Объект номер два
I
На экране депутаты яростно потрясали кулаками, клеймили и разоблачали, взывали о спасении и, топорща густые усы, грозились разбомбить Кремль. В Москве-реке отражалось бледное небо, на Калининский мост вползали танки, толпа на набережной празднично шумела...
- Идиоты, - пробормотал генерал, выключая телевизор. - Мне бы ваши проблемы.
Он посмотрел на лежащий в столе пистолет и задвинул ящик.
- Не дождёшься, сволочь, - сказал он. - Не дождёшься.
Зазвонил телефон, и его внезапная трель заставила генерала вздрогнуть. Он ждал этого звонка, боялся его и трубку поднял не сразу.
- Да, это я. Да, пока жив, как слышишь. Есть новости?
В ответ трубка выругалась так, что генерал недовольно поморщился. Терпеливо выслушав сложную конструкцию до конца, он спросил:
- Кого?
- Митрохина. Сегодня ночью.
- Дрянь был человек, между нами.
- Неужели этого... никак нельзя остановить?
- Раньше надо было останавливать! Раньше! Ещё тогда!
- Паникуешь? Кричишь? А ведь это была твоя затея. Или забыл? Я предупреждал: с огнём играем. Допрыгались.
- Предупреждал?! А кто меня подгонял, кто? Ты и Грабарь!
- Все мы хороши.
- Что думаешь делать?
- Бежать думаю. Шкуру спасать. Кожей чувствую, что он на меня вот-вот выйдет.
- Куда? - генерал покривил губы и потянулся за сигаретой. - Куда бежать? Всё в гангстеров играешь. От него не убежишь.
- Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Документики-то давно ли оформил?
Генерал засопел:
- Доложили уже... Мерзавцы.
- Мир не без нужных людей.
- Одни сволочи вокруг. С кем работать приходится, а? Так и ждут, чтобы благодетель оступился.
- Наплевать на них. Беги, пока не поздно.
- Да поздно, Витенька, поздно. И документики не помогут. Ни мои, ни твои. Он уже всех нас вычислил. Знаешь, где он Баскакова нашёл?
- Знаю. Но я не Баскаков.
- Для него мы все... Баскаковы.
- Значит, не побежишь?
- Не побегу. Подыхать лучше дома.
- Лучше вообще не подыхать.
- Вот тут ты прав, - хмыкнул генерал. - А ведь как всё хорошо начиналось! Недооценили мы ублюдка.
- А я всё же попробую. Не могу вот так просто сидеть и ждать, как овца. В конце-концов, он один, а нас...
Голос оборвался. Генерал, холодея, вслушивался в длинные гудки, потом осторожно положил трубку и поднял голову. За приоткрытой дверью стояла жена и смотрела на него круглым от ужаса глазом.
- Подслушивала? - брезгливо спросил он.
- Что это? О чём вы говорили?
- Будто не знаешь. Всё о том же.
- Ты объясни мне... - она нерешительно открыла дверь.
- Нечего объяснять, - буркнул он. - Крышка нам. Погуляли и хватит.
- Но ведь ты уверял тогда, что уже всё, что он... что его нет. Ты мне лгал?
- Он перехитрил нас, - сказал генерал. - Экая тварь. Кто бы мог подумать.
- Что же нам теперь делать?
Он мрачно посмотрел на её посеревшее некрасивое лицо.
- Вешаться.
II
Утомлённый муторным перелётом, аэродромной неразберихой, тысячными толпами беженцев, криком, заторами и бесконечными проверками документов, он наконец прорвался за последнее кольцо оцепления. Это было уже на въезде в город. На обочине стояла километровая колонна армейских грузовиков, в кабинах маялись измученные ожиданием водители. По развороченному шоссе угрюмо ползли танки. Вдоль дороги теснились серые покосившиеся дома и убогие сараюхи. В некоторых окнах белели испуганные лица. Сюда уже доносилась канонада и автоматные очереди. Над центром города стоял дым.
Журналиста, ехавшего с ним от самой Москвы, не пропустили. Не помог даже имевшийся у того именной пропуск с подписью какого-то очень высокого начальника.
- Он со мной, - сказал Николай не очень уверенно, но недобрый майор без лишних разговоров отобрал у журналиста наполовину исписанный блокнот и засветил всю плёнку.
- Приказано никого не пропускать, - отрезал он. - Особенно прессу.
Ошеломлённый журналист даже не протестовал. По суровому лицу майора и не менее хмурым лицам солдат, стоявших с автоматами наизготовку, было ясно, что спорить и протестовать совершенно бесполезно.
- Ну вот, - сказал журналист, прощаясь. - А вас пропустили. Я так и знал, что вы здесь не лишний. Что ж, счастливо. Постараюсь отыскать вас, когда всё кончится. Не забудьте, вы обещали дать мне интервью.
Николай ничего ему не обещал и обещать не мог, но промолчал, заметив скептичную усмешку майора. Он был рад тому, что избавился от журналиста, от его назойливых расспросов и раздражающей привычки записывать буквально каждое слово. С профессиональной прозорливостью угадав в Николае человека причастного к тайне, журналист всеми силами пытался выудить из него хотя бы малую толику информации, превратив в сущую пытку и без того тягостную дорогу.
Солдаты расступились, машина протиснулась в узкую щель между двумя грузовиками, и Николай с облегчением забыл и неприятном попутчике.
Поплутав по безлюдным улицам, они остановились у неприметного двухэтажного особняка, в котором располагался штаб дивизии.
- Приехали, товарищ капитан, - сказал водитель.
Николай вышел, осматриваясь и разминая затекшие ноги. В освободившуюся машину тотчас запрыгнул лейтенант с перебинтованной шеей. Он что-то шепнул водителю на ухо, тот кивнул, и машина, взвизгнув покрышками, свернула под арку соседней многоэтажки.
