Аннотация: Одна небольшая притча, рассказанная однажды в пыльном караван-сарае
Сказка о воине
- Аллах велик. Ему подвластно многое, в том числе и судьбы людей. Порой они прихотливы, как узоры звезд на полуночном небосклоне, а иногда прямы, как стрела бедуинского всадника. Одна из таких судеб прошла перед моим взором, лихая, как багдадский жеребец, и печальная, как слезы матери. Правда, или нет, - вам решать. Я всего лишь рассказчик, бездомный бродяга. Мой плащ - это знойный ветер пустыни, мой хлеб - истории. Готовы ли вы обменять медный дирхем и миску жирного плова на одну из них? Если у вас есть уши, то слушайте.
"Джихад! Смерть неверным!" - кричали шиитские пророки. "Смерть тем, кто не почитает сыновей Мухаммеда!" - слышалось на каждой улице, в каждом караван-сарае, в каждом горном ауле. Воин тогда был молод и горяч. Кровь настоящего мужчины и правоверного шиита кипела в его жилах. Аул, где он жил, был беден, козы худы, а овцы давали мало шерсти. У Воина была семья: старая мать, красавица-жена и трое детей. В долгие зимние ночи они страдали от холода и голода. Дети плакали, и эти слезы били прямо в сердце отца.
Эмир собирал войско на священную войну. Воин достал ржавую дедовскую саблю, надел свой лучший халат, который, однако, уже был весь в дырах и прорехах, словно сеть рыбака. Поклонился матери, поцеловал жену и детей и двинулся в путь.
Много лет он воевал. Штурмовал города, сражался в кровавых битвах, гарцевал в лихих кавалерийских набегах. Он покрыл свое имя славой. Вместо драного халата на нем был одет дорогой шелковый. В ножнах у него покоилась сабля из дамасской стали и с инкрустированной самоцветами рукоятью. Горячий жеребец нетерпеливо бил копытом, призывая его на битву. С испещренного шрамами лица гордо смотрели черные глаза.
Но не бренчало у него в кармане золото и не следовали за ним табуны захваченных лошадей. Ночевал он под открытым небом, завернувшись в походный плащ. Халат его был заляпан кровью своего прежнего владельца, сабля иззубрилась в бесконечных схватках, а кормился он простой водой и постными лепешками. Не стал он богатым в этой войне. Вместо богатых разжиревших свиноедов встречал он только полуголодных крестьян, униженно молящих о пощаде, вереницы оборванных рабов, гонимых гвардейцами в столицу эмира, и смерть, беззубо ухмыляющуюся ему в спину. Не видел он священного гнева Аллаха, а лишь вполне земные боль, кровь и слезы.
Когда джихад закончился, вернулся Воин домой. Но не встречали его звонкий детский смех, горячие поцелуи жены и ласковый взгляд матери. Вместо домов он увидел пепелище и руины, полузасыпанные песком. Ни жизни и не звука, только воронье летало в вышине. Долго он бродил среди разбитых надежд, которые так долго поддерживали в чужих землях, пока не встретил слепого Мудреца. Дервиш сидел на прогретом солнцем камне и слепо взирал на синевшие вдалеке отроги гор. Воин почтительно поклонился, хоть и не видел этого Мудрец, и спросил: "Скажи, мудрейший, что здесь случилось?"
"Здравствуй, странник, видно долог был твой путь, если не знаешь. Так слушай". - Мудрец тяжело вздохнул. - "Когда-то жил в этом ауле удалой джигит, который уважал старших, любил детей и истово молился Аллаху. Был он беден, но Аллах не обделил его счастьем. Однажды призвал его на джихад с неверными эмир. Джигит собрал то немногое, что у него было, и пошел воевать, оставив рыдающую жену и опечаленную мать. А вместе с ним ушли и остальные джигиты аула. Потом наступил голод. Священная война забирала все подчистую, но эмир требовал еще и еще. Когда жители аула не смогли отдать требуемого, то ярости правителя не было предела. Лихие воины эмира пришли в деревню и убили всех непокорных: женщин, детей и стариков. Некому их было защитить - мужчины сражались с неверными".
"Я ведь сражался за него! Не за Аллаха, не за веру - за него!" - вскричал Воин. - "Я проливал свою и чужую кровь в джихаде, добывая ему богатства и рабов! А чем он мне заплатил?! Я никогда не прощу его! Мертвые будут отомщены!"
"Подожди, мне знаком этот голос!" - взволнованно воскликнул Мудрец. Тонкие сухие пальцы быстро пробежали по лицу Воина, его одежде и сабле. - "Одежда другая, сабля усыпана самоцветами, а лицо покрыто шрамами. А ведь тот, кому принадлежал этот голос ушел в рваном халате и с ржавой саблей. Но все меняется, лишь голос остается прежним. Скажи, странник, не ты ли тот джигит?"
