Не верьте в сказки, - они были правдой Не доверяй сердцу, - оно жаждет твоей крови
Станислав Ежи Лец
Дворец, где горожане совершают таинство брака, стоит на обрыве. С площадки перед этим местом тайны видна половина города, что раскинувшаяся на нижнем берегу реки. На острове, посередине реки, прямо внизу старается достать до неба, своими блестящими в этом весеннем солнце шпилями, собор. По умытой полосе асфальта внизу в обе стороны несется поток автомобилей.
Небо светится обжигающим синим светом, а в плотном упругом воздухе там и сям плывут редкие молочного цвета облака. Пылающим диском в плавает небе солнце. Высь пытается всосать солнце в себя, в бесконечность.... Он посмотрел на часы и еще раз убедился, что еще рано, - полчаса можно еще подождать.
Полчаса, - время, за которое необходимо решить.... Хотя с точки зрения всех, с кем он успел поделиться со вчерашнего дня, решать-то и нечего. Исключение, - единственный, кто просто-напросто отказался обсуждать.
Он закурил и усмехнулся, - "всех", ты же всю жизнь не любил это выражение. Кто покажите мне этих всех, хотя бы одного, ну, того самого, с позиции которого можно рассудить все и судить о любом. Кто этот "все", что приобрел право думать за меня, за эту маму с коляской, за вон того дедушку ветерана, который прогуливается в своих мечтах о потерянном времени Ленина-Сталина, времен великих побед его Советского Союза? Ведь и ветеран вспоминает не Сталина, а себя молодого, сильного, красивого победителя, отвоевавшего для себя и своих детей, (и для меня, кстати) право под этим обжигающим весенним солнцем на жизнь. Сталина, наверное, тоже вспоминает, но не понимает, что это всего лишь символ молодой счастливой здоровой жизни. А не этой жизни, с её ...
Солнце своими бликами расплескалось по треснувшим плиткам. Как все-таки странно... Никто из людей не думает о смерти, что бродит рядом и тысячами ликами примеривается к каждому из нас. Она ходит и ждёт, а мы суетимся, обсуждаем, кто сегодня у власти, что будем покупать сегодня в магазине, какая погода за окном, не понимая, что самый-то главный вопрос для каждого...
Память вдруг увела его на полгода назад, когда он шел по улице и совсем другое, осеннее рыжее теплое солнышко проглядывало сквозь желто-оранжевую чехарду кленовых листьев. В тот день в этом увядающем небе, сквозила сказочно-теплое волшебство, пронизывающее шуршанье первых опавших листьев. Лучики солнца, вспыхивающие на краях этих красных, желтых, оранжевых резных листьев, пробегали по добротным столетним кирпичным домикам, и он вдруг поддался тогда сказке воздуха, солнца и рыжей осени...
Сегодня и не вспомнить, зачем он там оказался. Наверное, просто решил пройтись просто так, - он давно, еще лет двадцать тому назад открыл для себя этот район, с его домиками, старыми, как весь этот город деревьями, ветви которых сгибались под горой листьев. Пустая улочка, осень, прозрачный холодный воздух. Минут пять было приятно идти подбрасывая в воздух ногами высохшие листья. Потом поднял один, затем другой лист, особенно удивительный в своей осенней красоте... Незаметно в руках оказался букет разноцветных кленовых красок осени.
Он помнил то ощущение остановившегося времени, когда словно во сне, из-за поворота, из-за высокого забора, кто-то также швырнул в воздух, прямо на него такую же груду желтых сухих листьев и ойкнул...
...стояла напротив солнца так, что сразу не разглядел ни ее светлые с золотистой рыжинкой короткой стрижки волосы, сверкающие в лучах низкого солнца, ни прозрачно-голубые глаза, кажется тогда чуточку влажные от слез. Девушка прикрыла ладошкой рот, как бы пытаясь сдержать невольный возглас, опустила медленно руку. Ладошка её была детской, маленькой, на лице извиняющая милая улыбка... Да и сама она была какая-то маленькая, детская и теплая. Да-да, даже в первое мгновение, чувствовалась эта детская теплота, исходившая от нее какими-то невидимыми флюидами. Маленькая, очень стройная, из памяти всплыло выражение - "бэби-вумен". На ней надета одна из этих мешкообразных молодежных хламид, скрывающих фигуру. Наверно он застыл тогда дурак дураком, пораженный внутреннему ощущению продолжения сказки наяву. Видно он выглядел слишком сильно ошалелым. Девушка, что застыла от неожиданности, вдруг звонко прыснула переливчатым смешком, глядя на него, и замолчала, смутившись.
--
Извините, но у вас такое смешное выражение.... Как приведение, ну честное слово...
