Аннотация: От понедельника, через выходные, пятницу, четверг и среду, ко вторнику.
Трусики-неделька
Вторник знаменуется устойчивым привкусом де жа вю и общей вторичностью сцен затянувшегося фарса. Среда добивает ощущением собственной посредственности. Четверг расчленяет все униженное и оскорбленное на равные доли, подыгрывая себе симфоническим оркестром на четыре четверти. Пятница - это джаз на пять четвертей, пятки стоптаны до колен, носы свиными пятаками приклеились к стеклам отходящего трамвая. Может ли свинья задрать голову и посмотреть на небо? Суббота из шабата чистым спиртом переливается в шипящий шабаш. Воскресенье не дарит надежд на воскресение, но помогает выскребанию всего лишнего как с наружностей, так и с внутренностей. И только в понедельник приходит понимание дельности, в пропорции один к шести разбавленной недельностью.
Понедельник
В понедельник я не поехал на работу. Нет, не так. В понедельник я поехал не на свою работу, а повез Жабца на его. На его работу на его же консервной банке повышенной проходимости и пониженной обзорности. Именно из-за этой клятой обзорности, перестраиваясь на Кутузовском из крайнего правого ряда в крайний левый, чтобы уйти на поворот, я подрезал бензовоз. В последнюю секунду увидел, как огромную оранжевую цистерну разворачивает поперек дороги, закручивает и рывками спотыкает в кувырок. Увильнув от столкновения с кувыркающимся бензовозом, я остановился на двойной сплошной - унять дрожь в руках. Измятая цистерна, наконец остановленная фонарными столбами, вяло задымилась, высунулся еле заметный язычок прозрачного пламени, но водитель бензовоза быстро упрятал его обратно залпом из огнетушителя.
- Так-так, - к консервной банке Жабца подошла женщина в милицейской форме с погонами подполковника. - Нарушаем. - Я это, - ничего больше я не сказал, хоть и подумал, что время уже без пятнадцати девять и Жабец опоздает на работу. Сам Жабец сидел молча. - Да ладно тебе, глебандреич, нормально все, - женщина рассмеялась. - Читали мы твой жж, знаем. - Спасибо. - Не делом ты, конечно, занимаешься. У нас вот отдел очень денежный, куда тратить не знаем - чины у нас будь здоров. Сама из оперативника до начальника отдела за четыре года и сам понимаешь. - О. - Давай, глебандреич, езжай. Счастливого пути. - До свидания, - я кое-как включил первую передачу и медленно покатился. - Постой, - милиционерка догнала консервную банку. - Скажи, вот ты писал, что тебе все итальянцы завидуют. А чего они тебе завидуют-то? - Я? Писал? Хм. Может и писал, только всего не упомнишь. Наверное, я имел в виду, что любят, или еще чего - фиг этих итальянцев разберешь. - А, ну понятно. Бывай.
- Без десяти, - сказал я Жабцу. - Опаздываем. - Хер с ним, - отмахнулся он. - Остановись где-нибудь, мне покезать приперло. - С ума рёхнулся? Какое тебе еще кезать? На работе покезаешь! - Влюбился я, - Жабец мечтательно вздохнул. - А когда я влюбляюсь, мне по утрам всегда срать охота. Тормози, а то обделаюсь. - Нет, ты себя только послушай - до усеру влюбился, а! - я хотел рассмеяться, но почему-то не получилось. - А у тебя не так что ли? - удивился Жабец. - Нет, - отрезал я, окончательно решив довезти Жабца до работы без остановок. - У меня не так. - Хм, - Жабец зыркнул на меня скептически. - Что ж за лохудр ты там любил, если с утра отложить не хотелось?
