Луконина Олеся Булатовна : другие произведения.

Акклиматизация

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Лиза со своим 15-летним сыном Пашкой переезжает из северного города на юг, к тёплому Чёрному морю, и начинает жизнь с начала...
  Говорят, что два переезда равны одному пожару. Значит, у Лизы и Пашки Мироновых как раз полпожара и случилось - один переезд.
  
  Через всю страну. С севера на юг. Из Таёжного - в Приморск. Из вечной мерзлоты - в вечное лето, к тёплому Чёрному морю.
  
  Вроде как на отдых.
  
  Но переезд Лизу подкосил. Она никак не могла прийти в себя, хотя всё время ждала: вот-вот, вот-вот ей будет полегче. Сердце перестанет трепыхаться в груди, как птица в ладонях. Не придётся высовываться по ночам в окно, распахнув тайком створки, чтобы набрать в лёгкие побольше сырого холодного воздуха, пахнущего морем.
  
  Когда Лизу вот так накрывало, ей было страшно не за себя - за Пашку. Заберут её в больницу, и останется он в чужом городе совершенно один. Ведь здесь у них не было ни родных, ни друзей. Бывший муж Леонид, Пашкин отец, остался в Таёжном. Лизины родители и бабушка, как и мама Леонида, давно умерли. Пашка никого из них не помнил почти, только по фотографиям. А Лизины коллеги, друзья-приятели превратились в аккаунты ВКонтакте да в Одноклассниках. Что ж поделать, если Интернет стал эрзац-общением: вроде и поболтать есть с кем, а как беда по-настоящему прижмёт, то окажется, что разделить её с тобой некому.
  
  Так думала Лиза ночами, сидя на подоконнике и вжавшись спиной в холодный оконный проём. И корила себя за авантюризм и дурость. Зачем они с Пашкой уехали? От всего своего, какого-никакого, но родного и близкого?
  
  По утрам же ночные кошмары отступали, и Лиза с облегчением уверяла себя, что кошмары эти - просто дань акклиматизации. В Интернете, правда, про акклиматизацию говорилось, что труднее всего она даётся детям и старикам. Лиза старухой себя не считала: перед самым переездом ей исполнилось тридцать семь. "С меня при цифре тридцать семь в момент слетает хмель", как писал Высоцкий.
  
  У Лизы всегда была цепкая память на цитаты. На хорошие, меткие слова. Они утешали, будто слова друзей.
  
  ...Она стояла возле кухонного окна, откуда ночью лихорадочно высовывалась, чтобы подышать. Стояла и смотрела, как Пашка пересекает двор, не очень-то торопясь в школу: плетётся нога за ногу, не оборачиваясь, хотя знает, что мать торчит у окна, мог бы и махнуть для блезиру. Тощий, высокий, куда выше Лизы, уши, как всегда, заткнуты наушниками плеера, на плече - позапрошлогодний истрёпанный рюкзак с полустёртыми Симпсонами. От покупки нового он наотрез отказался, буркнув, что денег и так нет.
  
  Лиза вздохнула, отходя от окна. Ветровка на Пашке тоже была старой, и его худые запястья торчали из рукавов. Клянчить на новую ветровку у Леонида было как-то неудобно. Леонид исправно платил алименты, хоть и небольшие: у него, журналиста, всегда было больше фриланса, чем официальной зарплаты. Но он и просто так подкидывал бывшей жене денег - на Новый год, ко дню рождения или к восьмому марта, например. Они развелись три года назад, в новой семье у Леонида подрастала годовалая Маринка, Пашкина сводная сестра
  
  Леонид ушёл от Лизы, потому что влюбился в другую. Прожил с Лизой двенадцать лет, встречались ещё со школы - и нате вам. Что ж, бывает. В сериалах на канале "Русский романс" ещё и не такое показывали. Сама Лиза сериалы не смотрела, но девчонки на работе всегда активно делились впечатлениями. И косточки Лизе перемывали, наверное, тоже активно, потому что замолкали, когда она входила в офис. Конечно, реалити-шоу было, как у Малахова: муж проапгрейдил старую жену, сменил на новую, родил дочку вместо сына.
  
  Когда Леонид ушёл, Лиза с Пашкой остались в "трёшке", принадлежавшей ещё Лизиной бабушке. А потом подвернулся случай - она упорно верила, что счастливый - уехать из Таёжного. По экспериментальной госпрограмме переселения северян: квартиру на севере надо было отдать государству, чтобы в другом регионе страны по той же рыночной стоимости получить.
  
  Узнав о такой программе, Лиза пришла домой, села рядом с Пашкой за комп и показала ему все условия на сайте городской администрации. Потом они посмотрели друг на друга, и Пашка коротко сказал: "А давай, мам".
  
  Лиза отдала государству свою "трёшку", чтобы переехать подальше от Леонида, его новой любви Оксаны и новой дочери Маринки - очень далеко, на юг, к Чёрному морю, где можно было и зимой в ветровке ходить.
  
  Сейчас как раз стояла суровая южная зима. Плюс десять. Февраль. "Достать чернил и плакать". Ровно полгода прошло с тех пор, как Лиза с Пашкой переехали в Приморск.
  
  Лиза рассеянно сполоснула чашки и начала собираться на работу. Зоомагазин открывался в десять, времени хватало, хоть и надо было прийти на полчаса раньше, чтобы обиходить кролика Кузю, ворона Борис Борисыча и безымянных попугайчиков в витрине. Аквариумы числились за Лаурой, второй продавщицей, им ежедневная чистка не требовалась.
  
  Сняв колготки с батареи в ванной, Лиза заглянула в Пашкину комнату. Там, конечно, был обычный раскардаш: на столе - ворох тетрадок, под стулом - носки, а постер со страхолюдными импортными рожами, приколотый к обоям, болтался на двух кнопках. Лиза опять вздохнула, насилу отыскала на полу отлетевшие кнопки и заботливо прикрепила рожи обратно к стене. Подобрала с пола носки, а валявшуюся на раскладушке синюю футболку повесила на спинку стула. В школу требовался только "белый верх, чёрный низ". В этом "белом верхе" Пашка выглядел сущим воронёнком: смуглый, да ещё и дочерна загорелый - успел схватить сколько надо солнца после приезда. Тут ведь даже в октябре ещё можно было купаться - он и купался. И загорал на "диком" пляже чуть ли не до ноября. Его черные, сильно отросшие волосы всегда были взъерошены, будто вороньи перья. Только глаза у него были серые, Лизины.
  
  Лиза в море не купалась, не загорала, оставшись бледнокожей, потому что почти сразу после приезда вышла на работу - повезло! Свои русые короткие кудряшки она красила в золотистый цвет - "Гречишный мёд" фирмы "Поллет", самая дишманская, как говорил Пашка, красочка, но на дорогую "вы-этого-достойны" не было денег.
  
  "Всегда" или "никогда" - значение фразы оставалось тем же. Денег не было, и всё тут.
  
  
  
  * * *
  
  Лиза любила слова. Дышала ими. Играла. Понимала, отчего литература - такой же вид искусства, как, к примеру, живопись. Потому что словами можно нарисовать в голове у другого человека настоящую картину, будто красками на холсте. Она и зарабатывала словами, пока была журналисткой - там, на севере, откуда они уехали. Она закончила журфак местного университета, как и Леонид. А здесь стала продавщицей в зоомагазине - вроде как совершила скачок вниз по социальной лестнице, да и в зарплате потеряла. Но даже такой зарплате она радовалась - в этом маленьком городе с работой было туго, газет всего две, и одна из них - с бесплатными объявлениями. Какая уж тут журналистика!
  
  Так же и с квартирой вышло: вместо отданной государству просторной "трёшки" им с Пашкой досталась требовавшая ремонта "двушка", даже "полуторка". Пашкина комната оказалась площадью всего в десять квадратов: диван со шкафом впихнуть, и всё. Ну и столик со стулом, чтобы уроки делать. Диван им, правда, по сию пору купить не удалось: Пашка спал то на раскладушке, то вообще на лоджии.
  
  - Когда ты женишься, Паш, - вздохнула Лиза, едва они зашли в новую квартиру, пустую и гулкую, и принялись осматриваться. - я перейду в эту комнату.
  
  - Мать, не гони, - ломающимся баском проворчал Пашка, с досадой на неё покосившись. - Я лучше себе змею заведу. Меньше фигни всякой. А тут, смотри, на лоджии спать можно!
  
  - С ума сошёл?! - ахнула Лиза. Осторожно прошла через комнатушку и заглянула на пыльную застеклённую лоджию.
  
  Но там и вправду стояло древнее складное кресло - рядом с брошенными, засохшими цветами в горшках. А снаружи тянулись такие же засохшие виноградные лозы.
  
  - Слушай, тут, наверное, и правда совсем тепло зимой, если виноград растёт, - зачарованно проговорила Лиза, усаживаясь на скрипнувшее кресло. - И море видно!
  
  С их четвёртого этажа действительно виднелось море. Безмятежно синело вдали, за крышами - огромное, просторное, сливавшееся с небом на горизонте.
  
  Лиза радостно потянула Пашку к себе за худую длинную руку, и он шлёпнулся рядом с ней на подлокотник кресла. Даже позволил обнять себя за плечи, взъерошить волосы и потормошить. Не отпрянул с привычным бухтением, мол, чего пристала, я-же-не-маленький. Он тоже обрадовался: морю, солнцу, винограду.
  
  Хотя тут всё было чужим. Не таким, как дома. Непривычным. Люди и выглядели, и разговаривали совсем иначе. Вот, к примеру, это словцо: "дишманский", "купить по дишману" - здесь даже не знали такого слова. Наверное, потому что это был блатной жаргон, "феня", из которого взялись и многие другие "северные" слова. Север - он ведь много лет почти целиком был одной огромной зоной - традиционно, ещё с царских, а потом со сталинских времён.
  
  "Я помню тот Ванинский порт и крик парохода угрюмый, как шли мы по трапу на борт в холодные мрачные трюмы..." - двадцать лет назад, соплюхой-десятиклассницей, Лиза с чувством выводила эту лагерную песню, сидя в дворовой беседке. А Лёнька, её будущий муж и Пашкин отец Леонид, с не меньшим пылом подыгрывал на гитаре, раздрызганной деревяшке. Хотя никаких ссыльных и каторжных в роду ни у Лизы, ни у Лёньки не водилось - только комсомольцы-добровольцы, приехавшие в эти таёжные края по зову партии, по велению сердца, как принято было тогда говорить.
  
  В девяностые, пришедшиеся на Лизино отрочество, в их городе всякая блатота расцвела пышным цветом: гопники, трассы, бригадки, братки, бродяги, мужики и прочие термины вошли в обиход. Неписаные касты и почти что писаные законы. А потом криминальных авторитетов не стало - кого поубивали, кто сам в тюрьме и на зоне умер. Нравы изменились до того, что на улицах появились неформалы и анимешники в ярких прикидах, с причудливо выстриженными "хаерами". Никто их уже за это не гонял. И китайцы заселили город целыми "шанхаями".
  
  Лизе китайцы нравились - трудолюбивые и улыбчивые, щебетавшие по-своему, как воробьи, они весь Дальний Восток заполонили. А русские, наоборот, поехали с северной родины кто куда, искать лучшей доли. Вот и Лиза с Пашкой уехали.
  
  Здесь, на юге, тоже было много нерусских. Но других. Армян, абхазов, адыгов, греков, цыган, чеченцев. На Севере их назвали бы нацменами. Тут так не говорили, потому что нацмены - это же "национальные меньшинства". А на юге таких меньшинств, наверное, было большинство, и на улицах то и дело слышался гортанный иноязычный говор. Но Лизу это не пугало и не смущало. Она любила наблюдать за людьми и подмечать разницу в менталитетах. Например, в "национальных" семьях модно было давать детям вычурные "импортные" имена. Очень забавно было слышать в магазине и на базаре: "Изольда!" Или: "Ребекка!" Или даже: "Гамлет!". От этого "Гамлета" Лиза прыскала весь день, как вспоминала усатого толстошеего мужика с ранней лысиной во всю макушку. Принц датский!
  
  Вообще Приморск Лизе нравился. Он был милый. Вот именно это слово - милый. Маленький, какой-то компактный, с единственным работающим, как надо, предприятием - нефтебазой - и большим портом. Через весь город тянулись железнодорожные пути, даже через центральный бульвар, усаженный кипарисами и туями. По путям частенько проходили тяжело груженные длиннющие составы: вагоны с углем или удобрениями, цистерны с нефтью - в порт или из порта. И тогда цветные яркие потоки туристов - "отдыхаек", как их тут называли - послушно останавливались, пережидая, когда состав прогромыхает мимо. В общем, это был город-трудяга, город-работяга.
  
  И ещё город-солдат. В войну его сравняли с землёй фашистские бомбардировщики, а он всё равно жил и дрался. Об этом напоминали мемориальные доски на углах улиц, настоящие зенитки, ставшие памятниками, и братские могилы под Вечным огнём.
  
  В сентябре, похожем на северный июль, сразу после переезда, Лиза увидела, что на центральной площади возводят трибуны и концертную сцену. Оказалось, что Приморск отмечал круглую дату той давней обороны. Лиза стояла и смотрела на сцену, где весело отплясывали под "Смуглянку" девчонки в пилотках набекрень. А через площадь медленно шла сгорбленная старушка - в орденах и медалях. Она, наверно, здесь когда-то воевала. Молодой чернявый парень вдруг догнал её, седую, с трясущейся белой головой, и опустился перед ней на колени, прямо на виду у всей площади... а потом подхватил её на руки и понёс к стоянке такси. Старушка ахнула и заплакала, и Лиза, потрясённая до глубины души, заплакала тоже. Придя домой, она не стала рассказывать об увиденном Пашке - тот терпеть не мог всяких "сюсей-пусей", как он это называл. Поэтому Лиза собственные эмоции старалась при Пашке сдерживать. Он с трудом привыкал тут ко всему. И уставал. И, наверное, скучал по отцу, по их старому дому, по родному городу, хоть нипочём бы в этом не признался.
  
  
  
  * * *
  
  Тягомотная возня с оформлением документов была, конечно, исключительно Лизиным делом, но вот перелёт через всю страну с самым необходимым в руках, встреча контейнера с остальными вещами и обустройство в новой квартире - всё это в очень большой степени легло на Пашкины плечи. Матери он при этом беспрестанно твердил: "А ты уйди", "Ты отойди", упрямо поджимая губы. Лиза в такие минуты видела в нём даже не его отца, а своего собственного, Павла Ивановича, чья могила вместе с маминой осталась на далёком северном кладбище. Когда Пашка так командовал, сдвигая чёрные брови. Лиза робела и отступала. Он хватался за самые тяжёлые коробки, узлы, книги, связанные в пачки.
  
  Книг было море - дедушкина и отцовская библиотека с полными собраниями сочинений. Джек Лондон, Стивенсон, Голсуорси и Майн Рид. Лиза прочла их все не по одному разу, и радовалась, что Пашка их тоже прочёл. Но какие же они были неподъёмные, Господи Боже...
  
  Лиза с Пашкой, как муравьи, сновали вверх и вниз по лестнице на свой четвёртый этаж от приехавшего контейнера. Шофёр помог им только выгрузить вещи на серый растрескавшийся асфальт двора. Лиза попыталась сунуть ему за это триста рублей, но он отмахнулся и не взял. И уехал. А они принялись таскать.
  
  Вверх-вниз, вверх-вниз. Спину ломило, руки отваливались. Ну и сердце - чёртово сердце трепыхалось как овечий хвост.
  
  - Не хватай помногу! - стараясь не задыхаться, просила Лиза Пашку, но разве он слушал!
  
  Где-то в середине процесса к ним присоединился сперва грузный высокий старик с совершенно седой головой и чёрными яркими глазами - сосед с первого этажа, представившийся: "Дядя Вартан". Потом - какой-то парень лет двадцати пяти в чёрном офисном костюме и галстуке, сказавший: "Здрасте, я Михаил". Лиза решила, что это "впариватель говн", как называл таких мальчиков Леонид. Но Михаил ничего не впаривал, а прилежно таскал узлы. Вскоре к тимуровской команде присоединилась старушка по имени Роза Андреевна, вышедшая погулять с толстым рыжим пекинесом. И наконец, трое пацанов лет двенадцати, спустившиеся во двор с футбольным мячом. Все они принялись сновать по лестнице вверх и вниз. Лизе было ужасно неловко, она краснела и лепетала: "Не надо, ну что вы...", сталкиваясь с кем-нибудь из этих "тимуровцев" на лестнице, у медленно таявшей груды вещей на асфальте или у столь же медленно растущей груды вещей в коридоре своей крохотной квартирки.
  
  - Люди должны друг другу помогать, красавица моя, даже звери друг другу помогают, - назидательно и с сильным акцентом сообщил ей дядя Вартан.
  
  А Михаил в строгом костюме оказался не впаривателем, а свидетелем Иеговы. Пребывавшая в некотором шоке Лиза послушно взяла у него три брошюрки божественных откровений и адрес прихода или что там у этих иеговистов было. Обычно от всяких сектантов с их вопросом: "Верите ли вы в вечную жизнь?" она бежала как от огня, но в этом городе, видно, и сектанты были особенными.
  
  - Она не придёт, но всё равно спасибо, - лаконично проинформировал Михаила Пашка, а тот лишь улыбнулся, распрощался и ушёл.
  
  Когда за последним "тимуровцем" - дядей Вартаном - закрылась входная дверь, Лиза села на пачки с книгами и убеждённо проговорила, подняв глаза на вспотевшего растрёпанного Пашку:
  
  - Люди здесь добрые.
  
