Львов Василий Сергеевич
Патриотизм как архетип

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В этом эссе просматривается этимология слова патриотизм, анализируется отношение к этому явлению у П.Я. Чаадаева и Л.Н. Толстого. В конце, на основе работ Льва Толстого и других авторов, выводится, что патриотизм- архетип. Поправки к данному эссе смотрите в статье "О неестественности феномена патриотизма"
  Концептуальный анализ понятия патриотизм
  
  С момента появления на свет "Философического письма" П.Я. Чаадаева, патриотизм стал предметом живых споров внутри российского общества. Не утихают эти споры и сегодня. В отношении к патриотизму в России отразился ход всей ее истории. У него никогда не было недостатка в сторонниках, но были и противники, которых, впрочем, почти никогда не воспринимали всерьез. Тем не менее среди этих противников патриотизма всегда находились выдающиеся личности, заслуженно снискавшие всеобщее признание. К их числу принадлежит и великий русский мыслитель Лев Николаевич Толстой, написавший целый ряд статей о патриотизме. Проблема патриотизма занимала важное место в философии Толстого, и, несомненно, так или иначе, повлияла на огромное количество его читателей, не говоря уже о его последователях. Не потеряли эти воззрения своей силы и в наши дни, и потому требуют внимания со стороны исследователей, особенно если учитывать то обстоятельство, что они по-прежнему малоизученны. В особенности это относится к таким великим русским мыслителям, как П. Я. Чаадаев и Л. Н. Толстой. Краткому анализу их аргументов и посвящена настоящая статья. Материалом для этого анализа послужила "Апология сумасшедшего" П. Я. Чаадаева и две статьи Л. Н. Толстого о патриотизме. Однако прежде чем преступить к непосредственному анализу этих работ, необходимо сказать об этимологии патриотизма в русском языке.
  Этимология лексической единицы "патриотизм" в русском языке.
  
  Согласно "Этимологическому словарю русского языка" М. Фасмера, слово "патриот" обозначается как позднее заимствоќвание через немецкий - Patriot (с XVI в.) или непосредственно из французќского patriot (от лат. Patriota) . В латынь это слово попало из древнегреческого языка и значило земляк.
  Примечательно, что слово "патриот" впервые было отмечено именно у Петра I, при котором идея служения на благо отечества была особенно сильна. В самом начале патриотизм приобрел значение военного патриотизма. Так, Ломоносов между сентябрем и декабрем 1739 г. пишет в своем стихотворении "Ода блаженныя памяти государыне императрице Анне Иоанновне на победу над турками и татарами и на взятие Хотина 1738 года":
  
  Крепит отечества любовь
  Сынов российских дух и руку;
  Желает всяк пролить всю кровь,
  От грозного бодрится звуку.
  
  Из этого примера видно, как прославлялась "отечества любовь", или патриотизм, в стихах того времени, что особенно важно, так как "на самых ранних порах становления общества в практике общения выделяются некоторые тексты повышенной значимости, то есть более других способствующие сплочению этого общества. Из-за своей повышенной значимости они подлежат частому и точному повторению. Это заставляет им придавать форму, удобную для запоминания". Таким образом, можно прийти к выводу, что слово "патриот" и производные от него слова в русском языке были наделены, как пишет С. В. Светана-Толстая, "святым смыслом" , сохраняя и значение жертвования собственной жизнью во благо отечества. Похожее мировоззрение было и в европейских странах того времени, однако оно было лишь этапом в их развитии. На Западе была сильная либеральная традиция, ставившая во главу всего личность с ее правами и прежде всего правом выбора, в том числе, жертвовать собою ради страны или нет. В России же идея служения своему государству, пусть даже ценой человеческой жизни, имеет глубокие корни, уходящие еще в историю Древней Руси. Впрочем, эта проблема требует отдельного исследования.
  
  Итак, патриотизм с самого начала имел в русском языке значение военного патриотизма, выступавшее на первый план в разные периоды российской истории. Интересно, что в некоторых иностранных языках, например в английском, данная семантика у этого слова сегодня почти отсутствует. Достаточно сравнить современный толковый словарь русского языка Ожегова и Шведовой с Оксфордским словарем английского языка. Согласно словарю Ожегова и Шведовой, патриотизм - это "преданность и любовь к своему отечеству, к своему народу" ; здесь же приводится пример: "П. русских воинов". Примечательно, что вместо слова "страна" используется "отечество". Вот определение, которое дается слову "патриот" в Оксфордском словаре (патриотизм в нем определяется как чувства и качества патриота): "человек, который сильно поддерживает свою страну (person who strongly supports his country)".
  
