Луковкин Вячеслав Алексеевич
Возлюби ближнего своего

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В воинскую часть своего назначения он приехал весной. На исходе был второй год войны. Его звали Иван Иванов, а проще - Ванюшка. Хоть он и сердился, когда его так величали. Но ему это больше подходило так как молод он был для войны и для смерти непозволительно.
  В воинскую часть своего назначения он приехал весной. На исходе был второй год войны. Его звали Иван Иванов, а проще - Ванюшка. Хоть он и сердился, когда его так величали. Но ему это больше подходило так как молод он был для войны и для смерти непозволительно. Ему было 19 лет, но на вид и того меньше. Короткие русые волосы у него на затылке топорщились, заставляя краснеть перед взрослыми. Особенно перед товарищем, который был старше его. Слегка тронутое весенним загаром лицо его было нежное, как у девушки, глаза зелёные, чуточку прикрытые с внешних углов под бровными опухолями. Они у него, как когда-то и у Пети Ростова в романе Л. Толстого "Война и мир", постоянно излучали какое-то детское умиление и любовь ко всему.
  
  Не таков был товарищ его. Ванюшка подружился с ним в части. В первый же день как приехал. Парня этого звали Жека, Женька, но Ванюшка говорил ему Евгений и обязательно "вы". Он был смугл, тощ как борзая и вечно хотел есть. Ему было 25 лет, но по манере держаться на людях вполне мог бы сойти за 30-летнего. Видать, чем-то он понравился Ванюшке. Было очень интересно наблюдать эту его привязанность. Беленький, розовенький и чистенький Ванюшка, стараясь услужить Евгению, буквально по пятам ходил за ним. Неделю назад во время отступления, Ванюшка чуть было ни потерял автомат. Он уронил его в болото. И вот стоял он тогда у края болота этого, смотрел туда, куда упал автомат, и, беспомощно улыбаясь, говорил самому себе Farewell to Arms*! Из-за случившегося у него могли быть большие неприятности. Он это понимал. Но, не зная, что ему теперь делать, он, подбадривая себя, пытался шутить. Потом полез было в воду, но его опередил Евгений.
  
  - Ты, чо, пацан! Остынь! Пожалей свои лапори! - и полез в воду.
  Он сразу же оказался в воде по пояс.
  
  - Наберут же, мля, всяких! - зло ворчал он, шаря ногами по дну болотца.
  
  - Меня взяли, чтоб я при штабе был. Это я сам попросился на передовую, - виновато объяснял ему Ванюшка.
  
  - Ну и зачем тебе все это? На, вот, держи, - говорил Евгений, вылезая на сушу и отдавая ему автомат
  
  - Но как же! - удивился Ванюшка. - Я что, всю войну буду бумажками в штабе Родину защищать? Вон, Павлику Морозову вообще 14 лет было, а ему теперь памятник!..
  
  И тогда Евгений странно как-то так посмотрел на Ванюшку и криво усмехнулся. Евгений как бы не находил в нем ничего похожего на защитника. Ванюшке стало не ловко как-то и стыдно. Это потом только он понял, что имел в виду Евгений, усмехаясь на его слова о защите Родины.
  
  - Ладно, - сказал он сейчас, смущаясь. - Спасибо.
  
  - "Спасибо" в рот не положишь! - ответил Евгений, отжимая полы своей шинели. Из рваных бутс вода у него сама вытекала. - Отдашь потом свой табачок мне. Да и положенные тебе сто грамм будут теперь моими. Понял?
  
  - Ой, да, конечно!
  
  От того, что он может быть чем-то полезен для Евгения, Ванюшка словно ожил и стал считать Евгения своим другом.
  
  Вообще-то мобилизации на фронт он мог бы и избежать. Знакомый предлагал его матери такую возможность, но Ванюшка воспротивился. И не смотря на крики матери своей и слезы ее. Вообще-то он очень любил ее и понимал. Старалась она оградить его в этой жизни ото всего травмирующего его. Вот так и жил он на гражданке.
  