"Нет, мудрейший, я не он. То был другой человек". - Воину было больно; горькие слезы текли по суровому лицу. - "Джигит погиб на войне, в безвестьи и немилости. Я лишь странник, гонимый ветром бродяга. Я знал его. Он рассказывал мне про свою семью, про свои мечты. У меня никогда не было семьи и счастья, свои мечты и грезы я потерял на войне. Деньги обходили меня стороной, как и радости. И вот, нас склоне лет, некому разделить со мной радости и печали. Скажи, мудрейший, что делать мне?"
"Да, теперь я вижу, что ты не он. У джигита было доброе сердце, и он никогда бы не бросил свою семью. Он умер, когда вышел за порог своего дома. Ты другой, ты чужой. Как видишь, тут уже некому дарить свою любовь. Ты пришел в разбитый дом. Если убьешь эмира, перебьешь всех гвардейцев и утолишь свою жажду мести, то и это не оживит мертвых, не воскресит того джигита. Ты лишь прольешь еще больше крови. Пусть живые останутся живыми, а мертвые лежат в своих могилах. Прежде чем отнимать жизнь, подумай, сможешь ли ты ее подарить. На твоих руках кровь многих врагов. На тебе шелковый халат с чужого плеча, а в ножнах сабля, хранящая тепло чужой руки. Скажи, каким был тот, у которого ты забрал их? Был ли достоин он смерти? А может он тоже пошел на войну по зову своего эмира, а где-то там у него остались старуха-мать, любящая жена и маленькие дети. Сможешь ли ты вернуть им сына, мужа и отца?"
Воин задумался: "Нет, мудрейший. Я могу лишь попросить прощения и надеяться, что мне его дадут. А потом сесть на коня и скакать во весь опор. Туда, где восходит солнце, где воют волки пустыни, пока стрела дикого разбойника не оборвет мою жизнь. Пусть мои кости выбелит солнце и засыплет песок, а мое имя раствориться в безвестности. Мне больше незачем жить. Спасибо, мудрейший, за твои слова".
Дервиш лишь кивнул, слепо взирая куда-то мимо Воина. Когда высокая фигура странника скрылась за поворотом, тонкие губы Мудреца зашевелились. Только ветер слышал его слова: "На все воля Аллаха, странник, но ты так ничего не понял. Может быть, ты и в самом деле пропадешь в пустыне, а может быть..." - Мудрец на мгновение замолчал, легкая полуулыбка скользнула по его лицу, и он продолжил: - "Иди, Воин, навстречу своей судьбе. Порой Всевышний сам выбирает за нас".
Острые как кинжалы дамасской стали порывы ветра кидали ему в лицо пригоршни снега, когда Воин покорял затерянные в землях горцев-язычников перевалы. Неистовые песчаные бури засыпали целые караваны, но не могли его остановить. Разбойники, видя шрамы и потертую рукоять сабли, обходили его стороной. Многолюдные города не приносили ему радости, а люди сторонились его, завидев в черных глазах оглушающую пустоту. Много дней он странствовал, пока не увидел до боли знакомые барханы и руины стен великих некогда городов, постепенно заносимых песком, белевшие на солнце костяки и ржавеющее оружие. Здесь Воин когда-то сражался. Но шел он дальше на запад, туда, откуда пришли неверные.
Это были славные земли, богатые и плодородные, раскинувшиеся на берегу синего моря. Неисчислимые сады произрастали там, принося по три-четыре урожая за год. Тучные стада паслись на заливных лугах, но если пройти чуть на юг, то зеленая трава сменялась бесплодным желтым песком великой пустыни. Труд многих поколений помог отвоевать эти земли у нее.
Небольшая деревня примостилась на берегу мелкой речушки меж двух холмов, покрытых зарослями персиковых деревьев и финиковых пальм. Здесь не было привычных взору Воина горных аулов, похожих на массивные крепости из седого камня. Лишь маленькие домики из речной глины и тростника боязливо жались друг к другу.
Непонятно почему, но, когда Воин вошел в деревню, он почувствовал себя дома. Хоть отовсюду чувствовал он настороженные взгляды, пусть не было вокруг отвесных скальных стен, но что-то родное и до боли знакомое было повсюду.
Воин остановился перед небольшой покосившейся хижиной, возле которой сидела старуха, растирая в деревянной ступе зерно. Рядом игрались чумазые дети. До боли знакомая бедность. Старуха, заметив его, подслеповато прищурилась и промолвила: "Кто ты, странник? Я вижу на тебе халат моего сына и его саблю в ножнах. Но лицо, лицо мне не знакомо. Мой сын сгинул в далеких землях давным-давно, так давно, что я стала забывать его голос. Ты убил его?"
"Да", - кивнул Воин, щурясь от непривычно яркого солнца.