Задавленный безликим блочным окружением особняк был невелик и имел четыре потрескавшиеся колонны перед входом. У подъезда стояли два милицейских "уазика", побитая синяя "четвёрка" и машина "скорой помощи", водитель которой спал, положив голову на баранку. Тут же расположилась группа из четырёх милиционеров. Они что-то громко и зло обсуждали. В штаб то и дело забегали солдаты, приходили и уходили офицеры. Невдалеке за домами гулко стреляло орудие.
Два мужика лет пятидесяти и трое крепких молодых парней сидели, нахохлившись, у колонны и с остервенением сосали "Беломор". Все были с автоматами, из карманов курток торчали запасные рожки. Николая поразило выражение беспредельной усталости на хмурых лицах. По меньшей мере трёхдневная щетина, чёрные руки и пропахшая порохом одежда выдавали в них активных участников происходящего. Николай подошёл к ним и попросил прикурить.
К орудийным выстрелам добавились длинные автоматные очереди. Стреляли, не жалея патронов. Все оживились.
- Степаныч шпарит, - сказал молодой парень, давший Николаю прикурить. - Пошли, мужики. Всё равно впустую сидим. Не согласятся они. В уставе, понимаешь, не записано.
Все пятеро неспешно поднялись и пошли под ту же арку, щёлкая на ходу предохранителями.
- Не захотели эвакуироваться, - сказал Николаю милиционер-старлей. - Свои дома сами защищают. Здесь таких роты две наберётся.
Николай щелчком отправил окурок в переполненную урну, промахнулся и вошёл в особняк. Ему пришлось дважды предъявить документы, сначала на входе, а затем и в вестибюле. Офицеры недоверчиво изучали его удостоверение и пропускали нехотя.
Внутри было натоптано и накурено. Очевидно, до всей этой заварухи здесь размещалась какая-то вполне мирная контора. На дверях красовались застеклённые таблички: "гл. бухгалтер", "экономист", "мастерский участок". В углу, под покосившимся графиком выполнения плана спал солдат, устроившийся в немыслимой позе на двух сдвинутых стульях.
Николай наугад подёргал двери первого кабинета. Закрыто. Пробегавший мимо сержант направил его в глубину коридора. Он решительно постучал в указанную дверь, на стук никто не отозвался, и он вошёл, не дожидаясь приглашения.
Три офицера склонились над разложенной на столе картой города. На Николая они не взглянули, молча и с каким-то даже недоумением изучая карту.
- Ну и дела, - сказал худощавый полковник. - Прёт, как немец, в душу его... И остановить нечем.
- А что связисты?
- Ничего связисты.
- Сергеева вызвал?
- Приходил он уже. Всё без толку.
Они замолчали. Полковник Новиков, командир дивизии, наконец поднял голову и, увидев Николая, выгнул бровь. Он был точно такой же, как на семилетней давности фотографии, которую показывали Николаю.
- Как там дела, капитан?
Николай шагнул к столу.
- Капитан Вересов. Из... Москвы. Вам должны были сообщить о моём прибытии.
Худощавый полковник и майор подняли головы и тоже посмотрели на Николая.
- А-а-а, - разочарованно протянул Новиков. Интерес в его глазах пропал. - Ещё один наблюдатель? Мало вас на мою голову. Ну-ну... Вам не ко мне, капитан. Пройдите в кабинет напротив. Ваши там расположились, - он пренебрежительно выделил "ваши". - А вообще-то вам в инженерный батальон лучше обратиться. К майору Черняку. Он в курсе. И этот ваш... с ним работал. Можете требовать с него всё, что вам понадобится. В разумных пределах, конечно. Он сейчас в двадцатом доме. А я, извините, ничем помочь не могу. Занят.
И он вновь склонился над столом. Прежде чем уйти, Николай взглянул на карту. Не требовалось особой проницательности для того, чтобы понять насколько всё плохо. "Слабая оборона... Ничего не стоит прорвать... Почему они телятся?" Было ясно, что со вчерашнего вечера слабая оборона значительно усилилась. По существу, противник контролировал уже весь центр города, за исключением одного здания, жирно обведённого красным карандашом.
Кабинет напротив выглядел, как сберкасса после налёта грабителей. На полу блестели осколки стёкол, валялись бутылки из-под пива, окурки, стулья, рассыпанные бланки. Выбитое окно было закрыто неровным листом картона. Громоздкий сейф распахнул толстую дверцу и вывалил содержимое на пол. Какие-то папки, отчёты, карточки. Никому уже не нужное барахло. У стены стоял диван, совершенно чужеродный здесь, принесённый, очевидно, из какой-то квартиры. На диване лицом вниз лежал штатский в мятом тёмном костюме. Одна нога упала на пол. Из-под локтя торчала кобура. Слишком много спящих, подумал Николай. Он посмотрел в окно на фасад соседнего дома, пошарил по столу, перевернул несколько листов. Посмотрел на спящего. Ещё один наблюдатель, вспомнилось ему. Данину, вероятно, нелегко здесь с ними работалось.
Он скользнул рукой по поясу, уже привычно проверил, всё ли на месте, и вышел. Здесь ему ничего не было нужно. Он не хотел ждать, пока кто-нибудь из "своих" объяснит ему обстановку, хотя в Москве ему настоятельно советовали начать именно с этого. Собственным глазам он доверял больше. Как и Данин.
На выходе вновь пришлось предъявлять документы, и проверяли их едва ли не дотошнее, чем в первый раз.
- Вы никому не пытались отсюда звонить? - спросил его настороженный лейтенант.
- Нет. А почему вы об этом спрашиваете? - удивился Николай, косясь на направленный ему в грудь ствол автомата.
- Спрашиваем, значит, надо, - уклончиво ответил лейтенант, возвращая документы.
Николай вышел из особняка и ему пришлось посторониться, пропуская нескольких офицеров с Новиковым во главе. Они торопливо загрузились в командирский "уазик" и умчались, сопровождаемые "скорой помощью".
