Господин Бочваров пребывал в самом мрачном расположении духа. Вообще-то его работа и не предполагала какого-либо особого веселья, но всегда имелась возможность (а часто - даже необходимость) от нее оторваться, отдохнуть недельку-другую от созерцания мерзких рож "единомышленников" и выслушивания их людоедских планов... кстати, очень хорошее определение господин Волков им дал. Но это было раньше, а сейчас обстановка "на службе" столь резко изменилась, что дальнейшее должное исполнение обязанностей для господина Бочварова стало весьма сомнительным.
Ну, это если "обязанности" эти оставить прежними. А ведь можно и иначе их представить. Тем более, что во время многочисленных отпусков организовал он (по совету тестя) небольшую, но очень сплоченную группу весьма изрядно подготовленных профессионалов. А поучиться им было у кого: Мария Петровна периодически отсылала на Кубу "на отдых для поправки здоровья" сотрудников "личной охраны", это здоровье временно утративших по той или иной причине, а те - дабы "не терять профессиональных навыков" - с удовольствием приминали участие в "забавах", организованных господином Бочваровым для охранников тестева поместья.
И не напрасно: банда солдат-гринго, периодически промышлявших грабежами в окрестностях своей военной базы, просто бесследно растворилась в горных лесах - и, несмотря на то, что в поисках принимали участие и лучшие люди чуть ли не со всех поместий провинции, никаких их следов найти не удалось. Даже прочесывание леса - всего-то двести кабальерий - силами двух полков гринго ничего не дало. Ну не совсем ничего, еще шестеро гринго домой уже никогда не вернутся, но это - всего лишь несчастные случаи в горах, от каких никто не застрахован.
Сам господин Бочваров был убежден: эти его ребята сделают все задуманное и даже, скорее всего, не оставят серьезных улик. А если даже и оставят - хуже не будет. В конце концов и без того немало народа было в курсе их разногласий в последнее время, а предложенное было полностью в рамках обычных действий этих самых "единомышленников". А если вовремя "напомнить" о рьяном католичестве некоторых участников... но господин Волков отказал. Окончательно и бесповоротно - и господину Бочварову ничего иного и не оставалось.
И теперь, мрачно размышляя о содеянном (а еще больше - о не содеянном), он внутренне ощущал свою правоту. Но почему-то это ощущение лишь увеличивало внутренний раздрай.
- Наверное, действительно нужно некоторое время отдохнуть от дел, в этом господин Волков прав - подумал Светлан. - Но для чего он попросил ждать еще день?
Добрый доктор Айболит - он под деревом сидит. А добрый доктор Батенков предпочитает сидеть в крайнем случае на переднем сиденье моего "лимузина", не выпуская из рук ППА - не зря я "тогда", как оказалось, увлекся доведением Лизиного автомата до совершенства. Совершенство, конечно, тогда было достигнуто несколько относительное, по нынешним временам простая взаимозаменяемость магазинов - и то близка к чуду. Ну а на этот раз и особых чудес не потребовалось, автоматов было изготовлено всего десятка два, исключительно для моей "службы охраны". А "лимузинов", подобных моему, и того меньше, в России их оставалось четыре штуки (еще два по Сьюдад Электрико Машку и Ваську возят). Один - у Оленьки, один - у ее мужа, и два у меня. От обычной "Чайки" - то есть от ГАЗ-69 - они отличались лишь бронированным (из алюмогафниевого сплава) кузовом, пуленепробиваемыми стеклами дюйма в четыре толщиной, сдвоенным (на всякий случай) мотором в полтораста лошадок на двигло, многокамерными шинами с центральной подкачкой, дублированным управлением (причем "второй руль с педалями" был позади передних сидений), хитро спрятанной в крыше выдвижной башенкой с пулеметом, обеспечивающей круговой обстрел - а так обычный "газик"... ценой под пять миллионов рублей.
