Mы поселились в одном из самых фешенебельных отелей в центре старого города. Погода стояла прекрасная, сидеть в номере не хотелось и мы поскорее выбежали на улицу, залезли в знаменитый городской трамвайчик и покатили к морю. Справа и слева мелькали уходящие к заливу прямые как стрела улочки, в их просвете мелькал ажурный Оклендский мост, а тонкое кружево хитро переплетенных проводов, протянутых между крышами домов дрожало и трепетало от морского бриза. Скрежеща и лязгая на поворотах, трамвайчик стремительно катился к Рыбацкой бухте, а из него с обеих сторон свешивались как гроздья винограда визжавшие от восторга туристы. С бухты доносился запах рыбы и навевал мысли о доме. Как и любой другой запах готовящейся пищи, этот запах нёс в себе мир и спокойствие и так и представлялось, как сейчас эту рыбу не спеша обжарят, а потом будут есть в уютной и теплой компании.
Холмы Сан Франциского залива оказались сплошь усеяными белыми двухэтажными домиками. От того, что домики были расположены на разных уровнях окружающих холмов, а также от прозрачного воздуха, синего моря и разлитого вокруг белого цвета, в городе создавалось ощущение пространства и объёмности и дышалось особенно легко. Вдалеке виднелся Золотой Мост, который оказался совсем не золотым, а красным и этот яркий красный цвет красиво выделялся на фоне зеленых и коричневах холмов противоположного берега залива. К сожалению об этом красивейшем в мире мосте идёт довольно дурная слава: с моста прыгают в воду люди и кончают жизнь самоубийством, уже около двух тысяч человек благополучно отправились на тот свет. Обаяние Сан Франциско трудно преодолеть и несчастные самоубийцы, стремясь в последний раз насладиться великолепием панорамы, прыгают не с западной, а с восточной стороны, откуда открывается вид на центр города.
Когда стоишь на одном конце Золотого моста и смотришь вниз на панораму синего моря, то кажется до моря рукой подать. Однако, когда садишься в машину и устремляешься к заветному берегу, то он отодвигается всё дальше и дальше; посмотришь на даун-таун Сан-Франциско, а он уже остался давно позади, а серпантину горной дороги конца и краю не видно. Ехать по такой дороге приходится очень медленно и это даёт возможность бросить иногда быстрый взгляд на сверкающее внизу лазурное море. Окружающий ландшафт похож на южный крымский, только море, кажется, простирается здесь шире и волны поднимаются настоящие океанские. Наш спуск к морю оказался очень долгим и пассажиров даже немного укачало. Зато, когда мы вышли из машины и побежали по песку к морю, от усталости не осталось и следа.
Океан глухо шумел и упрямо гнал свои волны к каменному берегу. Этот неповторимый низкий гул раздавался казалось бы ниоткуда и отовсюду, и мы всё время невольно прислушивались к нему. Волны то плавно набегали на берег, то вдруг ни с того ни с сего какая-нибудь особенно большая волна с шумом разбивалась о прибрежный камень и разлеталась на множество брызг. Удары были настолко сильными, что брызги взлетали высоко в небо и только через несколько секунд оседали обратно в воду. В вышине кружились альбатросы и их характерные силуэты с большими, перевешивающими тело клювами, придавали впечатление древности и первозданности открывающемуся нам морскому пейзажу. Заметив в воде добычу, эта огромная птица вертикально падала вниз, но то ли добыче удавалось ускользнуть, то ли птица заглатывала её мгновенно всю целиком,- но только в момент, когда альбатрос показывался вновь из-за волн, он уже не был ничем отягчен и свободно поднимался обратно, в небесную высь.
Ёсемити.
На третий день рано утром мы покинули Сан Франциско, подаривший нам три чудесных дня и направились на восток, в сторону гор Сьерры-Невады. Если в Вашингтоне нас всегда манил запад своей далекой недосягаемостью, то теперь притягивал восток своими недоступными горами и пустынями. Проехав по шумным пригородам Сан Франциско и его многочисленным длинным мостам, мы окунулись в желтую краску холмистой пустыни. Ничто здесь не напоминало о сравнительной близости океана, кроме может быть, сильного ветра, приводящего в движение множество ветряных мельниц, поставленных вдоль всей кромки окружающих холмов. Выжженый на солнце голый пейзаж казался нереальным, а беспрестанное движение сверкающих мельничных лопастей представлялось нелепым, ненужным и оттого загадочно прекрасным. Не хватало только усталого долговязого Дон-Кихота, сражающегося с ними.
