Львова Лариса Анатольевна : другие произведения.

Практиканты

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (C) 2024 Лариса Львова Текст был написан на конкурс   Пикабу Моран Джурич для канала Абаддон, использование его другими каналами будет считаться нарушением авторского права.


   Практиканты
   Лариса Львова
   https://author.today/u/leoetmus58
   Гриша Широков только в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году отправился в первое путешествие, если так можно назвать путь до школы в захолустье, куда его направили на педагогическую практику. Однокурсники шустро нашли места в городских школах, осталось лишь пять путёвок в самые отдалённые районы. Вторая досталась Антону Платонову, секретарю институтского комитета комсомола. Его задержал наряд милиции во время скандала в ресторане, и теперь ему предстояло искупить вину. Так решил его покровитель, какой-то важный чин в областном комитете КПСС.
   Антон похрапывал, закинув голову на подголовник кресла Ракеты. А Гриша на прогулочной палубе не мог оторвать взгляда от свинцовых волн Байкала, которые мощно разрезал теплоход на подводных крыльях. Тёмные тучи неслись над головой навстречу, и от этого разнонаправленного движения казалось, что Гришка попал в очередную петлю судьбы. Одно утешало: можно было потрогать внутренний карман куртки, заколотый булавкой, где лежала астрономическая сумма - сто пятьдесят рублей, полученных в Управлении образованием. Её удостаивались лишь те, кто согласился ехать на практику в тмутаракань.
   На палубу выполз Антон, подставил помятую рожу ветру, поёжился и хрипло, с перепою на проводинах, спросил:
   - Узкий... ты чего здесь дрогнешь? Айда в салон, там тепло.
   В институте Широков получил прозвище, противоположное по смыслу фамилии, за тёмные монгольские глаза. А в школе его называли подкидышем. Он и на самом деле им был, а фамилию-имя-отчество ему дал главврача Дома малютки.
   - Я первый раз на Байкале, - ответил Гриша.
   Антон сделал постное лицо, захотел сплюнуть за борт, но при таком ветре поостерёгся - как бы по роже не размазало - и ушёл в салон. Гриша простоял на палубе почти до причала Северобайкальска, хотя продрог больше, чем в общаге до начала отопительного сезона.
   Они как раз успели на автобус до Нижнеангарска, который оказался не рейсовым, а неизвестно каким, набитым самым разным людом. Потом удачно угодили на Пазик, вёзший народ в село Буаяр, где и находилась школа.
   Антон дико страдал оттого, что нигде не смог найти пива, а бутылки в его импортной спортивной сумке перестали звякать ещё до Северобайкальска. Что поделать, дефицит, народ ящиками закупается, - проконсультировал его один из разговорчивых граждан. Зато в любой торговой точке грудами стояли продукты, которые давно были редкостью в области - сгущёнка, тушёнка, пачки сухого молока, фруктовые консервы. В отделах для бамовцев вообще чего только не было - от дублёнок до невиданных стиральных машин с круглым окошком.
   Гриша разорился на пятьдесят пять копеек, купил баночку сгущёнки. Он решил сэкономить на практике, чтобы не голодать потом. От расчётливых размышлений его отвлекла мощь и красота покрытых лесом гор.
   Закатные лучи солнца золотили кору гигантских сосен, лиственницы сияли нереальным лимонным пламенем, скальные уступы играли оттенками байкальской волны. Он так и не отлип от окна, пока Пазик не застыл, фыркнув, возле широкой лавки, которая, видимо, обозначала местную автобусную остановку.
   Пассажиры разошлись, и практиканты остались вдвоём, ожидая встречавших. Быстро темнело. Но ими никто не заинтересовался, кроме пяти злющих собак. Гришка подобрал палку, и стая побежала себе дальше.
   Антон сказал начальственным тоном, к которому примешивались растерянность и обида:
   - Нас были обязаны встретить. Из Управления образования телефонограмму прислали, Иван Кузьмич обещал в сельсовет позвонить.
   Гриша необдуманно ответил:
   - Значит, не прислали и не позвонил.
   Антон пришёл в ярость, разразился речью о разгильдяйстве в этой дыре, пообещал, что все за это ответят. Он энергичным шагом рванул по центральной улице, оглядывая глухие дощатые заборы. Показалось, что село забаррикадировалось от самых нужных людей - практикантов, чьё призвание - восполнить недостаток педагогического состава в глубинке. Только длинный барак был без забора. Из форточек доносились пьяные голоса: кто-то пытался петь, кто-то выяснял отношения. Внезапно распахнулась дверь, и на улицу вытолкнули мужика с разбитым носом. Изгнанный с матом стал ломиться назад.
   На маленькой аккуратной избе, окружённой штакетником, с вывеской на бурятском и русском - Библиотека - висел огромный замок. Такая же картина наблюдалась и на здании сельсовета. Осталось только дойти до школы и прилечь на крыльце.
   Гриша остановил женщину, которая вышла с пустыми трёхлитровыми банками из калитки:
   - Здравствуйте. Мы на практику приехали, а переночевать негде.
   Женщина оглядела их оценивающе и ответила чуть наигранно:
   - Да в бараке для сменных рабочих всегда место найдётся. Заходите и ночуйте, никто слова не скажет.
   - Нет, нам бы в дом на одну ночь устроиться, - сказал Гриша.
   Он прекрасно понял и взгляд селянки, и слова про барак. Сейчас она предложит свою избу. Так и вышло.
   - Ну коли на одну ночь, могу вас приютить. Пятистенок пустой, одна живу. Три рубля с носа, - зачастила она. - Тишина, покой, бельё чистое, чаем напою.
   Антон запустил руку за пазуху, но Гриша сказал сурово:
   - Рубль с носа. В селе дворов много.
   Женщина помялась и согласилась:
   - Пошли уж. Меня Машей зовут. Я молоко приезжим-бескоровным продаю.
   Машин двор действительно был ухожен, скотный двор отделён забором, а дом словно только что покрашен. Ребят устроили в маленькой комнатке с диваном и кроватью, предложили чаю с сушками. Гриша вытащил было свою сгущёнку, но Маша сморщила нос:
   - Ой, убери эту гадость. У нас в магазине её никто не берёт.
   Ничего себе гадость, - подумал Гриша. - Перед Первым мая полтора часа в очереди стоял, по пять банок в руки давали. И вообще мысли оказались самыми гадкими: в автобусах не выдали билеты, значит, к отчёту приложить нечего, и проезд им в бухгалтерии не оплатят. И эту ночёвку тоже. А на рубль целый день прожить можно, даже с шиком: купить на обед шницель в институтской столовке. Антону-то хорошо: он кайфовал в своей квартире, а родаки работали в Монголии, слали деньги и продукты. Вот и сейчас вытащил сыровяленую колбасу, угостил его и Машу.
   Хозяйка обрадовалась и щёлкнула пальцем по скуле, подмигнула ребятам: может, по стопочке? Практиканты дружно замотали головами: завтра встреча с директором школы.
   Лампочка на кухне вдруг потухла, и хозяйка достала свечу со словами:
   - Электричество часто отключают. Зимой после бури вообще неделю без света сидели.
   Свечка горела красноватым колеблющимся пламенем, при таком освещении Маша казалась то совсем девчонкой, то старухой, хотя ей было лет сорок. Антон внезапно разговорился, впал в раж, стал трещать без умолку о родителях, о своей секретарской работе в комитете, о знакомстве с самим Иваном Кузьмичом, о планах вступить в партию, после выпуска перейти на работу в городской аппарат КПСС. Только Гриша не захотел ничего о себе рассказывать: во-первых, нечего; во-вторых, он ощущал всё большее недоверие к хозяйке. Неизвестно почему.
   Три раза кто-то стучал в калитку, Маша впотьмах выходила и возвращалась. В четвёртый с кем-то поскандалила: сначала расплатись, потом новую проси.
   Антон усмехнулся:
   - Самогонкой торгует. Так и запишем.
   - Зачем записывать? - удивился Гриша.
   В каком-то странном приступе словоохотливости Антон ответил:
   - При пятке состою. В партию готовлюсь.
   Гриша ничего не понял, но тут вошла Маша, и Антон стал соловьём заливаться о своих планах переехать со временем в столицу. А бывший детдомовец поинтересовался, какой праздник отмечает народ в бараке.
   - Поминки, - ответила хозяйка. - Одного деревом задавило, другой ещё в марте в тайгу убежал и не вернулся. Полгода прошло, стало быть, тоже помер.
   Гриша удивился:
   - Как это убежал? Охотиться что ли?
   Маша в свете свечи померцала глазами и сказала:
   - Поживёте здесь подольше, сами узнаете. А что же ты, Узкий, о себе ничего не рассказываешь?
   Гриша напрягся. Антон ни разу не назвал его институтское прозвище. Откуда же Маше о нём знать? Но товарищ этому ничуть не удивился. И тогда Гриша ответил грубо:
   - Хотите знать обо мне? Почитайте, как живётся в детдомах. Нового я вам ничего не открою.
   Маша сказала: Пора спать! На Платонова сразу навалилась зевота. Хозяйка проводила их в комнату. Гриша положил пиджак с деньгами под подушку. Он из синтетики, дешёвый, не очень помнётся. Сразу вспомнилась учительница географии из школы, которая постоянно отдавала ему одежду сына. От этого на сердце потеплело, и жутковатая тревога из-за хозяйки и её дома улеглась.
   Утром практиканты отправились в школу с вещами. Гриша спросил товарища:
   - Ну как, записал, что хозяйка самогоном торгует?
   Платонов вытаращил глаза:
   - Сдурел что ли? Дебильные у тебя шуточки.
   Он ничего не помнит, - решил Гриша и ещё спросил: - А что такое пятка?
   И тут же оказался схваченным за плечо сильной, тренированной рукой институтского комитетчика.
   - Что ты сказал? - прошипел он, сдавливая плечо так, что Гришка чуть было не застонал от боли.
   Да ты во сне что-то бормотал, - ответил он, но понял, что Антон ему не поверил.
   Во дворе школы стояли покрашенные парты. Их протирали два мужичка и три женщины в синих рабочих халатах. Антон упругим, энергичным шагом, с широкой улыбкой подошёл к ним и громко отрапортовал, как на пленуме:
   - Здравствуйте! Студенты исторического факультета пединститута на практику прибыли! Где можно увидеть директора...
   Он замялся, заглянул в пластиковую папку и продолжил:
   - Думбдолхоеву Даяну Базаржаловну?!
   - Зачем вам директор? - спросила миловидная женщина средних лет. Она явно была гуранкой, в её жилах текла русская и бурятская кровь.
   - Нам нужно отдать направления, характеристики из вуза и горкома ВЛКСМ, оформить документы и договор на предоставленное жильё, - бодро выдал Антон, хотя приём его обескуражил.
   - Я директор, - вздохнула гуранка. - Пройдёмте в кабинет.
   А в тесной комнатке с почти пустыми шкафами и шестью стульями она объявила:
   - Нам не нужны практиканты.
   В глазах Антона сверкнули молнии, он расправил плечи. Но тут же зазвонил телефон.
   Директор взяла трубку и мягко сказала:
   - Слушаю, Кырмен Мантыкович...
   Потом она подскочила и стала внимать собеседнику стоя. Её лицо пошло пятнами. Неведомый Кырмен долго наставлял её, и директор согласно кивала своему столу. Наконец сказала: Всё сделаем.
   Лицо Даяны расцвело хорошенькими ямочками на щеках, а голос просто зажурчал. За несколько минут практиканты узнали всё о школе: она восьмилетняя, классы небольшие, есть и семь человек, получающих вечернее образование. Протарифицировать на два месяца практики их не смогут, поставят в табелях замещение уроков, но леспромхоз выдаст премию. Жить можно в бараке, для них освободят комнату, это бесплатно. Широков Григорий Петрович будет вести историю и русский язык; Платонов Антон Константинович - обществознание и литературу. Коллектив педагогов маленький, но очень дружный. Все будут рады не только помочь, но и поучиться у коллег из области. С высшим образованием лишь директор.
   Антон сурово спросил, как обстоят дела с приёмом школы к новому учебному году: завтра тридцать первое августа, а кабинеты ещё без мебели.
   Даяна с видом ученицы успокоила: роно заочно приняло школу, а парты занесёт и расставит Пугалов Вова. Ещё она попросила Антона выступить на общей линейке первого сентября. А может, молодые коллеги предложат что-нибудь оригинальное к празднику?
   Платонов блеснул идеей, видимо, заранее придуманной:
   - Нужно для старших ребят зажечь Огонь Знаний, что-то типа пионерского костра. Мы с Григорием Петровичем выберем в лесу место, и вечером вспыхнет костёр. Конечно, со всеми правилами безопасности. Споём песни, поговорим о будущем.
   Лицо директора вдруг налилось покойничьей желтизной.
   - Нет-нет, это нам не подходит, - сказала она.
   - Почему? - удивился Антон.
   В институте он с успехом каждый год проводил факельное шествие на набережной Ангары в честь посвящения в первокурсники. Газеты взахлёб хвалили его инициативу, да и ребята были неподдельно довольны.
   Директор замялась, помолчала, а потом вымолвила: Это против народной традиции. Исключено.
   Антон бросил на неё острый взгляд, а Гриша вспомнил слова товарища: Так и запишем. И тут его озарило: он понял, про какую пятку говорил комитетовец. Это же про пятое отделение КГБ - борьба с диссидентством, сектантством, помощь местным органам госбезопасности по предотвращению антиобщественных проявлений, всё такое...
   Но Платонов не стал противоречить директору, только попросил, чтобы сельсовет составил договор о съёме частного жилья. К примеру там, где они ночевали. Даяна гневно сверкнула глазами, но пообещала жильё у Кравец Марии.