  И вот теперь он здесь, на фронте, и все здесь ой как не так, как там дома. Евгений на следующий же день доходчиво объяснил ему что к чему да как все это там было с этим Павликом Морозовым.
  
  - Пацан этот, видать ссучился и настучал на батю своего, который для него же старался, чтоб тот с голоду не подох, - сказал он ему как бы между прочим. И Ванюшка от этих его слов как онемел. Не знал, что отвечать.
  
  Трудно ему было в первые месяцы на фронте, и трудно ему было теперь представить даже, что есть где-то там, где его мать. Во время разговора с Евгением он вдруг вспомнил, как до войны еще читал роман А. Платонов "Чевенгур", который в машинописном варианте со всякими страшными предостережениям дал ему один из знакомых матери его.
  
   "Через четыре года в пятый село наполовину уходило в шахты и города, а наполовину в леса - бывал неурожай. Издавна известно, что на лесных полянах даже в сухие годы хорошо вызревают травы, овощ и хлеб. Оставшаяся на месте половина деревни бросалась на эти поляны, чтобы уберечь свою зелень от моментального расхищения потоками жадных странников. Но на этот раз засуха повторилась и в следующем году. Деревня заперла свои хаты и вышла двумя отрядами на большак - один отряд пошёл побираться к Киеву, другой - на Луганск на заработки; некоторые же повернули в лес и в заросшие балки, стали есть сырую траву, глину и кору и одичали. Ушли почти одни взрослые -- дети сами заранее умерли либо разбежались нищенствовать. Грудных же постепенно затомили сами матери-кормилицы, не давая досыта сосать".
  
  - Изумительно здорово написано! - восклицал тогда Ванюшка во время чтения. - И как гениально владеет гиперболой! Преувеличивает все, конечно же, но восхитительно и гениально!
  
  Так, тогда он думал, читая роман. Но вот теперь здесь в окопах, когда Евгений, этот деревенский, едва умеющий читать парень, грубо и коряво рассказывал Ванюшке о себе и о своей жизни в деревне, все, читанное им когда-то дома, представлялось ему теперь совсем по-другому. Ему ото всего этого - и прочитанного и услышанного сейчас от Евгения, - стало вдруг не по себе. Сейчас ему вдруг понятны стали столь редкие высказывания Евгения, когда он бывал от чего-нибудь не в себе, о том, что вот, мол, возьмут немцы верх над нами, тогда порядок у нас будет? За все придётся тогда большевичкам ответить!
  
  Был конец сырого, тёплого апреля. Лес, высвобождаясь от тягостных чар старухи-зимы, выдыхал стужу. Он, как бы просыпаясь, трепетно оживал. Птицы, прилетая с юга, приступали к своим обычным хлопотам. Они суетились, устраивали себе гнезда, таская у солдат вату из рваного, висящего на солнышке ватника, от которого шёл пар.
  
  В отдалении погрохатывала канонада. Время было горячее, а здесь, в лесу, рота - остатки батальона - двое суток уже была как бы без дела. Фашисты, похоже, что-то изменили в своих планах, пошли в обход болотистых лесов и вот теперь рота ждала нового приказа о выступлении, но что-то там "наверху", видно, не складывалось. Однако, в недавних сражениях все были так измучены, что этот вынужденный отдых был для них кстати. За эти сутки все успели почистить оружие, подсушиться, где что нужно подштопать, помыться. Ближе к вечеру его вызвали к себе политрук и ротный. Поговорив с ним о том о сем, как, мол, не страшно, привыкаешь потихоньку, ротный вдруг сказал ему.
  
  - Иванов, ты, я вижу, сдружился с этим, Тепловым. Ты знаешь, что у него плохое прошлое?
  
  - Нет. А какое плохое?
  
  - Ну это ладно. Это не суть. О чём вы с ним говорите всегда?
  
  - Да так. Обо всем понемногу.
  
  - Ты, Иванов, вот что. Ведь ты комсомолец?
  
  - Да.
  
  - Так вот. Ты за ним присматривай. Особенно во время атак. А если что, скажешь тогда нам с политруком. Договорились?
  