Воскресенье
Из-за вечной щетины на смуглом лице и колючего взгляда темно-карих глаз Парваз выглядит старше меня. Мы с Парвазом живем вместе, спим в одной кровати. Это не было бы странным, трахайся мы время от времени или отсасывай друг у друга. Но ничего подобного между нами не происходит. В воскресенье я проснулся как раз от пронзительной мысли об этой странности. Почему между нами нет сексуальной связи? Не то чтобы мне этого хотелось, скорее наоборот, но вдруг не происходящее не происходит только пока? Словно в подтверждение внезапно резанувшей меня мысли рука спящего Парваза под одеялом еле заметно подвинулась в сторону моего паха. Там, под одеялом - я понял это с ошеломительной четкостью - есть что-то еще, что-то чужое и неуместное. Скользнув рукой под одеяло, я тут же наткнулся на холодный металлический предмет. Пилочка для ногтей. - Уже проснулся? - Парваз зевнул, шаркнув небритой щекой по подушке. - Знаешь, - ответил я, показывая ему пилочку, - не хотел бы я однажды проснуться с пилочкой для ногтей, воткнутой в мою мошонку. - Ясное дело, - согласился Парваз.
Первым делом с утра мы пошли покупать Парвазу новую бейсболку. В ближайшем магазине он выбрал черную с эмблемой Orlando Magic, и сразу надел ее козырьком назад. - Если хочешь, - сказал я, когда мы расплатились и вышли из магазина, - можем зайти куда-нибудь еще, посмотреть, какие бейсболки там. - Чтобы убедиться в том, что моя бейсболка самая крутая? - усмехнулся Парваз. - Ну, вдруг тебе еще какая-нибудь понравится. Скажем, белая. - Ладно тебе, брось, - отмахнулся Парваз. - Мне и одной достаточно. И вообще, хватит тратить деньги. С маленьким стыдом я подумал, что мне всегда всего мало. Вот футболок с черепами у меня десятка полтора - места в шкафу уже не хватает, по две-три на каждой вешалке висит. Но это ни в коем случае не мешает мне купить очередную понравившуюся футболку. Даже не посоветовавшись с Парвазом. Правильное имя дали родители пацану - Парваз в переводе с персидского значит счастливчик. Да, настоящий счастливчик, умеет довольствоваться тем, что имеет.
На обед вся родня собралась у дедушки с бабушкой. Кроме меня и Парваза пришли папа, мама и младшенький со своей шлюхой Настей. Моей семье не хватает широты взглядов, чтобы не считать трахающуюся налево и направо Настю шлюхой. Зато хватает такта и толерантности не называть Настю шлюхой в лицо и за глаза. За столом Настя все время рассказывает с кем, когда и при каких обстоятельствах она занималась сексом. Младшенький, судя по его скучающему виду, от этих рассказов давно устал. Вообще не понимаю, чего он трется с этой тетей - Настя, здоровенная кобыла с гривой выкрашенных в цвет воронова крыла волос, лет на десять-пятнадцать его старше. Младшенький зевает, но остальные слушают Настю внимательно, не перебивают. Только дедушка, отодвинув от себя тарелку, возится с дрелью, что-то к ней прикручивает. Членам моей семьи свойственно любопытство. Думаю, если бы Настя, просто как раз-два-три, легла на стол, стащила из-под юбки трусики и раскинула ноги, мои родственники изучили бы открывшуюся картину с истовым любопытством.
После обеда мы с Настей вышли на балкон покурить. Настя шла первой, но остановилась сразу за балконной дверью, так что мне пришлось протискиваться между стеной и ее внушительным отставным задом. Протискиваясь, я остановился за Настиной спиной, положил ладони на ее бедра, скользнул под короткую обтягивающую юбку. Да, вынужден признаться, тот фокус, о котором я думал за столом, был бы прост не как раз-два-три, а как раз-два. Стаскивать трусики из-под юбки Насте бы не пришлось в виду отсутствия таковых. Настя - лицом в открывающийся с балкона вид, я - лицом в Настин затылок, оба молча - так мы трахались ровно столько, сколько горит сигарета.