Через некоторое время ландшафт стал более живописным, прежде далекие холмы подошли ближе и, наконец, совсем охватили дорогу с обеих сторон. Холмы были совсем желтые без всякой растительности и на них паслись стада черных коров, темные точки которых напоминали пятна на солнце. Наконец, стали попадаться зеленые купы деревьев, одиноко разбросанные посреди равномерно разлитого повсюду, режущего глаз золотого цвета. Гладенькие холмики стали несколько круче и у их подножий и на склонах можно было уже увидеть выступающие наружу скалистые породы. Постепенно, совсем незаметно, дорога начала ползти вверх и сначала казавшиеся миниатюрными холмы вдруг внезапно превратились в высокие, сплошь поросшие лесом горы, а мы оказались чуть ли не на их вершине и взирали сверху на расходящиеся в разные стороны долины и ущелья, на тянущиеся горные гряды, на самом горизонте переходящие в скалистые, кое-где покрытые снегом вершины. Дорога запетляла вниз, потом врезалась в гору и заколбасила по туннелю, выехав из которого мы оказались в Ёсемити.
Долина кишела людьми и трудно было найти свободное место, где бы ни стояла палатка или машина. Люди со своим шумным походным бытом, со сковородами и кастрюлями, с развешанными повсюду грязными носками и мокрыми полотенцами казались здесь древними варварами-завоевателями, наводнившими долину перед очередным штурмом. За людским шумом и говором едва был слышен шум знаменитых Ёсемитских водопадов и лишь застывший безветрянный воздух напоминал о царившем здесь когда-то безмолвии. С трудом удалось нам найти здесь место для ночлега и брезентовую крышу над головой, чему мы были несказанно рады, ибо уезжать из Ёсемити так быстро не хотелось. Упаковав все продукты в надежный металлический ящик, чтобы не достали ночью медведи, мы сами упаковались в брезентовый шатер, пропахший дымом и насквозь разрисованный копотью.
На следующий день утром мы отправились на Ёсемитские водопады. Тропа, как обычно бывает в американских парках была очень ухоженой, ибо по ней сверху вниз и снизу вверх стремились мощным потоком люди, кто с рюкзаком за плечами, а кто с детьми в корзине за спиной. И вот до нас уже стали долетать брызги падающего потока, намокла одежда и прилипла к телу. Впереди отвесной стеной падала вода. Клочья воды, перегоняя друг друга летели вниз, а за ними уже неслись другие, и в каждый отдельный момент структура потока менялась, из водного однообразия возникали индивидуальности, которые тотчас тонули в общей струе. Подойти к водопаду поближе не было никакой возможности, тропа уходила в сторону, а камни, по которым можно было бы доползти до воды казались скользкими и гладкими. Искупаться хоть и хотелось, но по собственной воле. Наконец, мы нашли небольшую тихую заводь, где поток не был так силен, залезли в неё и наслаждаясь перекатывались там с боку на бок. Напившись из реки чистейшей и вкуснейшей воды, мы отправились в обратный путь.
Перед отъездом из Ёсемити мы поднялись на самую высокую точку, так называемый Ледниковый Пик, откуда открывался широкий обзор на западную часть парка. В открывающейся панораме была такая мощь и сила, что она мгновенно поглощала тебя всего целиком и ты невольно начинал ощущать сопричастность этому вековому процессу, дробящему отдельные составные единицы и выковывающему огромное монолитное целое. Сколь много планов гор ни уходило за горизонт, сколь много долин и ущелий ни пронизывало горный каркас, ощущение единства горного массива оставалость; как огромный гигант стоял, а скорее лежал он на горизонте, недосягаемый и отчужденный.
Выезжать из долины Ёсемити приходилось долго, дорога шла по узкому ущелью всё вниз и вниз, однообразная, но красивая. Поднимающиеся с двух сторон отроги гор давили на тебя и машина казалась маленькой игрушкой, затерянной в лабиринте. Горы никак не хотели отпускать нас и вот уже последние лучи солнца погасли на верхушках гор, а мы всё ещё катились по ущелью с надеждой выскочить из него до наступления темноты. Справа тихо шуршала вода уже успокоившейся горной реки, а слева улетали назад розоватые в догорающих лучах солнца мелкие кустарники. Так и не догнав устраивающегося на покой дневного светила, мы и сами подумывали о том, как бы найти крышу над головой и остановились в первом попавшемся на пути мотеле.