  После этого разговора Ванюшка не находил себе места. И все ходил меж солдат и очень старался выглядеть среди них бывалым, надёжным и своим. Он все как бы проверял, вот уж который раз все проверял зачем-то, щелкая затвором, автомат, поправлял подсумок с гранатами, то отпускал, то затягивал ремешок от каски, ударяя по ней сверху ладонью, и, заправляя новенькую великоватую ему шинель под ремень.
  
  Ночью прозвучал пойманный радистом приказ.
  "Выступать немедленно! В десяти километрах в северном направлении населённый пункт. Находится на важном пересечении дорог. Выбить оттуда немцев, лишить их возможности контроля над местностью. Заставить их идти по лесам и болотам".
  
  - Ста-ановись!
  
  Всё пришло в движение и, выстроившись, замерло.
  
  - Первый! Второй! Третий!..
  
  Выступили немедленно. Шли, чавкая в оттаивающем после зимы болотце огромными сапогами. Изредка раздавался хруст ветки. С ещё голых ветвей кустов и деревьев по лицу скользили невидимые липкие и мягкие листочки. Они, едва распустившись, мягкими льдинками касались разгорячённого лица, так, что хотелось поймать их губами.
  
  Часа через три лес начал редеть, перешёл в гарь. Не успели разобраться в обстановке, как сразу же попали под пулемётный обстрел. А рассвет был выстуженный, солнечный, яркий, душистый. Но во всем этом весеннем утреннем великолепии Ванюшке было сейчас неуютно.
  
  Перед деревней, стоящей на холме, противник устроил дзот и теперь нещадно бил оттуда, не подпуская близко, не давая поднять головы от земли. За два часа, короткими перебежками, с большими потерями, с трудом одолели километровую дистанцию.
  
  - Ишь ты, как лупит... Знатно. Никакого тебе роздыху, - говорил сбоку от Ивана Евгений, но Ванюшка, поглощённый своими мыслями, не обращал на это внимания.
  
  "И что это они мне там наговорили"? - подумал было Ванюшка о том странном разговоре с ним политрука и ротного. Но тут перед лицом, совсем рядом с ним шлёпнулась пуля, и мысли его прервались. Он утёрся, поглядывая по сторонам, не смотрит ли на него Евгений. Но тут следующая пулемётная очередь всех заставила прижаться к земле.
  
  Под тёплой и пыльной травой была влажная земля, которая холодила Ванюшке колени, локти, щеку. Было уютно, но, когда не думал о спине. Пули, пролетая рядом, могли, казалось, с ходу повернуть и сверху ударить ему в спину. В каждую паузу меж очередями, он подбирался, надеясь, что это была последняя и что теперь пулемёт замолкнет.
  
  И вот пулемёт затих.
  
  - Рота... за мной... марш! - крикнул ротный. - Не отставать! Не отставать! Не скучиваться!..
  
  Бежали тяжело дыша. Кровь гулко стучала в висках, отдавая в уши. Пулемёт молчал. Было тихо и лишь кованый топот сапог, вперемежку с шелестом сухой травы и коротким, выбиваемым сопеньем нарушали покой, мешали слышать щебет птиц в вышине.
  
  А птицы в эту весну, верно, удивлялись, от чего это люди стали странные какие-то, не замечают их, а всё навстречу друг другу бегут. Но руки у них не распростёрты в радости, а что-то держат перед собой, несут что-то. И всегда кто-нибудь из них падает, и того не спешат поднять, а всё бегут и бегут, и чем-то стучат, бухают. Многое непонятно было птицам в ту весну.
  
  Ванюшка бежал, едва поспевая за Евгением. Он чувствовал, что вспотел и от этого ему было неприятно. "Вот опять белье будет пахнуть потом, вчера только заменил". Евгений, сгорбившись, бежал как-то по-хитрому, зигзагами. Казалось, сейчас он хотел обмануть саму смерть, которая летела им навстречу, вжикая и вереща. Он был без шинели, гимнастёрка на спине у него вся взмокла и потемнела. Он бежал так быстро, что казалось еще чуть-чуть, и он взлетит.
  
  И вот, как бы нехотя, опять забился пулемёт.
  
