что по антуражу это походит скорее на филиал какой-нибудь тюрьмы или секретное разведывательное учреждение, а потому так и не отваживался заглянуть внутрь. Но теперь, больше для очистки совести, я договорился с сомнениями и согласился наведаться и сюда: а вдруг там подскажут, где этот несчастный корп. 14, лит. Ж?
Стоило мне войти внутрь, как все семь мордоворотов, сидевших на вахте, заметно переполошились и приняли оборонительно-выжидательную стойку. Я задал свой вопрос, на что получил довольно грубый по тональности ответ: "А тебе-то че?" Начиная уже догадываться, что мне сюда, я доложил, что так и так, мол, на работу пришел, к Козырю Гарику Валентинычу, тот должен быть в курсе, вот мне чего. "А ты че, пешком, что ли?", - недоверчиво вглядываясь в меня и в отсутствие любого автомобиля в окне, заговорил их главный, во всяком случае, самый массивный амбал. Я отчего-то присочинил, что просто у моего мотора какая-то хроника с мотором, не вылезает из ремонта, так что да, я пешком, простите, пожалуйста. "Так новую надо брать, и все", - научил меня один из охранников, с чем я поспешно и согласился, подумывая, что придется, видимо, начать пользоваться своими правами, сперва отыскав их в шкафу, и с первых заработков задуматься о покупке какой-нибудь развалюхи, раз уж пешком сюда не принято.
Охранники меж тем долго всматривались в какие-то списки, изучая спущенные сверху бумаги, вот только никак не могли отыскать среди них ни одной такой, где фигурировала бы моя фамилия. Наконец-то самый молодой, начинающий еще охранник, крайне простодушно проговорился: "Извини, братан, но у нас тут строго все, не положено без пропуска пускать..." В очередной раз уже обрадовавшись, что, видать, не судьба, а потому можно все-таки ступать домой, поскольку теперь-то я уж точно сделал все возможное, я уже поворачивал на выход, невольно примечая обращающую на себя внимание голубоглазую брюнетку, не испытывающую ни малейших сложностей с прохождением проходной, когда именно она, перекинувшись парой фраз с мордоворотами, вдруг окликнула меня:
- Никита Никольских?
- Никольский, - поправил я.
Голова 08. Афина
Наше знакомство началось с ее извинений. Миловидная девушка, вытащив меня из компании камуфлированных с ног до головы стражников на территорию предприятия, сразу же кое в чем созналась. С ее слов выходило, что именно она и повинна в том, что у меня возникли сложности со входом в РЦСЧОДН, так как вся ответственность за циркуляцию бумаг из здания до проходной и обратно лежит на ней. Вот только в прошлую пятницу, замотавшись и закружившись, она совсем позабыла донести туда бумагу, включающую мне зеленый свет. Я в ответ поспешил успокоить ее, заверив, что из подобных ситуаций в основном и состоит моя жизнь, а потому особенных неудобств не испытал и зла не держу, про себя еще подумав: разве можно держать зло на такую милашку? Девушка облегченно улыбнулась.
Пока мы направлялись к зданию РЦСЧОДН, я имел возможность изучить окружавшее меня пространство первым, самым верным взглядом. Надо сказать, оно, пространство, производило престранное впечатление. От проходной до здания было метров триста ходу, но странность выражалась вовсе не в этом: здание из того же красного кирпича стояло ровно посреди площади, образованной периметром забора, словно застыв в пустоте - больше никаких построек на территории не обнаружилось. Поэтому, возможно, трехэтажное строение напомнило мне одно из тех аристократических английских поместий, виденных в разных фильмах. Добавляло сходства и то обстоятельство, что здание было густо увито какими-то декоративными лианами, что делало мои вчерашние размышления о возвращении в джунгли еще более обоснованными.
Отличие же заключалось в том, что вместо ухоженного сада это поместье со всех сторон обступала асфальтовая пустошь - метров по триста во все стороны, что заставляло задуматься уже о сходстве с крепостью. Таким образом, первым сюрпризом стала на редкость иррациональная планировка пространства РЦСЧОДН: по большому счету на данной площади можно было бы возвести с десяток подобных строений, но в этом, по всей видимости, не возникало необходимости.
Еще подходя к красному дому, я приметил по правую руку от здания целый автопарк из автомобилей самых престижных марок. Некоторые из них я видел только на фотографиях с последних зарубежных автосалонов, даже и не предполагая, что их завозят в нашу страну в принципе, тем более в столь сжатые сроки. Я поделился своими наблюдениями с провожающей меня девушкой, на что она отвечала, что и сама до сих пор не привыкнет ко многим чудесам и чудачествам, имеющим место в РЦСЧОДН, потому как работает здесь немногим больше месяца. Спохватившись, видимо, что позабыла не только подать бумагу о моем визите на проходную, но и представиться, она протянула ручку в изящной перчатке и назвалась:
- Афина, - своим мелодичным голосом произнесла она.
Я отчего-то не сразу смекнул, что это имя, но все-таки сообразив, пожимая ее ручку в ответ, отчитался в том, что я Никита, вспоминая тут же, что это ей уже известно. В ту минуту мне сделалось несколько неудобно за свое простецкое рабоче-крестьянское имя, которым могут назвать вообще кого попало; тогда я надумал сделать ей комплимент, говоря о том, что ее имя, весьма необычное для наших широт, очень и очень порадовало и впечатлило. Она вновь загадочно улыбнулась, а я догадался, что только что, конечно, стал стопятисотым, кто польстил ей подобным образом. Могу однозначно сказать, что как-то сразу я проникся симпатией к этой девушке, чему способствовала и общая ее приятность, и умение принести извинения не пойми за что, а уж имя...
Приближаясь к стеклянной входной двери, мы болтали про проделки погоды; Афина, порывшись в сумочке, уверила, что если без машины попасть сюда не так уж и сложно, то без такого вот специального кругленького ключика - это совершенно невозможно. Так мы поднялись на второй этаж, она проводила меня к административному отделу; там, как я понял с ее слов, мною должен был теперь заняться некий молодой специалист, главный по приему на работу. Афина оставила меня у двери и побежала по делам, пообещав, что мы еще обязательно встретимся.
Заглянув за дверь, я нашел кабинет пустующим, а потому решил переждать в гостевом кресле. На журнальном столике, как и положено, лежали журналы; взяв один из них, я прочитал, что он полностью посвящен новинкам мобильного рынка - это меня не заинтересовало. Остальные журналы оказались прошлыми номерами того же издания, и потому, от скуки, я принялся тщательно осматривать кабинет, обращая особое внимание на гигантского размера монитор компьютера. Затем взгляд остановился на календаре уже будущего года с фирменным логотипом РЦСЧОДН, где заглавные буквы были выделены красным, а остальные, поменьше, цветом, не поддающимся классификации. Тогда-то я и узнал расшифровку этой аббревиатуры.
Так вот, выяснялось, что РЦСЧОДН - это не что иное как "Расчетный Центр Сравнительно Честного Отъема Денег у Населения". Пока я переваривал интересную информацию, в кабинет вошел какой-то долговязый старик и, заметив меня, вопросил:
- Ааа... Никита Парамонович, должно быть? Как же, как же, все утро вас дожидаюсь, - и, протянув руку для рукопожатия, представился, - Молодой Степан Серафимыч.
Привстав, я поздоровался в ответ. Молодой же, проворно устремившись к столу, отыскал на нем две какие-то заготовленные бумаги и деловито протянул их мне, предлагая ознакомиться с содержанием и подписать, после чего уже можно будет приступить к остальным формальностям.
Бумаги оказались договорами. И если первый из них - "о неразглашении информации" - не содержал никакой уникальной информации, то второй заставил крепко призадуматься. Никогда прежде не доводилось мне сталкиваться с договором "о непротивлении злу", так что этот документ я рассматривал до неприличия долго. Находя его, кстати, даже во многом остроумным, я поставил автограф и под данным документом, хотя меня и порывало задать Молодому каверзный вопрос, а что, собственно, считать злом, поскольку внятного определения этого понятия, как и конкретных примеров, в договоре не значилось. Примечательной особенностью являлось и то, что мне экземпляр договора не полагался.
- Ну-с, продолжим, - заговорил Молодой, стоило мне подписаться. - Меня за вас сам Козырь попросил, чтобы я доступно изложил суть дела. Без Козыря сюда, правда, и муха не залетит, случайных людей у нас здесь нет, поэтому я, старый кадр, и в одиночку управляюсь с функцией отдела кадров. Дело это не хитрое, а мне на старости лет тоже копеечка пригодится... До этого вообще вон года два почти никого к нам не брали - не было-с необходимости. А тут за последний месяц аж троих уже набрали, включая вас... Меняемся!
Прежде чем начать рассказ о моих обязанностях в РЦСЧОДН, Молодой, откатившись на стуле с колесиками к сейфу, вынул оттуда почтовый конверт и протянул его мне. В конверте, судя по характерному шелесту и указанной ручкой шестизначной сумме, находились деньги. "Это так, задаток", - небрежно бросил Молодой, хотя обозначенная сумма составляла в среднем полугодовую мою зарплату на прежних работах. Это здорово подкупало.