  - Тебе все добрые, - ответствовал сын, утирая лицо подолом футболки. - Ты, мать, идеалистка.
  
  "Мать-идеалистка" прозвучало как диагноз, но всё же лучше, чем "мать-ехидна".
  
  - Тут, наверно, в воде что-то такое есть, - добавил Пашка нелогично и задумчиво. - Что-то растворено, отчего все добрые. Бром, например.
  
  Лиза так и покатилась со смеху. Она чувствовала себя совершенно счастливой. Теперь их снова окружали привычные, приехавшие к ним через всю страну вещи. Родные, можно сказать.
  
  Ещё она очень быстро нашла работу.
  
  
  
  * * *
  
  Раньше Лиза и представить не могла, что когда-нибудь станет продавщицей в зоомагазине. В книжном - да, представляла. Книги для неё были чем-то особенным, потому-то она и привезла их за десятки тысяч километров, бросить не смогла.
  
  Но и животных она любила, запоем читала Сетон-Томпсона, Даррелла и Хэрриота. Она вспомнила именно Даррелла, когда увидела объявление: "Требуется продавец" на двери зоомагазина - знаменитый английский зоолог, будучи мальчишкой, оформлял витрины с террариумами и аквариумами.
  
  В зоомагазине, оказавшемся улицей ниже их собственной, - Приморск стоял на горах, и улицы тут располагались ярусами, - была всего одна витрина. Там находилась клетка с огромным чёрным вороном. У ворона был жёлтый клюв и когтистые лапы. Он взирал на Лизу сквозь решётку и стекло, как ей показалось, с сардонической ухмылкой. Повзирал-повзирал, поднял лапу, наклонил голову и очень ловко почесал себе шею. Артист!
  
  Рядом стояла клетка с маленьким, рыжим и пушистым кроликом. Кролик, в отличие от ворона, был очень "няшным", как принято было выражаться в Сети. Кавайным. Он тоже уставился на Лизу с любопытством своими блестящими глазами-пуговичками. Потом Лиза узнала, что ворона зовут Борис Борисыч, а кролика - Кузя. Они не продавались, принадлежали лично хозяину.
  
  Но тогда она просто увидела объявление "Требуется продавец" на листе бумаги формата "А-четыре", толкнула дверь и решительно вошла в магазин.
  
  Внутри царил обычный запах сухих кормов с их аттрактантами, добавляемыми, как Лиза читала, для "подсаживания" на корм животных и, соответственно, их хозяев. Тревожно чирикали попугайчики. В трёх больших и четырёх маленьких аквариумах медленно лавировали яркие рыбки. За прилавком сидела молодая девушка, очень худая и очень хорошенькая, с чёрными, почти синими, коротко остриженными волосами. Она на секунду подняла на Лизу равнодушный взгляд и снова принялась тюкать длинными пальцами с наманикюренными ногтями по экрану смартфорна, который держала в руках.
  
  "Как она с такими ногтями клетки убирает?" - безотчётно подумала Лиза, а вслух вежливо произнесла:
  
  - Здравствуйте. Простите, там на двери объявление...
  
  Девушка опять нехотя подняла глаза и оглядела Лизу уже пристальнее, чуть скривив яркие губы, накрашенные бордовой - под цвет ногтей - помадой.
  
  - Это вам с хозяином надо разговаривать, - наконец проронила она, вновь утыкаясь в смартфон.
  
  Лиза помолчала несколько мгновений, дожидаясь поступления ещё какой-нибудь полезной информации, не дождалась и терпеливо спросила:
  
  - А где же он?
  
  - Он мне не докладывает, - ещё больше скривилась девушка. Потом демонстративно вздохнула и использовала смартфон по прямому назначению.
  
  - Дядя Ахмад? Ты когда будешь? Тут вот... женщина по объявлению.
  
  Прозвучало это почти как "женщина по вызову".
  
  - Сейчас подъедет, - коротко бросила девушка, с облегчением утыкаясь в смартфон.
  
  В ожидании неведомого Ахмада Лиза побродила по магазину, рассматривая обитателей аквариумов и клеток и нервничая всё сильнее. Но, несмотря на этот мандраж, она заметила, что товар на полках и в витринах расставлен не хаотично, а очень даже системно, что было хозяину в плюс.
  
  Когда он появился в дверях - высокий, крепкий, с седеющими висками, чем-то даже похожий на комиссара Каттани, героя нашумевшего в Лизином детстве сериала "Спрут", она с перепугу так и брякнула:
  
  - У вас тут всё так... понятно расставлено. Здрасте.
  
  - Здравствуйте, - медленно, с лёгким акцентом проговорил Ахмад, рассматривая Лизу прищуренными тёмными глазами, и она покраснела, смешавшись под этим внимательным взглядом, как школьница. Будто бы этот самый Ахмад был настоящим комиссаром Каттани, а не хозяином маленького зоомагазина в маленьком городе. - Вы хотите у меня работать? Вы приезжая?
  
  Заметил её бледность, значит. И ещё, судя по направлению взгляда, заметил отсутствие обручального кольца и маникюра на руках.
  
  - "Да" на оба вопроса, - решительно объявила Лиза, и тогда он мимолётно улыбнулся. Скупо и... очень обаятельно.
  
  ...- В общем, он меня взял, - оживлённо рассказывала Лиза Пашке тем же вечером, уплетая ужин - яичницу с поджаренным хлебом и помидорами. Помидоры и другие овощи стоили тут сущие гроши по сравнению с северными ценами. - На десять тысяч плюс сдельщина. Торговать, клетки чистить, убирать и всё такое. Посменно с Лаурой. Ну, со второй продавщицей.
  
  - Тоже нацменка, - с досадой определил Пашка, откладывая вилку. - Небось родня его какая-нибудь.
  
  Его глаза ожесточённо блеснули, когда он продолжал:
  
  - Ну, понятно, взял тебя рабыней. Ты будешь пахать, а она - бабки ни за что получать.
  
  - Паша! - растерянно выдохнула Лиза, тоже отложив вилку.
  
  - Если он будет к тебе приставать, - отрывисто бросил Пашка, не слушая её, - я ему зубы выбью.
  
  - Паша! - снова беспомощно повторила Лиза, не зная, как реагировать на такое. - Что ты городишь? С ума сошёл?
  
  - Ничего и не сошёл, - покривился Пашка и рывком поднялся из-за стола. - А то я не знаю этих чурок. Будет к тебе приставать, а у самого жена в ауле.
  
  - Это ещё откуда? - Лиза так растерялась, что даже не возмутилась.
  
  - Ничего и ниоткуда, - вновь буркнул Пашка. - Тебе комп сейчас нужен? Если нет, я сяду.
  
  У них был один старенький стационарник на двоих.
  
  - Нет, - выдавила Лиза. - Не нужен, то есть.
  
  И проводила Пашку обескураженным взглядом.
  
  
  
  * * *
  
  Лиза не знала, с кем сын ежедневно после уроков зависает на "диком" пляже, с какой компанией. Пятнадцать лет, не шесть. Расспрашивала, конечно, но добиться от него внятного ответа было невозможно. Пашка чуть ли не с пелёнок таким был - скрытным. Неразговорчивым. Независимым. Одно слово бросал: "Нормально", и всё. Интроверт!
  
  И когда он подрался в своей новой южной школе, Лиза всё узнала не от него, а от классной руководительницы, Мариам Бислановны. Школа стояла на горе, и, пока Лиза вскарабкалась наверх по длинной лестнице, сердце у неё чуть из груди не выскочило, бултыхаясь буквально во рту. Попав наконец в учительскую, она просто упала на стул, и Мариам Бислановна вместе с другой преподавательницей испуганно засуетились вокруг неё со стаканом воды и пузырьком корвалола.
  
  Корвалол для Лизы с детства пах бедой. Похороны матери, болезнь и смерть бабушки - всё это прочно ассоциировалось у неё с этим тонким едким запахом, разлитым в воздухе.
  
  Лиза послушно выпила горькую вонючую воду из протянутого ей пластикового стаканчика и пробормотала, умоляюще глядя на классную руководительницу:
  
  - Что... случилось?
  
  Мариам Бислановна, полная, статная, с собранной в узел чёрной косой черкешенка - Лизе очень нравилось это "пушкинское" слово, хотя правильнее было сказать "адыгейка" - только вздохнула, в свою очередь рассматривая Лизу с сожалением:
  
  - Паша подрался. Избил мальчика из нашего класса, Сурена. Нос разбил, хорошо, что не сломал, а то были бы... телесные повреждения.
  
  Тут сердце у Лизы, кажется, сразу остановилось. Она могла только беспомощно смотреть на учительницу, чувствуя, как кровь отливает от щёк.
  
  - Родители Сурена хотели в милицию идти, побои снимать и заявление писать, но мы с директором их отговорили. Просто мальчишеская драка. Но на внутришкольный учёт вашего Пашу придётся поставить, - устало продолжала классная руководительница. - Мы его еле от Сурена оттащили. Пятнадцать лет ему, а таких... выражений я от взрослых мужчин не слышала. Почему он у вас такой агрессивный? Что там за нравы у вас были... в вашем... ну, откуда вы приехали?
  
  В её голосе явственно прозвучало: "Вот ещё навязались на наши головы".
  
  - Таёжный. Мы приехали из Таёжного, - машинально отчиталась Лиза. - Но... послушайте, разве Паша агрессивный? Он же тихий! И я... я вообще от него никогда никаких таких... выражений не слышала! Из-за чего они подрались?
  
  - В тихом омуте... - пожала круглыми плечами Мариам Бислановна, не ответив на её вопрос. - Я объяснила родителям Сурена, что вы одна воспитываете сына, что вы в разводе с его отцом и совсем недавно сюда переехали. Акклиматизация. Стресс, переходный возраст... Поговорите с сыном. Ещё один, не приведи Бог, подобный инцидент, и вашу семью поставят на учёт уже на городском уровне, как неблагополучную. Это пятно на всю школу!
  
  - Но у нас благополучная семья! - в панике забормотала Лиза, прижав ладонь к трепыхавшемуся сердцу. - Паша же хорошо учится, не пропускает!
  
  Мариам Бислановна вновь покачала головой. Теперь на её лице было написано: "Это всё, что в нём есть хорошего". И ещё: "До поры до времени".
  
  - Спасибо вам... - прошептала Лиза. - Я с ним поговорю... Вы не беспокойтесь, это больше не повторится.
  
  Она не помнила, как доплелась домой. Правда, по дороге всё-таки позвонила Пашке, чтобы выяснить, что он уже дома. Ноги подкашивались, и она присаживалась на каждую встречную скамейку. И на каждой лестничной площадке своего подъезда наваливалась на подоконник и отдыхала. Зачем они купили квартиру на четвёртом этаже? Надо было на первом брать. Или вообще в цоколе.
  
  Когда Лиза наконец отперла свою дверь, ей хотелось только лечь и лежать, не вставая. Благо, тот день был у неё выходным. Однако она не могла себе этого позволить.
  
  Лиза споткнулась в коридорчике о Пашкины кроссовки и машинально отодвинула их под табурет.
  
  - Паша, меня вызывали в школу, - решительно начала она, входя в его комнату, но осеклась. Пашка повернулся к ней от стола, глядя угрюмо и с вызовом. Правый глаз у него был подбит и заплывал лиловым кровоподтёком, губы распухли.
  
  Лиза так и ахнула. Но кудахтать больше не собиралась. Хватит, накудахталась. И набегалась. Мозг заработал холодно и чётко. Сердце, как ни странно, забилось так же чётко.
  
  - Так, - властно произнесла она безо всяких эмоций. - Из-за чего был сыр-бор?
  
  Пашка ошеломлённо моргнул пару раз и пробурчал себе под нос:
  
  - Этот армян сказал, что я приезжий бичара и нищеброд.
  
  - Так, - прежним тоном повторила Лиза, помолчав немного. Что-то подобное она и предполагала. - Не армян, а армянин. У него имя есть, у этого мальчика?
  
  - Сур. Сурен то есть. Папазян, - неохотно выдавил Пашка. - У него айфон последний, айпад, и всё такое, а у меня...
  
  - А у тебя - мозги, только они почему-то выключились, Паша, - безапелляционно отрезала Лиза, доставая из сумочки мобильник. - Как ты посмел материться при девчонках, при учителях! Это отвратительно!
  
  Пашка снова заморгал, открыл рот и вдруг побагровел до ушей, но Лиза уже набирала номер.
  
  - Ещё раз здравствуйте, Мариам Бислановна. Я поговорила с сыном. Он больше не будет ни драться, ни сквернословить. Но родителям Сурена повезло, что мы сами не пошли в милицию снимать побои. Если их мальчик ещё раз посмеет назвать моего мальчика бичарой и нищебродом, я лично его найду и надеру ему уши. И задницу. Собственными руками. Если родители купили ему айфон, это не значит, что он этим получил право оскорблять моего сына. Всего доброго, до свидания.
  
  Мариам Бислановна ни разу Лизу не прервала. Она только сказала: "До свидания". Лиза этому почему-то не удивилась. Она опустила мобильник на стол и посмотрела на Пашку. Лицо его озарилось необычайной радугой эмоций: от изумления до совершенно детского восторга. Будто бы он увидел, как дедушка Мороз кладёт ему под ёлку последний айфон.
  
  - Ну, мать, ты даёшь... - он сглотнул и покрутил головой, продолжая таращиться на Лизу. - Я и правда... не буду. Драться и материться.
  
  - Один раз можно. Прилюдно, чтобы все видели, что ты это умеешь, - царственно кивнула Лиза и вышла из комнаты, прихватив мобильник. "Прекрати это жалкое овечье блеяние, женщина!" - вспомнила она слова, с которыми обращалась к себе Рози, героиня кинговской "Мареновой Розы". Ей тоже бы стоило почаще это делать.
  
  Скрутило её уже в своей комнате. Снова не хватало воздуху, она распахнула створку окна и уселась прямо на подоконнике, несмотря на холод. Тогда уже стоял ноябрь, похожий на северный сентябрь. Ночами столбик термометра за окном опускался до нуля.
  
  - Мать... ты чего? - Пашка нервно замаячил в дверях, тревожно глядя на неё. - Сердце, да? Сердце? Давай "скорую" вызову! Это из-за меня, да?
  
  Распухшие губы его задрожали, чего Лиза не видела уже лет десять.
  
  - Это акклиматизация, - бодро отмахнулась она. - А вовсе не из-за тебя, дурачок. Не надо мне никакую "скорую". Само пройдёт. Иди сюда.
  
  Пашка нерешительно подошёл, и она обняла его за плечи, уткнувшись щекой в лохматую макушку.
  
  Ещё со времени маминой и бабушкиной болезни Лиза ненавидела врачей и больницы. Ненавидела "профдеформацию", из-за которой доктора смотрят на пациентов как на мороженых кур в универсаме, а не как на живых страдающих людей. А на их мечущихся в отчаянии родственников - как на надоедливых тараканов. Она и Пашку-то едва-едва дома на диване не родила... если бы доведённый до белого каления Леонид не запихал её в свой старенький "жигуль" и не отвёз в роддом.
  
  Теперь тем более никакой "скорой" ей не надо было, нет.
  
  
  
  * * *
  
  История с дракой произошла в ноябре, а в декабре, уже ближе к концу второй четверти, Лизу снова вызвали в школу. На сей раз к директору, Владиславу Петровичу. Позвонила его секретарша и пригласила: мол, удобно ли вам подойти в приёмную к трём часам, Владислав Петрович хочет с вами побеседовать. Классной руководительнице Лиза перезванивать не стала. Позвонила Пашке.
  
  - Не дрался я ни с кем, - мрачно пробурчал тот. - Я же обещал. И вообще они меня теперь стороной обходят, все эти... Сур и другие. Это, наверно, из-за теста на наркотики. Я от него отказался.
  
  - Это ещё что? - выдохнула Лиза, усаживаясь прямо на мешок с "Педигри", стоявший в подсобке. "Педигри" вонял, и её замутило. Хотя, скорее всего, замутило от испуга, к "Педигри" она уже привыкла.
  
  - Нас всех заставляют сдавать тест на наркотики, а я отказался, - исчерпывающе объяснил Пашка своим ломким баском. Он, видимо, считал, что исчерпывающе.
  
  В подсобку заглянула сперва Лаура, а потом сам хозяин, Его большая фигура перекрыла свет, падавший из магазина, и в коридорчике стало темно.
  
  - Я перезвоню, - быстро сказала Лиза и поднялась с мешка, надеясь, что ноги у неё не подкосятся. Не подкосились.
  
  - Простите, меня к директору вызывают, - выпалила она, отчаянно глядя в хмурое смуглое лицо Ахмада. - В школу. Что-то там случилось у моего сына. К трём часам.
  
  Ахмад повернулся, и они одновременно взглянули на часы, висевшие на стене магазина. Было двадцать минут третьего.
  
  - Идите, - помедлив, отрывисто разрешил Ахмад. И зачем-то добавил: - Это же дети.
  
  Лиза всё ещё не знала, есть ли дети у самого Ахмада, женат ли он. Скорее всего, да, кавказцы ведь рано женятся. Лаура ей ничего не рассказывала, а Лиза и не расспрашивала. Она не знала даже, была ли Лаура действительно племянницей Ахмада, которого всегда называла "дядей".
  
  Лаура вообще мало разговаривала с Лизой, всё больше в Интернете сидела. "Здрасте", "да", "нет", "после обеда опять дождь будет", "Чаппи-рагу надо бы ещё заказать" или "Вы мне поможете аквариум почистить?". Лиза всегда помогала. Того, что Лаура, как предрекал Пашка, сядет Лизе на шею, она не замечала. А то, что девушка была немногословна, вовсе не означало, что та Лизой пренебрегает. Просто она была интровертом, как Пашка, вот и всё.
  
