Племя выходило только по ночам. Здесь, в небольшой долине, окружённой отвесными горами и усеянной низкими холмами с плоскими вершинами, никогда не знали сытости и покоя, здесь опасности подстерегали за каждым поворотом, и на земле, и в небе, и каждый раз они были неожиданными, новыми, всё более изощрёнными и страшными. Сама смерть стала обыденностью, а скорбь по умершим - привычной частью жизни. Днём гибель была неотвратимой: то ядовитое влажное облако опустится с неба и накроет десяток смельчаков, рискнувших выйти из убежищ поглядеть на солнце, то земля неожиданно побелеет, покроется грязно-серым налётом, и дети, всегда такие неосторожные, весело пробегутся по ней стайкой, а потом задёргаются в предсмертной муке. Но самым чудовищным в своём цинизме было неожиданное появление маленьких уютных домиков, которые, казалось, возникали ниоткуда, а потом так же таинственно исчезали. Внутри голодных обитателей долины всегда ждало удивительно вкусное угощение, которое в изобилии было разложено неизвестными благодетелями. Родители безуспешно отговаривали детей от посещения этих странных домов, но порой и сами тянулись туда, влекомые тонким ароматом, сулившим редкостное наслаждение сытостью. Заканчивались эти дегустации всегда одинаково печально - ни дети, ни взрослые не жили после них дольше недели. Племя относилось ко всем таким смертям философски, как к некой данности, оно привыкло к жизни на грани, в этом был даже какой-то азарт.
Всю ночь Племя проводило в поисках еды. Отцы и матери спешили найти хоть какое-то пропитание, чтобы их вечно голодные дети могли выжить в этом ужасном мире. Даже беременные женщины - и те выходили на охоту. Увидев что-нибудь съестное, родители подзывали детей, и начиналось пиршество. Торопливо проглотив пищу, они продолжали свои поиски. Но чем больше было еды, тем больше появлялось беременных, так что её никогда не хватало и голод был вечным и естественным спутником Племени.
Когда всё это началось? Старики утверждали, что давным-давно Племя пришло из соседней долины, где со временем закончилась вся пища, а беременные стали такой редкостью, что старейшины запретили им выходить на ночную охоту и буквально силой удерживали в убежищах. Старейшины всегда собственноручно принимали роды и нянчили бледных худых младенцев, ибо согласно вековой традиции, заниматься детьми могли только самые старые и мудрые члены Племени, потому что матери, исполнив свой долг по рождению новых членов Племени, тут же теряли к ним интерес и уходили на вековечную охоту.
Иные излишне храбрые мужчины самовольно отправлялись в разведку, желая найти новые благодатные земли, где Племя могло бы жить, а не выживать. Но редко кому удавалось вернуться обратно. Те же, кто возвращались, быстро умирали от загадочной болезни. Безуспешно лучшие знахарки Племени пытались лечить этих несчастных. Некогда крепкие сильные охотники превращались в тщедушных слабых старцев и усыхали на глазах, в скором времени становясь похожими на высушенные мумии. В конце концов старейшины наложили вето и на поиски новых земель. Теперь Племя обречено было остаться здесь, в этой смертоносной долине, навсегда.
***
Времена года сменяли друг друга, но в долине всё было по-прежнему. Несмотря на убийственные ловушки, количество которых неуклонно росло, Племя даже увеличило свою численность - оно умело приспосабливаться к самым тяжёлым условиям жизни. Беременные женщины теперь встречались так же часто, как и шустрые неугомонные ребятишки, которые исследовали долину вдоль и поперёк. И смелость их росла пропорционально возрасту. Никого уже не удивляли и не пугали смертельно опасная белая земля или загадочные дома из ниоткуда. Умная бойкая молодёжь усваивала всю премудрость старших буквально за считанные недели. Бывало, некоторые юные охотники, вооружённые знаниями и безрассудством, не боялись выглядывать из убежищ даже днём. Правда, самых отчаянных порой находили в ужасном виде - буквально размазанными по земле, будто по ним проехалось что-то очень большое и тяжёлое. В таких случаях старейшины торжественно объявляли погибших принесёнными в жертву Вечной Беременной, которая даёт пищу всем членам Племени, как своим ещё не рождённым детям. Культ Вечной Беременной Богини был самым древним и кровавым, потому что её жертвами становились не только смельчаки, которые в юношеском задоре отправлялись на охоту днём. Всякий отступник или отступница, не желающие исполнять законы Племени, буквально вышвыривались из убежищ и неминуемо оказывались раздавленными. Тогда их причисляли к Истинно Рождённым, как и всех умерших, и считали заступниками перед Богиней. Земная жизнь в представлениях Племени была не более чем жалким существованием в утробе Вечной Беременной, а смерть - не слишком долгожданным, но неотвратимым Истинным Рождением.