  - Ложись! - успел крикнуть ротный. И в то же время Евгений, будто споткнувшись, упал всем туловищем вперёд, хакнув всем нутром, как мясник при рубке мяса, и замер.
  
  Та-та-та делал своё дело пулемёт.
  
  - Евгений, - подползши к нему, осторожно позвал Иван, - вы слышите меня... Почему вы молчите?
  
  Евгений лежал на боку, согнувшись. Кисть руки, видно при падении, выбило из сустава и теперь вывернуло наружу ногтями вытянутых пальцев к руке. Ванюшка, переворачивая будто сдувшееся тело Евгения на спину, увидел вдруг, что пуля попала ему в спину. Ванюшка не понял. Гимнастёрка у Евгения на животе сочилась кровью. "А может быть в грудь и навылет"? - подумал Ванюшка.
  
  - Евгений, Евгений! - бормотал он, утирая глаза и стараясь отогнать от себя не хорошие, страшные мысли, относящиеся к причине гибели Евгения. Он высморкался, отер пальцы о траву и смотрел на лежащего рядом тело, не зная, что делать.
  
  - Рота! - раздался гортанный крик ротного старшины.
  
  Женькино тело было ещё горячее, от него шёл пар, пахло потом давно не стираного белья. Казалось, Женька сейчас встанет и скажет: "Однако я разлёгся, земля-то холодная, не застудиться бы как". Но этого не произошло. В груди у сражённого было тихо. И вот челюсть его отвалилась, а во рту уже загулял весенний ветерок. Ванюшка, повинуясь команде ротного приподнялся, но тут же вновь опустился, закрыл Евгению рот, но челюсть опять отвалилась. Ванюшка, всхлипывая, положил на шею убитому каску. Так было лучше, рот не открывался.
  
  - Марш! - кричал ротный. - Не бегите кучно! Рассеивайтесь, рассеивайтесь!
  
  Женька остался лежать один. Ветер обдувал его потный лоб, шевелил волосы на голове, расстегнутый ворот гимнастёрки.
  А пулемёт опять зашёлся в своём вялом и тупом бу-бу-бу!
  
  - Ложись! - проорал ротный.
  
  Все опять припали к земле.
  
  - Нет, так дело не пойдёт, - проговорил сам для себя ротный и вдруг, решившись на что-то, крикнул. - Политрук ко мне! Старшины ко мне!
  
  - Эх, Женя, Женя, - мучился вполголоса Ванюшка. - Нет, а что это было-то, а? Что это было? - недоумевал он о причине гибели Евгения.
  
  Ванюшка приподнял голову, сорвал травинку и принялся покусывать её, потом бросил, посмотрел на то место, куда она упала. Поломанный стебелёк улёгся поперёк пути двух рыжих муравьёв, хлопотливо тащивших тлю к себе в норку. Тля лениво сопротивлялась, цепляясь за сор, травинки и гильзы, через которые ее тащили муравьи. Ванюшка утёр слезы и перевернулся на спину. Сейчас над ним был будто колпак из голубого стекла с двумя-тремя матовыми пятнами. Солнце же было где-то выше него. Потому что хоть оно и было ярко, но грело не так, как в летний полдень. И в этом пространстве носились ласточки. Отчаянно вереща и кувыркаясь, они весело гонялись друг за другом во всем этом подколпачном просторе. Ванюшка на мгновение забыл где он, что с ним, зачем он здесь. Он залюбовался всем этим поднебесным праздником природы и на душе у него на мгновение ласково вспыхнула радость. Боже, как же ему сейчас захотелось вдруг мирного, покойного дня, которое у него всегда было дома, рядом с матерью, с няней, с отцом, который когда-то был всегда дома, а потом куда-то исчез, о чем мать его всегда говорила ему, что отец его оказался нехорошим человеком и ей пришлось с ним расстаться. Это было как раз перед началом войны. Не стал Ванюшка допытываться у матери о причинах по которым отец его оказался плохим человеком. Да он к тому времени уже кое-что и знал о таких причинах. Многие из его одноклассников имели уже тогда точно такие же проблемы в своих семьях. На душе у него было тяжело.
  