И вот Молодой, вальяжно закинув руки за голову, вполне свободно распространялся об удивительной миссии "Расчетного центра", рассказывая, что РЦСЧОДН - это старая система государственно-частного партнерства, активно действующая по всей стране, и не только нашей, и занимающаяся изъятием денежных излишек у населения, с последующим перераспределением среди "настоящих людей". Для этого на первом этаже плодотворно заседает теоретическая группа. Тамошние специалисты изучают "пределы терпения населения", а также "прорабатывают перспективные темы", поскольку прогресс не стоит на месте, а методик и практик изъятия заначек становится год от году все больше и больше.
Зачем это нужно? Все просто. Давно уже научно доказано, что чем выше благосостояние населения, во всяком случае, в нашей стране, тем больше у народа возникает всякого рода капризов, желаний жить еще получше, а отсюда и вредные порывы, вроде сменить бы власть, поставить ее на контроль, заставив быть подотчетной и управляемой. А вот этого-то допустить никак нельзя! Конечно, определенная масса таких смутьянов была, есть и будет всегда, но задача РЦСЧОДН заключается как раз в том, объяснял мне Молодой, чтобы масса эта не становилась критической. Ну что тут непонятного: пока основная часть населения занята делами насущными в режиме выживания - поиском денег на завтра, на новый обязательный учебник для детишек, погашением кредитных займов и т.д.д.д.д.д. - держава будет стоять, как стояла веками, ибо на том и стояла.
- Но ты будешь заниматься практикой, - не стал развивать тему Молодой, безболезненно переходя на "ты", потому как я уже безвозвратно становился своим в доску парнем, посчитав, видимо, что можно не продолжать сыпать примерами, и без того уж все очевидно.
Затем мне было предложено на выбор несколько направлений, которыми я в теории могу заниматься практически.
- У нас тут на этаже четыре отделения, на первом, как я уже говорил - теоретики, все дипломированные социологи, тебе это не подойдет, а на третий этаж нужен особый допуск, туда пока рановато. В общем, подумай-ка, в каком направлении тебе будет сподручнее работать: "уличные лохотроны", "автомобильные подставы", "мобильное разводко" или "ЖКХ-технологии".
Не могу сказать, что я был в восторге от любого из этих предложений, понимая, что везде, судя по всему, предстоит заниматься сомнительной деятельностью, не слишком близкой моему мировоззрению и всему предшествующему жизненному опыту. Однако отступать было некуда, договор уже подписан, а ситуация обязывала к выбору из озвученного перечня. Проговорившись, что имел некогда опыт работы продавцом-консультантом в салоне сотовой связи, я остановился на "мобильном разводко", хотя и честно признал, что имею достаточно смутное представление о таких вот разводко.
Пообщавшись с Молодым еще минут десять и открыв для себя много нового, пусть о многом из этого нового давно догадывался, я выразил готовность приступить к работе.
- Тогда пойдем, покажу тебе рабочее место, заодно и с Минором Камонычем зазнакомлю, он там за старшего, - поманил меня Молодой.
И мне не оставалось ничего, кроме как поманиться.
Голова 09. Mobile razvodko
Молодой уводил меня вглубь по коридору, открывая следующие двери и тайны дома, в котором сравнительно честно отнимают деньги у и без того не особо богатого населения. Вот мы миновали дверь, на которой я успел прочесть табличку "GKH-technologies", затем еще какую-то, я не сумел разобрать надпись - Молодой оказался крайне шустрым стариком, а потому мне приходилось даже поспевать за ним. Так мы добрались до деревянной двери с золотистой табличкой "Mobile razvodko". Это невольно наводило на мысли, что отечественная страсть подражать во всем Западу, похоже, неискоренима, вот и здешние офисеры не избегли подобного подражательства, хотя, как известно, на уровне риторики Запад в таких кругах принято всячески осуждать, отзываясь о нем нарочито снисходительно, а впрочем, как и о Востоке. Вспомнилось отчего-то, как моя же бабуля на днях стращала ссылкой в туманы Лондона, если я вдруг ослушаюсь ее мудрого совета работать в РЦСЧОДН.
В ту минуту Молодой, поведенчески преобразившись в услужливого дворецкого, наигранно распахивал передо мной дверь в странную действительность, куда я, перетаптываясь, и вошел. На меня тут же уставились разнообразные лица будущих коллег, по которым легко угадывалось, что к незнакомцам здесь не привычны, да и в целом это явно не то место, где встречают посторонних или же ждут своих постоянных клиентов.
- Прошу любить и жаловать - это наш новый разводящий, Никита Никольский, - громогласно, по-гусарски, выкрикнул Молодой.
Откровенно говоря, сочетание слов "Никольский" и "разводящий", в такой пикантной близости друг к другу, - изрядно резануло слух. Всю жизнь я сам, как мне всегда почему-то казалось, был "разводимым", а тут, выходит, буквально в считанные часы после пробуждения выбился в "разводящие", уже получив за что-то набитый купюрами конверт.
Помню еще свои первоначальные опасения, что придется теперь усиленно отрабатывать эти вложения по полной программе, занимаясь отъемом у населения мобильных телефонов, с последующей перепродажей краденного на блошином рынке, потому как в моем персональном словаре глагол "разводить" устойчиво увязывался с бегающими глазами, дрожащими руками и неожиданно резвыми ногами уличных предпринимателей.
Однако манеры и одежды новых коллег быстро убедили меня в том, что здесь сконцентрирован совсем иной тип разводящих. Коллеги, вскакивая с рабочих мест, дружно жали мне руку, раскрывая свои имена. На ум даже пришла догадка, что рукопожатие носит здесь характер не столько приветственный, сколько корпоративно-ритуальный. Предсказуемо случилось именно то, чего я побаивался накануне: не менее половины из человек пятнадцати оказались Сашами и Лешами, а потому мне было весьма затруднительно в них сориентироваться. Среди дюжины парнишек-мужичков, годиков от 23 до 34, присутствовали и три дамы той же примерно возрастной группы, но лишь одну из них на первый взгляд я счел во многих отношениях интригующей.
Сам кабинет представлял собой вытянутую от двери до окна комнату, вдоль стен стояли друг против друга столы, а уже на них - прекрасные и могучие мониторы ручной работы. Мне указали на рабочее место, которое сразу показалось несколько искусственным и надуманным, будто бы спешно созданным специально под меня: уж слишком вплотную к дверной стене стоял стол. И только увидев аналогичный стол и с противоположной стороны стены, я отринул это подозрение.
Почти тут же из соседней комнаты высунулось хмурое бородатое лицо раздраженного мужчины лет сорока пяти, отреагировавшего на суету, вызванную моим появлением; тот призвал всех к порядку. Приметив Молодого, а затем и меня, он уловил причину оживления и пригласил пройти в свой отдельный от остальных кабинет, расположенный в боковой комнате, ближе к окну. Я почему-то сразу оценил свое положение в ряду столов - ближе всего к двери и дальше всего от шефа.
Молодой тогда напутственно похлопал меня по плечу, шепнув, чтобы я был поаккуратней с Минором Камонычем, а то мужик он, конечно, хороший, но уж больно нервный сделался от работы. Я прошел в кабинет Камоныча; тот, нехотя подняв на меня глаза, немедленно вернул их обратно в монитор, всем видом сожалея, что вынужден будет уделить мне часть своего драгоценного времени.
"Ну что тут скажешь: дел у нас много, а времени совсем мало",- тут же порадовал шеф. Я с непритворным интересом слушал установку, вглядываясь в его примечательную наружность: физиономией Минор Камоныч походил на молдованина, что, в сочетании с огненно-рыжей шевелюрой и бородой, создавало весьма причудливый эффект. Позже один сплетник проговорился мне, хотя я и не спрашивал, что Минор был единственным сыном румынской беженки и ирландского дипломата... именно этим обстоятельством сплетник объяснял жгучий патриотизм Минора Камоныча, а также высокую сознательность в деле спасения нашей страны через изъятие денежных излишек у народонаселения.
Тем временем Минор разъяснял мне основы: что "мобильное разводко" - это широкий комплекс понятий, связанных с отъемом денег у населения, пользующегося мобильной связью, то есть почти всех. В круг этих понятий входят такие промыслы как рассылка смсок, при открытии которых у граждан списываются незначительные суммы, однако масса таких смсок в течение одних только суток самым замечательным образом превращает доходную сумму в значительную; это также и звонки родственникам от лиц, говорящих путаными голосами, будто они попали в беду, из которой их может вызволить только срочное пополнение мобильного счета или подвоз денег по определенному адресу - старая схема, но по-прежнему рабочая... Ну и одна из новинок последних сезонов - установка по городу мобильных терминалов-однодневок, весьма прибыльная, пусть и более дорогостоящая и хлопотная процедура.
Лекция шефа длилась не более трех минут. Он явно нервничал, куда-то поторапливался, постоянно поглядывая на часы, а потому не удосужился поинтересоваться ни моими жизненными взглядами, ни политическими или религиозными убеждениями, равно как и попросту профессиональным опытом, сообщив, что всю необходимую для работы информацию я могу почерпнуть из методички, которая лежит на моем рабочем столе. "В компе, разумеется", - добавил он, после чего и сам погрузился в комп, как бы позабыв о моем присутствии. Так до меня дошло, что на этом инструктаж окончен, стало быть, можно приступать к выполнению своих обязанностей, о которых мне по-прежнему оставалось только догадываться.