  О таких пустяках Лиза размышляла, когда, задыхаясь, карабкалась по лестнице, ведущей к зданию школы. Несмотря на то, что дело уже близилось к Новому году - их с Пашкой первому Новому году здесь - асфальт был мокрым от дождя, с неба сыпала морось, и Лиза машинально прикрывалась зонтиком.
  
  Приёмная и кабинет директора, как, наверное, в большинстве школ, были на первом этаже. Миновав пост охранника, Лиза немного постояла перед дверью кабинета, пытаясь выровнять дыхание.
  
  "Прекрати своё жалкое овечье блеяние, женщина", - снова вспомнила она, расправила плечи, подняла подбородок, легонько постучалась и приоткрыла дверь:
  
  - Можно?
  
  В самой приёмной никого не было, секретарша, видимо, уже ушла домой. Зато в кабинете, кроме самого Владислава Петровича, высокого худощавого мужчины лет сорока в строгих очках и тёмном "директорском" костюме, была Мариам Бислановна, смотревшая на Лизу как-то настороженно, и пожилая грузная женщина в белом халате, наверное, школьная медсестра.
  
  - Здравствуйте, - вымолвила Лиза онемевшими, как после укола новокаина, губами и присела на стул, любезно пододвинутый ей поднявшимся с места директором.
  
  Женщина в белом халате, представившаяся Таисией Львовной, действительно оказалась не только медсестрой, но и школьным психологом. Она-то и поведала Лизе, сурово на неё глядя, что вся Кубань, вернее, старшие школьники всей Кубани участвуют в широкомасштабном экспериментальном тестировании на наркотики, от которого могут отказываться только потенциальные наркоманы. А Павел Миронов по какой-то причине отказался и теперь испортит школе всю статистику.
  
  - В чём суть этого... экспериментального тестирования? - решилась перебить её Лиза.
  
  - Вы же не были на последнем родительском собрании, - сухо проинформировала Мариам Бислановна, покачав своей черноволосой головой, и быстро взглянула на директора. - Я там всё объясняла, и остальные родители согласились с тем, чтобы дети...
  
  - Я работала, - объяснила Лиза.
  
  Её смена в зоомагазине в тот день была до семи вечера. Она могла бы поменяться с Лаурой, но, если уж совсем "по чесноку", как говорил Пашка, ей абсолютно не хотелось идти в школу, когда она увидела запись о предстоящем собрании у Пашки в дневнике. Мать-ехидна, точно. Вернее, мать-страусиха.
  
  - Вы работаете... а вы знаете, где в это время находится ваш сын? - холодно осведомилась Мариам Бислановна. В её глазах уже не было никакой жалости или сочувствия. Она смотрела на Лизу отчуждённо, с неприязнью. Мать-кукушка - вот кем стала Елизавета Миронова для классной руководительницы своего сына.
  
  - Конечно, знаю, - так же холодно соврала Лиза. Но сердце у неё больно сжалось.
  
  - Суть тестирования, - принялся обстоятельно объяснять директор, сложив перед собой пальцы "домиком", как в своё время любил делать тогдашний премьер Черномырдин, - состоит в том, что старшеклассники сдают на анализ биологические жидкости, в которых экспертиза обнаружит - или не обнаружит - следы принятых ребёнком наркотиков. Любых.
  
  - Биологические жидкости - это... - растерянно заморгала Лиза.
  
  - В данном случае это моча, - легко пояснил директор, и тут Лиза так и прыснула со смеху.
  
  Она ничего не могла с собой поделать. Она прекрасно понимала, что выглядит так, словно сама находится пол кайфом, но неуместный смех так и вскипал у неё в груди лёгкими лимонадными пузырьками. Это был смех облегчения, потому что теперь она сообразила, почему Пашка, всегда серьёзный и щепетильный, от такого дурдома отказался.
  
  - Это же просто дурдом какой-то, Боже мой, разве вы не видите, - так и сказала она, перестав наконец смеяться под их удивлёнными и неодобрительными взглядами. - Какой бред бредовый. Ведь если ребёнок действительно наркоман - вы не можете его заставить пройти этот тест, не можете доказать, что он там принимал!
  
  - Вся Кубань... - назидательно начала медсестра, но Лиза опять перебила её:
  
  - Простите, а что, старшеклассники будут бегать в туалет - с чем? С баночками? С пробирками?
  
  - С пластиковыми стаканчиками, - серьёзно пояснил Владислав Петрович, и Лиза снова залилась смехом. Директор тоже слегка улыбнулся и стал похож на профессора-изобретателя из фильма "Приключения Электроника", Лиза забыла, как его там звали, но он был очень обаятельным. - Мы постараемся организовать процесс максимально корректно. Поймите, мы это не сами придумали, это распоряжение поступило из края.
  
  Слово "край" - Лиза это давно заметила - звучало тут так же торжественно, как в своё время слово "партия". "Партия - наш рулевой" и всё такое.
  
  - Пашка просто очень самолюбивый и не хочет выглядеть смешным, - объяснила она уже спокойно. Ей показалось, что директор её поймёт. Недаром он оказался похож на профессора из любимого фильма её детства. Она вдруг вспомнила, как сохла по хулигану Сыроежкину из этого же фильма, похожему на её будущего мужа Леонида. - Я поговорю с сыном, - весело закончила она, поднимаясь с места. - Паша вам статистику не испортит, не волнуйтесь. Я пойду, извините. Меня с работы ненадолго отпустили.
  
  Все оставшиеся в кабинете проводили её настороженными взглядами, но Лизе уже было всё равно. Какой же ерундой они тут вынуждены заниматься!
  
  Так она и сказала Пашке, придя вечером домой и заглянув к нему в комнату.
  
  - Ты зачем из-за такой фигни лезешь в бутылку? То есть в стаканчик пластиковый, - она не удержалась и фыркнула. - Вам там такой цирк бесплатный устраивают вместо занятий, а ты ещё недоволен?
  
  Пашка изумлённо на неё уставился. Со времени переезда бедное чадо только и делало, что взирало на мать с изумлением, вот до чего она довела своего до предела сдержанного сына!
  
  - Короче, - подытожила Лиза, уже серьёзно глядя в его серые, такие же, как у неё самой, глаза. - Все побежали, и ты беги. Сдай им все биологические жидкости, какие надо, и не морочь матери голову. Подумаешь, великое дело.
  
  - Ла-адно, - пробурчал Пашка, снова утыкаясь в пятого "Гарри Поттера", которого мусолил. - Я там гречку сварил, иди ешь.
  
  - Ты мой кашевар, - Лиза обрадованно чмокнула его в чернявую макушку и отправилась на кухню.
  
  На этом инцидент с наркотиками, цитируя пролетарского поэта Маяковского, был "исперчен".
  
  
  
  * * *
  
  Вскоре после Нового года Лиза наконец выяснила, где и с кем гуляет Пашка после уроков. Произошло это совершенно случайно. Тогда, кстати, и уроков-то никаких не было, шли последние дни зимних каникул. Накануне Рождества Ахмад отпустил Лизу домой сразу после обеда, сказав, что закрывает магазин до послезавтра.
  
  - Идите, празднуйте, - коротко велел он. - Я тут закрою, а завтра приду и сам всё приберу. Идите.
  
  Он действительно не гнушался никакой работой в магазине, а уж тяжёлые мешки и ящики таскал исключительно сам, строго-настрого запретив это делать Лауре и Лизе. И ежемесячно выделял мешок корма для бездомных кошек, отирающихся у запасного выхода из магазина или у дворовой помойки.
  
  - Ну, я вообще-то не очень праздную, - пробормотала Лиза, переобуваясь из тапочек в кроссовки и накидывая свою старую "северную" куртку. - Спасибо.
  
  Она и вправду не была, как говорится, "воцерковленной", хотя крещёной, и Пашку крестила, когда тому исполнилось два года - украдкой от Леонида, атеиста или агностика, он так и не определился, но крестить сына решительно запретил. А Лиза тогда прямо почувствовала, что должна это сделать, хотя сама не понимала, почему. Почувствовала, и всё. И окрестила.
  
  Здесь же в ходу был лозунг "Православная Кубань", и часто встречались кресты, врытые в землю. Так же часто раздавался праздничный звон с колоколен трёх церквей. Это было красиво.
  
  Лиза рассеянно подумала, что сам Ахмад наверняка мусульманин, попрощалась и вышла за порог. Так неожиданно образовавшееся свободное время надо было с толком потратить. Погулять, например.
  
  И Лиза пошла к морю.
  
  Море виднелось с их четвёртого этажа в любую погоду. Иногда оно затягивалось туманной дымкой, иногда его неправдоподобная синева сливалась с синевой неба... но оно всегда было там, стоило Лизе посмотреть в окно. Ей казалось, что, когда её скручивал непонятный приступ удушья, она распахивала окно только затем, чтобы море помогло ей. Именно море, смотревшее на неё издалека.
  
  Но ходила она к нему редко. Ей не очень нравилась набережная с "отдыхайками" и чайками, с надувными батутами в виде Микки-Маусов, с орущей изо всех ларьков назойливой попснёй и заунывным голосом девчонки в будке на пристани: "В два часа состоится часовая морская прогулка на теплоходе "Ирбис"...". Это всё казалось Лизе ужасно пошлым.
  
  Ей нравился "дикий" пляж, каменистый, с причудливыми корягами и влажными, белёсыми от соли брёвнами, разбросанными вдоль полосы прибоя. Там громоздились скалы, обрывистые утёсы, где можно было легко вообразить солнце русской поэзии Александра Сергеевича, стоящего на камне и декламирующего морю: "Прощай, свободная стихия!".
  
  До "дикого" пляжа было неблизко идти, но Лиза никуда не торопилась и за сорок минут дошла. Шум накатывавших на берег волн стал слышен задолго до того, как показалось море, и Лиза невольно ускорила шаги, восторженно улыбаясь. Господи, ей стоило бы ходить сюда каждый день!
  
  Волны одна за другой облизывали гальку. Казалось, что море мерно дышит, как живое, да оно и было живое... Лиза вдохнула напоенный йодом и солью воздух полной грудью, стянув с головы капюшон.
  
  Продолжая радостно улыбаться, она повернулась, чтобы посмотреть на живописные сумрачные скалы за своей спиной... и обомлела, увидев Пашку.
  
  У Пашки тоже был такой вид, словно он не верил своим глазам. Он медленно поднялся с бревна, на котором сидел рядом с тремя парнями постарше, тоже одетыми в ветровки и джинсы, и спросил:
  
  - Мать... ты чего тут делаешь? Ты же на работе.
  
  - Я... гуляю. Ахмад меня отпустил, потому что завтра Рождество, - так же растерянно, с запинкой, объяснила Лиза и посмотрела на продолжавших сидеть парней. Двое из них были похожи, как братья, а возможно, и были братьями-погодками: остроносые, светлоглазые и русоволосые.
  
  - Здрасте, - промямлил тот из них, что казался помладше, а второй попытался затолкать за бревно двухлитровую бутылку "Клинского", изрядно початую.
  
  - Это пиво, - зачем-то пояснил Пашка, глянув на них, и интонация у него была: "Не водка же". Лиза едва не прыснула - совсем некстати - и тут третий парень, сидевший чуть поодаль от всех, с гитарой в руке, сам звонко рассмеялся.
  
  Он был черноволосым, как Пашка, судя по выбившейся из-под капюшона пряди, но глаза - синие-синие. И тощий, ещё субтильней Пашки - совсем мелкий и худосочный. Лиза вдруг поняла, что это девчонка, а не парень. Поняла ещё и по тому, как Пашка посмотрел на неё, когда она рассмеялась, - с восторгом. Почти благоговейно. А на Лизу - настороженно, как, впрочем, и все остальные.
  
  - Вы же не из Пашиного класса? - спросила Лиза как могла непринуждённо. - Меня зовут Елизавета Павловна, я его мама.
  
  - Да какого ещё класса! - немедленно вспыхнул Пашка и нервно затоптался на месте. - Совсем не из класса! Пойдём отсюда.
  
  Он готов был увести Лизу от своей компании, как куропатка уводит за собой лису от гнезда с птенцами.
  
  - Мы из метеотехникума, - спокойно произнесла девушка, и Пашка притих. Голос у неё оказался глубокий, низкий. Музыкальный голос. - Знаете, там, на горе.
  
  Лиза знала. Этот техникум было видно с любой точки города - три белых корпуса и метеостанцию.
  
  - Меня зовут Дина, - продолжала девушка, поднимаясь с бревна, и тогда все остальные тоже неловко встали. - Это Санёк, это Кира. У нас рок-группа... вернее, кавер-группа в техникуме.
  
  Лиза кивнула, как будто что-то понимала. Но её как-то... попустило, что ли. Кавер-рок-группа. То есть пиво они пьют, но всё-таки заняты делом. И Пашка... Она перевела взгляд на сына, который стоял, весь взъерошенный, напряжённо наклонив голову и спрятав руки за спину.
  
  - Паша что... тоже играет? - удивилась Лиза.
  
  В своё время, ещё в Таёжном, она пыталась отдать сына в музыкальную школу по классу баяна, но того хватило лишь на год, хотя преподаватели ещё при поступлении хвалили его "абсолютный слух".
  
  - На басу, - пояснила Дина. - Он учится только, но у него ничего так получается. Годно.
  
  От Пашкиных щёк вполне можно было прикуривать, так они загорелись. И ещё от него стало исходить сияние. Или свечение. В общем, что-то такое, как от новогодней ёлки. Лиза опять едва удержалась, чтобы не прыснуть, и степенно произнесла:
  
  - Приятно было с вами познакомиться. Спасибо, что учите его играть. До свидания.
  
  - До свидания, - вразнобой ответили они, а Лиза развернулась и неторопливо зашагала к выходу с пляжа - по мокрой гальке, вдоль пенной полосы прибоя, с шипением набегавшего на берег.
  
  Галька захрустела под чьими-то быстрыми шагами. Лиза, даже не оборачиваясь, знала, что это дорогой сынок догоняет её. Она так же точно знала, кто именно его за ней послал - Дина. Она, и только она, была в этой компании главной, что тоже странно успокаивало Лизу.
  
  Матриархат рулил!
  
  - Так ты осенью с ними познакомился? - негромко спросила она, взглянув на Пашку, который зашагал рядом - насупленный, руки в карманах. Конечно, мать-ехидна заявилась и всё испортила. Весь кайф сломала.
  
  Сын нехотя кивнул:
  
  - Ну да. Тут, на море. Мы в технаре репетируем. Кира и Санёк - на втором курсе, а Дина... уже заканчивает весной.
  
  Он невольно вздохнул.
  
  Лиза многое могла бы спросить. Например: "Вы только пиво пьёте, ничего такого?". Или: "Почему ты мне раньше про это не рассказывал?". Или: "Ты влюбился, что ли?". Но она только сказала:
  
  - Надо бы тебе гитару купить.
  
  Пашка даже споткнулся, услышав этакое, а потом хрипло выдавил:
  
  - Ты что! Денег-то нет.
  
  - Это верно, - со вздохом согласилась Лиза. - Ну, может, попозже как-нибудь. Случай подвернётся.
  
  И Пашка солидно кивнул.
  
  
  
  * * *
  
  Ахмад платил Лизе, как она понимала, по местным меркам достойную для женщины зарплату, хотя само это словосочетание звучало странно. Лизе с Пашкой вместе с алиментами хватало на еду и на оплату коммуналки - впритык, но хватало, всё же остальное являлось, как говорила когда-то Лизина бабушка, "вытребеньками" - гитара, ремонт квартиры, новые туфли для Лизы и так далее. В конце концов, потолок не падал им на головы, старые туфли пока не развалились, а гитару "на помучить" Пашка брал у Киры с Саньком.
  
  Лиза теперь регулярно интересовалась, как у них в группе обстоят дела. Ей хотелось напроситься к ним на репетицию, но она не решалась. Зато посмотрела в Интернете, что такое "кавер". Оказалось, что это группа, перепевающая чужие песни. Сейчас, как важно пояснил Пашка, они перепевали "Кранберриз", потому что "у Динки голос - ну копия О"Риордан". Лиза и "Кранберриз" нашла. Голос у О"Риордан был потрясающий, Лиза перекачала себе в плеер десяток песен и принялась слушать их по дороге на работу.
  
  Вот и сейчас, выйдя из подъезда, она поздоровалась с дворничихой тётей Любой, выметавшей мусор, застрявший в ливнёвке после вчерашнего дождя, и бодро зашагала вниз по улице под переливы "Зомби". С горы она спускалась легко и быстро, вот вскарабкиваться после работы на эту гору было тяжеловато. Но сейчас Лиза просто весело бежала вниз по подсохшему уже тротуару - мимо клумб со свежевысаженными "анютиными глазками" - в феврале! Она не переставала восторженно этому изумляться.
  
  Через четыре песни - двадцать минут - она уже отпирала дверь зоомагазина и снимала его с охраны. Эти немудрёные действия за полгода стали для неё автоматическими. В витрине и на полках, заслышав Лизины шаги и голос, зашебуршали звери и птицы. Важно зашагал по своей клетке Борис Борисыч, позванивая о решётку клювом, поднял мягкие ушки Кузя, радостно загалдела разноцветная попугаячья стайка, даже хомяки ринулись резво крутить своё колесо, чтобы привлечь к себе внимание.
  
  Глянув на этакое шоу, Лиза фыркнула.
  
