Если бы во мне оставалось много от меня самого - я не был бы сейчас здесь. Не старайся узнать во мне меня - напрасно. Знакомые черты - это тень того, кого ты знал. Отзвук, отсвет, ошметок, блик.
Понятно, чего ты от меня ждешь, почему застыл с приятной улыбкой. Ты никого никогда не принуждаешь делать то, что они и сами по доброй воли сделают, я помню... Но пауза затягивается.
А мысли мои ты читать пока не умеешь - я еще не дал тебе этой власти над собой. Ты мне еще не мастер. Бывший возлюбленный, давний любовник. Когда-то любивший меня. Это было бы совсем немного, если бы это не был ты.
Ты наверняка помнишь комнату, в которой я нашел тебя. Она была без окон, с надежным засовом на дубовой двери. В ней ты лежал на кровати - одинокой белой тонкой тенью, контурным карандашным рисунком. Простыни были изорванными, в пятнах крови, вина и чего-то желтого, занавески балдахина - наполовину сорваны. А ты был чист - только улыбка, отстраненно-развратно-детская. И свежий след от чьих-то ногтей поперек белоснежной ключицы. Позвоночник перечеркивали белесые шрамы от давнишних плетей. Тело выгибалось, двигалось и поворачивалось в разных направлениях, ни на мгновение не оставаясь спокойным.
- Этот? - спросил я у твоего мастера, нарочито не глядя на тело молодого вампира. Я не входил в комнату, там воздух был несвеж... Нет, воздух ни причем был, конечно, там ardeur пульсировал и лился, как кровь из яремной вены - густая. Темная, вязкая, металлическая, громкая.
Пришлось зажмуриться и помотать головой - этот жалкий вампир не нужен при Дворе. Лизетт улыбнулась чуть иронично, по-плебейски не пряча клыков. Передних зубов у нее не было - черный провал, обрамленный белоснежными иглами, на фоне вполне миловидного и в чем-то даже утонченного личика. Шепот:
- Попробуйте его, монсеньор.
- Месье Ашер не хочет, - голос Мастера города. Ему не хотелось отдавать Жан-Клода ко двору Белль Морт: этот вампир умел приносить ему выгоду. А выкупать ли темноволосого красавца - решать мне.
Ты поднялся с ложа и сделал пару шагов, я невольно отшатнулся. Это оно, настоящий ardeur, редкое свойство вампиров нашей линии. Жар, жжение, жажда - голод кожи, голод костей. Я прекрасно знал его вкус, как это бывает, когда arder захлестывает мое существо, когда разум накрывает темная мертвящая волна неизбывной страсти... Королева, Возлюбленная, Прекрасная Смерть - стояла за этой жаждой, и arder был прекрасен, потому что был служением Ей. Будучи заключенном в тонком теле молодого вампира, ардер был только страшен. Он выворачивал наизнанку его разум, неспособный справиться с величайшим даром нашей Госпожи, рвал его плоть, как сведенные пальцы - простыню, наполнял животной дикостью яркие темно-синие глаза, размыкал влажные губы, изгибая их линию.
Я представил себе, каким несчастный Жан-Клод был до того, как его шеи коснулись клыки Лизетт - в финальном, третьем укусе. Мне стало жаль вампира: на миг мелькнула мысль забрать его с собой, спасти из этой комнаты, чтобы Госпожа могла исцелить разум своего потомка. Только захочет ли она тратить на него свое время?..
Вампир потянулся ко мне. Он был одержим. Ему не дали питаться сегодня, но он мечтал не о крови.
- Назад, - рявкнул Мастер города. Жан-Клод отшатнулся: видимо, его приучили слушаться окриков мастера, выдрессировали. - Не шевелись.
Жан-Клод замер. Только подергивались уголки губ.
Его никто не касался, как прокаженного, от которого можно заразиться гниением.
- Вы боитесь нашего мальчика? - полунасмешливо-полукокетливо спросила Лизетт. Она отчетливо льнула ко мне: ей было безразлично, останется ли ее потомок в этой дыре или что с ним будет, ей самой хотелось попасть ко Двору. И да, меня - в те времена меня вожделели все.