  С одной стороны, в абстрактном существительном "патриотизм" нет ничего неоднозначного. Патриотизм - это "любовь к отчизне" (Даль). Но, с другой - будь все так просто, это понятие не вызывало бы бесчисленных и столь ожесточенных споров.
  П. Я. Чаадаев о патриотизме.
  
  Большинство людей, ведущих сегодня дискуссии о патриотизме в России, так или иначе, ссылается на представителей той или иной исторической традиции, к которой они принадлежат. По сути, отношение того или иного русского человека к патриотизму как определенному мировоззрению всегда зависело от того, какого мнения он придерживается относительно того, в каком направлении должна развиваться Россия. Говоря о Чаадаеве и его отношении к патриотизму, это важно учитывать.
  
  Уже в 1837 году в "Апологии сумасшедшего" Петр Чаадаев наделяет патриотизм отрицательной коннотацией. "Забыв о том, что сделал для нас Запад, - пишет он, - не зная благодарности к великому человеку Петру Великому, котоќрый нас цивилизовал, и к Европе, которая нас обучила, они отвергают и Евќропу, и великого человека, и в пылу увлечения этот новоиспеченный патриоќтизм уже спешит провозгласить нас любимыми детьми Востока". Чаадаев говорит о проблеме принадлежности России к Востоку или Западу, но попутно высказывает мысль о том, что цивилизации, которую принесла с собой европейская, западная, культура в Россию через прорубленное Петром окно, противопоставлен этот "новоиспеченный патриотизм". Этот патриотизм является препятствием на пути развития России, и к нему охотно прибегают невежды, "не знающие благодарности" ни к Петру, ни к Западу. Ниже Чаадаев продолжает говорить о патриотизме: "Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной. Я люблю мое отечество, как Петр Великий научил меня любить его. Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм лени, который приспособляется все видеть в розовом свете и носится со своими иллюзиями и которым, к сожалению, страдают теперь у нас многие дельные умы". По мнению Чаадаева, дурной патриотизм служит ширмой для действительности. Здесь же Чаадаев говорит о том, что пользу стране приносят не те, кто привык видеть все в "розовом свете", но те, кто "ясно видит" свою страну и считает своим долгом говорить о ее пороках. Тем самым он одним из первых в России проводит такое четкое разделение на хороший и дурной патриотизм. Об этом же говорит уже в наше время продолжатель исторической традиции, к которой принадлежал П. Я. Чаадаев, Владимир Познер: "... патриот - это не тот, который славословит страну, а это тот, который может чрезвычайно жестко и, можно сказать, навсегда что-то очень тяжелое сказать о стране. ... патриотизм - это не бесконечное извержение паток любви, а это совсем другое".
  
  Идеи Чаадаева - ярчайшего представителем либерально-западного течения в России, которое в этой стране никогда не пользовалось популярностью в широких слоях общества, - так и не были восприняты большинством людей. Поэтому Чаадаев и его идейные последователи были и по-прежнему обречены на одиночество. И непопулярен был не сам Запад и даже не плоды западной культуры и цивилизации. В России всегда были те, кто любил Запад за его искусство и хорошие дороги; иногда эта любовь заходила настолько далеко, что превращалась даже в идолопоклонство, которое русские просветители называли "чужебесием". Однако те ценности, которые нес с собой Запад, никогда не были восприняты большей частью русских людей.
  