Вернувшись за стол, где бабушка разливала чай и раскладывала по блюдцам десерт, я спросил Настю: - ну и как тебе? - Никак, - пожала плечами она. - Этого было настолько мало, что можно считать не было вообще ничего. - И сколько же тебе надо? - прикидывая свои силы, спросил я. - Семь лет - не меньше, - грустно ответила Настя и вздохнула. - Чтобы вырастить из мужчины хорошего любовника - хорошего именно для себя - нужно семь лет. Я подумал, что к своим годам она могла бы вырастить уже трех идеальных любовников, но промолчал. Судя по ее невеселым вздохам, пока Настя добилась лишь большого количества низкокачественных ебарей. - Вот! - воскликнул дедушка, поднимая над головой дрель с приделанным к патрону диском. - Шлифовальная машинка готова! - Дедушка, - рассмеялся папа, - вы натуральный синтетический китайский лимон! И все рассмеялись, даже Настя.
Суббота
Суббота начинается для того, чтобы кончить в сонное утреннее воскресенье забродившей отрыжкой. Заботясь об удачной отрыжке, весь день суббота перемалывает различных персонажей, локации, в которых они собираются, жратву, бухло и дурь.
Эта суббота, против воли и в молоко относительно чаяний, под страхом жуткой кары всосала меня в удаленную вечеринку представителей ойкуменистического топ-менеджмена. Топ - не топ, в чем разница? Разницу я заметил только одну - мне, как нетопу, никогда в жизни не удавалось собрать в одном месте столько разношерстных фриков. Между затяжками и глотками, я наблюдал чужие истории, позабыв о том, что у меня есть своя.
Вот этот, дымящий крошечной трубочкой-дудочкой, с мимическими морщинами усталого кота Леопольда - он владел большой долей сочинского ресторанного бизнеса, но ребята не захотели жить дружно. Поэтому он ломанулся строить такой же бизнес в тайских джунглях. Получилось у него не ахти, но это совсем не важно, так как сейчас он знаменит в первую очередь тем, что недавно утопил яхту возле калифорнийского побережья. История длинная и заканчивается предложением заглянуть на youtube и посмотреть пятьдесят минут записи его допроса полицейскими Майами.
Этот субтильный мальчик с прической Димы Маликова в двенадцать лет экстренно закончил физфак МГУ. Теперь он женат на огромной, похожей на Машу Распутину, огненно-рыжей стриптизере (она здесь же, шуршит юбками), всюду с собой таскает их общую дочь, одетую в розовое psp, и начинает говорить с людьми не раньше чем через пару литров и столько же косяков - иначе его не понимают, так же как он не понимает никого.
У того очкастого американца вид положительного имбецила и кличка Зубы. Даже если смотреть прямо в его водянистые, лучащиеся озорной пустотой безумья глаза, надутые до невероятных размеров диоптриями, все равно видишь только зубы. Зубами он может все - ходить, говорить, заниматься сексом. Его русская девушка похожа на семилетнего больного ребенка - смотришь на нее, и ничего кроме глаз не видишь. Их ребенка где-то и от кого-то прячут невесть чьи спецслужбы.
Вон та девочка, похожая на спустившуюся с гор первокурсницу ИГУМНО, владеет конным заводом где-то под Минском. Но на свой завод давно забила, в связи с тем, что ей приглянулся режиссер, приехавший снимать что-то про лошадок и уехавший в Москву уже с нею. Пока режиссер где-то шляется, снимая все культовее и культовее, отращивая питержексоновские габариты, девочка по его указке каждый день дома просматривает от двух до пяти фильмов, составляя свое мнение о каждом - задание такое.
А тот мужик с необъятных размеров животом и плечами, собранными в конский хвост волосами до задницы - это... Впрочем, хрен бы с ними всеми. Нажрались все по-свински, обвалили балкон, сожгли кухню, насрали в раковину, заперлись в туалете, отпирающемся только снаружи, так что пришлось выбираться через мусоропровод, протискиваясь мимо измельчающих мусор ножей - все как всегда, ничего нового/интересного.
Суббота удалась, в точности как и ее отрыжка. Я как всегда был в неправильном месте в ненужное время.
Пятница
Из пепла своей буйной юности Возлевич восстал мужчиной, пусть немного обгоревшим, без одного глаза, зато с длинным шрамом, тянущимся от левого виска, пересекая тонкие губы, убегающим под безвольный подбородок. Отсутствие глаза Возлевич маскировал темными очками, а шрам - что с ним поделать - надевал пиджаки в рубчик, галстуки и рубашки в косую полоску, чтобы шрам казался частью костюмного узора.