  - "All Quiet On The Western Front", - попытался он сострить, имея ввиду произошедшее с Евгением. Но тяжесть не проходила.
  
  - Иванов... Слышь, Иванов, - тихо звал кто-то Ванюшку.
  
  Иван повернулся в сторону голоса. Лицо позвавшего солдата было бледное, а подо лбом на месте глаз у него было будто две дырки просверлены. Солдат этот ещё перед выступлением мучился желудком и теперь от пуль, летящих над ним и от невозможности убежать за куст в туалет ему, по сравнению с другими, явно было во сто крат не по себе. С простуженного носа у него свисала капля, готовая вот-вот упасть, а он, уцепившись за траву, боясь шевельнуться и не моргая, затравленно смотрел на Ванюшку.
  
  - И что же это он лупит и лупит, а? - спросил он у него. - Аж вздохнуть не даёт.
  
  Ванюшка молчал. Ему вдруг стало всех страшно жалко.
  
  - Зачем вообще все это!? - начал было он, но думать дальше о чем бы то ни было подобном, ему вдруг расхотелось.
  
  Он вдруг посмотрел в сторону дзота. До него было не больше пятисот метров. Всё это расстояние было почти что голо. "А что если... - подумал он, - если проползти место обстрела и добраться до мёртвой зоны, то я смог бы накрыть "его" гранатами". Он напрягся и пополз вперёд, забирая вправо.
  
  - Вот так-то оно будет лучше, - пробормотал он. - А об остальном потом.
  
  Проползши метров тридцать, услышал он окрик ротного.
  
  - Эй! Кто там?.. Иванов!.. Вернись, ядрёна вошь! Вернись, тебе говорят! Приказываю вернуться, мать твою так-то, - орал ротный и выстрелил в воздух. Но потом, видно поняв, что солдат его не слушает, затих и стал наблюдать за всем происходившим, молча.
  
  А дзот опять ожил. Теперь он поливал огнём одиноко ползущего через поле солдата, из-за геройства которого, ротному будет теперь, наверное, нагоняй из-за него.
  
  Ванюшка залег за кочкой, доверчиво прижавшись к земле, которая была полна жизненных соков и невозмутимо покойна.
  
  - Ничего, доползу...
  
  На шее что-то кололо. Он протянул руку, снял старый репей и тут же чуть не поплатился за свою оплошность. Пуля порвала ему рукав шинели. Он сунул палец в дырку.
  
  - Вот гад, какой клок вырвал. Совсем новая была, ну ладно, только бы доползти...
  
  Пулемёт затих. Иван, поправив каску, пополз дальше. И опять - та-та-та-та.
  
  - Вот шпарит, окаянный!
  
  Пули, ударяясь в землю рядом и вокруг, взрывали ее фонтанчиками. Справа от себя он увидел жёлтые цветы.
  
  - Э-э-э, а вот, похоже и мать-и-мачеха! У нас на даче такие же в это время бывают, - улыбнулся он и протянул руку.
  
  Та-та-та-та, - продолжил пулемёт и, прочертив по цветку, смешал его с землёю, успокоился.
  
  - Ух ты! Да когда ж ты утихнешь! - зло проговорил Иван и решительно пополз дальше.
  
  И вновь, как бы отговаривая солдата, забормотал пулемёт. Но тут, перебивая его, раздалось несколько автоматных очередей оттуда, откуда полз Иван.
  
  - Ага, ребята прикрывают! - пробормотал он.
  
  Вскоре он выбрался из зоны обстрела и, отдыхая, лёг на спину. Небо было всё то же - очень далёкое, радостное и голубое-голубое. Немного отдохнув, Ванюшка перебежками стал подбираться к амбразуре дзота, заходя сбоку. Приблизившись так, чтобы можно было докинуть гранату и самому не повредиться, он, положив их перед собою все три гранаты рядом приготовился.
  
  - Ну, - говорил он жёсткими, как на морозе, губами, - теперь держись фашист, - и метнул первую.
  
  Граната разорвалась рядом с амбразурой, и дзот, вначале замолчав, тут же залился еще яростнее и злее.
  
