Шарль сидел в своем тайном убежище - маленьком сыром гроте, затерявшемся на восточном склоне гор, именуемых Вогезами. Только здесь он мог расслабиться и, не боясь получить оплеуху за "неподобающую отрешенность", предаться власти грез.
Юноша наблюдал за тем, как небо постепенно светлеет, указывая то место, откуда вот-вот вынырнет краешек нежно-золотистого, как сочный персик, солнца, окутанного легкой дымкой. Здесь, на северо-востоке Франции, осеннее солнце никогда не превращалось в раскаленный огненный диск, сулящий тепловой удар каждому, кто не оденет шляпу. Шарль никогда не был на юге, и только по рассказам Хосе - старого, прокуренного насквозь, козопаса - знал, что там солнце совсем не такое как здесь. Южное солнце не наполняет виноградины соком, оно не оживляет, напротив - несет смерть и засуху, - подкручивая обвислые усы и попыхивая трубкой из букового корня, рассказывал Хосе, - да, мальчик мой, на юге провинившихся холопов выкидывают за ворота в адское пекло и смотрят, как с них слезает шкура. Шарль верил каждому слову старика и ежедневно в своих молитвах благодарил Бога за то, что им ниспослано не столь ретивое светило.
До того момента, когда солнце полностью взойдет над верхушками пихт Вогезского леса, осталось всего ничего. А это значило, что Шарлю пора выбираться из милого сердцу убежища и возвращаться назад, в Шато де Грильон - поместье, которое он ненавидел пуще любого другого известного ему уголка. С первыми лучами солнца, проникающими в окна поместья, повара принимались за приготовление завтрака для господ. Ни одно блюдо не могло быть преподнесено хозяевам без предварительной проверки, которую осуществлял Шарль. Поэтому юноше пришлось торопиться - опоздай он хоть на мгновенье и наказания не избежать.
Шарль шел, дыша прохладным чистым воздухом октября и слушая трели утренних пташек, стараясь не думать о предстоящем дне - один в один копирующем все минувшие дни, проведенные в Шато Де Грильо. Несмотря на быстрый шаг и пружинящую походку, мыслями Шарль по-прежнему пребывал в стране грез - с Джозефиной, правящей этой страной безраздельно. Прекрасная Джозефина - она и только она занимала мысли молодого человека во сне и наяву. Ее огненные вьющиеся волосы, что мягче шелка, жемчужная улыбка и голос слаще меда, кожа нежнее лепестков роз - вот что будоражило разум Шарля. Он находил в себе силы любить этот жестокий, несправедливый мир лишь за то, что его порождением стало совершенное существо - Джозефина. Шарль мог видеть предмет своих мечтаний трижды в день - за завтраком, обедом и ужином. Джозефина сидела по левую руку от сурового и властного хозяина Шато де Грильо - барона де Гадье, так как приходилась ему родной дочерью.
2
Буря над Шампанью бушевала пятый час кряду. Раскаты грома следовали один за другим, повергая в ужас все живое в округе. Вспышки молний вспарывали ночное небо ломаными клинками чистого золота. Порывы шквального ветра с леденящим душу воем безжалостно трепали кроны деревьев. Небесные хляби разверзлись столь широко, что Сена и Марна, напоенные ливнем, стали походить на двух разъяренных чудовищ, исчадий самой темной и злобной дьявольской пучины, которую видывал свет, - они грозились в любую минуты выйти из своих берегов и ринуться в долину, неся смерть и разрушения.
- Черт бы побрал эту дыру! - капитан Веласкес нервно мерил шагами устланный персидским ковром пол гостиной. - Луиза, ты видишь, что творится за этим чертовым окном?! Стихия взбунтовалась!
- Стоит ли так нервничать из-за непогоды, монсеньер? - жена капитана Веласкеса Луиза невозмутимо сидела в плетеном кресле, принесенным с веранды. Она говорила спокойно и ни на минуту не отрывалась от своего рукоделия.
- Непогоды?! Боже мой, Луиза! Что ты несешь? - просоленное ветрами всех океанов и морей, потемневшее от жара тропического солнца лицо капитана Веласкеса исказилось гримасой ярости. - Я трижды пересекал Атлантику, дважды - Северный ледовитый океан, избороздил все моря! Я хохотал в лицо тысячам штормов! Я раскуривал трубочку, стоя на капитанском мостике судна в эпицентре грозы! И ты смеешь думать, что я могу допустить преувеличение - обозвать разыгравшуюся непогоду бунтом стихии?! Нет, дьявол меня побери, тысячу раз нет! Только лондонские барышни могут позволить себе преувеличения, описывая хозяйства своих джентльменов товаркам, покуда сами джентльмены развлекаются игрой в крикет. Это - самый дьявольский ураган из всех, что мне довелось повидать.
- Пусть так, милый. Но, право же, к утру все закончится. Так к чему эти жуткие сквернословия? - Луиза была из числа тех рассудительных барышень, что могут силой пары фраз и невозмутимости вида вселить спокойствие в сердца висельников.
- Да, Луиза, тут ты чертовски права - к утру все закончится, и моя проклятая жизнь в том числе. Это ты, ты во всем виновата! Какого дьявола ты уговорила меня купить поместье в этом захолустье, богом забытой дыре?! О, горе мне, безумцу - поддался на женские уловки! О, Шампань - это золотая жила, дорогой, говорила ты, а языком твоим повелевал сам дьявол. Сегодняшние виноградины - это завтрашние слитки чистого золота - так ты, кажется, пела. Какого черта ты тут расселась на этом плетеном кресле?! Оно не подходит ни к одной чертовой детали интерьера проклятой гостиной!!!
- Прошу тебя, успокойся, - пальцы Луизы продолжали двигаться во взятом темпе, делая стежок за стежком. - Хватит упоминать нечистого на ночь глядя, да простит тебя Боже милосердный.
- Успокоиться?! - капитан Веласкес взревел загарпуненным китом. - Все наше состояние превратится в ничто до наступления рассвета, а я должен успокоиться?!
- Все, да не все - кое-что останется, - Луиза зевнула, прикрыв рот узенькой ладошкой. - Пора бы отойти ко сну, монсеньер. Как говорят русские, утро зачастую сообразительней поры вечерней.
- О чем ты говоришь, женщина? - капитан Веласкес грозно навис над супругой.
- Я подразумеваю, что с началом нового дня те горизонты, что сейчас нам кажутся... - начала терпеливое разъяснение Луиза, но капитан Веласкес грубо прервал ее: - Меня чертовски мало интересует суть русских поговорок, равно как ирландских, японских и индийских. Что ты имеешь в виду, говоря об остатках?