Морщинистое лицо старухи оставалось бесстрастным, но голос выдавал ее чувства: "Зачем ты пришел, убийца? Что тебе от нас надо? У нас нет ни денег, ни богатой одежды, ни еды. Только это сухое зерно и наши жизни. Ты пришел забрать их? Тебе мало жизни моего сына?"
"Ни нужны мне, ни ваше зерно, ни ваши жизни. Ни для этого я провел многие дни в пути. Я пришел просить прощения".
Старуха долго молчала, глядя на Воина. "Расскажи, как умер мой сын?" - вдруг спросила она.
"Он был достойным человеком. Он храбро сражался и пал в честном бою. Его тело было предано земле согласно обычаю. Никто не посмел осквернить его память. Пусть могилу его уже давно замело песком, но я на всю жизнь запомнил его лицо и его храбрость".
"Это хорошо", - кивнула старуха. - "Но что мне делать без сына, а его детям без отца? Жена его до сих пор ждет. Как нам быть?"
"Мне это не ведомо. Я лишь странник, заблудившийся в своей судьбе. Меня ждет только смерть. Я прошу прощения за смерть этого достойного человека!"
Старуха пристально посмотрела на него. Воин ощутил, что ее взгляд пробирает его до самого сердца.
"Ты прошел так много за прощением, но я его тебе не дам. Не за этим ты пришел".
"Да, ты права!" - кивнул воин. - "Там, откуда я родом, ни осталось никого, кто бы ждал меня. Я одинок, как путник в пустыне. Жажда одиночества терзает меня. Мои близкие мертвы, а дом разрушен, разрушен тем, за кого я сражался. Я же прошу лишь одного: позвольте мне искупить мою вину, позвольте стать вашим сынам и беречь в старости, позвольте стать мужем его жены и любить ее до скончания времен, позвольте вновь стать отцом! Я сломаю саблю и продам коня и больше никогда вас не покину".
"Многого ты просишь, но и многого ты нас и лишил", - величаво произнесла старуха, - "Аллах забрал моего сына, а вместо него прислал тебя. Так пусть же его воля свершится. Будь же мне сыном". Мать поднялась и обняла Воина. По морщинистой щеке текли слезы и капали на шелковый халат.
Так Воин обрел семью. Он продал коня и больше никогда не воевал. Правда, саблю свою он не сломал, а повесил на стене. Иногда, когда никто этого не видел, в темноте, он украдкой глядел на усыпанную драгоценными камнями рукоять и потертые ножны и вспоминал. Вспоминал ту, свою первую судьбу, которую он потерял уже безвозвратно.
Старый дервиш устало откинулся на подушки, поглаживая седую бороду. Возле его ног стояла пустая миска из-под плова, в которую хозяин караван-сарая не забывал подкладывать добавку, так что на протяжении всего рассказа старик подкреплял свои силы многочисленными порциями вкусного плова. Вокруг сидели постояльцы, восторженно внимая его истории. Один из них, невысокий, но плотный купец в дорогом халате и цветастом кушаке громко хлопнул себя по колену.
- Вах! Хорошая история! За нее не жалко и еще одного дирхема! - Медная монета взлетела в воздух и тут же скрылась с профессиональной быстротой в складках рукава рваного халата.
- Хвала тебе и почет, милостивый слушатель! - поклонился дервиш, пряча улыбку в густой бороде. - Пусть мошна твоя не оскудеет да никогда не отринешь ты длань просящего!
- Поговаривают, что скоро халиф собирает воинов для нового джихада, - осторожно добавил другой купец с повязкой на глазу.
- Снова братьев-правоверных будем убивать, когда неверные грабят наши земли.
- Нет, это против неверных будет большой джихад.
Разгорелся спор. Мужчина с посеченным шрамами лицом поднялся с пола, поправил дорогую саблю в потертых ножнах и направился к выходу. На нем был старый шелковый халат. Дервиш проследил за ним взглядом и тоже вышел, оставив спорщиков впустую разглагольствовать о делах большой политики.
- Священная война будет, - произнес воин, когда дервиш появился рядом с ним, и отвернулся в сторону пламенеющего заката.
- Неисповедимы пути Всевышнего.
- Скорее пути халифа неисповедимы и непредсказуемы. Кстати, твоя история на самом деле заканчивается не так.
- Что? - удивился дервиш.
- Я знал того воина. И он не сдержал своего обещания. Он снова ушел на войну. Война никогда не отпускает: она жадно цепляется когтями в свои жертвы и снова тянет их в бой. Ты рассказал не все.
Старик только улыбнулся:
- Истории, как судьбы. Одни переплетаются, конец другой есть начало третьей. Мои истории не имеют конца. Всегда есть что-то там, за пределами повествования. Судьбу ведь не расскажешь за один вечер.