Премия
Этой ночью мне приснился сон. Я награждаю авторов самиздата. Вроде Еврокон, но и не Еврокон, ведь выдаю я деревянные хуи. Ах да, это же церемония вручения премии от Альфа-книги, она же Армада. По заслугам и награда.
Мерно движется мимо меня колонна авторов. Тут и Глушановский, в потёртой олимпийке и майке с принтом группы "Ария". Залихватски мне подмигивает, получает награду и отходит. На меня надвигается толстый потный Бубела и тоже получает блестящий лакированный член, в уголках губ его висит присохшая каша, меня начинает подташнивать, неосторожно делаю слишком размашистое движение и он испуганно приседает закрывая голову. Неприятный инцидент. Плывёт мимо меня полная, ярко накрашенная Сыромятникова в безвкусном платье. И ей тоже деревянный член. Виталий Зыков салютует мне своей наградой, как мечом, на кончике которого он живёт. Братья Сахаровы весело лупят друг друга своими наградами по лбу. Буревой получив премию плотоядно облизывается, в предвкушении. Внезапно передо мной выступает субтильный прыщавый юноша, Сергей Рощин-Малышонок, он же Седрик. Что такое? Деревянные наградные члены кончились! Как же так, Седрик может уйти без награды! Я растерянно озираюсь и ловлю суровый взгляд главреда Маршавина, его тонкие блёклые губы почти неслышно шепчут: "Сделай что нибудь, никто не должен уйти обиженным!". Я лихорадочно соображаю и, приняв решение, расстёгиваю ширинку. Седрик уже всё понял и встал на колени. Начинаю ссать, а он ловит струю своим распахнутым улыбчивым ртом.
- Смотрите! Смотрите! Седрик наполовину полон! - хлопает в ладоши Олечка Мяхеер.
Писатели, ринувшиеся было, к столам с бутербродами, окружают нас плотным улюлюкающим кольцом. Почти все, даже тяжело дышащая Сыромятникова, из красного кольца ярко накрашенных губ которой торчит селёдочный хвост. Только Виталий Зыков остаётся один у стола и судорожно запихивает бутерброды в рот и за пазуху. Да братья Сахаровы уединились за занавеской, затейник Александр опять сношал содомским способом толстяка Василия.
Я стряхиваю последние капли в Седрика, и тут случается непредвиденное, он на прощание охватывает мой член губами и игриво щекочет языком. Меня начинают захлёстывать судороги омерзения, сокращающиеся мышцы заставляют передёргивать плечами раз за разом, желудок будто бы подкатывает к горлу и я блюю. На Седрика. Давящая тишина, которую нарушают лишь стоны закусившего папаху Василия. Мда, Саня Сахар сегодня разошёлся не на шутку. Один только Зыков продолжает воровать бутерброды, засовывая их уже в штаны.
- Э, он чё нас не уважает, че? - растерянно подаёт голос Дравин, оглядываясь в поисках поддержки.
На меня яростным вихрем налетает Маршавин и выталкивает из залы, сопровождая это репликами:
-Я тебе покажу, как писательским телом брезговать, негодяй! Мне значит нормально, а ему нет?! Вон из искусства, бестолочь, попробовал бы ты сам так!
За нами захлопывается дверь и весь его пыл иссякает. Он вытирает пот платком, обмахивается, достаёт пачку сигарет и предлагает мне. Отказываюсь. Он, борясь одновременно с одышкой, закуривает, и начинает оправдываться.
- Ну ты же понимаешь, это всё только для вида! Ну да, цирк уродов, ублюдки, вырожденцы, генетические отбросы, мать их! Деньги то приносят всё равно! Да, по первости неприятно, все так и норовят ухватить любого редактора клыком за кончик поца, но притерпеться то можно, пипл хавает! - его будто прорывает, как плотину весенним паводком.
- Знаете что?-говорю я.
- Что? - Маршавин выжидающе смотрит на меня.
- Иди вы все нахуй, со своим армадски-блядским цирком.
Я развернулся на пятках и зашагал прочь. Прочь из искусства.
Тайая вечеря
Ночь, с неба бьют ветвистые молнии. Полуразрушенный замок на гребне скалы. Герб с головой петуха на воротах и местами облупившейся надписью "Армада". В просторной тёмной зале за столом сидят люди. Сидящий во главе стола мужчина, в миру главред Маршавин, прокашлялся и заговорил, обнаружив брюзгливый голос старого еврея злоупотребляющего алкоголем.
- Ну что же, скоты, продажи-то падают! - он фиглярски развёл руки в стороны, выпятив нижнюю губу.
- Вы хоть что-нибудь написали за последние месяцы, а? Я вас спрашиваю, литераторы! - последнее слово он будто бы сплюнул и, не удержавшись, вытер свои бледные тонкие губы платком.
Писатели сделали вид, что им стыдно. Подобно героям своих книг они испуганно выпучили глаза и начали переглядываться. Очевидно, думая, что и на этот раз сойдёт с рук. Маршавин оглядел сидящих за столом презрительным взглядом и объявил.
- Ну что же, раз никто не хочет начать, начнём поимённо. Итак, Виталя Зыков здесь?
- Здесь - дрожащим голосом произнёс названный Виталей.
- Не сдох ещё, пёс? - нагло спросил Маршавин, глядя Виталию в глаза.
- Нет - выдохнул Виталя, смущённо ковыряя пальцем обивку стола.