Тот же разговорчивый старлей охотно вызвался проводить Николая до двадцатого дома.
- Конец света, - прокомментировал он коротко, когда на перекрёстке перед ними упал отброшенный далёким взрывом обломок кирпича. - Вот и до нас докатилось.
- Вы думаете?.. - начал Николай.
- А что тут думать! - запальчиво прервал его старлей. - Кому ещё всё это нужно? Только им... гадам этим забугорным!
Николай не стал спорить. Он уже понял, что здесь у каждого имеется своя версия происходящего. Версий было много, одна бредовее другой, и, скорее всего, все они были ошибочны. Он вспомнил безумного старика из толпы беженцев, которого видел два часа назад у моста, где солдаты пытались ликвидировать невообразимый затор. Старик сидел в стороне от дороги, рядом суетились внуки, а он театрально потрясал руками и надтреснутым голосом выкрикивал в толпу:
- Возмездие грядёт! Восстали мертвецы из склепов своих! Ополчились на мерзость живущих ныне! Огнём, огнём карают безбожников! Напрасно ропщете - за дела ваши воздаётся нам!
Несмотря на явную абсурдность его воплей, никто не смеялся. Толпа угрюмо обтекала узлы, косясь на безумного проповедника; некоторые женщины крестились. Внуки даже не пытались утихомирить разошедшегося деда. Журналист хотел сфотографировать его, но почему-то передумал. А водитель повернулся к Николаю и серьёзно сказал:
- А вы знаете, ведь он во многом прав. Насчёт мертвецов.
Помня о пространных и довольно расплывчатых инструкциях, полученных от начальства перед отъездом, Николай удержался тогда от скептической улыбки. Но водитель не сказал больше ни слова.
Старлей тоже не стал развивать свою версию, почувствовав недоверчивое отношение Николая. Ещё один любопытный штрих, сразу бросающийся в глаза: все чего-то скрывают, что-то недоговаривают, словно сговорившись утаить от него самое важное. И началось это, между прочим, ещё в Москве.
К резиденции Черняка пришлось пробираться дворами. Проспектом, как объяснил старлей, было бы ближе, но там стреляли, и вообще было опасно.
Все дома были пусты, жителей эвакуировали ещё вчера. Во дворах валялись бумаги, тряпки, брошенное впопыхах барахло. Под ногами шуршали осыпающиеся от жары тополиные листья. Пахло гарью. Кое-где стояли армейские грузовики, бегали солдаты. Гражданских было мало.
Внимание Николая привлекла сильно разрушенная с торца пятиэтажка. Верхние этажи были разбиты так, словно в дом попала бомба, все нижние - выгорели, и дым ещё тянулся редкими струйками из чёрных окон.
- Вертолёт врезался, - пояснил старлей. - Такой взрыв был - все окна враз повышибало. Обломки сейчас с той стороны на проспекте лежат. Десант сбрасывали, тем в помощь. Первый вертолёт ничего, чисто прошёл. Людей на крышу высадил, вернулся... А второй сбили. Прямо в дом врезался. Все погибли, конечно. Я в оцеплении как раз стоял, всё как на ладони видел. Боеприпасы рвались - страшно вспомнить, - он оглянулся и почему-то понизил голос. - И ещё говорят, что в нём бочки с напалмом были. Может и врут. Но полыхало здорово. Асфальт с той стороны начисто выгорел.
Во дворе двадцатого дома стояла полевая кухня. Солдаты сидели на скамейках, на брёвнах, прямо на земле, негромко переговаривались, бренчали котелками и оружием. Трое солдат рубили деревья. Никто не смеялся. Николай вновь обратил внимание на то, какие у всех серьёзные и осунувшиеся лица. Лица людей, столкнувшихся вдруг с чем-то страшным и необъяснимым.
- Нет-нет, майор не в подвале, - откликнулся кто-то на его вопрос. - Он наверху сейчас, на седьмом этаже.
- Не на седьмом, а на пятом, - возразил другой. - В сорок третье квартире. Вот в этот подъезд заходите. Только лифт не работает.
Упоминание о лифте вызвало у окружающих невесёлые смешки.
- Ну, бывай, капитан. Мои дальше расположились, - сказал старлей.
Николай кивнул ему и отправился на пятый этаж. Майора он отыскал не сразу, обойдя последовательно все этажи до девятого. Черняк сидел у открытого окна в небольшой двухкомнатной квартире и, пристроившись сбоку, осторожно изучал в бинокль дома, стоящие на противоположной стороне проспекта. Не отрываясь, он показал Николаю: присаживайся.
Николай смахнул со стула штукатурку, сел, огляделся. Странно было думать, что совсем недавно кто-то здесь жил, считал эту квартиру своим домом, спал здесь, приходил сюда с работы, с детьми возился или ругался с женой. На полках стояли книги, в прихожей на вешалке висела одежда.
В соседней комнате негромко разговаривали, молодой голос читал текст официального сообщения, изредка ядовито всхохатывая. За окном опять начало стрелять умолкшее было орудие.
Черняк был немолод, невысок и усат. Тёмные волосы с лёгкой проседью топорщились густым ёжиком. Гимнастёрка была выпачкана сажей. Рядом, на журнальном столике лежали автомат и фуражка. Майор застыл, как пограничник на известном плакате. Ему бы ещё собаку.
Николай развернул ногой валяющуюся на полу книгу. "Пособие для поступающих в ВУЗы". В соседней комнате опять засмеялись.
- Читаешь всякую дрянь. Подтереться ею стыдно.