И больше таких авто вероятно уже и не будет. Я понял, почему в моем "старом прошлом будущем" никто из этого несложного сплава самолетов не делал. Сплав-то получился очень прочный, но технологически никуда не годный. Наверняка гафний тогда был (или будет?) сильно дешевле, чем он доставался мне, но сплав это практически не поддавался обработке давлением. То есть не ковался, не прокатывался - а отливать, скажем, пятимиллиметровый лист на обшивку самолета - спорт для очень крепких духом людей. И после отливки последующая обработка была более чем непростой - так что сделаны эти машинки были скорее из выпендрежа, чем по необходимости.
К тому же сплав ржавел... то есть корродировал, конечно, исключительно быстро, и каждую панель приходилось отдельно плакировать чистым алюминием. На вертолетах это в принципе прокатывало, а на автомобиле мягкий алюминий грязью стачивался, и его пришлось прикрывать сначала хромом (напыляя его плазмой), а потом еще и нержавейкой. Сложно, безумно дорого - но зато из винтовки или даже пулемета пробить машинку не выйдет.
И на этом "газике" мы неторопливо перемещались из пункта А в пункт Б. Столь странный, на первый взгляд, способ передвижения был вынужденным: после того, как в Германии появился пушечный "Штурмфогель", перемещаться в поездах в прифронтовой полосе (шириной километров в двести пятьдесят) стало довольно опасно - да и не на чем: германцы со своего "штурмовика", снабженного полуторадюймовой пушкой, выбили практически все паровозы "европейской" колеи, а единственную дорогу с нормальной русской "пасли" так тщательно, что отечественные машинисты по ней тоже ездить отказывались. Поэтому весь воинский груз в Царстве Польском перевозился безрельсовым транспортом, и мой поезд - со специальным вагоном-гаражом - тоже дальше Ковно не заезжал. А на обратном пути вместо Петербурга мой поезд оказался на каком-то разъезде не доезжая до Луги, и на простой вопрос "чего стоим" начальник оного разъезда с видимой грустью сообщил:
- Ждем царского поезда, пока не проедет, все прочие велено задержать.
- И когда Император проедет?
- Так кто ж знает-то? Может сегодня, может в Луге остановится и завтра дальше поедет. А может послезавтра, или передумает и не поедет. И вообще это секрет...
Разъезд - крошечный, но телеграф на любом должен быть и работать, так что мы, отправив в Петербург запрос на подготовку резервного поезда до Арзамаса, отправились на "лимузине". По шоссе ведь и езды-то тут часа на три...
По пустому шоссе тут и за два часа доехать можно: дорога хоть и не лучшая в Империи, но щебень укатан плотно, полотно - ровное. А что узкая - так все равно две телеги легко должны разъехаться. Вот только шоссе это было отнюдь не пустым: война, и во дороге внепрерывную катились разнообразные телеги, а в промежутках между ними шагали колонны солдат. И где-то через час "езды" Николай Николаевич, повернувшись ко мне, поинтересовался:
- Я думаю, Александр Владимирович, что лучше плохо ехать чем хорошо стоять. Если мы сейчас за той деревней свернем на проселок, то - если карта не врет - на шоссе мы снова выйдем уже у Красного Села. Конечно, проселками поедем, но всяко будем ехать, а не стоять. Вы не возражаете?
Карта не наврала, и, хотя по проселку вряд ли мы ехали быстрее двадцати верст, мы именно ехали. И только проехав уже километров восемьдесят я сообразил, что кое-что было забыто в поезде. Не то чтобы именно забыто - просто никто не рассчитывал на столь долгий путь. Поэтому, собственно, захватив "сухой паек" все забыли о питье.
Конечно, это дела поправимо - в любой деревне колодец имеется, да и не только в деревне. После обнаружения "недостачи" прошло едва минут пять, как неподалеку от дороги промелькнул дом, и мы тут же свернули. Правда, дорожка к дому была перегорожена плетнем, но в плетне были все же отодвигаемые "ворота", и уж чем-чем, а водой из колодца человек обязательно поделится - так что это машине преградой не было.
- А ну, куда прешь? - навстречу машине из дома выскочил какой-то мелкий мужичонка, одетый во что-то вроде плащ-палатки, причем капюшон был поднят. Вдобавок этот странный мужик не кричал, а как-то яростно шипел: - Сюда ехать нельзя!