--
Это Вам, - он протянул ей букет, который держал в руке.
--
Зачем, - она опять серебристо засмеялась, - почему?
--
Это же Ваше, ведь Вы же - осень?
...потом часто вспоминали эту сцену. Она призналась, что тогда шла, не выбирая дороги, и налетела на него точно так же, как он, - совершенно неожиданно. Когда он взял её за руку и нес какую-то чушь, про то, что она осень и должна обязательно показать ему свои владения, то сначала даже решила, что у него просто не все дома. Даже не по себе стало. Тем более оказались они совершенно одни на этом перекрестке, словно кто-то невидимой рукой подтолкнул их тогда друг к другу. Дошли до парка, где по случаю последних теплых дней еще работали аттракционы. Вокруг появились люди, и только поэтому она согласилась прокатиться с ним на чертовом колесе, наслаждаясь с высоты этим разноцветьем осени...
Он припоминал, как, спустившись с колеса, почувствовал, что сказка кончается, проводил её до выхода из парка и, купил чисто автоматически на прощанье, кажется пучок георгинов, точно-точно, оранжевых георгинов, с длинными ежиком растопыренными трубочками-лепестками. На прощанье зачем-то дал свою визитку, пошутив, что если вдруг захочется еще раз сделать сказку, то чтобы звонили....
Встреча стерлась в памяти очень быстро. Но спустя неделю раздался звонок, и долго пришлось соображать, что же это за Надя из сказки. А Надя из сказки, улыбаясь в трубку, интересовалась, как он отнесется к тому, чтобы съездить на море в субботу или воскресенье, ну просто погулять, так как все ей тут надоели. Ну, вообще, хочется чуточки сказки, хотя, конечно, она не навязывается...
В те выходные он впервые поцеловал ее, на обрыве у моря, стоя на самом краю. Шумели сосны, с моря соленый свежий ветер доносил на обрыв запах водорослей, принесенными осенними штормами на желтый песок. Черные горы этих водорослей из темной глубины лежали вдоль кромки воды, скрывая в себе кусочки солнечного янтаря. Море в тот день стояло затянутое легкой полосой тумана и линия горизонта терялась в дымке. Вода плавно переходила в небо, обволакивая их с девушкой темно-синим молочного оттенка куполом. Под ногами, память точно сохранила, - мшистая земля была усеяна ворохом желтых иголок коричневых иголок. Несколько чаек пронзительно разрывали гул моря и высоких сосен своими резкими криками...
Тогда он поразился ее упругому телу на мгновение податливо застывшему в его руках, обвив его одним движением. Затем она вырвалась и, засмеявшись, что-то сказала про то, что всем вам мужикам только одно и надо.... По дороге к станции заплутали, умудрились свернуть на перекрестке не в ту сторону, и вместо станции оказались за восемь километров в маленьком поселке. Первый же местный житель остолбенел, когда на вопрос, а где станция и, получив ответ, они поблагодарив, спокойно развернулись и пошли обратно.
Да, именно тогда они начали ходить за руку. Не под руку, как обычно ходят пары, а именно за руку, как дети.
А вернулись в город, только под вечер в вечернюю суету, освещенную рекламой и фонарями. А ощущение сказки, продолжалось и продолжалось.... Но и тогда они расстались у подъезда, - её подъезда, под мигающим неисправным фонарем. Тусклый фонарь стоял поодаль и отбрасывал кривые тени в серую унылую темноту, где угадывались грязно-серые дома.
И как в сегодняшнюю ночь, ноги долго носили его по уличкам этого старого города. Ощущение внутренней полноты странно грело. Даже, кажется, нет точно, тогда тоже забрел на остров с собором и долго стоял, прислонившись ладонями к холодным кирпичным стенам, чуть поодаль от могилы чудака-философа, жившего в этом же городе много лет тому назад. И бесконечное звездное небо с высветившим Млечным Путем, обещало сказку, и каждая звезда своими лучами ласково дотрагивалась в ту ночь до него и пыталась нашептывать ему что-то из своего бесконечного далёка. Воздух в ту осеннюю ночь стоял наполненный прохладой. Легкий свежий ветер тихонько крутил по земле шуршащие, одинаково коричневые в ночной темноте листья. Листья падали и падали на засыпающую к зиме землю...