Николай невольно прислушивался к разговору. В официальную версию он, разумеется, тоже не верил, понимая, что она рассчитана на дураков. Но, однако, похоже на то, что никто не знает всей правды до конца. И в Москве всю правду ему тоже не сказали. По существу, ничего не сказали. Не сочли нужным? Не хотели навязывать предвзятую точку зрения? Чтобы он свежим взглядом? Николай подозревал, что не сказали потому, что не знали сами. Езжай и делай своё дело. Молча. Без лишних вопросов. Данин поможет, если он действительно ещё жив. А если нет? У самого голова на плечах. На тебя целая дивизия работать будет. Всё это звучало неубедительно и заставляло делать невесёлые выводы. Если даже на таком уровне ничего не знают, то что говорить о здешних командирах. Впрочем, не исключено, что им-то как раз и виднее...
Пахло пороховой гарью, штукатуркой и убежавшим кофе. На столе лежали окровавленные бинты.
Здание содрогнулось от орудийного залпа. Теперь стреляли где-то совсем рядом. Николай подошёл к окну. Оно выходило на широкий проспект. В центре ближайшего перекрёстка стоял танк и редко стрелял вдоль проспекта, окутываясь при каждом выстреле облаком пыли и газов. Снаряды взрывались недалеко, почти без пауз. Николай посмотрел вправо, не рискуя, впрочем, чересчур, высовываться из окна. Перед соседним домом асфальт был чёрен от копоти и бугрился оплавленными воронками. Деревья стояли, как огарки, - без ветвей и листьев.
- Ну что, капитан, не страшно? Нет? Вот и славно.
Майор отодвинулся от окна; вокруг глаз у него остались круги от окуляров. Он сказал, показывая рукой поверх крыш:
- Туда взгляни. Ты, верно, такого ещё не видел.
Высоко в небе висели три тарелки. Это были именно тарелки, какими их обычно изображают. Они казались нереальными, как бы смазанными. Николай удивился не столько тому, что они действительно висят над городом, сколько тому, что не заметил их раньше. Они очень хорошо просматривались на фоне бледно-голубого неба, несмотря на нечёткие силуэты.
- Тоже наблюдают, - сказал майор голосом человека, не удивляющегося уже ничему. - Мы их в первый же день засекли. Даже сбить пытались. Кое-кто был убеждён, что это они всё затеяли, или каким-то боком причастны к заварухе.
- Ну и как?
- А никак. Всё равно, что по миражам стрелять. Им наша стрельба до одного места. Зато вертолёты наши те сволочи ловко сбивают. Видел уже? Сегодня утром ещё один подстрелили. Чудом не упал, - майор повернулся к Николаю и закончил неожиданно зло. - Наблюдатели чёртовы! На нервы действуют во как! Что-то слишком много вокруг этих наблюдателей. Каждый умник так и норовит свой нос сунуть куда не надо, и ещё советы даёт. И тронуть их не моги. Чуть что не по ним - сразу жалобу в Москву. А мы людей теряем... Гнал бы я их...
Николай недоверчиво переспросил:
- Я не понял... По вертолётам из тарелок, что ли, стреляют?
Майор поморщился:
- Нет, конечно. Тарелки висят просто. Поднимутся, опустятся. Опять поднимутся. То их три, а то - сразу девять. Я же говорю: наблюдают. А по вертолётам из пулемётов шпарят. Засела какая-то сволочь на чердаках... Хорошо ещё, что у них ПЗРК нет.
Он помолчал и уже спокойнее спросил:
- Так ты зачем приехал, капитан? Мне о тебе, конечно, сообщили, но я, честно говоря, не понял. Телефоны у нас не работают. Рация - тоже. Вестовыми пользуемся, по старинке. А они пока доберутся, десять раз переврут.
Николай уже и сам обратил внимание на перерезанный телефонный шнур. Трубка была снята и висела на витом проводе. В штабе у Новикова телефоны тоже были отключены. И во дворах ему несколько раз попадались выброшенные из квартир телефонные аппараты, а таксофон на углу одного дома был разворочен автоматной очередью.
- Вересов, - несколько запоздало представился он и пожал крепкую ладонь майора, решив попозже непременно о телефонах расспросить. - Сразу оговорюсь: я не наблюдатель. Меня Данин вызвал. Он... В общем, я должен выяснить, что с ним случилось и где он.
Майор качнулся с каблука на носок, пожевал губу, потом подхватил Николая под локоть и отвёл от окна. Заглянул в глаза:
- Там сомневаются в том, что он погиб?
Николай осторожно сказал:
- Ну-у... Тело не найдено. Никто ничего толком не видел. Поневоле засомневаешься.
- Марат видел, - возразил майор. - Ротный мой. А тело... Боюсь, ты напрасно приехал, капитан. Здесь такое творится, что и говорить не хочется.
- И всё же? - спросил Николай, надеясь услышать майорову версию и делая вид, что сам он ничего не знает, тем более, что так оно и было. - Мне ведь в Москве ничего не объяснили. Они там, по-моему, сами не понимают, что происходит.
- Вот именно. Сами не понимают. Иначе не присылали бы нам таких идиотских приказов. Они голову потеряли. Да что Москва - мы здесь ничего понять не можем. Что, кто, почему? Но дела, скажу тебе откровенно, жуткие. Если хотя бы о сотой доле в газетах рассказать, - страшно представить, что начнётся. Армии и без того уже не очень-то доверяют, а узнав об этом, вообще в грязь затопчут. И самое неприятное, что основания для этого есть. Так-то вот... Данин твой, мне кажется, что-то всё же раскопал. Докумекал до чего-то. Ходил - глаза вот такие! - волосы дёргает и сам себе бормочет: не может этого быть! не может этого быть! Я к нему подкатился как-то... Незадолго до того, как убили его, - майор слегка посветлел. - Даже грешным делом подпоить его хотел. Уж очень меня заело. Неужели, думаю, у меня мозги по-иному устроены, что видим мы с ним одно и то же, а понять я не могу. Ну, он пообещал попозже рассказать, проверить ему надо было что-то. И не успел.
Майор замолчал. Николай медленно повернул голову и посмотрел в окно. Тарелки всё ещё висели над крышами. Удивить Данина было непросто. Что же он такое раскопал?