- Ну как же, Хорхе! - Луиза называла мужа по имени только в тех редких случаях, когда ему удавалось вывести ее из себя. - Вспомни свое путешествие на Восток. Сколько ты оттуда всего привез...
- Да, я помню, - капитан Веласкес побагровел, так как на память в первую очередь пришло долгое и весьма неприятное лечение от пикантной болезни, подхваченной на Востоке. - Груз великолепнейшего шелка, цветочного и листового чая...
- Это все давно продано, а средства вложены в наше поместье, - нрав Луизы не позволял ей оставаться в долгу, поэтому она перебила капитана Веласкеса при первой же возможности. - Подумай чуть лучше.
- Ты... - капитан Веласкес осекся - неужели Луиза узнала всю правду о его заморских похождениях. Не может этого быть - доктор Дюпри поклялся молчать. Однако с чего вдруг Луиза стала столь заносчива?
- Вспомни тех маленьких крепышей, что ты вывез в трюме, - капитан Веласкес нервно сглотнул. Действительно, он похитил в Китае пятерых мальчиков, самому старшему из которых шел седьмой год. Неужели она знает о его развлечениях с этими мальчиками?
- Что-то такое припоминаю, - пряча взгляд, пробормотал капитан Веласкес.
- Припоминаешь, Хорхе? - Луиза оторвалась от рукоделия. Ее тонкие подведенные брови приподнялись ровно настолько, чтобы выражать легкое недоумение. - Как бы ты не припомнил, коли они и по сей момент живут у нас в домике для прислуги?
- Ах, э-э-эти мальчики! - капитан Веласкес попытался изобразить улыбку, от чего стал походить на школяра, пойманного на обнюхивании панталон сестры.
- Да, Хорхе, именно э-э-этих, - столько презрения в глазах своей супруги капитан Веласкес еще не видел. Как он жалок, старый мужеложец, - подумала Луиза, а вслух сказала: - Эти мальчики - настоящее золото. Мы сможем выручить не меньше дюжины Ливров за каждого. Этого должно хватить на компенсацию ущерба, нанесенного сегодняшним "бунтом стихии".
- Идея, конечно, стоящая, - капитана Веласкеса бросало то в жар, то в холод. Как же я обойдусь без своих птенчиков, кругленьких желторотиков - мысленно причитал он. - Но, Луиза, есть в твоей мысли серьезный просчет! Кому нужны эти вульгарные азиаты? Логика подсказывает мне...
- Перестань канючить, Хорхе, - Луиза вернулась к вышивке. - Я думаю, раз уж ты их так высоко ценишь, что не боишься ни за благосостояние, ни за доброе имя, то найдутся и другие заинтересованные персоны - вот что мне подсказывает логика. Насчет одного мальчика я уже договорилась с бароном де Гадье - он приедет к нам завтра.
- Будь же благоразумна! Мальчики совершенно бесплатно выполняют всю работу. Ты же знаешь, они впятером заменяют десяток слуг, - капитан Веласкес понял, что проиграл, но продолжал сопротивляться лишь с одной целью - не терзаться после из-за собственной нерешительности.
- На все Господня воля. Тяжкие времена и пояса затягивают, - сказала Луиза, смерив супруга бесстрастным взглядом, а про себя добавила: - Вот и тебе придется затянуть своего удава в морской узелок.
3
- Доброе утро, Шарль! - как только юноша вошел на кухню к нему подскочил Пьер - маленький шустрый поваренок. - Ты опять ходил в горы?
- Доброе утро, Пьер, - Шарль улыбнулся в ответ. - Ты знаешь, только восход солнца питает меня жизненной силой.
- Берегись, Шарль. Стоит только барону узнать о твоих вылазках, и тебе не поздоровится - не успеешь оглянуться, как плетка Хосе запляшет по твоей спине.
- Спасибо, Пьер. Я буду осторожен. Что сегодня у господ на завтрак?
- Больше всего беспокойства у меня вызывает рагу, - Шарль вздохнул. - Пойду, поговорю с Карбюзье.
Карбюзье - упитанный мужчина преклонного возраста с седой шевелюрой и жесткими, как проволока, усами, презирающий воздержанность в любом ее виде, был главным поваром Шато де Грильо. О нем ходили самые неправдоподобные слухи. Говорили, что каждого гуся, из чьей печени он готовит паштет, Карбюзье обрабатывает особым манером, вступая с ним в более тесную связь, чем требуют традиционные взаимоотношения пищи и повара. То же касалось телят, свиней, овец и кур. Однако судить о поваре по степени моральности его поведения так же безрассудно, как объявить сапожника никчемным лишь потому, что он фальшивит ля бемоль в рождественских хоралах. Блюда же Карбюзье готовил божественные - таящие во рту, расцветающие на кончике языка букетами изысканнейших вкусов, поражающие воображение своей красотой и разнообразием. Главным и излюбленным коньком Карбюзье служили блюда с грибами - здесь он не знал равных. Как же ему удается пристраивать своего жеребчика к груздям и лисичкам? - шутили за его спиной обитатели Шато де Грильо.
- А! Мой маленький желтый обжора! - Карбюзье радостно похлопал себя по бочкообразному животу и подмигнул Шарлю, - Хочешь узнать, чем я сегодня буду травить господ на завтрак?
- Грибным омлетом, форелью с грибным соусом и рагу, - ответил Шарль.
- Вот дьяволенок! - воскликнул Карбюзье. - Пьер, ты слышал? Этот маленький потаскун читает мои мысли!
- Да, мсье, - Пьер зажал рот рукой, чтобы не рассмеяться вслух.
- Полагаю, мсье, рагу из груздей и лисичек? - уточнил Пьер, чувствуя подступающую тошноту.
- Именно! Грибочки просто великолепны - крепки, как яички молодого барашка, - Карбюзье мечтательно зажмурился.
- Смею надеяться, что они обжарены надлежащим образом, с обилием лука и чеснока, - Шарль с трудом сдерживал бурлящие внутри желудка соки, сотрясаясь от мучительных спазмов.
- Давай, спроси меня еще каким соусом заправлено рагу, ты жалкий ублюдочный недоносок! - Карбюзье изо всех сил старался выглядеть грозным. - Да будет тебе известно, соус заварен на нежнейших сливках - самых жирных, что есть во всей Франции.
- Боже милостивый, на тебя уповаю, - пробормотал Шарль.
- Не волнуйся, авось выживешь, - шепнул ему на ухо Пьер, делая вид, что поправляет сбившийся на сторону колпак - лишь бы Карбюзье ничего не заметил.
- Ну, коли с расспросами покончено, считаю дальнейшие отлагательства неприемлемыми. Господа вполне справедливо ждут завтрак и должны быть вознаграждены за свое долготерпение, - Карбюзье хлопнул в ладоши и громко позвал: - Мари! Тащи сюда свою тощую задницу!