Зима, в этот год была недолгой, лишь на неделю мороз рисовал на стеклах окон свои узоры. Снег задержался на улицах только на месяц, едва-едва дав горожанам отпраздновать Новый Год. Этот снег незаметно растекся по тротуарам лужами, - к середине января. Ежедневная работа, суета оформления договоров, технической документации, засосала в трясину привычной карусели забот и дел. Уже пролетели новогодние праздники, четыре дня рождения, и опять в памяти стерлись, забылись эти два сказочных дня. Ничего не напоминало ощущение чуда, пришедшее в конце осени. А в конце января, он вдруг как-то остро почувствовал, что чего не хватает в жизни, и решил еще раз встретиться. Без звонка, в первый же вечер, они встретились у её подъезда, куда он на всякий случай подошел с букетом цветов. И опять поразило ощущение теплоты и какой-то радости в момент, когда по старому, в ямах и трещинах, разбитому асфальту зацокали бодро два каблучка.
--
Девушка, а девушка, как можно зимой и без цветов?
--
А я думала, что сказки имеют конец, - она смотрела, на него и улыбалась, поправляя выбившую из-под шапочки прядь золотистой челки. - Давно ждешь?
--
Не очень, только одну жизнь, - Слова сами собой пришли в ответ. И пришло удивление, что это сказал он.
--
Ладно, если только так, заходи.... Только я сегодня еще должна идти, так что больше чем на чашку чая не приглашаю.
Тогда договорились, что обязательно, куда-нибудь сходят. Спустя неделю он уже не представлял, как это он мог забыть ее на эти три месяца. Еще через месяц он впервые за последние десять лет признался в любви, как бы это не казалось странным самому. Затем он остался у неё на ночь, потом еще раз и еще. Но ощущение сказки не проходило и не проходило.
Наконец, он почувствовал, что, несмотря на разницу в возрасте, - более десяти лет, он просто-напросто не хочет видеть никого, кроме его Нади. Тогда он и впервые подумал еще раз попытаться жениться, хотя десять лет назад твердо решал окончательно, что семейная жизнь не для него. В то время, десять лет тому обратно никто и не смог бы заставить его поверить, что сможет захотеть измениться для того, чтобы понравиться какой-нибудь женщине...
Вчера, когда ему сказали, что звонила Надя, а за последний месяц все привыкли к таким звонкам, и просила передать, что у него все нормально, то сразу даже не сообразил о чем это. Но девчонки, за соседним столом что-то начали шутить про то, что может быть это у него нормально. Почему о том, что у него все нормально, ему сообщает девушка, и тогда он вспомнил.
Пару недель назад они шли мимо дома и увидели рекламу бесплатных анализов на самую страшную болезнь, чума XX-ого века. Они посмеялись о том, что не проверились, а заявление в ЗАГС уже решили подавать... Что-то пошутили о том, что вот в Америке нормальные люди сначала проверяются, а уж потом укладываются в постель. Был просто-напросто треп, шутка, совсем несерьезно. А потом, он даже не помнит, почему они все-таки решили провериться, тоже смеясь и улыбаясь, причем обменяться кодами, чтобы уж наверняка знать ответ. Мы же доверяем друг другу. Вспоминая, что результаты должны были быть готовы дней пять тому назад, но также вспомнил, что совершенно забыл об этом. Если серьезно, то он воспринял все, как на шутку. Работа отвлекла от воспоминаний, и лишь спустя час-полтора вспомнил, что ему, наверное, тоже надо бы позвонить. Но только еще через час он полез в бумажник и увидел там бумажку с Надиным кодом...
Он еще смотрел в монитор компьютера, и пальцы привычно набирали текст, когда после небольшой паузы, в ответ на код услышал то, что было совершенно невозможным. Внимательный женский голос сообщал ему, что реакция на ВИЧ-инфекцию данного анализа положительна, и что ему настоятельно рекомендуется в его же интересах встать на учет. Далее объясняли куда именно и... Он слушал еще несколько секунд, затем попросил еще раз проверить, назвав код. После того, как ему подтвердили, он объяснил, что они сдавали анализы с женой и, что он сам сдавал перед этим. Девушка, наверное, глядя в журнал, сказала, что результаты анализа и до и после отрицательные. Не дослушав, он молча положил трубку...
...пришел в себя минут через тридцать, когда кто-то окликнул его. Он не мог понять несколько раз, что ему говорили. Извинился, оставив клиента совершенно ошалевшим, сказал, чтобы тот зашел потом, сам отправился в курилку, - подумать, хотя и пытался последнее время ограничить себя в курении, и, кстати, тоже из-за Нади. Он не мог поверить, но ведь такого не могла быть, - они жили вместе, как он иногда шутил регулярно и с удовольствием вот уже полтора месяца...
Ничего он понять не мог! А еще спустя час попросил отгул, хотя работы и было выше крыши. На вопрос, не заболел ли, что, мол, лица на нем нет, - ответил, что "он, нет, как раз даже очень здоров"... Ответил, причем так, что все замолчали. Это молчание провожало его, и когда оказался на улице. Вот с этого момента ему показалось, что голубизна неба обжигает. Небо перестало быть ласковым и нежным, а стало в один момент равнодушным в своем сиянии, палящее солнце сушило сердце и своим слепящим светом выжигало душу...