Поскольку к дому вела даже не дорога, а скорее широкая тропа, а мужик бежал посередине этой тропы, пришлось остановиться.
- Почему же нельзя? - склочным голосом поинтересовался доктор. - Нигде не написано, что нельзя, да нам и нужно-то только воды из колодца попить...
- Так воды-то не жалко, идите да берите, только ездить тут на механизьмах нельзя. Так что пешком - пожалте, али на телеге... шуметь не годится. Вы мне животину напугаете, а она вас же и обсерит.
- Какая животина? Как обсерит?
- Да известно как - говном на голову. Вороны - они чуть что, так всей стаей летят и серят.
Тут я обратил внимание, что темная крыша дома покрыта вовсе не рубероидом, как показалось поначалу, а живыми птицами. Воронами.
Водитель, уточнив у хозяина местоположение колодца (совсем в стороне от дома), отправился с флягами за водой, а я не удержался:
- Так ты что же, ворон разводишь? А зачем?
- Ну да, нужно мне, вот и развожу... - продолжать объяснения мужичонка явно не желал. Я вытащил из дорожной сумки захваченные бутерброды и традиционную русскую бутылку:
- А мы тут было перекусить собрались. Перекусить-то тут можно?
- Так это... в дом пройдите. А то вороны, ежели вдруг чё, обратно же обсерить могут... Оне далеко летають, а вино чують за версту, а то и поболее!
Николай Николаевич возражений против посещения избы странного мужика не имел, и мы, захватив взятый в дорогу "сухой паек", переместились в дом. Правда, прежде хозяин принес нам плащи с капюшонами и заставил их надеть - видно, всерьез опасался атак с воздуха. Провианта было много, да и неудобно к столу домовладельца не пригласить. Ну а после пары рюмок мужик все же рассказал о своем нелегком бизнесе на воронах:
- Ворона - она птица умная, знает, откель опасность идет. Да и дружная - на одну нападешь, так вся стая на тебя налетит. А ежели их кормить, да не вредить им - то хоть и с крылами, а улетать не будет, как курица какая. Главное - не обижать ворону-то. Я не обижаю, вот они ко мне в гости-то и летят со всей округи.
- А тебе-то они зачем?
- Ворона - она птица умная, но ежели вина выпьет, то сразу дуреет. И ежели всю стаю враз напоить, то они и не вспомнят, ежели я пяток заберу да увезу. Может, подумают, что те спьяна-то сами улетели куда... А пяток ворон - это уже десять рубликов. Вина, конечно, много им надо, хлебушка опять же, ну да мне недопитое отдают да объедков изрядно возют, так что не в расход это.
- И кто же возит? А главное, зачем кому-то вороны нужны? Я слыхал, что крестьянину от вороны вреда немало.
- Дык тут крестьян верст на семь в округе нет. А ворон сам ампиратор любит!
- Да ну?
- Вот те крест! Охотиться он на ворон любит, а ворона-то птица осторожная, ежели в стае хоть одну стрельнуть, более та стая ни одного человека с ружьем близко не пустит. И через десять лет не пустит, и через сто: умеют они как-то деткам своим все рассказывать. И что ампиратору делать?
- Что?
- Тут от его человек приезжает, егерь значица, он у меня ворон-то и покупат. Ворона-то когда спьянеет, спит после, как вон нынче на крыше у меня. Он спящих-то и увозит, у себя в сарае прячет. А как ампиратору охота, значить, ворон пострелять - он из снова вином поит да поблизости и выпускает. Она пьяная чуток полетит, на дерево сядет и спит опять же - вот ампиратор на нее и охотится. Егерь грит, иной день по пяти ворон стреляет!
- Слышал я, что Николай наш ворон стрелять любит, но вот про пьяных не знал - прокомментировал Николай Николаевич. - Еще я слыхал, что он кошек бродячих стрелять любит и собак...
