Аннотация: О журналисте Дмитрии Быкове и его борьбе с либералами...
О чем говорят, когда говорить нечего
При всем желании абстрагироваться от творчества г-на Быкова, а, видит Б-г, я к сему прилагал усилия не меньшие, если не большие, нежели три небезызвестные обезьянки "не вижу, не слышу, не скажу", должен признать: не смог. Не сумел. Ибо слаб человек, да к тому же сказывается и врожденное отсутствие нордической выдержки. Нет, от перед соблазном замахнуться на дивную прозу оного кудесника слова я как-то еще устоял, чем и горжусь безмерно, но вот последняя статья его, "Клуб самоубийц, или Хроника одной бессмыслицы", опубликованная 02/6/03 в "Русском журнале" (http://www.russ.ru/ist_sovr/20030602_b.html), все же вывела меня из уютного квазиолимпийского спокойствия. Ну и замечательно. Длительные фрустрации, как известно, ни к чему хорошему не приводят.
Итак.
Г-н Быков ныне, как в его кругу положено, оптимист. Не без удовлетворения утверждающий, что "вместо сугубо формальных задач (нащупывание словаря, попытки овладения композицией etc.) искусство начинает ставить задачи более серьезные, то есть осмысливать наконец эту реальность". Что ж, борьба с формализмом, чуждым народу и его жизнеутверждающим корням, дело нужное. Жаль только, что все многочисленные попытки осмысления последних лет прошли мимо внимания рецензента, безапелляционно постановившего считать их не существовавшими. Так сказать, поручик Киже наоборот. Есть, правда, у г-на Быкова и оправдание - ему недосуг, он собственным осмыслением реальности занят, а что именно было дано ему в ощущениях, выяснится несколько позднее.
Пока же рецензент походя, как и надлежит большому мастеру слова, заживо похоронил фэнтези, "когда авторы придумывали другие миры исключительно потому, что не умели сладить с нашим" (тот факт, что больной, вопреки уверениям г-на Быкова жив, его (г-на Быкова), естественно, не смущает, ибо собственные опусы он к фэнтези не относит.
Затем следует псевдолитературоведческий пассаж, который не хочется ни оспаривать, ни цитировать. И противопоставлять этому словопомолу, льющемуся сугубо для набора нужного количества печатных знаков, опять же ничего не хочется. Ибо бессмысленно. В логорее всякий силен, а услышать желательно все-таки нечто внятное.
Автор рецензируемой книги, в данном случае г-жа Латынина попалась на перо критику, судя по всему, в недобрый час. То ли голова со вчерашнего у г-на Быкова бо-бо, то ли просто не с той ноги встал, но, как бы там ни было, всякое лыко ставится ей в строку. Прежде всего, за название: дескать, назвав роман "Промзона" экономическим детективом, попыталась спутать критику карты. А карты те, кстати, сильно крапленые, что становится ясно практически сразу: сначала за уши притягивается сравнение романа с книгами Вс. Иванова (чьи книги, видимо, лежали на столе у рецензента в момент написания статьи, ибо ничем иным, кроме чистого произвола, такое сравнение не объяснить), а затем кажущиеся совпадения тасуются и мусолятся до полной потери чувства меры. Ну ладно, ассоциации бывают непредсказуемы и необъяснимы даже у профессиональных критиков, но в том-то и беда, что г-н Быков, как лично мне представляется, видит себя в позиции куда более высокой - в списке "неподготовленных читателей", коим свойственно бежать всяких "непонятных слов".
Впрочем, ближе к исследуемому телу. Сообщив для начала, что г-жа Латынина "человек крайне серьезный, временами занудный" (очень важный тезис в устах литературного критика!), притом занимающаяся всякой нестоящей чепухой ("человек ... готовый бесконечно копаться в перипетиях тайной экономической жизни регионов"), г-н Быков приступает. И, что совершенно естественно для знатока и эрудита такого масштаба (хоть и кокетливо косящего под "неподготовленного читателя"), во первых же строках делает поразительные открытия. Например, что "проза ее - никакие не романы, а художественные исследования". Что есть художественное исследование и в чем отличие его от романа сперва совершенно непонятно. Однако чуть позже выясняется, что все дело в эротических эпизодах, которые "(написанные очень ходульно) присутствуют лишь постольку, поскольку олигархи время от времени ссорятся из-за баб или дарят им прииски". О! Это, вне всяких сомнений, очень серьезное обвинение! В самом деле, какой же роман - без полноценного эротического эпизода? Да и художественному исследованию (что бы мы под сим загадочным словосочетанием не подразумевали), ясен пень, против настоящего романа все равно, что плотнику против столяра... Нет, положительно, традиции Руси бессмертны суть, и поколения, идущие вслед нам, как и мы, будут поражаться умению грядущих г-д быковых с убежденностью в очах песочить жертву за аморалку, в то же самое время с неподдельным интересом крича из зала: "Подробности! Давай подробности!".
