Всеобщий староста шёл за телегой и горбился. Хоть и надвинул шапку на самую переносицу, да виноватую растерянность от мира не скроешь. И за что ему эта доля - быть посредником у городских колдунов. Питать тоскливые от древности камни молодой кровью с батрацких подворий. А ведь поначалу радовался - нескончаемому веку, непреходящему здоровью и власти. Покорному уважению сельчан, лучшей части урожаев и отборному приплоду от скотины. Не пахал, не сеял, работой спину не рвал. Зато всю долину и видимую часть Горы мог считать своей вотчиной. За стенами города всё было, есть и будет по его слову, кроме семьи и наследника, конечно. Нечем ему зацепиться за жизнь, след после себя оставить - лишился такого права, приняв по дурости выбор Верховного. Захочет этот злобный и требовательный предводитель колдунов старостиной смерти или отставки - сгинет он в одночасье, а люди забудут. Только раз решился обойти Верховного - прижил тайно сына от крутобокой вдовы-красотки. И вот теперь близкая расплата гнула его шею к земле.
Покачивался скорбный груз на проклятой телеге. Один взрослый и четверо детей. Уж не их ли он недавно отвёл к воротам - потерявших память и имя, живых, но умерших для мира. Притворно закашлялся, чтобы скрыть вырвавшийся вздох.
Тихо в роще. На тенистой земле - редкие золотые монетки пронырливого солнечного света. Немного парит, будто по дубовым корням поднимается вечно тёплое дыхание сердцевины мира. Подручный посмотрел вопросительно: почему медлим? Староста еле заставил себя наклониться к телам. Выложили их рядком и с облегчением назад тронулись. Всеобщий только у своего дома понял, отчего мутило всю дорогу и печальные мысли голову туманили. Один саван запачкан кровью. Свежей, чисто-алой. Вроде у людей за городскими воротами её вовсе нет ... Руки затряслись, и староста долго не мог ухватить богато украшенную дверную скобу.
Родик нетерпеливо прикусил губу: скоро ли староста и подручный уберутся из рощи? Осторожно прислонился к замшелой коре и сморщился: плечи под новой рубахой словно обожгло. Старую-то мать в печке сожгла: ветхая ткань была вся изорвана старостиной плёткой. Высек его старый дурак. Хорошо, что тайно, в коровьем хлеву. А за что? Ну повёл Родик ребячью ватагу к заброшенной шахте. Доказать хотел, что новая находка помогает камни двигать. Только положил кристаллик-светлячок под нависшую глыбу, как мощная фигура у входа возникла. Подскочили они, шапки сняли и виноватые глаза к запылённым сапогам опустили. Так и не увидели, как вышло, что гранитный валун в песок рассыпался. Посторонился староста, ребятишки кто куда из шахты порскнули. А вожака железная рука за шиворот ухватила, домой поволокла. Мамонька уголком косынки глаза закрыла и молча слезами давилась, пока староста Родика допрашивал и уму-разуму учил.
- Где колдовскую вещичку раздобыл?
- Не было никакой ...
Вссс ... - по-змеиному просвистела плётка и рванула спину.
- Ой, не надо!.. Не было ...
Плеть уже просто пела, взвиваясь, стряхивала в полёте красные капли.
И от боли да злости Родик всё рассказал. Что промышлял в роще Предков, обирая с тел безделушки. Что хотел выучиться всяким чудесам и бежать из долины, от городских стен за Гору. Надоели ему вечная работа и занудливые Правила. А ещё страх перед уродами в сером. Подумаешь, колдуны ... Он и сам уже многое умеет. Подумал: убьёт его Всеобщий на месте за такие слова. Но староста вдруг руку с плетью бессильно опустил и будто меньше ростом стал. Зашатался, обхватил голову, совсем как мамонька, потом глухо спросил:
- Значит, тогда в роще ... ты не случайно оказался? Когда брата своего нашёл? Не случайно?
Родик промолчал.
Староста тоже. Ушёл и три луны на люди не показывался. Правильно сделал, потому что мальчик, шныряя в темноте возле дома Всеобщего, мечтал обидчика прикончить. При мамоньке не посмел наброситься, а вот если подкараулить ... Есть у него кое-что ... нарочно для такого случая припрятал.