Как чертик из табакерки, из-за стеллажей, уставленных кухонной утварью выскочила Мари - бесцветная служанка средних лет, худая как кочерга, с неприятным угловатым лицом. Можно предположить, что она подслушивала разговор, если бы это не было очевидным. Никто не знал, зачем содержать служанку столь же несимпатичную сколь и неумную. Однако по поместью шла молва, дескать Мари единственная при помощи своего виртуозного языка способна заставить вздыматься поникший еще при прошлой монархии посох барона де Гадье. Глядя на мрачный лик госпожи Софии, супруги барона, поверить в правдивость подобного обстоятельства было не так уж сложно.
Пьер и Мари поставили подносы с кушаньями на специальную тележку, и уже собирались укатить ее в залу, где господа предпочитали трапезничать, когда Карбюзье остановил их.
- Чуть не забыл! Юная Джозефина прихворала и будет кушать у себя в спальне, барон и баронесса - как обычно. Как я мог упустить это? У меня не мозги, а фондю с грецкими орехами под соусом Бешамель.
Шарль хотел закричать: - Как захворала?! Что с ней, она будет жить? Но побоялся навлечь подозрения на себя, а самое главное - на Джозефину. Юноша знал, как остры языки и извращенны умы обитателей Шато де Грильон, поэтому лишь повел плечами.
- Ну все, проваливайте. Я все сказал, - под ворчание старика Карбюзье процессия, состоящая из Пьера, Мари и Шарля удалилась.
4
- Итак, Луиза, голубушка, что у нас здесь такое? - вид барона де Гадье выражал откровенную скуку.
- О! Это Шинь. Трудолюбив, неприхотлив, непостижимо вынослив, может выполнять любую работу, а если вам вдруг заблагорассудится... - Луиза, до того глядевшая на барона, как львица на окровавленную вырезку, томно закатила глаза. - Знаете, если бы не этот ужасающий злой рок, что обрушился на наши виноградники, мы с мужем никогда не подумали бы расстаться с ним.
- Простите, сударыня, но мне кажется, что он... э... слегка желтоват, - де Гадье брезгливо сморщил нос.
- Конечно, его экзотическая азиатская внешность слегка шокирует, но...
- Луиза, барон и так в слугах недостатка не испытывает. Не будь навязчива, - капитан Веласкес, до того молчавший, угрюмо посасывая трубку, оживился, приметив отсутствие энтузиазма в словах де Гадье.
- Барон - вы старинный друг нашей семьи, и вам мы предлагаем только самое лучшее из того, что имеем сами, - Луиза одарила мужа испепеляющим взглядом. - Шинь способен на все, если вы понимаете, о чем я говорю. Он покорит вас, клянусь Пресвятой Девой Марией.
- Не хочу показаться невежливым, однако... - де Гадье согнал муху, севшую на краешек чашки из китайского сервиза. - Он хоть по-французски говорить умеет?
- Что вы, барон! Конечно! Шинь пишет такие чудные сонеты! - когда вопрос касался денег, Луизу не смог бы остановить и легион чертей. - Шинь, скажи мсье барону "добрый день"
- Добрый день, - не поднимая глаз от пола, отчетливо произнес мальчик. На вид ему было лет восемь-девять. Небольшого роста, крепкого телосложения, с лимонно-желтой кожей и иссиня-черными волосами.
- Надо же, эта обезьянка и впрямь разговаривает! - казалось, барон действительно заинтересовался. - Но чем же мне его занять?
- Монсеньер, Шинь великолепно готовит...
- Это меня не интересует, - как можно быстрее, пока Луиза не распалилась, заявил барон. - Карбюзье - лучший повар по эту сторону Альп.
- Да, тут не поспоришь. Тем не менее, один раз Шинь спас жизнь мне и Хорхе. Правда, Хорхе? - капитан Веласкес почувствовал, что еще одного испепеляющего взгляда его бедное сердце не перенесет, и еле заметно кивнул лжи Луизы.
- Наш повар - покойный Мнемансон - тот что убился в прошлом году, свалившись с лошади - как-то раз на пасхальный ужин приготовил равиоли с крабами и грибами в соусе из омара с грибными чипсами и хрустящей зеленью. Наша семья славится либеральностью взглядов - по праздникам особо любимые слуги трапезничают вместе с нами. Так вот и Шинь в тот вечер сидел за общим столом. Все набросились на равиоли и были бы давно на небесах, если бы не Шинь. Он, откусив маленький кусочек, встал и сказал буквально следующее: "шевалье Веласкес, мадам Луиза - не ешьте! Равиоли отравлены!". Оказалось, что грибы, присутствующие в пище - ядовиты. Мы едва успели вызвать доктора Дюпри, чтобы тот сделал всем промывание.
- Это правда? - де Гадье выглядел потрясенным. - Сколько, говорите, вы за него хотите?
- Я полагаю, что сотня Ливров за это сокровище - цена, которая не оскорбит вас, и в малой доле компенсирует утрату для нас, - Луиза разве что не облизывалась.
- Но... - попытался было вставить свое слово капитан Веласкес.
- По рукам. Он станет моим грибным человеком,- перебил его барон, - будет пробовать все блюда, что подаются на мой стол - ведь всем известно, что нет более лютой смерти, чем через отравление. Вот только...
- Что? - насторожилась Луиза, надеясь, что барон не поинтересуется, пользовал ли мальчика капитан, - она знала - де Гадье непомерно брезглив.
- Шинь - это как-то... Ну, не знаю, - де Гадье наморщил лоб, пытаясь подобрать подходящее слово.
- Не в стиле старой доброй Франции? - сарказма, сквозившего в голосе капитана Веласкеса, никто не заметил.
- Именно, - кивнул барон. - Отныне он будет зваться Шарлем.
- Как вам будет угодно, монсеньер, - Луиза покорно склонила голову. - Как только сто Ливров перейдут в наше распоряжение, можете звать его, как заблагорассудится.
Не в силах более сносить эту беседу, капитан Веласкес вскочил со своего стула и выбежал в сад. Там, рухнув на скамейку, он разразился самыми горькими и искренними слезами, что вытекали из его глаз с момента появления на свет.
5
Мари закатила тележку с кушаньями в спальню Джозефины, поклонилась и вышла вон, оставив девушку и Шарля наедине. Юноша покраснел - перед тем как закрыть за собой дверь, Мари ему подмигнула. Но, к счастью, Джозефина ничего не заметила.
- Как ваше самочувствие, миледи? - Шарль задал вопрос, мучавший его с того момента, как он услыхал дурную весть от Карбюзье.