  Лев Толстой. Новый взгляд на патриотизм
  
  Свой особенный взгляд на патриотизм принадлежит Льву Толстому. Ни один из его предшественников не осмеливался так говорить о патриотизме. В своих статьях, посвященных патриотизму, Толстой рассматривает это понятие с философской, исторической и богословской точек зрения. Однако чрезвычайно важно помнить о том, что Толстой говорит именно о публичном патриотизме, а не о том, когда человек просто питает добрые чувства к дому, двору, городу, где он родился; ведь эта любовь даже не нуждается в каком-либо искусственном определении, как и не нуждается в нем любовь к родителям, братьям и сестрам, друзьям и т. д. Очень хорошо эта разница между публичным, официальным, патриотизмом и совершенно естественной привязанностью человека к месту своего рождения видна в стихотворении Михаила Лермонтова "Родина" (1841г.):
  
  Люблю отчизну я, но странною любовью!
  Не победит ее рассудок мой.
  Ни слава, купленная кровью,
  Ни полный гордого доверия покой,
  Ни темной старины заветные преданья
  Не шевелят во мне отрадного мечтанья,
  Но я люблю - за что, не знаю сам -
  Ее степей холодное молчанье,
  Ее лесов безбрежных колыханье,
  Разливы рек ее, подобные морям...
  