- Собак ему в сад с Низковиц возят, там в обоих деревнях почитай все мужики собаками промышляют - да беленой, чтоб собак этих к охоте-то накормить. Чтобы, опять же, дурные были. А насчет котов не скажу... слышал, что в Петербурге их ловят, но за котов хорошо если гривну дадут, а чем их кормят - не скажу. А за собаку уже пятерку, но собаку проще чем ворону обиходить, хоть и дороже откармливать. Ну ежели в учет вино не брать...
- Отец, а крестьяне соседские тебе за воронье ничего не сделают?
- А им сюда ходу нету. Тут ведь не обчая землица-то, а поместье. Барин мой, Илларион Иваныч, со всех сторон сторожки поставил, так что вокруг почитай с дюжину сторожей с ружьями меня с воронами от мужиков защищают. Мужики-то знают: ружья то хитрые, тихие, ежели что, никто и не услышит где их зароют...
- Да уж, иной раз такое узнаешь... - уже когда мы отъехали от вороньего "питомника", заметил Николай Николаевич. - Царь-то, небось, себя великим охотником мнит, раз ворон дюжинами добывает, а оно вон оно как.
- Он себя и стратегом считает, - не удержался от комментария и я. - На фронт отправился, войсками руководить...
- Вы не правы, Александр Владимирович, он в войска поехал боевой дух поднимать. С месяц уже ездит, не иначе, к наступлению снова готовятся генералы.
Мы продолжили обсуждение возможных действий армии до самого Петербурга, впрочем, особо углубиться в детали не успели: выехав на шоссе сразу за Гатчиной по почему-то практически пустой дороге добрались до города менее чем за час. Но в столицу не въехали: городовой на заставе сообщил, что "в городе революция началась". В революцию обычно стреляют - и Николай Николаевич приказал - опять проселками - ехать в Тосно, где у меня был поставлен небольшой завод по переснаряжению снарядов. По крайней мере там было человек двести охраны, да и до Сталинграда оттуда добираться невпример проще будет: в Тосно располагалась армейская авиашкола, так что если потребуется - оттуда и улететь можно будет.
Потребовалось... видимо, к "революции" народ готовился долго и тщательно. Уже на следующее утро железнодорожное движение вокруг Петербурга прекратилось полностью, ближе Бологого поезда вообще не пускали. Еще через день в Петербурге образовался "Петербургский Совет", провозгласивший себя "верховной властью" - и власть эта опиралась на войска столичного гарнизона. Правда, кроме как в столице нигде эту власть не признавали - примерно с неделю. А затем подобные "Советы" стали организовываться сначала в крупных городах, а затем и в более мелких, вплоть до уездных - и за пару недель они появились по всей европейской части Империи к западу от Дона, затем Тулы, Рязани и Нижнего Новгорода. Включая, естественно и эти губернские центры - причем лично меня несколько смутило то, что ни в одном о большевиках даже не упоминалось. А двадцать пятого сентября газеты напечатали императорский "Манифест об отречении" - в котором император передавал свою, уже фактически мнимую, власть "Временному правительству".
"Старую" историю, в особенности историю Октябрьской революции, я практически не помнил, да и не знал толком никогда. Но пара фамилий показалась вроде знакомой: князь Львов в роли главы "временного" правительства и, конечно же, Керенский в роли министра финансов - будет кому "керенки" печатать. Еще кто-то в роли кого-то, что меня интересовало меньше чем вообще никак: если Керенский в правительстве, то нужно готовиться к скорому приходу большевиков к власти. Несколько раньше все случилось, чем я ожидал - но все равно готовится нужно. Потому что я успел сделать главное: запас денег достаточно, чтобы для своей индустриализации большевики копеечку добывали не грабя крестьян и не устраивая в стране нового голода. Вот только почему-то мне очень не хотелось выдавать будущим хозяевам страны все деньги сразу, ведь для начала им хватит и того, что уже в стране есть, да и некоторая недостача денег помогает сначала обдумать, на что их тратить с наибольшей пользой. Ну я и готовился.
Хотя чего там особо готовится, почти все было уже сделано. Так, мелочи всякие остались - главным образом бумаги в порядок привести. Пара дней работы - и...