Весь свой первый рабочий день я провел за изучением методички, не без удивления узнавая, что и сам все эти годы был объектом такого вот "разводка": с моего счета тоже периодически списывались небольшие суммы; мне также звонил как-то дерганный в голосе мужик, представлявшийся моей троюродной тетей, просившей срочно закинуть ей денег на телефон, плохо подделывая свой мужской голос в женский, но откуда-то знавший имена и адреса; и да, бывало, что я закидывал деньги на телефон через терминал, но никуда они так и не приходили. Теперь-то я понимал, что все-таки приходили, просто поступали сразу на счет "Расчетного центра".
В конце дня один из моих новых коллег и вовсе озадачил. Коллега по имени Alex попросил посмотреть мою мобилу, и я без всякой задней мысли предоставил ее; тот, хоть и несколько возмутился тому, что моя модель уже прошлого сезона, набрал на ней какую-то комбинацию клавиш, а затем перезагрузил аппарат и вернул его. Сняв блокировку, я не узнавал своего телефона - дело было в полной смене стиля меню. На это я спросил коллегу, а в чем, собственно, подоплека поступка? И тот торжественно заявил, что только что я прошел обряд инициации в настоящие разводящие, а мой телефон, как и я, отныне перестал быть "разводным", угодив в белый список "неразводных".
Так я и стал неразводным.
Голова 11. При делах
Даже отработав на работе полную неделю, пожалуй, я так и не смог бы ответить убедительно на пару невинных вопросов: кем работаю и чем занимаюсь.
Как и мои коллеги, по должности я числился "разводящим манагером". Поначалу я полагал, что раз уж отныне я "разводящий", то в мои обязанности должны входить такие функции как рассылка разводных смс посредством хитроумного программного обеспечения, или же установка по городу лже-терминалов, но уже к вечеру второго трудодня я отчетливо уяснил, что от меня не требуется ровным счетом ничего. Что нужно просто приезжать в офис к 11:00, да и это скорее лишь рекомендация, а не требование; приезжать, чтобы как-нибудь развлекаться, потом сытно и бесплатно обедать в столовой; затем снова чем-то себя занимать, а уж в 17:00 уезжать из офиса куда подальше, дабы проводить досуг в иных развлекательных местах, спуская на ветер внушительную зарплату. Мои коллеги, во всяком случае, насколько я понимал из их разрозненных разговоров, поступали именно так.
Помнится, на первых порах я все порывался "что-нибудь сделать", поскольку высиживание на стуле за компьютером не слишком-то меня устраивало, даже имея в виду максимально комфортные для высиживания условия и самую существенную в моей жизни зарплату. Когда же я пробовал делиться с коллегами своими соображениями на этот счет, те призывали меня "ваще не париться", так как "внутренние манагеры все сделают". Сперва я предполагал, что "внутренние манагеры" - это некая изощренная духовная техника, позволяющая достичь того состояния ума, в котором все происходит правильно само по себе, без особых усилий и напрягов. Вскоре, впрочем, выяснилось, что имеется в виду нечто совсем другое.
На самом деле "внутренними манагерами" в нашей среде политкорректно называли заключенных исправительных учреждений, которые и выполняли всю рутинную работу, то есть занимались рассылкой смс и телефонированием, а их ненадолго вышедшие на волю собратья устанавливали по городу левые терминалы-однодневки. В наши же обязанности входила только одна функция - следить на специальном сайте за динамикой пополнения счета "Расчетного центра". Если эта динамика не устраивала, то можно было даже проявить ненаказуемую инициативу и позвонить Шершавому или Поребрику в "Kresty" - тамошним представителям РЦСЧОДН, чтобы они пошевелили внутренних манагеров, сделав соответствующие внушения.
К слову, и этими вопросами на практике заведовал Минор Камоныч, у которого, в отличие от нас, - судя по его постоянному участию во всяких совещаниях, поездках в "Kresty" и непрерывным телефонным переговорам, когда он появлялся в офисе, - работы было по горло. Мы же, "разводящие манагеры", повторюсь, по факту не делали категорически ничего. В такой вот атмосфере лености и праздности подходила к концу моя первая трудонеделя. И хотя поначалу меня почти тошнило от безделья, вскоре я пришел к утешительному выводу, что могу весьма просторно заниматься еще и делами проекта "Купи у нас", наполняя сайт содержимым, что на время примирило меня с непривычной реальностью.
В те странные первые дни я еще пробовал, что называется, "вжиться в коллектив", то есть общаться со своими коллегами и находить актуальные темы для разговора, пытаясь выделить из общей массы Саш и Леш, несколько наиболее близких и симпатичных мне Саш и Леш. Но вскорости стало очевидно, что и в этом необходимости также нет, как нет и никакого - в обычном понимании слова - коллектива. Только со временем я разобрался, в чем тут дело.
А дело было в том, что случайные люди с улицы, как и анонсировал Молодой, в РЦСЧОДН и вправду не работали. Все здесь были сыновьями, дочерьми или, в крайнем случае, племянниками и внуками авторитетных артистов, прославленных чиновников или "бизнесменов от бога". И именно "Расчетный центр" по каким-то причинам взял на себя миссию трудоустройства отпрысков влиятельных и знаменитых, поскольку и тем ведь тоже нужно где-то работать, куда-нибудь да ездить, но при этом таким образом, чтобы и не работать одновременно, реализуя жизненную установку "ваще не париться". То есть РЦСЧОДН стал для многих классической синекурой, давая возможность посидеть в офисе, побыть вроде бы при делах, в то же время никого и ничем не утруждая, выдавая к тому же на руки приличные наличные. Интерес "Расчетного центра", по всей видимости, заключался в ответной лояльности всех этих чиновников и бизнесменов, что, зачастую, конечно, одно и то же. Не исключаю, что на самом деле чиновники-бизнесмены сами же и платили зарплату своим верным сынам, хотя на счет своей бабушки я мог быть спокоен, будучи уверенным, что едва ли она станет нести расходы по выплатам зарплаты из своего кармана.
Уж больно больно врезался мне в память один эпизод из прыщавой юности, когда, гуляя с нравившейся мне тогда девчонкой, я заглянул к Нине Иоанновне, чтобы попросить денег на кино, поскольку мы прогуливались неподалеку от ее особняка, а я к тому времени уже наобещал той девчонке, что мы сегодня же сходим в кино, хотя сам и не располагал достаточной денежной массой для такого поступка. Вот только она, бабушка, невиданно разъярившись, выставила меня за порог, негодуя и вопрошая, где это я такой наглости набрался, чтобы просить у нее денег, пусть и смешных. После того памятного для меня случая, я скорее взял бы заем под чудовищный процент в банке, нежели обратился бы с любой деликатной денежной просьбой к Нине Иоанновне, испытывай я даже самую удручающую финансовую грусть.
Так вот, возвращаясь к нашим разводящим, не стану кривить душой и утверждать, будто обстановка в коллективе сложилась напряженная, натянутая или сколько-нибудь враждебная, напротив: все было предельно чинно, мирно и сонно. Атмосфера устоялась скорее снобистская, проникнутая показным пофигизмом и демонстративной дистанцированностью: коллеги мало общались со мной, да и между собой тоже. Вскоре я догадался, что все тут чувствуют некое превосходство друг над другом: у кого-то папаша занимал более высокую должность в нефтегазовой иерархии, кому-то были подарены более крутые автомобили, кому-то апартаменты-мансарды... На этом фоне я смотрелся бы до безобразия скромно, попытайся потягаться со своими коллегами в подобных категориях, и все же и у меня имелась одна маленькая причина чувствовать превосходство.
Ощущение превосходства мне давало хотя бы и то незначительное обстоятельство, что я был единственным, кто ежедневно прочитывал свежий номер "Блатной правды" от и до. Надо сказать, что чтение "Блатной правды" ("БП") стало излюбленным моим времяпрепровождением в офисе. Признаться, я всегда питал некоторую слабость к разного рода периодическим изданиям, а потому даже неплохо ориентировался в этом, однако еще никогда не доводилось мне быть читателем "БП"...
И неудивительно, ведь издание распространялось только в государственных и придворных структурах, и насколько мне стало известно позже, весь тираж издания уничтожался тем же вечером, в день выпуска, во избежание утечек. Так или иначе, "БП" являлась ко мне ежедневной газетой одноразового использования: каждое утро, приходя на работу, я с удовольствием отмечал, что свеженький выпуск "БП" уже аккуратненько лежит на краю стола. Так вот, я был единственным, во всяком случае, в своем отделе, кто со всей почтительностью и любознательностью вычитывал всю газету; остальные лишь изредка пробегались глазами по заголовкам. Почему же это было столь интересно?
Если обычные СМИ публиковали в основном очевидное и ребенку вранье и всякую отвлекающую чепуху и развлекуху, то здесь печатали именно что правду, а поскольку любая правда не может быть достоянием широкой общественности, то и тираж "БП" отличался умеренностью, рассказывая правду только тем, кому положено и позволено знать о реальном положении вещей. К примеру, когда все СМИ хором сообщали, что инфляция в текущем году составляет всего 6,6 %, пускай некоторые особо смелые издания и телеканалы осторожно и давали полунамек, что, может быть, в каких-то депрессивных регионах все-таки чуть-чуть побольше, то в "БП" писали прямо: инфляция составила 16,66%. При этом подобная новость не трактовалась на страницах "БП" как "плохая", не называлась "неудачей правительства", напротив, новость была исключительно положительной, ведь денег у "лохов" стало еще меньше, но все-таки и не настолько, чтобы оно, народонаселение, хваталось за вилы или пухло с голоду - ювелирная работа.