- Шарль, ты неисправим! - Джозефина попыталась сделать строгой вид, но из-за улыбки, озарившей ее прекрасное лицо, затея провалилась. - Сколько раз я тебе говорила - обращайся ко мне на ты.
- Как скажите, миледи, - душа Шарля переместилась куда-то в область поджелудочной железы, что приключалось каждый раз, стоило ему услышать голос Джозефины.
- Дурачок, - девушка звонко рассмеялась, повергая Шарля в еще большее смущенье. - Неужели так сложно выговорить "как скажешь, Джози"? Ну-ка, давай попробуем вместе - "как скажешь, Джози".
- Как скажешь, Джози, - эхом отозвался Шарль, покраснев.
- Знаешь, желтый цвет идет тебе гораздо больше, - развеселилась Джозефина.
- Как скажешь, Джози, - повторил Шарль, продолжая краснеть - от алого цвета до малинового. - Вы... Ты нормально себя чувствуете... чувствуешь?
- Умница! Ведь можешь, если захочешь! - Джозефина поднялась с постели и поцеловала Шарля в пунцовую щеку. - Со мной все в порядке. Я притворилась, будто у меня приступ мигрени, чтобы не сидеть с родителями за столом в этой дурацкой зале. Мы с папой поругались - он сватает меня за барона Фон Штрауса. Ты представляешь?! За этого надутого индюка! Я папе так и сказала - папа, твой барон - баран.
- Вы... Ты голодна? - Шарль чувствовал, будто его стукнули по голове мешком с опилками.
- Да, Шарль! Чертовски голодна! - Дозефина подбежала к тележке, откинула серебряные крышки со всех блюд и принялась есть, хватая пищу руками.
Шарль, смотря на ее изящные босые ступни и обтянутый шелковой ночной рубахой стан, впал в состояние транса. Однако запах пищи, распространившийся по комнате, заставил юношу прийти в себя.
- Стойте! Я же еще не попробовал пищу! - превозмогая волны тошноты, воскликнул юноша.
- Перестань, Шарль, в этом нет необходимости. Не думаю, что здесь есть какой-то яд, кроме семени Карбюзье, на которое у всех давно выработался иммунитет, - продолжая набивать рот, отмахнулась Джози - в одной руке комок омлет, в другой горсть рагу. - К тому же я знаю, как ты ненавидишь это занятие.
- Но откуда? - Шарль застыл в изумлении.
- У тебя на лице написано. Я заметила, с каким отвращением ты пробуешь все кушанья. Интересно, как же ты сам питаешься?
- Проб хватает, чтобы оставаться сытым все время, - Шарль никогда и подумать не смел, что Джозефина обращает внимание на его существование.
- У тебя есть любимые блюда? - по подбородку Джозефины тек сок, а щеки лоснились от жира.
- Вот это да! - Джозефина от удивления подавилась кусочком лосося, да так, что юноше пришлось хорошенько стукнуть ее по спине. Отрыгнув застрявший кусочек, Джозефина улыбнулась: - Я помню тебя ровно столько, сколько саму себя, и не разу не видела тебя с ржаным хлебом.
- Хлеб не так часто перепадает мне, - Боже, она помнит меня с момента моего появления здесь! - Шарль чуть не запрыгал от радости.
- Это хорошо - от хлеба полнеют, - назидательно сказала Джозефина, запивая еду молодым неразбавленным вином прямо из графина.
- Я уже, - грустно выпятив округлый живот, ответил Шарль. - Я жирею от этого - делисьез из сыра с грибами, картофель Берри, шейка с грибным соусом, суп-крем из белых грибов, фондю Франш Конте - они убивают меня. - Действительно, ты кажешься мне жирноватым, - присмотревшись, сказала Джозефина, заставив сердце молодого человека остановиться. - Как раз то, что мне нравится.
Шарль подумал, что ослышался - Джозефина сказала, он ей нравится! Это не возможно, это потрясающе, это безумье.
- А я тебе нравлюсь? - девушка вытерла пальцы и губы подолом ночной рубашки и пристально посмотрела на Шарля.
- Да... конечно! - подавив смущенье, ответил Шарль, не зная куда спрятать глаза. - Джози, мы росли вместе, я видел, как ты хорошеешь день ото дня! Ты - самый добрый человек, какого я знаю.
- О, Шарль! Ты просто душка! - Джозефина обворожительно улыбнулась, чуть помолчала и добавила: - Я вот подумала - ты такой симпатичный, прекрасно сложенный, очаровательный мужчина - может мне лучше выйти замуж за тебя.
Шарль почувствовал, что пол уходит из-под ног. Она, должно быть, шутит, издевается над ним, бедным грибным человеком.
- Ну, как ты на это смотришь? - в голосе Джозефины прозвучала нотка нетерпеливости. Девушка слегка нахмурилась, отчего показался Шарлю еще более чарующей.
- Барон де Гадье убьет меня, - сглотнув, ответил Шарль, не понимая, как этот мир - жестокий, несправедливый и отвратительный, но все же свой, родной и знакомый, мог в одночасье перевернуться с ног на голову.
- О, трусишка, - Джозефина подошла к Шарлю вплотную и обняла его за плечи. - Не бойся, мы убежим от него, и священник в какой-нибудь тихой альпийской деревушки тайно обвенчает нас.
- Да, но... - Шарль хотел что-то сказать, но Джозефина приложила пальцы к его губам: - Нет, ни слова больше, Шарль, милый! Ступай, ступай сей час же - не то отец заподозрит неладное. Ступай, но будь готов - как только я разработаю план, мы сбежим отсюда. Навсегда.
Шарль, неуклюже толкая тележку с пустыми подносами, вывалился из спальни и, налетая на углы, понесся на кухню.
6
- Милый, завтра мы едем в Шато де Грильо. Утром пришло приглашение от барона де Гадье, - сообщила Луиза за ужином.
- К-к-какого черта? - капитан Веласкес чуть не подавился куском телячьей отбивной и задел локтем кувшин с сидром. Кувшин опасно накренился, но капитану удалось удержать его на столе, при этом изрядно вымазав манжеты гусиным паштетом.
- Ты забыл? - Луиза покачала головой, пережевывая сочную виноградную улитку. - Завтра дочери барона де Гадье исполняется восемнадцать, будет бал в ее честь. Ты помнишь малышку Джози?