  - Сейчас, сейчас, обжоры, - пообещала она, закрыла дверь на защёлку до десяти часов и начала заниматься окормлением стад и чисткой клеток. А ещё возле задней двери магазина с десяток кошек всегда ждали её выхода к ним с пакетом корма.
  
  Всё-таки этот зверинец стал её отрадой. Перед Ахмадом она робела, к сумрачному и замкнутому нраву Лауры приспособилась, а постоянные покупатели, которых она про себя именовала "знатными кошководами и собаколюбами", радостно беседовали с нею о преимуществах и недостатках разных линеек кормов, новых продвинутых поилках, зимних попонках и глистогонных средствах. С Лаурой-то им было не побеседовать.
  
  Ближе к десяти Лаура нетерпеливо забарабанила в дверь, и Лиза поспешила ей открыть. Рабочий день начался по-настоящему.
  
  Ахмад подъехал на своём джипе уже после обеда, когда Лиза успела наскоро перекусить в подсобке принесёнными из дома бутербродами и чаем из термоса. Её совсем не "парило", по выражению Пашки, обедать на ящиках и мешках с кормом и наполнителями для лотков. В конце концов, она же сама здесь всегда и убирала, и запах кормов ей не претил. А вот Лаура бегала на обед домой и задерживалась порой на час вместо положенного получаса. Но Лизу это тоже не парило.
  
  Ахмад привёз аванс и рассчитался с Лизой, как всегда, наличкой и по ведомости, а Лиза неловко поблагодарила его и бочком выскользнула из тесного кабинета, где едва помещался стол с компьютером, кресло и пара стульев. Тут же в углу громоздились ящики с разными звериными девайсами, не уместившиеся в подсобке.
  
  В коридоре Лиза заглянула в конверт с авансом и обнаружила там не пять тысяч, как обычно, а шесть. Постояла, подумала и решительно вернулась в кабинет.
  
  - Вы не обсчитались? - спросила она и невольно покраснела, когда Ахмад хмыкнул:
  
  - Вы же расписались за шесть тысяч, - весело сказал он.
  
  - Разве? - растерялась Лиза, ещё сильнее покраснев.
  
  С Ахмадом правило Мареновой Розы о прекращении овечьего блеяния не срабатывало. Он был слишком черкес, как какой-нибудь Казбич у Лермонтова - ему не хватало именно что черкески с газырями, папахи и шашки наголо. Ну и бурки, соответственно.
  
  Комиссар Каттани в бурке.
  
  - Теперь мне в зарплату причитается на тысячу меньше? - выпалила Лиза, рассердившись на себя. Что за романтические бредни! - Ну, то есть первого числа?
  
  В таком случае ей потребовалось бы перераспределять весь бюджет.
  
  - Нет, - спокойно возразил Ахмад, внимательно глядя на неё. Он стоял спиной к окну, против света, и Лизе было сложно прочесть что-то по его лицу. - Первого числа вы тоже получите на тысячу больше. Я вам поднял зарплату, а бухгалтер потом переделает договор. То есть напишет допсоглашение, чтобы всё было, как положено.
  
  Вместо того, чтобы обрадоваться, Лиза пришла в смятение.
  
  - А почему так? - спросила она, пытливо уставившись на Ахмада, и вдруг ей показалось, что он тоже покраснел.
  
  Нет, ей точно показалось, такого же не может быть.
  
  - Потому что вы работаете... больше, - отрывисто проговорил он. - Вы даже на обед не ходите. Утром всегда приходите раньше всех, даже если не ваша смена. И подсобку вы одна моете. Я же вижу.
  
  - Но вы же... не урезали зарплату Лауре? - не на шутку перепугалась Лиза.
  
  - Нет, - лаконично ответил Ахмад, отошёл от окна и подсел к компьютеру, уже не глядя на Лизу. Та поняла, что аудиенция окончена. Попятилась, прошептав: "Спасибо", и снова вышла.
  
  Это всё было как-то странно, неловко... но вообще-то просто замечательно! Теперь на эти деньги... о, на две тысячи лишних денег, которые никогда не бывают лишними, можно было купить Пашке ветровку! Или нет! Всё равно зима уже заканчивалась, вон даже "анютины глазки" расцвели, и ветровка могла подождать до осени. Тем более, что Пашка ещё рос! А сейчас лучше было купить для него новые кроссовки, ведь ему наверняка хотелось носить модные вещи, особенно теперь, когда на него смотрела Дина.
  
  В супермаркет после работы Лиза летела как на крыльях. Она позволяла себе покупать "вкуснятину" дважды в месяц - в получку и в аванс. Под "вкуснятиной" подразумевались разные "вытребеньки" типа вафельного тортика "Причуда" или "Охотничьих" сосисок. Помимо полезной и относительно дешёвой овсянки и гречки. Лиза набрала полную корзину всякого добра и только, когда начала подниматься вверх по улице, к своему дому на горе, поняла, что переборщила с покупками. Сумка оказалась чересчур тяжелой... и тяжелела с каждым шагом.
  
  Темнота, как всегда здесь, упала моментально. Вот что значит близость к экватору, отрешённо размышляла Лиза, потихоньку бредя наверх и стараясь отвлечься от тяжести сумки и начавшегося сердцебиения. Сумерек здесь практически не бывало, как и предрассветной туманной дымки: солнце выстреливало из-за горизонта или падало в море прямо-таки на счёт "раз-два", как солдат на плацу.
  
  Интересно, как тут будет летом, продолжала думать Лиза, с облегчением ставя сумку на скамейку. Она уже дотелепалась до автобусной остановки в середине улицы. Пашка называл эту остановку "Зубик", потому что там красовалась огромная реклама какой-то стоматологической клиники - весело улыбающийся позитивный зуб. Лиза вытащила телефон и позвонила Пашке, чтобы попросить его доскакать до "Зубика" и встретить её.
  
  Но телефон абонента был "временно недоступен или выключен". Наверное, разрядился.
  
  Лиза начала всерьёз подумывать о том, чтобы оставить часть продуктов на скамейке, выложив из сумки крупы и бутылку кваса "Никола"... но тут позади неё, коротко мигнув фарами, плавно затормозила большая чёрная машина. Джип.
  
  Лиза не испугалась - она давным-давно вышла из возраста похищаемых на улицах девушек. Дверца джипа распахнулась, и оттуда выглянул... Ахмад!
  
  - Садитесь, подвезу, - как всегда, коротко и непререкаемо распорядился он. Лиза послушно вскарабкалась на ступеньку, чтобы сесть рядом с ним. Джип был высоченным, юбка задралась, сумка мешала. Ахмад молча взял сумку у неё из рук и поставил на пол.
  
  - Спасибо, - выдохнула Лиза и скороговоркой продолжала: - Дом номер один, наверху, в самом конце, и подъезд тоже первый, там есть разворот, и будет удобно выехать. Все там выезжают, в общем, - невпопад закончила она и поёрзала на обитом кожей сиденье, натягивая юбку на колени.
  
  Но Ахмад не стал выезжать, как все. Поставив машину у обочины, он взял Лизину сумку, запер джип и пошёл впереди Лизы к подъезду, а потом, спросив номер квартиры, легко поднялся на её четвёртый этаж, когда она открыла кодовый замок. Лиза плелась следом, испуганно размышляя о том, что придётся приглашать его войти, а там Пашка, который наверняка таким визитом доволен не будет... и вообще, Лиза всегда считала, что кавказские мужчины сумок за женщинами не носят!
  
  Она так и ляпнула, добравшись наконец до двери своей квартиры, возле которой терпеливо дожидался Ахмад. Ляпнула и ойкнула, прижав ладонь к губам, а Ахмад едва заметно усмехнулся и сказал:
  
  - Я же не за женщиной, а впереди.
  
  Лиза отперла дверь и включила свет в маленькой прихожей. Всё там было в порядке, никакие лифчики на верёвке под потолком не сохли, доски от разобранной и проехавшей через всю страну мебели уже не стояли - Пашка к Новому году сам кропотливо собрал и стенку, и шкаф с посильной Лизиной помощью, хотя многострадальная мебель кое-где оказалась перекособоченной.
  
  Пашки дома не оказалось. Лиза слегка встревожилась, но одновременно вздохнула с облегчением. Она неуверенно покосилась на Ахмада, который, не проходя дальше порога, поставил сумку на пол, мельком осмотрелся и вдруг взглянул прямо Лизе в лицо, сдвинув тёмные брови.
  
  - Почему вы к доктору не идёте?
  
  Так и сказал: "К доктору", и акцент в его речи проявился сильнее - Лиза уже понимала, что это происходит, когда он волнуется.
  
  - Вы даже не можете по улице вверх нормально подняться, - сердито продолжал он, хмурясь всё больше. - И по лестнице тоже. Вы же задыхаетесь. А ещё работаете... на меня. У вас больное сердце?
  
  - Н-нет, - ошеломлённо пробормотала Лиза, даже отступив на несколько шагов, и не покривила душой - сердце у неё никогда раньше не болело. - Я не люблю по больницам ходить... с детства... у меня мама в больнице умерла, а потом бабушка. Это просто акклиматизация, мы же с севера переехали, ну и вот.
  
  Она пожала плечами.
  
  - Это глупо, - безапелляционно заявил Ахмад. - Завтра чтоб вас с утра на работе не было. Идите в поликлинику. Если придёте на работу, я вас выгоню. Понятно?
  
  Голос у него стал холодным и резким, а взгляд - колючим. Лиза даже струхнула немного - она никогда ещё не видела Ахмада таким - но всё равно раскрыла рот, чтобы запротестовать. Какое он имел право распоряжаться её личной жизнью, он же просто её работодатель! Но она не успела ничего сказать, потому что дверь, возле которой стоял Ахмад, открылась, и за порог протиснулся запыхавшийся и взъерошенный Пашка. Он явно бежал по лестнице, прыгая через ступеньки. Торопился.
  
  - Вы чего ею командуете? Вы ей не хозяин, она просто у вас работает, - негромко, но жёстко выпалил он. Его серые глаза сузились и потемнели, а кулаки сжались в карманах распахнутой ветровки. Лиза как-то отстранённо удивилась тому, что он сразу узнал Ахмада - значит, видел не впервые.
  
  - А ты почему за матерью не смотришь? - в свою очередь, гневно парировал Ахмад. - Она же болеет у тебя! И не встретил её... я её нашёл на остановке.
  
  "Нашёл" - прозвучало так, словно Лиза была каким-нибудь... грибом!
  
  - У меня мобильник разрядился, - огрызнулся Пашка, вызывающе сверкая глазами. - Я бы встретил!
  
  Он был на голову ниже Ахмада, куда более хрупким, да ещё вполовину младше, но уступать не собирался. Мужчины!
  
  - Я пойду к врачу, - быстро заверила Ахмада Лиза. - Пойду, завтра же, честное слово!
  
  Она готова была пообещать всё, что угодно, лишь бы разрядилась эта предгрозовая атмосфера в её крохотной прихожей.
  
  - Паша, это Ахмад Рамазанович, - запоздало спохватилась она. - Хозяин магазина.
  
  - Искендаров, - спокойно назвался Ахмад, протягивая Пашке руку.
  
  - Да знаю я, кто это, - буркнул тот, косясь на протянутую руку волчонком, и отступил от приоткрытой двери. Намёк был предельно ясен. Лиза в очередной раз покраснела до ушей и разозлилась в том числе поэтому. Ну что такое творилось-то?!
  
  - В общем, вы оба, прекратите делать из меня девочку из детсада "Дебилушка", - приказала она и необычайно возрадовалась, когда Ахмад и Пашка ошалело на неё уставились. То-то же! - Спасибо вам за заботу о моём здоровье, завтра я обязательно пойду к врачу и выйду на работу после обеда. А сейчас извините, я должна привести себя в порядок. Всего доброго всем присутствующим.
  
  Она гордо промаршировала в ванную, при этом сильно пожалев, что на верёвке в прихожей всё-таки не болтается её лифчик. Как пиратский флаг и как символ раскрепощения женщин Востока.
  
  Хлопнув дверью ванной, Лиза услышала, как входная дверь почти одновременно закрылась за Ахмадом. Вставая под душ, она уже тихонько хихикала. Только что они втроём разыграли дурацкую сцену из какого-то ситкома типа "Моей прекрасной няни", не хватало только дружного хохота зрителей за кадром.
  
  Однако на другой день она вообще не вышла на работу. Потому что участковая врачица сразу же отправила её на госпитализацию.
  
  
  
  * * *
  
  Врачице было лет пятьдесят, на её усталом с самого утра лице лежало то выражение, которое так яростно ненавидела Лиза: "До чего же вы все мне надоели". С такими лицами фельдшер и шофёр "скорой" выносили из дома бабушку, которая уже не вернулась из больницы, даже в сознание не пришла. Когда у мамы наступила терминальная стадия, районный онколог именно с таким лицом нехотя корябал рецепт на обезболивающее.
  
  Теперь устало-брезгливый взгляд был обращён на Лизу, и той немедля захотелось встать с холодного стула, извиниться и выскочить в коридор. Сердце колотится? Ну и пускай. Не остановилось же.
  
  Но когда врачица вынула из ушей дужки фонендоскопа, и старый тонометр, перетянувший Лизе руку чёрной манжетой, послушно зашипел, выпуская воздух, лицо у неё стало каким-то более заинтересованным, что ли.
  
  - Какое у вас обычно давление? - строго спросила она.
  
  - Не знаю, - честно ответила Лиза. - А что? Сейчас оно... высокое? Я не чувствую.
  
  - Низкое у вас давление. Слишком. Восемьдесят на пятьдесят, - отрезала врачица и начала что-то писать на листочке. - Чудовищная гипотония. Вы работаете? Ну и ну. Немедленно на кардиограмму и... - она посмотрела на часы, - сдадите экспресс-анализ крови - общий и биохимию. Потом вернётесь ко мне со всеми результатами.
  
  На тех листочках-направлениях, которые Лиза рассмотрела уже в коридоре, было написано сверху латинское слово: "Cito". С тремя восклицательными знаками. Насколько понимала Лиза, это означало: "Срочно!"
  
  ...- Паш... - тяжело вздохнув, проговорила она через три часа, всё ещё сидя в пропахшем хлоркой коридоре одного из больничных корпусов, по которым телепалась всё это время - от одного корпуса к другому и обратно. - Ты только не пугайся. Меня тут кладут в больницу. Я хотела выпроситься домой хоть ненадолго, чтобы вещи собрать, но они...
  
  - Что они говорят? - напряжённым, почти незнакомым голосом перебил её Пашка.
  
  - Что надо обследоваться хорошенько, - почти бодро отозвалась Лиза. - Я тебе перезвоню и скажу, куда именно меня положили и что принести. Суп в холодильнике, ты ешь, его на завтра хватит. А в морозилке пельмени и сырники. Мой аванс в Лермонтове, ты знаешь, - она чуть передохнула. Вся наличность у них в доме традиционно хранилась в старом однотомнике Лермонтова тридцать седьмого года издания. - Я отцу уже позвонила, он тебе денег переведёт через Сбербанк... а меня тут будут кормить, и вообще мне ничего не нужно! Ты не беспокойся! Ты...
  
  - Там же платное всё, наверно! В больнице! - закричал Пашка, не слушая про сырники и пельмени. - На лапу врачам надо будет давать! Как это тебе ничего не надо!
  
  Голос у него прямо вибрировал. Лиза опять прерывисто вздохнула:
  
  - У меня же полис... и на лапу мне нечего давать в любом случае. Не волнуйся. Целую. Я перезвоню. Перезвоню, Паш.
  
  И поспешно нажала на "отбой", потому что понимала, что сейчас разревётся. Случилось как раз то, чего она боялась - её положили в больницу, а Пашка остался один.
  
  "Анемическая кома, - вот что сурово сказала ей участковая врачица, выписывая очередное направление. - У вас давление восемьдесят на пятьдесят, у вас гемоглобин - шестьдесят пять при норме в сто-сто двадцать, и вы ещё тут что-то спорите? Вы с ума сошли? Вы хотите впасть в анемическую кому?"
  
  Лиза отнюдь этого не хотела. Сердце у неё колотилось где-то в горле, ладони стали холодными и мокрыми, пока она послушно ковыляла по коридорам - из одного корпуса на горе в другой, благо, тут они все были рядом, - там её крутили, вертели и просвечивали насквозь люди в белых и зелёных халатах, бесстрастные, как инопланетяне. Амбулаторная карта у неё в руках враз распухла от разных бумажек. Но "приземлили" Лизу, к её бесконечному изумлению, почему-то в гинекологии.
  
  Она не представляла, как всё это рассказывать Ахмаду, но ей больше не к кому было обратиться. Леонид был далеко, и он накричал на неё гневно, испуганно и раздражённо, со своим обычным присловьем: "Куда тебя, дура, чёрт понёс, немедленно приезжайте обратно!". Лиза только смогла попросить прислать Пашке денег через Сбербанк и отбила звонок. У неё не было сил с ним препираться.
  
  У неё оставался только Ахмад, и он, терпеливо выслушав её рассказ про грозящую кому и про непонятно откуда взявшийся гинекологический диагноз, спокойно проговорил:
  
  - Вы не плачьте, Лиза.
  
  - Я разве... я не плачу... - всхлипнула она, судорожно вытирая щёки ладонями.
  
  - Я знаю, куда подъехать, - продолжал Ахмад так же размеренно, и Лиза успокаивалась, просто слушая его голос. - Дайте мне номер вашего сына, я позвоню ему, он соберёт ваши вещи, и мы вместе к вам приедем. Вы в приёмном покое? В гинекологии, я правильно понял?
  
  Лиза кивнула, как будто он мог её видеть, и только потом выдавила:
  
  - Да.
  