  
  В статье "Патриотизм или мир?" Толстой уже в самом начале выделяет в патриотизме военную семантику: "<...> ослепление, в котором в наше время находятся народы, восхваляющие патриотизм, воспитывающие свои молодые поколения в суеверии патриотизма и, между тем, не желающие неизбежных последствий патриотизма - войны, дошло <...> до <...> последней степени <...>". Эту точку зрения Толстой подкрепляет утверждением о том, что " <...> соединить патриотизм и мир <...> невозможно". Далее он приводит пример: "Ведь если живут рядом два вооруженные человека, которым с детства внушено, что могущество, богатство и слава суть высшие добродетели и что потому приобретать могущество, богатство и славу оружием в ущерб другим соседним владетелям есть самое похвальное дело, и если при этом над этими людьми не стоит никакого ни нравственного, ни религиозного, ни государственного ограничения, то разве не очевидно, что такие люди будут всегда воевать <...>". Здесь Толстой высказывает мысль о том, что патриотизм, в котором главное - это любовь именно к своей стране (то есть отделение себя от других государств и народов), потому и является причиной непрекращающихся войн, что дает, по сути, право одной стране или нации притеснять другую во имя собственного "могущества", "богатства" и "славы", оправдываемое служением на благо безликого отечества. Развивая эту мысль, Толстой сравнивает патриотизм государства с эгоизмом отдельного взятого человека: "Страшен эгоизм частных людей, но эгоисты частной жизни не вооружены, не считают хорошим ни готовить, ни употреблять оружие против своих соперников; эгоизм частных людей находится под контролем и государственной власти и общественного мнения. <...> Совсем иное с государствами... <...> общественное мнение, которое карает всякое насилие частного человека, восхваляет, возводит в добродетель патриотизма всякое присвоение чужого для увеличения могущества своего отечества".
  Толстой приходит к выводу: "<...> нужно уничтожить то, что производит войну. Производит же войну желание исключительного блага своему народу, то, что называется патриотизмом. А потому для того, чтобы уничтожить войну, надо уничтожить патриотизм. А чтобы уничтожить патриотизм, надо прежде всего убедиться, что он зло <...>".
  В этой же статье Толстой отвечает и на вопрос о двух патриотизмах, дурном и хорошем, а также говорит о прочих его видах: "Если хороший патриотизм состоит в том, чтобы не быть завоевательным, как говорят многие, то ведь всякий патриотизм, если он не завоевательный, то непременно удержательный, то есть что люди хотят удержать то, что прежде было завоевано, так как нет такой страны, которая основалась бы не завоеванием, а удержать завоеванное нельзя иными средствами, как только теми же, которыми что-либо завоевывается, то есть насилием, убийством. Если же патриотизм даже и не удержательный, то он восстановительный патриотизм покоренных, угнетенных народов <...> И этот патриотизм едва ли не самый худший, потому что самый озлобленный и требующий наибольшего насилия". Отсюда можно прийти к выводу, что патриотизм больше, чем просто абстрактное существительное, больше, чем просто понятие: им оправдывают всякого рода насилие человека над человеком или же государства над личностью и используют как ширму для этого насилия и даже как его оправдание. Толстой с уверенностью говорит о том, что "патриотизм не может быть хороший". "Отчего люди не говорят, что эгоизм может быть хороший, хотя это скорее можно бы было утверждать, - спрашивает он и тут же отвечает, - потому что эгоизм есть естественное чувство, с которым человек рождается, патриотизм же чувство неестественное, искусственно привитое ему".
  Толстой считает, что патриотизм не только неприемлем, но и просто-напросто устарел, став в своем роде атавизмом: "Скажут: "Патриотизм связал людей в государства и поддерживает единство государств". Но ведь люди уже соединились в государства, дело это совершилось; зачем же теперь поддерживать исключительную преданность людей к своему государству, когда эта преданность производит страшные бедствия для всех государств и народов. Ведь тот самый патриотизм, который произвел объединение людей в государства, теперь разрушает эти самые государства. Моря крови пролиты из-за этого чувства и будут еще пролиты из-за него, если люди не освободятся от этого отжившего остатка старины". Далее Толстой противопоставляет патриотизму христианство (об этом он развернуто пишет в своей статье "Христианство и патриотизм"), в отличие от черносотенцев и их единомышленников, понимавших патриотизм в частности как приверженность православию. Впрочем, к христианству Толстой тоже имеет свое особое отношение: он обращается напрямую к Библии, к истокам христианства, возвышаясь над всевозможными конфессиями, образовавшимися в результате раскола христианской церкви: "Мне несколько раз уже приходилось писать о патриотизме, о полной несовместимости его с учением не только Христа, в его идеальном смысле, но и с самыми низшими требованиями нравственности христианского общества, и всякий раз на мои доводы мне отвечали или молчанием, или высокомерным указанием на то, что высказываемые мною мысли суть утопические выражения мистицизма, анархизма и космополитизма. Часто мысли мои повторялись в сжатой форме, и вместо возражений против них прибавлялось только то, что это не что иное, как космополитизм, как будто это слово "космополитизм" бесповоротно опровергало все мои доводы". И вот уже из этой статьи, написанной в 1896 г, задолго до гонений на космополитов в Советском союзе, видно, как патриотизм противопоставляют космополитизм, ставя его в один ряд с такими вещами, как мистицизм и анархизм. У Толстого это становится наглядным. Но, если патриотизму противопоставляют космополитизм, а патриоту - космополита (дословно гражданина мира), то патриот, не будучи космополитом, по собственной воле или против нее оказывается изолированным от окружающего мира, в противовес мнению о том, что изолированными являются космополиты без роду-племени. Единственное, что остается такому патриоту, это твердить: "Мне хорошо и дома. Я - патриот, и у нас не хуже". Ярче всего о столкновении патриотизма с космополитизмом Толстой написал в своем труде "В чем моя вера?": "То, что мне представлялось хорошим и высоким - любовь к отечеству, к своему народу, к своему государству, служением им в ущерб блага других людей, военные подвиги людей, - все это мне показалось отвратительным и жалким. То, что мне представлялось дурным и позорным - отречение от отечества, космополитизм, - показалось мне, напротив, хорошим и высоким. Если я и могу теперь в минуту забвения
  содействовать больше русскому, чем чужому, желать успеха русскому государству или народу, то не могу я уже в спокойную минуту служить тому соблазну, который губит меня и людей. Не могу признавать никаких государств или народов, не могу участвовать ни в каких спорах между народами и