- Джози, джози, джози... А! Эта дебелая кобыла! Джозефина де Гадье! - капитан Веласкес сунул в рот большую порцию жульена и обжег нёбо. Он недолюбливал женщин вообще, а женщин с пышными формами тем паче. Говоря по правде, капитан куда больше чувств испытывал к молоденьким мальчикам, и сам поражался, как его угораздило жениться на Луизе. Что касается Луизы, то ей было все равно, мальчик или девочка доставляет ей наслаждение. Ее небольшая грудь сохранила упругость и чувственность до сего момента и на любые ласки откликалась моментально. Попка оставалась бархатистой и подтянутой, а лоно начинало сочиться при малейшем намеке на предстоящее удовольствие. Одним словом, в свои сорок с небольшим лет Луиза оставалась дамой весьма аппетитной, что вызывало несказанную зависть всех ее ровесниц. Единственным человеком, давно утратившим к ней интерес, был супруг - капитан Веласкес.
- Фи, дорогой! - Луиза закатила глаза. - Разве можно так говорить про дивную крошку Джози. Вот ее мать - та настоящая кобыла. Она осталась кобылой даже после того, как ей ампутировали обе груди. Бедный барон, из-за жены ему приходится приплачивать этой вульгарной служке Мари, так ее, кажется, зовут, чтобы та распускала слухи о их близости. Несчастный барон искренне верит, будто его наивная уловка позволит скрыть импотенцию. С другой стороны, делай он вид, что продолжает резвиться со своей женой, то был бы разоблачен куда раньше.
- А я напротив, считаю баронессу весьма приятной дамой, - заметил капитан Веласкес, терзая баранью лопатку.
- Конечно, она ведь так похожа на мужика, - Луиза скривила губы. На этот раз капитан Веласкес все-таки подавился и спасся лишь доброй порцией сидра, прочистившей глотку. - Так что никуда не исчезай - завтра после полудня нас ждут в Шато де Грильо.
- Пусть себе ждут, - прохрипел капитан. Он не хотел ехать в это поместье больше, чем грешник, оставивший земную юдоль, не желает низвергаться в геенну огненную. Давай продадим всех, кроме Шиня, - упрашивал он супругу десять лет назад. Он умолял, вставал на колени, отказывался от пищи - лишь бы оставить любимца при себе. Но Луиза была непреклонна, - Хорхе, ты же знаешь, за него мы выручим больше, чем за всех остальных вместе взятых. Сейчас капитан Веласкес боялся, что увидев повзрослевшего, возмужавшего Шиня его сердце разорвется, не вынеся муки.
- Конечно, пусть ждут, милый, - согласилась Луиза, делая вид, что не замечает терзаний мужа. - Мы ведь обязательно приедем.
От досады и всепоглощающего горького чувства собственного бессилия капитан Веласкес со всей силы вонзил вилку в фаршированный бок осетра.
7
- Хо-хо-хо! А вот и наш маленький потаскун! - загрохотал сочный бас повара, как только Шарль появился на пороге кухни. - Иди-ка сюда и расскажи все старику Карбюзье. Только смотри, не упусти не единой подробности!
- Я вас не понимаю, мсье, - дрожащим голосом ответил Шарль. Нас подслушали! Барон узнает, что мы с Джозефиной хотим бежать. Близок мой смертный час, о Боже. Мысли лихорадочно скакали в голове юноши.
- Не притворяйся агнцем Божим, - Карбюзье отвесил Шарлю несильную оплеуху. - Давай, рассказывай, как она!
- О, с Джозефиной все в порядке. Небольшая мигрень, но недомогание отступает, - Шарль почувствовал себя лучше, догадавшись, что речь идет о состоянии Джози.
- Боже, чем я заслужил такого недоумка на свою седую голову! - Карбюзье воздел руки к потолку. - Я спрашиваю, как ты отодрал эту козочку! Неужели не понятно?!
- Какую козочку? - Шарль подумал, что старый повар пьян, сошел с ума или бредит. - Вам плохо, мсье?
- Это тебе сейчас не поздоровится, выродок! - Карбюзье схватил со стола огромный половник и потряс им перед носом Шарля. - Живо опиши, каково это? Как она, бреет свою сочную киску или отращивает на ней мягчайшую шубку? Удалось ли тебе заправить своего хорька в ее шоколадный сфинктер? Покусывал ли ты ее соски, и если покусывал, то стонала ли она при этом? Усладила ли она тебя шершавым язычком? Какова на вкус ее нежнейшая вульва? А попка - нет ли на ней прыщиков и опрелостей? Просила ли она отшлепать ее или отшлепала тебя сама? Терлась ли она своими грудями о твои окаменевшие яички? Она проглотила твое семя, размазала его по щекам и груди, или ты прыснул внутрь ее лона? Позы, опиши мне позы - да поторопись, паскудник!
- Вы... Вы... - Шарль густо покраснел вот уже который раз за утро и весь трясся от гнева. - Вы не смеете так говорить!
Произнеся эти слова, Шарль разрыдался, оттолкнул Карбюзье и выбежал из кухни, не видя ничего на своем пути.
- Какие мы нежные. Уж и спросить нельзя, - повар пожал плечами и приступил к готовке обеда.
- Скажите, мсье, то о чем вы говорили - это что, действительно случается с людьми? - поваренок Пьер, прятавшийся во время разговора за печью и слышавший каждое слово, вылез из своего укрытия. Его белый передник заметно оттопыривался, - Дамы действительно себя так ведут?
- Пьер, крысенок! Ты что, подслушивал? - Карбюзье даже не посмотрел на поваренка, продолжая замешивать тесто. - Я и сам чертовски хотел бы узнать ответ на этот вопрос. Судя по реакции твоего дружка Шарля, все именно так и было - иначе с чего белениться? Одно могу сказать тебе точно, малыш, - гусята, поросята и телята таких вольностей себе не позволяют.
Карбюзье устало вздохнул.
8
Шарль бежал по лесу, не разбирая дороги. Слезы застилали глаза, ветки деревьев безжалостно хлестали его по лицу, однако юноша ничего не замечал. Ему казалось, что бедный разум не выдержит напряжения и покинет его навсегда. Юноша споткнулся о корень, повалился, ободрав в кровь ладони и колени, но поднялся и побежал дальше, пока не оказался на открытой поляне. Посреди буйства трав на изгнившем стволе пихты сидел старик Хосе и курил трубку. Вокруг него мекая бродили козы, наполняя воздух животным смрадом.
- О, юный Шарль! Какая встреча! Я-то думал, в эту глушь кроме меня и моих козочек никто не забредает, - пастух приподнял истрепанную шляпу в знак приветствия.
- Добрый день, Хосе, - Шарль, стыдясь своих слез, заставил себя успокоиться.
- Иди, присядь со стариком, - Хосе похлопал ладонью по стволу дерева. Шарль послушно приблизился и сел рядом с пастухом.
- Смотрю, ты чем-то расстроен, мой мальчик? - в голос Хосе чувствовались тепло и забота. - Пречистая Дева! Да у тебя же руки в крови! Признавайся, мальчик, ты кого-то убил?