  Ей показалось, что джип Ахмада чуть ли не мгновенно подкатил к застеклённым дверям приёмного покоя "женского" корпуса, где ей разрешили посидеть и подождать, пока привезут её вещи. Она быстро выскочила на крыльцо, а Пашка вылетел из джипа ей навстречу. Глаза у него были прямо в пол-лица, и он подбежал к ней галопом, но обнял её так осторожно, словно она была хрустальной.
  
  - Ты не волнуйся, я в порядке, - торопливо проговорила Лиза, стараясь не шмыгать носом. - Меня просто обследуют и скоро выпишут, отец пришлёт тебе денег, и... и всё будет в порядке, в общем, абсолютно сё.
  
  Поверх Пашкиного худого плеча, сквозь застилавшие глаза слёзы она умоляюще посмотрела на Ахмада, который терпеливо стоял поодаль с пакетами в руках. Поймав её взгляд, он шагнул вперёд.
  
  - Ваш сын собрал вам вещи, - сдержанно произнёс он, протягивая ей один из пакетов. - А вот тут фрукты, сыр и гранатовый сок. Лаваш ещё. И помидоры. Донесёте? Сможете?
  
  Второй пакет и вправду был набит битком.
  
  - Господи, зачем?! - простонала Лиза, чуть ли за голову не хватаясь. - Вы не обязаны...
  
  - Вы сказали - анемия, - прервал её Ахмад не терпящим возражения тоном. - Значит, гранатовый сок, фрукты... и не спорьте.
  
  - Мама, пускай, - выдохнул и Пашка, умоляюще уставившись на неё.
  
  Лиза посмотрела в его отчаянные, ставшие совсем детскими, глаза и опять чуть не заплакала. Но ей нельзя было при нём распускаться. Разнюниваться. Раскисать. Он сам изо всех сил держал себя в руках, тем более при Ахмаде.
  
  - Вы не волнуйтесь, я отвезу вашего сына домой и вообще за ним присмотрю. Лечитесь спокойно, - так же безапелляционно заявил Ахмад, и Лиза услышала, как Пашка явственно скрипнул зубами, но вновь героически сдержался. Тут она едва не засмеялась.
  
  Светловолосая медсестра высунулась из двери приёмного покоя и нетерпеливо окликнула её:
  
  - Женщина, ну вы там скоро? У вас же направление, вас завотделением ждёт!
  
  - Я пошла. Я позвоню, вы не волнуйтесь, - бодро, как могла, произнесла Лиза сразу обоим, поцеловала Пашку в щёку - получилось в скулу - и наконец поднялась обратно на крыльцо, держа в обеих руках пакеты. И даже не оборачиваясь, видела, как Ахмад и Пашка стоят рядом и смотрят ей вслед.
  
  
  
  * * *
  
  К тому времени, когда Лиза присела на стул возле сестринского поста гинекологического отделения, она уже мало что соображала. Ей даже есть перехотелось. Но что-то как раз про это и сказал врач в зелёном халате и шапочке, стремительно подошедший и усевшийся за стол перед нею.
  
  - Меня зовут Андрей Ильич, я завотделением, - скороговоркой отрекомендовался он, глядя не в Лизину разбухшую за этот бесконечный день карточку, а на саму Лизу. - Вы, наверное, есть хотите? Вы с утра здесь? Так идите в столовую прямо сейчас, там ещё ужин дают.
  
  По просторному коридору куда-то в дальний его конец, действительно спешили женщины разного возраста, в разноцветных халатах, окидывая любопытными взглядами сестринский пост, доктора и Лизу, примостившуюся на краешке стула.
  
  У Лизы, наверное, округлились глаза, когда она при этих неожиданных словах уставилась на доктора, наконец-то внимательно его рассмотрев. Он был примерно Лизиных лет, высокий, широкоплечий, стул под ним казался детским, ручка в пальцах - игрушечной. Гинеколог? Полноте, батенька, как писал Чехов! Он, скорее, был похож на строителя. На прораба. На кузнеца-молотобойца. С такими-то ручищами.
  
  К посту тем временем торопливо подошла дежурная медсестричка, круглолицая и темноволосая. Она, должно быть, издалека увидела завотделением. Тот развернулся к ней и сказал вполголоса, будто сканируя её цепкими карими глазами:
  
  - Карина, вот Елизавету Павловну надо определить в палату.
  
  Запомнил имя-отчество!
  
  - Сохранение? - спросила медсестра, быстро глянув на Лизу, и раскрыла тетрадку, обычную школьную тетрадку в клеточку, видимо, со списком палат и пациенток.
  
  - Гинекология, - пояснил доктор, забрал у неё тетрадку, пролистал и укоризненно добавил, понизив голос: - Ты зачем Ивашкину к беременным положила? У неё выкидыш, а они на сохранении. Она расстраивается, беременные расстраиваются. Это не дело. Переведи сейчас же.
  
  Лиза снова захлопала глазами. Беременные и неведомая Ивашкина расстраиваются? Его это действительно волнует?
  
  - Андрей Ильич, - заканючила Карина, нервно поправляя кокетливую белоснежную шапочку, - это ж три палаты перераспределять придётся!
  
  Завотделением поднял бровь и проронил только:
  
  - Перераспределяй.
  
  И поднялся со стула, кивнув Лизе:
  
  - Как устроитесь и поужинаете, Елизавета Павловна, зайдите ко мне в кабинет, я сегодня дежурный.
  
  Лиза машинально кивнула, проводила его ошарашенным взглядом и начала "устраиваться".
  
  Палата, куда её определила надувшаяся Карина, оказалась совершенно пустой, с четырьмя незанятыми кроватями и большим окном, за которым уже совсем стемнело. Но Лиза знала, что там, вдали, шумит и дышит море. Кровать она выбрала у самого окна, хотя догадывалась, что оттуда будет дуть. Третий этаж всё-таки, а ветра с моря неслись такие, что весь "женский" корпус на вершине горы будто слегка раскачивался.
  
  Как корабль в бурю.
  
  Лиза чувствовала себя не кораблём, но щепкой в бурю, когда послушно семенила по коридору вслед за Андреем Ильичом в смотровую. Этот день и без того стал для неё какой-то бесконечной постыдной пыткой: посторонние руки крутили и щупали её в таких местах, "куда солнце не заглядывает", - подумала она, вымучивая улыбку. Чувство юмора, похоже, к вечеру окончательно ей отказало. Но Андрей Ильич, словно ощущая её смятение и панику, всё время что-то рассудительно говорил и спрашивал, чтобы отвлечь от неприятностей осмотра.
  
  - Да, это миома, запущенная и разросшаяся, - подытожил он наконец, снимая перчатки. - Многоузловая, с центрипетальным ростом узла. Она спровоцировала нарушения цикла по типу метроррагии, обильные кровотечения и, как следствие, анемию,
  
  Лиза такие слова вообще впервые слышала. "Центрипетальный"! "Метроррагия!" По спине у не прошёл мороз.
  
  - Но это не... злокачественная опухоль? - дрогнувшим голосом уточнила она.
  
  - Миома - опухоль доброкачественная, - спокойно ответил доктор, - но мы для начала проведём биопсию. Гистологические анализы.
  
  Лиза шумно выдохнула, а Андрей Ильич вздохнул и покачал головой:
  
  - Елизавета Павловна, к гинекологу для профилактических осмотров надо обращаться регулярно, даже если вы считаете, что вам не на что жаловаться, а уж при таких явных нарушениях цикла вам давно следовало начать лечение.
  
  Голос его был укоризненным, глаза - усталыми. Он как будто и вправду... переживал за неё?
  
  - Ну да, я идиотка, - покаялась Лиза, торопливо влезая в принесённые Пашкой тапочки и старый, синий в горошек, халат. - Но вы понимаете... мы переезжали... и вообще, мне казалось, что это нормально... ну, кровит... у всех же кровит... у всех женщин, имею я в виду.
  
  Боже, какая чушь! От осознания собственной тупости она покраснела и даже вспотела. На месте доктора она бы уже смеялась над такой дуростью в голос. Но Андрей Ильич не засмеялся, а отрывисто проговорил, сосредоточенно глядя на неё:
  
  - Как вы питаетесь?
  
  Лиза ещё сильнее покраснела, сразу поняв, куда он клонит. Хотела было соврать, но, посмотрев в его тёмные внимательные глаза, честно ответила:
  
  - Наверное, не так чтобы очень хорошо. Денег не хватает. У меня сын. Подросток... и мы с ним одни. На переезд много денег ушло, приходится на всём экономить. Но у меня хорошая работа, всё наладится... и вообще, каша - это же здоровая пища, очень полезная. Как на диете... - договаривая это, она прямо кожей чуяла, что Андрею Ильичу очень хочется "возвести очи горе", как выражались в позапрошлом веке, и поспешно добавила: - А почему я задыхалась? Я думала, что плохо именно с сердцем... - она запнулась.
  
  - Анемия - это по-старому малокровие, - пояснил доктор, усаживаясь на стул и беря в руки Лизину пухлую карточку. - Концентрация гемоглобина в крови снижается, в вашем случае, к сожалению, очень резко. Красные кровяные тельца переносят кислород, его вам катастрофически не хватало, отсюда вся симптоматика, - он потёр ладонями лицо. - Извините. Устал.
  
  - Простите. Я пойду тогда, - покаянно произнесла Лиза и попятилась к двери смотровой. - Спасибо вам.
  
  - То есть схема лечения вас не волнует? - Андрей Ильич посмотрел на неё с любопытством и улыбнулся. - Вас волнует только то, что я устал? Интересная вы женщина, Елизавета Павловна.
  
  - Ну... я же не убегу никуда... - промямлила Лиза, снова вспыхнув до корней волос. - Завтра расскажете.
  
  - В общем, так, - решительно заключил доктор, подняв руку и оборвав Лизин лепет. - Вам необходимо восстановить уровень гемоглобина хотя бы до нижней границы нормы. Поэтому на днях мы проведём биопсию опухоли и в ожидании результата будем колоть вам препараты железа, капать глюкозу, витамины, в общем, всё, что нужно, чтобы укрепить вас и подготовить к операции. Я бы рекомендовал абдоминальную гистерэктомию. Это ампутация матки с сохранением её шейки и части придатков. В Европе такую операцию рекомендуют всем женщинам после сорока пяти. Вам тридцать семь, у вас сын-подросток. Вы планируете ещё беременеть?
  
  Всё это было как-то слишком для Лизы!
  
  - Нет, я не планирую... я не замужем... в разводе, и да, у меня уже есть сын, почти взрослый... - ответила она, еле-еле шевеля губами.
  
  Внимательно поглядев на неё, Андрей Ильич поднялся со стула:
  
  - Давайте я провожу вас в палату. Мы потом с вами всё обсудим.
  
  Лиза так устала, что даже не возражала, а покорно вышла вслед за ним из пахнущей дезинфекцией смотровой и заковыляла по коридору к своей палате. Она чуть было не прошла мимо, но доктор придержал её за локоть, направив к двери с номером "6".
  
  - Да, точно, - через силу улыбнулась Лиза. - Палата номер шесть, как у Чехова.
  
  - Любите Чехова? - внезапно поинтересовался Андрей Ильич.
  
  - Нет, - честно ответила Лиза, подумав. - Он... он недобрый. То есть... как писатель недобрый, не как человек. Я знаю, что он любил своих больных. Но он ни одного своего героя не любил. Такое всегда заметно, - выпалив это, она спохватилась и поспешно добавила: - Но это моё сугубо личное мнение.
  
  - Я не Чехов, я не обижусь, - хмыкнул Андрей Ильич, проходя вслед за ней в палату. - Вечер добрый, Маргарита.
  
  Только сейчас Лиза заметила, что вторая койка у окна, напротив её собственной, теперь тоже занята. На ней сидела высокая, худая, черноволосая девушка лет на десять моложе Лизы, в розовом пушистом халатике и таких же шлёпанцах, бездумно смотрела в тёмное окно и грызла семечки, доставая их из пакета, а в другой пакет ссыпая шелуху. Она нехотя повернула голову, глянув на вошедших почти враждебно. Её чёрные густые брови нахмурились, яркие губы поджались. Но всё равно она была очень красива какой-то ведьмачьей красотой. Как панночка у Гоголя, зачарованно подумала Лиза.
  
  - Угу, если он действительно добрый, - хмуро бросила она. - Я хочу выписаться. Надоело. Какой смысл мне тут валяться? Всё уже кончилось.
  
  - Подлечиться же надо, - спокойно возразил доктор, а девушка только фыркнула, вызывающе раздув ноздри, и снова отвернулась к окну.
  
  - Ивашкина, на укол, - просунулась в дверь голова Карины в белой шапочке, и девушка, покривившись, сползла с койки и направилась в коридор.
  
  - Я вам назначил капельницу с глюкозой и витаминами, - проводив её взглядом, сказал Лизе Андрей Ильич. - А завтра утром вам начнут колоть железо. Вы у нас быстренько станете Железным Дровосеком, не беспокойтесь.
  
  Лиза с трудом выдавила ответную улыбку.
  
  Ночью она никак не могла заснуть, вертелась и крутилась на своей кровати, которая, слава Богу, не скрипела. Всё думала о том, как там Пашка один. Она, конечно, успела трижды за вечер ему позвонить. И каждый раз он с необычайным для него терпением, ни разу не огрызнувшись, заверял её, что всё "окнорм", он сварил себе пельмени, деньги в Лермонтове нашёл и сделал уроки. Про абдоминальную гистерэктомию Лиза, конечно, рассказывать ему не стала. Только заверила, что всё хорошо, её активно лечат. Осторожно спросила про Ахмада и услышала, как Пашка засопел в трубку, но так же сдержанно отозвался: мол, ничего особенного, привёз, высадил и уехал.
  
  Ахмаду Лиза звонить не решилась. Впихнула в себя кусок привезённого им сыра с лавашем, запила гранатовым соком и послушно улеглась под капельницу, а потом - спать.
  
  Но не спалось. Хотя после такого сумасшедшего дня ей следовало упасть и дрыхнуть без задних ног.
  
  Соседка, Маргарита Ивашкина, "Ивашкина-с-выкидышем", о которой толковали на сестринском посту Карина и Андрей Ильич, допоздна сидела в холле у телевизора, а потом, не включая света и ни слова не говоря, вошла в палату, прошагала к своей кровати и тяжело улеглась. Лиза уткнулась носом в подушку и притворилась спящей.
  
  - Что тебе ставят? Диагноз какой? - вдруг раздался в темноте хрипловатый голос соседки, и Лиза, вздрогнув, подняла растрёпанную голову. Маргарита глядела прямо на неё блестевшими в темноте глазами. - Ты замужем? Меня, кстати, зовут Марго. Не могу спать. Ты в карты играешь?
  
  Лиза на миг ошеломлённо разинула рот, а потом подумала и отчиталась, как в школе на уроке:
  
  - Лиза Миронова. Я в разводе, у меня сын в десятом классе. Ставят миому... и операцию предлагают, гистерэктомию, - она обнаружила, что произнесла это жуткое слово совершенно без запинки. - В карты играла, когда-то... очень давно. В "подкидного".
  
  - Давай, иди сюда, сыграем, - распорядилась Марго, усаживаясь на постели и поджимая под себя босые ноги, как индианка. Нагнулась и ловко достала из тумбочки колоду карт. - Всё равно мы не спим. А могу погадать, хочешь? Я умею. У меня бабка вообще гадалкой была.
  
  Она откинула со лба чёрные вьющиеся волосы. Тусклый свет из окна падал ей на лицо сквозь тонкие шторы.
  
  - Не надо, - без раздумий отказалась Лиза. Она и вправду не хотела этого. Не хотела предопределённости. - Может, потом как-нибудь. Давай поиграем. А нас ругать не будут? Андрей Ильич...
  
  - А мы потихоньку. У меня на телефоне охрененный фонарь, светит прямо как рыбацкий у моего мужа, - заявила Марго, пододвигаясь на кровати, чтобы Лиза могла сесть.
  
  Они принялись резаться в "подкидного", как Лиза резалась когда-то в студенческой общаге - с азартом, страшным шёпотом обличая друг друга в мухлеже и то и дело прыская со смеху. Лиза рассказала Марго о своём переезде с севера, а та - что третий год пытается забеременеть, но ничего не получается. Ребёночка, с которым случился последний выкидыш, она за большие деньги зачала в краевой столице, в перинатальном центре, но опять неудачно.
  
  - А ведь до третьего месяца доносила, уже думала, всё обошлось... Столько бабла отвалили, - угрюмо объяснила она, уронив руку с картами на колени и уже не заботясь о том, что Лиза их видит. - А возни сколько, ты бы знала! Овуляция наступила, муж меня в охапку и в Краснодар на машине, через перевал, в центр этот... я там валяюсь с ногами растопыренными, как лягушка, а он в баночку дрочит, чтобы меня осеменили, как корову какую-то. И всё без толку. Без толку! - она выругалась крепким мужицким матом, не открывая зажмуренных глаз. - Меня свекруха из дому выгонит, бесплодную сучку. А всё потому, что я аборт сделала, дура, в шестнадцать лет. Лучше бы тогда и родила... - она глубоко вздохнула.
  
  Лиза робко погладила её по круглому плечу, а Марго лишь строптиво мотнула головой и через силу усмехнулась, распахнув мокрые глаза:
  
  - Ты мне в карты не зырь, хитренькая!
  
  - Я не зырю, - тоже вымучила улыбку Лиза.
  
