Аннотация: Она у меня ревнива, как "Софья Власьевна" наша, и потому стоит мне только скосить глаза свои в сторону какой-нибудь юбки, под которой не она находится, так она тут же закатывает истерику, как Генсек какой-нибудь наш.
Вчера был в гостях у знакомых, и заговорились мы там с ними за полночь. Остался ночевать у них, а жене позвонил, чтоб она не ждала. Сказал зачем-то, объяснил причину этого так как-то... Не хочу, мол, ехать. Здесь, мол, заночую. "А ты где?" - спросила она меня, но я уже бросил трубка. Правда, бросив трубку, я пожалел, что не объяснил ей все это по человечески, но вот, однако ж, так как-то, а перезванивать не стал.
Она у меня ревнива, как 'Софья Власьевна' наша, и потому стоит мне только скосить глаза свои в сторону какой-нибудь юбки, под которой не она находится, так она тут же закатывает истерику, как Генсек какой-нибудь наш.
- Вот только попробуй! - тут же, сверля меня взглядом, наезжает она на меня. Всё это страшно достает меня почему-то и бесит. Вот и на это раз. Только уж по телефону. Ну я ей и ответил. Нет, ну а я что, скотина какая-нибудь ей, которой можно вот так вот командовать, да?!
И вот, приехал я на следующий день домой, а ее нет дома. И тут же соседи по лестничной клетке ко мне.
- Ой, а где же вы были-то?!..
- Да вот дела всякие да случаи, - отвечаю я им.
- А, ну да ну да- с подковыркой эдак отвечают они мне. - А вашу жену тут скорая забрала с отравлением! - сказали они мне, и я тут же, кляня свою черствость, эгоизм, примитивность и неизбывную страсть к откапыванию истоков и причин всех наших желаний и поступков, побежал я в больницу.
И вот я в больнице. Абсолютно живая и здоровенькая моя 'возлюбленная' лежала там с промытым желудком под одеялом, укрывшись им по своей любимой привычке до самого носа.
Когда я вошел в палату, то она, даже не шевельнувшись и не убрав с лица одеяло, тут же принялась молча сканировать лицо мое своими серыми озорно горящими глазами. Как бы выжидая, а что я сейчас скажу ей на все это. И в голову мне полезли мысли всякие. Вспомнил я, как мать ее до свадьбы еще говорила ей no поводу наших споров о ее будущей фамилии. Почему, мол, ты не хочешь поменять фамилию-то свою? Теперь ведь у тебя и прописка будет московская. Ну и так далее. Внутренне усмехнувшись сейчас всем этим своим воспоминаниям, на лице я все же постарался вывесить скорбь и сострадание.
- А уж ни притворство ли, ни игра ли всё это ее отравление!? - вертелось у меня в голове. - Ведь то, что она выпила-то, оказалось даже и не кислотой вовсе, а всего-то лишь на всего уксусная эссенция.
Разглядывая сейчас свою 'возлюбленную', находящуюся в ложно-поверженном состоянии, но исследовательски сверлящую меня при этом своими глазами, почувствовал я вдруг себя болванчиком во всем этом спектакле,
Небрежно, чтоб она видела, знала, что я ей не Ванька, которого можно дурить, обронил я своё приветствие, потом небрежно взял стул и, поставив его рядом с кроватью, сел. Разглядывая её бледное и красивое лицо, я, криво усмехнувшись, спросил у неё.
- Ну как ты?
Она резко отвернулась к стене.
- Ты что? - как бы удивился я. - Как себя чувствуешь-то?
- А ты что? Не рад, что я жива? - вдруг быстро проговорила она и вся буквально впилась в меня взглядом.
Мне стало не по себе.
- Что значит не рад?! - раздражаясь промолвил я. - Зачем говорить чушь всякую! - И, подумав, добавил уже для нее. - Тогда я просто б не пришел.
- Нет, но ты такой... Весь стремный какой-то...
Помолчали,
- Ну, как погулял-то? - спросила она.
Ну что было говорить. А пусть ее думает себе обо всем этом как ей нравится. И для большего впечатления, как бы помогая ей утвердиться в ее предположениях, я даже голову свою уронил себе на грудь и постарался изобразить во всем своем теле виноватость. У меня даже уши в этот момент покраснели. Правда оттого, что я притворялся, а не оттого, что она там обо нем, будучи самоуверенно-уверенной в своей проницательности, подумала.
И тут, подняв свою голову, я вдруг увидел, как из ее глаз, как из кровоточащих ран быстро катятся чистые и страшные своей чистотой слезы. Мне стало жарко и душно, а сердце зашлось - то ли к ней, то ли к себе, - такой тоской и жалостью, что я готов уж был, завыть по-волчьи. Но сдержался.
И тут вдруг она вся как-то метнулась ко мне, прижалась и, зарыдав, принялась жарко целовать меня, словно я умирать собрался.
- Милый, милый!.. Я без тебя не могу! Не могу! Ты у меня один только родной! Роднее всех!.. Но мне страшно!..
Раздираемый противоречивыми мыслями и чувствами, я прижал ее к себе и почувствовал, как из глаз у меня выкатились две-три свинцово-тяжёлые слезы. Но она, кажется, и этим удовлетворилась, а успокоившись, заулыбалась своими мило-вспухшими от слез губами, всем мокрым лицом, ямочками щек.
Что это?! Что?! Зачем?! Кто или что водит нас по земле так, что все мы, в конце концов, приходим не туда, куда нам хотелось бы, не к тому, о чем когда-то мечталось, не к счастью, а к слезам и горю? Кто мне объяснит все это? И что это я все пишу? Что мне все это даст?! Не знаю! Но у меня все болит! Душа болит и кажется, я весь пронзен болью!..
Вот, написал все это, и голова гудит от стука в висках... А главное, ну если б все то, о чем я здесь написал, было бы чем-то новым, вдруг случившемся. Если бы! Но такого вокруг нас и с нами много. Что это? Правда, видишь иной раз по телевизору или в кино, как живут где-то там на просторах СНГ, где нас с вами нету, но ведь тоже ж, как и мы с вами, здесь же, на том же самом земном шарике, но почему-то с проблемами как бы высокими и возвышенными и не чета нашим с ней диким проблемам "темного царства", но нас к тому не тянет. Что это, почему?
Вообще-то мы часто с ней ссоримся и, как я давно уже заметил, всегда почему-то после того, как получили удовлетворение друг от друга. И здесь даже так бывает, чем сильнее перед этим влечение, тем больше злости и раздражения мы потом выльем друг на друга.
- Что это? - подумалось мне, но нет у меня на это ответов.