Или вот еще пример: когда где-нибудь на юге нашей страны случалась очередная перестрелка с трупами, а случалась она там почти каждый день, то традиционные СМИ скучно рапортовали, что уничтожено, дескать, 20 боевиков, при штурме погибло трое силовиков, выдавая эту новость за хорошую и подавая материал так, что складывалось впечатление, будто хорошие южане убили плохих, то есть добро учинило кровавую расправу над злом. В "БП" же на это просто сухо констатировали, что в давешней стрелке со счетом 20:3 клан Тудаевых перестрелял Сюдаевых, а посему Тудаевым отходит центральный пакет акций сети чебуречных в городе N и 20 % акций от кирпичного завода в славном городе M, если Сюдаевы, конечно, в самые скорые сроки не возьмут убедительный реванш.
Читая "Блатную правду", я то и дело встречался с такими терминами как "лохи", "полулохи" и "нелохи". Спустя некоторое время я пришел к мнению, что под "лохами" подразумевается основная часть населения нашей страны; те самые граждане, которые живут от зарплаты до зарплаты, то есть от случая к случаю: всегда и во всем себе отказывают, извечно сидят в долгах, ведя отчаянную борьбу за печальное существование. Но именно они, как ни странно, являются главным ресурсом этой страны, принося денег в казну побольше даже, чем экспорт газа, нефти или зерна. Ведь именно "лохи" каждый раз соглашаются платить за все - все больше и больше, не задавая лишних вопросов, а просто молча отдавая почти все, что есть у них самих. Кстати, наша страна в "БП" именовалась исключительно "этой страной".
"Полулохи" - это преимущественно городская категория людей, представители которой могут позволить себе немного шикануть, изредка приобретая даже недорогие авто или отдыхая на зарубежных пляжах. Многие "полулохи" смутно подозревают, что их дурят и обирают, однако и "полулохи" на все согласны, цепляясь за свое хрупкое благополучие, а потому неудобных вопросов тоже не задают, достаточно безболезненно переходя в касту "лохов", если это "нужно Родине"
"Нелохи", или чаще "люди" - та небольшая прослойка населения, которая, собственно, живет. Именно "люди" выбирают президента, пользуются конституционными правами и давным-давно сложили с себя все обязательства перед обществом, то есть пресловутыми "лохами" и "полулохами". Еще одна особенность "людей" заключается в том, что живут и работают они пока "здесь", но мыслями в принципе уже давно "там", в тех самых официально презренных Miami и Riviera.
Стоит признать: благодаря чтению "БП" я открывал для себя множество любопытнейших вещей; нередко, впрочем, просто получая подтверждения тому, о чем давно следовало бы знать каждому. В частности, я не раз спорил с истеричными историками на предмет "крепостного права". И если историки утверждали, что якобы право это отменили еще в одна тысяча восемьсот шестьдесят всем известном году, то мне же всегда почему-то казалось, что все это не более чем красивое предание для лохов. Крепостное право на самом деле, конечно, никто и не думал отменять, да - произвели шумную смену вывески, сохранив старые добрые традиции и обычаи: есть "помещики" и есть "крепостные", и пока первые поживают нарядно и проводят время утонченно и благородно, вторые вкалывают на них и вполне счастливы тем редким дням, когда их не секут и не бранят. Соотношение же "помещиков" и "крепостных" в историческом времени если и меняется, то совсем незначительно, хотя и "помещикам" приходится идти в ногу со временем, называя себя в каждой эпохе по-новому.
Только теперь я начинал понимать, что каким-то образом за одну неделю перескочил из унылых "лохов" - хотя по некоторым признакам все же был "полулохом" - в "нелохи". Только теперь я сознавал, что конкретно имела в виду моя бабуля, говоря, что пора мне "человеком становиться". Уверен, что иной гражданин в схожей ситуации быстро почувствовал бы себя очень особенно, окончательно разрывая связи с цепями прошлого: мол, теперь-то я "нелох", то есть все-таки "выбился в люди", став человеком первого класса. Скажу откровенно: за собой никаких непоправимых перемен не замечал; наверное, моим противоядием являлась трезвая констатация, что сам я лишь типичный представитель того самого народа, который, согласно собственноручно подписанному годовому трудовому соглашению, должен был теперь "разводить". И все для того только, чтобы иметь хоть какой-то шанс развить свой собственный маленький бизнес, успев вовремя соскочить с блатной иглы... Пойдя таким образом на сделку с совестью, я старался думать об этом как можно меньше, оправдывая себя популярной в том же народе присказкой про "хочешь жить - умей вертеться".
И закрывая тему нашего разводящего коллектива: когда я пробовал все-таки пообщаться с коллегами на отвлеченные темы, вроде нового альбома старой музыкальной группы или вчерашних сенсационных результатов в Формуле-1, то реакция неизменно оставалась достаточно прохладной, чтобы у меня напрочь отпало желание предпринимать последующие попытки в поисках общего. Единственная тема, на которую мои коллеги всегда высказывались охотно - это обсуждение последних моделей "Кайфонов", их прошивок и приложений, причем некоторые из коллег настолько прочно ассоциировали себя со своим девайсом, что складывалось стойкое ощущение, будто каждый из них самостоятельно смастерил свой персональный "Кайфон", после чего еще и наладил массовую сборку, организовал сбыт и обеспечил спрос.
И все же, как водится, нашелся в отделе один человек, с которым у меня установились отношения другого рода. И это была она, чем-то интригующая девушка, которую я отметил еще при первом своем появлении в отделе. Вот только когда на меня вываливались новые имена во время моей презентации, то я либо не расслышал ее имени, то ли она просто мне и не представлялась. Зато сидела эта девушка тоже ближе всего к двери, точно напротив меня. Я заметил, что, когда я читаю "БП" или смотрю в монитор, она осторожно переводит взгляд на меня, когда же при этом я переводил взгляд на нее, то она мгновенно уводила глаза в свой монитор. Это длилось уже достаточно долго, чтобы счесть неприличным. Наконец, выждав момент, когда мои коллеги дружно убежали на самый смак рабочего дня - бесплатный и вкусный обед, я несколько задержался, отметив, что и она не спешит покидать рабочее место. Тогда, подойдя к ее столу, и, как здесь и принято, протягивая руку, полушутя я представился повторно.
- Моника, - мило улыбнулась она.
Голова 13. Хорошо
Субботним утром я был разбужен солнцем, доставшим меня сквозь окна своими лучами, поскольку накануне, вымотавшись от безделья рабочей недели, так и не удосужился задернуть шторы. Повалявшись в постели где-то с полчаса, я все-таки побрел на кухню завтракать чаем и чем-нибудь еще, попутно обдумывая: идти ли или не идти в кино, как я и запланировал на неделе. Той осенью, усилиями заморских синематографистов, в старый свет вышел крайне новый фильм, приводящий в восторг широкие массы; и даже массы критиков, больше всех смыслящих в киноискусстве, отнеслись к данной картине достаточно некритично и дружелюбно.
Уже многие годы я ходил в один и тот же кинотеатр, расположенный в центре Сэйнт-Питерсбурга, хотя с годами, в силу разных причин, вырваться удавалось все реже. За это время уже и в моем угловом районе возвели великое множество кинозалов, более удобных, современных и разрекламированных, и все же я оставался верен старенькому кинотеатру в центре, всего-то с пятью залами, рядов по двадцать в каждом.
Собравшись с мыслями и вещами, я прибыл к кинотеатру минут за пятнадцать до первого на сегодня показа нашумевшего фильма. Купив билет, я прошел в зал, где было еще практически безлюдно - до сеанса оставалось минут десять. Почитав буклет и посмотрев анонсы грядущих жутковатых кинокомедий и уморительных ужастиков для всей семьи, я принялся развлекаться изучением входящих в зал киноманов, не ожидая, чего уж, увидеть никого особо хорошего.
Однако, к моему смятению, там намечался практически максимально возможно хороший сценарий, как если бы я стал режиссером-постановщиком собственной жизни. В ту секунду, когда вошла эта девушка, в зале погас свет. Я же, отдавая дань давней традиции, сидел на излюбленном пятнадцатом ряду. Верхние ряды от пятнадцатого до двадцатого были уже порядком заполнены, а потому я как-то сомневался, что она двинется наверх, но нет, она восходила до тех пор, пока, не застыв на уровне пятнадцатого ряда, подсвечивая мобильным номера мест, не продолжила плавное приближение ко мне.
Нужно ли говорить, что в итоге все вышло хорошо: она заняла место через кресло от меня, а поскольку соседнее, как по волшебству, пустовало, я дал о себе знать, приглашая ее заполнить эту вакансию. То была та самая девушка, которая вытащила меня из проходной в первый мой рабочий день в РЦСЧОДН - Афина. Признаться, так она мне запомнилась, что несколько раз я вполне умышленно выходил из кабинета в коридор, якобы размять ноги и пройтись, а на самом деле рассчитывая увидеть ее. Вот только всю неделю ее что-то совсем нигде не было видно, в той же столовой, где в обеденный час обычно собирались все, кроме нее, что каждый раз несколько омрачало мне праздник приема пищи. И это учитывая, что в столовой РЦСЧОДН кормили как в приличном ресторане, за той лишь разницей, что все-таки еще и бесплатно.