Неумная Таня была так же неумна, как неуёмна. День за днем она посвящала попыткам завоевать внимание Возлевич.
- Сергейсаныч, - кокетливо помахивая бедрами, ворковала Таня, заходя в кабинет Возлевича, - подпишите здесь, здесь и вот здесь.
Пока Возлевич изучал документы, Таня млела от того, с каким сосредоточенным видом он это делает, как медленно и властно ставит свои крутобокие подписи. Медлительность Возлевича в первую очередь обуславливалась тем, что в темных очках при офисном освещении своим единственным глазом видел он неважно и опасался ляпнуть подпись в неподобающее место.
- Ах, Сергейсаныч, - получив подписанные бумаги прижав их к груди, томно вздыхала Таня, - ума не приложу, что бы мы без вас делали. Кто бы подписывал все эти договоры, счета, приказы.
Каждый день говоря это, Таня стояла по левую руку Возлевича и плавилась от сдерживаемой страсти, непроизвольно колыхала станом и подтекала в укромных местах. "Всегда будь слева от мужчины, со стороны сердца. Мужчины левом любят", - учила Таню мама. Может быть, Танина мама и была права в своем левом подходе, но она вряд ли учитывала, что избранник ее дочери будет кривым как раз на левый глаз.
- Да уж, - вздыхал Возлевич, не видя Таниных томлений и думая о том, что подписывать левые бумаги в обмен на жизнь не так уж плохо. Посадить могут. А могут и не посадить.
В очередной раз осень сменилась зимой, а Танино легкое пальто дубленкой, но мини-юбки на Тане продолжали оставаться вне зависимости от морозов, точно так же как они продолжали оставаться незамеченными Возлевичем.
- Сергейсаныч, - Таня уже сбилась со счета, в какой раз за свою молодую жизнь она, переполненная надеждами, вплыла в кабинет Возлевича, - подпишите... - Знаете что, Таня? - перебил ее Возлевич, и сердце девушки бешено заколотилось от этой неожиданной резкости. - Вас ведь Таней зовут? - не дожидаясь ответа, Возлевич продолжил: - К черту подписи. - Ах, Сергейсаныч, - на вдохе прошептала Таня, понимая - вот оно. - Пойдемте лучше в ресторан. - А как же подписи, Сергейсаныч, подписи... - боясь ущипнуть себя и развеять наваждение, лепетала Таня. - Ничего. Завтра подпишу, - отмахнулся Возлевич. Доброжелатели они же работодатели, оставившие ему жизнь и последний глаз, предупредили, что завтра за ним придут. Проинструктировали, что он должен говорить на допросах и сообщили, на сколько лет его за это посадят. Конечно, Возлевич может отказаться, но тогда сделка аннулируется и он отправится не в тюрьму, а прямиком на кладбище. - Но завтра суббота, как же завтра... - почти лишившись сознания, бормотала Таня. - Да, все дела завтра. А сегодня начнем с ресторана, - Возлевич кивнул самому себе. Чувство уверенности в том, с чего начнешь свою жизнь, показалось ему очень приятным. Даже если завтра жизнь закончится.