Секвои.
Половину следующего дня мы мчались на юг, в парк, где нас ждала встреча с лесными гигантами секвоями. Дорога вела крутым серпантином вверх, а деревья становились всё выше и выше, и вот уже среди серых стволов высоченных елей замелькали ярко-бордовые ножища исполинских секвой. Углубившись немного в лес, ты понимаешь, что это не так-то просто - найти в нем хотя бы одну секвою и ты с надеждой ищешь взглядом приметный яркий ствол, а найдя, ликуешь, как удачливый грибник, обнаруживший в траве ярко-красную шляпку боровика. Одиноко стоящая в лесу секвоя своей громадой подавляет все остальное и казавшиеся в другом месте великанами могучие сосны рядом с секвоями колышутся как тростинки.
Приблизившись к гиганту тебя охватывает благоговение и нестерпимое желание обхватить как ребёнок ствол руками, прижаться к нему и отдаться этой первозданной мощи полностью и насовсем. Кора секвой теплая и бархатистая, легко отшелушивается, если провести по стволу рукой, а если посмотреть вверх, то вряд ли увидишь небо, может лишь маленький его клочок,- затерявшийся лоскут голубой материи среди веера уходящих ввысь ветвей. Секвои живут долго и умирают от старости, ибо ни насекомые их не едят, ни лесные пожары не берут, разве что люди вырубают порой, да и то уже оставили в покое.
У нас оставалось ещё пять дней на то, чтобы доехать до Лас Вегаса и посмотреть Большой Каньон, как и было запланировано. Вычислив по карте, сколько миль нам осталось проехать, мы резонно решили, что времени у нас достаточно, торопиться некуда и мы вполне можем заехать куда-нибудь по дороге. Ещё в Вашингтоне мы обсуждали возможность посетить Долину Смерти, но всё откладывали принятие окончательного решения, нас пугала жара в пустыне, носящей такое зловещее название. Но то ли по иронии судьбы, то ли по простому стечению обстоятельств, мы каким-то неведомым нам самим путем оказались на дороге, ведущей на северо-восток, прямо в пасть Долины Смерти.
Долина Смерти.
Слева остались горные массивы Сьерры-Невады, а справа опять простиралась пустыня, но совсем не такая веселенькая холмистая пустыня предгорьев, а плоская и безлюдная, на горизонте переходящая в небо и наводящая на серьезные раздумья. Растительности почти не попадалось, только ветром пригоняло и прибивало к обочине дороги высохшие кусты каких-то растений. Они, как "перекати-поле", пространствовавши целую вечность по пустыне, находили ненадолго себе пристанище под каким-нибудь одиноким камнем и потом опять отправлялись в свой нелегкий дальний путь. Чуть дальше простирались соляные поля, белыми, точно снежными полосами окутавшие горизонт. Дорога была совершенно пустынна и, нажав до отказа на педаль, мы летели вперёд по прямой как стрела и удивительно ухоженной магистрале. Вот впереди показалась маленькая черная точка, может кактус, а может мираж, но чего никак не ожидали мы здесь увидеть, так это корову с теленком, мирно и сладко спавших на середине хайвэя.
Казалось, что равнинной пустыне конца и края нет, но вот показались какие-то хребты и дорога стала сначала подниматься, а потом спускаться в долину. В Долине Смерти находится самая низкая точка в Северном Полушарии и десять миль непрерывного крутого спуска, когда постоянно приходилось нажимать на тормоз, немного утомили нас. Встречных машин совсем не попадалось и казалось, что здесь вообще никого и ничего нет: ни растений, ни животных, ни людей. По дороге встречались зловещие знаки "Следующая бензоколонка - через сорок миль" и мы ехали медленно, экономя бензин и боясь перегрева мотора, ведь машина и кондиционер, который работал на полную мощность, были единственным нашим спасением от нещадно палящего солнца долины. А долина заворожила нас своими красками, она, как драгоценный камень, переливалась теплым янтарным цветом песчанных дюн, сверкала фиолетовым аметистом окружающих хребтов и рассыпалась искрометным белым цветом известняковых глыб.