- О нет, Хосе, - Шарль слабо улыбнулся, - нет. Это пустяки, оцарапался, когда... гулял по лесу.
- Шарль, вижу, на душе у тебя неспокойно. Могу я тебе помочь? - старик заглянул в глаза юноши и положил ему на плечо свою тяжелую мозолистую ладонь.
- Спасибо, Хосе, - Шарль почувствовал искреннюю благодарность к этому простому человеку, ему захотелось рассказать пастуху обо всех своих горестях, поделиться с ним бедами и переживаниями, которые он больше не мог носить в себе. - Все дело в Джозефине. Я... точнее мы...
- Вы любите друг друга, не так ли, Шарль? - Хосе ласково улыбнулся, обнажая полусгнившие прокуренные зубы.
- Да, я испытываю к ней такую нежность, что... - Шарль почувствовал, что опять готов раскраснеться.
- И это чувство взаимно, мальчик мой? - коза по кличке Розита подошла к старику и принялась тереться о его колено пегой мордой.
- Да, сегодня в своей спальне Джозефина... - Шарль пытался подобрать слова, чтобы избежать пошлости.
- О, это чудесно! - воскликнул Хосе, глаза его заблестели. - Уж не хочешь ли ты сказать, что эта породистая козочка отдалась в твои желтые ладошки?
- Нет, у нас... - но Хосе уже не слушал Шарля, глядя на вьющуюся у своих ног Розиту и обращаясь только к ней.
- Да, это великолепно. Тебе, маленькому китайскому уродцу, удалось сорвать нежнейший цветок ее девственности! О, сколько бы я отдал, чтобы самому натянуть на свою корягу сладчайшую устричку. Пожалуй, отдал бы правую руку. И яичко в придачу. Не оба, конечно, ведь Розите будет так одиноко без моих ласк. Правда, Розита? Малышка моя! Я помню, как мягка и шелковиста была шерстка на твоем заду в день нашего знакомства. Розита, что мне весь мир без твоего шершавого язычка и чудных рожек, которые так удивительно подходят к моему...
- Нет!!! - взревел Шарль. - Между нами ничего не было!
- Жаль, очень жаль... - Хосе осунулся и прогнал Розиту крепким пинком под брюхо, чем вызвал ее возмущенное "ме-е-е-е". - Но ты не беспокойся, мальчик мой, Париж не сразу строился.
- Мы с Джозефиной хотим сбежать из Шато де Грильо, - шепотом проговорил Шарль, опасливо озираясь по сторонам, будто козы могли подслушать.
- Шарль! Да ты оказывается рисковый парень! - Хосе вновь заулыбался. - У тебя и план уже наготове?
- Нет. Пока, - Шарлю стало стыдно, что обо всем думает Джозефина, а он в это время мечется по лесу и рыдает от глупых обид. - Голова забита дурацкими мыслями. Не удается сосредоточиться на плане.
- Это не беда, - Хосе хитро подмигнул Шарлю, залез внутрь своего засаленного лапсердака и протянул юноше пригоршню сморщенных грибов. - На, попробуй.
Шарль с подозрением покосился на грибы и хотел вежливо отказаться, но Хосе не дал ему такой возможности: - Ешь, ешь, это хорошие грибы. Тебе поможет, не сомневайся. Закрой глаза и расслабься.
Вздохнув, Шарль сгреб с ладони старика грибы и один за другим положил их в рот. Медленно пережевал и заставил себя проглотить. Сначала не происходило ровным счетом ничего, и Шарль подумал, что Хосе подшутил над ним. Однако через несколько минут начались какие-то еле уловимые изменения.
Шарль почувствовал, как его дыхание становится медленным и размеренным, расслабляется каждый мускул, глаза закрываются. Юноша сосредоточился и задал себе и грибам вопрос: "Что делать, каков план".
Началось все с поездки в адской дырявой карете без кучера, влекомой в бездну обезумевшими лошадями. Эта карета странным образом ассоциировалась у Шарля с его собственной головой. Дурак ты, Шарль, дурак, - пронеслось в голове, - дырки проделал такие, что звезды видно, а вот о том, что дождь пойдет, ты промокнешь, не подумал. Ерунда, - кричал Шарль, - зато видимость хорошая. И снова, снова, раз за разом. Вперед, вперед, хоть в бездну, хоть на небеса, не смейте останавливаться, - ревел юноша. Вокруг кареты, как стервятники, кружились одетые в черное Карбюзье - их было не менее дюжины. Каждый Карбюзье в полете онанировал, раскачивая гротескный фаллос, осыпая карету фонтанами едкой, как кислота, спермы. Так вот откуда дыры, - догадался Шарль, и погрозил кулаком парящим поварам. Бездна, в которую неслась карета, вдруг стала приобретать более-менее четкие очертания. Через некоторое время Шарль уже мог увидеть ее распахнутый алый зев. Конечно! - Шарля осенила догадка. - Это же лоно Джозефины. Где-то высоко над своей головой Шарль разглядел возвышающуюся, как скала, голову. Да, это была Джозефина. Девушка обольстительно улыбалась и манила Шарля к себе огромным пальцем. Карета совершила немыслимый скачок вверх, и, перелетев разверстое лоно, очутилось на животе Джозефины. Преследующие Шарля Карбюзье не смоги так быстро изменить направление своего полета. С громким чавканьем, лоно поглотило их. Ха! Так вам и надо! - торжествовал Шарль. А вот и триумфальная арка - два божественных холма с темнеющими пиками на вершинах - вздымающиеся груди Джозефины. Теперь перед собой Шарль видел только улыбку, затмевающую все сущее своей лучезарностью. Так прошло несколько жизней, однако Шарлю этого казалось мало. Тем не менее, поездка завершилась, кидать карету перестало, Улыбка Джозефины сияла где-то на горизонте, как закатное солнце. Шарль понял, что встал на верный путь. Внутренние процессы организма замедлились, тело исчезло, сознание юноши постепенно стало абсолютно чуждым ему, вернее он сам отделился от сознания крохотным "Я", которому показали всю его жизнь с момента рождения. Шарль ощутил над собой разум, который толи слился с ним, толи обращался к нему. Боже, вот Ты какой - шептал Шарль, растворяясь во всепоглощающем чувстве тепла и уюта. Этот разум ни за что не корил, не ругал Шарля, Он исключал какие бы то ни было эмоции, но в тоже время был добрым, указывал Шарлю на его ошибки. Разум позволил Шарлю взглянуть на себя, свою жизнь Его глазами, через Его кристально чистое мышление. Больше всего на свете Шарлю захотелось остаться с Ним, и он почувствовал, что сможет сделать это. Немыслимым усилием Шарль заставил себя вспомнить, зачем он здесь. Он и Разум работают над его проблемой, которую не решить просто прекратив существование Шарля в материальном мире. Шарль сконцентрировался на языке, пытаясь вспомнить, как им пошевелить, потом сделал глубокий вдох и вернулся к Разуму - Пастуху. Пастуху, потому что Шарль чувствовал себя агнцем, животным, из которого бы мог вырасти целый баран, а получится отбивная. И это не правильно. Шарлю стало стыдно, он все понимал и каялся, плакал и просил прощения у Пастуха, клянясь, что не позволит себя убить, зажарить и сожрать.