Наконец стихло горестное поскрипывание телеги, отшуршали тяжёлые шаги в лежалой сухой листве. Откружился рой дубовых листьев из золотистого света над телами - поприветствовали Предки новых гостей. Родику от этого не холодно и не жарко. Первое время, конечно, трусил. Всё ждал, когда его накажут: ну, молния ударит или земля под ногами разверзнется. Или явится кто в ночной темноте по его душу. Потом понял, что подземным обитателям рощи до него дела, как до вон того оглашенного жука, который сдуру под дубовую тень залетел. Пожужжал, пометался, а потом к солнышку вырвался да и скрылся. Теперь можно полюбопытствовать, кого в этот раз привезли.
Святые Предки ... Обварили доходягу, что ли ... Родик попытался веточкой приподнять рубаху, чтобы посмотреть, нет ли какого амулета, но отступился. Вместе с тканью пополз и лоскут побуревшей кожи. Мальчик бережно прикрыл тело, отдышался, крепко зажмурился, чтобы прогнать дурноту. Ох, как же он ненавидел этих городских извергов. Ничего, придёт время, и он сам подпалит их серые плащи. За брата. За всех, кого до времени прятали в священной земле. И за четырёх ребятишек, которые лежали у его ног. Не стоит даже трогать трупы, ничего не найдёшь. Видно, Город убил их сразу, как только захлопнулись ворота. А вдруг ... Давно не видел он своих друзей - Велека и Байру. Как раз с годовщины того вечера, когда покаялся Всеобщему в том, что натворил в роще. Пожурил староста и велел четыреста лун молчать и ватаге своей наказать, чтобы языки не распускали. А как срок вышел, соседские ребятишки куда-то пропали. Думал, отправили их овец пасти ... Нет, не может быть ... Но и уйти просто так нельзя. Родик зачем-то опустился на колени и медленно потянул полотно.
Велек ... Друг ... Слева под рёбрами - узкая длинная рана. Пузырясь на её краях, бежала тоненькой струйкой кровь.
Глаза защипало. Потекло из носа. Родик, как маленький, ладонями по лицу слёзы размазал.
Вдруг что-то холодное запястья коснулось. Открыл заплывшие глаза, проморгался.
Крик в горле забултыхался, дыхание пресеклось. Так и замер мальчик истуканом.
А Велек умоляюще на него посмотрел, беззвучно что-то прошептал. А может, это Родик слуха от страха лишился.
- Где я?.. - услышал наконец.
- Велек ... Ты жив ... Что они с тобой сделали? Не думай, это не из-за меня ... А Байру где? В городе? Не переживай, вызволим его. Велек ... Кто тебя так? Как удалось выбраться? Почему молчишь? Может, пить хочешь? Вот, у меня во фляжке вода. Родниковая, целебная.
Мальчик губу закусил, и слова, как всхлипы в плаче - одно за другим, - растаяли в виноватом молчании. Нет ему, болтуну, прощения ...
Велек попытался приподняться. Не смог. Глубоко и шумно дышал, будто глотал пряный, тёплый воздух дубовой рощи и никак не мог насытиться. Смотрел вверх на живой, золотисто-зелёный полог листвы с могучими стропилами кряжистых ветвей и видел что-то тайное, древнее. От этого зрачки расширились и скрыли радужку. Провёл рукой по груди и животу, поднял чистые пальцы к глазам. Крови не было.
Родик словно цветом кожи с покойником поменялся: на месте опасной раны побледнел и скоро вовсе исчез розоватый рубец.
- Как ты это сделал?
Но Велек его не слышал - спал.
Икры дрожали от напряжения. Мальчик, полусогнувшись, тащил на спине друга. Подальше от трупов. Сейчас серые явятся. Как ни тяжело было, а приостановился, чтобы презрительно и смачно плюнуть в сторону Города. Погодите ... спрячет Велека подальше. Домой-то ему нельзя - искать заявятся. Спрячет и вернётся.
- Постой! - голос ребёнка окреп, прозвучал настойчиво, даже повелительно.
- Тихо. Может, колдуны уже в роще. Кто знает, как далеко они слышат ... - прошептал Родик, почувствовав что-то неладное. Будто вожак теперь не он, а боязливый и нерешительный Велек, раньше кстати и некстати вспоминавший Правила. И свою мамоньку.
- Остановись. Куда ты идёшь?
- К старым шахтам. Там спрячешься. Пока всё утихнет.
- Неси назад. А лучше сам пойду.
Родик остолбенел. Зло скинул друга с плеч, но Велек, к его удивлению, не свалился снопом. Твёрдо встал на ноги. Тяжело глядя ему в глаза чёрными провалами громадных зрачков, весомо и медленно объяснил:
- Серые хватятся моего тела. В два счёта найдут того, кто был в роще. Суда и смерти захотел? Ступай домой. Я вернусь и всё улажу.