На кухне взвизгнул кран, чей-то голос спросил:
- Товарищ майор, кофе ещё хотите?
- Харченко, не наглей! - закричал в ответ майор. - Не забывай, что ты в чужой квартире! Дорвался до дармового!
Он повернулся к Николаю:
- Пошли-ка, капитан, вниз, в подвал. Там и поговорим и перекусим. С дороги голодный, наверное. Вещи у тебя где? В штабе оставил?
- Всё моё со мной, - усмехнулся Николай, похлопав себя по карманам.
- Ну-ну, - сказал майор. - Налётом хочешь взять. Прикатил, разобрался, укатил. Как Юлий Цезарь. Даже бритву не взял?
- Не успел, - признался Николай, спускаясь за ним по лестнице. - Сдёрнули с места, приказ в зубы, и - полетел. Полчаса на всё, жене едва успел позвонить.
- Семейный, значит. И дети есть?
- Девчонки. Сразу две.
- Теперь сына надо. Для полного боекомплекта.
Подвал оказался просторным и сухим помещением без окон, но с хорошей мебелью и плакатами ГО на стенах.
- Вот тут я и сижу. Мои зубоскалы его бункером Гитлера называют, - сказал майор. Он кивнул на дорогие кресла. - Из сгоревшего дома притащили. Всё равно пропало бы. Так что мародёрствуем под шумок. Ты присаживайся... Тарасов, что там у нас есть порубать?
Порубать набралось на целый взвод. Низкий столик ломился от изобилия всевозможных консервов и деликатесов. Тарасов, добродушный белобрысый сержант, принёс в котелке ароматный борщ и картошку с тушёнкой. Глядя на массу дефицитных даже для Москвы продуктов, Николай почувствовал, что и в самом деле голоден.
- Богато живёте.
- Опустошаем холодильники, товарищ капитан, - весело отозвался Тарасов, нарезая тонкими кружочками копчёную колбасу. - И чего только у людей нет! Где они всё это доставать умудрялись? Правда, уже портиться начинает, и придётся нам скоро переходить на щи и кашу. Угощайтесь, пока есть чем.
Майор придвинул к столику кресло, хозяйским жестом пригласил Николая, спросил:
- Тарасов, ты сам-то обедал?
- Я, товарищ майор, себя не обижу. На войне потому что солдату главное - хорошо и вовремя поесть. Ну а потом, конечно, поспать.
Он подхватил расписной чайник и вышел.
- Жаль, спирта нет, - вздохнул майор. - Была бутылка "Пшеничной", да кто-то стащил. Ну, не стесняйся. Рубай.
Николай, ополоснувшись над обколотой раковиной, с удовольствием принялся за еду. В подвале стрельба была почти не слышна, лишь неяркая лампочка подрагивала, раскачивая по стенам тени. По неровному свету Николай догадался, что она подключена к передвижной электростанции.
- Что у вас с электричеством? Отключили?
- Никто ничего не отключал. Подстанция работает на полную катушку, но центр города полностью обесточен. Несколько раз пытались наладить, провода тянули, но всё бесполезно. Энергия как в землю уходит, и хоть ты тресни. У меня ещё лампочка горит, а солдаты по ночам в темноте сидят.
Майор задумался о чём-то, рассеянно вертя в руке консервный нож, потом поднял глаза на Николая:
- Данин твой, ничего, крепкий был мужик. Соображал. Это ведь он нам насчёт выжженных домов подсказал. Тем это ой как не понравилось! Восьмиэтажку на Первомайской помог отбить. Почти без потерь обошлось.
- Зато сам...
- Да, - майор помрачнел.
- А не мог он прорваться к осаждённым, в Красный дом?
- Я же говорю: Марат видел, как его... срезали. Навылет прошило. Он же в самое пекло лез - не остановишь. Говорил, что он их, мол, раскусил. Что точно может определить, где они сидят. Что они его теперь не подловят. А они подловили. Умнее оказались. Марат за ним через полчаса вернулся, специально под пули пошёл, а тела уже нет, - майор досадливо махнул ножом. - И не удивительно. У меня всего четыре трупа. Те, кого успели сразу вытащить, или кого достало здесь, среди своих. И это при том, что батальон потерял пятнадцать человек! Четыре трупа! Остальные - пропали без вести. Точно знаю, что они погибли. Но кому понадобились их тела? И зачем? Неизвестно... Убили его, не сказать чего похуже.
Николай отломил себе кусок хлеба, покатал пальцами перезревший помидор и негромко сказал:
- Он сегодня утром звонил. В Москву. Сам. Я, собственно, потому и приехал. Он попросил, чтобы приехал почему-то именно я. Мы с ним друзья, конечно. С таких вот лет знакомы, учились вместе... Но я вообще из другого управления, и я не специалист по ... этим, - Николай запнулся и повторил. - Он сам звонил. Понимаете?
- Звони-и-ил? - майор, казалось, удивился совсем не тому, чему должен был бы удивиться. - Ты говоришь: звонил?
- Да. Правда, голос у него был какой-то другой. Странный такой. Словно бы он текст заранее написал и по бумажке читает. Но это был его голос. Проверяли. Шутка ли - убитый звонит. Я в записи слушал.
- Интересно... - начал майор, но в это время вошёл Тарасов с чайником, а вслед за ним заскочил растрёпанный и задыхающийся солдат без ремня.
Майор, увидев его, поперхнулся:
- Стройкин! Ты почему такой? Что случилось? Кого? Я же приказал не высовываться!
- Нет-нет, всё нормально, товарищ майор. Нормально всё, - зачастил солдат. - Ротный меня послал. Спрашивает: будем мы, наконец, взрывать гастроном или нет? Мешает ведь он, ни черта... то есть, я хотел сказать, ничего не видно.
Черняк опустился в кресло и с облегчением подставил Тарасову большую кружку.