- Вот так встреча!- воскликнула Афина, узнавая меня.
До сеанса оставались считанные минуты, что заставило меня спросить прямиком: "где же ты была?" Афина отвечала, что найти ее легко и просто, так как работает она в первом же кабинете второго этажа, сразу после стойки ресепшна, в кабинете офис-манагера, занимаясь разносом бумаг и прочими побегушками, но на минувшей рабочей неделе малость приболела, потому-то я и не имел возможности ее наблюдать. Тогда я задался вопросом: а зачем вообще в РЦСЧОДН ресепшн, если посторонние в здание зайти не могут? Афина затруднилась ответить, предположив, что для того, видимо, чтобы соблюсти некие корпоративные стандарты, в это время начался показ.
Фильм оказался действительно весьма хорош; я вполне понимал, почему он так приглянулся широким массам - от критиков до кретинов, ведь в нем показали все, что нужно благодарным зрителям: и кровь, и любовь, и погоню с интригой, и трогательную развязку со счастливым концом. Пока мы направлялись к гардеробу, я поинтересовался ее впечатлениями от увиденного. И - это важно, я был поражен, насколько мнение Афины совпало с моим собственным. А сказала она примерно следующее: что фильм, нет слов, прекрасен в технической реализации, отличная работа актерского состава, крайне качественная постановка картинки, а все же, что ни говори, пустовато в смысле содержания. К тому же это практически полная идейная копия одного полузабытого фильма из шестидесятых годов прошлого еще века, а потому все эти восторги и ахи раздаются от тех, кто не видел фильма-первопроходца, где упор был сделан на раскрытие идеи, а таких зрителей, не видевших и не знающих оригинала, подавляющее большинство, во всяком случае, у нас.
Понятно, после таких метких слов - а я тоже весь фильм ловил себя на мысли о кальке с того старого фильма - я не мог не попробовать пригласить ее на полчасика на чашечку кофе в близлежащую кофейню. Она согласилась. По пути к кофейне я отметил, что, Афина, кажется, не слишком хорошо ориентируется в городе, с живым вниманием рассматривая те здания, места и мосты, которые я лично видел уже тысячи раз, а потому давно перестал замечать.
- Ты приезжая, что ли? - деликатно поинтересовался я, стараясь не делать сильный акцент на слово "приезжая", дабы, еще чего, ненароком не обидеть.
Афина отвечала, что так оно и есть, что в Сэйнт-Питерсбурге она живет всего-то месяца полтора, и, как только окончила свои институты где-то на севере, ее папаня, какой-то хозяин медной горы, выгодно распродающий ее недра, отправил любимую дочь поближе к цивилизации, пристроив во все тот же РЦСЧОДН. После чего Афина пожаловалась, что город ей, само собой, очень нравится, вот только у нее еще совсем нет здесь друзей, что огорчает. В ответ на это я заверил, что как минимум один друг у нее уже есть.
Получасовое кофепитие естественным образом переросло в трехчасовое. В тот хороший день нам нашлось что обсудить, поскольку многие увлечения совпадали буквально, а в таких случаях беседы имеют свойство затягиваться, в результате чего на дне чашки все равно остается недосказанность, предвещающая новые встречи. Оставалось только порадоваться тому, что нам будет, о чем пообщаться еще и, возможно, еще и еще. Выходя из кофейни, я полюбопытствовал, где она живет, но вот тут, увы, не совпало. Афина прописалась на полностью противоположном конце города, а потому я даже не стал предлагать проводить ее, к тому же на вечер у меня была назначена встреча с Димасом и Денисом, которым я приготовил приятный сюрприз. Когда настал миг расставания, Афина на прощание чмокнула меня в щечку, что было воспринято как вполне хороший знак и заставляло с нетерпением ожидать понедельника, дабы свидеться вновь.
Вечером состоялась посиделка с моими, так сказать, бизнес-партнерами, но больше все-таки пока друзьями. Я зазвал их в гости еще на буднях, предварительно приготовив совсем легкий ужин, так как случайная встреча с Афиной задержала меня больше ожидаемого. Кроме того, я заранее прикупил пару бутылок отличного рома с пепси-колой, чего ранее никогда для них не делал: обычно мы с друзьями выпивали недорогие сорта пивных суррогатов. Димас и Денис пришли в срок, после чего мы обстоятельно обо всем переговорили.
Мне как-то сразу бросилось в глаза, что их бизнес-энтузиазм уже изрядно поиссяк. Заказов не было, но, с другой стороны, чему здесь удивляться, когда проект существует всего неделю? Представлялось естественным, что пока покупают именно у них, а не у нас.
- В том-то и штука, что всякого рода "их" слишком много, а мы - одни, - запричитал Димас. - Наши позиции в поиске слишком низки, конечно, ты молодец, что отписываешь в блогах и добавляешь материалы на сайт, но пока мы хоть немного раскрутимся, не менее полугода уйдет, а кушать хочется уже сейчас! Да и не в хотении тут дело, а в элементарной необходимости. А если мы сейчас с Денисом пойдем на работу, то магазин совсем заглохнет. Нам бы денег найти на продвижение сайта в поисковиках, так вот их-то как раз нет... Круг замыкается, - окончил свой взволнованный монолог Димас.
В тех словах я почувствовал скрытый упрек и в свой адрес. И в некотором роде, действительно, как-то нехорошо получалось, что мои партнеры на передовой одни, а я как бы отсиживаюсь в тылу, дожидаясь лучших времен. Тогда я заинтриговал: "Минутку, господа, есть идея!" Сбегав в коридор, я извлек из кладовки тот самый конверт, который подсунул мне Молодой в качестве задатка. Оставив себе примерно с четверть тех денег, я элегантно вывалил на общий стол приличную пачку тысячного достоинства ассигнаций, предположив, что, возможно, это как-то поспособствует движению сайта в поиске.
Настроение моих друзей заметно похорошело. Весь оставшийся вечер мы провели в обсуждении прошлых приколов и будущих прорывов, я же, по ощущениям, своим своевременным жестом только что спас проект от полного уныния и закрытия, в связи с чем чувствовал себя весьма и весьма, опять же, хорошо. И в совокупности всех событий тот день стал одним из тех немногих, о котором смело можно было сказать, что он выдался и удался.
Голова 16. Заведующий всем
Последующие недели полетели в духе первой, ничего принципиально не менялось: я развлекался "Блатной правдой", изредка прислушиваясь к дискуссиям своих коллег по поводу "Кайфонов" и отмечая значительные изменения лишь за окном, где уже уверенно утвердилась осень. Опадали листья, улетали птицы, однако мне было плевать: каждый день я ожидал обеда - и причиной тому служил вовсе не голод.
Однажды дверь в отдел "Mobile razvodko" резко распахнулась, а в дверной проем заглянула загорелая и косматая голова. Голова подтянула за собой и остальное туловище, таким образом в кабинет проник какой-то шумный и задорный мужик. Одет он был просто: в черную водолазку и синие джинсы, а потому сперва я принял его за вернувшегося из отпуска водителя или завхоза, поскольку на тех дресс-код не распространялся. Высокий дядя мгновенно навел шороху в нашем обычно тихом и вялом болоте, энергично проходя вдоль столов и пожимая всем руки, сопровождая рукопожатия короткими возгласами, вроде: "Саша, чо?" или "Лех, как?" Возвратившись к двери, он хитро зажмурился и поманил меня пальцем на выход, как бы вызывая на разговор. Я неохотно последовал за ним, наблюдая своих коллег в коллективном восторге от этого дяди, и в особенности от того факта, что ему есть до меня какое-то дело.
- Ну чего, пойдем-пожрем-с? - по-барски зевая, предложил он, время-то настало обеденное.
Ничего еще толком не понимая, я не слишком воодушевленно брел рядом, потому как планировал провести обеденное время вовсе не обществе не пойми кого. Однако когда он поинтересовался: "как там поживает Нина Иоанновна?", я сразу прозрел, догадавшись, что это и есть всесильный Гарик Валентинович Козырь, - хозяин здешней тайги и заведующий всем, - о котором я уже столько раз слышал, но до сих пор не имел удовольствия познакомиться. Ведь никто кроме Козыря, насколько я понимал политику конфиденциальности РЦСЧОДН, и не мог знать о Нине Иоанновне. Никто из моих коллег никогда открыто не говорил о покровительстве своих родных, а сам я, понятно, не расспрашивал, полагая, что это бестактно, да и просто не имеет особенного значения. Козырю же на поставленный вопрос я отвечал, что бабуля в полном порядке, хотя лично и не контактировал с ней с тех самых пор, как она оказала мне неоценимую услугу: прощаясь со мной в вечер нашей встречи, Нина Иоанновна ясно дала понять, что сама выйдет на связь, когда придет время, и я уж не стал уточнять, что она имеет в виду.