Впрочем, г-н Быков милостив и снисходителен. Он оставляет г-же Латыниной шанс войти в сонм своих любимых авторов г-на Быкова, ибо "президент Путин получился у Латыниной посимпатичней, чем можно было ожидать от журналистки либерального лагеря". Т.е., даже таким монстрам и извергам как либерасты, ничто человеческое не чуждо - а вот г-н Быков, видимо, сугубо из соображений идейного доброхотства, ведет свою личную верноподданническую ведомость, проставляя галочки: этот - цаца, президента любит, а тот - кака, пионэра в попку клюнул.
И все же, хоть и не вполне безнадежная, г-жа Латынина на данный момент многого не понимает, ибо "автору как человеку творческому действительно милы бандиты, авантюристы, крепкие хозяйственники, полууголовные промышленники, - все лучше, чем безликая, серая мощь государства, стоящего на плечах ничем не брезгующих спецслужб". И вновь - о! Хватая на лету дивную методу критика, уточняю и приговариваю: а г-ну Быкову, как человеку сугубо ремесленному, безликая, серая мощь государства, стоящего на плечах ничем не брезгающих спецслужб, надо полагать, милее. И ближе. И трудно не понять рецензента: на сером, безликом фоне его рассуждения действительно не так режут глаз. Поелику с ним, с фоном, то бишь, просто и органично сливаются.
Засим г-н Быков, как и следовало ожидать, переходит к оргвыводам.
Все беды писательницы, по его мнению, проистекают оттого, что она не тех любит. Т.е., улови она тенденцию эпохи и попытайся, ломая себя, "бороться с любовью ко всем этим прохорам громовым нашего времени", (и отдавая сердце, вероятно, противоположной стороне - соответственно, доблестным майорам, а с учетом выслуги лет, полковникам прониным),рецензент, конечно, во благости своей смягчился бы. И грехи бы, пожалуй, отпустил. Но она ж, упрямая, любит не тех, кого положено, и не тех, кого предписано! А раз так, то, значит, в духе помянутого рецензентом Островского, не заслуживает судьбы лучшей, чем героиня "Грозы" или "Бесприданницы".
Далее начинается чистейшей воды престидижитация с уже упомянутыми краплеными картами, когда желаемое легко выдается за действительное, а в случае необходимости - и наоборот. Вот, скажем, для разминки: мол, только очень наивный человек может верить в "бандитский патриотизм или во всевластные спецслужбы, которые за спиной президента нарочно стравливают одного крутого с другим". Сказано - как припечатано. Да только вот мне, на большое российское глядящему с расстояния, видно другое - нужно быть еще более наивным или, как это ни парадоксально, циничным до предела (не схватив за руку, не говорю - "проплаченным"), чтобы напрочь отвергать возможность такой веры. Особенно в стране, где верить во что бы то ни было - еще большая наивность.
"Идеология Латыниной вполне укладывается в рамки либерального (а на деле - блатного) дискурса", - чеканит г-н Быков, демонстрируя знание слова "дискурс", но не давая себе труда разъяснить, на каких нарах учился идентифицировать либерализм с феней. После чего вдруг доказывает, что и самому ему ничто либеральное не чуждо, признавая: "Такая точка зрения имеет право на существование..." - и тотчас пугливо открещиваясь от собственной смелости: "Хотя перенос ее на реалии российского государства глубоко мне отвратителен - уже потому, что государство не зона".
Тоже, конечно, позиция. Во всяком случае, "Дания - тюрьма", а про Россию принц ничего не говорил, да и вообще, слова "зона" не знал. Не стану оспаривать, дело, конечно, субъективное, кому - тюрьма, а кому и мать родна, но сдается мне, что бывали на Святой Руси мастера культуры, мало чем уступавшие г-ну Быкову, однако же и стоявшие на совершенно иной позиции - от давно усопших врагов народа Андрюшки Курбского и расстриги Аввакума до клеветников и злопыхателей Солженицына с Шаламовым.