Пары дней выкроить все никак не выходило - в стране начался революционный бардак. Новое правительство, вероятно под влиянием Петросовета, объявило, что солдаты теперь имеют право сами выбирать себе командиров. Ну солдаты и начали выбирать... Число офицеров в армии стало стремительно сокращаться, причем в значительной части путем расстрелов. Да и не только в армии, в столичном управлении жандармерии вообще никого в живых не осталось после штурма его солдатами Царскосельского гарнизона. Как не осталось и самого Управления: после штурма солдаты решили, что лучше всего будет спалить жандармерию целиком. Понятно, что вместе с архивами - и было бы очень интересно узнать, кто им такую идею подал...
Понятно, что подобное "самоуправление" ни к чему хорошему привести не могло. И голод, внезапно пришедший в крупные города, был лишь "мелким неудобством". Хотя и более чем естественым: тот же Петербург с его более чем двухмиллионным население вообще кормился "с колес" - а железная дорога более месяца вообще стояла. Впрочем, и другие города не остались без подарков: с колес можно кормиться лишь тогда, когда на эти "колеса" провиант где-то можно погрузить...
Крестьяне избытком провианта обременены не были - и именно поэтому царь еще в начале августа издал указ о "продразверстке". Были сформированы специальные отряды, которые шастали по деревням и отбирали зерно - правда, выплачивая владельцам оного денежку. Причем - дабы "без обид" было - платили исключительно золотыми червонцами, и по приличной цене: пятьдесят копеек за пуд. Вот только отряды эти проработали очень недолго, и все, что они успели собрать, было уже съедено.
И народ из городов рванул куда подальше. Ну как подальше: у кого родня была в провинции - к родне, а если за душой было денег чуть больше, чем требовалось на переезд из столицы в какой-нибудь Торжок или Епифань, то старались вообще "в заграницу" выбраться. Что, несмотря на войну, сделать было не очень-то и сложно: от Петербурга до Гельсингформа (точнее, от Териоки почему-то) поезда ходили без проблем, а оттуда рукой подать до Стокгольма, который же и вовсе "Европа". Понятно, что шведы наплыву русских бегунцов особо не радовались, но и не возражали, так как большая часть потока у них не задерживалась, а текла дальше, через Кристиансанн в Абердин и Эдинбург, а затем - и через океан.
Нет, русских в США уже без виз лет пять не пускали, но не едиными США славна Заокеания. Поэтому-то свободных билетов на лайнеры открытой Гомесом линии "Глазго-Парламар" не было, а экипажи этих лайнеров говорили в основном по-русски - как и подавляющая часть пассажиров.
Но тут я сам был виноват: создал в Венесуэле очень привлекательную для беглецов систему. Внешне, конечно, привлекательную: города с русским населением выстроил, школ с больницами понастроил, театры всякие, заводы... в основном, конечно, города были рассчитаны на рабочий люд - но почему-то наш денежный народ в детали вникать не желал. А Хуан этим воспользовался. Закупил в Америке подержанных пароходов, оснастил мазутными котлами, поставил надстройки с каютами - и обеспечил стране резкий прирост населения. А мне эту "систему" создавать пришлось чтобы денежки все еще зарабатывать...
В Америке резко упал спрос на мои моторы. Во-первых, истек срок патента на кое-какие важные детали моторов, и братья Додж тут же наладили выпуск "почти таких же", но на четверть дешевле. Немного поначалу стали делать, меньше ста тысяч - что при росте производства самих автомобилей вроде и не заметно. Однако прекращение действия патента сделало "легальными" на американском рынке и многие европейские разработки. Вдобавок Хадсон купил лицензию на новый мотор братьев Додж и на следующий год заказал у меня всего двести тысяч моторов - причем твердый заказ всего на сто двадцать, а прочее было опционом - они просто побоялись, что новый завод вовремя на пустят. Но они - пустят. А Форд вообще устроил товарищества - одно с Майбахом, а другое - с Биркигтом, и новый завод в Испании (по выпуску двигателей с лицензией Испано-Сюизы) должен был с Нового года выпускать по двести тысяч моторов. А еще уже в самой Америке строились два завода по выпуску германских моторов - так что тем летом никому в Америке русские моторы уже не нужны будут. То есть будут, но немного - мне все же пришлось самому вдвое снизить гарантию и последнее "преимущество" русских моторов стало гораздо менее убедительным.