   Во дворе небритый увалень двухметрового роста длиннющими обезьянними руками хватал парты и тащил их в школу. Гриша приподнял тяжёлую крышку одной из них и со стуком опустил.
   - Цельный листвяк, - сказал один из мужичков. - До двухсот лет сносу не будет. Но тяжёлый, зараза. Ничего, Пугало всё быстренько перетаскает. Один толк от третьегодника - любую неподъёмную работу провернёт.
   И практиканты впервые задумались, с кем же им предстоит работать целую учебную четверть.
   Ещё у Машиного забора они учуяли запах свежей выпечки. Калитка открылась, едва они к ней подошли. Посвежевшая и похорошевшая хозяйка в лёгком платье, но безобразном клеёнчатом фартуке поверх него, с улыбкой сказала:
   - Явились, квартиранты? А я как раз с пирогами успела, проголодались, поди.
   Гриша удивился: она явно ждала их возвращения. И откуда ей было знать, что они теперь её квартиранты? Но Антон воспринял всё как должное и рассыпался в комплиментах хозяйке, которая по-девичьи легко и радостно смеялась на каждый из них. За столом она спросила:
   - Ну, как вас встретила Базаровна?
   Гриша сначала не понял, про кого это она, но коллега Платонов радостно заржал шутке и пустился во все тяжкие критиковать начальство, школу, старомодные парты, хотя даже в отсталой Монголии в учебных заведениях столы.
   - Представляете, Маша, Базаровна сказала, что практиканты не нужны, хотя нам придётся вести сразу два предмета. Но я не в обиде: больше заработаем.
   Хозяйка хмыкнула:
   - Так у неё все учителя родственники: три племяшки после училища, правда, одна, математичка, в декрете, трудовик и физкультурник - дальние родственники, они вообще без образования. Зачем вы ей, такие учёные и важные?
   В калитку постучали.
   - Вот, Мандыкович, наверное, приглашает по поводу вашего проживания.
   Сняла фартук и вышла.
   Гриша заметил:
   - Неплохо бы Маше сделать замечание об уважительном отношении к должностным лицам. Нехорошо это. Сама-то она кто такая?
   Антон рассмеялся и съязвил:
   - У тебя, Узкий, совершенно нет чувства юмора. Да ты вообще привык приседать перед всеми, от техничек до преподов.
   Гриша на самом деле с почтением и даже угодливо относился ко всем взрослым в детдоме и институте. Да, это была привычка, возможно, постыдная, потому что Подкидышу и Узкому требовалось покровительство. Его пытались цеплять все, кому не лень.
   Он спросил:
   - А ты не заметил, что излишне разговорчив с хозяйкой? И она как будто всё знает заранее, что будет. Моё прозвище узнала откуда-то.
   Антон набил рот пышной шаньгой, потянулся к солёной рыбе и отмахнулся.
   Маша вернулась нескоро, довольно помахивая сложенным листком бумаги. Похоже, она нагрела сельсовет на приличную сумму, - подумал Гриша. С лица хозяйки исчезла полуулыбка, и она сказала:
   - Если хотите у меня столоваться, то по сто пятьдесят рублей с носа. Продукты свои, свежайшие, готовить умею, поваром работала.
   Антон сыто отвалился на спинку стула, а Гриша напрягся. Он хотел сэкономить минимум половину практикантских.
   - Ну... если чай, сахар будете в магазине брать, рыбку свежую - у рыбалей, то по сто, - добавила Маша.
   Антон глянул на товарища и сказал:
   - Не жмотничай. Нам же замещёнку заплатят, по-всякому при наваре останешься.
   Маша присела к столу и похлопала ладонью по клеёнке.
   Практиканты потянулись к внутренним карманам пиджаков.
   Хозяйка сгребла купюры и ехидно сказала:
   - Ваша Базаровна в магазине продавщицу заставила перерыть склад из-за надувных шаров. Захотела, видно, школу украсить, а нечем - нашли всего пять штук. Выпендриться ей нужно перед городскими, дескать, у нас всё, как везде.
   Антон после обеда засел за подготовку речи к линейке, а потом достал Гришу предложением в воскресенье сводить ребят к одному из двух озер вблизи села. Отправим по воде бумажные кораблики с записанными мечтами о будущем! - объявил он. Буйная фантазия комитетчика всегда обеспечивала успех мероприятиям.
   Первого сентября практиканты пришли на работу пораньше, но лавки во дворе уже оказались занятыми курящими мужиками с опухшими лицами. Мамаши прихорашивали деток помладше, старшеклассники кучковались за углом деревянного двухэтажного здания школы.
   Гриша икнул от зрелища, а товарищ хихикнул: над парадным входом был натянут выцветший плакат: Да здравствует великий праздник трудящихся Первое сентября! Причём последнее слово было выведено свежей краской на яркой красной заплатке, которая закрывала прежнюю надпись мая. Под плакатом болтались шары голубого цвета.
   Вскоре из проигрывателя, поставленного на подоконник открытого окна, зазвучала музыка, директор сказала пару фраз и предоставила слово Антону Константиновичу Платонову. И он постарался на славу: скандирующим слогом выдал передовицу из Учительской газеты, разбавил материалами Съезда КПСС. Оглушённые ребята и взрослые замерли. Директор первая захлопала выступавшему, и вся линейка поддержала её. Антон выглядел вполне довольным: таких оваций он нигде ещё не срывал.
   Ему досталось классное руководство в восьмом классе, Гришу приставили к пятиклассникам. Ребятишки оказались застенчивыми, молчаливыми, даже восьмиклассники, украшением класса которых была мощная туша третьегодника Пугало.
   За праздничным обедом в честь первого рабочего дня Антон нажаловался Маше на Базаровну: она не разрешила зажечь Огонь Знаний, мол, против народных традиций. Надо отметить косное влияние пережитков прошлого на воспитательный процесс, - озабоченно сказал он и потянулся к блокноту.
   К удивлению, Маша поддержала директрису, к которой явно питала неприязнь:
   - Онгоны, духи предков, будут недовольны. В прошлом году наш шаман помер, а нового нет. Никто не может жертву скормить духу огня. А без этого пожары начнутся.
   - А почему нового не выберут? - живо поинтересовался Гриша под презрительным взглядом Антона.
   - А кто их знает, - ответила Маша. - Шаманка на четырёх нападала, но ни один не выдержал, трупы в тайге нашли.
   И мгновение спустя пояснила:
   - Шаманка - болезнь, когда человек с ума сходит и бежит куда глаза глядят. Если он её сдюжит, может сам шаманом стать.
   Разговор оборвал Антон, который на общественных началах читал лекции в школах и предприятиях на темы атеизма и материализма:
   - Да хватит вам о всякой ерунде болтать. Лучше посоветуйте, Маша, на какое из озёр сводит ребят на экскурсию.
   Тут уже вмешался Гриша:
   - Мы же не спросили разрешения у Даяны Базаржаловны!
   Антон отмахнулся:
   - Завтра воскресенье, нерабочий день.
   У Маши в серых глазах появилась мерцающая зелень, и она охотно рассказала:
   - Ближнее озеро - мы так его и называем - ручьями с хребтов питается, берега его топкие, по колено можно провалиться. Там иногда скот застревает. А Дальнее пополняется ключами со дна. Вода вонючая, тухлым яйцом отдаёт, но берега каменистые. Эжины, бурятские покровители того места, его воду сделали лечебной. Ломоту костей можно вылечить, кожные болячки. Но ходить туда нужно с жертвенными подношениями.
   Антон радостно воскликнул:
   - Я читал, что в районе строительства БАМа обнаружены полезные источники! Вот мы и исследуем один из них! Дорога-то к ним есть?
   Маша кивнула:
   - По ней вахтовка людей на лесоповал возит.
   И снова пояснила, что валят лес и готовят место под магистраль сразу с двух сторон, навстречу друг другу.
   Хозяйка выглядела чрезвычайно довольной. Антон ничего не заметил, а Гриша встревожился. Что-то было неправильным, но вот что?
   Воскресным утром практиканты встретились с желающими пускать кораблики желаний. Из оказалось до обидного мало: пять девочек из Гришиного класса, в котором было двадцать человек, и четверо из пятнадцати учеников Антона. Один из них стоил всех - это был Пугало.
   Антон прихватил свой японский магнитофон с новыми записями группы Бони Эм, и ребятишки, радостно переиначивая припев из песни Daddy Cool - Варвара жарит кур! Жарит, жарит кур! - двинулись по дороге к тайге.
   Пугало внушал опасения: у него на поясе болтался охотничий нож, он то и дело забегал в придорожный подлесок и появлялся оттуда в облаке табачного смрада. Антон не смог уговорить его отдать холодное оружие, хотел уже прогнать недоумка, но заступились одноклассницы: Вова с десяти лет бегал с ножом, который ему подарил отец. В школу не брал, в ход не пускал и вообще был мирным и добрым.
   Дорога в подъёме на хребет быстро утомила, но тут раздался рёв мотора, и рядом с экскурсантами остановилась вахтовка, правда, пустая, звякнула открытой дверцей. Шофёр с надвинутой на нос кепкой сказал:
   - На озёра собрались? Залезайте, подвезу.
   Пугало первым ринулся в дверцу, но был остановлен Антоном: сначала в транспорт пропускают девочек. Как только последняя из них шмыгнула в автобус, а Пугало занёс ногу над ступенькой, шофёр дал по газам, и вахтовка помчалась вперёд. Сначала Антон и Гриша остолбенели, им показалось, что водитель решил пошутить. Но это оказались вовсе не шуточки. Вахтовка на полной скорости удалялась.
   - Пугало! За ним! - крикнул Платонов и сам припустил вперёд.
   Гриша отстал от тренированного атлета Антона и Вовки Пугалова, который, несмотря на телосложение и вес, обогнал своего учителя. От бега страшно резало в боках, а сердце, казалось, билось в самом горле. Дорога сделала поворот, и Гриша увидел товарища, который, согнувшись и опершись руками в колени, восстанавливал дыхание.
   - Пугало... вперёд... умчался... а я... вконец задохнулся... - еле выговорил Антон.
   - Побежали... - не то сказал, не то простонал Гриша.
   Но бежать не было никакой возможности. Ноги налились тяжестью, всё тело сотрясала дрожь. Не только у слабака Широкова, но и у могучего комитетчика. К тому же небо стало тёмным, как в сумерки, лес возле дороги вовсе почернел. Синеватое пятно солнца не освещало, а казалось потусторонним зловещим глазом, который наблюдал за неудачливыми практикантами.
   - Гриша, друг... - начал Антон.
   А почему не Узкий? - удивился Широков, но промолчал, ожидая продолжения. Хотя уже было ясно, о чём пойдёт речь.
   Антон продолжил:
   - Ты знаешь, я в партию готовлюсь... Мне никак нельзя быть завязанным в этой истории... Друг, сделай одолжение, скажи, что это было твоим решением - тащить детей на озёра. Тебе-то что? Из института не выгонят - ты детдомовский. Ну, выговор по комсомольской линии дадут. А я прикрою. Практику не зачтут - на другой год пройдёшь. Или лучше так: у меня в Управлении образованием знакомая родителей работает. Она походатайствует, чтобы ты в течение семестра часы отработал.
   Какая же ты сволочь, Платонов, - подумал Гриша. - А если всё плохо обойдётся, меня посадят. Но осторожно ответил:
   - Нужно сначала детей найти.
   Антон вдруг уселся на дорогу и схватился за голову:
   - Тайга... есть нормальные отряды, передовики... А есть и отребье, преступники... Кого только на БАМе не встретишь... Девчонки... В живых бы оставили... Иван Кузьмич не поможет... Сразу открестится...
   Грише захотелось пнуть носком резинового сапога комитетчика в поясницу. Но он положил руки на вздрагивающие плечи Антона и сказал:
   - Хорош ныть. Надо найти детей. Маша говорила, что ребятня здесь ушлая, к лесам привычная, всё облазила. Не пропадут. Вставай, пошли.
   Ему показалось, что только имя хозяйки привело товарища в чувство.
   И они двинулись по дороге, всё убыстряя шаг.
   Вдруг дорога оборвалась странной низиной. Посреди чёрной блестящей грязи торчали обугленные остовы деревьев. Остро пахло гарью. На краю притулилась разрушенная избушка без крыши, дверей и оконных рам. Она тоже явно побывала в огне. К дверному проёму были приколочены обломки: полукружья со свисающими обрывками кожи. Бубны! - вспыхнуло у Гриши в голове. Судя по количеству полукружий, это были семь разломанных бубнов.
   Над грязью словно пронёсся ветер, колышущий сухие травы и ветви: Пришшшёл... Но шелестеть явно было нечему. И сразу же в развалинах избы зашептались голоса. Очень тихо, на грани слышимости.
   Антон сказал:
   - Что за ерунда? В тех деревянных обломках точно кто-то прячется.
   И зашлёпал сапогами по грязи. Сам он ничего, видимо, не заметил, но Гриша увидел, что с каждым шагом товарищ погружается в трясину.
   - Стой! Увязнешь! - крикнул он.
   Но Антон, как зачарованный, уже по пояс в чавкающей жиже, двигался к горелой избушке. Он попытался поплыть, раздвигая чёрную трясину руками.
   Гриша подумал, что если даже если сломить тонкое деревце и протянуть товарищу, он просто не обратит внимания на спасительную хворостину. Инстинкт самосохранения пропал, и практикант Широков бросился на верную гибель. Он сразу, ступив в грязь, почувствовал смертельный холод, охвативший его ноги; сделал несколько шагов - и ощутил властную силу, тянущую его вниз. Рванулся вперёд и успел схватить Антона за ворот.