- Я с тобой.
- Нет!
Ребячий вожак захотел было возразить, но почувствовал, что говорить разучился. Надо бы по старой привычке двинуть товарищу в ухо - руки плетьми повисли. Затоптался на месте, пытаясь удержаться, чтобы не кинуться прочь. А Велек между тем быстро скрылся в молодой дубовой поросли. Недолго в Городе пробыл, но многому научился вероломный друг. Только и Родик не промах. Слабыми, словно без костей, пальцами фляжку открыл и плеснул воды в лицо. Разом в голове просветлело. С родниковыми каплями да струйками всё бессилие на землю стекло. Эта водица из горных недр лучше амулетов помогала. Теперь можно посмотреть, что там Велек задумал. Ну и помочь при нужде.
Цепляя непослушными ногами сучки, ветки и сухую, но крепкую траву, пробрался к погребальному месту. Снова изумился: унылое пение приблизилось, совсем рядом в просветах между деревьями мелькнули серые плащи, а Велек преспокойно сидел рядом с телами. Неподвижно и мрачно смотрел на приближавшихся колдунов. Мальчик хотел крикнуть, отвлечь на себя внимание. А друг словно узнал о его присутствии, предостерегающе вытянул руку: не мешай. И Родик замер.
Прозвучали прощальные слова. В ответ из невидных глазу пор земли, границ теней полыхнул неяркий свет. Сгустился над телами в недвижные языки гигантского костра. Дрогнула роща - и тела исчезли, призрачное пламя растаяло. Колдуны неспешно удалились, так и не заметив Велека. Он прижал к вискам стиснутые добела кулаки и прошептал: "Я так и знал. Не только для погребения это заклинание. Мог бы знать раньше ..." Когда подошёл с немым вопросом друг, поднял на него обычные, радостные глаза мальчишки с подворий, возбуждённого от разгадки тайны:
- Ведь так просто ... Что клинок сотворить, что пламя ... Всё сущее тут, - Велек приложил руку к груди, потом ко лбу и чуть не выкрикнул: - Всё сущее одинаково во мне и мире. И я могу им управлять!
Смышлёный Родик ничего не спросил. Сел рядом и стал ждать.
- Могу создать. Могу уничтожить, - продолжил Велек. - Нужно только очень захотеть.
- А бараньих рёбрышек в сметане, с луком и приправами, не хочешь? - спросил практичный Родик. Друг проглотил мигом скопившуюся слюну.
- Хочу. Очень хочу. Не помню, когда ел в последний раз, - мальчик прислушался к возмущённому бурчанию пустого желудка.
- Тоже не откажусь. Давай, действуй. Поедим хоть.
- Не получится, - разочарованно вздохнул Велек. - Здесь же нет ни пауков, ни ожившего мертвеца, ни синелицего.
Родик тревожно и боязливо глянул на товарища: не спятил ли часом бедняга? Поднялся и стал сгребать в кучу листву.
- Зачем?
- Ночевать здесь будем. Если будут искать, то уж точно не здесь.
- Твоя правда, - сказал Велек и принялся помогать.
Они были первыми, кто рискнул остаться до утра в роще Предков.
***
Утро не задалось: сначала доложили о смерти нового ученика. Верховный даже зубами скрипнул от досады. Мальчишка определённо подавал надежды. Флосси была опасной и надёжной проверкой способностей к колдовству. Всего лишь способностей. А новенький, похоже, многое уже умел. Так хотелось подвергнуть его новым, совсем не ученическим испытаниям, чтобы побыстрее обнаружил себя истинный дар этой деревенщины. Мельчает народ. Давно не встречались подобные Элейе или Найдёнышу. На книжных полках есть свободные места, а душа Верховного жаждет мудрости. Он по сути давно истратил себя, изувеченное тело уже больше не выдаст ничего нового для осуществления мечты: вызволить из зеркальных застенков Нелу, создать новый, личный мир для неё и себя. Возможно, не на этой земле. Именно оттого часто ходил к первородному камню, пытался увидеть намёк, осознать подсказку или обрести прозрение. Ничего ... Кроме ощущения незримых трещин, изнутри подтачивавших глыбу. Это чувствовал и предшественник, Дилад. И вёл нескончаемые споры. Верховный этим утром мысленно продолжил прения с давно почившим учителем. В игре чёрных радуг на удивительной поверхности камня заметил что-то новое. Но его отвлекли. К библиотеке не в урочный час явилась Агила и потребовала встречи.