Четверг
- не переживай ты так, еще найдется - да?! Уже четверг, а я ее с субботы не видел! - отыщется. Куда ей деваться? - заткнись ты, и без тебя тошно. Нет, ну где она может быть, а?! - успокойся. - успокоиться, да?! Это ты МНЕ говоришь успокоиться?! Это ТЫ мне говоришь успокоиться?! Да я ее в два раза дольше, чем тебя знаю! Двадцать лет мы вместе, с младых ногтей. - я тебе говорила, что она ни к черту и пора новую заводить. - заткнись. Просто заткнись, умоляю. Если не хочешь кровопролития - заткнись! - хватит на меня орать. Тоже мне, повод нашел. - Повод? Нет, ты серьезно не понимаешь? Ты действительно такая дура? Двадцать лет - ты понимаешь? - сколько раз за это время человеческий организм полностью обновляется? Ногти, волосы, кожа - быстрее всего. Так вот она - она сформировала во мне классику - понимаешь? - классический угол прилегания. - да, я дура! Какой еще к свиням собачьим классический угол?! - угол между дугой ногтя и подноготным пространством, переходящим в подушечку. Подноготная - понимаешь? Она знала все двадцать моих подноготных! А сколько она килограмм, километров меня измельчила и распылила - знаешь? От этого так просто не отмахнуться, не сделать вид, будто ничего не было! - чао, милый. По-моему, ты окончательно свихнулся. - посмотрел бы я на тебя, да, на тебя, глупая сучка, если бы ты двадцать лет ходила, ела, спала с одним и тем же штырем в заднице, привыкла б нему, к тем ощущениям, которые он тебе доставляет, стала бы воспринимать его как часть себя. О да, шлюшка, посмотрел бы я, как ты свихнешься, вытащи после двадцати лет этот штырь из тебя! - ты ее что, в заднице носил? Все, пока-пока, нахуй-нахуй. - давай, вали! Давай... стой. Минутку погоди. Скажи честно, это ты выбросила мою пилочку? Просто скажи "да" или "нет" - я все пойму, честно. - нет.
Среда
Вчера Оля сказала мне, что я похож на безлимитный тариф. Ясное дело - женская логика. Если ей не удалось исчерпать ресурс, значит, он неисчерпаем. Но дернула бы меня за нос еще разок-другой, узнала бы, какой я на самом деле тариф.
Мужская логика, рассказал я Оле, проявляется по средам. Вот, к примеру, история прошлой среды. Питерский режиссер Вова и не менее питерский оператор Ваня получили автомобильчики, которые заказывали. Вова - последний мицубан эволюшн, Ваня - такой же мицубан, но в американском варианте, то есть с левым рулем и шкалой в милях. Естественно, мальчики заспорили, чья эволюция круче и кто тут тупиковая ветвь. Поехали на полигон - погонять, дать друг другу и тачкам хорошенько просраться. Выбрали на полигоне площадочку, вроде аэродромной взлетно-посадочной полосы - километра три длиной, можно успеть разогнать хмарь до дыму и остановиться вовремя. На первом же заезде, когда мальчики усердно ревели движками мицубанов и сладко топили педальки в коврики, у Вани зазвонил телефон. Ваня, как мужчина разумный, мицубана тормознул и внимательно вслушался в мобилу. Ну да, подруга Таня, где-то ей там скучно стало, на что-то денег не хватило, какая-то сучка из под носа туфельки маноло увела, и вообще Таня любит Ваню и целует во все засосы. Да-да-да, - попрощался с Таней Ваня, и вернулся к прерванному рейсингу, заново утопив газированную педаль. Утопить-то утопил, а что до разговора с Таней он из трех километров полосы уже два с половиной проехал - забыл, а так уже хорошо подвечерело, что и на глаза надежды не было. Вылетела у него из головы такая информация под Танин нежный треп. То есть, разгоняет Ваня свой болид на оставшихся метрах, а тормозить вроде как и негде. Ваня на скорости сто двадцать американских миль в единый американский час соскальзывает с асфальта на пушистую травку, сносит ограждение полигона, кувырком летит через парапет, через канал (дело в Питере происходит - там этих каналов, что грязи) и падает в песочную горку возле стройплощадки на другой стороне канала. Мицубан перемят по всем ребрам жесткости да еще и с вывертами, Ваня - без единой царапинки, копошится в сработавших подушках безопасности и, надо думать, сквернословит отчаянно. А Вова рассекает по полигону и удивляется, куда это друг-оператор запропал - лязг, скрежет и прочие звуковые сопровождающие Ваниного полета он не услышал за мощным ревом своего японца.
Так вот, - спрашиваю я Олю, - что ты думаешь, сделал Ваня, покинув останки мицубана? Наверное, позвонил в Америку и заказал себе еще один мицубан, - ответила Оля. Фигушки. Первым делом он позвонил Тане и послал ее в том плане, чтоб она мучительно скончалась и больше к нему ни на пол гудка, а любви их больше вроде как совсем нет и уж дальше точно не будет.