   Гриша потерял равновесие, упал и тут же был всосан жадной субстанцией, которая на деле, наверное, вовсе не была болотом. Ему удалось повернуться на спину, не выпуская куртки товарища из сведённых судорогой пальцев. Тягучая жижа без вкуса и запаха сразу полезла в рот и ноздри. Гриша понял: сейчас он захлебнётся. Удушье уже подступило, но он успел заметить, как рядом вспучились и лопнули несколько пузырьков. Пришла мысль: Это последний воздух из лёгких Антона. Он умер.
   Гриша, смаргивая грязь, заливавшую глаза, уставился в тёмное небо, которое низко навалилось на топь, и почувствовал, как затихает биение сердца. Оно несколько раз трепыхнулось и застыло. Почему я ещё жив? - спросил себя он. - Или вот так и выглядит смерть: ты не дышишь, не двигаешься, сердце не бьётся, но всё равно видишь мир?
   Вдруг в небе, которое рваными, лохматыми краями облаков уже касалось топи, появился силуэт, напоминавший птицу. Она покружилась, и вот их уже стало четверо. Внезапно они сложили крылья и спикировали на Гришу. Жгучая боль обожгла бёдра и предплечья. Птицы потащили его вверх. Гриша потянул за собой Антона.
   Очнулся он на земной тверди, бросил взгляд в сторону топи. Близко к избе кружилась большая воронка, и из неё еле слышался шум, похожий на голоса: Ушшшёл... Упуссстили... А может, это только показалось. Зато птицы сидели на дверной перекладине и глядели на него провалами в головах, откуда виднелось багровое свечение. Гриша сомкнул залепленные грязью ресницы.
   - Узкий! Вставай, Узкий!
   Обидное прозвище из уст товарища, которого Гриша ранее счёл мёртвым, заставило открыть глаза и присесть. Спортивные штаны и рукава штормовки были в крови, раны под ними нещадно мозжили. Гриша пошевелил пальцами - они двигались. Комки чёрной массы быстро становились серыми и осыпались пылью, которая тотчас исчезала на рыжеватой колее дороги. И она была прежней, без всяких поворотов. Чёрная топь исчезла, как сон.
   Живой-здоровый товарищ крепко стоял на ногах. Рядом валялся магнитофон. Антон расчихался от серой пыли, и вновь стал прежним - румяным здоровяком в импортной куртке из шелковистого материала, которую он называл ветровкой, американских потёртых джинсах, предметом зависти половины института.
   - Узкий, что это было, а? - спросил он. - Дорога вдруг кончилась, и наступила полная ночь. То ли загнали себя бегом, то ли получили солнечный удар и без сознания свалились. А ты где поранился-то? Идти сможешь?
   Гриша понял, что товарищ ничего не помнит, встал, отряхнулся и молча зашагал по дороге. Его переполняло счастье, что эта топь оказалась лишь видением, что Антон жив. И ещё откуда-то он знал, что они сейчас найдут детей.
   И в самом деле, скоро они услышали девичьи голоса, припустили им навстречу. Трое восьмиклассниц прикрикивали на пятерых хнычущих пятиклашек:
   - Харэ ныть, соплюхи! Поножовщины не видали что ли?
   - Да заткнитесь вы, и без вас тошно!
   Девчонки обрадовались учителям, окружили стайкой, заверещали. Оказалось, что шофёр, никому не знакомый, помчал их куда-то. Они кричали, грозились, но он даже не поворачивал головы. Потом внезапно остановил вахтовку и крикнул:
   - Выметайтесь!
   Девчонки выскочили из автобуса, но он не уехал, поэтому они бросились прочь. Встретили Пугало, рожа которого была как спелый помидор. Он пообещал начистить морду шутнику и ринулся к автобусу, который словно дожидался мстительного восьмиклассника. Что там случилось, девчата не разглядели. Увидели только, что Пугало вытащил шофёра за ноги, нагнулся над ним, схватился за голову, потом заорал: Мама! Сиганул в подлесок, раза два мелькнул на склоне хребта и пропал. Шофёр лежал неподвижно, его рубашка краснела всё больше. И девчонки решили бежать в село.
   Антон строго сказал:
   - Стойте здесь, держитесь кучкой. Мы с Уз... Григорием Петровичем пройдём к вахтовке. Там и решим, что делать. Милиция-то в селе есть?
   Девчонки наперебой рассказали, что отдел УВД в соседнем Майске, один на четыре села. А у них есть участковый Ружников Гена, его дом самый первый от дороги в лес. Но он уехал на свадьбу, когда вернётся, никто не знает.
   - А Народная дружина? - напомнила статная русоволосая Катя, которую Антону рекомендовали как отличницу и гордость школы. - Правда, её ещё собрать нужно...
   У вахтовки практиканты впервые почуяли, как воняет огромная лужа крови, которая на солнце уже свернулась сгустками. Антона вырвало остатками завтрака. Гриша внимательно рассмотрел рану: живот покойника вместе с ремнём был развален вертикальным прямым разрезом. Вспучившийся кишечник уже заветрился. А в сердце торчал нож. Для чего бедолагу угробили двумя смертельными ранениями? Хватило бы и одного... Но Гриша не успел поделиться с товарищем своими мыслями.
   Антон снова заныл:
   - Зачем, ну зачем я взял с собой этого недоумка? Отвечай теперь за него... Нет, это родители виноваты, которые позволили ему с десяти лет ходить с ножом. Гришка, ты ведь подтвердишь, что мы не видели у этого придурка холодного оружия?
   - Дети видели и слышали, как ты уговаривал его отдать нож, - ответил Гриша.
   - Девок я беру на себя, - заявил Антон.
   - Ты заставишь ребятишек врать? - удивился Гриша.
   - Нет, я позволю им донести на нас, подставить под статью о халатности, - съязвил Антон. - Короче, ты оставайся здесь и охраняй место преступления до прибытия кого-нибудь, а я уведу детей в село. Ничего не трогай, в вахтовку не лезь.
   - От кого охранять-то? - спросил Гриша. - Воскресенье, в село никто с лесоповала не поедет.
   - Ну ты дурень, Узкий. А если зверь до тела доберётся? Или у этого шоферюги подельники были? Сказал же: будь здесь и охраняй.
   Антон быстро развернулся, чтобы Гриша не смог возразить, и зашагал к детям.
   Спасибо, друг, - подумал вслед ему Гриша.
   Прежние обиды на комитетчика почему-то исчезли. Что поделаешь, слаб человек... У самого Гриши не было ни родителей в Монголии, ни блата, ни знакомств с кем-нибудь из обкома КПСС. Не было денег и своего жилья. Но он был свободнее и сильнее Платонова. Он мог говорить правду, мог спасти того же Антона по велению сердца. Что стало бы с комитетчиком, если бы Гриша отцепился от его ветровки и оставил слабака в чёрной топи?
   Гриша наломал веток и устроился на другой стороне дороги так, чтобы видеть труп, на который уже слетелись разнокалиберные насекомые. А прикрыть его нечем. Штормовку не снимешь - зажалит гнус. Благодаря почти летнему солнышку он ожил и ринулся на съестное. Веток накидать? А не повредит ли это картине преступления? В конце концов Гриша ободрал с ближайшей ели молодые лапы и сначала хотел положить на лицо мертвеца, но решил повнимательнее разглядеть раны. Вдруг его наблюдения пригодятся?
   Пугало всё же засветил шофёру в глаз, из-под вспухшего века которого обильно сочилась светло-жёлтая муть. Вот в этот удар Гриша поверил, вспомнив длинные руки и пудовые кулаки третьегодника. Да и всадить нож по самый по ограничитель на рукояти - парнишке вполне по силе. Но откуда недалёкому, с умственными отклонениями переростку знать, в какое место нужно бить, чтобы не наткнуться на кость? Вряд ли у Вовки были нужные навыки. А вот прямой разрез... Это уже не похоже на дело рук Вовки. Сомнительно, что у него возникло желание поглумиться нал убитым, а потом в страхе звать маму.
   Гриша закрыл еловыми лапами живот убитого и медленно огляделся. В нарядной, разомлевшей под солнышком тайге было тихо. Но ему показалось, что это опасная тишина. Что-то назревало в душистом, со сладковатой осенней прелью, воздухе. Практикант уже хотел было вернуться на выбранное место, но чуть не упал. Потому что в голенище его резинового сапога вцепилась рука покойника.
   После чёрной топи в Грише что-то изменилось. Раньше он бы побежал прочь с воплями прямо в носках, подарив мертвецу сапоги. А сейчас принялся хладнокровно размышлять. Шофёр ещё жив? Но нет признаков дыхания. Может, посмертные движения, о которых он как-то слышал от знакомого студента-медика? Какая-нибудь чертовщина вроде топи и дьявольских птиц, которые его спасли? Похоже на то...
   Пальцы покойного с уже тёмными ногтями разжались, ладонь с наколотыми перстнями и корявым круговым шрамом на запястье упала на землю. Но тут же раздался низкий утробный звук:
   - Освободи... Вытащи... нож...
   Причём слова донеслись не из глотки: отвисшая нижняя челюсть не шевельнулась, недвижен был и вывалившийся синий язык.
   - Осво...
   И звуки прекратились.
   Гриша выговорил, еле одолев сушняк во рту:
   - Прости, не могу. Нож - это улика.
   Развернулся и пошёл на другую сторону дороги, уткнулся лбом в колени и стал размышлять, время от времени зорко оглядывая склон хребта. Вскоре тени от него закрыли вахтовку и труп. Гриша глянул на часы: уже половина третьего. Неужели все их приключения заняли полдня?
   Практикант повернул голову в правую сторону. Не было слышно ни звука, но он знал: сюда кто-то идёт-торопится. И он не опасен, не то что молчаливая тайга.
   Действительно, с радостными криками к вахтовке подбежал незнакомый человек, крикнул Грише:
   - Спасибо, брат, посторожил! А я... - Водитель присел на корточки. - Вчера со смены народ привёз, в баньку сходил к зятю. Вахтовку возле барака оставил по привычке. Проспался, глядь - увели! Хорошо, что Михеевна увидела, куда гад погнал...
   Он скользнул взглядом по убитому:
   - А кого тут вальнули-то?
   - Угонщика, - ответил Гриша.
   - Так ему и надо, сволоте грёбаной!
   Шофёр ещё долго крыл матом убитого, а потом утомился и спросил:
   - А кто вальнул-то?
   Гриша пожал плечами.
   - А чего ты тут сидишь? Давай оттащим его с дороги да в село поедем.
   Когда Гриша забормотал о месте преступления и необходимости дождаться милицию, шофёр только махнул рукой:
   - Участковый Гена только к вечеру приедет со свадьбы. А мы председателю сельсовета скажем, он в Майск позвонит, пусть оттуда выезжают.
   Он сам быстренько оттащил труп, протёр пол кабины, достал из-под сиденья топорик, срубил четыре осинки, воткнул их крест-накрест возле тела. Подумал и для верности привязал к кольям куски ветоши для обтирки. Гриша ещё подбросил еловых лап и засомневался: а вдруг зверь найдёт труп прежде милиции?
   - А тебе-то что? - удивился шофёр. - Залазь, поехали!
   По дороге Гриша поинтересовался, есть ли поблизости чёрная топь.
   - Сроду не бывало! - ответил радостный водитель.
   По-видимому, ему бы здорово досталось за потерю вахтовки.
   - Странно, я сам её... видел. И избушку, разрушенную пожаром. К её остову были приколочены сломанные пополам бубны, - сказал практикант.
   - Избушка такая есть, - сообщил водитель. - Только она по другую сторону хребта. Шаман в ней жил, очень сильный - седьмого круга. Когда помер, люди бубны сломали. Такой обычай. А топей никаких не упомню.
   Про птиц Гриша смолчал. Они не были видением - их клювы его поранили. Наверное, чудесное спасение должно остаться его тайной. Уж очень не хотелось прослыть чокнутым.
   Он вышел из вахтовки у Машиной калитки. Хозяйка, сияя улыбкой, сказала, что Антон приболел от огорчения, она напоила его успокоительной настойкой. Теперь он спит. И тут же доложила, что произошло в селе.
   Антон Константинович привёл детей на двор к Ружникову Гене, где вошкалась в огороде только его тёща, семья-то на свадьбу уехала. Антон поднял панику: случилось убийство, а преступник, восьмиклассник Пугало, пропал в тайге. Что делать без представителя правопорядка?
   Тёща тотчас побежала консультироваться по соседям, и скоро в её дворе собралась толпа любопытных и родителей детей. Но они были озабочены отнюдь не смертью неизвестного угонщика и пропажей Вовки. Даяна Базаржаловна привела единственного в селе буддиста - сморщенного старца. Он позвенел колокольчиками и сказал, что дети и их учитель чисты. Родители погнали девчонок домой, толпа разошлась, а Антон поплёлся к Маше.
   Хозяйка тоже предложила Грише стакан травяного успокоительного настоя и желтоватые крошки на блюдце, которыми непременно нужно было заесть целебное питьё. Гриша подумал-подумал и согласился. Настой оказался терпким, но приятным. А крошки - сухим кислейшим творогом, таким вонючим, что он в рот не лез. Как ни странно, после лечения голова стала ясной, мысли чёткими. И даже сил прибыло.
   В калитку кто-то так затарабанил, что забряцали запоры. Маша вышла открыть, и Гриша решил, что это подъехала милиция из Майска. Увы, он ещё не был знаком с медлительными действиями местных властей.
   Перед Машей стояла огромная женщина. В такую жару на ней были сапоги, прорезиненный плащ, а на голове - тёплая шаль. А за спиной - ружьё.
   - Машка, позови сюда учителя, который дитёв в тайгу свёл. Спрошу с него, где мне своего искать.