- Почему ты, сукин сын, три года ничего не писал? Может, тебя на остриё моё посадить? Чтобы ты пожил полной жизнью, у меня правда не меч, но под таких поцев заточен неплохо! Кто, мразина ты тупая, напился на встрече с читателями и кидался графином?! Может, пендосы с госдепом?! - Маршавин самозабвенно орал, но к середине тирады прокуренные лёгкие дали сбой, и остаток фразы он просипел и закашлялся. Налил себе полный гранёный стакан коньяка и, крякнув, выдул, закусив огурцом, вынутым из кармана пиджака.
- Я это, это не хотел, случайно - мямлил Виталя и завистливо сглатывал, глядя на коньяк.
- Ладно, тут, похоже, тяжёлый случай, перейдём к следующему нашему "писателю". Седрик, вас я даже спрашивать не буду, вам в рот на прошлом вручении премии нассали, а вы ещё улыбались так гадко. Кстати, где ваш товарищ, Ракот?
Субтильный прыщавый юноша, сидящий следом за Виталей, покраснел и, спрятавшись под стол, поднял над его кромкой пальчиковою куклу-петрушку и пропищал, набрав в лёгкие воздух.
- Ракот здесь! Может, у меня в жопе рука, но я многообещающий писатель, конечно, не такой талантливый, как господин Седрик.
Щека Маршавина дёрнулась, но он взял себя в руки и почти спокойным голосом продолжил:
- Ладно, будем считать, что мы ничего не видели, закроем эту тему. Перейдём к вам, госпожа Сыромятникова, как ваши успехи, план выполняется?
- А чё сразу план? - Ирина вызывающе смотрела на главреда, гордо выставив вперёд второй подбородок и наматывая на палец большие, как грецкие орехи, бусы.
Главреда чуть не стошнило, борясь с дурнотой, он нагнулся под стол, сделав вид, что ищет потерянную запонку. Совершенно неожиданно он нос к носу столкнулся с преданно глядящим на него Седриком.
- Ты что здесь делаешь, пидорас? А ну пошёл на место! - главред резко выпрямился и, сохраняя невозмутимое выражение, принялся энергично пинать Седрика ногой, отгоняя от своего поца.
- Ну так вот, продолжем же. Ба! Кого я вижу! Глушан, ты, бродяга! Сколько лет, сколько зим! Помнишь, мы в середине нулевых трясли деньги со школоты и набивали тексты копипастой группы "Ария", вот это был развод по жиже! Мы, бля, в натуре творили сплошное искусство! У тебя-то всё на мази? - Маршавин несказанно обрадовался сидящему следом Глушановскому, одетому в свою засаленную потёртую олимпийку и спортивные штаны.
- Да не, усатый законы о копирастии протянул, теперь книги - ты представь только! - приходится не красть, а писать! - последние слова Глушана потонули в общем смехе. Ну где это видано, чтобы сишный автор вдруг перестал воровать?
- Обломался, обломался, хуесос, кто ты теперь без меня?! - сидящий рядом Поляков хлопнул Глушана рукописью "Улыбка Гусара-2" по башке.
- Беда, беда, тьма над нами... - философски выдал Маршавин, незаметно перед этим хватив ещё коньяка. Все зааплодировали.
- Ну дальше кто там у нас, э? А, братья Сахаровы? Ну давайте, цапки вы мои, абреки, рассказывайте, что наваяли - речь "подогретого" главреда становилась всё развязней.
- Я, короче, с сишными троллями боролся, поэтому книгу не дописал, зато рассказ про гомоеблю накатал, даже не рассказ, а повесть - Саня Сахар самодовольно загоготал.
- Хуй на! Пидорас, гомопропоганда под запретом, опять на зону захотел, скот? - выдал Маршавин и, дождавшись, когда Саня покраснеет и закроет лицо руками, перевёл свой взгляд на Василя Сахара.
- Я в Бердянске кутил, собрал деньги на отряд крымской самообороны и на три недели в Бердянск ухнул - выдал Василь.
- Ну хоть в сатор не ухнул, и то хорошо - при этих словах главреда Виталя Зыков закусил губы, писатели начали глумливо посматривать в его сторону и шушукаться.
- Кстати, что это за мелкий пиздюк к нам прокрался? - Мокшавин хряпнул коньяк с горла.
- Это Черненко, бля буду, я же его рекомендовал, молодое дарование, чё - вставил Глушан, сидящий же напротив Буревой незаметно для Маршавина показал мальчику кулак.
- Так, а это кто у нас? Михайлов? Как ты там, "Вальдиру" дописал, лапушка? - голос главреда источал елей.
- Ну почти - протянул Михайлов, чувствуя, что где-то таится подвох.
- И затеял платную рассылку глав новой книги по почте, в обход договора с издательством? Деньжат по-бырому срубить решил, поц? Стивеном Кингом себя возомнил?! - в голосе Маршавина прорезалась сталь, он запрыгнул на стол и начал надвигаться на Михайлова.
Поднялся гомон, Сыромятникова облизнула полные губы, главред почувствовал неладное, скосил голову вниз и заметил расстёгнутую ширинку - дотянулся всё же проклятый Седрик; и когда же только успел. Маршавин поднял глаза и, поймав испуганно-затравленный взгляд Михайлова, сказал:
- Видит Б-г, Руслан, я этого не хотел, но, видать, уж так суждено тебе на роду было. Как говорится: "сказал а, говори и б".
Главред неумолимо надвигался на Михайлова.