Молодой вампир стоял посередине комнаты и все отчетливее дрожал. Глаза его были опущены, не было видно поселившегося в них безумия - только темное полукружье ресниц внизу полупрозрачного нежного века. Таким он был красив, и даже - слишком.
Мы стояли друг напротив друга, так же, как и сейчас. Может быть, даже ближе. Но я не мог решиться протянуть к нему руку, как никто не хочет трогать тлеющие угли.
Тогда, в той комнате, молодой вампир справился с дрожью, поднял на миг глаза и посмотрел на меня.
- Уходи, - еле слышно. Губы плотно сжаты, тело напряжено.
Я не ушел. Я сделал шаг к нему, и ardeur обрушился на нас, ошпарил наши тела горячим паром. Я позволил ему кормиться на мне - в полную силу, как его никогда, наверное, не кормили - я был первым мастером линии Белль Морт в его жизни.
Его тело от малейшего прикосновения изгибалось, как человеческие тела не гнутся. Казалось, что по нашей коже носятся полчища насекомых - некусачих, но с цепкими лапками. Его ardeur был страшнее ardeur Белль - слишком яркий, ненасытный, дикий, чуждый. Он поглощал любовника почти полностью, передавая безумие своего носителя через касания, дыхание, светло-розовые потеки слез и слюны.
- Это проклятье... - шептал Жан-Клод, почти-насытившись перед рассветом.
- Нет, это дар... - шептал, умирая, я.
А следующей ночью я вернулся ко двору Белль один.
Как и потом, уже отравленный тобой, уже лившийся всего, тщетно искал свободы от тебя - внутри себя. Но там ее не было. Все эти двести пятьдесят лет во мне была только пустота, а не свобода. Этой пустоте не хватало тебя, обладания тобой. Или обладания тобой - мною.
Ты протягиваешь мне свое запястье, чтобы я мог вкусить твоей крови и дать тебе Клятву. Ты Мастер города, но ты совсем как человек - умел и умеешь бороться, не ломаться - выживать. В тебе есть жизнь, та, которую не выпили вместе с кровью, та, которую ты никогда не отдавал, никому не позволял забрать. Твоя кровь сумеет напитать меня.
Пауза затягивается. А ты все еще не умеешь читать мои мысли.
- Не воспринимай этот обряд как унижение, mon ami. - Говоришь ты, почему-то по-английски. Тебе сейчас так уже привычнее.
Я молчу. Понимаю, что сделал несколько шагов назад, стараюсь расслабить тело, принять непринужденную позу. Легко опуститься на колени...
- Ашер, это техническая необходимость... - Ты что-то еще говоришь, разумное, на своем новом языке. А потом, по-французски, добавляешь, что должен был бы принимать Клятву Крови от меня при всех своих вампирах, волках и людях...
Если бы ты не просто стоял с этой своей извиняющейся улыбкой, то я мог бы что-нибудь тебе - и себе - ответить. Мой выбор сделан, возврата ко Двору мне нет. Я могу разве что стать изгнанником - для всех...
Такие слова не говорятся, но мы думаем их - одновременно.
Надо было сделать все быстро и просто. А теперь ты не поверишь, что мне это просто, ни за что.
- Уходи, - еле слышно. Ты сжимаешься весь, почти жмуришься.
- Нет, Мастер. Не уйду. Я дам тебе Клятву Крови завтра, при всех твоих подданных.
Ты подходишь ко мне, обнимаешь, целуешь уголки губ, гладишь лицо, шрамы. Я чувствую отзвук ardeur - как вой ветра за окном. Отстраняешься, чтобы помотать головой. И подносишь запястье к моим губам.
Да, ты никого не заставляешь, я помню.
Прокусываю вену и пью тягучую кровь.
- Je vous aime, - шепчу я багряными губами, а ты дрожишь, и ardeur тебе сдерживать все труднее... Но за последние двести пятьдесят лет ты хорошо научился закрываться. Даже от меня. Особенно от меня.
- Je t"aime, - откликаешься ты и, совладав с собой, прибавляешь, - mon témoin.