А вот о том, кто или что предавал жертв Богини такой страшной, но почётной смерти, ходили только слухи, потому что те члены Племени, которые действительно видели ЭТО, как правило, уже ничего не могли рассказать, потому что сами становились Истинно Рождёнными. ЭТО назвали Великим Орудием Вечной Беременной. Говорили, что оно выглядит, как огромная гора, изрыгающая страшный шум, а иногда и вредоносный газ.
В ту памятную ночь, когда случилась Вселенская Катастрофа, Племя, как всегда, вышло на охоту почти в полном составе. Только старцы в убежищах остались опекать младенцев.
Горы, окружавшие долину, утопали вершинами во мраке. Лишь изредка, нетерпеливо пробиваясь через плотные облака, на землю падал лунный свет, и тогда казалось, что вокруг разлито молоко. К нему тотчас устремлялись самые маленькие ребятишки, но убедившись, что это всего лишь обман зрения, разочарованно убегали. Добыча в ту ночь оказалась довольно богатой, и в сердцах членов Племени непривычной теплотой разлилось умиротворение, а в желудках - сытость.
Вдруг ослепительным светом вспыхнуло небо, будто зажглось десять солнц, и ночь превратилась в день, которого никто из живущих никогда не видел. Древний ледяной ужас, смертоносным василиском поднимающийся из глубин тысячелетий, объял Племя и заставил броситься всех врассыпную. И тут появилось ОНО... Великое Орудие, несущее смерть и разрушение.
Оно и вправду выглядело как очень высокая темная гора, будто упирающаяся бледной вершиной в небо. Но эта гора была живой. И она двигалась быстро и бесшумно, сокрушая всё на своём пути. Её мягкие, почти изящные движения завораживали и походили на танец.
Великое Орудие начало свою страшную пляску. Это был танец разрушительный и неумолимый, жестокий и бесстрастный одновременно, прекрасный в своей грозной ярости.
Десятки мужчин, женщин и детей гибли под чудовищным весом Великого Орудия, которое, казалось, следило за каждым бегущим в убежища. И каждого настигала беспощадная смерть. Движения Орудия были непредсказуемы, но одинаково гибельны: оно то крутилось вокруг своей оси, то в неуловимо стремительном движении оказывалось в противоположном конце долины, то плавно скользило над землей, то угрожающе наклонялось вперёд и в резком порыве торжествующей смерти уничтожало очередную жертву. Земля была усеяна раздавленными трупами, и будто навсегда застыли в воздухе крики ужаса и боли. Сладкий и терпкий запах крови невесомой прозрачной фатой окутывал Великое Орудие, струился за ним леденящим сердце шлейфом...
Почти все члены Племени были мертвы. Спаслись лишь единицы, которые, прячась в тени гор, полуослепшие от страха и света, сумели наощупь найти вход в убежища. И долго ещё выжившие в той кровавой бойне, трясясь от ужаса, рассказывали подрастающим детям о страшной каре, которая постигла Племя, и о Великом Орудии Вечной Беременной, один взгляд на которое вызывает мгновенную смерть.
***
Татьяна с отвращением посмотрела на поле битвы, усеянное останками тараканов, и потянулась за веником. "Надо же, в кои веки вышла ночью водички попить! И тут такая битва века... Или нет, скорее танец смерти! Наверное, уж сотню-другую-то я убила. Хорошо, хоть Кирюшка не проснулся".
Она брезгливо потопталась на линолеуме, пытаясь очистить своё оружие массового поражения - тапки - от раздавленных тараканов.
"А может, у них тут настоящая цивилизация со своими обычаями, историей, преданиями. Как, интересно, они меня воспринимают: как карающий рок, неотвратимую высшую силу, воплощённую смерть? Или просто как явление природы типа землетрясения?"
Татьяна усмехнулась и досадливо мотнула лохматой головой. "Надо меньше фантастики читать, тоже выдумала - тараканья цивилизация! Просто бред какой-то! Хватит у Кирюшки книжки таскать, хватит..."
Давясь от омерзения, она тщательно подмела пол, еле удерживаясь от возгласов "Фу!" и "Гадость какая!", чтобы не разбудить сына. Потом сняла тапки и, держа их на вытянутых руках, понесла в ванную. Её мучил лишь один вопрос, можно ли их помыть не глядя?