Впрочем, ныне не их час, а г-на Быкова. Который настолько это чувствует и понимает, что даже и скрывать особо не намерен: "роман Латыниной интересует меня вовсе не с содержательной стороны". Вот он, момент истины! Вот золотые слова! Да, действительно, ни содержание романа, ни сюжет, ни стилистика, ни психология героев его не интересуют настолько, что даже строкой не удостоены. На скамью подсудимых торжественно помещается тот самый "дискурс", сколько бы г-н быков не пытался бы уверить читателя романа, что "идеология его тривиальна и беспомощна, интрига предельно искусственна, композиция не сбалансирована" - для чего воздвигается очередная псевдолитературоведческая конструкция с опорой на еще одно высосанное из пальца сравнение - на сей раз уже не с Вс. Ивановым, а с В. Сорокиным. А далее, как положено, следует окончательный диагноз, такой же голословный, как и предыдущие, зато, судя по тону, не подлежащий обжалованию: "Латынина не умеет описывать любовь, красоту, природу, творческую работу, самопожертвование - все, что делает человека человеком; она не верит ни в какие высшие материи, ее героями движет лишь бесконечная жадность, тщеславие, желание подмять и нагнуть как можно больше всего. Это жадность не к деньгам, о нет - перед нами тупая и немотивированная экспансия, характерная для братковского и "либерального" сознания ("Смысл жизни - экспансия", - любил повторять академик Сахаров)."
Стоп, господа! Тут, оказывается, речь не о литературе идет, о нет - перед нами крик души, жалоба (или донос?) об умышленном оскорблении житейского мировоззрения кота Мурра - пардон, г-на Быкова - причем в особо извращенной и при отягощающих. Проклятые либералы вместе с бандитами (читай - покойный академик Сахаров и примкнувшие к нему братки) лишили тонкую душу критика умиротворения и покоя, и заставили беднягу - не переживайте, ненадолго, совсем ненадолго! - возненавидеть действительность.
Чтобы хоть как-то поправить нанесенный мировоззрению ущерб, г-н Быков даже именует "Промзону" "сатирой" - "у нее получилось мощное сатирическое произведение с достаточной мерой обобщения и отвращения" - только бы не признавать, что возможно так выглядит реальность. Да чего уж там, причислил бы сразу к заживо отпетой фэнтези, и дело с концом, но раздражение не дает ему работать тонко. И грохочет он, и гнется, и скрыпит: мол, не описывает Латынина, жизнь простого пролетария, который есть создатель всех разграбляемых богатств, и не зеркало она потому русской революции и (видимо, в отличие от г-на Быкова) известную статью о партийной организации и партийной литературе штудировала невнимательно, а конспектировала кое-как, если вообще конспектировала. А коли так, то что ж удивляться, что не видит она, такая-рассякая, не только донельзя насыщенную духовную жизнь простого народа, но и сам могучий смысл этой жизни, героями которой, якобы, являются всякие либеральные бандиты.
Если бы я хотя бы на минуту поверил в искренность г-на Быкова, то, возможно, попытался бы объяснить ему, что герой - не обязательно, но весьма желательно - действующее лицо, а не массовка, субъект истории, а не ее объект, способный только традиционно безмолвствовать. И даже если "Латынина в самом деле уже махнула рукой на этот народ", а то и "просто не помнит о его существовании" - это совсем не страшно по сравнению с тем, что сам народ на себя махнул рукой, забыв и о себе, и себя. Перестали ли при этом быть люди людьми - вопрос скорее антропологический, нежели литературный. Писатель констатирует состояние, но не выставляет оценки. Он потому и писатель, что не может иначе. Но именно в том, по мнению рецензента, и состоит непростительная вина г-жи Латыниной, что она позволила себе нынче, когда стране предписано ликовать в чаянии светлого будущего, приподнять веселенькое, в цветочек, покрывало Майи, коим была стараниями заединщиков г-на Быкова прикрыта действительность. А приподняв, увидела именно то мурло, которое и описала со всей беспощадной правдивостью талантливого писателя.
Не спорю, скорее всего, записки Гулливера показались бы лилипутам злобной диффамацией. Ибо, как известно, доблесть карлика в том, чтоб подальше плюнуть. Некогда, совсем еще недавно, такая стилистика разбора была присуща, скорее, пресловутым "литературоведам в штатском". Но ныне, когда оные литературоведы заняты иными, более важными делами типа раздела заводов, газет и пароходов, вырванных из лап "латынинских" бандюг, выясняется, что у них были хорошие ученики. Приличные, на первый взгляд даже интеллигентные, московские мальчики. Может быть, и не из круглых отличников, но весьма старательные. Усатенькие, со знанием английского и с инициативой.
Впрочем, судя по воспоминаниям самих учителей, инициативщиков они не шибко жаловали...