Долина Смерти оживает лишь весной, да и то на очень короткое время; летом же здесь всё вымирает, лишь высохшие русла рек и ручьев напоминают о празднике жизни. В мертвый сезон только люди продолжают здесь жить и работать, обслуживая немногочисленных туристов и делают это как ни в чем ни бывало, забыв, казалось, об окружающем жизненном безмолвии. Так, на одной из безлюдных дорог нам вдруг повстречался прохожий, идущий неведомо откуда и неведомо куда. Горячий ветер пустыни по всей видимости ничуть не тревожил его, а мы дивились на него как в зоопарке, сидя в прохладном салоне машины и боясь даже окно открыть по причине жары.
А ветер здесь был и вправду горячий, обжигающий лицо и не дающий даже вздохнуть; выйдя из машины можно было только быстро обежать вокруг, потрогав близлежащие камни и скалы, как удушливый воздух загонял тебя обратно внутрь. Лишь на закате, когда жара немного спала мы отважились предпринять более длительную вылазку и посетили Золотой Каньон и Забриски Поинт. Золотой Каньон был так узок, так извилист и застывший воздух в нем хранил такое гробовое молчание, что невольно вспоминались лабиринты египетских фараонов, уводящие своих жертв в страшные безвыходные ловушки. Поднявшись на Забриски Поинт мы осмотрели в последний раз причудливые окрестности долины, в то время как пробившийся сквозь облака сноп лучей заходящего солнца осветил для нас по очереди все складки и морщины здешних скал и хребтов. Потом мы отправились в путь, на восток, в столицу игорного бизнеса Лас-Вегас.
Лас-Вегас
Как ни торопились мы поскорее выехать из Долины Смерти до наступления темноты, все-же ночь застала нас в горах. Мы ехали молча, в полной темноте, не нарушаемой даже светом фар встречных машин. Дорога казалась бесконечной и мы уже стали сомневаться в правильности выбранного пути, когда неожиданно из-за гор вынырнул один, потом второй слабый огонек, а немного погодя вся лежащая внизу долина осветилась сонмом дрожащих огней и заревом вспыхивающих на горизонте разноцветных феерверков. Нет, это была не долина смерти, а долина, где шел вечный праздник жизни или подобия ее.
Нельзя представить себе этот город без казино, как нельзя не побывать в нем, приехав в Лас Вегас. Толкнув дверь, ты попадаешь в просторный холл, откуда наверх уходит устланная красным ковром лестница. Как во дворец поднимаешься ты по лестнице, а наверху тебя поджидает лакей в ливрее, любезно указывающий путь в само святилище, откуда доносится звук падающих монет и видны мелькания разноцветных огней. Всё очень чинно и благопристойно здесь, наверху. Культурно сидят за столами сами играющие, важные, подтянутые и сосредоточенные; здесь собраны люди всех возрастов и профессий, достатка и темперамента, - трудно представить себе более разношерстную компанию. Но все же есть в них что-то общее. Любовь к деньгам, азарт или что-то ещё?
И вот колокольчик игрального автомата мягко и неназойливо сообщает тебе об очередном проигрыше, а ты все равно упрямо засовываешь монеты в щель автомата, надеясь что теперь судьба будет к тебе более благосклонной. В бесчисленных зеркалах отражаются миллионы таких же игральных автоматов и перед ними застывшие в немом ожидании искатели удачи. Одна зала переходит в другую и нет им конца. Нет конца и человеческому ожиданию чуда и все новые и новые толпы людей струятся в открытые двери этого храма удачи. Потом понимаешь, что не жажда легкой наживы гонит и притягивает сюда людей, а потребность испытать свою судьбу и поймать за скользкий хвост эту непостоянную фортуну. Ведь все эти люди втайне считают себя счастливчиками!