Он шел и шел по городу, пока не обнаружил себя на острове, стоящим около могилы философа, по легенде ходившим ежедневно по берегам реки, размышляя о самых главных проблемах бытия этого мира. Глядя на надгробную плиту, он поразился, что все решение всех проблем мира не смогли бы сейчас помочь ему. Действительно, самое главное человек решает всегда в одиночку, также как мы встречаемся со смертью, - я и она, а все остальные рядом. Надя, Надежда... Ты же столько раз говорил, что.... А что ты говорил? Что любишь, что никогда не оставишь, что в этот раз....
Домой он идти не смог. Ни к себе, ни к ней. Уже поздно вечером позвонил в дверь. И попал на вечерние посиделки, - веселье было в разгаре. Прошел в комнату к телефону, набрал номер. Секунду, другую помолчал. Сумел сказать, что сегодня у него плохое настроение, что лучше подождать до завтра. Да, завтра, как договаривались, у Дворца счастья. Конечно. Извини, сегодня не надо. Да. Обязательно. Ничего. Я задержался у ребят. Много пить не буду.
...веселье в самом разгаре. Кухня была вся в дыму. Накурено так, что, в самом деле, представляется топор, что висит в этом сизом тумане. Острые запахи пива, рыбы и прочими ароматы суматошного холостяцкого застолья.
--
Ну что ты созрел?
--
Для чего? - Он усмехнулся, отстранено глядя на себя как бы со стороны.
--
Принимать самое главное решение в своей жизни? Ведь если человек не принимает участие в обычных занятиях, начинает следить за внешностью, и ходит вечно счастливый, то это означает, что?
--
Нет, правда, Жень, говорят, что ты нашел свою мечту. Познакомишь? - Костик сидел за столом с бутылкой пива и смотрел на него. - Или ты как всегда все будешь делать в тайне от друзей?
--
Да он всегда окутан тайной, может быть уже давно женился, но скрывает сей факт от нас.
--
- Женька, правда, что болтают? Что ты созрел в очередной раз связать свою судьбу с представителем прекрасной половины человечества?
--
Созрел. Скоро упаду. Ребята, а кроме пива, что-нибудь есть?
--
Да все есть...
Он немного выпил. Надолго замолчал и сидел, отодвинув стакан. Так и провел вечер в углу, пока ребята не ушли и они не остались вдвоем с Виктором. Тот спокойно, не глядя на него, заварил чаю, - терпкого, пахучего, крепкого, до черноты. Разлил в огромные бокалы. Вставил компакт с Армстронгом, и под хриплый голос старого негра, они почти полчаса сидели и молчали. А потом начал рассказывать все. Сам. Не торопясь, не спеша. Про осень в курточке. Про маленькую ладошку, как у ребенка теплую и мягкую.
Рассказал про то, что забыл, что можно быть счастливым и про то, что все это, как чудо. Про то..., в общем, про все. Они покурили еще и еще, Виктор налил очередную порцию чаю. Потом поднял глаза и посмотрел на него прямо и жестко.
--
Однажды к Платону пришел кто-то из учеников и спросил его, что ему делать, - жениться или нет. Тот ответил, что, если спрашиваешь, то не делай ничего.
--
Да я и не спрашиваю.
--
Ты её любишь по настоящему?
--
Ты же знаешь, люблю.
--
Тогда тебе и решать. Только не пей больше.
Сидели еще. Долго курили. Виктор предложил переночевать, потом положил ключ от входной двери на стол, и пошел устраиваться на диван. Он же долго-долго, бесконечно долго сидел, глядя на звездное небо за окном. Рыжая луна, большая и круглая, медленно поднималась над бетонной блочной девятиэтажной в черное бездонное небо. В высокое небо к этим равнодушным колючим звездам, рассыпанным в этой бесконечности щедрою рукой неизвестного создателя. И только, когда луна уже зависла в вышине и начинала спускаться вниз в черную паутину голых по ранней весне кипарисовых тополей, он все-таки задремал так и сидя за столом... Утром он понял, что может быть только одно решение.
...дробной россыпью, знакомой бодрой походкой, простучали за спиной каблучки. Он повернулся. Распахнутые настежь глаза светились мягким ласковым светом. Она стремительно потянулась к нему, на мгновение, прикоснувшись к его руке своими пальцами.
И глядя в эти глаза, он окончательно понял, что решил все правильно. А иначе просто нельзя. Тем более, что когда любишь, ты, прежде всего, должен быть честным. По крайней мере, сам с собой....