  государствами, ни разговорами, ни писаниями, ни тем более службой какому-нибудь государству. Я не могу участвовать во всех тех делах, которые основаны на различие государств - ни в таможнях или сборах пошлин, ни в приготовлении снарядов или оружия, ни в какой-либо деятельности для вооружения, ни в военной службе, ни тем более в самой войне с другими народами, и не могу содействовать людям, чтобы они делали это" , - отсюда видно и то, что Толстой говорит о конфликте между патриотизмом и глобализм, хотя и не употребляет этого слова, поскольку тогда данного понятия еще не существовало.
  "Люди серьезные, старые, умные, добрые и, главное, стоящие как город на верху горы, - пишет Толстой, - люди, которые своим примером невольно руководят массами, делают вид, что законность и благодетельность патриотизма до такой степени очевидна и несомненна, что не стоит отвечать на легкомысленные и безумные нападки на это священное чувство, и большинство людей, с детства обманутое и зараженное патриотизмом, принимает это высокомерное молчание за самый убедительный довод и продолжает коснеть в своем невежестве". И действительно, патриотизм не вынужден отстаивать себя, в отличие от космополитизма.
  Далее Толстой задает риторический вопрос: "Хотят или не хотят этого люди, вопрос ясно стоит перед человечеством: каким образом может тот патриотизм, от которого происходят неисчислимые как физические, так и нравственные страдания людей, - быть нужным и быть добродетелью?"
  Автор приходит к выводу о том, что "чем больше государство, тем злее и жесточе его патриотизм, тем на большем количестве страданий зиждется его могущество".
  Далее Толстой говорит о патриотическом и "космополитическом" воспитании: "Должны воспитывать молодые поколения так, чтобы, как теперь стыдно молодому человеку проявлять свой грубый эгоизм, например, тем, чтобы съесть все, не оставив другим, <...> так же бы было стыдно желать увеличения могущества своего отечества; и так же как считается глупым и смешным теперь восхваление самого себя, так же бы считалось <глупым> восхваление своего народа, как оно теперь производится в разных лживых отечественных историях, картинах, памятниках, учебниках, статьях, стихах, проповедях и глупых народных гимнах". Удивительно, насколько актуальны сегодня эти слова более, чем сто лет спустя. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на самые первые строки российского гимна: "Россия - священная наша держава!/Россия - любимая наша страна!/Могучая воля, великая слава..." и т. д. Учебник новейшей истории России А.Ф. Филиппова, о котором не так давно спорили в российских СМИ, также подтверждает слова Толстого. "...надо понимать, - продолжает он, - что до тех пор, пока мы будем восхвалять патриотизм и воспитывать его в молодых поколениях, у нас будут вооружения, губящие и физическую и духовную жизнь народов, будут и войны, ужасные, страшные войны..." . Эти идеи бросают вызов современно государственной политике, в соответствии с которой гражданское образование в школах стремятся подменить патриотическим образованием, или даже военно-патриотическим воспитанием.
  ***
  На основе всего этого сформулируем толстовское определение понятия патриотизм. Патриотизм, военный патриотизм, "чувство неестественное, неразумное, вредное, причиняющее большую долю тех бедствий, от которых страдает человечество" , влечет за собой войну, "физические" и "нравственные" "страдания"; эгоизм государств, деструктивен, противоречит христианским ценностям, антоним слова космополитизм.
  ***
  ќќќИз статей Толстого вытекает то, что патриотизм - это идеология, то есть система взглядов, характеризующая ту или иную группу. В статье "Патриотизм и правительство" он пишет: "<...> говорится, что вреден только дурной патриотизм <...>, но что настоящий, хороший патриотизм есть очень возвышенное нравственное чувство, осуждать которое <...> преступно. <...> в чем состоит этот настоящий, хороший патриотизм, или вовсе не говорится, или вместо объяснения произносятся напыщенные высокопарные фразы, или же подставляется под понятие патриотизма нечто, не имеющее ничего общего с тем патриотизмом, который мы все знаем и от которого все так жестоко страдаем". Чтобы сделать эту мысль яснее, приведем слова писателя Александра Тихомирова, перекликающиеся с тем, о чем говорит Толстой: "<...> идеология не обязана быть логичной и внутренне непротиворечивой, но зато должна быть простой, всем понятной и давать ответы-заклинания на все вопросы. Ответы могут быть бессмысленными или не на заданный вопрос, но обязаны нести такую энергетику, которая <...> приведет человека на уровень государственного эгрегора <...> , его проблем и средств.<...> Основной признак, по которому люди, принадлежащие или, правильнее сказать, служащие одному эгрегору, узнают друг друга, это мистическое ощущение, описываемое понятием "свой". Следует подчеркнуть, что это именно общность упряжки: любви, личной симпатии, дружбы или доверия к "своему" может вовсе и не быть". И действительно патриотизм, так или иначе, делит мир по принципу "свой" - "чужой". Все это, особенно "общность упряжки", сближает эгрегор с понятием об архетипе, открытом Карлом Густавом Юнгом. "Архетипы являются великими движущими силами, реальные события вызывают именно они, а не индивидуальные суждения или практические соображения". Все это напрямую перекликается со словами Толстого.
  "Государственная идеология, - пишет Тихомиров, - есть не что иное как мораль государственного эгрегора, и по ней можно во многом понять его этику. При этом не следует забывать, что она в значительной мере касается вопросов жизни и смерти для государства и потому сильно военизирована <...>". Следовательно, если рассматривать патриотизм как идеологию, этот концепт наделен военной семантикой уже по определению.
  В "Патриотизме и правительстве", как и в статье "Патриотизм или мир?", Толстой еще раз говорит о том, что время патриотизма прошло и вещь когда-то неизбежная, даже необходимая в нашу эру наоборот лишь вредит людям, - <...> уже около 2000 лет тому назад высшими представителями мудрости человечества начала сознаваться высшая идея братства людей, и идея эта, всё более и более входя в сознание, получила в наше время самые разнообразные осуществления. <...> опасность завоеваний, убийств, насилий со стороны соседних народов уже совершенно исчезла, и все народы (народы, а не правительства) живут между собой в мирных <...> сношениях, нарушать которые им нет никакого ни смысла, ни надобности. И потому, казалось бы, отжившее чувство патриотизма должно было бы как излишнее и несовместимое с вошедшим в жизнь сознанием братства людей разных народностей, всё более и более уничтожаться и совершенно исчезнуть". Таким образом, патриотизм является пережитком прошлого, который не может сосуществовать с космополитскими ценностями и христианскими, евангельскими, заповедями, впрочем, как и с другими духовными учениями, о которых рассуждает Толстой; поэтому можно прийти к мысли о том, что единственное обстоятельство, продлевающее жизнь патриотизму, - это то, что он является одним из сильнейших архетипов, власть которых на себе когда-либо испытывало человечество.
  В советское время лишь немногие знали об этих статьях Толстого, и еще меньше людей имело возможность прочесть их. Поэтому сегодня, когда его работы стали доступны для каждого, они нуждаются в широкой общественной дискуссии.
  