Вторник
Еще одно последнее сказанье, и трусики-неделька готовы к стирке. Вторник. Как будто последних сказаний может быть несколько, и одно из них - совсем-совсем последнее. Как вторник, который случается периодически, скажем, раз в год, месяц или неделю. Последний вторник на этой неделе. Время простить всех самовлюбленных глупышей и ласково послать их до новых встреч в жопу, сердце и душу, где они прописались. Пора гнусавенько спеть йестудей, как спел бы внебрачный сын Пола Маккартни и Андрея Макаревича - Маккартневич. В самый раз поставить в раскаленную духовку мясной рулет, всем своим видом говорящий "мы никогда и нигде не будем моложе, чем здесь и сейчас" - нужно помнить о сроках годности. Пить, петь и танцевать, как в последний раз, или хотя бы как в последний вторник этой недели.
Утро началось не самым благополучным образом. Я и еще около сотни человек оказались запертыми на эскалаторе метро. Так случилось, что станцию Молодежная, чей западный выход так долго ремонтировали, до потолка залили бетоном. Подлость ли, халатность, но войти в метро удалось, так же как удалось спуститься по эскалатору до глухой бетонной преграды, а вот обратно выйти - нет. Перед турникетами со скрежетом сдвинулись толстые стальные створки. В ловушке не стыдно кричать и звать на помощь, но многие были рады вынужденному опозданию на работу - не признаваясь в этом никому, они считали ситуацию, в которую попали, причиной уважительной. Конечно, некоторые скребли створки, покрикивали и постукивали, но без злобы и сердца.
"Во вторник и птицы гнездо не вьют" - улыбнулся мне старик с лицом плоским и широким, как монгольская степь. Как, и они тоже? Кажется, у меня с птицами больше общего, чем я думал. По крайней мере, теперь не буду упрекать себя в лености и никчемности, если за весь вторник так и не совью ни одного гнезда.
"Греки по вторникам тоже гнезд не вьют" - вмешался в наш так и не начавшийся разговор паренек в черной кожанке и длинными волосами, собранными на затылке в жиденький хвост. - "Для них это день падения Константинополя". Сказать, что Карфаген тоже во вторник уничтожили? Или не сказать? Ради красного словца не пожалеешь и яйца. Да к черту яйца, когда гнезда и в проекте нет. Кстати, любопытно, было ли в советские времена что-нибудь имени Красного Словца? Может быть, издательство какое-нибудь. Бассейн Красного Пловца. Куриная ферма Красного Яйца. Стоп. Красное яйцо - это уже пасха, Маша, Иеша, а там уж и до детского Гефсиманского ясли-сада, как от жирного вторника до Великого поста. Что я там за Карфаген думал? А, не важно.
"Вот что интересно" - откашлявшись, сказала куча дурно пахнущего тряпья, высовывая помятую небритую ряшку. - "Римляне посвящали вторник Марсу. Ему же посвящался весь месяц март". Значит ли это, что в римском марте было семь вторников на неделе? Римляне по вторникам гнезда не вили, а разоряли. Когда же начинать войну, если не в правление Марса. Началась ли испанская конкиста во вторник? Вряд ли, есть же у испанцев поговорка "во вторник (martes) не женись и не отправляйся в путешествие". Стало быть, во вторник стартовала скорее инквизиция, чем конкиста - локальный удар по яйцам.
"Кстати, в Испании по вторникам, выпадающим на 13 число..." - начала толстая веснушчатая девочка с косичками, сидящая на коленях безного инвалида в кресле-каталке, натянутой поверх камуфляжного костюма, но ее уже никто не слушал. Створки, блокирующие выход со станции, медленно уползли в стены. Соблюдая спокойствие, люди вежливыми мотыльками понеслись на свет, такой близкий дневному.
Сотрудники метрополитена и милиции охотно поясняли для всех интересующихся, что краткосрочное заточение было применено в целях безопасности граждан, то есть, самих интересующихся.
Проходя через стойки турникетов, я чуть не упал, поскользнувшись на большой луже крови. Таких стремительно растекающихся луж на полу вестибюля станции оказалось множество.