В качестве лекарства от скуки и наполнения тяжести времени было предложено провести полгода на орбите. Космическое путешествие, говорят опытные космические туристы, такая скука, что потом проезд двух остановок на трамвае за волшебное приключение покажется. Можно, конечно, на подводной лодке затонуть, но близость тела родной планеты греть будет, тоску разгонять. А в космосе - это как в гробу живым быть, вне времени, без потребностей, но в сознании страшном, потому как чуждом. Одиночество, ограничения, искусственный климат и грусть неизбывная. Я сперва не понял, какое там может быть одиночество. У меня все друзья компаниями летали, девушек своих брали, выпивку и другие релаксанты. По возвращении рассказывали, что бухло, дурь и бабы - это не для развлечения, а чтобы просто физически не сдохнуть, поддерживать иллюзию привычного хода вещей, когда уже крыша изнанкой наружу выворачивается от неуюта, и выть уже невозможно, и ни холодно, ни жарко, и слезы не текут, так как хоть ногу себе отгрызи, а как плакать надо не вспомнишь. Про секс в невесомости говорят, что это будто в прорубь нырнуть, поплавать под водой, захотеть всплыть, да проруби и не найти. Стучаться в ледяную корку и захлебываться. То есть, понимаешь, что вот-вот и умрешь совсем уже и на дно, в ил, темноту, и лед все равно никогда для тебя не растает. Понимаешь, но дергаешься, конец приближая. Компания там вовсе не компанией оказывается, а пыткой мучительной - слово сказать страшно и противно, как будто чтобы из обоссаного и заблеванного подъезда на свой этаж подняться нужно каждую ступеньку языком вылизать. Когда выпьешь или покуришь, можно глаза прикрыть, и кажется, что спишь. На самом деле спишь, а не так, как когда в космосе спишь и холодеешь, вымораживаешься, останавливаешься, внутрь себя всасываешься. Чтобы не спать, один знакомый себе кисть левой руки оттяпал, а потом месяц пил не останавливаясь и как бы спал, не засыпая.
Рассказы друзей впечатлили, хоть я и продолжал не понимать, как такие переживания можно обобщать словом скука. Дождавшись зарплаты, первым делом заказал себе билет и каюту на борту космической станции, записался на подготовительные курсы. Время до отправления тянулось убийственно медленно, значимость предстоящего путешествия затмила собой все иные жизненные аспекты. Я готовил себя к Разочарованию Всей Жизни. Полгода в металлической банке и трамвай увезет меня в долину говорящих камней и сексуальных койотов, что располагается в двух остановках. Люди прорастут плодоносными деревьями смысла, они будут проходить не мимо, а сквозь меня. Я буду узнавать бабочек по музыке шелеста их крыльев. Примерно так я представлял свое возвращение. Полгода вне жизни, чтобы жизнь вернулась в новом качестве. Тяжелые времена должны сменяться.
Наконец время пришло, старт был дан. Сплющенный в кресле, я уносился навстречу ужасу пустоты и отсутствия узнаваемого. Я ждал, что меня распустит, как шерстяной свитер, вытащит и размотает единой ниточкой. "Тяжелые времена никогда не проходят" - такую надпись в первый же день я сделал на стене своей каюты-капсулы. Чтобы полгода видеть ее, чтобы потом от нее отречься.
Все шло хорошо - скоро я разучился говорить, просыпаться и понимать, что проснулся, различать в окружающем предметы живой природы и искусственные конструкции. Довольно часто мне казалось, что я из шерстяной нити превратился в червя, прогрызающего ход в пустоте, заглатывающего пустоту и пустотой испражняющегося. Как-то раз почувствовал, что абсолютно необходимо срочно отрезать себе руку, чтобы хоть в шоковом состоянии иметь возможность взглянуть на предметы со стороны, пробить скорлупу и оглядеться - так я сейчас представляю себе мотив, тогда же это было необходимостью, не требующей голосов за и против. Но, к счастью ли, я не смог определить, где у червя находится рука. Все шло очень хорошо, просто замечательно. Пустота оказалась гораздо пустее, чем я мог себе представить в самых смелых мечтах.
Возвращения на землю я не помню, так как к тому моменту не мог сообразить, есть ли у червя мозг и если есть, то как им запоминать. Однако стоило каюте-капсуле маятником на тросах парашюта вспахать земную поверхность, как ко мне вернулось все. В том числе и способность читать. Ошарашенный, я уставился на стенку капсулы перед собой, моргнул несколько раз и заорал отчаянно, как новорожденный после первого шлепка акушера. "Тяжелые времена никогда не проходят" - эта надпись обрушилась на меня. Если хочешь испортить все - сделай это сам. Ко мне вернулось все, но не более и не менее того.