Верховный быстро прошёл подземным ходом к башне-библиотеке, открыл хитро оплетённую заклинаниями дверь и внезапно возник за спиной женщины. Привычно метнул приказание не хитрить и попытался распознать ощущения и мысли одной из старейших служек Города. Агила обернулась. Низко надвинутый капюшон, а из-под него - никакого отклика. Колдун напрягся: что-то не так. Он знал женщину с первых минут своей жизни в городе. Агила превзошла способностями всех, но должна была либо идти в вечное услужение, лишившись природных талантов, либо умереть. Женщины не имели права носить серый плащ. Тогда девчонка выбрала жизнь, добровольно передав ему вместе с кровью умения. Вытерпела одиночное заключение длительностью в три человеческие жизни, не пытаясь освободиться. Поселилась в одном из домов и заботилась о новых служках. Верховный её ненавидел как раз из-за отступничества. Он-то не смог бы жить без колдовства. Элейя, согласившаяся умереть, и бунтарка Нела были дороги ему верностью своему дару.
- Хорошо, что пришла сама. Я уже собирался призвать тебя.
- Почуяла, Верховный.
- Не лги. Я не звал - просто проверил. Так и существуешь в вечной лжи, ибо живёшь. Правдива, однолика и неизменна лишь смерть.
- Не лгу, Верховный. Утром показалось, что ты хочешь узнать о новом служке.
- Хм ... Это действительно так. Но каким образом ... Наверное, твоя кровь ... Я ведь тогда должен был умереть. А ты кровью продлила мне жизнь и помогла пройти третье испытание.
- Что ты хочешь знать, Верховный?
- Тот, кто был братом нового служки, умер. Но перед смертью показал поистине дивные умения. Каковы возможности новенького?
- Он пуст.
- Уверена?
- Вполне.
- А как служка, которая исхитрилась запомнить своё имя? Гилана, кажется?
На миг Верховному показалось, что женская фигура приобрела чуть расплывчатые очертания. Как если бы в глазах стало двоиться. Но только на миг.
- Она тоже пуста.
- Наверное, ты ошибаешься. Девчонка уже трижды должна была принять уготованную ей участь. Но до сих пор жива. Или ты помогаешь ей? Хотя чем - ведь и ты пуста?
- Жива? Вопрос времени. И качество моей работы.
Верховный поверил и отпустил Агилу жестом руки. Постоял в раздумье. Что это?.. Книга! Ну и тварью же оказался сдохший Найдёныш! Даже написанный им том имеет все свойства создателя. Колдун подобрал книгу и направился к себе.
Вечный городской ветер развевал полы Агилиного плаща, только капюшон как прилип к лицу. Женщина удалялась, и с каждым новым поворотом улицы её фигура стройнела, становилась выше. Вот и дом. Капюшон сполз с блестящих тёмных волос, восковая щека прижалась к грубому дереву. Тоненькие гибкие пальцы дрожали, вместо стука скребли дверь. Сердце шумно билось. Она ведь была так близка к смерти - стоило только Верховному ещё два раза назвать её имя. Гилана несколько раз вдохнула-выдохнула серую стылую муть городской улицы, успокоилась и вошла в дом. Теперь у неё есть время ...
В своих покоях Верховный долго стоял возле чёрного зеркала, безмолвно звал Нелу. Не пришла. Присел к столу, открыл книгу Найдёныша. Попытался вчитаться в знакомые слова. Отчего-то буквы поплыли перед глазами. Второй раз за день это жуткое состояние - не то головокружение, не то двоение предметов. Сосредоточился. Не может быть! Рука и стиль юного мерзавца. Его дерзость и простые для запоминания мысли. Отточенные и изящные заклинания. Но почему за ними пустота?.. Нет, нужно отгородиться от мира в самом себе, отдохнуть. Иначе ему конец.
Колдун прилёг на жёсткую узкую лежанку. Вскоре струной выпрямленное тело чуть поднялось в воздух и зависло. Вокруг него свились в плотный мерцающий кокон синеватые мерцающие нити. Точно такие же служка Агила умело направляла на чужое сознание. Заимствованный дар Верховный использовал менее прихотливо: всего лишь защищал себя. И свои мечты о Неле.
В дивном сне он стоял рядом с любимой на мягком живом ковре из мелких лиловых растений. Тёплый поток поднимался снизу, с душистых лепестков, отчего волосы Нелы шевелились, касались щеки и подбородка. Сильной рукой без всякого изъяна он отводил их от нежных полураскрытых губ, мягкого сияния зелёных глаз. И розоватый миндаль нежной кожи наливался пламенем азалий, и девушка тянулась к нему ...