   Гриша рассказал историю, которую услышал от девчонок.
   - Ты мне место назови, - потребовала женщина.
   Гриша пожал плечами.
   - До озёр-то дошли, нет? - грозно спросила Вовина мать. - Значит, совсем рядом. Покедова, Машка.
   И похожая статью на медведицу, поднявшуюся на задние лапы, женщина вышла.
   Маша ласково сказала:
   - Да не беспокойся ты за Вовку Пугало. У него полно родовы в сёлах по всему краю. К кому-нибудь да прибежит. А мать его быстро отыщет по следам, она лучшая охотница в селе. Мужики и рядом не стояли.
   - А где его отец? - спросил Гриша.
   - Батя его, Санька, во взрывники подался, которые горы крушат да тоннели роют. Все наши мужики с леспромхозом деревья валят навстречу будущей ветке железнодорожных путей. А Санька жадный, взрывникам вчетверо больше платят. Дома месяцами не бывает.
   На крыльце Гриша неожиданно вымолвил:
   - Человека убитого жалко. Сколько он проваляется на дороге до приезда милиции?
   Маша резко толкнула жильца ладонью в спину и сварливо высказалась:
   - Чего его жалеть? Перекати-поле, ворюга, поди. Бык, одним словом.
   Гриша даже остолбенел и от злобных слов, и от того, кем был назван потерпевший:
   - Как это бык?!
   - А вот так. Шляется по тайге, пакостит, пока кто-нибудь не прирежет. Мало ли здесь таких?
   И ушла за занавеску мыть посуду.
   Гриша улёгся отдохнуть в комнате, где усыпляюще сопел Антон. Но сна не было ни в одном глазу, несмотря на настой хозяйки. В голове крутились мысли о произошедшем. Как он с товарищем мог оказаться по другую сторону хребта у разрушенного жилища шамана? Никак! Это противоречило всем законам материального мира. Если только они не тронулись умом - внезапно и оба сразу. Причём воспоминания о чёрной топи у Антона выветрились сразу, а Гриша и сейчас может всё детально представить.
   А если... если это шаманка, сумасшествие, которое нападает на людей? Тогда почему они живы и здоровы, их тела не валяются где-нибудь в тайге? Допустим, шаманкой народ прикрывает элементарную белочку запойных. Или другую душевную болезнь: где таёжное село Буаяр и где психиатрические клиники? Их разделяют тысячи километров тайги. Это пока никак не объяснить, стало быть, и голову ломать нечего.
   А вот убийство, совершённое несчастным переростком... Гриша всей душой чувствовал незлобивость и простоту парнишки. За него заступились ребята, когда Антон хотел прогнать его. Дать по роже Пугало вполне бы мог. Но заколоть... ещё и распороть живот... Может, слабый мозг не совладал с эмоциями, а потом Вовка испугался того, что сделал, и ударился в бега?
   Или... Это было бы совсем невероятным, но возле вахтовки мог оказаться кто-то ещё. К примеру, подойти со стороны водительской дверцы и нанести удары. Потом скрыться за автобусом и дождаться, пока ребятишки и Пугало убегут. О причине рассуждать бесполезно. А вот проверить возможность подобного можно. Эх, зря водитель отогнал вахтовку в село, а он, Гриша, не сумел настоять на своём.
   Антона растолкать не удалось, и Гриша отправился на следственный эксперимент один.
   Вахтовка стояла возле барака с открытыми окнами. Из них разило высокоградусными испарениями. Народ обсуждал происшедшее.
   Гриша обернул руку носовым платком, вскарабкался на подножку, открыл дверь кабины. На полу - затёртая кровь; ветошь, которой это было сделано, сейчас болтается на кольях возле трупа. На дверце с внутренней стороны - лишь несколько капелек. Видно, как тащили тело к другой дверце. Может, кто-то сидел рядом с шофёром, но пригибался, чтобы его не заметили?
   Раздался голос водителя:
   - Ты чего тут шаманишь?
   Гриша даже вздрогнул, так он увлёкся осмотром.
   - Да вот хочу понять, как убивали угонщика.
   - Зачем? - искренне удивился водитель, который уже слабо держался на ногах.
   - Ну, может следствию пригодится... - Гриша не мог признаться, что всё это интересно ему самому.
   - Какое следствие?! Нет тела - нет дела, - высказался мужчина и направился к двери в барак. Его руку оттягивала сетка с двумя бутылками белой, Завтраком туриста и пятилитровой банкой с болгарскими маринованными овощами.
   - Как это - нет тела? - крикнул Гриша вслед ему. - А куда оно делось?
   Но водитель слишком спешил продолжить разговор с собутыльниками и не ответил.
   Неудавшийся следователь поплёлся по улице, размышляя, что нужно бы поговорить с ребятишками, которые оказались свидетелями событий. Только как-то это... гадко и стыдно, что ли... Горе-педагоги вывели ребят на экскурсию с тупой романтической целью - отправить по воде кораблики с записанными желаниями. А что получилось?.. А уж этот его напарник Платонов, который любого использует в своих целях... Может, практикантов даже выгонят из села. Правильно и сделают.
   Гриша заметил восьмиклассницу Катю, которая вышла из сельмага с двумя коробками детского питания. Странная же здесь привычка - закупаться в магазине сразу ящиками, мешками и коробками.
   Катя не выглядела подавленной, она улыбнулась учителю:
   - Здравствуйте ещё раз. Вот, сестрёнке яблочное пюре купила. Другое она выплёвывает.
   И Гриша не удержался:
   - Катя, а вы с девочками не видели, что происходило в кабине вахтовки?
   Девушка презрительно сморщилась:
   - Вот ещё - на мордобой смотреть. Пугало сказал, что поучит шутника, значит, поучил.
   - А другого человека вы не заметили, который мог бы водителя порешить?
   - Порешить? - удивилась Катя. - Да он живой остался. Когда мы в село вернулись, Даяна Базаржаловна сразу в сельсовет побежала. Позвонили в Майск. Начальник отделения даже машину высылать не стал, отправил кого-то на мотоцикле на разведку. На дороге стояли метки, была кровь. А водитель, видать, сбежал, чтобы второй раз за свои шуточки не получить.
   Гриша заметил:
   - Но Вова ведь чего-то или кого-то испугался, хотя он не из трусливых, так?
   Катя кивнула:
   - Пугало безбашенный. Только простой, как три копейки, и тупой. Вчера подошёл ко мне и попросил на своём кораблике красиво написать вот что...
   Девушка достала из кармашка блузки бумажку. На ней коряво, как рукой семилетки, было выведено: Машынизд поиста.
   Бедняга Пугало мечтал водить поезда...
   Разговор с девушкой не облегчил состояние Гриши. Это же бред, что мёртвый человек с выпавшим кишечником мог куда-то переместиться. Значит, у него был подельник. Или враг. Недаром, пока сам он сидел у трупа, тайга казалась ему такой же опасной, как чёрная топь. Итог - нужно ждать ещё чего-то ужасного. От обилия потустороннего и необъяснимого разболелась голова.
   Дома - бывший детдомовец уже стал называть съёмное жильё домом - Маша потчевала Антона молодой картошечкой и ловко нарезала крупную солёную рыбу. Хозяйка защебетала, что нужно на следующих выходных заколоть плохо растущего подсвинка, наварить квартирантам такой тушёнки, какой они ещё не пробовали.
   - Поможете с убоем-то? - спросила она. - Или соседа звать?
   У парней застряла в горле картошка, и они молча уставились на Машу. После сегодняшнего слово заколоть вызывало дурноту. Хозяйка засмеялась.
   - Поможем, - буркнул Антон и объявил: - Я пошёл досыпать. Спасибо, сроду такой вкусной картошки не ел.
   И удалился, пошатываясь.
   Маша не спрашивая поставила перед Гришей кружку чая с молоком. Он хлебнул и сморщился: чай почему-то оказался солёным. Пришлось из уважения к хозяйке выпить всё до дна.
   - Здесь так принято чай заваривать, - пояснила Маша. - Для силы и выносливости.
   А потом предложила:
   - Ну что, квартирант, поговорим? Или будешь для Генки-участкового бумажки писать?
   Гриша снова подивился прозорливости хозяйки. Он действительно хотел всё записать, чтобы ничего не упустить. Кроме чертовщины, конечно. Но тут его неудержимо потянуло в туалет.
   - Да, поговорим, конечно, - вежливо ответил Гриша. - Я вот только во двор выйду...
   И накинул пиджак: по ночам уже было близко к нулю градусов.
   Хозяйка кивнула, в её глазах заплясали смешинки.
   Гриша прошёл вдоль скотного двора к добротной крашеной будке с маленькой лапочкой на коньке, но не успел откинуть крючок и открыть дверь...
   Из ночной тени ему на грудь упало что-то холодное, деревянное, вонючее, потянуло своим немалым весом на землю. Гриша успел выбросить вперёд руки и попытался оттолкнуть от себя нечто. Но не удалось. На его плече лежала голова давешнего покойника с распахнутым ртом, вся полость которого была занята тёмным языком. Белки закатившихся глаз отсвечивали бурым в свете слабосильной лампочки.
   - Освободи... убери нож... - послышались нутряные звуки при недвижных чёрных губах.
   Гриша ещё раз попробовал оттолкнуть уже окоченевшее тело. Не вышло. И тогда он дёрнул нож. Покойник тут же осел вниз, как распоротый бурдюк. Гриша глянул на оружие. Это точно не Вовкин нож.
   И тут в очередной раз в Буаяре отключили свет.
   Земля канула во тьму, а над ней распростёрлось небо с мириадами сверкающих, переливающихся миров. Млечный путь показался необычайно близким и ярким, с ясно различимыми крупными звёздами. Гриша хотел было заняться ножом, обернуть его платком и припрятать до встречи с участковым, как заметил ещё одну галактику, похожую на Млечный путь, а чуть поодаль - ещё и ещё... Это тоже была какая-то совершенно невозможная чертовщина, но невообразимо прекрасная и притягательная. Ему почудилось, что, пожелай он взлететь в это фантастическое небо, тотчас оторвётся от натоптанной земли с пожухлой травой. Голова закружилась от силы и величия, а душа, казалось, рванулась вверх...
   Он одумался, всей силой воли задавил необычный порыв, обернул нож платком и затолкал его в рукав пиджака. А избе уже горели прерывистым красноватым пламенем две свечи, а хозяйка поджидала его у кухонного стола.
   - Пиджак сниму... - пролепетал Гриша, прошёл в комнату, свернул его и сунул под здоровенную сумку Антона.
   - Мертвечиной пахнет, - сказала Маша, когда он уселся на табурет.
   Она ещё что-то хотела добавить, но плотно сжала губы.
   Гриша поднялся и тщательно, с брусочком хозяйственного, промыл руки, лицо и шею. Утёрся полой рубахи, пожалев хозяйское полотенце.
   Маша покачала головой и пробормотала что-то вовсе непонятное: Ни от бохолдоя, ни от его запаха не избавиться.
   - А кто такой бохолдой? - спросил Гриша.
   - Не заморачивайся. У бурят это низший дух. Я вот что хотела-то... Ты же неразговорчивый, о себе ничего не рассказываешь. А я живу одна, иногда поделиться с кем-то хочется. Вот сегодня вспомнилась мне сестра. Выслушаешь? - сказала хозяйка.
   Гриша кивнул, ощутив важность момента.
   - Мы с сестрой тоже без родителей росли, у речки Бирюсы. Тяжко нам пришлось, и в десять лет сестра сбежала. Нашла я её нескоро, когда уже закончила школу и училище, в Александровской психушке под Иркутском. Сказали, что она опасная для людей и себя. А я... - тут Маша улыбнулась, но Грише её улыбка показалась злобным оскалом - ... я обманом увезла её от людей подальше. Но сестра временами перестала узнавать меня и вскоре снова сбежала. Поселилась в тайге, в землянке. Сделалась одегон, то есть ведуньей. В других местах таких шаманками называют. Но у сестры даже бубна не было, только обруч-трещотка. Она лечила людей. Слава к ней пришла. А вместе с ней и горе... Воспользовался кто-то её телом, понесла она. Я к нашему шаману обратилась, а он сказал, что суждено ей вместе с младенцем погибнуть. Не могут одегон иметь детей.
   Зимой, в метель и лютый мороз, отправились мы с шаманом к сестре. Я его всю дорогу ругала: какой же ты шаман, если пургу остановить не можешь. А он твердил, что это не ветер со снегом, а духи бесятся... У самой вершины хребта, где и деревьев-то почти нет, нашли мы землянку. Дверь сорвана, на пороге сугроб. Нары с сестрой наполовину занесло, лицо синее, живот от груди до низу разрезан... В руке - нож. Видно, сама она пыталась дать выход ребёнку на свет. Дня три мёртвой пролежала... Шаман нашёл рядом скрюченного младенца, в тряпицу завернул. Сказал, что он, в отличие от сестры, человек, его по-человечески хоронить нужно.
   А потом сломал обруч, трещотку с побрякушками, бросил её на тело, забрал у меня из рук ребёнка, да и вытолкнул, не дал сестру оплакать, начал камлать. Крутился на одной ноге, выл и свистел пуще ветра. Крыша землянки рухнула и погребла сестру. Потом велел мне одной домой идти. Мол, жива останусь - значит, простили меня тэнгри, высшие духи, за родственницу. Замёрзну - стало быть, таково моё искупление. Я про ребёнка от ужаса-то и спросить забыла. Метель стихла, теплее стало. Живой я вернулась. Было это двадцать один год назад. Тебе-то сколько лет?
   - Двадцать один... - сказал Гриша. - Мне очень жаль тебя, сестру, младенца. Похоронил его шаман?
   Маша пожала плечами.