Шарль очнулся, но еще некоторое время оставался с Разумом, пока не вернулось ощущение собственного тела.
- Ну что, помогли тебе с ответом? - хитро улыбаясь, Хосе разминал заскорузлыми пальцами шарики свежего козьего помета.
- Да! - Шарль удивился тому, как быстро он вновь обрел дар речи. - Спасибо, Хосе! Большое спасибо! Мне пора идти, не то опоздаю к обеду.
- Иди, мальчик, иди, - старик помахал вслед удаляющемуся юноше. - Только учти, впредь грибочки будут стоить тебе по двадцать су за дюжину.
9
Шарль поспел как раз вовремя. Теперь обед шел своим чередом: юноша отведал каждого блюда, подтвердил, что ни одно из них не таит в себе опасности, после чего хозяева Шато де Грильо жадно набросились на еду.
- Джози, милая, скоро день твоего восемнадцатилетия, - как бы между прочим, помешивая ложкой суп буйабесс, произнес барон де Гадье.
- Да, папА, - сделав ударение на последнем слоге, с видом полного безразличия поедая телячьи железы по-тулузски, ответила Джозефина.
Шарль сидел за отдельным столиком возле двери и заставлял себя не смотреть в сторону возлюбленной. Ни один мускул не должен был дрогнуть, выдавав чувства, переполнявшие его сердце.
- Вот мы с твоей матерью и подумали, - барон одарил супругу странным взглядом, видимо потому, что яблоки, которые она подкладывала в свой корсет, дабы скрыть отсутствие грудей, сегодня чересчур отличались друг от друга размерами. Оторвав взор от баронессы, де Гадье продолжил: - Подумали, что было бы неплохо, даже полезно, пригласить на бал барона Фон Штрауса.
- Фи, папА! Ты же знаешь, - Джозефина брезгливо оттопырила верхнюю губку и нацелилась на яйцо, фаршированное сыром, - я его не пе-ре-ва-ри-ва-ю.
- Но дорогая, - баронесса строго посмотрела на свою грудь. - Мы с твоим отцом и моим законным супругом, что в настоящий момент означает абсолютно одно и то же, искренне полагаем... Дорогой, о чем я собиралась сказать?
- Тебе нужно в срочном порядке прекратить подкладывать в корсет яблоки! - барон раздраженно терзал утку по-лионски на своей фарфоровой тарелке. - Впредь используй капусту. Ее кочаны легко можно уравнять в размерах путем отделения верхних листов.
- Нет, я говорила что-то о Джози и ее дне рождения... - баронесса задумчиво вытащила яблоки из корсета и положила их на стол перед собой.
- Дьявол! Из-за твоих проклятых протезов я ни о чем думать не могу! - барон стукнул кулаком по столу. - Смотри! Чертовы яблоки сейчас под стол закатятся. Пора бы тебе понять, что своим непристойным поведением ты позоришь нашу семью!
- Это ты нас позоришь, распуская слухи о своей связи с Мари, - баронесса взяла из фруктовой вазы два апельсина и оценивающе их разглядывала. - Все и так знают, что порох в твоем мушкете давно отсырел, а картечи нет и в помине.
- ПапА, мамА, не ссорьтесь, - Джозефина икнула и перешла к десерту, яблочным крокетам.
- Что ты, малышка? Мы с твоим отцом, моим законным супругом, что в данный момент является величинами абсолютно тождественными...
- Замолчи! - взревел де Гадье, брызжа слюной. - И ты, Джози, тоже помалкивай! Пока что я здесь хозяин и могу принимать решения самостоятельно, без участия двух безмозглых куриц!
- Но папА! - щеки юной девы заалели от оскорбления.
- Я сказал, умолкни!!! - барон неистовствовал. - Мне плевать, что ты думаешь и что перевариваешь! Барон Фон Штраус - тот человек, которого мне хочется видеть своим зятем, он поможет мне вытащить это поместье из дерьма. Да, из дерьма! Дай тебе с твоими куриными мозгами волю, и ты отдашься какому-нибудь проходимцу, нищему ничтожеству, типа... типа... типа Шарля!
Джозефина побледнела, затем порозовела, из ее глаз брызнули слезы, надкушенный марципан выпал из дрожащих пальцев. Девушка смела стоящую перед ней посуду на пол и выбежала из зала.
Шарль тоже хотел вскочить из-за своего крохотного столика, но испугался последствий необдуманного шага.
- Дорогой, нельзя ли было проявить хоть каплю деликатности? - баронесса отложила апельсины в сторону и теперь присматривалась к грушам. - Она все же твоя дочь. Можно было дипломатично объяснить ей, что выходить замуж надо за деньги, роскошь и жир, а потом спокойно развлекаться с кем душа пожелает. Хоть с милашкой Шарлем или стариком Карбюзье.
- Тема закрыта, - мрачно произнес барон. - Передай мне, пожалуйста, соус бешамель. Уж будь так любезна, не откажи в просьбе.
- Кстати, кого бы еще пригласить на день рожденья нашей крошки? - баронесса передала соусницу мужу.
- Конечно, это шофруа, а никак не бешамель, но иного я от тебя и не ожидал, - де Гадье грустно вздохнул, принимая соусницу из рук супруги. - Помимо соседей и барона Фон Штрауса я полагаю позвать капитана Веласкеса и Луизу.
- О нет! Только не этого старого мужеложца с его экзальтированной сучкой-женой! - баронесса положила груши обратно во фруктовую вазу.
- Не говори ерунды, - огрызнулся барон. - Они давние друзья нашей семьи. К тому же, пусть тот, кто без греха, поставит меня в позу "козочки".
Шарль представил себе эту сцену и еле удержался, не выплеснув на пол обед и остатки завтрака.
- Я вот все думаю, - барон Де Гадье принял озабоченный вид и покосился на Шарля. - Неужели нашей дочери всерьез импонирует этот вульгарный желтокожий грибной человек?
- Не стоит беспокоиться об этом, милый, - тон баронессы потеплел. - Мы дадим ему специальный пирожок, и он станет абсолютно безвредным и бесплодным, что в данном контексте есть понятия равнозначные.
