Ночью с простуженного неба заморосило. Окна ординаторской подслеповато вглядывались во влажную темноту. Над ними разливался потусторонний свет из оперблока. Падал на асфальт, касался клёнов с мёртвой листвой. Тонул в остром запахе побитых заморозками клумб.
Панченко любил прогуляться по больничным аллеям во время ночного дежурства. Мысли выстраивались в трезвом и строгом порядке. Эмоции оставались в чернильных тенях под скамейками, в непроглядной темени парка. Дорожки, инкрустированные палой листвой, забирали усталость. Ночные охранники уважали его привычку. Бесшумно распахивалась бронированная дверь. Беззвучно мчал на седьмой этаж трудяга-лифт.
В холле перед родным отделением пустота и уютная тишина.
- Ииых...
- Белкина? Почему не в палате?
Рядом с буйной и мощной монстерой - сухонькая согнутая фигурка. Если бы не зевок, и не заметил бы серый халат и серый же платок на стриженой голове.
- Сан Саныч, можно мне домой?
- Опять за своё? Сказано же: нет. После операции - постельный режим. Кто встать разрешил?
- Кошки у меня. Милка, Мулька и Манька... Кто покормит? Три дня уж одни в квартире. Соседи, поди, и не знают, что я в больнице.
Три дня... Что значит черепно-мозговая травма в таком возрасте. Память напрочь отшибло. Вот и прекрасно. Иначе бы извелась больная, которая трое суток пролежала в подвале своего дома. Спустилась бабулька за картошкой да в потёмках нижней ступеньки не заметила. Потом операция и ещё два дня на ИВЛ. Почти неделя в реанимации. Не надеялись даже, что в сознание придёт.
- В палату!
Кто сегодня из сестёр дежурит? Завтра на планёрке он им всё скажет.
Коридор залит инфернальным светом кварцевой лампы. Аммиак рвёт ноздри, вонзается в мозг. Опять Михеевна постаралась. Санитарка состарилась в родимом отделении. Не пожелала понять эффективность современных дезинфицирующих средств. После каждого летального исхода - кварц и нашатырь. Однако на Михеевну можно положиться. Не то что молоденькие сёстры-новобранцы. Помрёт, но с поста не уйдёт. Вон, легка на помине...
- Сан Саныч, Хомульков очнулся. А тут никого не дозовёшься...
- Очнулся? Это хорошо, Михеевна.
В палате терпкая духота. Он повёл носом, и понятливая санитарка засеменила к окну, задёргала в разные стороны ручку. К евроокнам тоже привыкнуть не может.
У Хомулькова недельная щетина. Отёчности уже нет. Прекрасно. А вот гематомы вокруг глаз могли быть поменьше. Зрачки широкие, на свет не реагируют. Беда.
- Где я?
- В больнице, Хомульков. Попробуй-ка сжать моё запястье...
- В больнице?.. Почему? Мне домой нужно. Сегодня жена дочку родила...
- Ну, с дочкой тебя. Домой нельзя. Многое теперь нельзя.
Где сёстры-то? За спиной тарахтенье каталки. Откуда такая древность? Господи, на клеёнку-то можно было простынь положить. Что, кроме него и Михеевны, в отделении никого нет? Ох, он им покажет завтра. Старшую давно пора уволить к ебене фене.
- Давай-ка перебирайся сюда, - Михеевна потянула больного за плечи, перебросила на каталку недвижные ноги. - Вот так... Сейчас поедем.
- Куда?
- Куда нужно. Да ты не волнуйся. Всё будет хорошо.
Золотой сотрудник Михеевна. Посмотрела на него вопросительно. Ну что ж, поехали.
В холле у кадки с монстерой никого нет. Скрипучие колёсики зацепились за рваный край лифтового линолеума. Заму по хозчасти нужно пистон вставить.
Хомульков снова забеспокоился. На панду похож из-за черноты вокруг глаз. А нечего было с кем попало пить. Избили, ограбили и на проезжую часть выбросили. И поедешь ты сейчас, Хомульков, не к жене в роддом, а...
Михеевна уверенно нажала сухонькой, с тёмными пятнами, рукой нижнюю кнопку. Возле надколотого пластмассового кругляша кто-то подписал фломастером: "Подвал".
Маргарита Петровна, старшая медсестра, поставила на старый массивный стол вазу с хризантемами. Полный порядок. Нужно пробежаться по отделению, проверить всё ещё раз. Как-никак сама заведующая городским здравоохранением пожалует. Юбилей отделения. Родного, как все говорят. Возле входа золотилась мемориальная табличка. Потускнела, что ли? Старшая достала из кармана носовой платок - протереть до блеска. Ойкнула. Показалось, будто током ударило. Постояла немного, помотала кистью. Снова коснулась латуни. Ну вот, красота! Солнце так и играет на металле. Сверкает прямо табличка. Даже прочесть из-за радостных бликов невозможно: " ... Панченко Александр Александрович... основатель и первый заведующий отделением..."