  ***
  
  Как правило, заключение уже в силу самого своего названия предполагает, чтобы автор сделал какие-то выводы. Однако споры о патриотизме совсем не утихают, и подводить итоги еще рано.
  
  Еще лет триста назад вопрос, хорошее или нет чувство патриотизм, едва ли мог возникнуть. Но сегодня человечество вступило в новую эру. То, о чем решались говорить лишь самые смелые фантасты, уже во многом сбылось, и один Бог знает, что будет с нашей цивилизацией в будущем. У каждой эпохи есть свои ценности, свои идеалы, и еще не совсем ясно, останется ли патриотизм одним из них. Начавшийся процесс глобализации, который уже вряд ли можно будет остановить, призван пошатнуть этнические, религиозные, национальные, языковые и все остальные виды общностей. Поэтому многие явления сегодняшней жизни, как, например, патриотизм, на смену которому стремится космополитизм, быть может, останутся в прошлом. Или наоборот? Вот в чем вопрос.
  
  ________________________________
   Гаспаров М. Л. Об античной поэзии: Поэты. Поэтика. Риторика. - СПб.: Азбука, 200. - 480 с.
   Журналистика и культура русской речи, Љ4 2005
   Ожегов С. И. и Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / Российская академия наук. Институт русского языка им. В. В. Виноградова. - 4-е изд., дополненное. - М.: ООО "ИТИ Технологии", 2003. - 944 стр. ISBN 5-89285-003-X.
   A S Hornby Oxford Advanced Learner"s Dictionary of Current English
   Современная версия словаря печатается по изданию: Даль В. И. Словарь живого великорусского языка. Изд. 3-е. СПб., 1903-1909 гг. / Даль В. И. Толковый словарь русского языка. Современная версия. - М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. - 736 с.
   Патриотизм или мир - http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0750-1.shtml
   Там же
   Там же
   Там же
   Там же
   Там же
   Там же
   Там же
   В чем моя вера - http://az.lib.ru/t//tolstoj_lew_nikolaewich/text_0152.shtml
   Патриотизм или мир - http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0750-1.shtml
   Там же
   Там же
   Там же
   Патриотизм и правительство - http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_1180.shtml
   Там же
   Тихомиров А. Трактаты. Воронеж: НПО "МОДЭК", 1993. 284 с.
   http://www.sacrum.ru/Modern/jung.htm
   Тихомиров А. Трактаты. Воронеж: НПО "МОДЭК", 1993. 284 с.
   Патриотизм и правительство - http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewic
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"