- Ты действительно умеешь делать такие ммм... пирожки? Чтоб лишать мужчин их силы? - де Гадье недоверчиво посмотрел на апельсины, чьи круглые оранжевые бочка выглядывали из декольте баронессы.
- Конечно, милый! Я научилась этому фокусу сразу после рождения малышки Джози.
- А-а-а, - задумчиво протянул барон. Что-то во всем этом смутно беспокоило его, но что именно, понять не получалось. - Ну, если ты говоришь, что это подействует, то я спокоен.
- Все элементарно! По виду этот пирожок - форменная тарталетка, точь-в-точь такая, как ты любишь, - баронесса перевела свой взор на Шарля и улыбнулась. - И куда гуманнее и практичнее, чем оскопление. Хотя, знаешь ли, из яичек получаются очень недурственные...
Баронесса продолжала говорить, но Шарль будто оглох. Того, что он услышал, было и так сверх всякой меры.
10
- Ну, дорогой, ты готов? - Луиза стояла на пороге и нетерпеливо мяла в руках кремовые перчатки из лайки.
- Луиза, жизнь моя! - не вставая с кровати, простонал капитан Веласкес. - Что-то мне неможется. Голова, моя бедная голова раскалывается на тысячи чертовых кусочков.
- Я так понимаю, это бунт на корабле? - Луиза прищурилась.
- Помилуй, душенька! - капитан Веласкес знал, что Луиза видит его насквозь, но сдаваться не собирался. - Эта мигрень меня доконает, лопни моя селезенка!
Капитан Веласкес трясущимися руками оперся о край кровати и попытался присесть. Это удалось ему только с третьей попытки. Для пущей убедительности капитан весьма натурально изобразил приступ легочного кашля. Луиза нависла над ним, ее взгляд свидетельствовал об абсолютном отсутствии доверия.
- Кажется, это простуда, - сокрушенно добавил капитан Веласкес и вновь зашелся в приступе кашля.
- Хорхе, вставай! - Луиза была непреклонна. - Нас ждут, так что будь добр, отложи свое фиглярство до завтра.
Капитан Веласкес встал на подгибающихся ногах, но пошатнулся и рухнул на пол, где вновь принялся яростно кашлять.
- Ах ты так?! - Луиза пнула ногой извивающегося капитана. - Ну что ж, волочь тебя силком я не могу.
- Доктора, доктора... - задыхаясь, умолял вошедший в образ капитан Веласкес.
- За доктором Дюпри я, так и быть, отправлю, - процедила сквозь зубы Луиза. - И моли Бога, чтоб этот треклятый эскулап нашел у тебя хоть один паршивый недуг. Вернусь завтра утром.
Пнув мужа еще раз, Луиза поспешила во двор, где ее дожидалась карета.
Убедившись, что Луиза благополучно покинула поместье, капитан Веласкес отряхнул свой халат и чинной походкой направился к комоду, где прятал бутылочку бурбона.
- Где же ты, мой медовый мальчик, - вздохнул капитан, наполняя хрустальный бокал. - Шинь, цыпленок, ты мне так нужен! Я убью эту злобную суку Луизу, клянусь тебе, мой бархатный пистончик. Клянусь всеми морями и океанами!
Веласкес знал, что никогда не сможет поднять руки на супругу, но сама мысль о возможности избавления была для него сладка и сочеталась с бурбоном самым великолепным образом. Врожденная сентиментальность привела капитана не к цинизму, что чаще всего с людьми его характера, но к инфантилизму, отравляющему всю его жизнь.
11
Встав засветло, Шарль собрал букетик полевых цветов и тихонько, прижавшись всем телом к стене, стараясь остаться незамеченным, прокрался под окно спальни Джозефины. Ничто не могло остановить юношу в его стремлении первым поздравить возлюбленную с днем ее рождения.
- Джози, ты спишь? - оконная рама пронзительно скрипнула, и Шарль ввалился внутрь комнаты, держа цветы высоко над головой, чтобы не помять их.
- О, Шарль! - Джозефина села на кровати и захлопала в ладоши. - Как это мило! Ты просто душка!
- Поздравляю тебя, - Шарль протянул девушке букет и тут же нежнейший поцелуй благодарности расцвел на его робких устах. От аромата волос закружилась голова.
- Спасибо, Шарль, - насладившись поцелуем, сказала Джозефина. Она заметила, что, несмотря на улыбку, лицо юноши печально: - Что тебя беспокоит? Я сделала что-то не так?
- О, Джози, милая! Все, что ты делаешь, божественно, - Шарль потупил раскосые очи. - Я боюсь лишь одного. Твои родители... они хотят лишить нас будущего.
- Тоже мне новость! После сегодняшнего бала мы сбежим, и никто нас не найдет, - Джозефина рассмеялась и взъерошила густые черные волосы на голове Шарля.
- Они сделают из меня евнуха сегодня же на балу. Я слышал, как твоя мать объясняла Карбюзье рецепт специального пирожка для меня.
- А ты не можешь его не есть? - беспечность девушки мигом исчезла.
- Нет, баронесса заставит меня съесть пирожок у нее на глазах. Никто ничего не заметит - этот пирожок точь-в-точь тарталетка, как те, что так любит барон де Гадье.
- Это меняет дело! - в глазах Джозефины блеснул хитрый огонек. - Доверься мне, все будет хорошо.
- Спасибо, Джози! Ты так заботишься обо мне, - Шарль растрогался, но вспомнил, что оставаться здесь ему крайне опасно. - Мне надо спешить, скоро завтрак, а после начнутся приготовления к балу.
- Постой. Возьми, - Джозефина достала из наволочки небольшой флакончик и передала его Шарлю. - Когда все будет готово, отвлеки Карбюзье и добавь это во все блюда.
- Что это? - Шарль ужаснулся, подумав о яде.
- Это вытяжка из Amanita phalloides, - пояснила Джозефина, - таких зеленовато-белых грибов на подобье мухоморов. Лучшее снотворное из всех существующих. Мне его за двадцать су продал старик Хосе.
- Но я ведь буду пробовать все блюда и усну первым, - воскликнул Шарль.
- Ты жуй, но не глотай. Потом придумай какой-нибудь повод отлучиться и незаметно выплюнь.
- Но... - Шарль хотел что-то возразить. План показался ему чересчур рискованным, но Джозефина не дала договорить: - Шарль, милый, тебе действительно пора идти. Ступай и помни, я люблю тебя!
Джозефина запечатала уста Шарля страстным поцелуем. Потом нежным шлепком по низу спины подтолкнула разомлевшего молодого человека в сторону окна, из которого Шарль не вылез, а, как ему показалось, выпорхнул на легчайших крыльях.