  Чужая боль, чужая беда всегда обжигала её гораздо сильнее собственной, тем более, когда она ничем не могла помочь. Это было ужасней всего. Как тут поможешь? Она представила свою жизнь без Пашки и вздрогнула всем телом. Она хотела ещё спросить, что за дикие такие, патриархальные устои у свекрови Марго, и как ко всему этому относится её муж, но вовремя прикусила язык.
  
  Марго посмотрела ей в глаза, смешала карты и равнодушно бросила их обратно в тумбочку, резко её захлопнув, так, что Лиза снова вздрогнула.
  
  - Давай спать, - проронила Марго. - Карина в полседьмого поднимет со своими градусниками чёртовыми, Ильич же дежурит.
  
  Когда они уже улеглись, Марго окликнула Лизу:
  
  - Эй! Ты не сразу соглашайся на эту... ктомию ихнююю. Может, ты ещё детей захочешь, - она приподнялась на локте, её огромные глаза лихорадочно заблестели. - Ильич, конечно, хороший врач и вообще мужик хороший, он тут с каждой дурой носится, как с родной, так что ему не всё равно. Но, может, ты лучше в край съездишь с этой миомой или ещё куда. Проконсультируешься. А?
  
  - Я подумаю, - устало выдохнула Лиза.
  
  Она могла бы многое сказать. Например, что у неё нет денег на поездки и консультации, а ещё нет человека, от которого ей захотелось бы рожать детей. Что у неё уже есть Пашка, которому почти шестнадцать, что ей самой почти сорок. Сорок лет - бабий век. И что она почему-то безоговорочно поверила Андрею Ильичу и не хочет перепроверять его диагноз.
  
  Но у неё уже не было сил говорить это. Силы как-то сразу закончились.
  
  Она посмотрела на мобильник - почти час ночи, - зажала его в руке и наконец провалилась в сон.
  
  
  
   * *
  
  Бабье царство. Здесь было настоящее бабье царство, в котором, однако, правили исключительно мужчины. Кроме Андрея Ильича, заведующего отделением, - его иначе, как Ильич, никто не называл, - врачами здесь были Владимир Петрович, совсем ещё молодой, вчерашний интерн, именуемый "в народе" просто Володя, и Халид, "настоящий араб из Саудовской Аравии", как с гордостью доложила Лизе Марго. Халид выглядел как главный герой арабских же телесериалов. Положительный герой: кудрявая бородка, мечтательная улыбка и глаза с поволокой, как черносливины. "Бабы-дуры млеют", - с пренебрежительной усмешкой пояснила Марго.
  
  Бабы вправду млели. Но Лиза понимала, что женщины-пациентки тут вообще-то перестали быть бабами. Уязвлённые в самой своей сокровенной сути, растерявшиеся перед бедой и болью, они превращались в маленьких девочек, зачастую плаксивых и капризных. В девочек, которые с надеждой ждут отцовской помощи и защиты. Таких отцов в отделении, получается, было трое. Три богатыря.
  
  Ниже них на иерархической медицинской лестнице находись акушерки, тоже три. Пациентки звали их запросто: Пална, Вероничка и Софочка. Они управлялись и здесь, и на втором этаже, в родилке. А на первом этаже корпуса размещалась женская консультация. В общем, действительно сплошное бабье царство.
  
  Пашка, впервые сюда попав, оторопел, не зная, куда деваться от такого количества оглядывавших его с любопытством женщин. Лиза отвела его на площадку между этажами, и там они встали, облокотившись на подоконник, пока Лиза строго расспрашивала Пашку, как у него дела, продираясь сквозь его "да нормально всё" и "мать, ну ты чего?".
  
  - Ты только допоздна за компом не сиди, - повторяла Лиза снова и снова. - И завтракай как следует, а не чай с булкой. Кашу вари. Купи гречку в пакетиках или овсянку и вари. Слышишь?
  
  - Слышу, - пробубнил Пашка.
  
  - До ночи на репетициях не задерживайся, ты в десять вечера дома должен быть.
  
  Так называемый "Закон пятнадцать-тридцать девять" или "Двадцать два ноль-ноль, ваши дети дома?" рулил по всему краю, сопровождаясь милицейскими рейдами, заседаниями комиссий по делам несовершеннолетних и звонками родителям на работу.
  
  - Там Динка меня пасёт, ты что думаешь? - вдруг буркнул Пашка с досадой и гордостью. Глаза его полыхнули той же гордостью. И ещё - нежностью. - В восемь уже домой гонит, как детсадовца какого-то!
  
  Лиза мысленно от всей души пожелала девчонке счастья, здоровья и успехов в учёбе на долгие годы вперёд, а вслух осторожно сказала:
  
  - Как там у вас вообще дела... в группе?
  
  - В младшей ясельной, ага, - хмыкнул Пашка. - Нормально всё. К восьмому марта концерт готовим праздничный, лабаем в технаре. Для мамок. Ты же придёшь? - спросил он почти небрежно, но голос всё-таки дрогнул.
  
  - Приду, конечно, - проглотив непонятно откуда взявшийся комок в горле, пообещала Лиза. - Послушаю уже наконец.
  
  Она понятия не имела, где будет к восьмому марта... и будет ли вообще, если на то пошло. Если она решится на эту абдоминальную гистерэктомию. Если очнётся после наркоза. Если во время операции всё пойдёт как надо. Если, если, если...
  
  Она жадно глядела на Пашку, бессознательно теребя его за рукав ветровки, перебирая пальцы. Ей казалось, что он ещё сильнее вытянулся. Чёрные волосы сзади в короткий хвостик собрал. Вроде как даже похудел! Ест плохо!
  
  - Твой Ахмад, - внезапно выпалил Пашка, - мне велел... то есть сказал, чтобы я приходил в зоомагазин убирать за твоими животинами. Платить обещает.
  
  Лиза мгновенно догадалась, отчего Ахмад так велел. Он не мог просто так давать Пашке деньги, но хотел это делать. Она растрогалась и рассердилась одновременно.
  
  - И что же? - резко спросила она, вся подобравшись.
  
  - Вчера сходил, - лаконично отозвался Пашка. - Ворон прикольный.
  
  И умолк.
  
  - Па-ша! - простонала Лиза. - Ну почему из тебя всё клещами приходится тянуть!
  
  - После школы пошёл, - невозмутимо произнёс Пашка, начав улыбаться краем плотно сжатых губ, совсем как дед Павел, и Лиза против воли растаяла. - Убрал клетки и аквариумы почистил. Лаура эта твоя... тоже прикольная.
  
  Лиза поперхнулась. Это Лаура-то прикольная?! Как, интересно, Пашка сумел это выяснить, когда от неё, как, впрочем, и от него, путного ответа толком не добьёшься? Воистину, интроверт интроверта, как рыбак рыбака, видит издалека.
  
  - В общем, твой Ахмад дал мне пятихатку вперёд на эту неделю, и я ушёл, - закончил отчёт Пашка. - Ещё завтра пойду и в субботу. Получается три раза в неделю. Всё ок-норм. Кроль этот тоже... уматный такой, - теперь он улыбался во весь рот. - Носом шевелит.
  
  - Это Кузя, - объяснила Лиза. Она вдруг поняла, что ужасно соскучилась по всем своим пушистым и клювастым подопечным. Своим, как ей казалось, единственным друзьям тут, в чужом, незнакомом, хоть и не враждебном месте. Вздохнув, она добавила: - Там ещё котиков надо кормить помоечных.
  
  - Ахмад сам кормит, - хмыкнул Пашка, вновь переходя на телеграфный стиль общения. - Тебе, может, деньги нужны? Лекарства покупать какие-нибудь?
  
  - Всё по полису, - так же лаконично разъяснила Лиза и не соврала.
  
  - А это... - пробормотал Пашка, остро глянув на неё исподлобья, - врачам на лапу?
  
  При мысли о том, как она пытается дать на лапу Андрею Ильичу, Лиза даже хихикнула. Скорее уж он дал бы ей на лапу.
  
  Мимо них неспешно продефилировала Марго в своём пушистом розовом халатике, с любопытством осмотрела Пашку с головы до ног и сообщила вполголоса, цитируя бессмертных "Джентльменов удачи":
  
  - А в тюрьме сейчас ужин - макароны. То есть в столовке. Ты идёшь, Лиз?
  
  - Я точно пошёл, - фыркнул Пашка, неловко и крепко обнял Лизу и поскакал вниз по лестнице.
  
  - Хорошенький он у тебя, - объявила Марго, провожая его задумчивым и внимательным взглядом. - Красивый мужик растёт для кого-то. Глаза твои, а так... на отца похож, что ли?
  
  - На моего, - поправила её Лиза, торопливо поднимаясь по ступенькам. - На деда то есть.
  
  Ей и приятно, и странно было слышать такое про Пашку. Как-то даже стыдно. Какой мужик? Он же ещё ребёнок!
  
  - Так он один сейчас живёт? - не унималась догнавшая её Марго. - Не боишься, что друганов понаведёт полную хату? Или девок? М?
  
  - Не боюсь, - отрезала Лиза, быстро заворачивая в столовку, где приторно пахло пресловутыми макаронами и какао. - Он у меня ответственный.
  
  Марго только хмыкнула, беря со стойки голубой пластиковый поднос, но, видимо, решила не спорить.
  
  Почему-то раньше, пока Марго про это не ляпнула, Лиза вовсе не думала, что Пашка кого-то там "понаведёт". Да и сейчас она постаралась выбросить эти дурацкие мысли из головы. Кого бы он "навёл", Дину, что ли? Так та и не пойдёт, Лиза была в этом абсолютно уверена.
  
  Она спохватилась, что так и не сказала Пашке о назначенной на послезавтра биопсии. Но потом решила, что это и ни к чему. Незачем мальчишке вникать в эти бабьи дела. Полезет в Интернет, начитается всякой дребедени, картинок насмотрится, перепугается. А процедура, как заверил Лизу Андрей Ильич, была неопасной, хотя, наверное, болезненной.
  
  Но Лизе дали лёгкий наркоз, и она благополучно всё перенеспа. А когда её привезли обратно в палату, то обнаружилось, что третья койка, возле двери, теперь тоже занята. Там под капельницей лежала женщина - лет пятидесяти, как сперва показалось Лизе. Но потом, присмотревшись, она поняла, что женщина эта примерно её возраста, только очень измождённая, худая, с осунувшимся землистым лицом, на котором ярко светились большие карие глаза. Волосы её, аккуратно заплетённые в косу, были сильно тронуты сединой, но она их почему-то не красила.
  
  - Здравствуйте, - несмело поздоровалась Лиза, приподнявшись на койке. - Меня зовут Лиза.
  
  - Здравствуйте. А меня - Екатерина, - нараспев проговорила женщина. Голос у неё оказался неожиданно сильным и глубоким. - Очень приятно.
  
  Марго, валявшаяся на кровати с какой-то книжицей в руках, насупленная и мрачная, покосилась на Лизу и проворчала:
  
  - Как оклемаешься, давай сползаем в холл, там посидим.
  
  ...- Это баптистка. Или иеговистка, в общем, сектантка какая-то, - возбуждённым полушёпотом объяснила Лизе Марго, когда они наконец устроились в холле на глубоком диване. В отделении недавно сделали ремонт и поставили просторные диваны, будто принесённые сюда из какого-то сериала о красивой богатой жизни.
  
  - Откуда ты знаешь? - удивилась Лиза, с тревогой глядя на соседку. Марго, немного отошедшая от всего случившегося с нею, опять стала сама не своя.
  
  - Каринка рассказала, - буркнула Марго. - У неё уже девять детей, у этой сектантки. И пять выкидышей. Сейчас внематочная была. Ей всего-то тридцать пять. Вот кому-то Бог посылает...
  
  В голосе её прозвучала глубокая зависть. И одновременно нескрываемое злорадство. Гремучая смесь, хоть бомбы делай, сокрушённо подумала Лиза и погладила Марго по руке.
  
  - В её случае, - произнесла она как можно рассудительнее, - Бог как раз забрал, а не послал. И вообще, это нас не касается.
  
  Честно говоря, после биопсии она едва волочила ноги. Голова кружилась, в боку кололо, ещё её подташнивало. Хотелось лечь и не вставать до утра. Но она видела, что Марго не хочет возвращаться в палату, и героически сидела вместе с нею на диване за просмотром очередной серии бесконечной тягомотины "Всегда говори всегда". До тех пор, пока по коридору не прошла вторая медсестра, пожилая Любовь Ивановна, с назначенной Лизе капельницей.
  
  После отбоя в палату вдруг пришёл Андрей Ильич, который как раз дежурил. Лампа под потолком была уже выключена, и свет падал широкой полосой только из коридора. Лиза и Марго что-то невнятно пробубнили в ответ на вопрос завотделением о самочувствии и притихли на своих койках, притворяясь, что спят. А Ильич взял стул и присел возле постели "сектантки".
  
  - Екатерина Семёновна, - проговорил он тихо, склонившись над ней, - мы с вами не в первый раз заводим этот разговор - всё безрезультатно. Надо предохраняться. Вам или вашему супругу.
  
  - Бог благословляет нас детьми, и на всё его воля, - так же негромко и спокойно отозвалась женщина, а Лиза прямо-таки почувствовала, как напряглась на соседней койке Марго.
  
  Доктор быстро оглянулся на них и снова понизил голос:
  
  - Стенки матки у вас истончились, как папиросная бумага. Вы рискуете жизнью, Екатерина Семёновна. Рискуете оставить своих детей сиротами. В следующий раз "скорая" может не успеть доставить вас в больницу. Вы меня понимаете?
  
  - На всё воля Божия, - чисто и напевно повторила женщина, и Андрей Ильич вздохнул, поднимаясь со стула:
  
  - Хорошо, мы это с вами ещё обсудим. Но не здесь и не сейчас. Спокойной ночи.
  
  - Спокойной ночи, - откликнулась Екатерина со всей невозмутимостью, а Лиза обречённо подумала, что ночь спокойной не будет, и как в воду глядела. Едва за доктором закрылась дверь, как Марго подорвалась с койки и зашипела, как разъярённая кошка:
  
  - Воля Божия! Дуристика какая!
  
  Глаза её буквально засветились в темноте - тоже совсем по-кошачьи. Лиза рывком села на постели, не обращая внимания на боль в боку, но так и не успела ничего сказать.
  
  - Это моя жизнь, ведь так? - мягко произнесла Екатерина. - Бог и награждает, и испытывает равно каждого. Я не вынуждаю вас верить в это.
  
  Марго постояла и помолчала, прикусив губу. Лиза протянула руку, подёргала Марго за подол халатика, и та, раздражённо отмахнувшись, повернулась и бухнулась обратно на свою койку.
  
  - Вы небось самолично проповеди толкаете на своих собраниях? - проворчала она. - Столько красивых слов вместо того, чтобы просто послать меня... на три буквы.
  
  - Проповедей не толкаю и никого никуда не посылаю, - в голосе Екатерины явственно послышалась улыбка. - Что моё поведение с точки зрения Андрея Ильича неразумно, согласна. Но это его точка зрения, а моя... это моя.
  
  - Вы, наверное, учительница? - догадалась Лиза.
  
  - У меня педагогическое образование, - с прежним достоинством подтвердила новая соседка, а Марго пренебрежительно фыркнула, возясь на заскрипевшей койке:
  
  - У неё дома собственный класс!
  
  - Тоже верно, - Екатерина тихо рассмеялась, а Лиза не выдержала и горячо выпалила:
  
  - Вы как будто сто лет назад живёте! Я не говорю, что это плохо, - торопливо добавила она, - но как-то... странно. Двадцать первый век...
  
  - Стрёмно, а не странно, - отчеканила Марго и порывисто отвернулась к стене. - Давайте уже спать. Лизка, у тебя сегодня биопсия была.
  
  Лиза только вздохнула, тоже ныряя под одеяло.
  
  "Бог и награждает, и испытывает равно каждого"...
  
  
  
  * * *
  
  В ожидании результатов биопсии Лиза покорно приняла столько уколов в "пятую точку" и капельниц в вену, что уже точно начала ощущать себя не то Железным Человеком, не то Железным Дровосеком, как и обещал Андрей Ильич. Зато гемоглобин у неё поднялся до нормы и даже перекрыл её. Но она всё ещё не знала, решаться ли ей на предложенную завотделением радикальную операцию... и посоветоваться ей было совершенно не с кем. Не с Леонидом же, не с Пашкой и не с подругами, оставшимися в Таёжном. А что по этому поводу думает Марго, Лиза уже знала.
  
  Как-то они с Екатериной остались в палате одни, и та, сидя на своей кровати и внимательно глядя на Лизу, по обыкновению сдержанно и чётко проговорила:
  
  - Вы отчего-то нервничаете, Елизавета.
  
  Она всегда называла Лизу полным именем, а Марго - Маргаритой, на что та лишь досадливо отфыркивалась и закатывала глаза.
  
  Лиза, бесцельно перебиравшая в своей тумбочке принесённые Пашкой мелочи, удивлённо вскинула голову, покраснела... и вдруг начала выкладывать этой совершенно незнакомой, чужой и странной женщине всё про свою грядущую гистерэктомию, про развод и переезд. Она рассказывала это, перескакивая с одного на другое, сумбурно и бессвязно, сама это понимала.
  
  Екатерина терпеливо выслушала её до конца, молча, не прерывая и не переспрашивая, и потом долго сидела так же молча, глядя на свои руки, лежащие на коленях - бледные, с тонкими пальцами, безо всяких колец, как и у Лизы.
  
  Устав ждать, Лиза скороговоркой произнесла:
  
  - Извините, я тут наболтала... Конечно, вы считаете...
  
  Она хотела сказать: "Считаете, что всё должно идти, как идёт, как Богу угодно".
  