Война, "все для фронта" - а у меня производство поршневых колец отъедало электричества столько, сколько потребно для выпуска впятеро большего числа снарядов. Потому что та самая "химия", которая делала эти кольца "вечными", давала на выходе страшно ядовитую гадость - шестивалентный хром. Как говорила Ольга Александровна, в количестве, достаточном чтобы все Поволжье сделать непригодным для жизни. Поэтому "гадость" пропускалась через специальную "печь", где в потоке плазмы все вредная органика разлагалась и на выхлопе получался "безвредный" пятивалентный хром. Плазма, понятно, "добывалась" с помощью электрической дуги - и власти "высочайше повелели" печь остановить...
Так что оказалось, что моторные заводы стали практически не нужны: внутренний спрос их потребить никоим образом не мог, и выходило, что даже если половину народу на моторных заводах выгнать, то все рано они станут работать уже в убыток.
Решение подсказал Пол Бариссон - он же Павел Борисович Демин, после распродажи "Изумрудных городов" сменивший отца в руководстве торговой сети, и решение выглядело неплохо: временно перейти с выпуска автомобильных моторов на производство тракторов. На рынке (и, соответственно, в сети "Голден Игл") появились недорогие - по полторы тысячи долларов - трактора компании "Интернешнл Харвестер", и народ не только их довольно активно раскупал, но и высказывал вполне обоснованные претензии. Пол Бариссон инженером не был, но у него было с кем посоветоваться - и уже в августе были подготовлены к производству четыре модели. В смысле, изготовлены и обкатаны прототипы и расписана технология производства. Павел Борисович считал, что сотню тысяч тракторов с ценой от тысячи двухсот пятидесяти до семисот пятидесяти долларов он продаст с легкостью - осталось эти трактора лишь сделать.
Вот только где? И вопрос этот был вовсе не праздный. Мотор (чугунный, на лигроине работающий - пришлось мне "вспомнить детство") был несложен в производстве - но на имеющемся оборудовании массово их делать было невозможно. Автомобильные-то моторы с алюминиевыми картерами делались, и гильзы цилиндров точились отдельно. А тракторные - чугунные, и цилиндры отливались (а затем обрабатывались) в едином блоке - так что станки требовались другие. Да и вся "обвеска" моторов была совершенно иной - так что требовались вообще новые заводы. Гораздо меньше существующих - но новые. А вот старые оказывались ненужными...
Сносить старые заводы было глупо, а строить новые... рабочих-то все равно кормить надо, а корма-то и нет. В Венесуэле или Уругвае - есть, да и оттуда ближе до американского рынка. Вдобавок в Америке война не идет - и заводы (временно, конечно) стали ставиться совсем не в России. Собственно, и "Суператлантики" стоились чтобы рабочих перевезти поближе к еде - вот только среди тех, кого я сам хотел отправить за океан, ехать соглашались не все.
Незадолго до Рождества я вернулся из Москвы, в очередной раз потерпев фиаско в попытках уговорить Олю перевезти госпиталь в какое-нибудь тихое место на восточном берегу Южной Атлантики. И, проходя по коридору в кабинет "главного экономиста", машинально поприветствовал "сеньора Гевару":
- Салюд, барбудо!
- Здравствуйте, Александр Владимирович, но сеньор Гевара убыл на родную Кубу, причем, как мне кажется, навсегда - и только сейчас до меня дошло, что Светлан чисто выбрит.
- Какие новости привез? Впрочем, чуть позже. Заходи тогда ко мне, я скоро приду, только со Станиславом кое о чем быстренько переговорю.
- Лучше вы со Станиславом Густавовичем попозже поговорите. Новость у меня одна, и очень короткая: Ленин со своей синагогой вчера приехал в Петербург.