- Видишь, кем командовать приходится? - сказал он и повернулся к солдату. - Пусть до вечера ждёт. Незачем сейчас под пули лезть. Первого взвода вам не хватило - тоже на тот свет торопитесь? Скажи, пусть ждёт. И ремень где потерял? Вояка.
- Ага, ладно, - солдат крутнулся у двери, не удержался и выпалил новость. - Мы сейчас канализацию рванули. Прямо в люке засел, гад. Якунина в ногу ранил. Так жахнуло - в клочья! А крыс там!..
- Жахнуло, - повторил майор после того, как Стройкин убежал. - Пацаны. В войну играют, а война, вот она - настоящая. Я их под пули стараюсь не подставлять. Жалко, сам понимаешь... А наверху какая-то сволочь надумала мой батальон на прорыв послать. Здесь матёрые мужики ничего сделать не могут, а они там сопляков готовы под пулемёты уложить. Приказ! А у самих...
Он закурил, глубоко затягиваясь. Тарасов уселся в кресло с какой-то книгой в руках.
- Кусок в горло не лезет, - поморщился майор. - Голова пухнет, только куревом и спасаюсь. А ты как, наелся? Молодец. Ставлю тебя на довольствие. Вместо Данина. Здесь и спать можно, если дадут.
- Ночью тоже стреляют?
- Когда как. Прошлой ночью часов с трёх перерыв устроили. И до девяти. Кто успел - выспался.
Николай разгладил угол газеты, на которой лежал хлеб.
- "... корреспонденты сообщают... Боевики из общества "Совесть" совершили вооружённое нападение на дивизионные склады, захватили большое количество стрелкового оружия, в том числе несколько пулемётов... Вторые сутки подряд предпринимают отчаянные попытки взять штурмом здание районного комитета государственной безопасности... Несомненно, их целью является захват архивов, а, возможно, и полное уничтожение здания... Деструктивные силы упорно пытаются ввергнуть страну в хаос гражданской войны... Милиция и добровольцы успешно противостоят обнаглевшим террористам... Имеются потери с той и другой стороны... На подходе регулярные войска... Ликвидация банды - дело нескольких дней, заявил в беседе с нашим корреспондентом уполномоченный по связям с общественностью..."
Николай поднял глаза на Черняка:
- Хоть капля правды есть?
Майор отмахнулся:
- Какие боевики? Какая "Совесть"? Регулярные войска... Да они наши регулярные войска четвёртый день мордой об асфальт, а мы до сих пор так и не знаем, с кем воюем. Ни одного пленного! Боевики... Их сначала всего-то двое или трое было. Причём, говорят, свои же, из охраны. Обычные люди. Женатые. Не по году прослужили. Пропуска у них, что ли, какого-то не было или хотели пройти куда не положено... Охрана пыталась придержать: что вы, мужики, не имеем права, сами знаете. Они - за пистолеты. Сразу стрельба, трупы, тревогу подняли, и пошло-поехало. Этих первых быстро отшвырнули: с тремя справиться - не хитрое дело. А к вечеру они уже смогли Красный дом в кольцо взять. Много их оказалось. Не три, а все триста тридцать три. Подкрепление, видимо, подошло. И такое впечатление, что их становится всё больше и больше. Как будто они под землёй туда лезут. А, может, и под землёй. Уже около сорока домов пришлось оставить. Понимаешь? У них хватает людей, чтобы и Дом штурмовать и отбивать наши атаки со всех сторон. И не просто отбивать, а наступать, чёрт возьми! Воюют даже не на два фронта, а в полном окружении, и как воюют! Словно это не они, а мы в кольце. Я не сомневаюсь, что рано или поздно они своего добьются и Дом таки захватят. На месте нашего командования я бы давно уже отдал приказ пропустить их туда. Пусть подавятся этим Домом. Ну что они там найдут? Ну, разгромят здание, ну, взорвут его, - хоть я в это и не верю, - ну так и чёрт с ним. Оно и без того уже наполовину разрушено. Людей жалко. Сколько их там осталось внутри. Вывести их оттуда, тогда и нам здесь легче будет. Из орудий прямой наводкой или - на крайний случай - ракетный удар. Мигом бы их выкурили, голубчиков. Так нет же - Москва не позволяет. "Держать дом до последнего". Они для них как реликвия, которую врагу ни в коем случае отдать нельзя. Ты мне можешь объяснить, почему всё это дело под таким глухим контролем вашего комитета? Даже Новиков ничего не может сам решить. Каждый шаг согласовывают, чуть ли не каждый выстрел. Наблюдателей навтыкали во все щели. Я уже не спрашиваю про тарелки и прочую мистику. Да что там такое, чёрт возьми?! Неужели и ты не знаешь? Нет? Ну, это ни в какие ворота! Почему Москва не разрешает окружённым пробиваться из Дома? Они ведь все обречены. Задавят их как котят. Их сейчас там убивают, а мы ничего не можем сделать. Там же все сотрудники остались, весь аппарат, женщины, и ещё десантников человек двадцать, которых первым вертолётом успели забросить. О них наверху подумали?! "Держать до последнего!" А в Бутовке дивизия КГБ стоит. У них бронежилеты, у них техника, опыт... А они стоят! На наших костях хотят в рай въехать?
Майор смял сигарету.
- Мне говорили, что вас должны десантниками заменить, - сказал Николай.
- Говорили... Нам третий день об этом говорят, - майор налил себе ещё одну кружку, бросил сахар. - Это я так... Накипело. Как я могу командовать батальоном, этими вот пацанами, если сам ни хрена, извини, не понимаю? Мы-то с ними почти не сталкиваемся. Минируем, взрываем. И всё равно без потерь не обходится. Половину первого взвода накрыло, раненых отправлять не успеваем. Сосед уже почти треть состава потерял. Пропали. Нет людей. И думай, что хочешь. То ли погибли, то ли в плен попали, то ли перебежали, что совсем уж невероятно. После каждого боя - минимум один свихнувшийся. Люди по ночам кричат, уже были случаи невыполнения приказа. Не хочет в бой и всё! Что с такими делать? Не расстреливать же. У танкистов вчера сержант в командира стрелял. Промахнулся, слава богу. Глаза открыл - ничего не помнит. Затмение нашло. Все теперь уверены, что это тоже их рук дело.