  Екатерина опять ничего на это не ответила, даже головой не качнула, а тихо спросила:
  
  - Есть ли риск перерождения опухоли? Я понимаю, что результатов биопсии ещё нет, но это всё равно сиюминутные результаты. Что в дальнейшем? Что говорят врачи?
  
  Лиза сглотнула и так же тихо ответила, глядя в её карие участливые глаза:
  
  - Моя мама умерла от рака. Должно быть, риск есть.
  
  - Тогда здесь нечего думать и обсуждать, - твёрдо заявила Екатерина, и Лиза даже ахнула. Такого ответа она никак не ожидала. Этого ей не говорил даже Андрей Ильич, очевидно, тоже в ожидании результатов биопсии. - У вас сын. Соглашайтесь на операцию.
  
  Её яркие глаза смотрели на Лизу сочувственно и строго. Как с иконы, подумала та, снова сглотнула и выдохнула:
  
  - Спасибо.
  
  - Не за что, я ведь ничего не сделала, - ровно произнесла Екатерина.
  
  Её выписали через несколько дней. Стоя у окна в коридоре, Лиза и Марго смотрели, как из подъехавшего "микрика" высыпала навстречу Екатерине целая орава детей разного возраста и кинулась её обнимать. А с водительского места степенно поднялся высокий бородач, наверняка её муж. Обнимать Екатерину он не стал, даже не коснулся её, только коротко поклонился. Та поклонилась в ответ.
  
  - Им автобус нужен настоящий, - проворчала Марго, и Лиза улыбнулась.
  
  Екатерина вдруг подняла повязанную платком голову и посмотрела прямо на них, будто знала, что они стоят у окна. Весь её "класс", радостно галдя и толкаясь, тем временем загрузился в "микрик", и... они уехали.
  
  А ещё через пару дней наконец пришли результаты Лизиной биопсии.
  
  - Чистые, - лаконично объявил Андрей Ильич, пригласив Лизу к себе в кабинет. - Что будем дальше делать, Елизавета Павловна?
  
  Лиза легко и без запинки произнесла сто раз обдуманное:
  
  - Гистерэктомию, Андрей Ильич.
  
  Доктор откинулся назад в своём кресле и протянул удивлённо и даже с некоторым облегчением:
  
  - А я собирался вас уговаривать. Что ж, это оптимальное... и самое разумное решение. Тогда начинаем готовить вас к операции.
  
  Лиза уверенно кивнула, хотя в груди у неё неприятно похолодело, а во рту сразу пересохло. Всё, что угодно, могло с ней случиться. Всё, что угодно! Она даже у себя в голове боялась озвучивать это "что угодно".
  
  - Всё будет хорошо, - твёрдо заверил Андрей Ильич, будто подслушав её мысли. Хотя чего там подслушивать, у Лизы всё наверняка на лице было написано. Она чувствовала, как лоб покрывается испариной, и кровь отливает от щёк.
  
  Раздался стук в дверь, в кабинет заглянула старшая медсестра Роза Львовна. Лиза, пользуясь этой заминкой, шёпотом извинилась и поспешно выскочила за порог. Она просто не могла сидеть на одном месте!
  
  Но ей всё равно пришлось присесть - в холле, потому что там её ждала не кто-нибудь, а Лаура.
  
  Лаура!
  
  Заметив её, Лиза сперва глазам своим не поверила. За всё это время Лаура ни разу не прищла навестить её и даже не звонила. Да у Лизы и в мыслях не было, что та будет ей звонить, а тем более навещать!
  
  Лаура напряжённо сидела на самом краешке дивана и из-под своей иссиня-чёрной чёлки косилась по сторонам. У её ног, затянутых в розовые лосины и высокие красные сапожки, стоял большой, туго набитый "икеевский" пакет. Ближайшая "Икеа" находилась в Краснодаре, и такие вот сине-жёлтые пакеты Пашка называл "мечтой мародёра".
  
  - Привет, что-то случилось? - выпалила Лиза, торопливо подходя к ней.
  
  Что могло случиться? Ахмад ей регулярно звонил, чтобы спросить: "Всё нормально?", на что Лиза бодро отвечала: "Да, всё хорошо", и после нескольких ничего не значащих слов они прощались. Не могла же Лиза живописать ему все подробности своего лечения! А от Пашки она так же регулярно получала краткие отчёты о происходящем в магазине: "Борисыч повадился у кроля морковку тырить... как, как... просовывает клюв через две решётки и тырит, клюв у него вон какой длиннющий!". Лиза смеялась, живо представляя себе ушлого Борис Борисыча с его огромным клювом и хитрыми глазками. Она по нему скучала.
  
  - Ничего не случилось, - негромко проговорила Лаура, подняв глаза, и Лиза присела рядом на диван. - Вот, принесла вам.
  
  Она придвинула пакет к ногам Лизы, та машинально заглянула в него и охнула:
  
  - Лаура! Ну, зачем?! Сок этот гранатовый Пашка литрами носит! - она, кстати, даже не спрашивая, знала, кто снабжает его этим соком. - Мне же колют железо! Я скоро к магнитам начну притягиваться, честное слово!
  
  Лаура вдруг звонко рассмеялась, и Лиза изумлённо замолчала - она так редко слышала её смех.
  
  - А у нас гранаты во дворе растут, - сказала Лаура. - И чурчхелу вот эту мы сами делаем, с фундуком и грецким орехом. И сыр, и лаваш. Моя мама и тётя Нонна, и тётя Лианна. Берите и не выёживайтесь.
  
  - Спасибо, - ошеломлённо поблагодарила Лиза.
  
  Чурчхелу - ореховые колбаски, сваренные в соку, она ужасно любила, но покупать её на базаре было слишком дорого. Надо бы Пашке оставить, озабоченно подумала она, но разве он возьмёт!
  
  - Спасибо, - уже твёрже повторила она и вздохнула. - Что там в магазине?
  
  - Ваш сын каждый день приходит мне помогать, - быстро отозвалась Лаура, снова искоса глянув на неё из-под своей воронёной чёлки. - Он... хороший.
  
  Лиза заморгала. Она решительно не знала, что на это ответить.
  
  - Ещё помойная кошка окотилась, - так же торопливо продолжала Лаура, глядя теперь на носки своих красных, в вычурной позолоте, сапожек. - Ахмад велел её с котятами к нам забрать, в подсобку. И договорился с "Зооняней", чтобы её потом там... ну, стерилизовали.
  
  "Зооняня" была ветеринарной клиникой неподалёку от их магазина.
  
  - Здорово! - искренне похвалила Лиза.
  
  - Как котята подрастут, мы их посадим в витрину и так всех и раздадим, - одним духом закончила Лаура. - Всё хорошо будет. У вас тоже будет всё хорошо, не волнуйтесь.
  
  - Я и не волнуюсь... - растерянно начала Лиза, уставившись на неё во все глаза.
  
  Но Лаура её не слушала.
  
  - За сына вашего тоже не волнуйтесь, - почти прошептала она. - Я... хотела вас спросить - можно, я буду приходить к вам домой иногда? Готовить ему что-нибудь. Я умею.
  
  - Господи, а почему ты меня спрашиваешь? - Лиза совершенно оторопела. Это не укладывалось у неё в голове. Лаура пришла к ней в больницу и спрашивает её разрешения на то, чтобы готовить еду для её сына!
  
  - Вы же его мать, - серьёзно ответила та, помедлила немного и добавила. - И он мне нравится.
  
  Её глаза блеснули смятением и вызовом.
  
  - Господи... - повторила Лиза в ещё большей растерянности. - Он же маленький ещё! И потом... у него же есть девушка!
  
  Прозвучало это абсолютно нелогично. Вот уж действительно: маленькие детки, маленькие бедки - вспомнила она бабулину присказку.
  
  - Я знаю, - ровным голосом откликнулась Лаура. - Мы же аккаунтами ВКонтакте обменялись... она ему там на стене пишет... и вообще он всё время про неё говорит. Но она не его девушка, он просто в неё влюблён. В общем, вы не против? Ну... чтобы я к вам домой иногда приходила?
  
  У Лизы просто голова пошла кругом. Она взяла и кивнула этой самой головой - вместо того, чтобы немедля запретить девчонке бегать за её сыном. За её пятнадцатилетним сыном! В её, Лизы, отсутствие! Но Лаура так по-честному спрашивала.
  
  - Я ему не скажу, что я приходила сюда, - с облегчением выпалила та, проворно вскакивая с дивана. - И вы не говорите, ладно? До свидания! Вы... поправляйтесь.
  
  Она резво зацокала к выходу из отделения каблучками своих моднючих сапожек, а Лиза всё так же оторопело проводила её глазами. Красивая!
  
  Но и Динка была не хуже.
  
  - Внуки у вас, Елизавета Павловна, будут загляденье, как ни крути, - проворчала Лиза себе под нос, тяжело поднимаясь и отправляясь в палату с "мечтой мародёра" в руках.
  
  Матери-ехидне предстояло стать бабкой-ехидной, и она горячо надеялась, что произойдёт это всё-таки не в самое ближайшее время.
  
  
  
  * * *
  
  Назначенный Андреем Ильичом день Лизиной операции наступил как-то очень уж стремительно. Вот прямо чересчур.
  
  Марго выписалась накануне этого дня. Да и то, она ведь достаточно долго пробыла в отделении, и муж её заждался... но Лиза как-то совсем приуныла.
  
  - Не падайте духом, поручик Голицын, - продекламировала Марго, крепко обнимая её в вестибюле корпуса, куда Лиза спустилась вместе с ней в лифте. - Я завтра приду, чтобы подать тебе стакан воды. И утку. То есть судно. Судно по правому борту! По местам стоять, с якоря сниматься!
  
  - Марго! - укорила Лиза и захохотала во всё горло.
  
  - А чего, мы на море или где? - важно осведомилась та и сама покатилась со смеху, вызвав недовольный взгляд бегущей мимо медсестры приёмного покоя. - В общем, я приду и принесу тебе индюшачьего бульона. Ты давай, жди.
  
  - Буду ждать, - пообещала Лиза, торопясь следом за ней на крыльцо и зябко запахивая халат. Муж Марго уже спешил им навстречу от своей вишнёвой "камрюхи", как Марго её называла. Он вовсе не выглядел таким уж патриархом и домостроевцем, который будет гнать жену вон за отсутствие детей. По крайней мере, сейчас он широко и счастливо ей улыбался. Подхватил Марго и даже кверху подкинул, как маленькую. Та отбивалась и вновь хохотала.
  
  Лиза посмотрела-посмотрела на них и медленно пошла назад в отделение. Она не знала, что ей делать до следующего утра. До утра операции. Вечер обещал быть отнюдь не томным, а наоборот, нескончаемым и нервным.
  
  Она уныло побродила по отделению, из которого, как назло, выписали почти всех "старожилов", попавших сюда одновременно с нею. А новичков было мало, и Лиза не успела познакомиться ни с кем из них. Даже её палата опустела.
  
  Наткнувшись на неё возле телевизора в холле, Андрей Ильич озабоченно остановился:
  
  - Переживаете? Мы же с вами всё обговорили. Может, успокоительных?
  
  - Нет, не переживаю, - бойко соврала Лиза. - И успокоительных никаких не надо. Чего мне беспокоиться, вы же оперируете.
  
  - Это была тонкая лесть? - поинтересовался Ильич, явно довольный, и испарился, потому что в его в кабинете раззвонился телефон.
  
  - Совсем не лесть! - крикнула Лиза ему вслед, немного развеселившись.
  
  Но потом она опять приуныла, потому что позвонила Леониду.
  
  - Лёнь, - бодро проговорила она в трубку. - Привет.
  
  - Ты ещё на работе? - рассеянно спросил Леонид и тут же спохватился. - Ах, да, ты же в больнице.
  
  Лиза остро пожалела, что этот рассеянный с улицы Бассейной не находится в пределах её досягаемости - она бы ему в волосы вцепилась, честное слово. На работе ли она!
  
  - Вот именно, - ледяным голосом подтвердила она. - Я ещё в больнице, и у меня завтра операция. Я же тебе говорила. Звоню просто, чтобы напомнить.
  
  - Что, уже? Так скоро? Зачем ты согласилась? - сразу завёлся Леонид. - Что там за врачи, в вашей дыре? Я тебе сто раз говорил - возвращайтесь обратно! Там, на ваших Югах долбаных, у всех дипломы купленные!
  
  Лиза терпеливо вздохнула. Он всё-таки волновался за неё. Как умел.
  
  - Всё будет в порядке, здесь отличные врачи, - скороговоркой произнесла она. - И за Пашкой есть кому присмотреть. С моей работы, - она не стала уточнять, кто именно присматривает за Пашкой. - Я тебе позвоню сразу... ну как только смогу вообще звонить.
  
  - Это у тебя от смены климата, - продолжал бурчать Леонид. Что-то хлопнуло, и Лиза догадалась, что он выходил на балкон - курить, ну и чтобы Оксана, новая жена, не слышала, как он беседует с "бывшей". - Нечего было уезжать.
  
  - Как там у вас погода? - торопливо сменила тему Лиза.
  
  - Какая зимой может быть погода, - буркнул Леонид. - Минус тридцать два. Сопли мёрзнут. Ты небось и забыла уже, как это бывает.
  
  - Нет, - помедлив, ответила Лиза. - Не забыла.
  
  Как она могла забыть? Это была её родина, она выросла на этой ледяной земле, на вечной мерзлоте, там остались могилы её родителей, там она впервые влюбилась, там родила Пашку.
  
  А потом с кровью и корнями вырвала себя из той земли и пересадила в другую. Тёплую, южную. Сама себе садовник. Себе и Пашке.
  
  Будет ли он здесь счастлив? Приживётся ли?
  
  - Пока, Лёнь, - быстро попрощалась она и шмыгнула носом.
  
  Пашка пришёл к ней после сончаса, во время которого Лиза тихо лежала в пустой палате, глядя в идеально белый и ровный потолок, на котором после ремонта даже трещин не замечалось - не из чего было мысленно рисовать коней, принцесс и динозавров, как Лиза любила делать в детстве.
  
  Когда Пашка позвонил и чуть запыхавшимся голосом доложил, что уже идёт, она даже подскочила. Сердце заколотилось. Превратившись в Железного Дровосека, Лиза уже успела забыть, как оно колотится. Ей нельзя было пугать Пашку своим нервяком, липнуть к нему и толкать завещательные сентенции типа: "Учиться, учиться и учиться".
  
  Но Пашка был не из тех, кто стал бы слушать завещательные сентенции.
  
  - Твой доктор тут? - деловито осведомился он, сунув Лизе в руки пакет с "Дошираком" и соком "Добрый". - Пойду с ним поговорю, чего тебе завтра принести, чего можно, чего нельзя... и вообще. А ты сиди. Ему точно не надо на лапу давать?
  
  - Паша! - простонала Лиза и нервно прыснула, потому что Ильич как раз показался из-за угла коридора. Постоял - большой, кряжистый, как медведь, в своём зелёном халате и шапочке, покачался с пятки на носок, с любопытством рассматривая хихикающую Лизу и насупленного Пашку. И сообщил:
  
  - Мне не надо ничего давать на лапу, молодой человек. Пойдёмте ко мне в кабинет, я вас проинформирую обо всём, что вы хотите узнать.
  
  - Андрей Ильич! - перепугалась Лиза, но Ильич только подмигнул ей, пропуская Пашку вперёд.
  
  Из кабинета Пашка вывалился довольный, успокоенный и на прощание серьёзно пожал протянутую Ильичом руку. Лапу, на которую ничего не надо было давать, с нежностью подумала Лиза. Она вдруг сама почувствовала себя девочкой, которую защищают мужчины, и к глазам подкатило что-то горячее. Слёзы, конечно.
  
  Пашке явно пора было уходить, пока она тут совсем не раскисла. Лиза крепко обняла его, и они так постояли, прильнув друг к другу прямо посреди коридора. Всё равно никто не видел - Ильич уже ушёл, Карина где-то бегала с капельницей, остальные пациентки тихо отлёживались в палатах.
  
  - Я позвоню, - привычно пообещала Лиза, разжимая объятия.
  
  - Я приду, - так же привычно пообещал Пашка, нехотя отстраняясь.
  
  И ушёл. А Лиза подбежала к окну, из которого был виден больничный двор в сгущавшейся темноте, Пашкина худая спина и лохматая макушка. Он остановился, повернулся и помахал ей. Вот так вот: взял и помахал, как маленький, и не постеснялся.
  
  Вытирая мокрые глаза, Лиза вернулась в палату. Ужин ей сегодня вообще не светил, как и любая еда - за двенадцать часов до операции - так что принесённый Пашкой пакет с "Дошираком", виноградным соком "Добрый" и яблоками она аккуратно поставила в тумбочку. Ей предстояло вернуться в эту же палату, а не в реанимацию, как она изо всех сил надеялась.
  
  Тут раздался звонок мобильника. Мариам Бислановна - значилось на экранчике. Что-то понадобилось Пашкиной классной, и Лиза испугалась. Ничего хорошего от её звонков она не ждала.
  
  - Здравствуйте, я слушаю, - напряжённо проговорила она и обтёрла о подол своего синего халатика вспотевшую ладонь. - Что такое?
  
  - Я совершенно случайно узнала, что вы в больнице, Елизавета Павловна, - отозвалась Мариам Бислановна так же напряжённо. - Почему вы не позвонили мне, не поставили в известность? Как я понимаю, ваш несовершеннолетний сын находится дома совершенно один.
  
  - Он не Макколей Калкин, - зачем-то бухнула Лиза. - Он отлично справляется, и за ним присматривают... коллеги с моей работы. Вообще меня скоро выписывают. Спасибо.
  