  - Промазал! Ну, ладно, сейчас по новой... Эх ты! Надо было бы с другой стороны подползать... Ну-ка, ну-ка, вот так вот, - и припал к земле, которая тут же вздрогнула. Пулемёт захлебнулся.
  
  - Ага, мой милый! Дострелялся! - возликовал Ванюшка.
  
  Он поднялся с земли и посмотрел в сторону своих товарищей. Далеко в поле увидел он, как они все, поднявшись, с криком ура, ринулись сюда, к нему.
  
  Ванюшка стоял гордый, дышал полной грудью. Машинально переступая ногами, случайно наступил на приклад автомата, который лежал у его ног. Улыбаясь наклонился, поднял оружие и, не успев выпрямится, услышал - та-та-та-та.
  
  Громкое ура было смято, раздавлено, убито. Опять ненавистно долдонил враг. Ванюшка побледнел и, так и не разогнувшись, опустился на землю. Бледно-зелёные, слабенькие стебельки пробивались сквозь сухую прошлогоднюю траву. А за дзотом, там, рядом с домами деревни увидел Ванюшка толпящиеся белым туманом берёзки. Они были с короткой зелёной листвой, как после тифа, и почему-то казались Ванюшке такими напуганными и как бы что-то ждущими сейчас от него.
  
  - Да что же это такое... неужто и смерть у них в услужении, - воскликнул юноша.
  
  Он взял последнюю гранату и зло метнул ее в сторону чёрного проёма в ненавистном бугре. Пулемёт будто подавился.
  
  - Ура-а-а!! - ожило и покатилось по полю, несомое темными фигурами, отделившимися от оставшихся на земле.
  
  И опять пулемёт! Опять он!
  
  - Да что же это!
  
  Ванюшка, сняв каску, грохнул ею оземь и горько заплакал.
  
  А пулемёт всё своё.
  
  - Ах ты, сволочина такая... Ну, погоди, - зло проговорил юноша и голос его окреп. Бледное лицо стало решительным, пухлые губы поджались, девичий подбородок подрагивал, стремясь за нижней губой вверх, тоненькие брови сошлись складкой и делали глаза по-детски серьёзными. На макушке от ветра резко вздрагивали, шевелились короткие волосы. Ванюшка нагнулся, оступился, уронил автомат и, не обращая на это внимания, пошёл к отверстию, выплёскивающему смерть.
  
  - Вот оно! - ветер относит в сторону солдата запах пороха и тепла из чёрного отверстия дзота. Подходя вплотную, не останавливаясь, Ванюшка почуял запах мочи и пота из амбразуры, и сразу же, как бы стараясь ухватить руками вперёд убегающего котёнка, упал, и вдруг напрягся, пробормотал едва слышно Liebe Deinen Nächsten*, - и, вытянувшись как струна, прохрипел, вцепившись пальцами в глинистую насыпь. - Ой, мамочка! - и ослаб.
  
  Сердце его вдруг удивлённо колотнулось два-три раза... и встало. Пулемёт забился, казалось, задыхаясь: и - бу-бу-бу-бу.... И что хотел солдат сказать этим своим "Liebe Deinen Nächsten "* так никто теперь и не узнает.
  
  - Иванов! товарищ Иванов! - кричал ротный, подбегая ближе - Ваня! - воскликнул он приблизившись. - Эх, сынок!.. - на пыльном лице мальчонки были две бороздки от слез, подбородок немного испачкан глиной. Лицо нежное, покорное, девичье, а на веснушчатом носу капельки пота.
  
  Всех, погибших в этом бою, похоронили вместе в одной могиле около белых берёз с отрастающими листочками.
  
  
  * "All Quiet On The Western Front" - герой имеет ввиду название романа Э. М. Ремарка. "На западном фронте без перемен".
  * "Liebe Deinen Nächsten" (нем.) - А здесь он имеет ввиду название романа Э. М. Ремарк "Возлюби ближнего своего".
  * "Farewell to Arms" (анг.) - "Прощай, оружие". Название романа Э. Хемингуэя
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"