- Их. Они, - повторил Николай. - Что за они? Кого их? Неужели так-таки ни одного не поймали?
- Где там - поймали. Самих как бы не переловили. Знаешь, как их солдаты между собой называют?
- Как?
- Мертвяками. Кто-то будто бы видел, как один из наших, из погибших, отбивал нашу же атаку. Будто бы весь пулями изрешечён, лицо белое, глаза закрыты, и поливает вдоль улицы из пулемёта. Как живой. Это что, не бред? Призраки, видения, тарелки ещё эти. Данин твой, кстати, не из той же оперы?
Николай пожал плечами. Тарасов вскинулся:
- Как вы сказали, товарищ майор?
- Ожил, говорят, партнёр твой, - сказал Черняк и пояснил Николаю. - В шахматы он с ним резался. Как дети, ей-богу. Кричат, спорят.
Николай хрустнул пальцами и взглянул на изменившееся лицо Тарасова. Да, Юрка был заядлым шахматистом.
- А может... - начал он и тут же сам себя оборвал. - Да нет, бред какой-то.
Майор понимающе усмехнулся:
- Вот именно что бред. Сказал бы мне кто ещё неделю назад, что буду воевать неизвестно с кем, неизвестно за что, да не где-нибудь, а в центре России, я бы тому предсказателю... А теперь - видишь, что творится.
- Вчера, товарищ майор, когда вы в штабе были, - подал вдруг голос Тарасов. - Разговор я слышал. Офицеры говорили, будто бы там в подвалах сверхсекретная тюрьма устроена. Вроде бы смертников там держали и проводили над ними запрещённые опыты. Болезни всякие неизлечимые прививали, покойников пробовали оживлять, ну и всё такое прочее. Оживили там, значит, нескольких мертвецов, а они как-то вырвались и хотят теперь всех своих освободить. А из убитых они кровь сосут. Москва потому и не разрешает Дом сдавать. Боится, что выпустят они всех на волю, а их там видимо-невидимо.
- Вот. Слышал? - майор показал на Тарасова. - И это офицеры, образованные, вроде бы, люди. Что уж о рядовых говорить. Солдаты сейчас в любой бред готовы поверить.
- А что, это многое объяснило бы, - сказал Николай серьёзно. - Только я не верю в сверхсекретные тюрьмы и оживление мертвецов. Чересчур на фильм ужасов смахивает.
- Вам, товарищ капитан, здесь такие ужасы покажут - никакому Голливуду не снилось, - пообещал Тарасов.
Николай вдруг вспомнил, о чём давно хотел спросить:
- У Данина вещи какие-нибудь остались?
- Дипломат остался. Но в нём ничего нет. Рубашки, мыло, бритва. Приходил тут вчера один. Из ваших. Тоже вещами интересовался. Каждый шов прощупал, бритву по винтику разобрал и ничего, конечно, не нашёл. С тем и убыл.
Николай поморщился.
- Юрка... Данин что-нибудь записывал?
- Была у него записная книжка. Он её с собой носил. С ним и пропала. Он тебе встречу назначил или как?
- Назначил.
- Когда, если не секрет?
- Завтра утром, в восемь тридцать. У вас тут где-то на углу аптека должна стоять. Далеко? Пройду я туда?
- Опоздал ты немного. Пулемётчик там ночью засел. Позиция уж больно заманчивая. Проспект до перекрёстка как на ладони. Ну, танкисты встали напротив и - прямой наводкой. Теперь там только груды битого кирпича. А Данин, значит, в самой аптеке велел ждать? Она ведь вроде как бы на ничейной территории.
- Я думаю, можно и рядом где-нибудь, раз такое дело.
- Ага-ага. Как раз там его и убили, - майор позвенел ложкой в пустой кружке. - Призрак назначает свидание. Дам-ка я тебе на завтра Тарасова. Он там бывал уже, всё тебе и покажет. Слышь, Тарасов?
- Слышу, товарищ майор.
- Вот и хорошо. Только уговор: ты капитана своими покойниками больше не пугай. Ему и без них будет несладко. Усёк?
- Так точно.
- Сбегай, будь добр, к Батандаеву, пусть узнает, что там у танкистов. Долго они ещё стрелять будут? Голова раскалывается.
Николай посмотрел на валяющийся в углу телефон.
- Связи совсем нет?
Майор вдруг нехорошо улыбнулся:
- Не совсем. Кое-что слышно. Хочешь послушать? Любопытная штуковина. Ещё одна загадка вдобавок ко всей прочей чертовщине. Но трубочку лучше я подержу.
Он поставил телефон на столик, воткнул вилку, осторожно, как гадюку, взял трубку и поднёс её к уху Николая. В его лице угадывался напряжённый интерес. Заинтригованный Николай прижал ухо к холодному пластику.
В первое мгновение он почти оглох от разорвавшего голову вопля, совершенно несоизмеримого с мощностью телефонной мембраны. Он отдёрнул голову, словно трубка была раскалена. Его пронзил ужас и реальная - вполне реальная - боль. Но едва он оторвался от трубки, он понял, что это была чужая боль и чужой ужас, и ещё он понял, что долго этого не выдержать. Никакой силы воли не хватит.
Он посмотрел на майора, потом уже решительнее вновь приложил ухо к трубке.