   Гришу осенило:
   - Вам чудится, что он остался жив?
   Маша горько промолвила:
   - Нет, конечно. Я сама его подержала... Кусок мороженого мяса. Ну а теперь-то про себя расскажешь? Или скрытничать будешь?
   Грише стало неудобно перед хозяйкой, поведавшей такую трагичную историю, и он сказал:
   - Мне и вправду говорить о себе нечего. Подкинули к дверям детской больницы зимой, в лютый минус, только в одной тряпице. Все думали, что не выживу. Главврач Дома малютки дал фамилию, имя и отчество. Когда я перешёл в детдом, подарил газетную страницу с рассказом, как меня геройски выходили врачи. Но я её потерял. Все звали Подкидышем. Закончил школу, поступил в пединститут, потому что привык к детям. Теперь вот сюда на практику приехал. Вот и всё.
   Маша улыбнулась:
   - Ну и не бойся, что после сегодняшнего от практики отстранят.
   И тут Гриша решился задать вопрос, который терзал его давно:
   - Маша, почему-то вы всё знаете заранее, вперёд событий. Уж нет ли у вас таких же способностей, как у сестры?
   Хозяйка расхохоталась:
   - Эта способность называется жизненный опыт. А сестра была даже не похожа на меня, её мамка не то от якута, не то от тунгуса нагуляла.
   Этим и закончился разговор, который ничего не объяснил, но немного успокоил.
   Сон всё не приходил. Гриша осознавал, как изменился после чёрной топи: исчез страх, появилось лишь обострённое ощущение опасности. Мир отдалился, стал чем-то вроде детской игрушки в руках; возникло чувство, что Подкидышу-Узкому под силу что-то изменить в нём. Практикант Широков в очередной раз попытался объяснить все происшествия дня. Первым делом - всю чертовщину с топью, бохолдоем, который с распоротым брюхом смог прогуляться от тайги до Машиного подворья.
   Известно ведь, что глаза только передают сигналы в мозг. А видит, рисует картинки происходящего именно он. Малейшее нарушение в работе мозга - и вот вам Наполеоны и Александры Македонские, НЛО и призраки. Кто-то полностью погружается в выморочную, несуществующую реальность. А вот ему и Антону свезло только окунуться, утонуть на время, а потом вернуться к действительности.
   Гриша встал, поднял Антохину сумку. Нож был на месте. А вот этот факт уже выбивался из всех рассуждений. Но, может, потом удастся объяснить и его.
   Вторая проблема - убийство. Конечно же, бедолага Пугало не был живодёром, завалившим угонщика. Скорее всего, кто-то грохнул мужика, а потом утащил труп. Да и плевать на это. Лишь бы мать нашла живым-здоровым своего увальня. Вспомнилось, как ражий детина с мозгом семилетки попросил отличницу красиво написать: Машынизд поиста.
   Гришу словно самого ножом кольнули в сердце. Это же такая несправедливость, когда человеку изначально закрыт путь к его мечте. А сколько таких ребятишек по медвежьим углам тайги! Нарисуют им аттестат или справку в восьмилетке, заберут в армию. Хорошо, если они потом осядут в городах или крупных посёлках, выучатся какому-нибудь ремеслу. А если вернутся домой? Исход один...
   Незаметно одолел сон, очень колоритный, похожий на явь. Сначала Гриша подумал, что перед ним стоит на задних лапах медведь. Но из-под челюсти с клыками сверкали узкие тёмные глаза. Да это же шкура, которую набросил на себя какой-то чудак! Но этот чудак оказался чокнутым: его рожа с редкими волосинками вместо бороды и усов сморщивалась и растягивалась в невообразимых ужимках, изо рта раздавался то вой, то рычание. Он водил ножом перед Гришиными глазами, словно примеряясь, какой из них выколоть. Потом чокнутый сунул его с головой в чёрную топь, и неизвестно сколько Гриша прожил без дыхания. После оказался на угольях, и кожа на спине шипела и лопалась. Чокнутого сменили какие-то чудища... и, наконец, птицы, которые за руки-ноги тянули из этого маразматического сна.
   Практиканты отправились в школу с разным настроением. Антон молчал, хмурился, вскидывал подбородок. Он явно готовился к спорам с директрисой. А Гриша был спокоен и сосредоточен.
   Даяна Базаржаловна улыбнулась им. Но её глаза смотрели на парней чуть ли не с ненавистью. Она сообщила, что участковый, старший лейтенант Ружников Геннадий, будет ждать их после четырёх часов в сельсовете, где у него есть комнатка.
   Гриша на третьем уроке рассказывал пятиклассникам об истории Древнего мира. Ему было скучновато, хотя эта эпоха всегда нравилась, особенно тема про мифы. Он глянул в окно и радостно вскрикнул: у забора на досках, приготовленных для строительства мастерских, сидел, нахохлившись, Пугало! Живой и здоровый, с папироской, которую он курил, как бывалый зэк, сжимая указательным и большим пальцем.
   - Ребята! Я сейчас вернусь! - крикнул он ученикам и выбежал из класса, чуть не сбив с ног уборщицу-бурятку, которая возила тряпкой по полу.
   Мелькнула мысль: уж не подслушивала ли техничка под дверью, что делается на уроке? И тут же сам ответил себе: да, подслушивала, но не просто так, а по распоряжению директрисы, которая, видно, затеяла какую-то свою игру.
   - Вова! - радостно крикнул Гриша, подбегая к Пугало. - Отыскался! Где же ты был? Ого!... Кто ж это тебя так отделал-то?
   Один из Вовкиных небольших глаз с короткими рыжеватыми ресницами затянул кровоподтёк. Скула вспухла и почернела.
   Пугало вежливо встал перед учителем и обиженно хлюпнул: Мамка.
   Гриша подумал, что если такими методами воспитывать ребёнка, то после травм бесполезно ждать успехов в учёбе. Это ещё хорошо, что Пугало совсем беззлобный. Иначе он мог бы срываться на окружающих.
   - А почему на уроки не пошёл?
   Вовка кивнул на крайнее окно первого этажа. Там был кабинет Базаржаловны.
   - Директорша из школы гонит. Говорит, что меня нужно отдать куда-то, чтобы я там жил и учился. Мол, семья у меня бесполучная. Мамка против стоит, потому что мне на другой год осенью всё равно в армию, - сказал Пугало, распространяя из рта табачную вонь. - Снова нужно в Нижнеангарск ехать к врачам, а потом к какой-то попеке.
   Ага, - сообразил Гриша, - с заключениями врачей, характеристиками из школы и уже, наверное, готовыми решениями опеки Вовка назад не вернётся. Изымут из семьи и турнут в психоневрологический интернат.
   - Вова, а что в вахтовке-то произошло? - спросил Гриша, хотя у него зачесалось в носу от жалости к увальню.
   - А ничё не произошло. Я влез и двинул водиле в рожу. Он и повалился набок. Я его вытащил за ноги, чтобы он на воздухе чуток отошёл. А у него дыра во всё пузо. Я кровь не люблю, вот и убежал на верх горы.
   - А на горе-то что делал?
   - Ничего не делал. Запыхался. Присел под лиственницу отдохнуть. Да и заснул чуток. Открываю глаза - мамка злющая стоит. Отходила меня кулаками и домой увела, - ответил Пугало. - Вечером к нам старлей Ружников приходил. Спрашивал много. Потом ушёл, сказал, что в Майск доложит.
   - Вова, а где твой нож? - вкрадчиво спросил Гриша.
   Пугало принялся тереть кулаком здоровый глаз, из которого сыпанули мелкие слезинки.
   - Мамка забрала, а потом старлею отдала, - прорыдал он.
   - Успеха тебе, Вова, - сказал тихо Гриша и пошёл на урок.
   Ясное небо вдруг взорвалось ударом грома. Саданул страшный порыв ветра, заставив согнутые берёзы подметать ветвями землю. В воздух взвился мусор.
   Ничего себе буря, - подумал Гриша. - Точно природа так же зла, как и я. Надо бы успокоиться, уроки ведь ещё вести. Он несколько раз глубоко вздохнул. Но это не утихомирило внезапную свистопляску ветра. Тогда Гриша задержал дыхание. Ураган прекратился; щепки, бумажки, палая листва и стружки стали мягко планировать на землю.
   Пока Григорий Петрович вёл уроки, его не оставляла мысль о том, что Пугало в большой беде. Ему доводилось знать, какие чудеса может явить экспертиза, направленная ловкой рукой какого-нибудь следователя-крючкотвора. Из выпуска детдома угодила за решётку чуть ли не треть. Не всегда, конечно, безвинно... Но сирот, за которых некому заступиться, отправляли за решётку чаще всех. Так что бедолага Вовка запросто может оказаться не в интернате, а на зоне. Недаром директриса решила откреститься от третьегодника. Нужно что-то делать, но вот что именно?..
   Дома Гриша отказался от обеда, выпил воды и улёгся на койку. Его мучили тоска и нерешительность. Стоит ли отдавать нож, доказательство невиновности Вовки, участковому? Разве примет он объяснение, что Гриша вытащил его из тела покойника, который сам пришёл к нему? А ведь когда они с водителем вахтовки уезжали, нож оставался в груди убитого.
   Тем не менее Широков слышал, как Антон и хозяйка со смешочками обсуждают жизнь в Буаяре, как Маша радостно выкладывает ему отношение сельчан к стройке века, говорит, что БАМ в народе называют БОМ, а это не что иное, как Брежнев обманул молодёжь; что никто не верит в преображение края, а буряты и даже чокнутый буддист дед Павел (так его называли, потому что настоящее имя не вышепчешь) считают, что эжины, хранители мест, всё это скоро остановят и вообще накажут всех разом.
   Вроде умная женщина эта Маша, сразу разговорила Антоху и поняла, с кем имеет дело. А сейчас она словно провоцирует его, хотя знает, кто он такой - карьерист и доносчик, - подумал Гриша. Поэтому он шепнул ей, когда выходил для встречи с участковым: Вы бы поосторожнее с Платоновым.
   Хозяйка сверкнула глазами: Я с быками не осторожничаю. Гриша промолчал, только подумал: Этот бык способен забодать весь ваш Буаяр. Посмотрим, - вслух ответила Маша. Всё-таки непростая она женщина...
   Участковый Геннадий Ружников оказался улыбчивым молодым человеком. Он даже не проверил их документы, добродушно побеседовал о происшествии, только сделал замечание: Надо было сказать о мероприятии директору.
   И тут Платонова точно прорвало. Он раскрыл свой блокнот, выложил всё, что думал о Базаржаловне, о том, что вместо просвещения она насаждает мракобесие, не может обеспечить школу кадрами, разводит семейственность. Потом перекинулся на самого участкового: почему в селе полно пришлого люда, который проживает в бараке без всяких оснований, буянит и пьёт? Не из этого ли отребья состоит Народная дружина? Куда смотрит председатель сельсовета?
   - Надо бы прислать в ваш Буаяр агитотряд из области для работы с населением, а то и комиссию от органов власти, - закончил свою пламенную речь Платонов.
   - Агитотряды к нам дважды в год приезжают. Лекции читают, концерты дают. И комиссии бывают, - улыбнулся участковый. - Приедут и уедут. Вековые традиции и уклад жизни, ребята, за два-три года не поменяешь. Но мы работаем.
   Гриша не выдержал и сказал:
   - Давайте поближе к теме. Мне показалось, что в убийстве угонщика и исчезновении трупа подозревают восьмиклассника Владимира Пугалова? Это так?
   - Ведётся оперативная работа - так же спокойно и добродушно ответил участковый, но на его лице прорезались морщины, стразу состарив лет на десять. - Нож Пугалова отправлен на экспертизу; после результатов, недели через три, парень будет принудительно доставлен в район для медобследования и прочего.
   - А как же нет тела - нет дела? - спросил Гриша.
   - Было тело. Это подтвердили дети, сам Вовка. И вы, кстати, тоже, - возразил участковый. - А на семью Пугаловых много материалов. Во-первых, браконьерство. Тётя Варя - знатная охотница. Во-вторых, пьянство и мордобой. Вам ещё не рассказали, что Сашка Пугалов свою мать убил? Нажрался до белочки и на беременную жену с ружьём побежал, вопя, что застрелит медведя, задравшего его корову. Свекровь заслонила невестку. Так Сашка в мать пальнул, она и упала замертво. Списали на несчастный случай. Это случилось ещё до меня и моего предшественника.
   - А почему его не посадили? - удивился Гриша.
   - Так никто не заявил: ни соседи, которые всё видели, а потом вязали убийцу, ни тётя Варя, - сказал участковый.
   После разговора с Ружниковым Гриша обвинил Платонова в равнодушии к своему же ученику. Комитетчик презрительно сморщился и сказал:
   - Не понимаю, какое тебе дело до этого недоразвитого. Дебилы должны учиться в коррекционных школах.
   Гриша вспыхнул, но смолчал, только подумал: Чтоб ты провалился, карьерист.
   Платонов дёрнул плечом и быстро зашагал вперёд. Гриша видел, что он миновал Машин забор и заторопился дальше. Не бежать же за ним? Возможно, раньше Широков так бы и сделал. Но чёрная топь пробудила в нём не только презрение к смерти, всякой чертовщине. Она стёрла в нём Подкидыша и Узкого.
   Гриша пришёл домой, посидел за планами уроков, попил с хозяйкой солёного чая с молоком, к которому пристрастился. Быстро стемнело, зарядил мелкий осенний дождик. Платонова всё не было.
   И тут раздался стук в калитку. Гриша, предчувствуя дурное, выбежал вместе с хозяйкой.
   - Машка, сейчас твоего квартиранта за бараком из ямы тянут! - выпалила соседка.
   Хозяйка и Гриша, не одеваясь и не обуваясь в сапоги, побежали по раскисающей дороге к бараку. Соседка заторопилась за ними. Маша обернулась и сказала:
   - Верка, иди домой и до завтрева носа на улицу не показывай.
   Почему-то Верка молча повиновалась, заковыляла к своему дому.
   - Про какую яму она сказала? - спросил Гриша.
   - Про отхожее место, - сквозь зубы ответила Маша.
   За бараком кипела работа: несколько нетрезвых личностей обливали вёдрами воды Антона, который лежал у здоровенного туалета, среди досок разобранного настила и сорванной двери.
   Как оказалось, обитатели барака по пьяни или ночному времени не особо заморачивались, где отлить. Отходили в кусты или смывали побелку со стен туалета снаружи. Но одному сегодня приспичило по иной надобности. И он увидел в отверстии белое, как мел, лицо. Про всё позабыл, прибежал в барак и заорал, что в туалете завёлся чёрт. Смотрит вверх, глазами моргает.
   Ему не сразу поверили. А когда пришли посмотреть, действительно обнаружили в яме человека. Признали в нём приезжего и стали вызволять, дивясь, как бедолага туда попал. Увы, он ничего не понимал и не отвечал, стоял молча по пояс в дерьме. Верёвки ловить не захотел. Пришлось разобрать настил и накинуть на него две петли вокруг тела. В процессе спасения приезжий сомлел то ли от вони, то ли от сдавливающих грудь верёвок. И пришлось опустошать колодец, отливать несчастного.
   Позорище... - шипела Маша. - Ой, какое позорище!
   Хорошо, что огласке помешали проливной дождь и вновь отключённое в селе электричество.
   Вставай! Снимай туфли и носки, бросай их здесь же, - скомандовала Маша, когда взгляд пострадавшего стал осмысленным. - Босым домой дойдёшь.
   Антон молча повиновался.
   Во дворе Маша швырнула ему под ноги таз:
   - Раздевайся догола. Я баню растоплю, - сказала она и обратилась к Грише: - А ты помогай. Твоих ведь рук дело? Попаришь его, баню после вымоешь.
   - Я-то тут при чём? - возмутился Гриша. - Он сам куда-то убежал, а я домой пошёл.
   Однако натаскал полный котёл воды, которая как-то уж очень быстро закипела. Платонов, пока шла подготовка бани, мок истуканом под дождём.
   В бане Гриша разделся и от души нахлестал комитетчика веником. Потом помылся сам и заметил нечто странное на своём теле: там, где его схватили клювами потусторонние птицы, спасая из топи, появились татуировки. Но у него уже появился принцип: не пытаться объяснить необъяснимое.
   В избе горели не свечи, а обычные керосиновые лампы. Гриша усадил Платонова на табурет и отправился драить баню. Когда он вернулся, Антон уже был в постели. Его документы, бумажник, ключи и два блокнота лежали на подоконнике.
   - Всю одёжу я за ворота выбросила. Подберёт кто-нибудь. Антоху самогоном растёрла, в чистое переодела, всё в сумке и баулах нашла, - сказала Маша и странновато посмотрела на Гришу.
   Когда он вернулся из бани, хозяйка накрывала стол. Широкова смутила чекушка, заткнутая сточенной пробкой в бумажке. Алкоголя он не переносил вовсе. Его ещё в детдоме старшаки пытались подпоить, но дело закончилось вызовом скорой помощи.
   - Не бойся, самогон не для выпивки, - сказала Маша, в который раз подслушав его мысли.
   Гриша уселся за стол и жадно глотнул чая с молоком.
   - Давай рассказывай, - велела хозяйка. - Всё, как на духу, рассказывай.
   У Гриши зачесался язык, но... Странная немота навалилась на него. В голове закружились мысли: Молчание - закон. Молчит тайга о своих тайнах. Молчат горы, которые долбят взрывники. Молчат холмы, развороченные техникой. Молчат небо и недра земли. Молчат шаманы о том, что видели в иных мирах. Ему ли говорить? Но тут замозжила рана, которую он получил, прочитав каракули Машынизд поиста.
   И он выложил Маше всё про несчастного Пугало. Повинился, что пожелал чёрствому Платонову провалиться, и по какой-то случайности тот реально ухнул в очко, куда ни за что бы не смогло пролезть его атлетичное тело.
   - Так я и знала, - сказала Маша. - Ты не просто так здесь. Давай-ка сначала проверим кое-что...
   Она взяла круглую чашку, налила в неё самогонки, окунула палец и взмахнула им. Вонючие капли упали на чистый полосатый половик. Потом хозяйка полоснула себя по ладони, сжала её, сцедив кровь в самогонку. И сказала: Давай руку.
   Гриша бесстрашно протянул ладонь. Порез оказался довольно болезненным. Его кровь смешалась в чашке с Машиной. Она взболтнула содержимое, разочарованно вздохнула и выплеснула содержимое в помойное ведро.
   - Вы проверяли, не родственник ли я вам? - улыбнулся Гриша.
   Хозяйка сморщилась и отмахнулась. Только спросила, как он предполагает помочь Вовке.
   - Я же чувствую, что парнишка вовсе не дебил и не прирождённый злодей, - ответил Гриша. - Вот если бы на комиссии он сумел нормально заговорить, связно рассказать, что произошло в тайге, показать знания, полученные в школе...
   Маша заговорила, глядя на огонь лампы:
   - У Вовки судьба такая... Ему суждено было помереть вместе с матерью от руки отца-пьянчуги, чтобы он сгорел от своей водки... А померла бабка.
   Гриша вымолвил:
   - Участковый рассказал...
   Маша отчего-то рассердилась:
   - А участковый тебе не рассказал, что можно сделать обряд мены судьбы? В новолуние разрыть бабкину могилу, найти пулю. Старуху-то даже из села не увозили и не вскрывали. Вовка должен на её место лечь ненадолго, а потом всю жизнь пулю с собой носить.
   - Маша, а вы не поможете этот обряд совершить?
   Хозяйка ещё больше прогневалась:
   - У меня своих грехов хватает, чтобы с чужими возиться. Тебе нужно - ты и делай. Только опасно это. Ну да у тебя свой бык есть - Антоха.
   Практикант Широков опустил голову. Чёрная топь изменила и его систему ценностей. Судьба парнишки стала главнее жизни или смерти не только коллеги, но и его собственной. Раньше бы он пришёл в ужас от такого выбора. А сейчас даже не стал колебаться.
   Происшествие возле барака всё же получило огласку. Уже на следующий день, стоило Платонову повернуться к доске, ему в спину летели шарики из скомканной бумаги. На перемене кто-то ловко стащил его портфель и выбросил в окно. Коллеги перестали здороваться, только кивали в ответ на приветствие. Сельчане хихикали вслед.
   Антону же было всё равно. Он утратил амбициозность и напористость, стал напоминать механическую куклу. Ел, спал и ходил на работу. Коллеге Широкову было ничуть не жаль его, хотя самого частенько травили и обижали в детдоме. Но вопросы, что же именно извело в нём человечность и доброту, появлялись. А он тогда и не догадался, что это была одержимость.
   Гриша увидел, что лунный серпик стал совсем прозрачным и тонким. Стало быть, не сегодня-завтра новолуние. И он решился на разговор с Платоновым.
   - Антон, а ведь твоего ученика Вову Пугалова нужно выручать. Сгубят парнишку ни за что.
   - Нужно выручать, - откликнулся Антон, глядя мимо Гриши пустыми светлыми глазами.
   - Это можно сделать при помощи народного обряда на мену судьбы. Сделаем?
   - Сделаем, - согласился комитетчик, потерявший свой воинственный материализм.
   - Ты мне поможешь?
   - Помогу, - механически произнёс Антон.
   Оставалось только поговорить с Вовкой, без которого невозможно провести обряд. Пугало перестал курить, ходил с красными кругами вокруг глаз, а на уроках по-прежнему тупо молчал.
   Широков подкараулил его и спросил:
   - Вова, ты какой-то печальный. Не хочешь в Нижнеангарск ехать? Или экспертизы, то есть проверки, боишься?
   Пугало помотал башкой и сказал обиженно:
   - Ножа жалко. Мне его папка подарил.
   - А тебе рассказывали, что твой папка бабушку убил?
   Пугало кивнул.
   - Ты знаешь, где её могила?
   Пугало снова кивнул и добавил: Мы с мамкой на кладбище ходим. Она на коленях стоит и лбом в землю тычет. Плачет. А мне скучно.
   Гриша выматерился в мыслях. Ну как объяснить Пугало смысл обряда? И решил никак не объяснять, просто поставить перед парнишкой задачу:
   - Мы должны ночью, чтобы никто не видел, разрыть могилу и достать пулю. Ведь нехорошо же, что она до сих пор в останках твоей бабушки? А потом ты будешь носить её везде, вместо папкиного ножа.
   - Не нужна мне пуля, - буркнул Пугало.
   - Нет, нужна, - возразил Гриша. - Она будет памятью о родном доме, когда ты станешь водить поезда. А с охотничьим ножом в поезда не пускают.
   Пугало сначала удивился, широко распахнул глаза, а потом посмотрел на Гришу с восхищённой слезой, как на бога:
   - Стану водить поезда?..
   - Станешь, - твёрдо сказал Гриша. - Сможешь прийти сегодня ночью, когда на небе не будет луны, туда, где мы с Антоном Константиновичем живём?
   - Приду! - радостно рявкнул Пугало.
   И помчался куда-то, оглядываясь на Гришу со счастливой улыбкой.
   Поди, собираться уже побежал. Не проболтался бы кому-нибудь, - подумал Широков.
   Оставалось рассчитывать только на обычную пугаловскую молчаливость.
   По обыкновению, хозяйка узнала о чужих планах, хотя при ней не было произнесено ни слова. После происшествия возле барака она стала неприветливо относиться к квартирантам. Однако Гриша нашёл возле крыльца две лопаты, ломик и гвоздодёр. А ещё после ужина она сунула Грише знакомые чекушку и чашку со словами: Побрызгаете онгогам. Онгоны - это предки, - вспомнил он. И ещё на всякий случай прихватил нож, который он много раз перепрятывал.
   В сумерках Широков несколько раз выходил во двор, смотрел на небо. Оно дышало предзимним холодом, казалось бездонным и чужим. Скорее - опасным. Тревоги добавляли соседские собаки. Они с чего-то злобно лаяли, гремели цепями. Тут Гриша услышал шоркающий звук у забора. Выглянул в калитку: так и есть, Пугало притащился заранее и уселся, опираясь на забор. Пришлось пригласить его в избу, чтобы он не привлекал внимания.
   Лицо хозяйки, увидевшей парнишку, стало как грозовая туча. Она с ненавистью сказала Грише:
   - Будете мне порог менять, олухи царя небесного. Ещё не хватало, чтобы худая судьба ко мне привязалась.
   И ушла к себе, так и не выглянула проводить компанию.
   Весь Буаяр словно затаился в осеннем ненастье. Даже в бараке было темно и тихо. Парни в полном молчании прошли главную улицу, которая спускалась вниз, к берегу Байкала, где была та дорога, которой практикантов привезли в посёлок. Она тянулась дальше, до посёлка Майск.
   - Где же кладбище-то? - спросил Гриша.
   - Так прошли его, - ответил Пугало, нёсший все инструменты. - Надо было раньше свернуть на боковушку.
   - Почему не сказал?
   - Не спрашивали... - объяснил Вовка.
   Пришлось повернуть назад. Впотьмах они чуть снова не промахнулись, хотя поворот гравийки на кладбище был довольно широким. А вот дальше клубился мрак. Он казался живым и враждебным, населённым сущностями, которые запросто могут встать на пути, коснуться холодной рукой лица, повалить, приникнуть зубами к горлу...
   Выручил Платонов. Он вытащил из кармана фонарик и посветил на дорогу. Странное дело: гравий и песок словно бы текли, камешки беззвучно перемещались, кое-где образуя круги. И этих гравийно-песочных кругов становилось всё больше... Возникало впечатление, что компании преграждает путь кто-то невидимый. Что случиться, если двинуться вперёд и наступить на эти круги?..
   До Широкова наконец дошло, он вытащил из пакета чашку и чекушку, вылил самогонку в посудину и брызнул с пальца, как это делала Маша. Гравийка сразу стала обычной сельской запущенной дорогой. Гриша осторожно пошёл впереди, брызгая на землю всякий раз, когда слышал треск веток или луч фонарика высвечивал необычное движение кустов и колеи.
   Когда свет скользнул по крестам, пирамидкам и большим камням, рядом с парнями раздался вой - тоскливый, надрывный и угрожающий одновременно. И было неясно, из чьей глотки он раздаётся - человечьей или звериной. Платонов никак не отреагировал, а Гриша всего лишь посмотрел на Вовку. Глаза Пугало забегали, он прошептал: Бохолдой это. Надо кормить. Снял с плеча свой мешок, уселся прямо на подмороженную землю и стал выкладывать на неё куски хлеба и мяса.
   - Что за бохолдой? - впервые подал голос Платонов.
   Он несколько раз оглянулся. Ничего не слышит, - решил Гриша и стал объяснять: - Это низший дух из бурятской мифологии.
   Пугало, приготовив угощение, возразил:
   - Нет, вы чё, Григорий Петрович. Это человек, которого убили или в землю не зарыли. Его накормишь, он уйдёт. Иногда, когда папка дома, у нас во дворе сразу трое болдохоев орут.
   И вдруг ночной воздух наполнился сотнями голосов.
   - Ничё, ничё, - успокоил Пугало. - Они уйдут.
   - Не слышу крика, - сказал Платонов, водя фонариком по могилам, застывшему поодаль лесу.
   - Дак слышит только тот, кто болдохоя знал, когда он ещё жив был. Шаманы, одегон или ведьмы их даже видят, - разговорился Вовка.
   Широков подумал: Лишь бы он на комиссии не понёс такую ересь. Мигом в психушку на принудительное загремит. Вой как-то разом стих. Только один невидимый продолжил тянуть тоскливый, рвущий сердце звук.
   Из-за ближнего куста послышалось собачье рычание. Антон мигом направил туда луч фонарика. Мелькнула большая собака светлой масти с поднятой лапой, прижатыми ушами и пылающими багровым глазами. Она смотрела не на парней, а на что-то, находящееся неподалёку, и явно готовилась к прыжку.
   - Кыш! - крикнул Антон, но собака, раздирая когтями мёрзлую заиндевевшую траву, бросилась вперёд.
   Бохолдой, который всё не успокаивался, судя по вою, стал стремительно удаляться за кладбище, в лес. Туда же понеслась собака.
   Нашли могилу Вовкиной бабки. Гриша вылил на неё остатки самогонки, а Пугало принялся ломиком разбивать подмороженный грунт. Он вообще работал, как экскаватор, выбрасывая полные лопаты земли, и тихонько приговаривал: Буду водить поезда. Для изменившегося Платонова вскрытие захоронения, по-видимому, было чем-то вроде воскресника или другой трудовой акции, где обычно он делал только одно - руководил. Сейчас он стоял и подсвечивал фонариком, пока Широков и Пугало махали лопатами.
   Наконец сталь застучала по чёрному гробу в лоскутках материи. Вовка вогнал под крышку гвоздодёр, и тут же шибануло тленным запахом. За пятнадцать лет в домовине из цельного листвяка да, видимо, при мелкопористой плотной почве, труп плохо разложился. И не среди костей придётся искать пулю...
   Широков принял решение и сказал: Вова, приляг на гроб и полежи несколько минут. Потом вылезай из ямы. Пугало, согнув колени, улёгся на крышку и тут же заканючил: Давайте уже пулю достанем. Неудобно лежать, ноги девать некуда. Пришлось его выгнать. Гриша сам оторвал крышку и поднял её. В тот же миг раздался звук падения и исчез луч фонарика. Это комитетчик доблестно грохнулся в обморок.
   - Пугалов, найди фонарик и посвети мне, - приказал Гриша.
   Ему самому не было ни страшно, ни противно. Перед ним были лишь первоэлементы, из которых состоят все люди, весь мир. И фонарик ему стал ненужным. Он очутился в пространстве с никогда не гаснущим светом, у его ног мирно спала старушка с загорелым морщинистым лицом. Лишь уголки бледноватых губ были печально опущены. Из горла Широкова вырвались звуки, значения которых он не понимал; его рука с ножом совершила странные движения, перекраивая нити судьбы.
   Ладони старушки с артритными пальцами дрогнули, поднялись. Одна коснулась грудной клетки слева и, не открывая глаз, Вовкина бабушка подала Грише пулю. Он принял её, поклонился старушке и снова сказал что-то непонятное. Тут же вечный свет исчез, и Широков увидел полуразложившийся труп в негниющем синтетическом халате. Аккуратно закрыл крышку, но забивать гвозди не стал. Подтянулся и вылез из могилы.
   - Держи и смотри не потеряй. Теперь твоя жизнь станет другой, - сказал он Вовке, подавая пулю.
   Затем он похлопал Платонова по щекам, помог подняться, вручил лопату и велел:
   - Давай закапывай. Я устал, ноги дрожат.
   Неумелый Антон и неутомимый Пугало быстро забросали могилу.
   Возвращение прошло без приключений. Только где-то далеко послышался собачий визг и тут же стих.
   На окошке бани стояла зажжённая керосиновая лампа. Видно, хозяйка протопила её к возвращению квартирантов. Парни отправились мыться. Но Широков заметил клок светлой шерсти, прилипший к косяку двери. Он подумал: Странно, у хозяйки никогда не было собаки. Но усталость прогнала все вопросы и сомнения.
   Результат обряда проявился уже на следующий день. После уроков к Широкову подбежал Пугало с раскрытым дневником, где не было ничего, кроме двоек и единиц. Он, как сын родителю, гордо показал единственную пятёрку:
   - Вот, Антон Константинович поставил! Я стих Ломоносова всю ночь учил, глаз не сомкнул! Мамка не разрешила электричество жечь, так я при лампе...
   Вовка не догадался помыться после ночных работ, и от него разило потом. Гриша, дивясь своей холодности, скупо похвалил Пугало, глядя в его крохотные счастливые глазки:
   - Молодец!
   Дома у практикантов оказалось не всё ладно: заболела Маша. Она еле двигалась, больше лежала. Двух коров приходила доить соседка Верка, она же разносила молоко. Жаждущих самогонки Маша велела гнать прочь. Парням хозяйка дала задание срубить на огороде капусту и сложить кочаны в сарае. Теперь готовили они себе сами, поэтому пироги и шаньги исчезли со стола. К счастью, Маша, провоняв всю избу травяными настойками, быстро пошла на поправку. А Гриша узнал от ставших более разговорчивыми буаярцев про неё такое, что прежние настороженность и опасения превратились во враждебность. И он снова не понял, что это не просто неприязнь... Может, соперничество...
   Сначала Верка, процеживая молоко, посетовала:
   - Своя коровка недоеная, а тут ишачь на колдовку...
   Потом Гриша разговорился с шофёром угнанной вахтовки, стал интересоваться, как долго жил пропавший в бараке, как его звали, где работал.
   - Так ты у хозяйки своей, Машки, спроси! Она, как первый раз на улице его увидела, аж заорала: Опять ты?! Берегись! Он попытался её облапить, но лишь по заднице задел. Машка прошипела: Убью!
   - За приставания не убивают, - наигранно засмеялся Гриша.
   - Это молодых да красивых не убивают, а если мужик полсотни лет разменял, ни кола ни двора не имеет, пьёт да ворует, то таких по морде бьют, - пошутил шофёр. - Этот Федька с заимки, что возле Майска. Отсидел, но родня его не приняла. Вот и мотался везде, где наливают или стянуть что-то можно. Я всё участковому рассказал. Да он и сам его знал.
   В том, что у Маши чужие мысли как на ладони, Широков убеждался не раз. И это уже совсем не походило на жизненный опыт. Манипулировать людьми она тоже умела. Многое знала... Но было непохоже, что она может опуститься до обычной уголовки. К тому же неохотно, но помогла Вовке Пугало, которого даже директриса на педсовете похвалила.
   Но о том, что Гриша совершил страшную ошибку и теперь сам оказался нужен Марии Кравец, тоже не мог догадаться.
   И вот настал тот день, когда Пугало уехал в Нижнеангарск с участковым и классным руководителем Платоновым Антоном Константиновичем. Вовкина мать, побывав там два раза ранее, ехать наотрез отказалась.
   - Антон, ты не подведи. Охарактеризуй Вовку как следует, - попросил накануне Широков.
   - Всё будет тип-топ, - сказал товарищ.
   И не подвёл. Позже участковый с улыбкой рассказал:
   - Головастый парень. Как пошёл, как пошёл грузить тамошних чиновниц! Полтора часа говорил. Выставил Вовку тружеником, общественником, непримиримым борцом с хулиганством, готовым своей жизнью защищать одноклассниц. Прочёл свою рекомендацию Вовке для вступления в комсомол и статью про него, которую он опубликует в области.
   Но Гриша не мог порадоваться за успех доброго дела.
   Потому что, едва Платонов уехал, хозяйка вышла к нему в одной рубашке и развела в стороны руки. Всё её тело было покрыто круглыми синяками с желтоватыми краями. Глаза Маши смотрели на квартиранта жёстко и требовательно.
   - Что это?! Кто это вас? - дрогнувшим голосом спросил Гриша.
   - У тебя спросить нужно, - с вызовом ответила она.
   - Вы с ума сошли?! - воскликнул Гриша.
   В голове пронеслись мысли, что хозяйка хочет повесить на него избиение.
   - А кто бохолдоя отпустил? Кто из него нож вынул? - закричала Маша. - От него теперь не скрыться! Ты думаешь, я не почуяла на тебе его запах, не заметила, как ты мой нож то в одном, то в другом месте прячешь?
   Гриша прищурился и молча уставился на хозяйку.
   - Чего уставился? - спросила она и прослезилась
   Гриша подумал, что эти слёзы напоказ. Не похожа хозяйка на женщину, которая разводит влагу.
   - Ваш нож... - тихо сказал Гриша. - Ваш нож... Из-за вас чуть Вовку не посадили!
   - Так я и помогла! - сказала Маша. - Не будь моей вины, слова бы не сказала про обряд!
   - Не бохолдой ваша проблема, а сто пятая статья, - жёстко сказал Гриша.
   - А ты послушай сначала, а потом суди, - сказала она, ушла в свою комнату и вернулась одетой, села к столу.
   Гриша остался стоять. В нём всё кипело от ярости.
   - Федька Сычёв - вор и гад. Таких называют по БАМу скачок. В одном месте напакостит, в другое идёт. Работать не захочет - в карты играет. Попал однажды на лихих людей, проигрался. А расплатиться нечем. Год по тайге бегал, но всё равно попался. Ему кисть руки хотели отрубить за неотданный долг. Плохо, что не голову. Рука-то на кожном лоскуте держалась, в больнице ампутировать собирались, но уже по локоть. Кто-то из больных присоветовал к моей сестре идти. Она всех подряд лечила. Добрался он до неё уже с гангреной, на последнем издыхании, наврал с три короба, что невинно пострадал. А сестра не шаманка, да она умом вообще как ребёнок была. Стала лечить да так выложилась, что сама в беспамятство впала. Федька не стал ждать, когда она очнётся, увидел, что рука приросла. И снасильничал её. Убежал гадить по свету дальше.
   Я обо всём только с помощью шамана дозналась. И поклялась убить Федьку. А теперь суди, да не по уголовному кодексу, а по крови, по закону тайги, права была я или нет.
   - Всё равно неясно, при чём вахтовка и ребятишки, - сказал Гриша.
   - А что тут неясного-то? - вздохнула Маша. - Я за вами следом пошла. Не по Федькину душу, по твою. Последить хотела, кто ты тайге и моей родове. А он вахтовку угнал ради куража, не смог совладать со своей пакостливой натурой. И меня увидал в тайге, в полном безлюдье. Чутьё у него звериное, понял, что я его убивать буду. Рванул вперёд, детей посадил. А потом решил, что достаточно далеко уехал. Вот тут-то он мне и попался.
   Гриша покачал головой:
   - Как вы за ним угнались-то? Не верю.
   Маша задрала рукава халата и показала ему среди синяков такие же татуировки, как у самого Гриши, которые он тщательно скрывал:
   - Понял? Меченая я... Нижним миром меченая. Могла бы сама одегон стать. Но для этого нужно показать силу. Например, победить другого меченого.
   - Отчего же вы не можете избавиться от своего бохолдоя?
   - Ты освободил его. Ты и обуздать должен.
   - И как его обуздать?
   Маша долго молчала, потом сказала:
   - Стать шаманом и отправить в Нижний мир.
   Гриша отшатнулся:
   - Ну уж нет... Это не моя жизнь. Я хочу учить детей. Хочу жить в том городе, где меня нашли и подарили вторую жизнь. Если честно, тайга не для меня: когда я караулил труп Сычёва, лес казался мне враждебным и опасным. Мне вообще покою нет с тех пор, как я приехал в Буаяр.
   Машины глаза блеснули радостью. Она сказала:
   - Лес показался опасным? Всё верно. Я пролила кровь. Тайга ждала возмещения.
   Гриша не поверил ей. Без всяких оснований, без знаний, только на одних ощущениях. Но не подал виду.
   - Когда мы ходили доставать пулю, видели светлую собаку. Откуда она там взялась? - спросил он.
   Хозяйка зло рассмеялась:
   - Ты подумал, что я в собаку перекинулась? Вот дурачок. Но животные мне подчиняются. Собака эта бездомная, ко мне прибилась. А потом вас охранять пошла. Бохолдой её подмял, подпитался ею. Она сейчас у меня рядом с коровником лежит раненая. Хочешь посмотреть?
   Гриша снова не поверил Маше, но кивнул.
   Между забором и коровником действительно лежала та собака, худая, обессиленная. Она ласково лизнула Маше руку и вновь опустила голову на подстилку.
   - Вот видишь, сколько вы мне причинили хлопот и неприятностей? И помочь не хочешь, - сказала Маша.
   И Гриша решился:
   - Если можно без всякого обращения в шамана, просто по-человечески помочь, я готов.
   - Ты слово дал. Сдержи его, - ответила Маша, потрепала собаку по голове и пошла в дом.
   Когда Антон с триумфом вернулся в Буаяр, Широков спросил его:
   - Слушай, а у нас есть возможность закончить практику досрочно? Надоело мне здесь. Ещё по ранней осени терпимо было, а сейчас спасу нет, как в город хочется.
   - А то! - ответил Платонов. - Все так делают. Попросят характеристику и слиняют. Кому мы тут нужны? Хотя для нас с тобой всё сложнее, мы на замещёнке, зарплату должны получить. Ну и премию обещали.
   - А ты сможешь с директором договориться?
   - Да легко! Она про звонок Ивана Кузьмича знает и сделает всё, что ни попрошу, - ответил Антон, подошёл к печке и швырнул в топку свои блокноты. - А чего ты вдруг заторопился-то?
   - Хозяйке помочь нужно в одном деле. Таком же, как на кладбище, когда мы пулю доставали. А после здесь оставаться больше не хочу, - сказал Гриша.
   - Пулю? Какую пулю? Что-то припоминаю... С трудом. Ладно, поможем и уедем.
   И Платонов вновь впал в своё обычное полусонное состояние. Глядел в книгу, но было непонятно, читает он или грезит.
   Гриша спросил у хозяйки, как ей можно помочь в борьбе с бохолдоем.
   - Проще всего - поднять из-под земли обруч сестры-одегон с бубенцами и кисточками. А дальше я как-нибудь сама... - ответила она.
   - Раскопать, что ли? - удивился Гриша. - Сейчас, когда верхняя часть земли смёрзлась? Лучше экскаватор нанять.
   - Ага, и затащить его на хребет, - съязвила Маша. - Копать не придётся, вы только обруч мне передадите. Пойдёшь со своим быком. Его мне не жалко. Таких никому не жалко.
   Широков с жестью в голосе сказал:
   - Мне жалко. Он человек и поневоле мне товарищ. И если ему будет причинён вред...
   Хозяйке не понадобилось допытываться, что Гриша сделает, если пострадает Платонов.
   А ребятишки в школе будто почувствовали близкое расставание, перестали смотреть на практикантов, как на чужаков. Пугало являлся к Григорию Петровичу на каждой перемене, заглядывал в глаза, проникновенно сопел и всё говорил: Ну... если надо что, только скажите.
   Практиканты получили зарплату и премию от лесхоза, которая оказалась вдвое выше. Пришлось только ожидать подписанных документов из роно.
   Собака оправилась, стала выходить со скотного двора, лизала руки, умильно смотрела в глаза. Лишь одного не могла делать - лаять. Зато несколько раз каждой ночью рычала на кого-то.
   Гриша предупредил Платонова, что вещи придётся бросить в доме хозяйки. Товарищ только пожал плечами.
   - Подари магнитофон Вове, - предложил Гриша.
   - Да пусть берёт, - отмахнулся Антон.
   Но Вовкина благодарность вместо него досталась Широкову. Платонову и это оказалось безразлично.
   Одним вечером Маша предупредила:
   - Выходим утром. По темну, в шесть часов, без поклажи. Путь неблизкий и трудный. Вот вам сапоги с чужих ног, старые, конечно, но кожаные с мехом внутри и на войлочной подошве.
   И она бросила на пол две пары ношеных, но крепких сапог. Их подошва из слоёв войлока напомнила так называемую платформу босоножек и туфель. В самом деле, идти в таких по первоснежью, да ещё в гору - сущая благодать: тепло и не скользят.
   Но Гриша почуял, что от них тянет чем-то неприятным, холодным. Чужим отчаяньем, что ли... А вдруг они сняты с мёртвых?
   - Мы пойдём в своих, резиновых, - сказал он. - Побольше носков наденем.
   - С ума сошли: в резинках, которые только для дождя и ровной дороги, на хребет лезть? Оскользнётесь, и костей ваших потом не соберёшь, - разъярилась Маша.
   Но Гриша непреклонно посмотрел ей в глаза. Однако сунул в сумку свои ботинки. Так же поступил Платонов. А когда Гриша не нашёл припрятанного ножа, в голове словно зазвенело: с хозяйкой нужно быть осторожным. Началось что-то вроде противостояния. Возможно, не помогать ей придётся, а совсем наоборот.
   Хозяйка возилась всю ночь на кухне, по дому плыл запах выпечки, а Широков не смыкал глаз. Когда Маша зачем-то вышла, он выскочил в кухню и увидел шикарно накрытый стол. Накормить их хочет? На прощание... или для жертвы? Он растолкал Платонова и предупредил:
   - Утром не ешь хозяйкиного угощения!
   Антон ничего не ответил и повернулся на бок - досыпать. Широков, крадучись и вздрагивая от тревоги, которая прошибла его холодным потом, попытался найти нож. Бесполезно. Он исчез. Гриша услышал, как взвизгнула собака. Если Маша возьмёт её с собой, будет хорошо. Собака в тайге незаменима. А потом он всё же заснул без всяких сновидений.
   Хозяйка разбудила их, пригласила поесть перед дальней дорогой. Гриша наотрез отказался, только без спросу затолкал побольше пирогов в пакет, мол, в пути перекусим. Этим он вызвал косой ненавидящий взгляд Маши.
   - А почему мы со сменными на вахтовке поехать не можем? - спросил Антон.
   - Да потому, что про такие дела никто не должен знать, - холодно ответила хозяйка.
   Или никто не должен видеть её с нами, если что-то случится, - подумал Гриша.
   Парни оказались налегке, с сумками, а вот на спине Маши громоздился тюк в мешковине.
   - Давайте я понесу? - предложил Широков, но хозяйка сурово обронила:
   - Это моя ноша. Она у каждого своя.
   Маша была на сто процентов права, забраковав резиновые сапоги. Еще по дороге кое-как идти было можно, но когда они свернули на тропу, поднимавшуюся по хребту, Гриша стал крыть себя матом и ругать перестраховщиком. Двигаться можно было, только цепляясь за деревья. Воздух стал холоднее, лицо деревенело, будто на двадцатиградусном морозе. Все жилки в теле дрожали от напряжения.
   Ближе к вершине лес поредел. Стало светло. Показалось, что это не утро наступило, а тайга выпустила их из своих тисков. Они присели отдохнуть. Изо рта валил пар. Но картина перед ними развернулась величественная: стена леса, уходившая вниз, ниточка дороги с ползущей букашкой вахтовки, в стороне - дымы Буаяра. А напротив - другая стена, с верхушками хвойных деревьев, поседевшими от снега, который сыпал из брюха серой мохнатой тучи.
   - Скоро и здесь снег повалит, - сказала Маша.
   Перекусывать пирогами не стали, потому что рот и глотку словно прихватил морозец. Хотелось вдохнуть побольше воздуха, но не получалось.
   Маша отвязала одну из веревок, отогнула край мешковины и достала китайский расписной термос:
   - Попейте-ка отвара, а то совсем заледенели.
   Широков плюнул на все свои страхи. Он всё бы отдал за глоток горячего чая, и пусть бы этот глоток оказался последним. Смолистый густой отвар оказался чудодейственным: согрел нутро, позволил дышать полной грудью, прибавил сил. А ещё придал веселья. Оно пригодилось, когда пришлось карабкаться по камням. То один, то другой путник, поскользнувшись, ехал на брюхе вниз по замёрзшей глыбе. Их вытаскивала Маша, которая ругалась по-русски и на каком-то другом языке. А Грише и Антону было смешно.
   Наконец они остановились на маленьком клочке запорошенной земли. Выше громоздились суровые неприступные камни.
   - Здесь! - торжественно объявила Маша. - Стойте и смотрите. Я петь буду, на меня внимания не обращайте.
   - А что будет-то? - поинтересовался Гриша.
   - Посмотрите, - пообещала Маша.
   Парни уставились на комья замороженной земли, на которой не было видно ни одной засохшей былинки. Гриша попытался обернуться, но не смог, шею словно свело. Попил Машкиного чайку и волю потерял, - подумал он.
   Подул резкий ветер, по лицу стеганули колкие крупинки. Туча добралась до них. И стало непонятно, то ли снег кружится, то ли они сами вращаются, как на какой-то карусели; то ли Маша поёт, то ли пурга голосит.
   И вдруг произошло невозможное. На пятачке земли из воздуха возникла землянка, заваленная снегом до дерновой крыши. Угол сорванной двери выглядывал из сугроба. Ветер подхватывал снежинки и нёс их внутрь, в чёрную дыру жилища мёртвой одегон.
   - Заходите. Мне нельзя. Найдите обруч и киньте его мне, - раздался властный голос Маши.
   Парни, всё ещё полные сумасшедшего веселья и энергии, толкаясь, бросились в эту дыру. Пришлось двигаться чуть ли не по пояс в снегу. А внутри их ожидало нищие, чёрные от копоти стены, какие-то связки трав на них, деревянная утварь и нары.
   - Кидайте обруч! - взвыла Маша.
   Грише показалось, что пол землянки опустился, потому что вход вроде переместился чуть вверх.
   - Нет здесь никакого обруча, - подал голос Платонов, шаря лучом фонарика вокруг.
   - На нарах смотрите!
   Меж тем землянка уходила вниз. Снежная дыра-вход оказалась уже под потолком.
   Гриша нашёл доску, приставил к стене, поднялся, глянул в дыру и обомлел: над ними стояла Маша в накинутой окровавленной шкуре собаки. Светлой собаки, которая лизала ей руки. Багровые потёки сплошь покрывали её лицо из-под белых клыков верхней челюсти.
   - Обруч! А то не выберетесь отсюда!
   Антон с чертыханием рылся в снегу на нарах. Вдруг завопил не своим голосом. Всё верно, он нашёл кости одегон, умершей двадцать один год назад.
   Гриша почувствовал, что он сам стал, как лёд и камень. И сказал, глядя вверх на безумно сверкавшие глаза хозяйки:
   - Мы же всё равно не выберемся отсюда, так, Маша?
   - Обруч! - завизжала она.
   - Гришка, тут мертвец! - наконец обрёл голос Антон. - Два! Один маленький!
   И завыл: что делать, ой, что делать...
   - Это ты, Маша, разрезала живот сестре, - сказал Гриша, сам удивляясь, что может говорить спокойно. - Ты и ребёнка, наверное, убила, чтобы он не унаследовал способности одегон... А сначала нанесла сестре рану в сердце. Но обруча здесь нет... Искать его тебе придётся гораздо ниже... среди бохолдоев.
   Маша бессильно охнула, зашаталась, крикнула: Тяжко!.. Не могу больше!..
   Раздался грохот, и снежно-земляная смесь накрыла всех, кто был в землянке.
   Очнулся Гриша под доской, бывшей стеной землянки, на нарах со скулящим Антоном, в полной тьме.
   - Здесь не завалило... - бряцая зубами, произнёс Платонов. - Я тебя за ногу сюда втянул... Ой, что делать-то...
   - Помирать, Антоха, - ответил Гриша.
   Ему очень хотелось передать товарищу то ощущение, которое он испытал в чёрной топи: сердце не бьётся, ты не дышишь, потому что умер. Но всё равно видишь мир... Это не так уж плохо - не расставаться со своим миром...
   А кругом всё осыпалось, и в шорохах Гриша слышал: Упусссстили...
   Сколько они так лежали, неизвестно. Вдруг сверху послушалось какое-то движение. Парни замерли. Кто-то реально раскапывал их. И Гриша знал, что это не их бывшая квартирная хозяйка. Два человека, переругиваясь, растаскивали завал. Платонов вопил, что они здесь, чтобы шевелились быстрее, а то воздуха нет. А Гриша, закрыв глаза видел тех двоих, которые стараются им помочь.
   Наконец тонкий ствол дерева с затёсанным концом пробил землю рядом с нарами. Послышался низкий женский голос:
   - Вовка, стервец, шевелись. Мешковина порвалась, куртку свою сымай, набирай больше земли. Подохнут люди без воздуха.
   - Мамка, не зуди под руку...
   Широков и Платонов стали помогать, забрасывая землёй и снегом нары. И наконец, наступил момент, когда сильные руки вытащили их за шиворот наружу.
   Рожа Пугало сияла спелым помидором. Он радостно сказал:
   - Во, смотрю, сумки учительские валяются... И осыпь свежая... Говорю: мамка, Григорий Петрович точно там. И мы как давай копать!
   Обратный путь то на своих двоих, заплетающихся и подламывающихся, то на закорках, практиканты не запомнили. Только в громадной и низкой избе Пугаловых, они узнали, что произошло. Вовка не мог упустить ничего, что происходило с любимым учителем Григорием Петровичем, поэтому наблюдал и слушал. Но если бы рано утром ему не приспичило до ветру, не увидел бы, что Машка повела учителей в тайгу. А Машка... она такая, злыдня, хапуга и сплетница. Вовка растолкал мамку, которой было известно о Машке намного больше. К тому же зачем пёхом переть, если можно поехать со сменными на вахтовке? Вовка изошёл криком, потом соплями, и родительница решила воздать добром за добро, ведь учителя не допустили, чтобы сына забрали из семьи. Для охотницы, которой лесные тропы известны лучше, чем всякой колдовке, пойти по следу оказалось сущим пустяком. А когда Тётя Варя поняла, что Машка повела квартирантов к бывшей землянке одегон, которую в Буаяре многие знали, ей стало ясно: быть беде. Прячась за валунами, Пугаловы увидели, как Машка возвращается одна. И заторопились. Хорошо, что всё обошлось.
   Вовка орал, что на Машку нужно заявить участковому; тётя Варя орала, что шамана нового нет и нужно молчать, так как бед не оберёшься, - словом, практиканты наслаждались семейным уютом дома Пугаловых, пока не попарились в бане и не заснули, как убитые.
   А утром прямо от спасителей они уехали в Нижнеангарск, добрались до порта, просидели в ближайшей забегаловке до прибытия теплохода. И через двенадцать часов оказались в родном городе. Про злодейку Машу ни сказали друг другу ни слова. Платонов, похоже, стал забывать, как чуть не погиб. А Широков понимал, что всё неоднозначно: бывшая хозяйка поступила по каким-то странным законам. Возможно, того мира, который её пометил и наделил нечеловеческими способностями.
   Платонов попал в больницу из-за воспаления лёгких, а потом с блеском выступил на конференции, посвящённой педагогической практике, воспел суровый таёжный край и героизм его жителей. Для него всё завершилось возвращением на круги своя.
   А Гриша нашёл в сумке обруч, который очутился там неизвестно как. Убрал его с глаз долой. Татуировки с тела так и не сошли. Может, однажды и явятся потусторонние птицы и унесут его душу туда, где он нужен. А сейчас ему рано пока думать о том, когда и куда повернёт его жизненный путь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"