В столовой, выбрав себе из шведского стола сразу всего и помногу, прямо подразумевая, что обед будет не только питательным, но и продолжительным, Козырь порасспрашивал меня про то, как я устроился; я в ответ порассказывал, что все на уровне и полет нормальный, поблагодарив за проявленный интерес к моей скромной персоне. Дальше говорил только Козырь; речь, правда, шла отнюдь не о работе, как я того ожидал, а о том, что только вчера вечером он, Козырь, вернулся с Мальдивских островов и вскоре уж собирается на Каймановы; после чего сделал признание, что хоть и до смерти надоели ему эти райские закоулки, но и сидеть в сером и сыром Сэйнт-Питерсбурге осенью-зимой - так себе удовольствие; поэтому, мол, и приходится выбирать меж двух зол.
С кротостью ученика я слушал его развеселые истории о местах и краях, в которых едва ли мне предстоит когда-нибудь побывать; в том числе и потому, что серый и пасмурный Питерсбург всегда нравился мне в основном именно за эти качества, отвечая моему обычному настроению, хотя, пожалуй, во многом и формируя его. Козырь тем временем вещал об островах с таким иронично-страдальческим видом, как будто кушать уже совсем не может, а его все заставляют и заставляют: то одна упругая подруга заманит, то другая соблазнит, а ведь надо бы еще и с супругой и ребятишками иногда выбираться... Словом, что за жизнь пошла?
Разумеется, я, как умел, выказывал сочувствие к его суровым будням, тем более что рассказывал он это все в тех интонациях, словно бы я и сам должен претерпевать схожие сложности. Наконец, к его чести, Козырь обратил внимание и на то что я, бесконечно извиняясь, переглядываюсь вон с теми двумя девушками, а те понимающе кивают в ответ. Тогда он все-таки отпустил меня с миром, по-дружески сообщив на дорожку, что если у меня возникнут какие-либо проблемные ситуации, то отныне я знаю, к кому следует обращаться для их разрешения. Тактично отблагодарив шефа за участие, я отправился к двум ожидающим девушкам: в последние недели я обедал в компании Афины и Моники, но сегодня Козырь, своим триумфальным возвращением, внес коррективы в сложившуюся расстановку сил.
В первый же понедельник после той нашей неожиданной встречи в кинотеатре я как-то невольно потянулся к Афине, все к тому располагало. Встречаясь в коридоре, случайно ли или специально, мы охотно общались на всевозможные темы и над чем-нибудь да прикалывались. Нередко я захаживал в ее кабинет, где стоял копировальный агрегат, и подолгу копировал ненужные коллажи из интернета; на самом деле, конечно, мне просто хотелось побыть с ней рядом, отмечая, что и ее это вполне устраивает. С того понедельника мы стали обедать вместе, вскоре, впрочем, к нам начала подсаживаться и Моника...
Штука в том, что как бы я ни тяготел к Афине, но большую часть рабочего времени все равно проводил с Моникой, так как она - вон, как на ладони, всегда за столом напротив, также скучающая от болтовни про "Кайфоны", их функциональные возможности и обновленные приложения, и в то же время совершенно равнодушная и к правде из "Блатной правды". Скучать же было явно не в ее натуре, именно этим я объяснял то обстоятельство, что теперь она то и дело крутилась возле моего стола, разворачивая различные разговоры обо всем на свете. И вскоре я вынужден был признать, что ее общество становится для меня, пожалуй, даже предпочтительней чтения беспощадной "Блатной правды".
Как только Моника стала присоединяться к нашим с Афиной трапезам, я ощущал уже, что оказываюсь в двойственном положении, будучи в обществе их обеих одновременно. А потому предоставил событиям развиваться своим чередом, заняв достаточно выжидательную позицию, уделяя равное внимание обеим девушкам и наблюдая, что и друг к другу они вроде бы относятся вполне ровно и терпимо, общаясь и между собой так, что в первые дни мне даже чудилось, будто знакомы они уже давно, хотя обе и устроились в РЦСЧОДН примерно за месяц до меня.
Да и в целом, когда они вместе за обеденным столом сидели рядом, помнится, сперва я подспудно отмечал некоторое внешнее их сходство. Обе они были примерно одного возраста, роста, фактуры; обе являлись брюнетками с выразительными голубыми глазами... вот только стоило им начать говорить, жестикулировать, передавать солонку, как вся их схожесть куда-то таинственно исчезала. И, беря шире, если Афине было свойственно спокойствие и сосредоточенность на чем-то, казалось, очень глубоком, личном и внутреннем, то Моника, напротив, виделась мне крайне легкой, внешней и веселой; прямо скажем, даже предсказуемой, но, как ни странно, от того не менее приятной и привлекательной особой.
Допускаю, что независимому читателю могут быть не слишком-то важны излишние подробности: она была такой, та другой, ну а я вообще никаким, заделавшись наблюдателем. Тем не менее рассказать об этом просто необходимо, тем более что упоминаю только к тому, что уже тогда во мне закладывалось ощущение: что-то будет... и дальнейшие события, как говорится, превзошли самые смелые ожидания.
Ну а покамест я пребывал в неустойчивом и непривычном положении, когда мне нравились сразу две девушки, еще и постоянно находившиеся поблизости, и самое главное: им был чем-то интересен я...
Голова 17. Только спокойствие
Теми выходными я съездил к матушке в область, в загородные просторы. Вообще говоря, я всегда навещал ее с огромным удовольствием, и все же значительно реже, чем хотелось бы самому. Во многом потому, что город извечно держит в напрягах и тревогах, удерживая в заложниках и высасывая всю энергию в обмен на красочную игру огней; поэтому, в частности, я с такой настоящей радостью пользовался каждой возможностью выбраться к матушке, вырваться и передохнуть от этого самого города, выспаться в свежести воздуха, напитаться другой пищей, и в обязательном порядке прогуляться по лесу, что раскинулся в километре от дома.
Воскресным утром, жуя пирог с капустой и запивая его молоком, я повествовал матушке о неожиданном участии в моей жизни Нины Иоанновны; о том, как она оказала мне бесценную помощь в трудоустройстве, поведав между делом и о запуске магазина "Купи у нас", где дела, кстати, после моего денежного вливания, пошли в рост. Видя озадаченность на лице мамы, вызванную, очевидно, моим контактом с Ниной Иоанновной, я поспешил успокоить ее тем, что бабушка, кажется, все-таки встала на путь исправления, что и в ней пробудилось что-то человеческое; тем более что я был и оставался - насколько мне, во всяком случае, известно - единственным ее родственником в настоящем поколении, чуть ли не последним из могикан. Мама подивилась этой перемене не меньше моего, когда бабушка вдруг позвонила сама, и потому посоветовала держать ухо востро, поскольку уж кто-кто, а она-то знает все ее повадки и наклонности как нельзя лучше, предостерегая, что Нина Иоанновна Никогда и Ничего в своей жизни еще не делала просто так, не корысти ради.
Днем я отправился прогуляться по лесу, погода благоприятствовала: устоялся один из тех редких теплых и солнечных дней осени, чем-то напоминающих начинающуюся весну. Не знаю отчего, но именно там, в лесу, мне частенько удавалось уловить совершенно особенное настроение - чувство на грани невесомости и неуязвимости. Наверное, если бы мне поручили дать определение слову "счастье", я выстроил бы это определение в духе синонимов таких понятий как "спокойствие", "умиротворенность", "уверенность в будущем", то есть именно тех состояний ума, которые всегда в моей жизни бывали в серьезном дефиците. И именно тогда, в лесу, я был вполне себе счастлив; именно там: в окружении других форм жизни, с древности враждебных человеку - деревьев, мхов и папоротников, грибов, птиц и насекомых, от которых я никогда не встречал проявлений враждебности, тогда как в городе, в царстве homo sapiens, опасностей на квадратный километр, по моим ощущениям, всегда таилось несравненно больше. А впрочем, все относительно: пожалуй, окажись я в лесу в тот момент, когда солнце отвернулось от нашей страны, а также на значительном отдалении от каких-либо городских или поселковых огней, вполне допускаю, что рассуждал бы принципиально иначе, тоскуя уже по привычным каменным джунглям.
Придя в понедельник на работу расслабленным и отдохнувшим, я тут же отметил в обстановке какое-то напряжение, несвойственное прошлым неделям; к тому же я слегка заспался и припоздал, потому во мне возникло то чувство, как это нередко случается в дни опозданий, будто бы я пропустил нечто крайне важное и все вокруг явно что-то недоговаривают. Вот и мои коллеги, и без того не слишком-то приветливые и общительные, были в тот день безмолвны как-то по-особенному. Даже Моника, вопреки обыкновению, не стягивала мое внимание на себя, сидя безучастно и сосредоточенно высматривая что-то в плоскости монитора. Никаких видимых причин для напряжения, правда, я так и не усмотрел, связывая всеобщую пришибленность с первым ночным заморозком.
Однако во время обеда от меня не ускользнуло то, что и Афина сегодня более задумчива, нежели обычно: и это при всей ее исходной природной сдержанности. Кроме того, я отметил, что Афина и Моника совершенно не общаются между собой, даже как-то демонстративно уклоняются от такой возможности, и все их разговоры осуществляются только со мной. Становилось очевидно, что похолодание произошло не только на улице, но и в межличностных отношениях двух столь симпатичных мне девушек. Наконец, где-то за час до окончания рабочего дня, улучив момент отсутствия Моники в кабинете, я решил проведать Афину, чтобы переговорить с ней о том, что происходит нечто странное, предполагая затронуть и тему осложнения ее отношений с Моникой - почему-то именно Афина представлялась мне более подходящей фигурой для подобного разговора.