Удар... Под ребром - опаляющая боль, хруст разрываемой кожи... Удар... Руки почему-то вздёрнуты вверх и опустить - невозможно... Удар... А-а-а... Боль... Удар... Боль... Крик рвётся из разбитого рта. Говори! Говори, мразь! Что ты жрёшь? Ну?! Это - жрёшь? А это? В лицо - кусок сырого мяса. Холодные капли стекают с подбородка на грудь. В сломанных зубах острая боль. Жри! Жри! Не хочет, стерва! Ты смотри, какой упрямый! У-у-у, пёс вшивый! Удар... А-а-а... Удар! По колену ему, по колену! Руку отмотал... Удар-р-р!..
Николай с усилием вывернул голову от трубки и обнаружил, что сидит, зажмурившись и закусив губу. По лицу струился пот. Он открыл глаза. Майор положил трубку на столик рядом с аппаратом и небрежно выдернул вилку. Он и непонятно когда успевший вернуться Тарасов с любопытством смотрели на Николая. Под рёбрами ещё припекало. Николай подвигал языком, проверяя, на месте ли зубы. Всё было в порядке.
- Вот такая связь, - сказал Черняк. - Голоса из преисподней.
- Что это было?
- Кто его знает, - майор пожал плечами. - Подключились к АТС и гоняют. Только не спрашивай меня, как это у них получается. Я сначала пробовал изучать, разобраться хотел, как и многие здесь. Экспериментировал. Программа не ясна. Каждый раз что-нибудь новое. То разговоры, то крики, как сейчас, то шёпот невнятный, этакая рифмованная тарабарщина, словно молится кто-то.
- Но для чего им это? На что они рассчитывают? Чепуха какая-то... Кто-нибудь серьёзно этим занимался?
Тарасов хохотнул. Майор закивал:
- А как же. Занимались. Один уже разобрался, что к чему. Наблюдатель ваш, специалист по дешифровке. Слушал, слушал - часа три, наверное. А потом свихнулся. Натурально. Заговариваться стал, такое плёл... Повезли беднягу в больницу, а он по дороге взял да и сбежал. Санитара чуть не убил. Так и не нашли его, бегает где-то, если жив ещё. Я-то вовремя бросил. Неохота в психушку.
Несколько минут они молча и предельно серьёзно смотрели друг другу в глаза. Майор не улыбался, даже тени иронии не было в его лице. Какая-то недоговорённость повисла в воздухе. Что-то самое главное так и не было сказано, и никто не решался это сделать. Бред, вертелось в голове у Николая, неудивительно, что в Москве мне ничего не стали объяснять. Попробуй объясни такое. Он собрался задать ещё один вопрос, но промолчал.
- Ты вот что, - сказал майор. - Оставайся у меня. Место есть, никто не помешает. Сейчас Марат должен подойти, с ним и поговоришь. А я пойду. Всё-таки рванём мы гастроном. Как раз стемнело.
III
- Не пройдём мы здесь, товарищ капитан, - шептал сзади Тарасов. - В том доме разведчики вчера снайпера засекли. Нам бы лучше дворами.
Николай попятился, отполз подальше от угла и прислонился к стене. Холодный камень упёрся под лопатку. Тарасов сел рядом и положил автомат на колени.
Утро было тихое. Никто ещё не стрелял, не рычали танки, не рвались гранаты. Тарелки ровной цепочкой вылетели из-за крыш, делая плавный разворот над невидимым отсюда Домом. Улицы влажно блестели после короткого ночного дождя. Из водосточной трубы ещё сочилась иссякающая струйка. Воздух был насыщен сиротским запахом мокрого пожарища.
- Ну, двинули.
Николай шёл за Тарасовым и пытался стряхнуть с себя остатки сна. Он не очень отчётливо понимал, зачем идёт в эту аптеку, от которой почти ничего не осталось. Данин мёртв. Нет никаких оснований сомневаться в правдивости Марата. Юрка погиб у него на глазах, и Марат даже успел вытащить у него - мёртвого - из кармана документы, пробитые и окровавленные. Жаль, что он не знал о записной книжке. Она, несомненно, многое могла бы прояснить. Юрка в работе был педантом, всегда и всё записывал... Юрка умер. Его звонок - мистификация. Обман. Чья-то игра. Однако наверху ему почему-то поверили. И позывные звонивший назвал правильно. Бред собачий. Солдаты убеждены, что воюют с мертвяками. Тоже бред. Телефонная галиматья - бред вдвойне. А тарелки? Вон они - сразу восемь штук.
Тарелки висели высоко над Домом, образуя неправильный многоугольник. Кто-то догадался, что они повторяют очертания Дома. Они всегда зависали в одних и тех же точках, варьировалась только высота. Почему? Обширное поле для фантазий. Николай смотрел на тарелки уже без того первоначального волнения, воспринимая их, как одну из особенностей местности, как удобный ориентир.
Ему чертовски не хотелось лезть под пули. До сих пор ему приходилось стрелять только в тире, хотя висящая под локтем кобура была привычна. Но всё-таки его главным оружием всегда была голова, а здесь её могли очень легко продырявить, - вот что угнетало. Направляясь сюда, он никак не предполагал, что ему придётся всерьёз рисковать жизнью.
- Осторожно, товарищ капитан, - Тарасов притормозил перед нешироким проулком. - Как думаете, проскочим? Обходить далеко.
Николай осмотрелся. Они находились на ничейной территории. С одной стороны - за их спинами - были свои. На перекрёстке из-за угла дома выглядывал неподвижный танк. С другой стороны стояли пустые дома, и одному богу известно, прячется ли в них кто-нибудь. По какой-то необъяснимой причине этот квартал остался в стороне от боёв. Нападающим он был не нужен, видимо, потому, что все свои усилия они направили на штурм Дома. А в штабе дивизии ограничились эвакуацией жителей. "Война без смысла и по непонятным правилам", сказал по этому поводу Черняк.
В проулке стояла безмятежная тишина. На другой стороне, совсем рядом, высился старый, облицованный серым камнем дом с маленькими окнами. Близко, рукой подать. Можно перескочить проулок в два прыжка. И упасть у противоположной стены с пробитой головой. Опытный стрелок успеет.