  Классная руководительница помолчала, а потом сказала тихо и как-то грустно:
  
  - Вы не доверяете мне, Елизавета Павловна. Я же не враг вам и Паше. Я хочу, чтобы у него всё было хорошо. Я его учитель, я за него отвечаю. Как и весь наш педколлектив.
  
  - Да... да, конечно, я понимаю, - выдохнула Лиза, садясь на кровать. - Вы, пожалуйста, не беспокойтесь. Спасибо, - повторила она.
  
  У неё так и не повернулся язык сообщить, что назавтра ей предстоит операция. С неизвестным пока исходом, несмотря на все оптимистические заверения Андрея Ильича и на то, что такую операцию рекомендуют в Европе всем женщинам после сорока пяти.
  
  Лиза опустила телефон в карман халата, потрогала свой живот, которому назавтра предстояло быть располосованным. Вполне себе подтянутый живот, без лишних отложений, бедняжка.
  
  Она решила выйти в холл к телевизору, чтобы не болтаться тут таким вот цветком в проруби, но тут телефон у неё в кармане снова зазвонил. "Просто как в Смольном", - подумала она. Хотя это мог быть Пашка!
  
  Но это оказался Ахмад.
  
  
  
  * * *
  
  Он сразу же объявил Лизе: "Я поднимусь к вам наверх, в вестибюле вам холодно будет". И теперь сидел рядом с нею на диване в холле, не обращая никакого внимания на то, что спешившие мимо на ужин обитательницы отделения окидывали его изучающими и заинтересованными взглядами. Высокий, широкоплечий, в кожаной куртке, с седыми висками, отчаянно похожий на героя Лизиного отрочества комиссара Каттани. И на лермонтовского черкеса.
  
  - Вы почему мне ничего не сказали про операцию? - вдруг сердито осведомился комиссар Каттани, он же лермонтовский черкес. - И ваш сын ни слова не сказал! - в его голосе отчётливо прозвучал акцент, он волновался. - Я от Лауры узнал.
  
  - Зачем вам это... - промямлила Лиза, вспыхнув. - Вы и так... столько для меня делаете.
  
  - Ничего я не делаю, - отрезал Ахмад, сдвинув брови. - Вы всё равно не позволили бы мне делать для вас то, что нужно... что я действительно хочу делать.
  
  - В каком смысле? - пролепетала Лиза, уставившись на него.
  
  - А вы считаете, что я недостоин знать про вас ничего важного, - запальчиво продолжал Ахмад, не слушая её лепета. - Ничто важное. Или нечто... - он запнулся и досадливо махнул рукой. - В общем, недостоин.
  
  - Да что вы такое городите! - воскликнула Лиза возмущённо. Ей уже было всё равно, что на них все смотрят и могут услышать.
  
  - Понятно, что я вам никто... и вы не хотите, чтобы я был... ну, кем-то, - закончил Ахмад бесцветным голосом, уже не глядя на неё, и Лиза онемела. Она могла только беспомощно хлопать глазами, как старая "гэдээровская" кукла из её детства.
  
  - Что вы имеете в виду? - наконец прошептала она и затаила дыхание, а Ахмад посмотрел прямо на неё.
  
  - Я хочу знать обо всём, что с вами происходит... и заботиться о вас, - ответил он так тихо, что Лиза едва могла разобрать эти умопомрачительные во всех смыслах слова. - Но вы мне этого не позволите... хотя бы потому, что я женат.
  
  "Будет к тебе приставать, а у самого жена в ауле..." - промелькнули вдруг в голове у Лизы давнишние Пашкины слова, и она выпалила похолодевшими, задрожавшими губами:
  
  - В ауле?
  
  - Что? - не понял Ахмад.
  
  - Жена в ауле? - звенящим голосом спросила Лиза, вздёрнув подбородок.
  
  - Нет... - растерялся тот. - В каком ауле? В Нальчике. У меня сын там учится. На втором курсе, в сельскохозяйственном.
  
  - И больше детей нет? - Лиза сама чувствовала, как вибрирует её голос от обиды, гнева и напряжения. Хотя, казалось бы, на что ей было обижаться или сердиться? Только на собственную глупость. Напридумывала себе! Комиссар Каттани! Лермонтовский черкес! Вот уж поистине все бабы - дуры.
  
  Да какое право она вообще имела... воображать! Или винить Ахмада - в конце концов, он был просто её работодателем... и он вовсе к ней не приставал!
  
  "Это-то тебя и задевает", - констатировал какой-то ехидный голосок у неё в голове, должно быть пресловутый внутренний голос.
  
  - Я не живу с женой два года, - с силой произнёс Ахмад, не спуская с Лизы тёмных глаз. - И не собираюсь. Я оплачиваю обучение сына, содержу жену. И всё.
  
  - Почему? - выпалила Лиза совершенно бестактно. Это тоже было не её дело, как безнадёжно повторила она себе.
  
  Ахмад пожал плечами и бесстрастно пояснил:
  
  - Нас поженили родственники, когда мы только школу закончили. Мы были сговорены. У нас так принято, знаете ли. Два года назад я уехал сюда и с тех пор живу один. Купил дом сёстрам и тоже перевёз их сюда.
  
  "Мама, тётя Нонна и тётя Лианна", - на сей раз Лиза вспомнила слова Лауры.
  
  - Вы мне позволите... заботиться о вас хоть немного, Лиза? - его голос потерял всякую бесстрастность, когда он, чуть передохнув, закончил коротко: - Вы мне просто очень нравитесь.
  
  Сердце у Лизы запрыгало быстро-быстро, как детский мяч.
  
  - Я не знаю... - полушёпотом отозвалась она, не смея больше смотреть на него. Лицо у неё пылало, ладони повлажнели, ей казалось, что всё отделение глазеет на неё и Ахмада. - Не знаю, что вам ответить.
  
  - Так вы подумайте, - почти весело заявил вдруг Ахмад, порывисто поднимаясь с места. Лиза вскинула на него смятенный взгляд - на его твёрдых губах и в самом деле появилась улыбка. - Вы не прогнали меня.
  
  "Потому что дура", - хотела объяснить Лиза, но поняла, что и сама улыбается. Боже, она и вправду улыбалась!
  
  - У вас очень хороший сын, - произнёс Ахмад, поворачиваясь к выходу из отделения. - Вы... отдыхайте и ничего не бойтесь.
  
  - Я и не боюсь! - крикнула Лиза ему вслед и тоже вскочила, хотя Ахмад уже исчез за дверью. Ей хотелось запеть. Запрыгать. Или, может быть, заплакать. О чём она совершенно не думала, так это о предстоящей операции.
  
  - Девочки! - весело выпалила она двум только что поступившим сюда девчонкам, которые растерянно застыли возле поста Карины, и самой Карине. - Мне сегодня нельзя ужинать. Вот! - и она подняла пакет, который, конечно же, оставил Ахмад. - Налетайте! За моё здоровье!
  
  
  
  * * *
  
  Лиза думала, что этой ночью ей вовсе не удастся заснуть. И не из-за страха перед операцией, а из-за мыслей об Ахмаде. И о Пашке. И о Леониде. От воспоминаний о том, как всё было у них с Леонидом... и чем закончилось. Она ведь тоже вышла за него замуж едва ли не после школы, и что?
  
  Перебирая мысленно эти воспоминания, она, тем не менее, незаметно для себя всё-таки задремала. И проснулась не от чего-нибудь, а от галдежа в коридоре - от такого отчаянного женского гвалта, словно там наступил конец света. Лиза рывком села на постели, а потом вскочила, сунула ноги в тапочки, накинула халат и вылетела из палаты.
  
  В коридоре действительно царил Апокалипсис. Вернее, цыганский табор. А ещё вернее, с десяток цыганок в цветастых шалях и юбках, все дочерна загорелые и золотозубые, воинственно наступали на застывшего возле сестринского поста Володю. То есть на молодого доктора Владимира Петровича, недавнего интерна. Судя по тому, как шевелились его губы, Володя что-то говорил, но его слова тонули в гвалте цыганок.
  
  "Кто только их сюда впустил?" - ошарашенно подумала Лиза, замерев у дверного косяка. Из некоторых палат тоже робко высовывались девчонки. А Карины так вообще нигде не было видно. Улепетнула, трусиха.
  
  - Ту ман шунэса? - подбоченясь, выступила вперёд, к самому столу доктора, одна из цыганок, видно, старшая. Полнотелая, но статная, со связкой бус, лежавшей на пышной груди. Она подтолкнула вперёд смуглую тоненькую девчушку, цепко держа её за плечо. - Мы заплатим. Заплатим за эту справку.
  
  - Вы не понимаете! - нервно поправив очки, заявил Володя. - Я же должен осмотреть вашу... э-э-э... невесту, прежде чем выдать такую справку. И вообще, приходите утром, женская консультация на первом этаже.
  
  - Да нам не утром, нам сейчас надо! Свадьба у неё, доктор! А этот мутыр, ссыкун, жених её, - цыганка пренебрежительно скривила яркие губы, - говорит, что Мирела наша нечестная, порченая, что он видел, как она с другим гуляла. Давай ей справку!
  
  - Но я должен осмотреть... - снова запротестовал Володя, но его протест потонул в новом шквале яростных выкриков.
  
  - Я сейчас милицию вызову! - пронзительно заверещала Карина, высунувшись из ординаторской, и тут же исчезла, едва старшая цыганка повернулась к ней и гаркнула:
  
  - Прокляну!
  
  Лиза посмотрела на съёжившуюся девчонку. Её смуглые щёки стали свинцово-серыми, их заливала бледность, громадные чёрные глаза обречённо уставились в пол. Свадьба? Жених посчитал её порченой? То есть недевственной, что ли? Наверное, для цыган это важно, бессвязно подумала Лиза.
  
  - А ну-ка, бэш чаворо! - скомандовала она во весь голос, как старшина на плацу, сама себе поражаясь. И пользуясь тем, что обалдевшие от неожиданности цыганки на миг примолкли, крикнула уже Володе: - Владимир Петрович! Зачем вы мучаете девочку? Вы что, не видите, на ней лица нет! Она же не виновата, что у них обычаи такие! Дайте вы ей эту несчастную справку!
  
  Она даже закашлялась и умолкла, тяжело переводя дыхание.
  
  Все в коридоре уставились на неё: цыганки, пациентки, Карина... Володя тоже изумлённо посмотрел на неё и даже очки снял.
  
  - Вы так считаете? - растерянно спросил он, и Лиза требовательно кивнула. Цыганки снова загалдели, как стая пестро разодетых ворон, а девчонка взглянула на Лизу благодарно своими чёрными глазами, которые казались ещё больше из-за переполнявших их слёз.
  
  Пока Володя старательно писал свою справку и искал печать, цыганки всё равно галдели, но уже потише, обступив плотным кольцом его стол. А Лиза так и стояла возле своей двери, прислонившись к косяку. "Просто Кустурица какой-то", - устало подумала она.
  
  Внимательно прочитав Володину справку, старшая цыганка бережно её сложила и спрятала куда-то за пазуху. Потом попыталась сунуть Володе пачку купюр, но тот возмущённо отпрыгнул и даже заложил руки за спину. Тогда она просто оставила деньги на Каринином столе и степенно пошла прочь, подметая юбками линолеум и ведя за собой девчонку. Но, проходя мимо Лизы, вдруг остановилась.
  
  Лиза робко посмотрела в её лицо, тёмное, обветренное, будто прокалённое солнцем.
  
  - Ты где слышала про "бэш чаворо"? - резко спросила цыганка, сверля её пронзительным глубоким взглядом, похожим на взор хищной птицы.
  
  - В фильме про Будулая, - честно призналась Лиза, и все цыганки, тут же обступившие их, так и зашлись хохотом, раскачиваясь и хлопая себя руками по бёдрам. Засмеялась и Лиза, не удержавшись, а старшая цыганка, оборвав смех, назидательно произнесла:
  
  - Это парню говорилось, поняла? Чаворо - парень. А мы не парни.
  
  Остальные снова зафыркали, подталкивая друг друга локтями и с любопытством уставившись на Лизу.
  
  - Извините, - пробормотала та, а старшая выпустила плечо девчонки Мирелы и подтолкнула её к своим товаркам, властно указав всем на выход:
  
  - Джадад кхэр!
  
  Она опять повернулась к Лизе, так же властно подтолкнув её в палату:
  
  - Ну-ка, зайди, красавица.
  
  Лиза повиновалась так послушно, словно цыганка имела право ею командовать или заходить в её палату... и Володя с Кариной тоже ничем не возразили.
  
  - Садись, - распорядилась цыганка, и сама уселась у стола на шаткий табурет. - Дай сюда руку, всё скажу, что было, что есть, что будет, чем сердце успокоится. Ты нам помогла, так что скажу правду, - она усмехнулась и крепко взяла Лизу за запястье шершавыми грубыми пальцами. Внимательно всмотрелась в раскрытую ладонь.
  
  - У меня завтра операция, - вдруг прошептала Лиза, и цыганка вскинула свои пронзительные глаза к её лицу, должно быть, побледневшему. Провела пальцем по ладони.
  
  - Жить долго будешь, - проговорила она низким глубоким голосом, и Лиза так и замерла. - Не всегда спокойно. Суматоху вижу. Казённый дом вижу. Дорогу вижу. Мужчину вижу. Мужчина всегда рядом.
  
  - У меня сын... - выдохнула Лиза.
  
  Цыганка только отмахнулась:
  
  - Сын - это сын. А то мужчина. От него и суматоха будет. И слёзы. Много слёз. Но и радость от него.
  
  Она выпустила Лизину руку и проворно встала с табурета. Уверенно заключила:
  
  - Счастливая будешь.
  
  И исчезла за дверью так же молниеносно, как появилась, Лиза глазом моргнуть не успела. На неё вдруг навалилась такая усталость, что она едва доковыляла до двери, чтобы выключить свет. А потом - до постели, на которую и упала, даже халата не сняв.
  
  Ей снилось поле. Почему-то не море, хотя это было так естественно - видеть его во сне, когда оно дышало ветром вон там, за окном, дышало размеренно и гулко. Зато бесконечное золотое поле - рожь и почему-то ромашки - ей приснилось. Она брела по этому полю в какой-то белой и длинной, до пят, сорочке, босая. Стерня колола ей ноги. И солнце пекло голову, горячее полуденное солнце. Она была совершенно одна, и от этого становилось страшно и неуютно, сердце замирало в груди. Лиза всё оглядывалась и оглядывалась по сторонам, пока чьи-то пальцы не схватили её за руку.
  
  Она вздрогнула и увидела, что это цыганская девчонка, Мирела, тянет её за собой, ни слова не говоря, тянет всё сильнее, и Лиза поспешила за нею, не обращая внимания на колкую стерню под ногами. Она как-то сразу успокоилась и увидела, что на другом краю поля стоят и смотрят на неё Пашка и Ахмад. И Марго. И Лаура. И Екатерина. И Мариам Бислановна. И Леонид.
  
  Они все стояли и нетерпеливо махали руками, подзывая Лизу. А Пашка что-то закричал.
  
  Она даже помнила, что, открывая глаза, но тут же позабыла. Когда спустя почти пять часов очнулась от наркоза на своей кровати, не вспомнила тоже.
  
  Марго сидела рядом с койкой на табурете и смотрела на Лизу с тревогой.
  
  - Попить дай... - сипло прошептала Лиза, проводя языком по сухим и даже шершавым губам. - И телефон. Пашке... позвонить.
  
  - Да я сама позвоню! - заворчала Марго, дав ей напиться, но Лиза упрямо мотнула головой. Она хотела слышать Пашку. Сейчас же. Немедленно. - Вредина. Вот, держи.
  
  - Мам! - возбуждённо крикнул Пашка прямо ей в ухо, едва она прохрипела, что всё в порядке. - Мам, я всё хотел тебе сказать...
  
  И тут Лиза наконец вспомнила, что он кричал ей там, во сне, когда ждал её на другом конце поля.
  
  - Ты с ума сошёл, - проговорила она, чуть отдышавшись. - Щенка он нашёл! Алабая! Ты бы ещё слона нашёл! Они же здоровенные вырастают, алабаи эти.
  
  Пашка замолк, как будто его выключили.
  
  - А ты откуда узнала? - наконец пробормотал он срывающимся голосом. - Я же Лаурке запретил рассказывать!
  
  - Вангую, - важно сказала Лиза, засмеялась, сморщилась и схватилась за перебинтованный живот. - Единственно, не вангую, как и где ты его нашёл.
  
  - Её! - сообщил Пашка торжествующе. - Это девчонка, я её Белкой назвал, потому что она такая... блонда! - он уже и сам хохотал и трещал вопреки обыкновению будто сорока, обрадовавшись, что жива ещё его старушка. - Я домой из технаря шёл, а она вдоль обочины бежала. Хромала. Я подумал, что её машиной сшибло. И домой её потащил, прямо на руках. Тяжеленная она, хоть и щенок, еле допёр. Я ей в коридоре коврик постелил, а ест она всё-всё. Я её в "Зооняню" водил, там ей прививки поставили и сказали, что она в порядке... Я тебе фотки пришлю... ты её полюбишь, мам! Мам? Ты чего там... бормочешь?
  
  Голос его опять стал растерянным.
  
  - Но в искушеньях долгой кары... перетерпев судеб удары, окрепла Русь, - прошептала Лиза, закрывая глаза. Телефон выскальзывал у неё из руки, но она всё-таки договорила: - Так тяжкий млат, дробя стекло, куёт булат. Мы с тобой, получается, этот самый булат и есть, Паш. Мы акклиматизировались.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"