Направившись к кабинету Афины, еще издалека я увидел ее стоящую возле двери вместе с Моникой: они оживленно о чем-то спорили, явно ссорясь, в связи с чем я предпочел не встревать в это дело и, развернувшись, ушел незамеченным. Вернувшись в ставший уже почти родным кабинет Mobile razvodko, я захотел срочно на что-нибудь переключиться и полистать наконец-то сегодняшний выпуск "Блатной правды", поскольку наэлектризованность обстановки не позволила сделать это с утра. Однако же, вот незадача, буквы больше не лезли в глаза - то ли я был пресыщен грустной правдой о глобальном разводе народа, хотя, скорее, мне не давал покоя наметившийся разлад между Моникой и Афиной.
С одной стороны, конечно, все это было мне весьма неприятно, потому как обе они мне очень даже нравились, пускай каждая по-своему. Подчас я даже ловил себя на мысли, что само свое участие в столь неоднозначном предприятии как РЦСЧОДН можно оправдать одним уже только знакомством с ними. И с какого-то момента мой интерес в походах на работу заключался не только в денежном вознаграждении, и не только в поддержке проекта "Купи у нас", серьезной мотивацией стала сама возможность быть рядом с этими прекрасными созданиями минимум пять дней в неделю. И разумеется, мне представлялся только один предмет, из-за которого они могут ссориться: и этим предметом был я... вот тут уже начиналась приятная сторона вопроса. Мысленно я буквально превознес бабулю за то, что встроила меня в столь избранную структуру; и пускай я так и не научился пока находить удовольствие в ничегонеделании, все-таки вынужден был признавать, что работаю, безусловно, не на самой скверной работе в этом мире. И многие, очень многие, мечтали бы занять мое кресло-место, сидеть на нем долго и счастливо, реализуя мечту миллионов: работать поменьше да зарабатывать побольше. "А потому и мне, чего уж, пожалуй, грех жаловаться", - приходил я к долгожданному согласию с действительностью.
Эти размышления были оборваны внезапно ворвавшимся в кабинет Минором Камонычем; он тут же бросил на меня гневный взгляд и, едва сдерживая свой гнев, как-то даже прикрикнул: "Никольский, ко мне в кабинет, живо!" Я обескуражено последовал за ним, не слишком понимая, чем вызвано его недовольство, и тем более - каким образом это может быть связано со мной. "Дверь прикрой", - приказал мне Минор. Я последовал его рекомендации, после чего состоялся престранный, последний между нами разговор:
- Ты уволен, - совершенно безапелляционно заявил он мне, добавив, что мне можно все-таки еще недельку походить на работу, чтобы получился полный месяц, и я мог рассчитывать на денежный расчет.
- Вот как? - искренне недопонял я. - С чего это вдруг?
- Просто не нравишься ты мне, плохо работаешь! - бросил он в сердцах, чувствуя и сам, что подобное обоснование звучит не слишком-то убедительно.
Прямо скажем, такой ответ меня даже позабавил: возможно ли плохо работать там, где выполнение какой-нибудь работы даже и не входит в круг обязанностей? На это я просил привести мне в пример работника, который, по его мнению, работает хорошо и продуктивно. Камоныч принялся перечислять имена: по его подсчетам выходило, что хорошо работают все, не считая меня. Имя "Моника" в волнении он произнес аж дважды. Я не стал спорить с ним дальше, выходя, сообщив, что проконсультируюсь еще на эту тему с Козырем Гариком Валентиновичем, хотя тот вроде бы в очередной раз нежился на каких-то чужедальних островах: в конце прошлой недели, во всяком случае, я его что-то уже нигде не примечал. Надо сказать, мое заявление разозлило Камоныча еще больше.
Само собой, я был весьма раздосадован таким необъяснимым поворотом, при этом, в стремлении следовать своей же лесной установке - "Только спокойствие", оставался в то же время довольно спокойным. Тут необходимо заметить, что по ходу воскресной лесной прогулки я успел произвести традиционную духовную работу, давая себе установку, что любой ценой необходимо оставаться невозмутимым во всевозможных жизненных ситуациях и их комбинациях, не размениваясь по мелочам и всячески игнорируя лихорадку людских страстей. И после подобных самоустановок всякий раз я задавался вопросами: возможно ли это - оставаться спокойным, когда кругом творится черти что? Надолго ли хватит такого прекраснодушного настроя?
Впрочем, в минуту моего увольнения спокойствие было продиктовано и тем обстоятельством, что даже если принять в расчет худший вариант: я уволен уже документально и на то имеется санкция самого Козыря, то теперь-то я не пропаду, поскольку дела у "Купи у нас", как я уже упоминал, и вправду пошли, а потому я мог со спокойной душой возвращаться в собственного сочинения проект. Единственное, что меня огорчало в данной истории по-настоящему, так это то, что теперь я буду разлучен с девушками... "Правда, с ними ведь можно встречаться и не на работе, и во всех смыслах - так оно будет даже правильнее", - немедленно нашел я выход.
Вспомнив о своих девушках, мне захотелось немедленно разыскать их и рассказать новость дня. Их, однако, нигде не было. Уже покидая работу, я обернулся у проходной и увидел их у парковки - казалось, они снова ожесточенно о чем-то спорят, а потому, бесповоротно уходя, я принял решение отложить объяснение до завтра.
Голова 18. Раздвоение личностей
Следующим, так сказать утром, я явился на работу уже сильно за полдень, едва поспев к обеду, не видя более необходимости соблюдать формальность прихода туда к 11:00, раз уж все равно уволен. С физиономий моих сослуживцев считывалось, что все уже в курсе моей досрочной отставки. Особенно свидетельствовала об этом Моника, ее внимательно-оценивающий взгляд, сочувствующий и сожалеющий; но словами, ни она, никто другой, не стали упоминать о досадном происшествии. Вскоре Моника, не удержавшись, прислала мне сообщение в вАбстракте, которым говорила, что она "в шоке", так как я, вроде как, стал первым, кого здесь уволили в принципе, без собственного волеизъявления. На это, помнится, я доверительно отвечал, что сам я не слишком убит горем, хотя причины увольнения мне до сих пор неизвестны, да и побыть первым хоть в какой-то области - не такое уж позорное дело. Моника отписала, что ей эта история тоже совершенно непонятна: Минор Камоныч, мол, с утра уже выступил с официальным объявлением относительно меня, после чего спешно укатил на заседание в "Kresty". Не зная, что и сказать, я отделался многоточием...
Обсудив ситуацию с Моникой, мне тут же захотелось пообщаться и с Афиной. Отыскав для этого в сети какой-то бессмысленный коллаж, я отправился в ее кабинет, дабы наделать копий. Афина находилась на рабочем месте одна, без ассистентки, что было нам только на руку.
- Приветик, Афина, а меня тут уволили, - бодреньким голосом отчитался я, пытаясь поразвлечь ее неожиданностью.
- Да знаю уж, знаю,- тяжко вздыхая, отвечала она.
Я помолчал, раздумывая, что бы к этому можно добавить.
- И что, тебя даже не интересует, почему Камоныч решил тебя уволить? - нетерпеливо разбила она тишину.
Я слукавил, что не особо интересует, но она, то ли догадываясь, что все-таки это не совсем так, то ли намереваясь выдать всю правду вне зависимости от моих интересов, заинтриговала:
- Поблагодари за это Монику! - нервно выпалила Афина.
- Монику? - переспросил я, - она-то здесь каким боком?
Афина лишь покачала головой, словно бы поражаясь моей неразборчивости в людях.
- Ты, похоже, единственный еще не в курсе, что Камоныч вовсю ухаживал за ней, нарушал даже субординацию, что делается здесь в исключительных случаях - обедал с ней... разные уровни допуска, понимаешь? Боссам настоятельно не рекомендуется иметь внерабочие отношения с манагерами; Камоныч, я слышала, хотел даже назначить Монику своей заместительницей, хотя такой должности тут отродясь не бывало. А ей эти ухаживания Минора были совершенно ни к чему, ну а затем появляешься ты... она быстренько сближается с тобой, чтобы Камоныч все понял именно так, как это выгодно ей: что причина в тебе.... И на мой взгляд - это реальная подстава...
- Хм, - хмыкнул я, - как-то не уследил я за такими тонкостями, это еще что за мелодрама? И откуда я, спрашивается, должен был узнать? Мне об этом как-то никто и не говорил... ни сама Моника, ни, кстати, ты... а сам я за такими вещами следить не привыкши...
- Согласна, я тоже хороша... - после некоторых раздумий продолжала Афина. - Просто раньше она обедала только с Минором, все знали почему, но в последние недели, как ты, наверное, обратил внимание - она трапезничала с нами... а тот это дело подметил и, как ты заметил, ему все это здорово не понравилось... Моника еще вчера утром знала, что Камоныч решил тебя убрать, понимаешь? Сама же мне и проговорилась. Не думаю, правда, что только мне. А когда я потребовала от нее, чтобы она как-нибудь повлияла на Минора, она наотрез отказалась... Вот мы и имеем, что имеем.
Теперь помолчал уже я. Обычно мне бывали как-то чужды такого рода истории, со стороны я находил их, пожалуй, даже забавными; и в тот момент неожиданно обнаружил именно себя в самом центре какого-то глупого анекдота.