Из Лас Вегаса мы выехали на следующий день, миновали окруженное со всех сторон скалами его единственное водохранилище и опять устремились на запад. За окном простирались красные и темно коричневые горы, в просвете которых порой искрилась водная гладь упрятанной глубоко в горах Рио Гранде. За пять часов мы преодолели расстояние до небольшого городка Флагсток, откуда нам следовало повернуть резко на север, чтобы проделать последние сто миль до Большого Каньона. День клонился к вечеру и мы решили здесь заночевать, что оказалось не так-то просто. Ни в одном отеле не было свободных мест, что привело нас в полное недоумение. Все прояснилось, когда нам на глаза попался большой плакат, оповещающий о большом слете рокеров, на наше несчастье состоявшемся именно в этот день и именно в этом городке. И действительно, немного спустя мы услышали рокот моторов и перед собравшейся публикой важно продефилировали затянутые в черные кожанные куртки бритые мускулистые люди, восседающие то ли на мотоциклах, то ли на рычащих звероподобных сверкающих чудищах. Зрелище неприятное по своей нелепости и неестественности. В конце концов мы все же нашли отель, хотя нам и пришлось обшарить в поисках пристанища все близлежащие окрестности.
Большой Каньон.
Наутро, полные больших ожиданий мы устрпемились к Большому Каньону. Казалось, что вот-вот разверзнится земная кора и в ней покажется дыра, такая глубокая, что и заглянуть страшно. Наученные предыдущим горьким опытом, мы сразу же начали искать жилье и на наше счастье нам предоставили маленький домик в самом центре парка. Перетащив туда все вещи, мы наскоро перекусили и вышли на улицу, чтобы разведать дорогу к каньону и каково же было наше удивление, когда оказалось, что наш домик стоит почти на самом краю его!
Если Долина Смерти поражала нас обилием красок, то Большой Каньон зачаровывал разнообразием форм и очертаний. Можно было подолгу стоять на краю каньона и смотреть вдаль, на уходящие гряды слоистых далей и не увидеть ни одного одинакового контура. Трудно было поверить, что видная сверху в виде тонкой полоски Рио Гранде является виновницей всех этих творческих разрушений окружающего ландшафта. Веками и тысячелетиями эта великая труженица река пробивала себе путь к далекому морю и чего только не натворила она за это долгое время! Фигуры животных и людей, пагоды буддистских храмов и перевернутые гигантские колокола, закинутые рекой на самую верхушку образовавшихся в результате эрозии холмов,- можно было бесконечно перечислять все проявления творчества воды и ветра и все равно что-нибудь осталось бы не упомянутым.
А нам оставалось только сидеть на краю обрыва и любоваться панорамой, ибо спуск в каньон представлялся долгим и трудным. Лишь караваны ишаков, тащивших на своих натруженных спинах вездесущих туристов, могли проделать весь путь до Рио Гранде за один день, и то только в одну сторону. Расстояние до реки может показаться и не таким большим, всего пятнадцать миль крутого спуска и прямой дороги по плоскогорью, однако температура днем здесь поднимается до сорока градусов Цельсия и солнце палит так нещадно, что зона на дне каньона справедливо считается смертоносной. И так, мы сидели на краю и любовались закатом солнца, а оно заходило медленно, сначала спряталось за первый план изрезанных берегов, потом вынырнуло из-за статуи сидящего будды, осветило чей-то гигантский нос, высеченный из камня, и окончательно потонуло в дымке, окутывающей каньон.
Обратная дорога всегда кажется короче дороги туда, но нам предстояло длительное путешествие, о чем мы узнали только в Лас Вегасе, когда справились по телефону о наших авиабилетах. Наш рейс вылетал из Сан-Франциско в десять часов утра на следующий день и хотя самолет делал посадку в Лас Вегасе, чтобы не рисковать мы решили проделать ночью весь путь от Лас Вегаса до Сан Франциско. Принять это решение было легко, исполнить же оказалось намного труднее.
Вспоминая об этом, может быть ненужном ночном путешествии сейчас, по прошествии одного года, я понимаю, что оно было проверкой себя, затеянной мною то ли из любопытства, то ли из упрямства. Никогда не нужно упускать возможности проверить себя, а особенно на дорогах. Ночная дорога пустынна, лишь ты мчишься в никуда, вызрезая темноту светом машинных фар и лишь по еле заметным знакам и линиям, угадывая, что ждет тебя впереди. Лишь бы не заснуть, не исчезнуть в этой всепоглащающей темноте, а там, кто знает, может темнота, расступившись откроет тебе невиданные дали и ты поймешь что-то важное, что должен, наверное, знать каждый.