- И всё?
- И всё.
- Ну ты все равно зайди, чаю попей... Как приехал?! Как вчера? С какой синагогой?
- Вчера вечером. Я самолетом со Званки прилетел. Из Стокгольма приехали все большевики-иммигранты, они там ждали пока основная банда из Швейцарии прибудет. С ними - еще человек шестьдесят меньшевиков, двадцать эсэров, анархисты, затем какие-то национал-социалисты, Бунд в полном составе... всего человек двести прибыли. Из которых полтораста - евреи.
- Так, понятно... то есть ничего не понятно. Двести человек - ты случайно не в курсе, что они делать собираются?
- Случайно в курсе - они уже вчера ночью переназначили Петербургский совет. И устроили совещание - правда, я дожидаться окончания не стал, к вам поехал. Но человека оставил, вечером с самолетом он отчет пришлет.
- Интересно, а прежний состав Совета так просто и согласился с переназначением? - спросил я, заводя уже господина Бочварова, а вовсе не "коменданте Гевару" к себе в кабинет.
- У кого деньги, у того и власть - усмехнулся Светлан. - А денег у большевиков сейчас очень много. Откуда - не знаю, но они мало что оплатили переезд всех в Стокгольм и оттуда в Петербург, но и успели арендовать типографию, чтобы утром уже бюллетень Совета напечатать. Как вы думаете, сколько нужно заплатить хозяину типографии, чтобы он снял с печати "Петербургский листок"?
- Тебе это интересно?
- Не очень, это я риторический вопрос задал. Потому что у меня есть и риторический ответ - с этими словами Светлан положил мне на стол очень знакомую белую бумажку.
- Я тебе вроде фунты не выдавал...
- Это я Собельсону поменял на франки. Сеньор Гевара-то на Кубу плыть на британском пароходе собирался, вот Карл и предложил поменять. Вроде как мне "помочь", хотя франки на обмен затребовал золотые.
- Собельсон, Собельсон... он кто?
- А... у него партийный псевдоним "Радек". Редкостная сволочь, но жадный, так что всю внутреннюю кухню большевиков я в основном через него и узнавал. Документы поездом послал - самолеты же иногда падают, но пока скажу, что практически каждый из приехавших заработал на пару-тройку смертных приговоров. Вы только скажите, я дам телеграмму в Ольгин, и через десять дней приедут мои ребятишки и всю эту банду отправят в ад. Пока не поздно...
- Светлан, мне кажется, что ты преувеличиваешь. Ну сидели эти сидельцы в своих заграницах, выдумывали всякую чушь. А теперь, если у них окажется реальная власть, они займутся реальными делами - и гораздо менее страшными, чем они себе насочиняли. Ты же тоже вон в мечтах всех их поубивал - но ты же не убийца?
- Возможно, вы и правы - помолчав, признал Светлан. - Но в таком случае мне будет неприятно сознавать, что я плохо выполнил свою работу, что я допустил ошибку. Я бы желал подать в отставку - чтобы не чувствовать своей вины перед вами если вы правы. Или чтобы не помогать своим бездействием разрушению России, если прав я.
- Поедешь в Болгарию?
- Нет, на Кубу. У меня там жена, скоро ребенок будет... Платили вы мне очень много, нам хватит на приличную жизнь. Да и без работы я не останусь: вы меня многому научили.
- Хорошо, езжай. Только подожди до завтра, и перед отлетом обязательно зайди ко мне. И тебе, и особенно мне нужно еще подумать. Договорились?
- Хорошо, зайду. Только я не передумаю...
Ольгинская консервная фабрика - очень небольшая награда тому, кто десять лет жизни потратил на работу "Штирлицем". Именно такая у меня возникла ассоциация: ведь Светлан на самом деле искренне ненавидел всех этих революционеров. Ненавидел, но улыбался им, был для них "своим" - адова работенка. И если эта фабрика поможет следующие десять лет хоть немного приблизить его жизни к райской, то пусть будет так. А нужные документы Мария Иннокентьевна подготовит...