- Послушай, Афин, да мне ведь по большему счету плевать на это увольнение! У меня есть с друзьями свой маленький бизнес, он набирает обороты, я найду, чем заняться, поверь. И откровенно говоря, я всегда стремился сбежать из офисных джунглей, так что будем считать, что эта среда сама меня отторгла, приму как знак!
В тот миг она взглянула на меня внимательно и задала простой вопрос, который, однако, поставил меня в тупик: "А как же...я?"
Помнится, я замялся с правильным ответом, тогда она как-то театрально бросилась мне на плечо, как мне показалось: едва ли не плача. И на это уже в любом случае следовало как-то отреагировать...
- Что ж, надеюсь, нас связывает не только работа? - улыбнулся я, глядя в ее отпрянувшее, просиявшее лицо.
И то секундное торжество было порушено одной неосторожной ее фразой:
- Да ты не беспокойся, - сказала она, взяв меня под руку, - Нина Иоанновна что-нибудь да придумает...
Это заставило меня напрячь руку и отстраниться.
- Постой-ка, а ты откуда знаешь Нину Иоанновну?
Для меня это было весьма и весьма неожиданно, поскольку ни старик Молодой, ни Минор Камоныч, судя по его действиям, не ведали, что я от бабушки пришел. Все это время я как-то полагал, что это одному только Козырю и известно, большому бабушкиному другу и должнику. К тому же Афина, с ее слов, проживала в Сэйнт-Питерсбурге всего-то около двух месяцев, а потому едва ли могла успеть завести знакомство с Ниной Иоанновной...
Афина тем временем, с видом, будто выболтала что-то лишнее, переводила от меня взгляд куда-то в сторону окна, после чего, наконец, нашлась:
- Глупенький, так я же с документами работаю, я все знаю... В досье пометки на этот счет специальные есть, разве могла я не почитать про тебя?
Такой ответ меня более-менее успокоил, хотя и не устроил полностью. Досье еще какие-то... И все же я предпочел пока забыть об этом недоразумении. В ту минуту меня вдруг взяла злость на Монику: за то, что умолчала про свою связь с Минором. Еще и нагло врала в вАбстракте: не знает, мол, почему меня увольняют... Уж кто-кто, а она-то все прекрасно знала... Потому я решил спросить у Афины про Монику, кто она и почему здесь, чья она протеже, однако сформулировал все эти вопросы значительно проще:
- А Моника?
- Что, Моника? - осуждающе посмотрела на меня Афина таким взглядом, словно про эту падшую девицу следует забыть раз и навсегда.
Надо сказать, что тот наш с Афиной разговор оставил во мне крайне двоякое ощущение: оказывается, и она бывает совсем не такой милой и разлюбезной, какой я уже привык ее видеть, а Моника... так и вовсе. Вот сам собой и разрешился вопрос, кому мне отдать предпочтение, подумал я, и, условившись с Афиной о встрече в столовой минут через пятнадцать, вернулся в кабинет Mobile razvodko. Я взглянул на Монику чуть ли не с презрением, она на меня с непониманием: это повторялось несколько раз. На обед я поспешно удалился без нее. Войдя в столовую и застав меня в обществе Афины, Моника предпочла удалиться в противоположный угол. Она отобедала одна.
Голова 20. Любой из нас
Второе утро подряд я раскладывал пасьянсы в компьютере, скучливо дожидаясь обеда, то есть, по сути, очередного свидания с Афиной. Пасьянсами же я занялся отнюдь не из приверженности к этому занятию, скорее из необходимости игнорировать Монику, которая, как выяснилось, оказалась не совсем той, за кого себя выдавала, и что еще хуже - цинично воспользовалось мной как прикрытием. Вот чего понять я никогда не мог: одно дело безвредно привирать по пустякам, совсем другое - подленько подводить под удар и потом делать вид, что ничего особенного и не произошло, что сложившиеся взаимоотношения могут оставаться прежними. Моника тем временем то и дело бросала на меня умоляющие взгляды, которые не без труда мне все же удавалось блокировать. Регулярно она отписывалась и в вАбстракте, что-то там про "выслушай меня", но я оставался выше этого, не желая ничего и слышать.
Тогда, помнится, я окончательно пришел к мнению, что только Афина - вот, кто мне нужен, как я мог вообще распылять внимание на эту мнимую Монику!? Ведь по всем своим жизненным умениям, убеждениям, устремлениям, да и всем прочим вместе взятым "У" - Афина на голову превосходила Монику. Последняя, в те осенние дни, представлялась мне попросту прелестной пустышкой и миловидной матрешкой, хотя еще пару-тройку месяцев назад я счел бы ее блестящей для себя находкой. "Но все течет, меняется, теперь у меня есть Афина" - подытоживал я.
Подытоживал, подытоживал, да все не мог никак подвести черту и что-нибудь уже в итоге подытожить. Тут я упомнил еще кое-что против Моники и в пользу Афины. Как-то раз, во время обеда, я устроил девчатам небольшой сюрприз: преподнес "Книгу", допечатав специально для них еще пару экземпляров. И девушки, отблагодарив за странный прямоугольный презент, дальше повели себя принципиально по-разному. Если Моника пополнила армию молчунов, словно бы и не было никогда никакой "Книги", то Афина спустя некоторое время поделилась заключением, что "Книга" ей местами понравились, хотя и не в полном объеме, но то, что понравилось - понравилось по-настоящему. Такое мнение, стоит ли говорить, было мне всяко поближе, чем снисходительная заговорщицкая молчанка. Чего уж, оно полностью совпадало и с моим собственным: мне тоже нравилось далеко не все из того, что я успел натворить, а совпадение мнений так часто случалось у нас с Афиной и в других вопросах, что дополнительно свидетельствовало о непредвзятости данной точки зрения. А тут ведь, как ни крути, все-таки интуитивно мне всегда как-то более импонировали личности, которым "Книга" прочиталась, нежели те, кому нет. К тому же мы, писатели слов и инженеры предложений, особенно незадачливые, народец, как известно, до крайности мнительный и подозрительный. А впрочем, по правде сказать, к тому хмурому срединно-октябрьскому времени года я почти и позабыл уже о своих прошлых писательских потугах, считая их банальным баловством, вроде разбивания школьных окон в знак протеста против политики школы в сфере закупок сырья для столовой.
Моника меж тем вновь попыталась было увязаться за мной по пути к столовой: как будто бы желая сообщить мне нечто крайне важное, я же, методом наращивания шага, оторвался от нее, прошмыгнув в кабинет Афины. Я знал, что Моника не войдет сюда: с Афиной у них установилась очевидная холодная война. Так мы вновь отобедали с Афиной вдвоем, а она одна, и в тот тихий обеденный час мне отчего-то стало даже жаль ее.
Да и после обеда Моника продолжала кидать на меня долгие просительные взгляды, я отвечал на них короткими укорами, чаще не отвечая вовсе. К слову, я с нетерпением поджидал прихода Минора Камоныча: вот кому мне хотелось заглянуть в глаза. Да и понаблюдать за поведением Моники в его присутствии и в свете новых знаний было бы весьма и весьма любопытно. Однако рабочий день уже катился на выход, а Минор Камоныч так и не соизволил появиться, как не появлялся он и вчера, а потому я откровенно развлекался, спонтанно решившись сделать то, чего никогда еще не делал: позвонить в "Kresty" Поребрику, чтобы он поработал над производительностью труда внутренних манагеров.
Поребрик сиплым голосом отвечал мне что-то на смеси смеха, русского матерного и фени, общение с ним осложнялось еще и шумящим в камере шансоном. И хотя, насколько я понял, он сообщал о какой-то заворушке, все же явственно ощущалось, что Поребрик находится там на своем месте, да и сам вполне доволен своим положением в обществе: как зарешеточном, так и вообще.
И вот пока я ожидал прихода Минора, случилось второе пришествие. Вновь в дверном проеме, под самым верхним косяком, возникла косматая и широко улыбающаяся голова, только теперь-то я уже был в курсе, что это он самый и есть - наш отец родной и хозяин всего, Козырь. Надо сказать, Гарика Валентиныча я почему-то никак не ожидал увидеть. Все свидетельствовало о том, что он вновь прохлаждается в каком-нибудь Гонолулу, не зная никаких тревог и забот. С другой стороны, как раз его-то я и ждал все эти дни с моего увольнения, а к тому времени шел уже четвертый такой день; следующий же должен был стать пятым - последним и заключительным днем моей работы в РЦСЧОДН. Теперь-то я отдавал себе отчет, что за все в конторе отвечает Козырь, иными словами: едва ли Камоныч осмелился бы уволить меня без телефонного общения с ним. Другое дело, что это плохо согласовывалось со словами моей бабули о том, что Козырь ее старый друг, к тому же еще и большой должник, а сам Козырь ранее велел мне обращаться к нему для урегулирования любых ситуаций. Да и как я узнал от Афины: тот случай, когда Гарик Валентиныч решил отобедать со мной, простым смертным манагером, на самом деле очень многое значил: этим он крайне озадачил моих коллег, поскольку никто из них такой чести прежде не удостаивался.
Козырь, по своему обыкновению наводя в кабинете шороху, ведя себя шумно и горячо приветствуя всех, поздоровался и со мной, безо всяких, впрочем, широких жестов в мой адрес. Наконец, застыв в центре кабинета, он зычно, по-командирски затребовал полной тишины: