Лыков Григорий : другие произведения.

1943. Альбом памяти. 2 часть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Завершение моего рассказа о деде моей жены и тех, кто вместе с ним в 1943 году освобождал Украину. Но "1943", название, несёт и самый широкий смысл. Это попытка показать перелом великой войны в том подлинном напряжении сил, с теми действительными потерями и обретениями, приведшими через два года к Победе.
  1943.
  АЛЬБОМ ПАМЯТИ, В КОТОРОМ НЕТ СЕМЕЙНЫХ ФОТОГРАФИЙ
  ______________________
  Часть вторая. К ПОБЕДЕ
  
  
  _____________________
  ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ: БОНДАРЕВ
  
   ...так я понял, что ничего ещё не закончил.
   Я пишу повесть о деде моей жены, Григории Митрофановиче Миськове, в 1943 году заместителе командира полковой батареи 722-го стрелкового полка на Воронежском фронте. Я пишу её не совсем обычным образом: то немногое, что известно о нём самом, я, как мог, окружил сведениями о солдатах и офицерах его полка и дивизии, вплёл их судьбы в события войны, в которые они были вовлечены. Я пишу её потому, что до этой книги родные ничего вообще не знали о нём - не было ни снимков, ни достоверных фактов в памяти близких.
   Так возник этот семейный альбом. Он без фотографий, да. Но в нём есть имена людей. Многие из них, я знаю это точно, не вспоминались ещё никем. Их забвение было темнее и беспощадней, чем судьба Анжеликиного деда.
   В нём, в этом альбоме, есть и настоящая война. Без сусальной, отвратительной для нашей горькой памяти, позолоты, - но и без тех помоев, которых много уже было вылито на память о ней.
   Месяц той войны на границе зимы и весны сорок третьего года, изображённый в первой половине книги, развернулся из домашнего, совершенно частного интереса к обстоятельствам, в которых дед Анжелики получил свою единственную боевую награду, орден Красной Звезды.
   И ещё три месяца лета-осени 43-го возникнут теперь благодаря уникальному свидетелю этих событий. Он жив до сих пор. В марте этого года русскому писателю Юрию Васильевичу Бондареву исполнилось 95 лет...
   Я не знаком с Юрием Васильевичем. Да это и неважно. Он молчалив в своей неписательской повседневности.
   "Говорить долго о войне не могу. Тяжко", - признался он журналисту уже в нынешние времена. И тем более неохотно рассказывал кому-либо о себе самом, считая, видимо, что всё, что нужно, сказал на страницах книг, а то, что не сказано, не имеет значения.
   Художественная литература рождает мифы. Все герои бондаревских романов - офицеры, но он сам на войне офицером не был. Киноверсии его книг показывали нам артиллеристов, воевавших на дивизионных пушках "ЗИС", и даже сам он в позднем возрасте обмолвился, что "прошёл всю войну" с этой пушкой, - но это не так; пушек "ЗИС-3" не было в полковой артиллерии... Сверкание множества орденов на гимнастёрках наводчиков и командиров расчётов в его повестях, - тоже, мягко говоря, далёкие от достоверности картины. Это не ложь, это всего лишь отблески той героической романтики, которой были поневоле овеяны события войны в сознании людей в поздние советские годы.
   Но художественную литературу питает реальность. В повести Бондарева есть, например, красноармеец Ладья - и действительно, был на самом деле солдат с такой необычной фамилией. В книгах Бондарева есть Боромля и Гадяч, бои на берегу реки Псёл, "трёхъярусная" сеть немецких траншей на Днепре, расстреливавшие наши переправы через реку танки, жутковато-пустой покинутый немцами Житомир, ставший ловушкой для его полка и вообще для целого стрелкового корпуса - там он будет во второй раз ранен... Всё это - из его жизни, из событий его собственной войны 1943 года.
   Его собственная война была всегда, словно бы тенью, прикрыта мифологией его военных романов и повестей. Но без мифологии - это та же полковая пушка, это девятнадцатилетний командир такого же артиллерийского расчёта, что и в батарее деда моей жены. Это три месяца одной украинской жары и одних холодных осенних дождей, доставшихся на долю обоим. Это бои бок о бок на пути с Белгородчины к Каневу в полках соседних дивизий, а порой просто плечом к плечу, как случится на правом берегу Днепра, - практически одна судьба.
   Может быть, я буду первым пишущим (мне ещё неизвестен подобный опыт!) - кто попытается этого писателя сделать героем своего литературного повествования, попробовав сквозь художественную вязь его книг разглядеть такую нужную мне в моём рассказе подлинность.
   1943. Август, сентябрь, октябрь. А потом их судьбы навсегда разойдутся.
  
  
  ***
   А ещё мой рассказ - о движении к Победе. Всё-таки именно 1943 год стал той осью, на которой повернулась Отечественная война. Красная Армия должна была измениться качественно, чтобы побеждать врага, который оказался сильней.
   Да. Намного сильней. Не превосходя количеством, он отнял у русских суворовский принцип "воевать умением". До сих пор невместимый в наше обыденное самолюбивое сознание, факт этот уже тогда, и тем более после потери Белгорода и Харькова, стал осознаваться и в Генштабе, и в Ставке.
   "Понимание сути проблемы и у руководства РККА, и страны, в общем-то, было", - писал в начале 2000-х Валерий Замулин, один из ведущих современных военных историков. Писатель-фронтовик Василь Быков и раньше высказывался резче:
   "В то время, как в войсках жестоко пресекался всякий намёк на превосходство немецкой тактики или немецкого оружия, где-то в верхах, в Генштабе, это превосходство втихомолку учитывалось. И из него делались определённые негласные выводы..."
   Весеннее затишье под Курском давало советскому командованию шанс. Надо было построить по периметру Дуги такую непробиваемую оборону, которая впервые не позволила бы немцам совершить глубокие фатальные для нас прорывы. Надо было пополнить обескровленные полки и дивизии; пополнять предстояло за счёт населения освобождённых районов. И эти войска надо было подготовить к боям, - учитывая, что и многих командиров подразделений и частей предстояло обучить хотя бы элементарным основам военного умения.
   Всё это пытались совершить в непростых условиях. И сначала - об этом.
  
  
  _____________________
  НАПРЯЖЕНИЕ СИЛ
  
   В апреле рухнуло снабжение армии. Распутица и недостаток транспорта - меньше половины от необходимых колёс - обвалили все тыловые поставки. В первую очередь не хватало муки, сухарей, консервов. Солдаты копали ежедневно землю: траншеи, площадки, ходы сообщений, - и голодали. Масштабы голода, снабженческой халатности и диких по размерам хищений заставили заниматься этой проблемой даже Военные Советы фронтов.
   Голод поднял волну мародёрств в прифронтовых районах, и без того обобранных оккупацией. Понадобились специальные армейские приказы - 40-я армия не стала исключением, - чтобы немедленно навести порядок в дивизиях. Грабежи крестьян рассматривались как воинские преступления, подрывавшие авторитет РККА, и жестоко карались.
   Кто-то скажет: надо ли говорить об этом? Да. Уверен, да, - потому что без этой мрачной и горькой фактуры ни увидеть подлинной войны, ни понять чего-то существенного о ней нам нельзя. В 1944 году, сражаясь во Франции с немецкими частями, американцы были ошеломлены той неприхотливой выносливостью, которую проявляли немецкие солдаты. А немцам, в свою очередь, казались запредельно невозможными русский аскетизм и то терпение, с которым наши деды переносили тяготы фронтовой жизни.
   Хотите видеть своих дедов и прадедов непридуманными, настоящими, такими, какими они были весной 43-го года? Смотрите, не отворачивайтесь; это они: "...Полуголодные, немытые по несколько недель, обливаясь потом в зимних гимнастёрках и шароварах, перелопачивали ежедневно десятки кубов земли..." - рассказывал директор Прохоровского музея Курской битвы историк Валерий Замулин. И в мае, а в некоторых армиях Воронежского фронта даже и в июне, бойцов не смогли переодеть в летнюю форму. Голые по пояс, исхудавшие, прожаренные дочерна солнцем, в своих зимних ватных штанах, кто босиком, кто в самодельных лаптях, с ушанками вместо пилоток на головах - они продолжали строить оборонительные полосы и узлы обороны.
   Физические нагрузки лишь увеличились, когда в войсках началась боевая учёба: план по строительству укреплений никто изменять не собирался.
   Такой была передышка, "оперативная пауза", те 111 дней без больших боёв под Курском, которые, по признанию немецких историков, в итоге оказались роковыми для вермахта. "Мы не предполагали и четвёртой части того, что здесь соорудили русские", - свидетельствовали после боёв на Дуге немецкие генералы.
   Но не менее трудным делом оказалась боевая подготовка. Учёба по новому Боевому уставу 1942 года, - именно здесь воля военного руководства натолкнулась на инерцию почти неодолимой силы. Те самые реальные, непридуманные командиры полков и дивизий - много, много их, один за другим, стали отчитываться приписками, откровенной ложью о якобы проделанной работе. Учиться боялись: учиться не умели.
   Проверки Генштаба, комиссий штаба фронта показали катастрофические масштабы военной неграмотности офицеров всех уровней. Тактика боя, управление войсками, организация огня и взаимодействия в наступлении и обороне - всё это в 1943 году, как вспоминал один из командиров полков Воронежского фронта, "для нас было вторым открытием Америки. Находясь всю зиму и часть весны в боях, мы ничего об этом Боевом уставе не знали..." И опять собирались воевать "по старинке"...
   Генерал Ватутин в те дни говорил своим штабистам, что врага победить, наверное, проще, чем собственную косность. Нехватка образованных командиров была такой, что молодых призывников, окончивших десять классов, военкоматы сразу направляли в офицерские военные училища. Что до существовавшего офицерского корпуса, иллюзий о его возможностях не питали. Учить воевать предстояло именно их; других командиров не было.
   От самых косных избавлялись, переводили на другие должности, другие фронты. Это коснулось и 206-й стрелковой. Сменили командира 737-го полка. Теперь полком командовал подполковник Василий Адерей, украинец, в армии служивший с 1926 года. На замену отбывшему на Калининский полковнику Цукареву командовать дивизией был назначен полковник Виктор Иванович Рутько, правда, никогда соединениями не командовавший.
   Но, тем не менее, пять командиров полков в 40-й армии надели весной на свои гимнастёрки новый орден - Суворова. Так теперь награждали за умелую организацию боя, за инициативу, решительность и победу. И один из пятерых - наш знакомый, Лука Минович Дудка. Памятное январское окружение немцев и венгров, пять освобождённых деревень, пленные, захваченное оружие, склады, автомашины - этой удачей дивизия была обязана стремительному маневру и атаке его 748-го полка у деревни Новосельское под Касторным.
   Вот кого не обвинить было в профессиональном невежестве! "Свободное время использовали для совершенствования боевой выучки", - так весну 1943 года вспоминал потом капитан Юрий Сергеевич Розанов, командир сапёрной роты, полковой инженер, москвич, с февраля по май бывший по необходимости, по простой нехватке грамотных офицеров, помощником начальника штаба 748-го полка.
   "Отрабатывались тактические приёмы в условиях наступательного и оборонительного боя. Командир полка майор Дудка особое внимание уделял учёбе офицеров..." К слову сказать, уже с августа Дудка носил по паре звёзд на своих погонах - подполковник.
   И подполковник Адерей собирал вокруг себя грамотных офицеров. Вот характеристика - тех, летних времён - данная им начальнику штаба капитану Попову: "Умело разработал и организовал бой 26 января 1943 года... Быстрое изменение обстановки требовало гибкости штабного аппарата. Организованный капитаном Поповым штаб отвечал требованиям современного боя... Достоин правительственной награды орденом Суворова 3-й степени..."
   Сам Адерей награды не имел ни одной. Но негласное мшелое армейское правило не награждать подчинённых прежде командиров, похоже, не тяготило его. В те дни думал он о другом.
   Вот их общий с начальником штаба отзыв - тоже в июле - о начальнике артиллерии полка: "Под умелым и правильным руководством капитана Лолаева действия артиллерии всегда точно скоординированы с действиями пехоты..."
   Их не так ещё было много в 1943 году, умелых, умных и решительных командиров. Но они появлялись. И вставали на свои места.
  
  
   Нет, эти месяцы без боёв никак не походили на отдых. 84 000 человек пополнения должен был получить Воронежский фронт. Одиннадцать тысяч из них - обстрелянных, бывалых солдат из госпиталей, золотой фонд стрелковых подразделений. Остальные - примерно поровну из маршевых рот и из освобождённых белгородских деревень.
   Мобилизованных местных надо было обучать "с нуля". И - кормить, потому что оккупация для многих означала голод и истощение. Но сперва их надо было найти. "Часть подлежащих призыву военнообязанных и бывших военнослужащих, находившихся в плену и окружении, отсиживаются по населённым пунктам", - звучало в приказе Военного Совета фронта. - "Они стараются проникнуть глубже в тыл, чтобы вновь бездельничать и отсиживаться... Должных мер со стороны отдельных штабов армий по сбору остатков означенного контингента не дано..."
   И многое повторится и пойдёт - пусть и в меньшей степени, чем прежде, - по тому же кругу, что и зимой: нехватка времени на обучение, нестойкость в бою, бегство, дезертирство. Дивизионные сводки, нет-нет, но станут свидетельствовать об известном. Одиннадцатое июля. Рядом грохочет всей мощью оборонительная битва под Обоянью. Здесь, перед фронтом 206-й дивизии, затишье: "Ночью дождь с грозой. Три красноармейца пропали без вести..."
   Но не всё сводилось к элементарному страху и жестокости государственного принуждения. И через семь с лишним десятков лет Отечественная война сверкает и удивляет бесконечными гранями своей по-настоящему великой иррациональности, одними человеческими инстинктами самосохранения не объяснимыми. Вот одна из этих граней, и ещё одна:
   В марте, сразу после боёв, в штаб 748-го полка в деревню Илёк-Пеньковку пришла женщина с двумя сыновьями и попросила взять их в армию. Муж уже был на фронте. Ольгу Емельяновну Борисенко приняли медсестрой в санитарный взвод. Старший сын, шестнадцатилетний Владимир, не по возрасту крепкий парень, стал подносчиком в миномётном расчёте. В полковых документах в графе "воинское звание" записали: доброволец. Младшего брата зачислили воспитанником полка в транспортную роту...
   Ну а эта история? "Я всю жизнь был благодарен капитану Ерохину, обаятельному человеку, грамотному и храброму офицеру, который меня, семнадцатилетнего парнягу, принял в свой полк... В составе 737 стрелкового полка 206-й дивизии я прошёл от родного села Теребрено до города Грац в Австрии..." В школьном музее села Красная Яруга хранится записанный на плёнку голос человека, который, судя по документам Подольского архива, просто-напросто прибавил себе лишний год, чтобы попасть в армию, - ему тоже исполнилось лишь шестнадцать.
   Михаил Мишенин, ездовой орудийного расчёта батареи сорокапяток. Две медали "За отвагу" получил он ещё ездовым, за то, что в бою храбро доставлял боеприпасы на огневые, своевременно подавал лошадей, берёг их.
   В 1945-м он уже заместитель командира орудия...
   А капитану, - тогда ещё старшему лейтенанту, - Николаю Анисимовичу Ерохину в 43-м - всего-то двадцать семь лет. Кадровый военный. Дважды будет ранен: вскоре, в сентябре, и весной 1944-го. Орден Красной Звезды на гимнастёрке; позже к нему добавится ещё одна "Звёздочка" и орден Отечественной войны. Командир батареи 45-миллиметровых пушек 737-го стрелкового полка...
  
  
   Как они победили? Как не пустили в Курск танковые дивизии Манштейна, а следом сами, тяжело развернувшись, вычистили в том году столько сёл и городов от существ в серо-зелёных мундирах, от их танков, бронемашин, грузовиков, обозов, железнодорожных составов, складов, жандармов, военных комендатур, оккупационных администраций, от их два года властвовавшего "нового порядка"?..
   Как совместить в одно целое, например, два образа генерала Москаленко? Агрессивный в бою, с нечеловеческой силой толкавший вперёд войска, проявлявший самые неожиданные инициативы летом в Белгородском наступлении и осенью на Днепре, первым в феврале вступивший в Харьков, освободивший осенью Киев, - трудно поверить, читая весеннюю переписку Генштаба со штабом Воронежского фронта, что речь в ней идёт о том же самом командире:
   "Проверкой ... в частях 40-й армии установлено:
   а) Оборонительные работы проводятся медленно и неудовлетворительно (...) б) Передний край в ряде мест в тактическом отношении выбран неудачно (...) е) Боевая готовность в частях и подразделениях на низком уровне (...) з) В бытовом обслуживании бойцов выявлен ряд нетерпимых явлений. Бельё не меняется месяцами, ходят в зимнем обмундировании, питание организовано неудовлетворительно (...) Перечисленные недочёты товарищу Москаленко известны (...) Доложите к 5 мая, какие меры приняты командованием фронта к устранению недочётов в 40-й армии".
   Но это правда. Как правда и то, что не к маю, а вплоть до середины июня генерал-лейтенант отчитывался "о преодолении недостатков" самыми общими фразами, увеличивая кипы бумажно-канцелярской бессмыслицы, которую тоже сохранит и оставит историкам война:
   "Ходы сообщения и траншеи расширены и углублены... Планы боевой подготовки с бойцами и младшими командирами составлены... проводятся в жизнь... Дисциплина среди бойцов и командиров улучшена... Приняты меры к улучшению внешнего вида бойца, и он уже значительно улучшен..."
   Но ведь есть ещё один образ Кирилла Семёновича! Тот, который в послевоенных книгах пытался создать себе он сам. "Советское командование оказалось на неизмеримой высоте по сравнению с вражеским. Наши генералы выигрывают сражения потому, что они знают больше, чем написано в уставах. Под стать полководцам и воины Красной Армии..."
   Видимо, лищь оставив попытки видеть в наших воевавших предках одно идеальное, можно будет понять Отечественную войну.
   Не золочёные статуи, какими хотел изобразить себя и остальных обвешанный железом орденов как бронёй маршал Москаленко, победили немцев. Обычные: сильные и слабые, амбициозные и не очень, бесстрашные и боявшиеся, в чём-то умелые, в чём-то нет, с чистой совестью или грешные, люди.
   Горьким чутьём к этой неидеальности русского человека на Отечественной войне пропитаны книги писателей-фронтовиков. Вот страница, где командир стрелковой роты в блиндаже, при бойцах и при своём замполите, пишет донесение начальству об удачном ночном бое.
   "Старший лейтенант выпрямился и вслух прочитал:
   - Занял высоту 117.0. Взял в плен обер-фельдфебеля. Уничтожено около пятнадцати немцев... - Прислушиваясь к чему-то, молча поглядел на Гриневича. - Мало пятнадцать, а?"
   Замполит заметил в ответ, что писать по правде бы надо:
   "- Откуда там пятнадцать? Сколько трупов было? Штук восемь?"
   "- Да ну тебя... Всё у тебя по правде. Подумаешь - трупов! А может, они с собой трупы унесли?"
   Замполит роты молчал.
   "- Напишу двадцать пять! Нет, двадцать семь, чтоб кругло не было. А то не поверят".
   Замполит молчал. И герой Василя Быкова взорвался:
   "- Вот напишу сорок семь! И будет правильно. Понял? Пусть кто посчитает. Ну, да свети ты! Ни черта не видно. - Ананьев размашисто подписал донесение".
   Никогда уже не возьмёт и не сложит никто вместе эти цифры, чтобы узнать, сколько тысяч и тысяч убитых немцев записали они в своих донесениях на бумаге за всю войну. И в книгах давно покойного маршала Советского Союза Москаленко никто не станет считать число страниц преувеличений и патоки. Потому что вся возня человеческих тщеславий и несовершенств той горькой поры ничего не значит перед одной простой правдой.
   Правда - в том, что именно этот старший лейтенант взял высоту. И войска именно этого генерала вступили в ноябре в Киев.
   Их бессмысленно делить на плохих и хороших, видеть в одних источник зла, а спасителей в других.
   Вся целиком Россия - такая, какой она вошла в 40-е годы со всем своим прошлым и настоящим, - в состязании с германской мощью стала сама себе бедой и сама себе спасением.
  
  
  _____________________
  ЗА АЛТАРИ И ОЧАГИ
  
   И ещё целый месяц - июль - им пришлось ждать. Колоссальная оборонительная битва две недели грохотала на востоке за их спиной, напрягала им нервы, заставляла думать о том, чем всё это обернётся. Новым поражением, как было в позапрошлом, в прошлом году, этой весной? Грандиозным котлом у Курска, в котором они окажутся все?
   Никто ни в чём не был уверен. Ни маршалы, ни рядовые, никто. А потом оказалось - выстояли. А потом оказалось, что им самим предстоит сделать то, что не получилось у немцев: наступать и победить в наступательном сражении.
   И ещё две недели. Лихорадочный последний разведывательный поиск вдоль немецких окопов. Большие шумные разведки боем целыми батальонами. Уточнение целей и последние пристрелки. Снабжение. Боеприпасы. Задачи огневого взаимодействия.
   Наступать два фронта начали 3 августа - и опять первыми были те, кто восточней, под Белгородом. Там две танковых армии должны были рвануться в прорыв к Харькову. Расположенная на самом дальнем выступе Курского балкона, Сороковая армия опять стояла на периферии битвы и вступала в бой на два дня поздней. Пятого августа на направлениях главного удара передовые стрелковые полки уже входили в Белгород.
   "Пятого августа началась массированная артиллерийская подготовка по линии обороны немцев. Орудия стояли колесо к колесу..." - вспоминал этот день ветеран 206-й дивизии. Колесо к колесу, - чёрт возьми, как же гипнотизировал нас своим мнимым величием тот образ! Как крепко он стал символом мощи и победы в нашем сознании, и как мало значения такой звонкой символике придавал враг.
   Никогда ещё Воронежский фронт не был так пополнен и вооружен, как в этом августе. Но потери людей и техники в наступательной Белгородско-Харьковской операции будут велики, они станут той ценой, которой Красная Армия оплатит прощание с мифологией лёгких величественных побед в первом масштабном и в целом удачном летнем наступлении на Украине. Документы донесли до нас неимоверное нервное напряжение Сталина, руководителей Генштаба, штабов фронтов: получится или нет? Не повторится заново март?
   Никто ни в чём не был уверен и теперь.
   Что бы ни написали военачальники потом, в лаковые времена собственного упоения сделанным, смысл предстоявшего был прост, а напряжение сил - предельным. Древний клич, с которым когда-то поднялись против завоевателей на Саламинскую битву за свою Элладу греки, передал это напряжение и смысл сильней любых слов советских пропагандистов:
  
   За всё сей бой.
   Освобождайте родину, детей и жён,
   Богов родных престолы, гробы прадедов.
   О всём заветном это состязание!
  
   Отечественная война с немецкими захватчиками, наша с ними война "за всё", неизбежно становилась состязанием в умении.
   Наступление дивизий Сороковой армии в направлении Сум, Лебедина, Гадяча, Зенькова не было столь кровавым, как бои за Белгород - Харьков, как сражение, которое вскоре развернётся в полях между Богодуховым и Ахтыркой.
   Но и здешним командирам тоже тревожно помнился март: неудачи у Теребрено и Пушкарного, отступление от Боромли и Сум, поражения под Томаровкой и Борисовкой.
   Немецкая оборона здесь - это не несколько опорных пунктов, как в деревеньках под Сумами в феврале. Это три рубежа многослойных окопов с мощными оборонительными узлами в Краснополье, в Теребрено, в Солдатском. Это продуманный мноярусный артиллерийско-миномётно-пулемётный огонь, огневые мешки-ловушки и минные поля-ловушки для наступавших. Разрушать, разгрызать эту оборону предстояло последовательно, по кирпичикам, и каждый кирпичик в ней сидел крепко и плотно.
   Каждый командир батальона и роты получал конкретные секторы для атаки. Каждый расчёт полковой и противотанковой пушки знал направление движения за пехотой и свои цели. Сапёры должны были освободить от мин проходы в полях. Дивизионные артиллеристы - по данным наблюдателей и картам разведки подавлять немецкие батареи на закрытых позициях.
   Так, или по крайней мере стремясь к такой слаженности действий, старались подготовить к бою подразделения. Тут был залог успеха. А не в том, как плотно, "колесо к колесу", встанет за их спинами артиллерия.
  
  
   "Наши окопы 722-го стрелкового полка проходили на склоне по большому ржаному полю. С первых чисел мая 43 года село Теребрено было в нашем поле зрения..."
   Как, с каким чувством мальчишка, новый ездовой в батарее сорокапяток капитана Ерохина, глядел на крыши родного села, видные даже без бинокля за линией немецких окопов?
   А деревенька Малый Истороп Лебединского района в тридцати километрах к западу, рукой подать, - оказалось, это родина генерала танковых войск Павла Рыбалко...
   Украинец - командир 737-го полка Василий Сергеевич Адерей. Украинец - командир 35-го истребительно-противотанкового дивизиона Григорий Шепель. С Полтавщины родом Лука Дудка. И командарм-40 Москаленко родился на юге Украины, в неосвобождённой ещё Днепропетровской области...
   Сколько было их таких? Офицеров, рядовых солдат? Тысячи, сотни тысяч. Читая в наградных листах графу "место рождения", в списках потерь столбик "откуда призван", я удивлялся тому, как часто назывались ещё занятые немцами Полтава и Харьков, Минск и Витебск, Николаев и Херсон, Гомель и Смоленск. И множество, множество тех деревенек...
   Как глядел туда, на запад, дед моей жены Григорий Миськов? Жива ли семья, можно было лишь гадать и надеяться. Он два года ничего не знал о своих. Освобождать его родные места вокруг городка Унечи на Брянщине в сентябре будут другие.
   А ему - вот - Украина.
   В 7.15 утра пятого августа по сигналу в эфире "Буря, три, три, три" начался мощный обстрел немецких позиций артиллерией. Поля вокруг Теребрено химики затянули плотным дымом, лишив немцев возможности вести прицельный огонь по наступавшим.
   Полоса наступления 206-й дивизии - всего три километра. Никогда ещё не наступали так плотно.
  
  
  ***
   За разработку и выполнение плана прорыва обороны у Теребрено молодой начальник химической службы 737-го полка - украинец, родом из Ахтырки, - капитан Николай Кулик был представлен к награде. Не знаю ничего о других начхимах дивизии, но и один этот факт свидетельствует об успешности их затеи.
   К концу второго дня немецкая оборона была прорвана на глубину пяти километров. Теребрено и лежавшие дальше за ним деревеньки Пушкарное и Староселье были освобождены.
   Два стрелковых полка брали Теребрено глубоким охватом. Третий, 722-й, прикрывал левый фланг наступления дивизии.
   По краю леса - урочищами называли здесь эти тёмные глубокие леса - они вышли южнее и даже юго-западнее деревни, полуокружив её, оставив немцам узкий коридор для отступления.
   Поддержанная плотным артиллерийским огнём ("снаряды рвались и ложились шахматным порядком", - вспоминал капитан Розанов), залпами реактивных миномётов, пехота выдавила немцев из деревни на запад - за лес, за Пушкарное, уже на украинскую землю.
   Война в августе сразу стала яростней и масштабней всего, что они видели и пережили раньше - даже здесь, на периферии сражения. Минные поля и проволочные заграждения. Внезапные и мощные артиллерийские налёты. Контратаки с участием танков. И - наконец-то они увидели в небе свою авиацию и сполна испытали на себе действие немецкой. Уже в полдень 5-го немцы бомбили у них на спиной село Илёк-Пеньковку.
   "Передний край мы прошли без потерь", - вспоминал красноармеец 737-го полка Василий Воропаев. - "Но когда подходили ко второй линии окопов, мы попали на минное поле. Мой пулемётный расчёт катками пулемёта наехал на мину. В результате получился взрыв огромной силы. Меня волной подняло от земли и бросило в глубокую воронку. Я остался из расчёта один..."
   Мужество в своих бойцах командиры поддерживали старым, как мир, способом - своим примером. В пехотных цепях 748-го полка через проволку и минные поля шли командиры батальонов капитан Николай Третьяков и старший лейтенант Давид Янковский, шёл полковой парторг, казах из Семипалатинска, старший лейтенант Искак Байбусинов. Немцев выбивали из траншей, из дотов. Захватили штурмовую самоходную пушку. "Совершенно исправная", - доложили в полк с гордостью и долей удивления...
   На второй день, сгруппировав резервы, их пытались остановить немцы. Сначала пикировщики бомбили вышедшие на окраину Пушкарного стрелковые цепи. Потом - короткие контратаки с самоходками и танками. Василий Воропаев: "На меня надвигался танк, и я успел прыгнуть в немецкий окоп. Пять минут он меня утюжил, но не раздавил. Спас крепкий грунт..." В самые отчаянные минуты солдатского страха кто, как не офицер, ложился за пулемёт или брал в руки противотанковое ружье? Комбат Третьяков сам стрелял по танкам и погиб в этот день. Но с пехотой вместе был и замполит старший лейтенант Силантьев, - дальше командовал батальоном он. Бой был кровавый, немцев откинули и продолжали наступать.
   А вот 722-му полку майора Носаля выпала другая участь. На левом фланге, пройдя минное поле, проволоку и первые траншеи, передовой батальон старшего лейтенанта Степана Мурзы, в довоенном прошлом учителя из Чернигова, дал возможность полку неожиданно далеко продвинуться к большому лесу. Там, за лесом, лежало село Почаево в полосе наступления соседей - 100-й стрелковой дивизии. Урочище Почаевское; на его окраине их встретили немецкие танки с пехотой и пытались отбросить назад.
   Дрались на улицах, в садах, на ближних холмах, в лесу, в оврагах. Их окружали, они вырывались, окружали сами. Дрались все, кто мог. Дрогнувший и побежавший при танковой атаке третий батальон остановил и повёл обратно инструктор политотдела дивизии майор Поляков, оказавшийся в эти часы в полку. Тёзка и однополчанин лейтенанта Миськова, Григорий Митрофанович Усиков из Владивостока, лейтенант, командир стрелковой роты, всё-таки прорвался с бойцами в село навстречу наступавшим соседям из 100-й.
   "Дрались, что богатыри. Не зная страха". - Так напишут потом (я привожу слово в слово!) в одном из полковых представлений к наградам. - "Ни перед пехотой противника, ни танками его..." Старший лейтенант Степан Семёнович Мурза успел получить контузию в 1942-м. 13 августа он будет легко ранен в голову. Ещё раз будет ранен в начале сентября. В конце месяца на Днепре - вторая контузия.
   Ему всего двадцать шесть лет.
   А лейтенанту Усикову за его атаку выйдет орден. Орден Александра Невского, первый в полку...
   Слева от них 27-я армия вышла далеко к Грайворону, немецкий удар из Почаево угрожал этому прорыву. Упорный бой 100-й дивизии и одного полка из 206-й возле Почаево шёл двое суток. Срочно за спиной нашей атакованной пехоты развернулись невиданные раньше средства поддержки: истребительно-противотанковая бригада и истребительно-противотанковый артполк.
   За прорыв первых рубежей заплатили немало. Самые большие потери были у наступавших на флангах. После Почаево в 722-м полку только погибших оказалось семьдесят семь человек. Но полковые пушки сберегли, не подставили под танковые атаки. Потерь в батарее не было. Дед моей жены прошёл эти бои невредимым.
   В 748-м полку 53 убиты, ранены 133. Это - цена взятия Теребрено. После боя медсестра Ольга Емельяновна Борисенко вместе с младшим сыном с трудом разыскала и узнала тело старшего - Володи. Он погиб в первом же бою вместе со всем миномётным расчётом...
   Одиннадцать человек погибло в шедшем в центре боевого порядка 737-м полку при ста тридцати раненых. Не много, но эти потери стали буквально роковыми: немецкий снаряд попал в наблюдательный пункт командира полка. Убит подполковник Адерей, убит замполит майор Козловский. Тяжело ранены начштаба Олег Павлович Попов (он не выживет после этой раны) и начальник артиллерии капитан Георгий Лолаев.
   Так одним снарядом был уничтожен весь цвет полкового командования. Из офицеров уцелел на НП лишь капитан из отдела пропаганды дивизии. Принять полк временно пришлось заместителю командира 748-го полка майору Беляеву. Через несколько дней место погибшего Адерея займёт один из его комбатов, майор Анатолий Меренков.
  
  
   Наступление двух фронтов с Курского выступа можно было сравнить с остро заточенными зубьями косо воткнутого в немцев гребня. На востоке зубья впились глубоко в направлении Богодухова и Харькова, нанося более опасные раны и рискуя быть сломанными. Обойденные справа и слева, немцы стойко защищали Грайворон и Борисовку, а далеко за их спиной танкисты генерала Катукова входили в Богодухов, захватывая там склады с немецким имуществом и горючим.
   На западе, перед Сумами и Лебедином, раны-прорывы были мельче. Два немецких рубежа обороны перед фронтом 38-й, 40-й и 27-й армий протянулись всего на пять - десять километров в глубину. Они были пробиты 5-го, 6-го, 7-го августа практически одним непрерывным усилием. Теперь и здесь немцы отходили на восток и на юг, на тыловой оборонительный рубеж к речкам Ворскла и Боромля. Выставляли заслоны, наносили удары по флангам прорывов, сами оказывались атакованными с флангов - и откатывались, чтобы не оказаться в кольце.
   На один-два дня война опять превратилась в движение передовых отрядов вдоль проезжих дорог - как это было в феврале. "С соседом слева связи нет", - докладывал 9 августа начштаба 206-й дивизии подполковник Ткаченко.
   А соседи слева опережали их. Левофланговая 100-я дивизия быстрым маршем приближалась к месту слияния Боромли с Ворсклой у городка Тростянца. А ещё левее 27-я армия, выбросив вперёд танковые корпуса, спешила сбить немцев с рубежа Ворсклы, продвинуться дальше, целясь на районный центр Ахтырку - место, откуда весной началось немецкое наступление на Белгород. В те дни радио всё увереннее стало называть имена освобождённых городков и посёлков, пройденные войсками километры...
   Выше по реке Боромле, севернее Тростянца лежал сам посёлок Боромля с железнодорожной станцией - развилкой путей на Сумы, Лебедин и Ахтырку, жизненно важным для немцев транспортным узлом.
   Именно туда через Сумы и Лебедин летели составы с немецкой техникой и пехотой, снятые с других участков фронта. В те дни на станции спешно разгружались части моторизованной дивизии "Великая Германия", готовясь прикрыть её с севера и с востока. Главное, с востока, - потому что вдоль речки Боромли тянулась от станции насыпь железной дороги, по которой эшелон за эшелоном везли к Ахтырке, танки и мотопехоту.
   Под Ахтырку стягивали очередной бронированный кулак, целый танковый корпус, собиравшийся обломать зубья советского наступления внезапным ответным ударом в сторону Богодухова - Харькова поперёк движения наступавших. Железную дорогу немцы были намерены защищать всерьёз.
   Пять стрелковых дивизий 40-й армии выходили к посёлку, речке и станции, две с севера, три с востока, - и никто, ни комдивы, ни генерал Москаленко, ни штаб Воронежского фронта, ещё не знали, какое значение приобретают бои на линии Боромля - Тростянец, на этом, казалось бы, второстепенном участке наступления.
   События развивались стремительно. Седьмого августа в звучавшем из репродукторов на всю страну сообщении Совинформбюро среди освобождённых "в боях на харьковском направлении" населённых пунктов была названа Мезенёвка - в село, пройдя почти десяток километров, вошёл 748-й стрелковый полк. Восьмого августа полк Дудки, одолев ещё десять километров, вошёл в Жигайловку - о взятии посёлка тоже сообщило радио вместе с известием о взятии далеко на юге города Богодухова.
   Окраины Боромли уже разглядывали в бинокли, когда в полдень 9-го у хуторка с поэтичным именем Шевченков Гай - "Роща Шевченко" - по флангу полка из-за реки ударили немцы. Под их ударом полк отходил причудливо: не на восток, - наоборот, на запад, "проваливаясь" в незанятую немцами излучину речки. В эту излучину между Тростянцом и Боромлей втягивались и остальные полки. Растянутый за те дни участок наступления дивизии снова сужался. Соседи справа уплотнили боевые порядки, теперь они принимали немецкий контрудар с севера на себя.
   Южнее, рядом, ведя бой за Тростянец, через речку переправилась 100-я дивизия. Ещё южнее танкисты 27-й армии входили в Ахтырку.
   В этот день по радио в сводках торжественно перечисляли освобождённые сёла, захваченные Воронежским фронтом военные трофеи. А в донесениях с мест звучали уже ноты тревоги. Из 206-й доложили: "Противник подтянул свежие части 11 танковой дивизии и части дивизии "Великая Германия"". 737-й полк в глубине излучины вышел к речке, переправился и обнаружил невиданное - немецкий бронепоезд!
   Поезд сновал по насыпи, вёл огонь через реку, высаживал десанты автоматчиков, действовавших под прикрытием его брони. Наши самолёты, постаравшись, могли бы загнать его обратно на станцию, но над головами пехотинцев их не было. Зато свирепствовали немецкие пикировщики: бомбёжка; следом артобстрел; следом немецкая атака.
   22 бойца погибли в 722-м полку, которому 10 августа достались две такие контратаки. Появились первые убитые в полковой батарее. Дед моей жены уцелел и в этом бою...
   Но настоящий разгром "юнкерсы" чинили в тот день у Ахтырки. Волна за волной, они накрывали танковые бригады и колонны техники 27-й армии в открытой, ровной как стол степи. Часть танкистов была окружена на улицах, другая - отброшена на восток. В этот день Советское Информбюро сообщило об освобождении города...
   Сам посёлок Боромлю занял 10 августа "сосед справа", 161-я стрелковая дивизия, наступавшая плечо в плечо с правофланговым полком Дудки. Немцы легко отдали его. Не посёлок, а станция, лежавшая позади, нужна была им, отчаянно удерживавшим линию железной дороги. Линия фронта, замерев на востоке, всё плотней огибала станцию Боромля и леса вокруг неё с севера. Там правофланговые дивизии 40-й армии подходили к знакомым местам; заняв Большой Бобрик, наступали на Низы и Нижнюю Сыроватку, пробиваясь южнее Сум к близкому здесь Псёлу.
   А 100-я дивизия никак не могла покончить с освобождением Тростянца. Немцы в городе не пускали её через реку к рельсам. И 206-й не удавалось перейти речку и насыпь. Активней всех в центре излучины пытался наступать 737-й полк. Захватив на западном берегу небольшую деревеньку Белка, он был выбит оттуда мощной лобовой атакой с танками.
   Все три полка 11-го августа отступили обратно за речку Боромлю.
   В тот же день командарм Москаленко принял решение о замене командира дивизии. В боях на реке почувствовалась нехватка опыта и командирских навыков у полковника Рутько.
   С 12 августа в командование 206-й вступил сорокалетний генерал-майор Серафим Петрович Меркулов, прибывший в армию после выздоровления из госпиталя - опытный военный, способный, как покажут ближайшие события, командовать не только дивизией, но и стрелковым корпусом.
   Факт потери деревни Белки и отхода 737 полка за реку был отмечен в дневной фронтовой сводке - в штабе фронта он вызвал тревогу...
  
  
  _____________________
  "РОДНЫЕ ПОЛКОВЫЕ ПУШКИ"
  
   Как-то летом, на полевой дороге в жаркий мирный полдень, - есть такой небольшой рассказ у Юрия Бондарева, - повстречал он обшарпанный сельский грузовик со спущенным колесом, с которым возился паренёк-шофёр.
   "От грузовика пахло пыльными просёлками, сухостью соломы, каким-то масляным теплом, словно бы машинным потом, как пахли фронтовые ЗИСы на дорогах России в те далёкие годы, которые были моей военной молодостью. Тот же запах издавали полуторки, подвозившие снаряды, так же пахло от медсанбатских машин, только здесь примешивался душок пропитанных кровью бинтов и йода".
   Да, война, - первым делом война, - опахнула его вместе с этими машинными запахами.
   И сразу вспомнилось, как "в знойном пекле украинского лета прочно стояло горькое удушье чёрных дымящихся пепелищ, невыветрившийся угарный запах уцелевших печей, торчащих чёрными столбами среди углей и пепла. И всё лето была духота сосновых урочищ, в воздухе тёк запах разогретой солнцем смолы, горячего песка. И преследовала химическая приторность выхлопных газов, наносимых от немецких танков..."
   Всё, так сильно и остро впечатавшееся в его мальчишескую память, вся его "военная Украина", оставшаяся навсегда с ним, началась в те дни именно здесь: у реки Боромли, в лесах у железной дороги.
   Помните? Ещё зимой 1943 года генерал-лейтенант Москаленко мог лишь помечтать о том, чтобы за спиной его наступавших соединений стояли свежие, готовые поддержать наступление, резервы. Теперь, во второй декаде августа, тыловые дороги в полосе 40-й армии были плотно забиты подходившими стрелковыми частями, артиллерией, танками. В недавно освобождённом Пушкарном и Рясном размещалось одно дивизионное "хозяйство", в Краснополье - другое. Ещё одно в Мезеневке; а передовая дивизия встала прямо в Жигайловке, только два дня как отбитой у немцев. В леса подходили танкисты и мотопехота механизированного корпуса...
   Всё это обилие солдат и вооружения называлось общевойсковой 47-й армией, резервной армией Ставки, переданной Воронежскому фронту. Армия готовилась к боям. Сапёры демонтировали полосы немецких укреплений. Только в полосе обороны вокруг Краснополья они успели за эти дни снять 5400 мин.
   Армию собирались использовать в глубоком прорыве на запад к Полтаве и Днепру. Но одну дивизию, ближе других подошедшую к месту боромлянского кризиса, в Жигайловку, штаб фронта передал на время Москаленко. Не захватив железнодорожную станцию с востока, тот 11-12 августа готовил удар по ней своими нависшими с севера войсками.
   Двадцать третья стрелковая дивизия полковника Королёва, укомплектованная, с крепкими командирами. Сформирована на основе морской стрелковой бригады, в прошлом году защищавшей Туапсе... Восемьдесят девятый стрелковый полк. Им командовал немолодой - под пятьдесят - подполковник Иван Васильевич Бастеев, послуживший внешне во многом прототипом командира полка в знаменитой повести "Батальоны просят огня". Но лишь внешне! - в отличие от флегматичного мешковатого литературного подполковника Гуляева, Бастеев имел боевой характер и апокрифическую биографию. Харьковчанин, в гражданскую повоевавший с Деникиным, с Юденичем, с поляками, он ещё с тех пор носил на груди орден Красного Знамени. Но, пожалуй, самое главное, - сохранил живой ум, не закисший в военных догмах двадцатилетней давности... Полковая батарея. Командиром одного из четырёх орудий в ней и был юный москвич, призванный армию в Казахстане и уже повидавший военное училище в Актюбинске, неделю сталинградских боёв, госпиталь после контузии...
   В аккуратно подогнанной форме, в сбитой на ухо пилотке, чем-то восхищённо копировавший своих командиров, чем-то противившийся жёсткому давлению армии, он смотрел жадно своими необычными глазами будущего художника слова, автора масштабных военных картин в литературе, - и впитывал всё, впитывал...
   Увидать, каким аккуратным, почти каллиграфическим почерком были написаны представления его и его однополчан к наградам за те бои - и не вспомнить фигурку штабного писаря в его повести? - Невозможно! В штабе полка "от стола, от бумаг, сияя изумлённой радостью на молодом лице, поспешно привскочил, оправляя гимнастёрку, полковой писарь, подвижной, белобрысый, и начищенная до серебристого мерцания медаль мотнулась на его груди.
   - Товарищ капитан? Здравия желаю! - взволнованной хрипотцой пропел он, вытянулся, а правую, измазанную чернилами ладошку незаметно, торопливо вытер о бок. - Из госпиталя? К нам?
   - Привет, Вася! Жив? - ответил Ермаков".
   Для бондаревской книги важна была здесь интонация: лёгкая насмешка воевавшего над невоевавшим. Нам эта картинка покажет другое - ту обстоятельность, с которой подполковник Бастеев вёл свою войну, всю, от успешных действий его батальонов до последних мелочей, таких, как аккуратно заполненный солдатский наградной лист. "Занятый", - как однажды скажет сам Бондарев уже по другому поводу, - "не честолюбием, не страстным желанием выжить, а самой жизнью на войне, какой бы она ни была".
   И комдив, полковник Александр Игнатьевич Королёв, успешно воевавший ещё на финской, окончивший в 1942-м курсы при Военной академии Генштаба, видимо, тоже по-настоящему жил на этой войне. Традиции порядка и чёткости, только теперь создававшиеся в 206-й дивизии, можно было ощутить в 23-й стрелковой, даже просто заглянув в её дивизионный боевой журнал. Никаких отвлеченных рассуждений, всё сухо, всё точно: приказ командования, поставленные частям задачи, отчёт об их исполнении...
   Следуя боевому распоряжению, они вышли маршем из Жигайловки, ночью заняли свой участок, подвинув две правофланговые дивизии 40-й армии. На рассвете 13 августа после артобстрела и бомбёжки немецкого переднего края стали наступать в направлении станции. Завязался плотный, вязкий бой - немцы отвечали атаками, их поддерживала авиация, продвинуться вперёд почти не удавалось.
   В этом наступлении своим правым флангом генерал Москаленко рассчитывал пробиться к тёкшей здесь неподалёку реке Псёл. И, двигаясь в междуречье Псёла ("Псла", - так склоняют имя реки местные жители) и Боромли, выдавив оттуда, словно поршнем, немецкие войска, занять Бишкинь, прорваться так же, как было зимой, к Лебедину, попутно захватив большой участок железной дороги.
   Но наступающие полки встретили "исключительное огневое сопротивление". Не удалось даже перейти рельсы, шедшие в Сумы.
   На востоке, в растянутых вдоль реки 206-й и 100-й дивизиях слышали звуки сражения, но потеснить немцев, помочь наступавшим, не могли.
  
  
   Вот именно в тех отчаянных боях 13-го, 14-го, 15-го августа расстреливал пехоту, автомашины, огневые точки немцев Бондарев. И тот лес, звавшийся урочищем Керосинщина ("здесь нас бомбили... Орудия стояли на опушке"), прикрывал собой станцию Боромля. К лесной южной окраине только и смогли пробиться. А медаль, первая, храбростью заработанная медаль "За отвагу", осталась ему памятью о тех днях.
   "В полуденную украинскую жару, после бомбёжки, я лежал в траве на опушке леса..."
   Герой бондаревского рассказа вспоминал только что убитого командира своей батареи Голубева - "в добела выгоревшей гимнастёрке, ловко, туго перекрещенной портупеей, расставив ноги, он глядел на выползавшие к краю пшеничного поля танки, и вызывающим был блеск его орденов, которые он никогда не снимал.
   - Ну, что ж, братцы, или грудь в крестах, или голова в кювете! - крикнул он высоким насмешливым голосом, вроде бы утешая перед боем смертельным обещанием лёгкой жизни или весёлой гибели.
   - А что? Трофеи будут, товарищ лейтенант. В танках они цельные склады возят!..
   Мы не успели сделать ни одного выстрела по танкам, выползавшим на желтеющее поле, когда из невидимого за косогором хутора звонко зачастили зенитки и, раскатывая в поднебесье гул, со стороны солнца засверкала девятка пикирующих бомбардировщиков. И танки разом приостановились в пшенице, явно опасаясь попасть под свой огонь, ожидая, пока "юнкерсы" расчистят пути для атаки.
   - Вот некстати, - сказал с досадой Голубев и нетерпеливо взглянул в направлении зенитных разрывов. - "Юнкерс" сбить - попотеть надо зенитчикам! - и, резко поворачиваясь к окаменело замершим возле орудия солдатам, подал команду пронзительным голосом: - Слушай сюда! Что окоченели? По танкам, прицел постоянный!..
   И это была последняя его команда. Мертвящий визг бомб нацеленно разрезал воздух над головой..."
   15-го августа дивизию вывели из боя.
   Наступление остановили, видя его бесплодность. Дивизию возвращали в родную армию. Оттуда приехала группа командиров для приёмки войск.
   Очень велико было число раненых в полках. За три дня - 1640 человек. Погиб 171 красноармеец и офицер. Семьдесят заболевших, семеро пропавших без вести. В сумме потери составили бы целый стрелковый полк.
   "К полудню мы похоронили убитых, и, уже не держась на ногах, я добрёл до опушки, упал в траву, сразу окунаясь в тяжкую полуявь.
   А в лесу было царство лета, солнца, зеркальных бликов в листве. Всё вокруг меня было покойно, всё было наполнено ягодным вековым теплом, сосны, облитые зноем, сияли стволами.
   Моё орудие, прикрытое плащ-палаткой, разорванной в разных местах, посечённой осколками, стояло шагах в пяти от опушки, стояло дремотно, покорно на израненной огневой площадке с развороченными бомбёжкой брустверами. Оттуда шла горькая земляная сырость невыветренного тола, раскалённая солнцем сонная одурь затишья, доносился солдатский храп - обвальный сон свалил нас всех после похорон..."
  
  
  ***
   В эти дни из репродукторов исчезло торжественное серебро перечислений освобождённых городов и пройденных километров на Украине.
   "На харьковском направлении наши войска отбивали контратаки пехоты и танков противника", - сообщал сдержанно Левитан, заставляя людей мрачнеть: что происходит? Что-то нехорошее? Неужели опять, как в сорок втором?
   Далеко от Боромли, на юго-востоке, три танковые дивизии СС остановили вырвавшихся за Богодухов танкистов Катукова, не давая им обойти Харьков. "Порой было непонятно, кто кого окружает. Всё было похоже на слоёный пирог", - говорили потом участники этих жестоких боёв. Между Тростянцом и Ахтыркой - ещё одна мощная группировка вермахта. Воздушная разведка каждый день сообщала о движении сюда танков и грузовиков с пехотой.
   В тот запомнившийся Бондареву окончанием сражения день, 15 августа, штаб Воронежского фронта решил ввести в бой под Боромлей всю 47-ю армию целиком.
   Вместе с москаленковской 40-й, вместе с 38-й, наступавшей на Сумы, они должны были рывком пройти на запад, лишить Ахтырку железнодорожной связи с Сумами, Лебедином и Зеньковым, нависнуть угрозой над ахтырскими немцами, над их тылами и дорогами.
   Это был довольно острый, рискованный замысел. Утром 18-го немцы нанесли свой таранный удар от Ахтырки на Богодухов. Оборона 27-й армии была прорвана. Прямо в сердцевину Воронежского фронта вонзились танковые клинья. Но ещё раньше, 17-го, целясь теперь уже в немецкое подбрюшье, прорвали фронт северней Боромли части 40-й и 47-й армий. Восемнадцатого августа по радио над страной снова зазвучал чеканный голос, читавший сводки: наши войска заняли "крупные населённые пункты Верхняя и Нижняя Сыроватка, Великий Истороп, железнодорожные станции Сыроватка, Низы".
   Заняли их уже навсегда.
   На другой день стрелковый полк армии Москаленко войдёт в Бишкинь. Пятнадцать парней, погибших в бою за село, будут похоронены в центре села в братской могиле. Туда позднее перенесут тела сержанта Сергеева и старшего лейтенанта Васильева с его артиллеристами - тех, кто погиб в марте...
   Шло хладнокровное состязание в крепости русских и немецких нервов.
   Немецкий танковый каток ещё кромсал фланг и тылы 27-й армии, сминал советские подкрепления, брошенные ей на помощь, продвинулся на двадцать пять километров к Богодухову. А в это время армия Москаленко достигла реки Псёл. В междуречье Псёла и Боромли, взяв злополучную станцию, пройдя сквозь лесной массив, отжимая немцев к западу и к югу на 5-6 километров в день, в плотном построении наступала 47-я армия - без дивизии полковника Королёва, выведенной в резерв.
   Нервное напряжение в эти дни достигло предела и в Ставке. 20-го августа, после докладов Генштаба, в переговорах с Ватутиным дал волю своему раздражению Сталин. "Вы не учли опыта прошлого и продолжаете повторять старые ошибки... Противник нанёс удар из района Ахтырки по тылам двадцать седьмой армии... наши войска понесли значительные и ничем не оправданные потери... Я ещё раз вынужден указать Вам на недопустимые ошибки, повторяемые Вами при проведении операций. Требую, чтобы задача ликвидации ахтырской группировки противника, как наиболее важная задача, была выполнена в ближайшие дни".
   Маршал Жуков, представитель Ставки на Воронежском фронте, пытался умерить гнев Верховного Главнокомандующего.
   "Главный наш козырь - это Корзун (командующий 47-й армией)", - телеграфировал маршал. - "Он с тремя танковыми корпусами выходит во фланг и на тылы ахтырской группировки противника. Сегодня он занял Олешня, Россоховатый, Московский Бобрик. Учитывая нависающую угрозу со стороны Корзуна, сегодня противник потянул танки с Ахтырки к району Олешня..."
   ...Интересно теперь, спустя семьдесят пять лет, разглядывать радиограммы с боевыми донесениями штаба Воронежского фронта Генштабу Красной Армии. Написанные карандашом листки испещрены зачёркиваниями и вставленными поверх цифрами. "В 13.50 штаб 876 539 радиосигналом донёс..." Кодом 876 539 в тот день обозначалась 1-я танковая армия генерала Катукова... 27-я армия - 183 848. Вообще 848 - это общевойсковая армия. 916 - сам Воронежский фронт. "026 и 631 872" - речь идёт о двух гвардейских стрелковых дивизиях. Перегруппировка - 709. 248 - левый фланг, 642 - правый... На приклеенных обрывках телеграфной ленты подпись передавшего связиста: "ДЛ Борова в присутствии майора Корягина". И генштабовского: "ВШ Боев. донес. Љ00232 прн (принял) Рещикова в присутствии майора Михеева".
   Сообщения секретили тщательно. Цифровые коды ежедневно менялись...
  
  
   Вступая в бой, 47-я армия генерал-лейтенанта Корзуна - вынужденно, на направлении своего главного удара, - развернулась прямо в центре боевых порядков 40-й, раздвинув два её стрелковых корпуса. Справа от новой армии оказались основные силы Москаленко вместе с его танковыми частями, слева - две стрелковые дивизии, сотая и двести шестая, скованные немцами на реке у железной дороги.
   Предполагалось, что на третий день наступления Сорок седьмая армия повернёт к югу и выйдет из полосы своего соседа. Но в условиях сражения поменяться участками с этими двумя дивизиями было невозможно. Дивизии тоже вели бой, переправились через реку, наступали. И, пользуясь тем, что немцы оттянули отсюда на юг резервы, наступали неплохо.
   Больше того, они оказались в самом круговороте развернувшихся здесь событий: именно 206-я вошла в посёлок Олешню, упомянутый в докладе маршала Жукова Ставке.
   Последнюю железную дорогу из Ахтырки в немецкие тылы полки 206-й перерезали 21-го августа именно в Олешне. Дивизия получила благодарность Военного Совета Воронежского фронта. Путь вдоль реки Ворсклы, по её западному берегу в обход Ахтырки был открыт...
   Изнанкой, реверсом этих радостных событий стала озабоченность комдива Меркулова, высказанная в боевом распоряжении:
   "Под личную ответственность командиров полков отобрать в тылу всех годных носить оружие вне зависимости от занимаемой работы и влить в стрелковые роты".
   Это значило: потери пехоты были уже огромны. Шестнадцать дней боёв; шестнадцать дней назад дивизия начала наступать на Теребрено, будучи полностью укомплектованной...
   И ещё один пункт приказа требовал внимания командиров полков:
   "Противотанковые средства иметь в полной и постоянной боевой готовности в боевых порядках пехоты".
   20 августа войска Москаленко вошли в Лебедин. Растянутый немецкий фланг трещал и сыпался; немцы прекратили атаки в ахтырском выступе и перебрасывали мотопехоту и танки обратно, навстречу этой новой угрозе. Удар двух армий оправдал ожидания и Ватутина, и Жукова. Но и противник перед наступавшими у Олешни частями снова становился серьёзным.
   Снова началась эпоха быстрых бросков и маневров: "Наступление вести, имея впереди подвижные мелкие разведгруппы. Сильно закрепившиеся группы противника обходить с флангов, окружать и уничтожать..." О пользе противотанковых пушек рядом с пехотой спорить не приходилось. Два дня назад это показал начальник артиллерии 722-го стрелкового полка старший лейтенант Назаренко, один из командиров деда моей жены и тоже тёзка по отцу - Иван Митрофанович.
   Они взяли деревню Белку, из которой на прошлой неделе немцы вышибли 737-й полк, - и сразу за ней наткнулись на обходившую их по оврагу колонну немецкой техники. Танки и бронемашины выползали из лощины.
   Назаренко вместе с бойцами выкатил в засаду пушку-сорокапятку. Они не стали стрелять в головной танк, они подбили два бронетранспортёра, шедших следом, просто-напросто загородив танку путь к отступлению, а тех, кто двигался сзади, лишив возможности прийти на помощь.
   Выскочивших из бронемашин немцев перебил из автоматов и винтовок расчёт орудия казаха Гапаса Каирбекова. А у танкистов не выдержали нервы: выпрыгнули и бежали. Танк, исправный, с неостывшим мотором, стал трофеем...
   Рядом, плечо к плечу, действовали войска 47-й армии. Её танковый корпус поддерживал 206-ю в Олешне во время немецких контратак; посёлок переходил из рук в руки. Фактически уже три дня дивизия подчинялась новому командарму. Теперь это было оформлено приказом: сотая и двести шестая дивизии принимались в состав армии, взамен генерал Корзун отдавал генералу Москаленко своё правофланговое соединение, 29-ю стрелковую дивизию, одну из лучших у него. Командовал ей молодцеватый гвардии полковник Николай Михайлович Ивановский. Мог он подумать тогда, что скоро, в сентябре, вернётся обратно? И больше того - примет вместо генерала Меркулова 206-ю дивизию, с которой выйдёт к Днепру?
   Но кто мог знать, что будет с ним на войне хотя бы через день? Генерал-лейтенант Павел Петрович Корзун не увидит вновь своего комдива, потому что 16-го сентября у городка Гадяча его машина подорвётся на немецкой противотанковой мине. Генерал-майор Меркулов успеет прочесть приказ о передаче дивизии вместе с прощальной благодарностью Военного Совета Сороковой армии, - а следом немецкие пикировщики разнесут бомбами село Тучна, где он только что развернёт свой штаб. Погибнет начштаба подполковник Ткаченко, будет ранен командующий артиллерией подполковник Камовский. Меркулов, до того уже раненый в 1941-м и зимой 1943-го, будет контужен, останется в строю, - но в 1944-м из-за последствий контузии опять окажется в госпитале.
   "Наша авиация над армией отсутствует", - не раз раздражённо докладывал генерал Корзун. Преимущество в небе - свой последний козырь в проигранной битве! - немцы использовали в те дни сполна. Ведя тщательную разведку с воздуха, они не только бомбили боевые порядки войск, но и охотились за штабами советских соединений. Накануне - налёт на штаб Третьего гвардейского Сталинградского мехкорпуса: был ранен комкор генерал Обухов. Следующим был удар по штабу одного из корпусов армии Москаленко, разбит узел связи...
   22 августа генерал Корзун снова ввёл в бой дивизию полковника Королёва. Теперь Сорок седьмая армия состояла из двух стрелковых корпусов (по две дивизии в каждом), механизированного и танкового корпуса.
   Так ещё ближе сошлись военные пути сержанта Юрия Бондарева и лейтенанта Григория Миськова: в одной армии, в двух соседних корпусах им предстоит воевать до конца октября, до Днепра.
  
  
   23 августа весь Советский Союз услышал: "Наши войска штурмом овладели городом Харьков". Диктор перечислял номера отличившихся при освобождении города дивизий, имена их командиров. 25-го радио наконец сообщило: "Город Ахтырка, несколько раз переходивший из рук в руки, после ожесточённых боёв вновь занят нашими войсками".
   Ещё накануне Сорок седьмая армия в своём обновлённом составе, ломая сильное сопротивление немцев, с трудом продвигалась к переправам на Ворскле, чтобы через реку ворваться в Ахтырку "с чёрного хода" - с запада. Но 25-го сопротивление ослабло: вермахт стал быстро отводить свою ахтырскую группировку из намечавшейся ловушки...
   Ахтырская эпопея, как и вся Белгородско-Харьковская операция, закончилась.
   Начинались другие события, ещё, может быть, не до конца понятные солдатам на передовой. Но те, кто руководили войной в штабе фронта, в Генштабе, в Ставке, смотрели на более крупномасштабные карты Украины. "Между Сумами и Ахтыркой образовался своеобразный, как бы заострённый выступ в сторону противника", - писал после войны генерал Москаленко. - "Так мы оказались впереди остальных армий Воронежского фронта и ближе всех к цели нашего дальнейшего наступления - к Днепру". Истины ради самолюбивое москаленковское "мы" следовало поделить между двумя армиями. Перед войсками генерала Корзуна открылись не меньшие возможности.
   Первым звонком стал быстрый прорыв танкистов и передовых отрядов 206-й дивизии к деревеньке Грунь, лежавшей по середине пути на дороге Ахтырка - Зеньков. Прорыв - и поворот в другую сторону! Три следующих дня армия последовательно теснила немцев на запад к Зенькову, правым крылом продвигаясь ещё дальше, к Гадячу, к убегавшей к Днепру реке Псёл.
   На запад, теперь только на запад! - теснить и добивать таявшую ахтырскую группировку Ватутин поручил соседям слева, 27-й армии. Замысел нового наступления исключал остановки и отдых. Справа от них деятельный Москаленко - ему до реки было рукой подать - уже захватывал плацдармы на правом берегу.
   Эта быстрота была своевременной. Немцам не дали возможности собрать к востоку от Псёла силы для контрудара. Но и дивизии Воронежского фронта были предельно измотаны и требовали пополнений.
   Отчитываясь о потерях с 17-го августа по 1-е сентября, штаб 47-й армии назовёт 11 тысяч раненых, 3140 убитых и семь сотен пропавших без вести бойцов. Подбит и сожжён был 141 танк, разбито 110 автомашин, 35 орудий.
   В те дни группа штабных армейских офицеров отправилась в Тростянец и в Ахтырку разыскивать восстановленные районные военные комиссариаты. Военный Совет фронта приказал 47-й армии провести в этих районах Сумской области мобилизацию военнообязанных. Мобилизация в освобождённых районах оставалась одним из главных способов пополнения войск...
   Оба городка лежали в руинах; военкоматы только начинали свою деятельность. Многие сёла были сожжены немцами. Списки военнообязанных в сельсоветах, конечно же, не сохранились во время оккупации. Их начали составлять заново. Разыскивали людей.
   В Тростянецком районе удалось отправить в войска 1680 человек. 400 из них забраковали военно-медицинские комиссии: сказались два года голода в оккупации, болезни.
   Примерно столько же наскребли в Ахтырском. Но даже вместе с пополнением, возвращавшимся из госпиталей в армейский запасной полк, это не могло восполнить потерь стрелковых частей.
   Наступать продолжали имеющимися силами, пополняя войска по ходу движения по мере возможности. Единственное, что смог сделать фронт - это уплотнить свои боевые порядки: между 47-й и 27-й армиями, существенно подвинув и "сжав" их, вошла и встала в начале сентября свежая 52-я.
   Ещё не все на передовой представляли масштабы начавшегося двадцать шестого августа наступления. Наступали сразу пять фронтов от Смоленска до Азовского моря. На таком широком пространстве вермахт уже не мог сдержать натиск Красной Армии: численное превосходство обеспечивало её победу. Воронежскому фронту теперь предстояло, пройдя две сотни километров, вырваться к Днепру южнее Киева в полосе от города Ржищева до Черкасс.
   В начале сентября немецкий фронт был прорван под Конотопом и Бахмачом на севере. Второго числа наконец освобождены Сумы. На юге немцы начали отступать из Донбасса. Отход немецких войск повлёк за собой потери техники, боеприпасов, амуниции, складов, продовольствия. Но и вермахт вместе с силами СС получил приказ опустошать оставляемые территории. Дымы горевших украинских деревень теперь встречали наших солдат на всём их пути.
  
  
  ***
   "...Жаркий августовский день на Украине и родные полковые орудия возле поваленного плетня у прокалённых солнцем садов, за которыми было село, занятое немцами. Под обвисшими ветвями краснели в траве крупные яблоки, сбитые пулемётными очередями. Стояла в горячем воздухе гнилая вонь тола, смешанная с запахами разрыхлённой снарядами земли и конским потом. Мы только что на предельной рыси под нахлёстами пулемётных трасс домчались через жёлтое пшеничное поле по открытому пространству к восточной окраине села, откуда начинались сады, и тут, в укрытии деревьев, спешившись, перевели дыхание, обтирая рукавами гимнастёрок потные пылающие лица.
   Мы смотрели туда, где левее села шевелились в пыли, рокотали танки. Там, в поле, как-то оголено стояла ветряная мельница с поломанными крыльями - лучшего наблюдательного пункта, занятого немцами, нельзя было вообразить.
   Наша пехота разъединёнными группами входила в село, вбегала под яблони, и то и дело где-то очень близко в селе рыдающе завывали, скрипели немецкие шестиствольные миномёты; беглые разрывы танковых снарядов врезались в дикие взвизги минных осколков. Сизо чёрный дым кипел на траве, полз, тянулся к небу, пронизанный знойным солнцем.
   Я знал, что надо немедленно ставить орудия на прямую наводку, но по открытому полю мы не продвинемся и ста метров в сторону немцев: нас засекут с высоты мельницы и шестиствольные миномёты накроют орудия. И сразу стало ясно, что надо двигаться через сады, под прикрытием деревьев, к западной окраине села и там занять противотанковую позицию.
   Я подхватил с передка автомат, крикнул командира первого орудия сержанта Мелешина, подбежавшего ко мне на крепких, чуть кривоватых ногах, пропотевшая пилотка заломлена на ухо, рыжеватый завиток волос прилип ко лбу, глаза светились жарким ожиданием.
   Он грыз яблоко, с хрустом впиваясь белыми зубами. Я не успел всё объяснить ему, он опередил меня:
   - Ежели рванём полем, либо танки в упор расчешут, либо шестиствольным "ишакам" верхотура данные даст! Только через село надо!
   Я кивнул:
   - Пойдём со мной, поищем проход для орудий!
   - Ясненько. - Он швырнул огрызок яблока в сторону и перекинул автомат в руку.
   Мы переждали очередной миномётный налёт и ступили под деревья, в луковую вонь нерассеявшегося дыма, в пестроту теней, солнечных бликов, в это всё-таки земное благо, а навстречу уже попадались раненые, и противоестественно-красный тошнотный цвет крови резал по глазам.
   А мы шли, отыскивая промежутки между яблонями, запоминая дорогу для орудий, и всё ближе доносилось гудение танков..."
  
  
   Те же хаты, тополя и сады, пожары, перекрёстки пыльных дорог под слепящим солнцем...
   Так же лихо неслись, развёртывались, снимали с передков, катили на руках подскакивавшие на тугих шинах сорокапятки, вращали ладонями большие колёса полковых семидесятишестимиллиметровок, крепили сошники, суетились, раскрывая снарядные ящики, красноармейцы - или бешено махали лопатами, окапывая пушку за час до немецкой контратаки.
   И так же здесь командовали, ругались, хмурились, поблескивали стёклами биноклей такие же, каких видел Юрий Бондарев, офицеры.
   Кто они? Командир батареи 76-миллиметровых пушек 737-го полка - старший лейтенант Амди Арифов, татарин из Симферополя, ему двадцать пять. Чуть старше его был Николай Ерохин, командовавший сорокапятками в полку. И командир 35-го истребительно-противотанкового дивизиона, известного нам по весенним событиям, старший лейтенант Григорий Шепель был их сверстником. Полковушками 722-го полка всё так же командовал Константин Лагачёв - по сути, мальчишка, двадцать лет. А старший лейтенант Назаренко, главный полковой начальник Лагачёва и лейтенанта Миськова? Ему всего двадцать два... Самый старый из артиллеристов - тридцатипятилетний Александр Маркович Жиляков, комбат сорокапяток в полку Дудки.
   Всё больше в 1943 году появлялось на передовой на младших офицерских должностях тех, кому было по девятнадцать - двадцать. Пришедшие из училищ, с лейтенантских курсов, дети нового советского поколения, они имели среднее образование. Год-два на фронте, - и многие из них уже командовали ротами, батареями, батальонами. Нам, нынешним, избалованным нашим благостным мирным временем, трудно представить это себе: человек с десятью классами школы за плечами ценился на Отечественной войне куда больше, чем в наши дни обычный выпускник вуза.
   Но и среди рядовых солдат, пришедших с пополнением в роты и батареи, резче проступали крайности возраста: всё больше тех, кому было либо до двадцати, либо за сорок...
   На реке Псёл дивизия полковника Королёва и 206-я сошлись вместе. Зеньков они миновали, его брали двигавшиеся слева соседи. 47-я армия, в неизбежном в наступлении изменении разграничительных линий и боевых участков, догнала убегавшую к западу речку в излучине у городка Гадяча.
   Реку преодолевали на плотах, на лодках, после пяти дней тяжёлых боёв на восточном берегу. Именно там 6-го сентября был серьёзно ранен командир противотанковой батареи Ерохин, тот самый, который в Теребрено взял к себе ездовым попросившегося в полк мальчишку.
   У Бондарева "в памяти от тех дней - ощущение боли в ушах, толчков подбрасываемого выстрелами орудия". Кровь убитых артиллеристов "стекала по щиту поковерканной пушки, впитывалась в белый накалённый песок вблизи тихой реки Псёл, вспыхивающей справа под нестерпимым солнцем. Танки шли в атаку по левому берегу, и взвод Шиканова первым занял позицию на опушке..."
   Герой одной из его книг вспомнит это. Вспомнит, как потом, когда "вечером в занятом городке Гадяче пили после боя трофейный ром, в беспамятстве кричал удивленному командиру батареи, что это его взвод, Никитина, должен был занять позицию на опушке леса и стрелять первым, и Шиканов был бы жив"...
   Он, Бондарев, сам пил этот трофейный ром в первом освобожденном его полком городе. Немецкий ром; трофеи; с боя захваченный 11-го сентября горящий Гадяч; кровь, смерть, - как сноп искр, прошла эта цепочка связанных вместе образов по его текстам:
   "Над пакгаузами возле вокзала ещё распространялось, не утихая, буйное пламя пожаров, которые, кипя, взрываясь, перекручиваясь, вздымались в небо, заполняли искрами, пеплом и дымом улицы западной окраины, где потные, закопчённые, шли пехотинцы, двигались в упряжках орудия, дышащие после боя железным жаром, и гремели по булыжнику мостовых повозки боепитания и хозяйственных взводов. Эти повозки выскакивали из дыма горящих пакгаузов на привокзальную площадь, ездовые возбуждённо, хмельно хохотали, показывая на ноги лошадей, измазанные в розоватой густой массе, похожей на повидло...
   - Братцы, с трофеями? Пошастали небось по складам?
   - Кому медали, а кому ни хрена не дали. Запоздал малость. Видишь, склады горят? А ты где был?"
   Это старшина интендантской службы - "чистенький, ясноглазый, весь в ремнях, с немецким тесаком и парабеллумом на боку, лихо гарцуя на коне", - увидал артиллеристов, мрачных, уставших, выходивших с лопатами из привокзального скверика, только что похоронивших в братской могиле четверых своих.
   "Ну-ну, братцы, поимейте совесть. А шнапс взяли?"
   "Что ж. Не продукт", - мрачно отвечал обросший серой щетиной сержант.
   "А ром?"
   "И этот имеем. Полны передки".
   "Угостите! Чего переглядываетесь? Вам с пехотой везёт, все трофеи в складах достаются! Угостите ромом. Бог делиться велел!"
   "Котелок выпьешь?" - спросили его. И налили ему - воды.
   "Старшина с остервенением швырнул котелок на землю, круто повернул коня от батареи, пришпорил его, исчез в дыму улицы..."
   Там, в Гадяче, останется и могила генерала Корзуна. В армии за глаза его звали "старейшим", шёл ему пятьдесят второй год. Выпускник Военной академии, до войны преподаватель тактики, в молодости лихой кавалерист, белорус, - он так и не увидел освобождённым своё родное село Клешево под Минском...
   Новым командармом стал генерал-майор Жмаченко.
   Три другие стрелковые дивизии армии обошли город с юга, обеспечив эту удачу 23-й.
  
  
   15-го сентября Гитлер наконец приказал группе армий "Юг" отойти на линию Днепра.
   В тот же день в оперативных сводках Совинформбюро впервые было названо киевское направление наступления наших войск. "Бег к Днепру" начался.
   Немцам не давали закрепляться на широком пространстве Предднепровья, - двигались бросками, нащупывая бреши в немецких заслонах, сдвигая участки своего наступления, переподчиняя по необходимости войска. Десятый танковый корпус перешёл под командование Москаленко. 100-ю стрелковую дивизию передали в 52-ю армию, соседям слева, вместо неё пришла надолго 218-я.
   "Проходим по земле Украины, где помидоры имеют привкус пороховой гари, а яблоки запеклись на обуглившихся яблонях", - вспоминал Юрий Бондарев эти дни, когда радио каждый день называло десятки освобождённых городов и сёл Полтавщины.
   На пути у них неглубокая речка Хорол; миновать её удалось по бродам. На другом берегу их встретило полыхавшее, старательно подожжённое немцами село Камышино. Отбившие накануне несколько деревень целыми, солдаты растерянно смотрели на пожарище.
   Снова марш вдоль восточного берега реки Сулы между Лубнами и Миргородом - быстрый, не встретивший сопротивления.
   На реке Суле у 206-й стрелковой дивизии новый командир - гвардии полковник Ивановский. 20 сентября попрощался со своим штабом генерал Меркулов; он уезжал командовать корпусом в 40-й армии. Начиная с лета, стрелковые дивизии попарно, иногда по три, снова повсеместно объединяли в корпуса, облегчая тем управление войсками армейским штабам.
   Генерал Москаленко не остался в долгу: "заполучив" себе опытного Меркулова, на его место отдал одного из своих комдивов.
   Переправа через Сулу. Ещё один глубокий бросок.
   21-го сентября форсировали речку Оржицу.
   У 206-й стрелковой сосед справа - дивизия полковника Королёва. 89-й стрелковый полк Бастеева двигался локоть в локоть с 748-м полком Дудки.
   Справа от них уверенно наступала Сороковая армия. Слева Пятьдесят вторая, наоборот, отставала. К Днепру приближались уступом, и Сорок седьмая армия, довольно малочисленная, - четыре стрелковых дивизии, - оставшаяся с одним механизированным корпусом, растянулась между неравномерно двигавшимися соседями на пятидесятикилометровом пространстве перед Каневым и Черкассами.
   На пути у неё на реке Супой - городок Глемязово, один из районных центров Полтавской области. Там полки 23-й дивизии встретил плотный немецкий заслон. Начался бой.
   206-я обошла город с юга. В двух десятках километрах пути впереди - берег Днепра у города Канева.
   На календаре двадцать третье сентября 1943 года...
  
  
  _____________________
  СКОРОСТЬ И ЯРОСТЬ
  
   "В прозрачный осенний день передовые части двух советских фронтов вышли к берегу Великой реки и, словно бы не веря себе, утихли возле большой воды".
   Такую картину сентябрьского Днепра 1943 года показал нам Виктор Астафьев, фронтовик, русский писатель.
   "Река оказалась не такой уж и широкой, как это явствовало из географии и других книжек. Противоположный берег реки пустынен и молчалив. Был он высок, оцарапан расщелинами, неровен. Перерезая жилы оврагов, вершинами выходящие в поля, к селениям и садам, выделялся точно линейкой отчёркнутый рыжий ров. К нему из жилых мест тянулись линии окопов, свежо пестрели по брустверам, накрытым опавшей листвой, огневые позиции, пулеметные гнёзда...
   Взблеснула каска, котелок ли, может, и миномётная труба, по заросшей тропке цепочкой перебежали и скрылись в оврагах люди. На пустеющих недоубранных полях появились кони, у самого берега отчётливо заговорило радио на чужом языке, затопилась кухня".
   Это строчки известного астафьевского романа. Так, утверждал он, выглядели четыреста метров воды и заветный берег, к которым пробивались три недели.
   Южнее Киева река большой скобой огибала расстояние между Ржищевым и Каневым, как будто намеренно выдвигая сорок-пятьдесят километров побережья навстречу наступавшим. У вершины этой речной подковы с восточной стороны - городок Переяслав-Хмельницкий, посёлок Цибли.
   В эти места и вышли, отсюда посмотрели на реку впервые. Но только 27-го сентября, когда подошла сюда 17-я артиллерийская дивизия прорыва РВГК, её красноармеец Астафьев, старший телефонист 92-й тяжелой гаубичной артиллерийской бригады, не видел ни вражеских касок, ни чужих окопов. Пять дней здесь был плацдарм, работала переправа. Река кипела взрывами, - немецкие самолёты ходили над головами.
   Никто не расслаблялся и не утихал на берегу в тогдашней обстановке бешеной гонки двух огромных армий к реке, когда обстоятельства менялись ежедневно.
   А те первые, кто увидел эти западные холмы Днепра ещё немецкими, - они тем более не были настроены мирно.
   В темноте поздним вечером 21 сентября решительно, зло, - как угодно, но только не успокоенно, - разглядывали правобережье в этих самых местах разведчики девятого механизированного корпуса 3-й гвардейской танковой армии, вырвавшиеся на днепровский песок первыми.
   Деревенька на той стороне называлась Зарубенцы. Немцев не встретили по пути сюда. Гостей здесь не ждали. Всю ночь разведчики чинили притопленный у берега крестьянский паром.
   На рассвете, в тумане они переплыли реку и заняли деревню.
   В полдень крутые прибрежные высоты в пяти километрах к югу были обстреляны артиллерией с левого берега. А потом там высадился - и захватил с помощью местных партизан село Григоровку - ещё один разведбатальон танкистов. Теперь уже из шестого гвардейского танкового корпуса.
   Так началось преодоление Днепра.
   А немецких солдат, кроме жиденького боевого охранения, здесь и не могло быть - хотя в эти дни и ночи вокруг Днепра двигались огромные массы войск. Наперегонки спешили к реке войска Воронежского фронта и соединения немецкой 4-й танковой и 8-й армий. Немецкая четвёртая танковая повёртывала к северу, к киевским мостам, восьмая на юг - к мостам у Канева и Черкасс. Часть дивизий прикрывала киевские мосты, часть - пространство между Черкассами и Каневым.
   А уже в семи километрах вверх по течению от Канева не было никаких прикрытий. Их не было и выше вдоль подковы излучины - не было у Коврай-Безбородкова и Ашановки, не было у Циблей и Переяслава-Хмельницкого, где первыми появились танкисты, и ещё дальше на северо-запад, у Стовпяг и перед Трактомировым, их не было тоже.
   И на противоположном берегу к 22-му сентября от Ржищева до Канева - ни немецких войск, ни построенной прочной обороны. Инженерные работы только начинались. Рыть окопы заставляли местных жителей и пленных.
   И именно сюда в эти дни наступали фланговые корпуса 40-й и 47-й советских армий и практически вся 3-я танковая. Но, как бывает в глубоком наступлении, движению их мешали растянутость тылов, трудность снабжения, почти пустые баки машин и танков и скромные по скорости маршевые возможности пехоты.
   Армейские базы к 22 сентября остались в 300 километрах за спиной войск. Транспорт работал на пределе усилий - и тоже почти без горючего. Авиация совершала полёты на пределе своей дальности действия.
   Суток-двух не хватало вермахту, чтобы распределить вдоль "Восточного вала" свои переправленные на правый берег соединения и встретить возможные удары. И примерно столько же времени, может, чуть больше, не хватало Красной Армии, чтобы дотянуться до реки основными силами и эти удары нанести.
  
  
   22-го сентября в приказах Ватутина и командармов намечены были первые рубежи за Днепром. Фронт и армии требовали скорее выходить к реке, форсировать и стремительно расширять захваченные пятачки земли. От командиров и войск требовали смелости, инициативы.
   К вечеру 22 сентября передовые отряды 40-й армии Москаленко подошли к излучине с севера. Части 3-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта Рыбалко собирались рядом, в Переяславе-Хмельницком. Восточнее 47-я армия генерала Жмаченко догоняла противника перед каневской переправой: 30-я и 206-я дивизия теснили слабые заслоны, прикрывавшие мост; до реки ещё было не близко. 23-я дивизия вела большой бой с немецкой пехотой в двух десятках километров от берега у посёлка Глемязово.
   А уже первый немецкий мотопехотный полк из тех, что переправились у Канева, подоспел к Зарубенцам и вступил в бой с обоими разведбатами Третьей гвардейской танковой.
   С севера, от мостов Киева, двигалась, приближаясь к центру подковы, немецкая 19-я танковая дивизия. С юга, не только от Канева, но и от Черкасс, подтягивались три пехотных, моторизованная и танковая дивизии.
   И ещё целый день 23-го сентября было непонятно, куда качнутся весы. Напряжение, казалось, достигло предела. Солдаты были измотаны боями и длинными переходами. В штабах не до конца представляли намерения и силы врага. Немецкая 19-я танковая вместе с первыми пехотными частями выходила к берегу и с ходу, не зная обстановки, начинала бой со стрелками и танкистами из армий Москаленко и Рыбалко. А те отчаянно пытались пробиться от Зарубенец и Григоровки вглубь полуострова к сёлам Великий Букрин и Малый Букрин.
   Немцев выручала авиация. Она бомбила советские войска на обоих берегах и на воде. Советских самолётов в воздухе почти не было. Переправа к Григоровке и к Зарубенцам шла медленно. Понтонные части отстали. Не на чем было переправлять танки.
   Чувствуя, что враг опережает, Ватутин приказал танкистам Рыбалко нанести удар вдоль восточного берега - на юг, к Каневу, к основанию излучины, чтобы отбросить не успевших перейти реку немцев и захватить мост.
   Командующий 3-й танковой поручил это своему Шестому танковому корпусу. Две танковые бригады, посадив на броню мотострелков, должны были совершить тридцатикилометровый бросок, сметая на пути отступавшего противника.
   А чтобы помочь наступавшим на плацдармах, командующий Воронежским фронтом приказал высадить в районе Зарубенцев в тыл немцам воздушный десант.
   Выброску двух неполных воздушно-десантных бригад 24 сентября провели плохо. Подвели лётчики, широко рассыпав парашютистов: кого в реку, кого в наши окопы, кого даже на левый берег. Подвела спешка и отсутствие разведки: за передовой, на немецкой территории бойцы приземлялись прямо на походные колонны подходивших гитлеровских дивизий.
   В тот день всё изменилось.
   Вермахт закончил каневскую переправу и взорвал мост. Две пехотные немецкие дивизии развернулись на флангах речной дуги, у Ржищева и Канева. Подходили мотопехотная дивизия и танковая дивизия СС "Рейх". 24-25 сентября немцы вырвали у Красной Армии шанс пробить "Восточный вал" сильными ударами с ходу.
   Но и теперь никто не собирался останавливаться и утихать на берегу. Яростная борьба вокруг днепровской скобы-излучины только начиналась.
  
  
  ***
   В написанном после войны историками Генштаба Красной Армии очерке "Наступление 1-го Украинского (Воронежского) фронта на Киевском направлении" о рейде танкистов к Каневу сказано - "задачу не выполнили":
   "Противник, используя слабое давление с фронта 47-й армии, отбил атаки танковых бригад и 24-го сентября закончил отвод частей на правый берег".
   На деле всё было не так, или не совсем так, - и это важно для моего рассказа. Танкисты действовали решительно. И даже слишком.
   Главной головной болью командующего танковым корпусом генерал-майора Зиньковича был, конечно, плацдарм. Немцы беспрерывно атаковали у Григоровки.
   Но, твёрдо собираясь выполнить приказ фронта, он уже днём 22 сентября развернул на юг две свои танковые бригады. Пятьдесят вторая гвардейская была в семи километрах от реки, в двадцати пяти от моста. Чуть дальше от неё двигалась от Пирятина к реке пятьдесят третья гвардейская бригада Героя Советского Союза полковника Архипова. Батальон мотострелков Зинькович приказал посадить на машины и догонять танки.
   Направление - Канев. Связь по радио командир корпуса поддерживал с бригадами постоянно.
   52-я танковая бригада полковника Александра Бородина шла впереди. Двигаясь и ночью, пройдя два десятка километров, в селе Решетки она встретилась лоб в лоб с немецким прикрытием и начала бой. Здесь уже была пойма Днепра со множеством протоков и заболоченных мест - времени на разведку и движение в обход не оставалось.
   "Помоги Александру Сидоровичу", - услыхал, как вспоминал потом, полковник Архипов приказ комкора. Оставив на каневской дороге прикрытие, танки 53-й развернулись под прямым углом на запад и, как потом вспоминал комбриг, "переправивишись через гниловатую речушку Супой", оказались на широком поле перед деревней, там, откуда немцы не ждали атаки.
   "Надо было бить в лоб, атакуя на высоких скоростях", - вспоминал полковник. "Танковые батальоны широким фронтом мощно помчались к селу". Полковник Василий Архипов только накануне прибыл в корпус - и "первый крупный бой, в котором я возглавил бригаду, был выигран без потерь". Приехавший генерал Зинькович наблюдал атаку на село и похвалил по радио: "Красиво. Как на параде".
   Немцам отрезали путь к каневской переправе. Мелкими отрядами они отступали в пойму к реке и переправлялись там вплавь. Добивать их предстояло подходившей сюда пехоте дивизии полковника Королёва.
   Теперь вперёд вырвалась 53-я бригада. Командир корпуса требовал постоянных докладов о продвижении. Шли ночью. Перед рассветом они уже на прямой видимости у моста. Вот он: длинный, поднятый высоко над водой, со стальными арками на бетонных тумбах-опорах, узкая полоса между берегами, темневшая ниже по течению реки. Охрана: два поста, баррикады с песком, пулемёты.
   Ещё недавно, при знакомстве с новым комбригом, генерал Зинькович оценивающе оглядел Звезду Героя на его груди. Они понравились друг другу. Они оба, казалось им, понимали главное: "Мы не танки непосредственной поддержки пехоты. Мы - танковая армия! А это значит: самостоятельность, стремительность, дерзость". Полковник Архипов и после войны вспоминал эти слова комкора как свой собственный девиз.
   "Можно сказать, мост сам плыл к нам в руки. Готовая переправа для всей армии", - писал в своих воспоминаниях он.
   "Никакого наплыва воинских частей", - доложили разведчики. "Минирован? - Вероятней всего, минирован". Но в рассветных сумерках по нему продолжали идти в Канев грузовики и конные обозы.
   "Солнце позолотило купола церквей в Каневе", когда танкисты Архипова начали стремительную атаку. На берегу замельтешили фигурки немецких солдат, кто-то побежал под стальными арками, танки один за другим вползали на мост. "Сначала взбух третий пролёт моста, потом донёсся грохот взрыва. Головной танк лейтенанта Петухова затормозил и удержался над краем пролома. Другие танки начали сдавать задним ходом".
   "В 6.00 24.9", - доложил полковник в корпус, - "головной танк ворвался на мост Канев, но в этот момент противник мост взорвал".
   Немцы взорвали три пролёта моста. Три дымных шлейфа, смешиваясь с туманом, протянулись над водой. Танки встали на прибрежном песке.
   "Об этой неудаче я часто думаю и сейчас, много лет спустя", - признавался командир бригады. - "Мы потеряли единственную готовую переправу для танков 3-й гвардейской армии". Но это чувство вины не помешало ему в мемуарах весьма неточно и заметно красивее, чем было зафиксировано документами, рассказать о неудачной операции. Не было в тот день ни переправы на лодках, ни ворвавшихся в город отрядов мотострелков, ни пикирующих на "каждую лодку и плотик" юнкерсов, - всего того, чему может поразиться неискушенный читатель на соответствующих страницах его книги "Время танковых атак".
   Было лишь вот что:
   "К 6.00 24.9 бригада в составе мотострелкового батальона и 12 танков занимает район юго-западней Красный Кут (это прямо на левом берегу на виду у города) с задачей переправиться на правый берег и захватить Ситники и Канев. Остальные танки в районе Комаровка".
   Никто не знает, что услыхал комбриг в ответ на этот доклад от своего, как отмечал сам, бывавшего вспыльчивым и резким, начальника.
   Никто, - потому что спустя полтора часа в корпусе случилось непредвиденное: на переправе к Григоровке осколком бомбы был тяжело ранен его командир. Сорокатрёхлетний гвардии генерал-майор танковых войск Митрофан Иванович Зинькович умер прямо на руках санитаров по пути в медсанвзвод.
   Весь этот день не затихал бой на захваченном клочке берега в днепровской подкове. Весь день войска корпуса находились там "под сильным воздействием авиации противника". Видимо, со взрывом моста и с гибелью командира корпуса присутствие танкистов у Канева стало терять то безусловное значение, которое придавал ему погибший генерал-майор. Не до каневских проблем было новому комкору. Бои шли за высоты под Григоровкой. Их поочередно отбивали друг у друга.
   Туда по-прежнему переправляли только пехоту и лёгкую артиллерию. Танки и там стояли на песке без пользы: понтонные батальоны с машинами без горючего безнадёжно застряли на пути к реке.
   Вскоре, не получив приказов, встала неподвижно 52-я танковая бригада полковника Бородина - он доложил, что "во втором эшелоне занимает оборону на южной окраине Решеток". В 53-й бригаде Архипова один танковый батальон с мотострелками занял оборону по берегу...
   И в тот же день справа и слева от танкистов и прямо на них вышла к Днепру пехота Сорок седьмой армии.
   Севернее Красного Кута - 23-я стрелковая дивизия. Задержавшись в бою у посёлка Глемязово, её полки отшагали пешком двадцать километров, прежде чем увидели реку. Похоже, ещё вчера они не подозревали, что с севера на юг, поперек их движения, впереди них прошли к реке какие-то механизированные советские части. И лишь удивились тому, как сразу ослабело сопротивление немецкого прикрытия.
   И однако, именно танкисты на берегу Днепра, вставшие от Решеток до Красного Кута, разорвали их локтевое соприкосновение с соседями из 206-й дивизии, поменяв пехоте разграничительные линии. Крайний слева 89-й стрелковый полк, в котором со своей батареей шагал Юрий Бондарев, вышел прямо к танкистам в Решетки. Остальные полки, подходя к реке, сдвигались северней.
   Перед ними за речным рукавом лежал вытянутый в длину поросший соснами Каневский остров, а за ним, за основной водой - правый берег с деревеньками Бобрица, Студенец и Селище.
   Решили, что форсировать реку с острова будет удобнее. К тому же, от Бобрицы до Григоровки - всего километров двенадцать. И значит, отсюда можно будет пробиться к войскам Рыбалко на их плацдарме.
   Ну а чуть южнее взорванного моста, огибая Красный Кут с другой стороны, один за другим выходили к воде 722-й, 737-й, 748-й полки из 206-й. Справа был Канев, нешироко, несколькими улицами подходивший к реке и вытянувшийся в глубину побережья. Слева, километрах в пяти, прятались в зелени крыши села Пекари. На советском берегу прямо напротив него - две большие деревни Калиберда и Прохоровка.
   Расположились в Калиберде, дожидаясь ночи.
  
  
   Ширина Днепра, обильно разрезанного островами и отмелями, и здесь, и у Бобрицы была около полукилометра. Узкая полоса песка на правом берегу у воды, крутой обрыв, много оврагов и холмов.
   Бобрица, Селище, Дача Тальберга - хуторок в несколько домишек, чье-то бывшее имение в незапамятные времена... Ещё севернее - деревня Бучак. Командиры полков 23-й дивизии полковник Бастеев, майор Шиянов вглядывались в карты, рассматривали берег в бинокли. Никто ещё не знал, что с этими названиями, с этими отметками на картах их ближайшая жизнь свяжется в тугой узел. Точно так же вглядывались в этот день в свою незнаемую судьбу полковые командиры 206-й дивизии - Меренков, Дудка, Носаль.
   Их собственная судьба называлась Дачей Балашевского, хутором Бессараба, несколькими постройками с ласковым названием Монастырёк, прилепившимися к холму, обозначенному на картах как "Могила Шевченко".
   Могила - Шевченко? Да, действительно! Именно тут, на берегу Днепра у города Канева, перенесённые некогда со Смоленского кладбища Санкт-Петербурга, были похоронены останки Тараса Григорьевича Шевченко. Долгое время на могиле стоял крест. А в 1939-м, к 125-летию поэта, на высокое основание поставили отлитую из металла фигуру, сделанную московским скульптором Матвеем Манизером. Неподалёку был домик музея.
   Немцы не тронули памятника. Осколки снарядов и мин (следы боёв 1941 года) побили лишь каменную облицовку основания, и потемневший бронзовый Шевченко и теперь, осенью сорок третьего, глядел, хмурясь, со своего пьедестала на реку. На песчаные острова-отмели, на лес за Днепром, откуда в свою очередь смотрели на него, дивясь, солдаты Воронежского фронта.
   А за спиной Шевченко, левей, в глубине побережья, тёмной массой вырисовывалась гора, приковывавшая взгляды командиров особенно. 225.0 была её отметка на карте. Эта высота, если б захватить её, стала бы ключом ко всей обороне берега от Канева до деревни Пекари.
   Командир 206-й стрелковой дивизии полковник Ивановский продиктовал оперативное донесение в корпус:
   "Решил. До наступления темноты произвести разведку западного берега р. Днепр.
   С наступлением темноты использовать местные средства, форсировать Днепр на участке Красный Кут, Калиберда.
   И овладеть - г. Канев".
   И танкисты в Красном Куте смотрели на свои карты, готовясь к ночи. Распоряжений из танкового корпуса в тот день не поступало. Приказ захватить мост, пусть даже взорванный, оставался в силе, а утренняя неудача подстёгивала их.
   Никто и здесь не расслаблялся у реки.
   Разведчики - и пехотные, и танковые, - обшаривали берег в поисках любых плавательных средств.
   В 722-м полку вместе "со своим малочисленным составом сапёрно-инженерной службы", строил плоты капитан Владимир Иванович Лобарев.
   Он разыскал в Калиберде семнадцать стариков и мальчишек из местной рыбацкой артели. Отступая, немцы заставили жителей уничтожить все лодки, но немало рыбаков просто попрятали их, притопив в протоках в траве. Их поднимали, чинили, сбивали парами под плоты-паромы. И в Калиберде, и в Красном Куте, и в Решётках ходили по дворам офицеры с красноармейцами, выискивая у сельчан всё, что могло бы плыть.
  
  
   ***
   В ту ночь огненная свистопляска пулемётно-миномётной стрельбы разорвала темноту по всей длине восточной части излучины. Стреляли возле опор моста у Канева, стреляли левее, у его крайних пригородов, и дальше у дачи Балашевского, и у села Пекари в пяти километрах к югу. И севернее, выше по течению, напротив Каневского острова, на кромке берега у деревни Селище шёл яростный бой. И ещё дальше к югу от Пекарей, в широко расслоенной водой пойме реки тоже началась война - там переправлялась другая дивизия 21-го корпуса, 218-я.
   Сохранился живой документ той ночи - написанное от руки командиром 21-го стрелкового корпуса генерал-майором Абрамовым боевое донесение с неоторванным корешком расписки: "Получено 11.00 25.9". Он писал карандашом на бланках боевых записок - впечатление такое, что делал это в спешке, на коленях, на положенном на них планшете.
   "Командарму-47. Откуда: Калиберда. 8.00 25.9.
   Боевое донесение Љ 40.
   1. Противник на западном берегу р. Днепр устроил прочную оборону. Ведёт сильный пулемётный-автоматный-миномётный огонь и методический артогонь.
   Местные жители показывают, что противник устраивал оборону на правом берегу Днепра в течение трёх недель.
   2. В течение ночи с 24 на 25 сентября корпус форсировал р. Днепр и к утру 25.9.43 частью сил вышел на западный берег р. Днепр.
   206 сд в течение ночи форсировала р. Днепр и к 7.00 частью сил вышла на зап. берег р. Днепр.
   737 сп - форсировал реку разведвзводом, ротой автоматчиков и частью сил пехоты с миномётами и закрепился на западном берегу между Канев, Бессараба.
   Полковая и батальонная артиллерия в готовности переправляться на зап. берег р. Днепр.
   Противник в 2.00 из района Канев пехотой при поддержке 2-3 танков контратаковал, атака была отбита пул огнём и гранатами.
   748 сп - начал переправу с 20.00 [- 24 сентября, накануне -]. Переправилось 7 лодок, 6-7 человек в каждой. Противник ведёт сильный пулемётный огонь. Связи с высадившейся группой на зап. берегу реки до сих пор нет.
   На место переправы выехал командир дивизии.
   722 сп - К 5.00 пехота полностью форсировала р. Днепр и в районе Могила Шевченко, зацепилась за зап. берег.
   Полковая и батальонная артиллерия в готовности переправиться на зап. берег р. Днепр.
   Дивизионная артиллерия на ОП восточном берегу в готовности открыть огонь".
   Перед островком, раздвоившим реку прямо напротив Тарасовой горы, ждал в эту ночь приказа о переправе лейтенант Григорий Миськов со своими пушками...
   И дальше в донесении:
   "218 сд - к 5.00 25.9 667 сп форсировал пехотой с миномётами и закрепился на зап. берегу р. Днепр в районе 4 км юго-зап. Сушки".
   "Р. Днепр, р. Днепр". Только вслушаться, как торжественно-чётко повторял это слово комкор! Ну конечно, ему не хотелось оставить в своём докладе ни капли двусмысленности - в том, какую именно реку преодолели сегодня обе его дивизии!
   "Решил: продолжать в течение дня переправу".
   Ох, как жалел, надо думать, генерал-майор Василий Леонтьевич Абрамов, что только один полк 218-й стрелковой дивизии он мог сейчас бросить через Днепр!
   Но два других полка вместе с 3-м гвардейским Сталинградским механизированным корпусом, следуя фронтовому замыслу и армейскому приказу, двигались по восточному берегу вниз по течению реки, к немецким переправам возле Черкасс, пытаясь захватить их так же, как это хотели сделать у Канева танкисты Рыбалко.
   Абрамов попросил разрешить ему снять и подтянуть сюда, на начавшуюся переправу, свои стрелковые полки - в конце концов, они действовали в полосе соседней армии, 52-й! Но ему решительно ответили: нет. Левый фланг Сорок седьмой армии стремительно оголялся. Полкам приказали заняли оборону напротив Черкасс у старого уездного городка Золотоноши.
   А ещё комкор доложил, что вся корпусная артиллерия, гаубичный артполк и дивизион артиллерийской бригады, встала намертво в Коврай-Леваде, в тридцати пяти километрах от реки - без капли горючего в баках машин и тягачей.
  
  
   Сухая ясная погода стояла в те сентябрьские дни на Днепре. Днём солнце грело по-летнему, ночью воздух остывал до 6 - 8 градусов, и тогда сильно чувствовалась осень. Контраст температур рождал над водой плотные утренние туманы, ухудшавшие видимость. Утром, в тумане, немцам оставалось лишь вслепую кидать редкие мины в воду. Это было спасением для переправ и для раненых. Раненых вывозили на левый берег. Навстречу на рыбацких лодках, на плотах переправлялась пехота.
   Но солнце, пригревая, быстро разносило дымку - и над рекой всё становилось видно далеко и отчётливо.
   Точно так же отчётливо увиделось днём в штабах, что удалось и не удалось сделать ночью.
   Штаб 47-й армии не погрешил против правды, доложив фронту, что "форсирование реки Днепр нашими разведгруппами и передовыми отрядами было внезапным и неожиданным для противника". Но правдой было и то, что наступавшие встретились с плотной, неожиданно сильной обороной. Всё, бывшее этой ночью, стало для обеих сторон яростным столкновением неожиданностей.
   Передовой отряд полка майора Меренкова, высадившийся у Бессарабы с задачей ворваться на ближние улицы Канева, прижали к земле миномёты и пулемёты немцев. Стреляли наперекрёст с окраин города, от железной дороги, с ближайших высот. И сразу же группа - разведчики, рота автоматчиков, стрелковый взвод, всего 60 бойцов, - была атакована пехотой с бронетранспортёрами на берегу безымянного озерца. Отстреливаясь, отбиваясь гранатами, они отступили к воде.
   Обратно переплыли реку 12 человек.
   "В Каневе - сильный опорный пункт обороны". Справа от них, стремясь тоже пробиться в пригороды, пытался преодолеть реку на четырёх рыбачьих лодках батальон мотострелков 53-й танковой бригады. "Встретив сильное огневое сопротивление, батальон не смог закрепиться на западном берегу". Он ещё дважды повторил попытку, - и, отступив окончательно, вместе с танками "занял оборону по восточному берегу".
   Удивительно, но ни у танкистов, ни у пехоты 47-й армии в документах нет ни слова не только о взаимодействии - даже о соседстве...
   Конечно, немцы ожидали десанта в сторону города и к железной дороге. Но русские пытались форсировать реку в новых и новых местах. Комполка Дудка высадил 48 человек в пяти километрах южнее, на окраине Пекарей. Им там тоже не давали поднять головы пулемёты, но сбросить их в воду, "отправить обратно", немцам не удалось.
   А в центре боя, у хутора Балашевского, высаживался 722-й полк. Первыми на лодках шли роты капитана Мурзы. С ближайших холмов резали темноту крупнокалиберные пулемётные трассы, стреляли две пушки. Две немецкие миномётные батареи вели огонь с закрытых позиций. От Тарасовой горы красноармейцев отбросили, зато те захватили первую линию окопов у реки. Перед ними была пологая, с вытянутой в глубину побережья вершиной-плато, высота 225.0.
   Сюда, к едва-едва наметившемуся успеху, на поддержку 722-го, комдив Ивановский приказал перебросить ждавшие переправы к Пекарям основные силы полка Дудки.
   Но рассвело, а пространство от острова до Дачи Балашевского тоже простреливалось насквозь. При свете дня, на глазах у всех, тонули люди, беприпасы, снаряжение, - "под сильным ружейно-пулемётным, артиллерийским и миномётным огнём". Утром в Калиберду привезли 8 надувных десантных лодок, это при полном цейтноте с бензином, транспортом и быстрым снабжением! На них срочно ставили, сколачивая из досок, щиты и каркасы для перевозки оружия и нетяжёлой техники. У лодок не было моторов. Комкор Абрамов сам просил армию:
   "Срочно прислать моторы для лодок или моторные лодки. Имеющиеся переправочные вёсельные средства надолго затянут форсирование реки".
   Но дело было не в том, что "надолго": за день пять из восьми этих больших медлительных лодок были разбиты минометным и артиллерийским огнём на воде. И сразу изменился тон донесений об артиллерии полков.
   Если в восемь утра комкор доложил, что "полковая и батальонная артиллерия в готовности переправиться на западный берег", то уже в 14.00 это звучало по-другому:
   "Артиллерия сосредоточена на восточном берегу и готова поддержать огнём пехоту". Спускать днём пушки на воду - значило их топить. Да, по сути, и некуда было пока переправлять, - отвоевали лишь крохотные пятачки земли.
   "Прошу! Дать два дивизиона РС", - запрашивал армию генерал Абрамов. Реактивные установки могли бы ударами по площадям накрыть огневые точки немцев за холмами и на высотах. Обычная артиллерия, без наблюдателей на западном берегу, без хорошей разведки, оставалась слепой. Когда-то зимой несколько залпов "катюш" спасли отчаянную атаку 206-й дивизии под Сумами. Но сейчас их здесь не было.
   И всё-таки удача не оставляла храбрых. Так или иначе, но из-за дневных потерь на воде переход 748-го полка к новой переправе был отложен до сумерек. За это время подполковник Дудка сумел провести решающую атаку у Пекарей. Его новый командир третьего батальона, 24-летний капитан Павел Козырев со своими автоматчиками отбросил немцев и уничтожил пулемёты, крывшие огнём с окраин деревни лодки и плоты на реке. Не теряя времени, пользуясь ранней темнотой, - портилась погода, над рекой нависли дождевые облака, - стали на старом месте, перед Пекарями, сажать в лодки остальную пехоту.
   В этот час сюда, на переправу, приехал начальник политотдела армии полковник Калашник, после войны вспомнивший об этом:
   "- Подполковник Дудка! Это не тот ли, что, если не ошибаюсь, первый в нашей армии награждён орденом Суворова? - спросил я, припоминая, где и когда слышал эту фамилию.
   - Тот самый. Отчаянный мужик, прекрасный командир".
   А ещё это были его солдаты и офицеры. "748-й полк при форсировании Днепра показал исключительную организованность", - написал потом начальник политотдела.
   В полночь новой быстрой атакой все три переправленных батальона полка пробились к южному склону высоты 225.
   А следом на северо-восточный склон, скоординировав атаку с соседями, вышел 722-й полк. И больше того, сумел в темноте "переправить свои противотанковые средства"!
   Полку майора Меренкова приказано было от злополучной Бессарабы перейти к острову и переправиться здесь следом.
   "Решил", - доложил 26-го сентября комдив Ивановский, - "737 сп перевести на переправу 722 сп. В дальнейшем, расширяя плацдарм, наступать на западную окраину г. Канев, седлая шоссейную дорогу Канев - Степанцы".
   Он ещё не оставил мысли ворваться в город.
  
  
  _____________________
  О СУДЬБЕ
  
   "Артиллерийский огонь в сентябре был организован плохо", - писали историки Генштаба в 1945 году в своём очерке о битве за Днепр. - "Часть дивизионной и вся армейская артиллерия, ожидавшая очереди у переправ, огонь не вела.
   Наблюдательных пунктов на плацдармах артиллерийские начальники имели мало. 28 сентября командующий фронтом был вынужден лично вмешаться в это дело.
   Он потребовал, чтобы вся артиллерия, сосредоточенная у переправ, была расположена на огневых позициях для ведения огня на левом берегу, выбросив наблюдательные пункты на плацдармы в боевые порядки переправившихся войск".
   Пришёл черёд вслед за пехотой, миномётчиками, расчётами сорокапяток, сапёрами, связистами отчаянно рисковать и гибнуть взводам управления артиллерийских батарей - всем, чьи пушки стреляли на Днепре по немцам...
   Об этом немало писал Григорий Бакланов, прошедший войну в артиллерии. Есть в какой-то из его книг примечательный образ солдата - радовавшегося, что попал после госпиталя не в противотанковые части "прощай, Родина", а в гаубичную батарею артиллерийского полка РГК, подальше от передовой, от опасностей, от смерти, и убитого в первый же день на голой высотке в окопе у телефона.
   А Юрия Васильевича Бондарева не оставляло одно воспоминание войны - стреляющий в него в упор танк.
   Кто читал его "Батальоны", вспомнят, наверное, эхо этого случая ("...танк прорвался к траншеям. Башня, как голова, повернулась, хищно выискивая. Ствол орудия, кругло выделяясь дульным тормозом, низко навис и замер..."). Кто видел "Освобождение" - помнят сцену в фильме, рассказывавшем как раз о Днепре.
   Но ярко и подробно такой эпизод вошёл в его прозу позднее, в 1995 году.
   "...На Каневском плацдарме, на правом берегу Днепра им нужно было узнать, откуда бьют танки прямой наводкой по острову, где скапливались пехота и артиллерия для переправы.
   В день переправы на рассвете он с одним разведчиком добрался до окраины Канева. Из придорожного кювета, засыпанного листвой, увидели они три немецких танка, маневрирующих на высоте у берега. Перед немцами, за отвесным обрывом к Днепру открывалась в предутреннем тумане вся переправа - и танки расстреливали её с высоты.
   Днепр был усеян обломками понтонов, лодок, точками голов плывущих солдат. Наша артиллерия вела огонь с левого берега по окраине Канева, но танки меняли позицию, после каждого выстрела передвигались то вперёд, то назад, и наши снаряды били так неприцельно, что на крайнем танке у открытого люка сидел совсем юный немец в чёрной куртке, без шлема и, оглядывая в бинокль Днепр, передавал по рации команды.
   Он был хорошо виден, этот бесстрашный немецкий мальчик, враг, убивающий тех, кто был "своими", русскими, объединёнными в солдатское "наши", и в этом у Александра даже на секунду не возникло сомнения...
   Дождавшись приближающегося из-за Днепра свиста снаряда, в тот миг, когда грохнул разрыв, он выпустил очередь по танкисту - и тут понял, что промахнулся.
   Мальчишка вскочил, крикнул что-то в открытый люк, повернулся перекорёженным страхом и удивлением лицом. А в это время башня с орудием начала сдвигаться, раздутая круглая ноздря надульного тормоза, словно принюхиваясь, качнулась в воздухе, и Александр успел выпустить вторую очередь в юного танкиста, успел увидеть, как он скатился с брони в траву. Успел увидеть и то, как вылетела вспышка из танкового орудия.
   И оглушенный буревым свистом, почти задушенный вонью раскалённого железа, металлической гари, толового яда, со звоном в голове не мог понять, убило ли его..."
   И с тем же ужасом, с изумлением, как и немец, он увидел, как "...танковый снаряд зарывается, впивается в землю противоположного ската кювета.
   Александр упал лицом в ржавые листья, инстинктивно прикрыл руками затылок, зная, что это спасти не могло.
   Сердце ударяло в землю, как колокол, оглушая. "Вот он, конец. Так я погиб на Днепре, в кювете, возле города Канева".
   Он ждал последней обрывающей жизнь секунды. Разрыва не последовало. Справа ревели моторы танков. Из-за Днепра била артиллерия. Снаряд неподвижно торчал в скате кювета, серебрясь на солнце боком, своими стальными поясками - красивое металлическое веретено, заряженное смертью, уродством, мгновенной или мучительной смертью..."
   Уже не так давно, в 2006-м, в разговоре с одним журналистом Бондарев вспомнил об этом снова. Рассказал коротко:
   "Выжил на войне чудом. Однажды снаряд прямо-таки ввинтился в бруствер прямо передо мной, но почему-то не разорвался.
   В голове промелькнуло: "Господи, спаси и сохрани!" И уцелел".
   ...Очевидно, это произошло не где-нибудь, а именно на Днепре: слишком часто, настойчиво Бондарев обставлял своё воспоминание-ужас днепровскими реальностями. На Днепре была у него такая переправа. И был плацдарм, только было это не под Григоровкой и не у Калиберды.
   Те самые танкисты 53-й бригады, своим вмешательством в события у Канева разрезавшие локтевое движение двух стрелковых дивизий к реке, оказались днепровской судьбой сержанта-артиллериста Бондарева.
   И его судьба выстроилась, случайность за случайностью, совсем иначе, чем у майора Меренкова, у капитана Козырева, у лейтенантов Миськова и Григорьева, пойдя по другим дорогам - Каневский остров, село Студенец, безымянные холмы вокруг.
   А если б не танкисты? Не было бы холостого немецкого выстрела в упор. И тогда - у других украинских хуторков, другие высоты, другие снаряды. И, по цепочке последовательностей, могло не быть тяжелого ранения под Житомиром и всего, что произошло с ним дальше. Может, не было бы жизни.
   "Вообще-то, говорить долго о войне я не могу. Тяжко", - сказал журналисту Бондарев тогда, в 2006-м.
   "А жив кто-нибудь из ваших фронтовых друзей?"
   "Нет. Последний умер не так давно".
   Вот только подумать, как это бывает...
  
  
  ***
   Две атаки из Калиберды. Два десанта севернее, к предместьям города. Бой южней Пекарей на островах среди проток. Но не только там ночью на 25-е взорвалась тишина в восточной части излучины. Из-под сосен Каневской отмели на песок, а потом длинными тенями лодок по воде - пошла к правому берегу, к деревне Селище, группа разведчиков 23-й стрелковой дивизии 23-го стрелкового корпуса 47-й армии.
   Но и немцы на том берегу не сложив руки, ждали своего счастья. Целая пехотная дивизия (57-я) вкапывалась в землю возле Студенца, Селища, Бучака, готовясь прикрыть фланг своим двум танковым, моторизованной и двум пехотным, сдерживавшим севернее войска Рыбалко и Москаленко.
   И сюда же подходил подвижный резерв, немецкая 3-я танковая дивизия.
   Накануне здесь переплыл реку немецкий заслон, прижатый танкистами двух бригад, а потом и пехотой дивизии у Решёток к реке - те, кто не успели проскочить к мосту. Весь день 24-го била немецкая артиллерия, прикрывая их переправу.
   "Противник вёл сильный артогонь. Производит окопные работы"...
   Ночную разведку встретил шквал пулемётных очередей. С Каневского острова следили за вспышками и наносили будущие цели на карты, но данных разведки и наблюдений не хватало. Утром опять посылали туда, в туман, - группу за группой.
   Двери были заперты и ключ спрятан.
   Но - "Днепр не преграда, а мост к победе! Смелее преследуйте врага, вгрызайтесть в правый берег Днепра, не давайте врагу закрепиться!" - зачитывали в ротах и батареях обращение Военного Совета армии. Подстёгивал гремевший теперь не только на севере, но и на юге, за Каневым, бой. Строили плоты, собирали лодки. Пехоту, найдя броды через узкую Старицу, протоку Днепра, незаметно переводили на остров. Выкатывали пушки на огневые позиции. Часть - на прямую наводку.
   Начали в 10 ночи. Непогода и низкие облака над рекой оказались редкой удачей. Одинокие немецкие ракеты под ними не давали яркого света.
   Два отряда - по сотне человек, по усиленному батальону из 89-го и 225-го полков на плотах и лодках ушли в темноту. С ними были оба командира полка, Бастеев и Шиянов.
   "Они растворились, будто их не было. Как мы ни вслушивались, не могли уловить ни малейшего плеска", - вспоминал потом начальник штаба дивизии полковник Андрющенко, командовавший переправой. Но с первым перестуком пулемётов и хлопками гранат взвились в небо серии, "люстры", снопы немецких ракет,- они увидели и плоты, и лодки, и попадания в них. Наверное, под низким потолком дождевых туч свет ракет создавал какой-то призрачно-сценический, нереальный, мрачно-театральный эффект...
   И только теперь ударила наша артиллерия.
   "Стало светло, как днём". Десять артиллерийских дивизионов 23-го корпуса вели огонь залпами с острова и с восточного берега. Неприцельная, с невеликой поражающей силой, эта мощная стрельба всё-таки помогала создать ощущение ада - и ад предназначался немцам.
   По всей реке немецкие мины взметали столбы воды. Немцы обстреливали и Каневский. На другой стороне Днепра шёл сильный ружейно-автоматный бой.
   В вакханалии вспышек полковник Андрющенко разглядел жёлтую и зелёную ракеты, сигнал Бастеева. Это значило, что батальоны пробились к самому высокому месту у берега - холму с отметкой 175.9.
   И тогда стали сажать в лодки второй эшелон атакующих.
   ...Если мы что-то зримо и представляем себе о форсировании Днепра той осенью - этим в первую очередь мы обязаны живому, почти акварельному, письму повестей Юрия Бондарева, дважды отраженному потом в кинофильмах.
   А он в жизни видел одну такую переправу - вот эту, чреватой дождём хмурой ночью 26-го сентября у деревни Селище, в восьми километрах северней Канева...
  
  
   Ещё 25 сентября генералу Москаленко удалось перетащить на западный берег, внутрь речной подковы, целиком новую дивизию. Вместе с десятком одному богу известно как переправленных танков дивизия отбила у немцев село Великий Букрин. Получивший название "Букринский плацдарм", отвоеванный участок, 12 километров по фронту и 6 в глубину, вместе с плацдармом у Григоровки становился возможным трамплином для удара к Киеву с юга.
   Три пяди земли ниже по течению Днепра в яростных боях двух ночей выгрызли в "Восточном валу" 218-я, 206-я, 23-я, а на следующий день и 30-я, стрелковые дивизии 47-й армии. И здесь могли возникнуть перспективы прорыва.
   28 сентября Ватутин поставил задачу войскам 40-й, 47-й, 3-й гвардейской танковой и новой вводимой в бой 27-й, армий - перемолоть как можно больше войск противника, расширить плацдармы и подготовить условия для наступления.
   Немецкое командование отвечало активно. Оно продолжало строить непробиваемую плотную оборону от Букрина до Канева.
   Уничтожая, изматывая переправившихся, устроив им здесь позиционную бойню по подобию Вердена, зеркально перевёрнутый Курск, надломивший их самих недавно в июле, - и в то же время наращивая свои силы, немцы собирались в итоге сбросить русских обратно в Днепр...
  
  
  _____________________
  ДНЕПРОВСКИЙ ВЕРДЕН. СЕНТЯБРЬ
  
   Будто другая Украина оказалась перед ними! Как непохожа была эта земля на раскинутое широко и ровно, как стол, освобождённое левобережье. Поднятая над водой, всхолмлённая так, словно её измяли руки неведомых великанов. Ощетиненная отовсюду пулемётами в ячейках и дотах, перерытая вдоль и поперёк окопами и ходами сообщений, враждебная.
   Всё это им надо было отбирать у врага силой. А они лежали в первой линии немецких траншей на склонах высоты 225 и в наспех вырытых окопах на окраине Пекарей, - секущие пулемётные трассы останавливал атаки, мины и разрывы бризантных снарядов выбивали в залёгших стрелковых цепях людей. Немецкие "учителя" жестоко и буднично показывали им урок обороны пехотных подразделений во взаимодействии со всеми средствами огневой поддержки.
   "Противник ведёт артминомётный огонь с высот 245.1, 194.4, 217.2, западная окраина Канева. Левее ж-д моста миномётная батарея 81 мм, два крупнокалиберных пулемёта. Отдельные домики, что юго-западнее Канева - одна минбатарея 81 мм, три станковых пулемёта, три ручных пулемёта. Высота 161.1 - 4 пулемётных точки. Могила Шевченко - минбатарея 81 мм. В районе Могилы Шевченко до шести огневых точек", - докладывал полковник Ивановский. Стало понятно: решительной атакой с ходу город не освободить.
   "Войска армии задачу не выполнили. Предпринятое наступление успеха не имело ввиду сильного огневого сопротивления и непрерывных контратак противника". - сообщал Воронежскому фронту штаб 47-й армии.
   Донесения 206-й дивизии не столь категоричны. В те дни, 27-го, 28-го, их тон стал странно уклончив: "дивизия продолжает выполнять задачу". Дивизия "продолжает наступление в общем направлении" - и в то же время отбивает атаку за атакой немцев.
   К полудню 27-го саперный батальон оборудовал переправу. Её обстреливают. Полк Меренкова в районе Дачи Балашевского переправлен через реку, но лишь "частично". Противотанковые пушки: где они, на каком берегу? - сведений нет. Все события, судя по докладам, будто замедлили свой бег.
   Подбили немецкую самоходку. Это сделал капитан Козырев огнём противотанковых ружей своего батальона.
   "При дымовой завесе танк противник вывез. Огнём артиллерии разбит НП пр-ка на высоте 225.2. Через несколько минут до трёх взводов пехоты контратаковали 748 сп, до двух взводов - 737 сп, до трёх взводов - 722 сп. Атаки производились неодновременно. Атаки отбиты с большими для противника потерями. Из района Пекари противник подбросил до роты мотопехоты".
   В тот день на плацдарме были ранены 69 человек. Убиты - 17. Это средние потери первых дней, не считая переправы. В сутки - по батальону тогдашней численности...
   В центре боевого построения, перед вершиной высоты 225, полк подполковника Дудки. Всё главное сейчас происходит там. Ради этого главного, судя по всему, лукавит и медлит в своих донесениях командир дивизии.
   Но всё, что мог сделать Дудка - сменить фронтальные атаки на гибкую тактику, подсказанную самим врагом. Не терять людей перед немецкой проволокой под минами и шрапнелью, - пробиваться небольшими отрядами вдоль ходов сообщений, связывавших линии немецких траншей. По этим ходам, тоже малыми группами, контратаковали навстречу немцы; значит, надо было сближаться, бить их гранатами, выстрелами в упор, штыками. И на их плечах, уничтожая пулемётчиков, не давая немцам использовать свои миномёты, вгрызаться вглубь обороны вдоль склонов, чтобы охватить, а потом взять этот чёртов холм...
   И это им удалось!
   28 сентября утром, отбив очередную атаку, 748-й полк "сломив сильно укреплённый рубеж противника, южнее высоты 225.0 ворвался в траншеи противника и ведёт упорный бой... 722 и 737 сп на подходе к 748 сп. Потери противника: уничтожено 25 солдат и офицеров".
   Это уже вторая линия немецких окопов. До гребня холма - ещё двести метров. В тот день на левом берегу появились хотя бы какие-то средства поддержки пехоты: четыре "сорокапятки", три полковые пушки, семь миномётов.
  
  
   На пятый день на пятачке над Днепром борьба стала ещё ожесточённей: "В 4.30 из района Пекарей противник контратаковал левый фланг дивизии последовательными атаками с предварительной артподготовкой..."
   Отбиты три атаки. В полдень - новые удары под скаты высоты, с попыткой отсечь наши полки один от другого. Атака "...силой до 150 человек. Атака рассчитана на психическое воздействие. Немцы, несмотря на сильный огонь артиллерии и большие потери, идут во весь рост..." Трудно поверить, что немцы настолько теряли самообладание, чтобы подставлять пехоту "во весь рост" под русские пулемёты. Немецкие атаки обычно шли перекатами, когда одна часть пехотинцев прикрывала огнём продвигавшихся перебежками вперёд "камрадов", потом они в свою очередь перебегали вперёд под прикрытием тех, кто продвинулся и залёг. Скорей, необычно широкий фронт этой атаки удивил наших командиров.
   И, тем не менее, одна атака, вторая, третья!
   По сводке армии в тот день:
   "Противник закрепился на господствующих высотах и в населённых пунктах, прилегающих непосредственно к западному берегу р. Днепр. Усилив огневую мощь, в течение 28-29.9 неоднократными контратаками пехоты при поддержке танков из направления Могила Шевченко, высота 225.0, пытался сбить наши части на восточный берег..."
   "Части дивизии на прежнем рубеже, отбивая контратаки пр-ка, готовились к выполнению задачи, поставленной штабом корпуса". - Тон сообщений гвардии полковника Ивановского был всё так же уклончив.
   И это лукавство, оказалось, имело свой смысл! Потому что в конце дня, отбив шесть атак, полки атаковали сами, продвинулись вперёд на 800 метров. "Сломили сопротивление противника (как гордо звучали эти слова в донесениях всякий раз, когда атака становилась удачной!) - и овладели высотой".
   Они захватили холм, они пробились в третью линию немецких траншей на обратных скатах! И весь последний день сентября отбивали атаки. Штаб дивизии в дневной сводке отметил - в первый раз - эффективную артиллерийскую стрельбу.
   Цена успеха была велика. 29 сентября убито 34 человека, 64 ранено. Ещё 34 погибли 30 сентября, ранен 61 боец. Самые большие потери - в 748-м стрелковом полку.
   "Части дивизии прочно удерживают рубеж, ведя наблюдение за противником. Готовятся к выполнению задачи, поставленной штакором". Задачи наступать?.. Но чем? Потеря двухсот красноармейцев в двухдневных боях настолько проредила стрелковые цепи, что под вопросом была теперь сама возможность удержать высоту и плацдарм. В трёх полках насчитали чуть больше двух сотен штыков.
   Конечно, это были опытные обстрелянные бойцы, воевавшие ещё с 5 августа, с начала белгородского наступления, а кое-кто и дольше. Один к одному, как говорится, штучной отделки. Тот факт, что приговорённых военным трибуналом дивизии к "ВМН" - высшей мере наказания - в сентябре не было, как не было и "пропавших без вести", массовых исчезновений, свидетельствует об этом. Но как же их, таких, оставалось мало! Осенью 1943 года, в разгар боёв, численность стрелкового батальона в 70-80 человек не удивляла никого. Но теперь комбаты превращались в командиров обескровленных рот, а командиры полков командовали такими символическими батальонами...
   Им оставалось воевать маневром, держаться за этот холм, используя своё единственное преимущество: доставшиеся им окопы. По этим побитым снарядами и минами, но всё ещё добротным немецким траншеям и ходам можно было быстро перебросить стрелков и пулемёты на атакованные участки, просто-напросто оголяя те, где возникало затишье.
   Счёт времени пошёл на часы. Ночью с высоты были слышны моторы грузовиков за передним краем немцев. Ничего хорошего не обещали эти звуки.
  
  
  ***
   И в 23-й стрелковой дивизии её командир полковник Королёв понимал, как он стиснут по флангам на пятачке западного берега. Слева немцы превратили в сильный узел обороны треугольник деревень Селище - Студенец - Бобрица. Батальонам Бастеева не удалось пробиться даже на окраину Селища. Справа не лучше: путь к Григоровке на соединение с соседями закрывали высокие холмы.
   С вершины большой пологой горы 243.2 простреливался весь плацдарм. Но, даже преодолев склоны, выйдя на плато и взяв гору, сразу за ней наступающие споткнулись бы об крепкую оборону на других высотах вокруг села Бучак.
   Скорость! Ценность времени и здесь измерялась не днями - часами. Расшириться хотя бы вперёд, в глубину. И атаковать по флангам, врываться на крайние улицы Селища, подняться вверх по склонам на севере! И перебрасывать через Каневский остров всё имевшееся: пехоту, миномёты, артиллерию - полковую, противотанковую, дивизионную, - артиллерии в дивизии всё же было немало.
   Больше того! Комкор генерал-майор Чуваков приказал второй дивизии своего корпуса, 30-й, переправляться именно здесь, с Каневского острова. Уплотнив боевые порядки, встав справа от Двадцать третьей, Тридцатая дивизия нацеливалась как раз на высоту 243.2.
   "Помните: успех ещё невелик!" - вспоминал потом начальник штаба дивизии слова командира корпуса полковнику Королёву.
   Днём 26-го немцы трижды атаковали полки Бастеева и Шиянова. Бои шли в траншеях на склонах того прибрежного холма 175.9, который штурмовали в ночь переправы. На западных скатах сидели немцы, на восточных наши. Атаки сменялись контратаками. Немцы использовали самоходки. Отбить высоту друг у друга так и не смогли, но немецкий натиск становился сильней. С плацдарма потянулся поток раненых. Убитых хоронили тут же.
   Утром немцы уже бомбили с воздуха переправу. Потом двое суток - "методический артминомётный огонь по боевым порядкам пехоты и району переправ". И одно за другим поступали сообщения наблюдателей с передовой:
   27 сентября - пять автомашин с пехотой пришли в Студенец.
   28-го - два танка и четыре самоходки, десять машин с пехотой у Селища.
   Ближе к вечеру ещё десять танков развернулись в Селище, а потом из Бобрицы снова потянулась моторизованная пехота.
   А своих через реку перевозили ночью. Два парома мостостроительно-понтонного батальона работали на реке. Один вскоре был разбит артиллерией. Десантные лодки тоже несли потери, но успевали по двадцать раз и больше сходить от берега к берегу в темноте. Через протоку на остров соорудили пешеходный 100-метровый мост. По нему шли стрелковые роты. Вспомним Бондарева, чтобы увидеть, как это было:
   "Серии ракет всплывали на правой стороне Днепра. Чёрная вода каскадом загоралась под обрывом дальнего берега. Свет ракет опадал клочьями мёртвого огня, и тогда отчётливо стучали крупнокалиберные пулемёты.
   Трассирующие пули веером летели через всё пространство реки, вонзались в мокрый песок острова, тюкали в сосны, вспыхивая синими огоньками. Срезанные ветки сыпались на головы солдат, на повозки, на котлы кухонь.
   По нескольку раз подряд на той стороне скрипуче играли шестиствольные миномёты. Всё небо расцвечивалось огненными хвостами мин. С тяжёлым звоном, сотрясая землю, рвались они, засыпая мелкие песчаные окопчики.
   Немцы били по всему острову. А остров кишел людьми".
  
  
   28 сентября на оперативную карту 47-й армии синим карандашом нанесли три крупных скобки с ромбами (обозначавшими: "танки") и со стрелками, нацеленными на плацдарм у Каневского острова. Два немецких танковых кулака угрожали ему с юга, от Студенца и Селища, один - с севера. Рядом, в нескольких километрах к северу сражались у Григоровки свои. Но на пути к ним была пять высот: гора 243.2, укреплённые холмы вокруг деревни Бучак, а теперь ещё и танковый заслон.
   К утру этого дня полковник Королёв переправил на правый берег все три батареи своих полковых пушек, двадцать семь пушек-сорокапяток, сорок пять полковых миномётов. Ещё двенадцать пушек калибра 45 миллиметров перетащила 30-я дивизия, начавшая переправу позднее.
   Полковые батареи окапывались у обрывов к Днепру. Отстреляв по целям, меняли позиции, копали снова, пока по прежним орудийным площадкам и ровикам молотила немецкая артиллерия.
   За рекой, за спиной у них, под деревьями на острове - замаскированные дивизионные пушки на прямой наводке. Их поставили на случай, если немцы, наступая вдоль берега, станут отрезать полки от воды.
   Немецкие танки вокруг плацдарма действовали гнетуще.
   "Днем 28 сентября на командный пункт дивизии позвонил генерал Чуваков", - вспоминал полковник Андрющенко. - "Выслушав доклад Королева, Никита Емельянович сказал:
   - Понимаю, что вам трудно. И все же надо овладеть деревней Селище и высотой двести сорок три и два. Согласуйте свои действия с частями пятьдесят второй и пятьдесят третьей гвардейских танковых бригад, расположенных сейчас в районе Решетки... Переброска их намечена в ночь на четвертое октября. Вы и тридцатая должны пропустить их через свои переправы. С появлением на плацдарме танков вам будет легче бить врага".
   Странные это были слова! Но, тем не менее, они - единственное свидетельство, подтверждавшее пятидневное существование тех самых танкистов из армии Рыбалко в самом центре боевого участка общевойсковой 47-й армии! Объяснявшее четырехкилометровое белое пятно на армейских картах - пустоту между частями 23-го и 21-го корпусов.
   Пятый день шли бои на каневских берегах. И всё это время после подрыва моста, после неудачной попытки переправы, после гибели генерал-майора Зиньковича, те самые танки и мотострелки двух его бригад стояли в Красном Куте и в Решетках безмолвными призраками... В те дни - точно их и не было на белом свете - нет упоминаний о них и в боевом журнале Третьей танковой армии, щедро проливавшей свою кровь у Букрина и Григоровки.
   Что это было? - этот разговор командира корпуса с комдивом? Насколько правдиво передал его полковник Андрющенко? Кто "наметил" переправлять чужие танки Рыбалко здесь, у Селища? Почему лишь четвёртого, через семь дней, так поздно?
   В записках начштаба 23-й дивизии нет больше ни слова об этих танках, ни о том, откуда появились, ни о том, что стало с ними потом. Что это? Извив самолюбия пехотных командиров, нежелание делиться славой первых на Днепре? Не знаю; но вот когда возникла острая необходимость в поддержке, они вдруг "увидели" этих танкистов - будто бы очнулись...
   Разумеется, надежда генерал-майора Чувакова бросить их в бой в полосе своего корпуса, переподчинив себе, была по меньшей мере наивной. Но за ней виднелась верная мысль - о необходимости появления техники на плацдарме, о предельной концентрации сил.
   А за этой мыслью стояла другая! 47-я армия - в те дни самая слабая среди армий фронта, - невероятно вытянув левый фланг вдоль Днепра, потеряла свои более чем скромные наступательные возможности.
   Что делал в те дни её собственный, армейский, Третий гвардейский Сталинградский механизированный корпус?..
   Он, растягивая и растягивая этот фланг, всё ещё продолжал наступать по восточному берегу в полосе соседней армии на Черкассы. Накануне он получил приказ, похожий больше на авантюру, - сперва одним батальоном, потом главными силами форсировать перед Черкассами Днепр, а затем, двигаясь вдоль немецкого берега, захватить мосты в городе ударом с тыла. В штабах, похоже, не представляли себе, что пробиваться по этим крутым холмам сквозь немецкую подготовленную оборону - совсем не то, что идти по равнинному левобережью...
   Всё стало приобретать здравый вид именно 28-го числа.
   Новое распоряжение штаба Воронежского фронта, отменившее предыдущее, гласило: 3-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус "с занимаемых рубежей снять". Корпусу ускоренным маршем перейти к Решеткам. Вместе с двумя истребительно-противотанковыми артполками переправиться у Дачи Тальберга и "с утра 29.9 наступать на Селище, Бобрица"...
   Соответственно, возвращались к Днепру два стрелковых полка 218-й дивизии корпуса генерала Абрамова, те, которые он безуспешно просил вернуть ещё два дня назад.
   Чтобы к 29 сентября с полупустыми баками своих машин поспеть на переправу к Каневскому острову (по раскисшим дорогам; весь день лил дождь!), Сталинградский механизированный корпус, наверное, должен был отрастить себе крылья. И всё-таки, опоздав всего на сутки, его колонны совершили почти невозможное. Корпус "главными силами к 7.00 30.9 закончив переправу и выход в район высоты 175.9, к 15.00, взаимодействуя с частями 23 стрелкового корпуса, перешёл в наступление в направлении Селище.
   Преодолевая сильное огневое сопротивление противника, части корпуса ворвались в Селище и вели бои на его юго-восточной окраине..."
  
  
   А танкисты 52-й и 53-й гвардейских танковых бригад в одночасье исчезли из Решеток и с берега у Красного Кута.
   Что ж с того, что им выпал такой жребий: пять дней спокойствия в эпицентре развёртывавшегося сражения? Вскоре им придётся с лихвой оплатить этот отдых. Сначала под Григоровкой. Потом будет прорыв с севера к Киеву - жестокие победные бои на Фастовском шоссе. Но главный труд и главная слава ждали этих ребят впереди. Летом 1944 года на другом плацдарме, на польской земле у города Сандомира, именно они на своих устаревших, с короткими пушками, тридцатьчетвёрках первыми примут бой с ещё невиданными монстрами немецкой бронетанковой промышленности, семидесятитонными "королевскими тиграми", и останутся победителями. Но то будут другие времена. Другим уже будет умение и опыт Красной Армии.
   А пока под дождём колонны танков и машин двинулись в обратный путь на север, к своим. За спиной у них остался взорванный немцами мост, а ещё дальше к югу "непрерывно постукивала молотилка боя".
   Это тоже фраза Юрия Бондарева. К Селищу, в те минуты, когда умолкал грохот войны здесь и на плацдарме Третьей танковой, отчетливо доносились звуки сражения за высоту 225 у деревни Пекари.
  
  
  _____________________
  Я ПОГИБ ВОЗЛЕ ГОРОДА КАНЕВА
  
   Ночь 1 октября была полна звуков движения. Не только на правом берегу, где в траншеях высоты 225 у пулемётов сонные часовые в надетых для тепла поверх гимнастёрок под шинели немецких мундирах слушали за передним краем близкие моторы машин.
   Движение войск широко ощущалось и на нашем берегу, на дорогах, ведущих к Калиберде, к Прохоровке. Эти пешие и автомобильные колонны были передовыми отрядами соседа слева, Пятьдесят второй армии Воронежского фронта.
   "Боевое распоряжение 0124 штаба корпуса на основании боевого распоряжения 0407 штаба 47-й армии от 1 октября 1943..." - читал в ту ночь полковник Ивановский, читали на плацдарме командиры полков, собрав оставшихся в живых офицеров.
   Дивизии приказывалось:
   "До наступления темноты подготовить к передаче участок обороны частям 73-го стрелкового корпуса 52-й армии.
   С наступлением темноты после сдачи по акту боевых участков частям 73-го стрелкового корпуса переправиться на восточный берег реки Днепр...
   Маршрут движения Калиберда, Лепляво, хутор Борок, хутор Казённый. К утру 2 октября сосредоточиться в районе хутор Макаров Кут, южная часть Комаровка...
   На основании боевого распоряжения 0125 штаба корпуса к утру 3 октября сменить части 23 стрелкового корпуса на участке исключительно Бучак, высота 243.2...
   Переправу на западный берег реки Днепр закончить до рассвета.
   Прорвать оборону противника и нанести удары на северные склоны высоты 243.2 с ближайшей задачей овладеть..."
   Новые имена деревень и высот были для офицеров пока ничего не значащими точками на карте. В ответ на заключавшее постановку задачи слово "вопросы?" они могли лишь спросить: чем? Прорывать - чем?
   "Пополнение - будет". Что ещё могло быть сказано? Будет. А стрелковые полки соседей начнут переправу сюда завтра с темнотой. "До тех пор..." - до тех пор надо было дожить.
  
  
   И немцы слышали движение на левом берегу. Ночью они беспокойно подсвечивали ракетами Днепр, стреляли по воде. Звуки моторов, данные воздушной разведки о том, что происходило на дорогах у Калиберды, не оставили им выбора: если сегодня не уничтожить этих, в окопах, завтра придётся иметь дело с новыми свежими частями русских.
   Они начали атаковать в полдень и не прекращали до темноты. Тактика была той же, с которой Дудка отобрал у них вершину горы 225: обход по оврагам справа и слева, рассечение русской обороны, окружение.
   "До двух батальонов", - так оценили в дивизионной сводке силы наступавших. Трудно сказать, как выглядел количественно в той ситуации в их представлении немецкий "батальон". Но несомненно: удар был мощнее всех прежних. Пять самоходных штурмовых пушек поддерживали пехоту.
   Разбивая выстрелами из пушек пулемётные ячейки, закидывая гранатами стрелков, легко разорвав на фланге 748-й полк, они прошли вдоль левого ската холма. Немецкие самоходки выползли в тыл высоте. В окопах уже просто не хватало наших солдат; оборона распадалась.
   Телефонная проводная связь с полками существовала ещё час-другой. "722-й стрелковый полк, имея 10-15 активных штыков, продолжал удерживать прежний рубеж..." Остатки 737-го полка отошли от деревни Пекари к высоте. Часть стрелков 748-й полка вместе с командиром были окружены на передних скатах холма.
   Сколько продержитесь? Сможете продержаться до сумерек? - кричали в штабе дивизии в телефонные трубки. В дивизионном журнале сохранили ответ подполковника Дудки: "Держаться нечем, отходить некуда", - это записали на другой день, когда события стали превращаться в легенду. А подполковник тем временем не отпускал от себя и от аппарата артиллериста-разведчика из 661-го артполка, и целый дивизион по их данным вёл через реку стрельбу, прижимая к земле перед окопами немецкую пехоту.
   Потом телефонные линии были порваны. "Приняты меры к восстановлению связи и оказанию помощи", - докладывал полковник Ивановский.
   Связь! Солдат вешал за спину катушку телефонного провода. Он садился за вёсла в лодку и грёб по воде навстречу минным разрывам. Если ему не везло, и если это случалось близко к берегу, кто-то там, скинув шинель, нырял в воду за катушкой. Или в другую лодку садился другой связист. А помочь? - чем было можно помочь пехоте? Комполка-737 Меренков послал в атаку, пробиться к окружённым, всех, кого мог - полтора десятка людей. Вот поистине была атака отчаяния. Немецкие пулемёты и мины отбросили их назад.
   Можно представить себе накал тех телефонных разговоров командира дивизии с командиром корпуса, командира корпуса с армейским штабом, командующего 47-й армией с командующим соседней 52-й.
   Выбора не оставалось и у них. Чтобы не потерять всё, переправу войск начали, не дожидаясь сумерек.
   Снова лодки, понтоны. Снова белые пенные столбы воды и летевшие вверх разбитые доски. Снова солдаты в мокрых шинелях карабкались по песчаным откосам на возвышенности у берега. Два полка 73-го стрелкового корпуса 52-й армии атаковали деревню Пекари. Ещё один пошёл в атаку на высоту 225.
   А за скатом холма, удивительно, продолжался бой! Артиллерийский разведчик, молодой грузин, оказался толковым механиком; лёг за станковый пулемёт и стрелял сам. Они таскали пулемёт с площадки на площадку, не давая накрыть себя минами, и кинжальным огнём выбивали немцев. "748 стрелковый полк оборонял высоту 225.0 до 3-4 часов". Пулемёт был последнее, что сдерживало атаки на высоту. "После чего оставшиеся в живых подполковник Дудка и четыре рядовых сумели прорваться".
   Командир 748-го полка опять сделал всё, что было в его силах. Грузин-артиллерист вернулся вместе с ним. Его звали Ноем Урушадзе.
   Самый трудный день на этом пятачке земли кончался.
   "Противник прежними силами продолжает обходить наши подразделения в районе отметки 225.0. Из районов Пекари и Канев ведёт редкий методический артогонь..."
   "Противник находится на юго-восточных и северо-восточных скатах высоты. Отдельная его группировка следует от Могилы Шевченко вдоль берега на юго-восток. Части 93-й стрелковой дивизии ведут бой с противником, имея задачей выйти на высоту..."
   "Противник ведёт ружейно-пулемётный огонь и редкий артиллерийский огонь по району переправы. 737-й стрелковый полк обороняет высоту с отметкой 225.0..."
   Всё-таки они пытались удержать хотя бы часть её вытянутой вершины до подхода смены - чтобы тем не пришлось штурмовать гору заново. "Высоту обороняли командир 737-го сп майор Меренков, заместитель по политчасти майор Шутов и семь стрелков".
   "Части дивизии согласно боевого распоряжения штаба корпуса приступили к переправе на восточный берег р. Днепр и переправившись через р. Днепр, начали движение главными силами в районы, указанные..."
   "Получено пополнение в количестве 630 человек, которое направлено в стрелковые подразделения".
   Наступило 2 октября 1943 года.
  
  
  ***
   На своём берегу они попали в поток великого ночного переселения народов.
   "Шумом, движением, людскими голосами была наполнена лесная темнота. Изредка включали фары, и в белом коридоре их то мелькала оскаленная, скошенная на свет морда лошади, то заляпанный грязью борт грузовика, то кухня, разбрызгивающая по дороге раскалённые угли, то щит орудия и нахохленные спины ездовых, то серые непроспанные лица солдат.
   Всё это шло, двигалось, ехало, копошилось, скакало во тьме туда, где за лесами тёк Днепр". Артиллерия и тылы снимались и двигались из Калиберды и Прохоровки на север, к Каневскому острову. На их место вставали части 52-й армии.
   Выполняя директиву фронта, Сорок седьмая собирала три своих потрёпанных корпуса на крохотном клочке правобережья у Селища - для будущего наступления.
   В Прохоровку с западного берега возвращались полки 218-й дивизии полковника Склярова, сильно повыбитой боями на плацдарме южней Пекарей, но всё же не до такой степени, как пехота 206-й.
   Семь солдат осталось в батальоне капитана Козырева. И сам он, в четвёртый раз за войну раненый на высоте 225, уцелел с ними. Тем не менее, 748-й полк был самым многочисленным: в строю семьдесят восемь человек. Пятьдесят "штыков" оставалось в 737-м полку. И всего девятнадцать человек - в 722-м. Это были все пехотинцы, что переправились ночью обратно через Днепр, - не считая эвакуированных раненых. Одних только пропавших без вести - кроме убитых - оказалось тридцать семь красноармейцев и два офицера.
   Командовать 737 стрелковым полком вместо раненого майора Меренкова стал снова майор Беляев, начальник штаба в полку Дудки.
   На рассвете 2-го они должны были быть в Решётках. На рассвете 3-го - атаковать на правом берегу с новых позиций немцев. Они уже не успевали выполнить распоряжение штаба корпуса вовремя.
   А время опять работало против них всех. Плацдарм у Студенца переживал свои худшие часы. Немцы атаковали танками. Третий Сталинградский корпус они сковали боем на окраине Селища, не дав нашим мотострелкам и танкистам развить успех. Второй удар наносился с севера - от деревни Бучак, сквозь позиции 30-й дивизии, на которые должен был встать 21-й корпус. Мотострелков и пехоту постепенно отрезали от воды.
   Ещё накануне полковник Королёв, чтобы быть ближе к своим полкам, переправил штаб дивизии через Днепр. Он был убит осколком мины в первый же день, прямо на песке под обрывом берега. 23-й дивизией стал командовать начштаба Андрющенко.
   Танкисты-сталинградцы держались в Селище, а обе стрелковых дивизии медленно отходили к реке. Плацдарм уменьшился на полкилометра в глубину.
   Стрелковые роты таяли. И здесь их спасали нарытые немцами траншеи: по ним можно было скрытно и быстро перебросить группы солдат на самые опасные участки боя, отчаянно маневрировать.
   "Войска Армии главными силами в течение дня в районе дачи Тальберга вели напряженные бои с танками и пехотой противника, отражая неоднократные контратаки. Частью сил совершали перегруппировку согласно директиве штаба Воронежского фронта", - докладывал штаб 47-й армии.
   "Сапёрные и инженерные части Армии под воздействием артиллерийско-миномётного огня противника продолжали постройку моста через р. Днепр".
   Это та самая переправа, о которой написал Юрий Бондарев. "Днепр был усеян обломками понтонов, лодок, точками голов плывущих солдат..." Спешили все. Здесь счёт шёл на метры ширины реки. Жгли дымовые шашки, закрывая от немецких лётчиков и наблюдателей поверхность воды. Второго октября к концу дня построили 225 метров моста.
   К семи вечера, опоздав на 14 часов, остатки стрелковых полков 206-й дивизии дошагали маршем к Решёткам и к хутору Казённый, дважды в пути посылая конных связных с докладами о темпах движения.
   "Противник непрерывно ведёт огонь по району переправы и по боевым порядкам... Большое скопление живой силы и техники, переправляющейся на зап. берег р. Днепр... Переправочных средств недостаточно. Пускаем в ход свои средства".
   И короткая фраза в конце сообщения: "Пополнение в состав полков ещё не влилось".
   То есть - сколько их готовилось сменить Тридцатую стрелковую дивизию у горы 243 перед деревней Бучак? - артиллерийский полк, несколько батарей полковых пушек и миномётов, сапёры. И батальон пехоты, сто сорок девять человек всего.
   Они-то здесь, у Каневского. А куда более многочисленная 218-я дивизия головой своей походной колонны находилась ещё в двух третях пути от переправы. За этот срыв сроков досталось и комдиву, и командиру корпуса. Начштаба дивизии подполковник Хоменко за плохую организацию марша был "отстранён от работы".
   Перегруппировка корпуса была закончена на двое суток позже.
   Ночью переплыли 722-й и 737-й полки. 748-й и остатки полковых и противотанковых батарей - наутро. В этот раз переправили все пушки и миномёты, что имели. Так дед моей жены Григорий ступил на днепровское правобережье, на один пятачок земли вместе с Бондаревым...
   В полутора километрах севернее хутора Тальберга 206-я дивизия заняла участок от берега реки до подходов к высоте 243.2.
   Четвёртого октября прямо в окопы прибыли 680 человек пополнения. Теперь в полках стало хотя бы по три сотни штыков...
  
  
  ***
   "В тёмные осенние ветреные ночи мы форсируем Днепр, эту реку, озарённую ракетами, по которой плывут трупы, касаясь наших плотов. Между боями, во время короткого отдыха, на пятачках правобережных плацдармов лежим, греясь на осеннем солнце, видим, как в жёлто-золотистых лесах Левобережья встают дымы разрывов, разрушая первозданный покой осени, и листья вместе с осколками летят в густо-синюю воду. После лежим на краю окопов, чёрные, закопчённые толовой гарью, в пропотевших гимнастёрках, и видим, как косяк "юнкерсов" с тугим гулом разворачивается над переправой".
   Всё началось снова. Издалека, из невидимых отсюда деревень Трощин, Глинча, Пшеничники, по реке размеренно била немецкая артиллерия. С занятых немцами ближних высот летели мины. Три солдата погибли, четверых ранило на переправе, артиллеристы потеряли трёх лошадей.
   Плыли, ориентируясь на белевшую в темноте своим лысым песчаным боком прямо над пляжем сопку, Бабину гору. Высаживались справа от неё в распадке - там, рядом, на холме с отметкой 82.1, была линия окопов, в которой они сменяли соседей.
   Рассвело и стало видно, какие ландшафты окружали их. Помрачнели не только офицеры, но и красноармейцы, - то, что было перед ними, выглядело неприступней и страшней высоты 225. Цепью по берегу Днепра в сторону Григоровки уходили гора за горой: Дедов Шпиль, Лысуха, Казачий Шпиль, на склонах которого прилепилось село Бучак. Прямо перед ними широко раскинулась со своими отрогами и плато, обвитая траншеями, 243.2. И за ней, и левей её, в глубине правобережья, вытянулись холмы, разрезанные глубокими заросшими ярами.
   Всё это называлось Бучацкими горами. А у них в стрелковых ротах можно было сосчитать по пальцам инициативных, просмолённых этой войной бойцов, - бравших Теребрено, переправлявшихся через Псёл, прошедших ад у деревни Пекари... В окопах сейчас сидели новобранцы, не сбитые в штурмовые группы, не проверенные ни одним общим боем. В большинстве своём - мало чему обученная пехота.
   "- Из пополнения?
   - Так точно. Из Сумской области.
   - В боях были? Или прямо к Днепру от печек?.."
   Юрий Бондарев видел и это.
   "Мимолётные хмурые взгляды невыспавшихся солдат, серые лица, поднятые, влажные от росы воротники, зябко сгорбленные спины. Почти у каждого новые ботинки, новые, неумело и туго накрученные обмотки: наверняка пополнение из освобождённых районов".
   В полдень 4-го октября их крестили налётом на переправу и на боевые порядки дивизии "юнкерсы" - девять солдат и двое офицеров были убиты, два десятка человек ранены, восемь пропало.
   5-го, под бомбами, потеряв двенадцать человек, перетащил через реку свои пушки старший лейтенант Шепель. Две батареи его 35-го истребительного противотанкового дивизиона окапывались на холмах за спиной у стрелковых батальонов. Переправлялась и заполняла окопы рядом, сдвигая плотнее соседей, 218-я дивизия. Теперь вся армия была собрана на одном плацдарме.
   На 7 октября штаб корпуса наметил масштабную разведку боем. Усиленный батальон 748-го полка должен был найти подходы к высоте 243. С ним ушла группа дивизионной разведки вместе с опытными офицерами: минные поля, огневые точки, пленные, необходимость понять, что находится на обратных скатах - всё интересовало, всё теперь было жизненно важным.
   Действовали так же, как у высоты 225: по сухим балкам, по руслам ручьёв, по заросшим кустарником оврагам пытались охватить гору, нащупать слабые места между линиями немецких траншей.
   Штурмовым группам подполковника Дудки удалось подобраться на 150 метров к южным склонам. А разведчикам не повезло. Убит был капитан Алексей Печкуров, командир дивизионной разведроты, сам командовавший этой группой. Погиб ходивший с ним в поиск лейтенант-разведчик Кудрян из 30-й дивизии. Раненого начальника дивизионного отделения разведки капитана Постникова вытащили назад бойцы. В тот же день на плацдарме - возможно, что вместе с ними, точных данных нет, - был убит двадцатитрёхлетний артиллерийский разведчик Ной Урушадзе, тот отчаянный парень, что вместе с Дудкой последним оборонял высоту 225.
   Но неудачи не отменяли того, что им, живым, предстояло сделать в готовившемся наступлении. Вечером, вместе с приказом штаба корпуса наступать 10-го октября, дивизия получила ещё четыре сотни солдат из маршевого пополнения.
   На плацдарм везли патроны, мины, снаряды, - и теперь всё больше доставалось лошадям, вместе с людьми покорно сносившим лихо этой войны. В обозе и в артполку за один день их было убито двенадцать, ранено пять.
   Вечером доложили в корпус о большом передвижении немецкой пехоты у деревни Бучак. Разведчики слышали за холмами шум моторов: "не определено, танки или машины"...
  
  
   Ночью по ярам между прибрежным холмом Дедов Шпиль и горой 243.2 ползала полковая разведка и сапёры 748-го полка.
   Немцы плотно сидели на склонах высот. А внизу овраги выводили не только к противоположным склонам горы, но и к опушке большого леса, покрывшего весь распадок между двумя грядами гор. Над лесом - Бучак.
   Отсюда спланировали главный удар на 243.2.
   Весь день 9-го 722-й полк короткими атаками теснил немцев вдоль берега, прикрывая фланг окопавшемуся в балке батальону Дудки. Наутро, после десятиминутной артиллерийской стрельбы, немцы на высоте были атакованы с трёх сторон: не только с юга, но и с востока, с северо-востока - от Днепра и почти что с тыла. Они потеряли первые траншеи и тут же опомнились: атакой за атакой, вплоть до самого вечера, старались отбросить обратно вдоль реки 722-й полк, чтобы потом ударить в тыл атакующим. А те карабкались на склоны, выбивали артиллерией и гранатами немецкие пулемёты.
   Появились трофеи: три ручных пулемёта. Продвижение было заметным. Ценой ему было 29 убитых и 57 раненых в этот день.
   И так продолжалось 11-го, 12-го, 13-го. 12 октября загрохотал весь фронт. Слева вся их армия наступала, пытаясь оторваться от прибрежных курганов, взять Студенец, Бобрицу, пробиться на Глинчу и Трощин, к равнинам, дававшим возможность маневра. Продвинувшись на километр-полтора, им удалось лишь очистить от немцев Студенец.
   А с севера пыталась прорваться к Бучаку 27-я армия, и там тоже не было успеха. Во всей Ржищевско-Каневской излучине продвижение было настолько незначительным, что даже отбитые 206-й дивизией склоны сопок отмечались в отчётах Воронежского фронта.
   Над головой стрелков неслось невиданное количество железа: стреляли не только полковые и противотанковые пушки в пехотных цепях, вели огонь не только свой 35-й противотанковый дивизион и свой 661-й артполк за спиной, но ещё и целый истребительный противотанковый артполк из армейского резерва поддерживал сейчас их.
   Несколько раз немцы подвозили на грузовиках свою пехоту к западным скатам горы. Следовали короткие контратаки. 12-го октября потери были особенно велики: 185 раненых и 112 убитых - "по неполным данным".
   В тот день перед вторыми немецкими траншеями стрелковые цепи 748-го полка попали прямиком на минное поле, за которым была ещё и полоса немецкой колючки. Прижатые к земле пулемётами и шрапнелью, красноармейцы видели, как поползли вперёд трое. Полковой инженер капитан Розанов вместе с двумя саперами обезвреживали мину за миной. Потом, лёжа, - головы было не поднять, - резали колючую проволоку.
   Траншею захватили с ходу, одной атакой.
   Кажется, даже давно знавший храбрость этого человека Дудка, - они вместе в марте выходили из окружения в Пушкарном, - был впечатлён совершённым им делом. Золотую Звезду, к которой Розанова представил подполковник, тому всё же не дали. Но две награды почти одновременно получил Юрий Розанов за Днепр: за сентябрьскую переправу орден Отечественной войны и за это минное поле - орден Ленина.
   Бои достигли предельной силы. Горели крестьянские хаты села Бучак на склоне Казачьего Шпиля. Справа и слева от них по всему плато поднимались дымы подожженных немецкими и нашими снарядами деревень. Над ними в небе, группа за группой, плыли на север "юнкерсы" - бомбить наступавших у Букрина. 14 октября общие потери полков - ещё 94 человека. Поток раненых тянулся к переправе. Навстречу шло маршевое пополнение: ещё двести бойцов получил 748-й полк и триста пятьдесят - 722-й.
   На следующий день полковник Ивановский доложил в штаб корпуса, что его полки вышли на высоту 243.2. Протяжённая вершина горы уже наполовину была у них в руках. Там окапывались роты, артиллеристы со связью тоже выходили туда.
   "Решил привести личный состав в порядок, пополниться боеприпасами. Утром 15.10.43 очистить северные и северо-западные скаты высоты, овладеть - Бучак".
  
  
   "Москва. Тов. Сталину. (Шифр. т-мма Љ 20302).
   На Букринском плацдарме войска фронта, прорвав оборону противника и продвинувшись до 8 км, после встречного боя с резервами противника встретили вторую подготовленную оборонительную полосу. (...)
   Рыбалко (командарм 3 Гв. Танковой Армии) за два дня боя потерял 93 танка, из них 32 сожжены. (...) Противник имеет окопы полного профиля, траншеи, эскарпы и организованную систему огня, противотанковую оборону, состоящую из противотанковой артиллерии, вкопанных танков и самоходной артиллерии. Рельеф местности способствовал обороне..."
   Ватутин, Иванов, Хрущёв - Военный Совет Воронежского фронта - просили разрешения дать войскам три дня передышки, чтобы подготовиться к прорыву второй линии немецкой обороны у Букрина и у Григоровки. Три дня: 15-е, 16-е, 17-е октября...
   Остановил свои атаки и врыл в землю у Селища оставшиеся танки Третий Сталинградский мехкорпус. Прочно окапывалась и минировала склоны отбитых у немцев курганов вокруг Студенца дивизия погибшего полковника Королёва, которой командовал теперь Андрющенко.
   Но те, кто штурмовал холмы на севере, не останавливались. 15 октября 206-я дивизия потеряла 38 солдат убитыми, а всего - 172 человека, 16 октября в бою погибло 59 человек, всех потерь - 202 красноармейца. Бучак оставался недосягаем. Высоту 243.2 так и делили напополам с немцами.
   17-го октября над Днепром пошли нудные обложные дожди. Холодало, днём было не теплее двенадцати - четырнадцати градусов, ночные температуры приближались к нулю. Увеличилось число заболевших в войсках.
   На другой день провели разведку боем - "для выявления огневой системы противника". Батальон 737-го полка майора Беляева, поддержанный двумя артдивизионами, наступал левее горы. Наблюдатели отмечали положение немецких батарей: окраины Глинчи, Пшеничников, Иванькова, всех деревень, что лежали в глубине побережья, были насыщены артиллерией, поддерживавшей бучакский узел с расстояния в два-три километра. Оттуда по грунтовкам, прикрытым невысокими холмами и сопкой 191.0, в Бучак на машинах перебрасывали пехоту.
   Дождь шёл. Дороги раскисали. Особенно трудно давались транспорту прибрежные подъемы у переправ. При спуске с горы повредили пушку 661-го артполка - не смогли удержать на руках. Прорыв немецкой обороны начали в утренней темноте 21 октября со всех плацдармов излучины. В наступление пошёл уже не Воронежский фронт: теперь он именовался Первым Украинским.
   206-я стрелковая дивизия получила новую задачу: добив противника на скатах 243.2, перенести удар в глубину берега, захватить высоту 191, вместе с наступавшей с севера 27-й армией перерезать дороги из Иванькова и Глинчи в Бучак, окружить бучакское осиное гнездо и, уничтожив его, развернуться на запад.
   Бой на последних пядях горы 243 длился два часа. Солдаты ползком подбирались к немецким окопам, врывались туда небольшими группами, продвигались вдоль по траншеям. Артиллерию катили в пехотных цепях. К девяти утра на северных скатах уже окапывался стрелковый батальон полка Дудки с четырьмя сорокапятками батареи старшего лейтенанта Жилякова. Немцев на высоте больше не было.
   Другие батальоны, двигаясь в долине перед последней грядой бучакских холмов, вели бой с бронетехникой и немецкой пехотой. 722-й полк - в лесу в семистах метрах прямо перед Бучаком. 737-й и часть 748-го вышли на развилку шедшей в Иваньков дороги и наступали на холмы перед горой 191.
   Двухдневная битва на окружение бучакского узла своей яростью затмила всё, что было раньше. На счастье, плохая погода мешала немцам использовать авиацию. Полк Дудки, оставивший свои сорокапятки на высоте 243.2, атакованный в балках бронетранспортёрами и танками, отбивался при помощи противотанковых ружей. Стоявшие между хатами Бучака немецкие бронетранспортёры пулемётами останавливали атаки полка подполковника Носаля. Слева, в направлении Иванькова, штурмовал склоны отданный дивизии резерв - 310-я отдельная армейская штрафная рота капитана Донченко... Эти шли в атаку решительно, без оглядки за спину, и за ними подтягивал свои щедро разбавленные неопытным пополнением батальоны командир 737-го полка майор Беляев.
   На безымянную высоту перед горой 191.0 по голому склону под шквальным огнём поползли по-пластунски красноармейцы стрелковой роты двадцатилетнего лейтенанта Заматохина. В их цепях, каким-то чудом таща за собой станки тяжёлых "максимов", ползком продвигались солдаты пулемётной роты старшего лейтенанта Литвинова. Потом - гранаты. Потом рукопашный бой в траншеях. И следом жестокая победная радость - с которой из поднятых на сопку пулемётов расстреливали скатывавшихся бегом вниз по склону немцев...
   737-й полк в тот день не успел отчитаться о потерях. В 722-м, по первым данным, 21 октября - десять убитых и восемьдесят раненых. В 748-м убито пятеро, раненых - пятьдесят шесть. Дивизия докладывала: захвачены три 75-миллиметровых орудия, ручные пулемёты, станковый пулемёт. Появились первые пленные немецкие пехотинцы. А судя по документам убитых, последним на высоте 243 сражался сапёрный батальон 3-й танковой дивизии немцев: их резервы таяли, раз в бой, как пехоту, бросали сапёров...
   Среди сообщений имелось и такое: в 722-м полку "вышли из строя по технической неисправности два орудия 76 мм". Полковушки образца 1927 года, честно служа, доживали свой век. В батарее деда моей жены к 22 октября остались исправными две пушки...
   Где-то после Днепра закончится его служба в полковой артиллерии. Он станет командиром взвода в противотанковой батарее сорокапяток.
  
  
   Но, как бы там ни таяли силы немцев, их командиры относились к войне с холодным умом севших за шахматный стол игроков. Бой за Бучак ещё не был проигран: 22-го октября шесть контратак с бронетехникой, с артиллерийской поддержкой из деревень с запада, отбила 206-я стрелковая дивизия.
   Полки опять окапывались. У самого Днепра 722-й полк очистил гору Лысуху - ещё одну в цепи прибрежных холмов - и рыл окопы на её северных скатах. За эти дни лейтенант Григорий Миськов вдоволь насмотрелся на серую осеннюю воду реки и перекопал немало приднепровской земли... Вдаль от берега передний край шёл перед оврагом, за которым, за уцелевшим деревянным мостом, начинались огороды Бучака. С другой стороны села, в пятистах метрах от него, стояли батальоны Дудки, дорогу в Иваньков перекрыли штрафники, ещё дальше, на той безымянной, с отчаянными усилиями взятой высоте, находился 737-й полк.
   За ними, на горе 243, на случай возможного немецкого контрудара, по-прежнему занимал оборону батальон 748-го полка с противотанковыми пушками. Что было не лишним: прибывший от соседей офицер связи 30-й стрелковой дивизии сообщил: в Глинче скопилось до двадцати немецких танков.
   Но с севера всё слышней доносились звуки приближающегося боя. 27-я армия, наступавшая на Григоровском плацдарме, находилась всего в двух километрах от села Бучак. Соединиться с ней, овладеть горой 191.0 - эти задачи ставил командирам полков полковник Ивановский.
   Перед рассветом разведка сообщила: из Бучака по дороге на запад, к Иванькову, Пшеничникам, потянулись войска. Похоже, немцы оставляли в селе только прикрытие... Но что-то случилось в этот день. Приказ на 24 октября был неожиданен: наступление отменить до особого распоряжения. Не наступать, перейти к жёсткой обороне на занятых рубежах - и всё.
   Ад прекратился. И, как это бывает, свои собственные раны, которых не замечают в азарте боя, начали ощущаться, как только эйфория ярости отпустила. Только теперь сосчитали точно потери: за два дня 722-й полк потерял 35 убитых, 135 раненых. 737-й потерял 150 человек, из них 32 было убито. В 748 полку насчитали убитых 55, ранен был 201 боец.
   Раньше тела погибших переправляли через реку и хоронили в прибрежных хуторах и сёлах. Теперь братские могилы отмечали места недавних боёв. Воспользовавшись передышкой, их рыли на южных скатах высоты 243.2, на безымянной высоте у развилки дорог на Иваньков, на окраине хутора Тальберга.
   С солдатами хоронили и офицеров. Их было немало.
   В 35-м истребительном противотанковом дивизионе погиб командир батареи старший лейтенант Попов. Тридцать семь лет, житель Курска. С ним - командир огневого взвода лейтенант Таракановский, призванный из Бурят-Монгольской АССР. И военфельдшер дивизиона, двадцатитрёхлетняя Любовь Мещерякова, родом с Тамбовщины, осталась у безымянной высоты у дороги, что в пятистах метрах южнее горы 243.2.
   В 737-м полку были убиты два командира батальонов. Капитан Иван Шацкий из-под Краснодара и старший лейтенант Николай Ковалёв из Донбасса. Оба - чуть старше тридцати. Погиб юный командир взвода, ленинградец Юрий Курвинин, младший лейтенант.
   Гарей Кунакбаев из Уфы, сорок лет, помощник начальника штаба 722-го полка. Константин Обловатный, город Чернигов, немолодой лейтенант, командир стрелкового взвода. И двадцатилетний лейтенант Павкин, живший в Узбекистане, командир взвода связи всё в том же 722-м полку...
   И "молодая гвардия" 748-го полка - мальчишки, только из училищ, которым подполковник Дудка поручал серьёзную взрослую ответственность на войне, лежали у горы 243.2.
   Младший лейтенант Арсентий Игошин, командир миномётного взвода, девятнадцать лет. Младший лейтенант Евгений Нездрин, командир стрелкового взвода, ему тоже девятнадцать. Девятнадцать было и младшему лейтенанту Буракову, командиру взвода противотанковых ружей. Девятнадцать - младшему лейтенанту Павлу Синяеву, девятнадцать - младшему лейтенанту Шамаеву. Оба командиры взводов в стрелковых ротах; один умер от ран, другой убит сразу. Лейтенант Иван Науменко, командир взвода, был чуть постарше: ему успел исполниться двадцать один год.
   Башкирская республика и город Орск Чкаловской области, деревня Тенево под Архангельском, снова Черниговская область, опять Башкирия. И те, из других полков, - Тамбов и Курск, Краснодар, Уфа, Ленинград, Бурятия, Узбекистан, - как всегда, вся география огромной страны была представлена в списках убитых в этом последнем в октябре сражении у Канева.
   24-го октября 722-му и 748-му стрелковым и 661-му артиллерийскому полкам прямо на плацдарме вручили знамёна с надписью "За нашу Советскую Родину".
   Это были знамёна нового образца декабря 1942-го года: алые полотнища из шёлка с золотой бахромой, с вышитыми золотом серпом и молотом, с красной пятиконечной звездой и названием части, украшенные кручёным шнуром с кистями. "За боевые подвиги в бою за Родину", - говорил торжественно член Военного Совета армии, вручая знамёна командирам полков.
   После дождей устанавливалась ясная холодная погода. Над Днепром - облака, солнце.
  
  
  ***
   В последнюю неделю месяца армейская радиосвязь Первого Украинского фронта перешла на новые диапазоны волн. Но на прежних, как считалось, известных немцам, частотах работали передатчики, заполняя эфир множеством сообщений.
   Время от времени в них повторялось: "Войска на плацдармах у Букрина предельно истощены наступательными боями. Потери большие. Резервы исчерпаны. Выполняя боевое распоряжение, дальнейшие наступательные действия прекратили, переходим к жёсткой обороне".
   Началась эпопея дезинформации врага, эпопея скрытного перемещения огромных масс войск на плацдарм к северу от Киева. Первой уходила 3-я танковая армия. Химвойска тратили тысячи дымовых шашек, задымляя переправы, сапёры строили фанерные макеты танков. До 30 октября немцы не догадывались об этих передвижениях, а потом, потеряв из виду танкистов генерала Рыбалко, ещё четыре дня не знали, где находятся они.
   Из-под Студенца и Селища уходил сначала 23-й стрелковый корпус.
   Два полка дивизии подполковника Андрющенко сдавали боевой участок мотострелкам-сталинградцам, 89-й стрелковый полк - дивизии полковника Ивановского. Немцы обстреливали плацдарм, проводили небольшие разведывательные атаки, всё ещё не понимая, почему затихла страшная военная машина русских. Офицеров штабов, занимавшихся приемкой и передачей участков, группами появлявшихся тут и там на передовой, заставляли надевать солдатские шинели, пилотки для соблюдения скрытности.
   В ночь на 26 октября полк Юрия Бондарева переправился с плацдарма на восточный берег к хутору Казённый. Их с Григорием Миськовым военные дороги навсегда разошлись.
   Следом уходил 3-й Сталинградский механизированный корпус. Следом - 218-я дивизия. 206-я с тремя приданными ей артиллерийскими полками, миномётным полком и заградотрядами, обороняла теперь десятикилометровый фронт у Студенца одна.
   Управление 47-й армии отозвали в резерв. Дивизия перешла в состав 27-й армии, оставленной на плацдарме у Букрина и Григоровки.
   Застывшее, казалось, навсегда в октябре у деревни Бучак, время побежало вперёд, потащило за собой лавину событий. 1-го ноября рядом атак на Бобрицу, Глинчу, Пшеничники они пытались создать у немцев впечатление подготовки нового наступления. Впечатление поддерживала мощная артиллерийская подготовка, три волны бомбардировщиков, бомбивших передний край, три волны воздушных атак штурмовиков, залпы реактивных миномётов.
   Это было началом Киевской ноябрьской операции. Через два дня с тесного правобережного пятачка земли у села Лютеж, в тридцати пяти километрах к северу от Киева, начали наступать армии генералов Москаленко и Черняховского. А 4-го ноября танки Рыбалко обогнали пехоту и обошли столицу Украины с запада.
   Мостов через реку у Лютежа не было, наступавших с трудом снабжали снарядами, патронами, топливом. Фронту Ватутина грозило неизбежное поражение, окажись на его пути крупные немецкие резервы. Но свои танки немцы по-прежнему держали в излучине у Букрина и Студенца, ожидая русского удара именно здесь.
   Утром 5 ноября вермахт стал выводить из Киева тыловые части. Буквально сорвав из-под Букрина танковую и моторизованную дивизии, немцы кинули их навстречу прорыву.
   Но было поздно.
   "Москва. Тов. Сталину.
   С большой радостью докладываем Вам, что войска 1-го Украинского фронта ворвались в город Киев, ведут бои в центре города, отрезали пути отхода противника из Киева на юг и юго-запад.
   Принимаем все меры, чтобы к утру 6.11.43 г. город Киев очистить от немецких оккупантов.
   Сейчас находимся на командном пункте севернее г. Киев и наблюдаем большие взрывы и пожары в г. Киев.
   Жуков. Ватутин. Хрущёв. 5.11.43. 22.20".
   ...В этот день батарея бондаревских семидесятишестимиллиметровых пушек вместе со своим 89-м стрелковым полком уже двигалась по шоссе от киевского пригорода Святошина на запад.
   В сотне километров впереди был другой украинский город, слабо прикрытый немецкими заслонами, сам, казалось, идущий к ним в руки. И спустя неделю 23-я Киевская стрелковая дивизия, подчинённая теперь армии генерала Москаленко, вступала в него. С того дня она получит ещё одно почётное наименование, станет Киевско-Житомирской.
   "...До сих пор помню осенний Житомир, оставленный внезапно немцами. Город был пуст, продут ветрами, холоден по-ноябрьски. Везде на вымерших улицах поздняя сырая ночь, мокрые мостовые блестели... Над куполом тёмной церкви расплылось сияние уже предзимней высокой луны, и в лунном свете жестяные листья обрывались с деревьев, падали нам под ноги, под копыта лошадей, под колёса орудий. Мы вошли в нежданно-негаданно занятый нами Житомир в полной тишине. Нигде не слышно было ни голосов, ни смеха, как бывало всегда, когда удачно брали города. Солдаты молчали, ошеломлённые безмолвием улиц, оголённо залитых луной и влажным запахом осенней ночи, заполнившим всё тихой тревогой, которую иногда в предзимнюю пору я ощущаю и сейчас..."
   Юный сержант, будущий автор книг, вдыхал, впитывал, запоминал теперь другую войну - уже вне рамок к концу идущего вместе с 1943 годом моего рассказа.
  
  
  _____________________
  ОБ УБИТЫХ И ЖИВЫХ.
  НЕИЗМЕРИМАЯ ГЛУБИНА ВОЙНЫ
  
   Исторический рассказ, повествование о былом, обладает одной особенностью: и читатель, и рассказчик знают, чем всё закончилось. Февраль-ноябрь 1943 года - лишь пятая часть времени той войны, вырванный из огромного долгого целого фрагмент. Но где бы, взявшись говорить о прошедшей войне, ни поставить точку, все знают, - надеюсь, что все! - что последней главной её точкой стала Победа.
   Сорок третий год - это о том, какой кровью, как мучительно надрывая жилы, стали завёртывать вспять наши мужики и мальчишки призывного возраста обрушившуюся на их дома и семьи махину беды - сверкающий своими отточенными лезвиями убийства непобедимый до тех пор вермахт.
   Да, вермахт был таким. И они вынуждены были стать беспощадной ответной силой, в которую отлился инстинкт самозащиты народа. Вынуждены были подчиниться единой железной воле, взявшей у них право распоряжаться жизнями.
   Мы, их потомки, слишком дорого ценим свою возможность жить. Дедам этой роскоши не было дано.
   Время думать об Отечественной войне, говорить серьёзно о ней, пришло, - сказал я, начиная книгу. Нужно только быть бережными и честными в оценках огромного количества фактов, оставленных нам историей.
   Сорок третий год до сих пор окружён плотной завесой неправды о нём. Тут и там приходится слышать, что "первыми через Днепр под страшным огнём переправлялись штрафные батальоны. Солдаты плыли, держась за деревья, брёвна, доски, и тонули тысячами". Это не так. Армейские штрафные роты и фронтовые штрафные батальоны не шли во главе осеннего наступления к Днепру. А дивизии, бригады и полки Красной Армии, первыми оказавшиеся у реки, форсировали её своими передовыми отрядами, специально сформированными подразделениями, как правило, усиленными батальонами - ротами. Их состав исчислялся десятками, реже сотнями, красноармейцев, в них не могло быть никаких "тысяч" солдат, а тем более "тысяч утонувших".
   Много надуманного пишется о потерях войск в жестоких боях на плацдармах днепровской излучины. "Из 300-400 тысяч погибших за эти четыре месяца советских солдат большинство погибло в сентябре-октябре на Букринском плацдарме". Или: "Озвученная цифра человеческих потерь в битве за Днепр - 417 000 человек. А в боях за Букринский плацдарм погибло около 250 000 человек".
   Трудно сказать, где "озвучено" 417 тысяч погибших и о чём это. В 1943 - 1944 годах войска пяти советских фронтов преодолевали Днепр. Что касается Воронежского, впоследствии Первого Украинского, фронта, то 26 августа, перед началом наступления к Днепру, в его дивизиях и корпусах всего - по данным достаточно авторитетного справочника комиссии Кривошеева - насчитывалось 665 с половиной тысяч человек.
   Фронт состоял из 9 наземных армий, из них на Букринском и Студенецком плацдармах сражались четыре. В них в наступлении 12-24 октября было убито 6498 солдат и офицеров. Порядок цифр человеческих жертв в боях за Днепр именно таков! Передо мной - донесение о потерях танковой армии генерала Рыбалко с 20 сентября по 10 октября 1943 года: число погибших офицеров, сержантов и рядовых солдат - 2487 человек. Ещё триста семьдесят пропало без вести; судя по всему, сюда входили и утонувшие на переправах. В строю в тот день - 38 979 человек. И, конечно, танкисты немало потеряли потом, в предстоявшем им наступлении второй декады месяца. Но вот это и есть действительные соотношения числа воевавших у Букрина и погибших там.
   Историки признают, что не знают точно, сколько всего погибло при захвате плацдармов 23-25 сентября и в первых боях за них. Но количество убитых и утонувших и здесь не взлетит до фантастических высот. На примере 206-й стрелковой дивизии, докладывавшей о своих потерях достаточно регулярно, можно убедиться в этом.
   К сожалению, много эмоций и мало правды в историю битвы на Днепре добавил в 90-е годы писатель-фронтовик Виктор Петрович Астафьев. Телефонист артиллерийской дивизии прорыва резерва ВГК, он сам не был свидетелем того, как выходили к Днепру первые стрелковые полки и танковые бригады, как десанты преодолевали Днепр и захватывали клочки правобережья. Я не судья ему. Но апокалиптические сцены в его нашумевшем романе "Прокляты и убиты" - с тонувшими по всей реке вопившими людьми, сталкиваемыми в воду под огонь немецких пулемётов безжалостными командирами, - просто далеки от того, что происходило на самом деле.
   Виктор Петрович был награждён медалью "За отвагу" за то, что в бою 20-го октября четырежды восстанавливал телефонную связь артиллерии с передовым НП на правом берегу, был контужен, засыпан землёй. Эта доблесть останется при нём. Но подхваченные и умноженные криками 90-х годов о "забытых преступлениях Ватутина и Жукова" его слова: "Когда с одной стороны в Днепр входили 25 тысяч воинов, то на противоположной выходили не более 5-6 тысяч", - эти слова, думаю, забудутся, развеянные временем, дистиллирующим прошлое и кристаллизующим правду.
   ...Как и разговоры о бесчисленных погубленных жизнях мобилизованных в освобождённых районах. "Принудительно мобилизованных!" - любят подчеркнуть некоторые пишущие современники, исповедуя уже "новое" эгоцентрическое отношение к военной обязанности и гражданскому долгу в воевавшем с нацистами СССР...
   "В битве за Днепр их погибло приблизительно 250-270 тысяч". Или так: "На плацдарм шесть на одиннадцать километров бросались свежие подкрепления, которые немцы методично выкашивали артогнём, бомбёжкой и пулеметами "под ноль", но ночью прибывало пополнение, которое так же "таяло" к темноте"...
   Что сказать им? Помните капитана Розанова из 206-й стрелковой дивизии? Полкового инженера, под огнём на склоне горы 243.2 вынимавшего из немецких мин взрыватели и резавшего колючую проволоку? "Благодаря его умелому руководству за короткое время без потерь была переправлена вся пехота и полковая артиллерия". Это из его сентябрьского наградного листа. Вот второе, октябрьское, представление к награде: "В условиях напряжённых боёв за дни с 12 по 14 октября 1943 г. под умелым руководством тов. Розанова без потерь было переправлено всё прибывшее пополнение людей, вооружения и боеприпасов, что в значительной степени способствовало успеху наступления".
   В полках, воевавших на плацдарме, найдётся и помимо Юрия Сергеевича Розанова немало офицеров, награждённых за то, что без потерь переправляли и доставляли на передовую пополнения из маршевых рот...
   Что касается "выкошенных под ноль сотен тысяч" новобранцев, - настоящее соотношение суточных людских потерь и пополнения людьми в этом рассказе приведено в отчётах 206-й стрелковой дивизии буквально подневно. Насколько могу судить, оно типично для тех боёв.
   Серьёзные историки с позиций сегодняшних знаний ценой борьбы с конца сентября по начало ноября за плацдармы у Букрина называют 12-13 тысяч погибших и пропавших без вести. Раненых - не менее 47-48 тысяч красноармейцев и офицеров. Добавляя при этом, что с учетом первых сентябрьских боёв цифры потерь могут оказаться больше.
   Это были большие жертвы. И бои действительно были тяжёлыми.
   Сейчас эти места, изменившие свой облик, облюбованы туристами. Но даже не взволнованным историей обычным любителям отдыха, нет-нет, да напомнит о себе прошлое:
   "Когда я попал в эти края, прошло десять лет после создания Каневского водохранилища. Вода давно поднялась и затопила всё, что она должна была затопить - торчащих из воды поваленных деревьев и заболоченных лугов я уже не застал.
   Волны бились в склоны береговых гор, размывая их. В годы войны там были сильные бои и, по словам стариков, в 1950-е годы на берегу ещё было много обломков военной техники. Но к концу 1960-х об этом уже ничего не напоминало и всё заросло травой. Разве что попадались изредка ржавые куски покорёженного железа и осколки снарядов..."
  
  
  ***
   В двадцатых числах сентября 1943 года был наконец освобождён от оккупантов Унечский район Брянской области.
   Писал ли дед моей жены домой с фронта в конце 43-го, в 44-м году? Уже не скажет никто; писем не сохранилось. Но наверное ведь писал! Эта зыбкая военная радость, когда из небытия возникали люди, из, казалось бы, невозможности вернуть былое восстанавливались семьи, знакомая и моим предкам военных времён, досталась и его родным, и ему. Год закончился. Он был жив и писал своим...
   А война продолжалась. Война всё ещё была огромна.
   Лейтенант Григорий Миськов, командир взвода батареи 45-миллиметровых пушек 722-го стрелкового полка, был убит 18 октября 1944 года в страшной глубине войны, вдалеке от дома, - на склонах горного хребта Месешулуй, отделявшего Трансильванию от Венгерской равнины. Продвигаясь к границе Венгрии, 206-я дивизия среди этих поросших лесом гор вела бои с венгерской кавалерийской дивизией и с немецкими частями.
   В 1943-м дед жены вместе со своим полком прошагал триста зимних километров от Воронежа до Сум и ещё триста летом и осенью - от границы Украины до Днепра у Канева. В 1944-м он прошёл ещё тысячу... Его 722-й полк вместе с 661-м артиллерийским уже назывались Плоештинскими. 737-й полк именовался в честь взятия Фокшан, 748-й буквально в те дни получил почётное имя Клужского, освободив эту северную трансильванскую столицу от немцев и от четырёхлетней венгерской оккупации.
   Вот к этому городу он вернулся с погибшими вместе с ним на перевале солдатами. В двух километрах к северо-западу от Клужа, в румынском селе Корушу, они лежат в братской могиле.
   Их там двое неподалёку; два артиллерийских офицера дивизии остались в окрестностях города. В тех боях, за три дня до гибели Анжеликиного деда, был убит командир 35-го отдельного истребительного противотанкового дивизиона капитан Григорий Романович Шепель, тридцати восьми лет, родом из запорожской деревеньки.
   А Григорию Митрофановичу исполнилось тридцать два.
   За спиной у них осталась не только измеренная ногами Румыния, переход через Трансильванские Альпы, города Плоешти, Фокшаны, долгие бои летом у Ясс, переправа через Прут. Но и Днестр, и молдавские, винницкие, черниговские сёла, в которые они вступили в составе Двадцать седьмой армии, со Вторым Украинским фронтом. И холодная весна, и мягкие зимние месяцы начала года, когда на правобережье, двинувшись наконец вперёд от Ржищева и Канева, они оказались в эпицентре Корсунь-Шевченковского сражения.
   Это было много войны. Очень много.
   Представьте себе солдата 206-й дивизии, дошедшего до Внутренних Карпат от самого Воронежа.
   Представьте, что живым и невредимым он дошагает и дальше - вплоть до самой весны 45-го - с боями по дорогам Венгрии, Чехословакии, Австрии.
   Представьте зримо себе такого, измерившего этот путь солдатскими сапогами, бойца, которому ещё и повезло выжить, - я думаю, вы сможете по-человечески почувствовать его усталость.
   И ещё, просто в силу величины пространств, плотности и множественности боёв на этом пути, - думаю, вы ощутите, как призрачна была надежда на везение, как зыбка была сама вероятность уцелеть. Для него. - Для каждого их них.
  
  
   "Как я выжил на войне? Чудом..." Юрий Васильевич Бондарев обречён был думать об этом долгие годы.
   Мальчишкой, там, он, похоже, не понимал, что прошёл по грани. Под Котельниковым зимой 42-го его контузило, оглушило взрывом, шрапнель разнесла в клочья вещмешок у него за спиной, - но ни один осколок не попал в спину. Дважды - той сталинградской зимой и потом на Днепре, когда стрелял в него танк, случайность каких-то секунд и миллиметров стала ему спасением.
   Третье чудо случилось вскоре - "осенью сорок третьего года между Житомиром и Белой Церковью, после танковой атаки в окружении, не оставившей от нашей батареи ни одного орудия". 15-го ноября он был ранен у города, накануне так подозрительно-легко доставшегося им. В тот день на острие таранного контрудара немецкого танкового корпуса окажется его 89-й стрелковый полк, его дивизия, не пополнявшаяся с Днепра, насчитывавшая всего 900 штыков, и весь 23-й стрелковый корпус Красной Армии.
   "Наши стрелковые дивизии были смяты танками, артиллерия раздавлена", - сообщалось в сводке штаба Первого Украинского фронта. Началась отчаянная борьба за то, чтобы не отдать назад немцам Киев.
   Но всё это было уже без него, Бондарева.
   Со сквозной раной руки, с задетой пулей костью, ему удалось выбраться из окружения. Госпиталь в каком-то парке среди старых деревьев, "боль страшенная", но это было возвращением в жизнь. Раненые шкандыбали курить на крыльцо. "Говорим о любви. Надо было видеть горящие глаза... Помню только отдельные слова, голоса, звуки".
   Такие же мальчишки: связист, пулемётчик, боец из разведроты. Молодость сопротивлялась войне. Им хотелось думать, что жить будут вечно.
   Он не вернулся в свой полк. Но три свои месяца сорок третьего года вспоминал на страницах часто. Его первый военный рассказ посвящался "Лене Строговой, медсестре 89-го стрелкового полка". Судьбы этой девушки я не знаю. Но не благодаря ли ей он сохранил себе под Житомиром руку?..
   Сталинград - госпиталь - фронт. Украина - госпиталь - снова фронт. В марте 1944-го у Каменец-Подольска гвардии старший сержант, командир орудия батареи дивизионных пушек Бондарев за подбитый танк и успешно остановленную атаку гитлеровцев заработал свою вторую медалью "За отвагу".
   Летом был Тарнополь, переправа через реку Сан, в сентябре - бои в предгорьях Карпат на границе Чехословакии и Польши. Осенью его отозвали в тыл, на учёбу. И это было его четвёртое военное чудо. Чкаловское артиллерийское училище окончил офицером. Там и встретил победу.
   Он не успел погибнуть. Не успел завершить войну. Не успел смертельно устать так, как устали те, кто шёл по ней "от звонка до звонка".
   И так навсегда и осталось в нём то личное, юное, спаянное воедино ощущение смерти и игры, войны и сопротивлявшейся ей силы жизни,- мальчик в форме, с латунными пушечками на погонах, недавний школьник, опять и опять возникал в портретах, в голосах героев его повестей и романов:
   "Кулаком подбивая пухлую, пахнущую свежестью подушку, он сказал с ноткой мечтательности в голосе:
   - Нет, серьёзно, товарищ капитан, вы счастливец, вам везёт! Вернётесь после войны, весь в орденах, со званием... А я, чёрт!.. А я просто чёрт знает что, товарищ капитан. Серьёзно. Орден Красной Звезды получил, вот медаль "За отвагу" никак. А для меня самое дорогое из всех орденов - солдатская медаль "За отвагу". Серьёзно! Вы не смейтесь!
   - Добудете и медаль. Это не так сложно, Витя".
   Война не отпустила. Она присутствовала в каждой его книге. Юрий Бондарев прожил удивительно большую, богатую событиями, вполне счастливую жизнь. И это он же сказал о себе так:
   "После той великой войны я остался совершенно один на свете".
  
  
  ***
   Их действительно уже никого нет на свете, тех бондаревских солдат и командиров, черты которых отсветами остались в книгах. Даже и тех, кто войну пережил. 55 лет всего прожил Иван Бастеев, командир 89-го полка на Днепре и у Боромли. Ещё до победы вернулся с фронта из-за ранений майор Шиянов, другой комполка 23-й дивизии. А третий в дивизии командир полка днепровских времён, Герой Советского Союза майор Литвинов, погиб в ноябре 43-го, в дни немецкого контрудара под Житомиром.
   Так было и с однополчанами деда моей жены. Герой Советского Союза майор Степан Мурза тоже был отозван с фронта в 44-м. Преподавал тактику в военных училищах. Фронтовые раны и контузии сильно сократили ему жизнь, он не дожил до шестидесяти.
   В 1944-м был комиссован после шестого ранения и вернулся в освобождённый родной Смоленск капитан Павел Козырев.
   Тёзка и однополчанин деда моей жены, лейтенант Григорий Усиков, герой боёв у села Почаево, пропал без вести в сорок пятом, в апреле. Где, как, - никаких обстоятельств исчезновения первого в полку кавалера ордена Александра Невского документы не сохранили. Только строчка в военкоматовском списке...
   А артиллеристы, - что же, война и их размашисто поделила на вернувшихся и погибших.
   Весной 44-го у Ясс попал в немецкий плен старший лейтенант Валентин Григорьев, служивший комбатом теперь уже не в артиллерийском полку, а в противотанковом дивизионе капитана Шепеля. Дальше - лагерь, магдебургская тюрьма в январе 45-го, гибель.
   Лейтенант Прокофий Гришин, взводный, как и Григорий Миськов, в батарее сорокапяток в соседнем, 748-м полку, прошёл через плен, но выжил.
   А вот такой была судьба у красноармейца из батареи, где служил лейтенант Миськов, возможно даже, из его взвода. Пётр Корчагин, парнишка родом из украинского Волчанска, замковой орудийного расчёта, зимой под Корсунью был тяжело ранен в предплечье. Орден Отечественной войны разминулся с ним где-то в госпиталях. Но потом, оказавшись на нестроевой службе в кавалерийском полку в Иране, был он всё-таки награждён за бои у села Бучак медалью "За боевые заслуги".
   Я не знаю, сколько ранений принесли с войны бывшие артиллерийские комбаты Арифов, Жиляков, Ерохин. Знаю только, что они уцелели.
   А ещё - точно знаю! - с каким уважением, уже в Венгрии и в Австрии, мальчишки из последних пополнений 45-го года смотрели на бравого, с двумя медалями на груди, командира одного из орудий в батарее Ерохина. Знали бы они, что этот ефрейтор Мишенин, целых два года "топтавший войну", - всего-навсего их сверстник! Что и ему, как им, тоже только исполнилось восемнадцать...
   Краснознамённая, орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого, 206-я стрелковая Корсуньская дивизия встретила Победу в предгорьях Австрийских Альп, у границы с Югославией. После спуска с хребта Месеш, переправившись через реку Тиссу, она прошла по Венгерской равнине до Будапешта. В марте дралась, сдерживая яростное наступление немцев, на канале Шарвиз у озера Балатон. Потом брала город венгерский город Сентготхард и вступала в австрийский Грац.
   Это боевое соединение с иными солдатами, с командирами нового поколения уже не было похоже на себя самое воронежских и сумских времён - война сделала их всех другими.
   Большинство командиров и офицеров штабов - сплошь новые имена, поднятые войной по ступеням служебных лестниц, - как много среди них было молодёжи! Из прежних, 1943 года, командиров полков остался только подполковник Александр Семёнович Беляев. Правда, и ему в день окончания войны не исполнилось тридцати лет. Зато в послужном списке, вдобавок к орденам, - три ранения и контузия. Одна из ран осталась на память о Днепре.
   Гвардии полковник Николай Михайлович Ивановский не увидел Победы. В последний день декабря 1943 года на переднем крае, "при постановке задачи командиру 722-го стрелкового полка и батальонам", в нескольких сотнях метров от немецких окопов, он был убит выстрелом немецкого снайпера.
   Принявший после него дивизию полковник Владимир Колесников был смертельно ранен осколком авиабомбы в мае, когда через реку Прут ворвались в Румынию.
   А в сентябре, уже на трансильванском плато, осколком снаряда был тяжело ранен новый комдив, гвардии полковник Алексей Абрамов.
   В горы Австрии дивизия пришла под командованием энергичного боевого офицера, полковника Фёдора Дременкова.
   Командир 722-го стрелкового полка Михаил Носаль был ранен в 44-м и в дивизию не вернулся. Карьера майора Анатолия Меренкова почему-то не сложилась. После Днепра и госпиталя он - заместитель командира полка по строевой части. Полком командовали Ахметгаян Ахметханов, Анисим Косьмин, Яков Гостев.
   И 748-м стрелковым полком после Днепра командовали другие. Подполковники Гуценко, Шумков. Гвардии полковник Шмонин, погибший в последних боях в апреле 1945 года.
   А что же подполковник Дудка? Его судьба?
  
  
   Он был отозван из дивизии в ноябре, после взятия Киева.
   Он успел подписать наградные листы отличившимся в боях солдатам и офицерам полка, Попрощался со всеми, - сильный, уверенный, готовый ко всему, - и ушёл в глубину своей, теперь уже иной, чем у них, войны.
   Впереди у него было семь месяцев учёбы в Москве, в Академии Фрунзе, на курсах усовершенствования высшего начальствующего состава. Потом опять фронт. Осенью 44-го он принял под командование гвардейскую механизированную бригаду. Два ордена Красного Знамени появились в 1944-м на его гимнастёрке рядом с орденом Суворова и Звездой Героя, полученной за Днепр.
   Командир 25-й гвардейской механизированной Нежинской, ордена Богдана Хмельницкого, бригады 7-го гвардейского механизированного корпуса гвардии полковник Лука Минович Дудка был убит 24 апреля 1945 года в дни масштабного наступления трёх советских фронтов, окончившегося взятием Берлина.
   За две недели до победы он погиб не от случайной пули или осколка - погиб вместе со своей бригадой в центре одной из последних военных драм Великой Отечественной, названной потом Баутцен-Вейсенбергской операцией...
   Как это было - можно восстановить достаточно подробно.
  
  
   Шестнадцатого-семнадцатого апреля, взломав немецкую оборону, переправив через реку Нейсе две танковых армии, Первый Украинский фронт мощным катком двигался вглубь Германии южнее Берлина. Его левый фланг, часть сил Пятьдесят второй армии и 2-я армия Войска Польского, отклоняясь к югу от германской столицы, наступали на Дрезден.
   По мостам через Нейсе, прикрывая фланг поляков, в прорыв ушли три бригады Седьмого гвардейского механизированного корпуса. За их продвижением, как это и бывает на фланге наступления, не поспевали пехотинцы.
   Прорывались стремительно. В 45-м году Красная Армия это делала блестяще. Преодолевая небольшие реки, мотострелки и танкисты захватили один за другим лежавшие на пути к Дрездену городки Енкендорф, Вейсенберг. И начали бой за укрепленный Баутцен, окружив город и войдя на его улицы...
   Но в это время с юга, в спину им, начал своё наступление последний в этой войне резерв-кулак группы армий "Центр": танковая, две пехотных дивизии, парашютно-танковая дивизия СС "Герман Геринг". Без больших усилий они соединились с отступавшей в полосе польской армии танко-гренадерской дивизией "Бранденбург". Поляки и наш мехкорпус оказались в окружении.
   Два дня Седьмой механизированный корпус штурмовал Баутцен. А рядом польская армия одними дивизиями катилась по инерции к Дрездену, другими вместе со слабыми заслонами советской пехоты под танковыми ударами отжималась всё дальше на север, и немцы, кромсая польские тылы, охватывали Бауцен и подходили к Вейсенбергу.
   Из Баутцена назад, в Вейсенберг, пробить коридор на восток к своим, был отправлен сводный отряд - 25-я гвардейская бригада полковника Дудки, отдельный танковый полк, артиллеристы. Их было примерно две тысячи человек с 15 танками и 17 самоходными орудиями. Город оказался для них ловушкой.
   Две танковые армии Первого Украинского фронта, совершив свой легендарный поворот на Берлин, уже вели бои на его улицах. А здесь маршал Конев, взбешенный самонадеянностью польского генерала Сверчевского, не мог добиться от поляков встречного удара по наступавшим немецким дивизиям. В конце концов, польский танковый корпус развернулся, атаковал немцев, пытаясь прорваться к Баутцену, - но потерял много техники в жестоком встречном бою и откатился обратно.
   Седьмой мехкорпус был разодран надвое и стиснут окружением. В цитадели Баутцена, в двойном кольце, ещё сидели остатки немецкого ополчения и войск, оборонявших город!
   В Вейсенберг, можно сказать, прямо в формировавшийся котёл, успели перебросить на машинах три стрелковых полка - они помогли мехбригаде и танкистам удержать город.
   Бои отличались крайней жестокостью. (К слову - под Баутценом в составе дивизии "Герман Геринг" в свой первый и последний бой с Красной Армией вступила противотанковая бригада "Свободная Украина", набранная из рядов украинской вспомогательной полиции, преследовавшей ещё недавно на родине партизан, коммунистов, евреев...)
   Пленных не брали.
   Жёгших танки ополченцев с фаустпатронами наши расстреливали на месте.
   Немцы не щадили раненых красноармейцев.
   Боезапас окружённых таял. Через сутки им остался единственный шанс на спасение: прорыв.
   Примерно восемь-десять километров отделяло их от своих на востоке и на севере. Пехота прорывалась на север. Мотострелки Дудки с танкистами пробивали кольцо на восток - к Енкендорфу и дальше к польскому городу Ниски. Раненых брали с собой они, под прикрытие трёх оставшихся танков и четырёх самоходок.
   В седьмом часу, на рассвете 24-го апреля, они вырвались из города.
   Не может быть, чтобы в то утро полковник Лука Дудка не думал, насколько ему это не впервой - вот так, бок о бок со своими солдатами, прорываться из окружений. Он мог бы остаться лежать в растоптанной грязи и снегу сумских полей у села Пушкарного, однако с юным лейтенантом-артиллеристом не только вывел бойцов, но и вытащил пушки дивизионной батареи. Он мог бы не уйти из разбитых немецких окопов над Днепром на высоте 225, лечь там со всеми убитыми из его полка, - но выжил. А вспомнить сорок второй, сорок первый год! Ведь он на войне был почти от её начала.
   Никто не скажет, с каким настроением встретил рассвет этот жизнелюбивый человек, талантливый офицер.
   Верил он в свою удачу, когда шагал во главе колонны, вползавшей в большой, чужой немецкий лес? Когда разглядывал с командирами карту, посылал разведку в сторону ещё не близкого Енкендорфа, к деревне с непривычным русскому слуху названием Диза?
   Или не верил, - видя соотношение сил и возможностей? Патроны и снаряды считали уже поштучно. И, по-видимому, сильно сковывали подвижность отряда раненые.
   В лесном массиве у фольварка Диза их окружили плотным кольцом панцергренадёры "Бранденбурга".
   В тот день в лесу у Дизы мотострелки и танкисты выполнили ещё одну задачу, последнюю из возможных: они притянули к себе главные силы немцев, дав нашей пехоте, правда, с большими потерями, уйти из Вейсенберга на север к своим.
   Немецкое наступление выдохлось. Его остановили 27 апреля в 12 километрах севернее Баутцена подошедшие фронтовые резервы. Помешать катившемуся на Берлин валу советских войск группе армий "Центр" не удалось.
   Дивизии немцев отошли к Дрездену и там, за Эльбой, сдавались в мае американцам.
   Потери поляков были ужасными; польские части сплошь состояли из невоевавших новобранцев. Но они могли стать ещё страшнее, если бы на фланге польской армии не оказался советский механизированный корпус.
   Вейсенбергский отряд у Дизы был уничтожен весь. Погибли все - старшие и младшие командиры, политработники, стрелки и автоматчики, связисты, водители, врачи медсанвзводов.
   В мае, повторно заняв Вейсенберг, их хоронили на месте боя. Потом перевезли тела в Польшу, на кладбище в Нисках.
   Списки погибших дополнялись ежемесячно с апреля по август.
   В январе 1948 года в лесу между деревнями Диза и Трена были найдены останки ещё ста наших солдат и офицеров, три разбитых танка, разбитые грузовики и пушки. "Гвардейские значки, ремни офицерского снаряжения, разбросанные снаряды, корпуса аппаратов радиосвязи..." - сообщалось в донесении комендатуры. - "Предположительно, здесь занимала оборону танковая часть". Их перенесли в Ниски и похоронили в братской могиле.
  
  
  _____________________
  НЕИЗВЕСТНЫЙ ВНУК СОЛДАТА. 2019-й
  
   Их никого уже почти не осталось в живых. Двенадцать миллионов легли на полях боёв, а тех, кто вернулся, становится с каждым годом всё меньше.
   А когда они уходят, остаётся пустота, архивы и много вопросов.
   Кто бы мне сказал раньше, что когда-нибудь я возьмусь за военную повесть. И четыре года, изо дня в день, буду читать тёмные от времени листы документов, листать работы историков, искать свидетельства очевидцев, просматривать сетевые форумы о войне. Кто бы мне это сказал!
   Но вот и моя работа закончена.
   Удалось ли этот небольшой военный фрагмент превратить действительно в "1943", сделать эти события метафорой перелома той Великой Войны - скажут те, кто прочтёт, кто к этим событиям действительно неравнодушен. Но, по крайней мере, моя жена знает теперь о войне своего деда немало.
   В центре Киева, на террасе у подножия памятника Родине-Матери, стоит большая скульптурная композиция, посвященная сорок третьему году, форсированию Днепра. Эти мрачные, стилизованные до какой-то немыслимой былинности, распростёртые в движении над водой фигуры солдат виделись мне раньше слишком упрощёнными, слишком оторванными от достоверности.
   В моей юности мне не хватало в них живой правды, сиюминутного реализма.
   А теперь, спустя годы, я смотрю на монумент по-иному.
   Те события уже отдалились настолько, что превратились в легенду. Рядом с устремлёнными к смерти огромными каменными богатырями играют дети, гуляет, фотографирует себя на их фоне разный обычный нынешний люд. Всё это разноцветье вокруг - это про жизнь. Всё то, - как бы с усилием и мукой высеченное из камня, - всё то про почти непредставимое сегодня жертвование жизнями. Возможно, именно в наши времена этот монумент и обрёл свой подлинный смысл, который я не смог почувствовать сорок лет назад, когда создали его.
   Так ведь то были времена слишком громких клятв, слишком восторженных клише, слишком бодрой бездумной веры. Потребовалось их прожить, а за ними пройти сквозь мрачнейшие полосы отторжений, кликушества, подлости по отношению к памяти - чтобы, получив наконец себе подлинную цену, всё выровнялось и засияло истинным светом.
   Так или нет вышло с нами, - но богатыри стоят. И пока не нашлось такой силы, чтобы смести их оттуда и стереть из памяти. А ещё я сказал Анжелике: посмотри, кто здесь.
   Пригляделась. Изумилась: "Это, что же... можно считать памятником деду?"
   Да. Там, справа, за спиной устремившихся в атаку, два солдата присели у колёс короткоствольной пушки с прямым вертикальным щитом, - не узнать "полковушку" образца 1927 года, даже стилизованную, было невозможно.
   Да: это памятник деду, Бондареву, героизму Бучака, Григоровки и Букрина, капитанам Мурзе, Козыреву и Шепелю, подполковнику Дудке и многим, многим.
   В Каневе на берегу над Днепром другой монумент - красивая фигура женщины с ребёнком на руках. И много гранитных плит вокруг, на которых перечислены все соединения Красной Армии, участвовавшие в боях в излучине. Это тоже памятник деду моей жены. Несколько лет назад его пытались пачкать краской, - смешные они, те кто это делал. Разве такими способами уничтожается былое?
   Ну а по берегу, в деревеньках, свидетельницах боёв, стоят незамысловато исполненные фигуры солдат со склонёнными головами: череду их, удивительно похожих, можно увидать в Пекарях, в Келеберде, в Прохоровке, в Бобрице.
   В Бобрице две могилы. 698 солдат лежит в одной, в другом захоронении - ещё 278. Семьсот шесть красноармейцев похоронено в Пекарях. Это бойцы и из 206-й дивизии, и из сменивших её в октябре полков 52-й армии, все вместе. В Прохоровке, стоя на постаменте, взмахнул рукой и застыл в камне Николай Катков, призванный весной из-под Курска мальчишка-автоматчик 722-го стрелкового полка, полка, где воевал Григорий Миськов, - убитый на высоте 225.0 в конце сентября.
   А села Бучак теперь нету на планете Земля. Жителей расселили, когда начали стройку Каневской ГАЭС, так и не состоявшуюся, впрочем. Но памятник над могилой на сопке Казачий Шпиль, тем не менее, стоит. Там 496 бойцов 206-й дивизии. Там лежат три Героя Советского Союза. Ной Александрович Урушадзе, парень из далёкого колхидского Ланчхути, один из них, троих, там.
   Может быть, в нашу информационную эпоху этот способ сохранять память станет через какое-то время архаичным. Я смотрю, с какой быстротой входят в обиход интерактивные формы, позволяющие обновлять, добавлять данные, спорить о достоверности тех или иных документов и свидетельств и отбирать истинное.
   Это и способ помнить, и способ искать.
   Не столкнувшись с необходимостью поиска сам, я даже не подозревал, сколько людей занято теперь военным прошлым своих близких, сколько действительно неожиданного - если отбросить и не принимать во внимание хлам сетевой ругани, - не только фактов, но порой и красок, существует в сети.
   Мир детей - и внуков - из давней пахмутовской песни о войне - вот он?..
  
  
  ***
   Это я приберёг к самому концу:
   "Рассказы деда про то как, как жгли "фаустники" наши танки в конце войны в Германии, помню смутно. Что я мог понять и запомнить ребёнком? Да и рассказывал он неохотно, тяжело ему было вспоминать об этом".
   Такие слова в XXI веке встречаются всё чаще.
   Я прочитал их в сети, когда искал всё, что можно было узнать о гибели Луки Миновича Дудки, последним из героев моего рассказа убитого на войне.
   И вот что ещё написал этот человек.
   "Хотел узнать подробности о тех боях, в которых участвовал мой дед, проживший нелёгкую жизнь, судьба которого меня будоражит и не даёт мне покоя.
   Мой дед уцелел в боях в городе Баутцене в апреле 1945 года.
   Мой дядя погиб рядом, в Вайсенберге, 23 апреля 1945 года.
   Оба служили в 7-м гвардейском механизированном корпусе, воевали бок о бок...
   Раньше на фоне трагедии в Вайсенберге мне казалось, что бои в Баутцене были менее ожесточёнными. Теперь картина представляется немного другой. И в связи с этим я думаю, как же повезло моему деду в Баутцене!
   Историк Исаев пишет об одном эпизоде тех боёв - "К тому моменту 24-я гвардейская механизированная бригада имела 295 "активных штыков" и два Т-34".
   Возможно, командиром одного из оставшихся в строю Т-34 был мой дед... Вспоминаю его, его слова о том, что война была совсем другой, не такой, какую показывают в кино. Что она была ужасной, жестокой и бесчеловечной и не дай мне бог увидеть её.
   Свет твоей душе, Иван Тимофеевич! Светлая память и вечная слава павшим героям!"
  
  
   Фраза этого безымянного сетевого автора (я не знаю его имени; он назвал себя инициалами bwv), незатёртая, необычная фраза о свете души царапнула и заставила подумать об удивительном.
   А ведь правда - свет!
   Вот он, этот внук солдата, вот я, миллионы других в России и в бывших республиках Союза. Мы семьдесят пять лет живём в мире без войны, в таком изменившемся за эти годы мире.
   Да, в нашем мире нам хватает драм и горестей. Мы, бывает, в них тонем, нам бывает тяжело и невыносимо, но, сказать положа руку на сердце, мы изрядно погружены в суету, в повседневную толчею нашей обыденности. Наш мир - насколько же он стал иной! Рассудочный, переполненный техникой, деньгами, научными чудесами, цинизмом политики, проблемами растущих детей, заботой о хлебе насущном. Слишком суетный, слишком порой комфортный, этот мир уж точно не сделал нас ангелами. И, главное, как он космически далёк от мира наших дедов.
   Но вот ведь бывает - вдруг не даёт их судьба нам покоя.
   И сказать так, найти такое слово, - "свет твоей душе, дед!" - подумал я, мог лишь человек, сам ощутивший в себе некий свет в минуту волнения. Кто он, сказавший так? Я не знаю. Да это и не важно.
   И подумалось: а ведь это закон.
   Да, да, один раз в году, а может, и чаще, - на майских ли улицах в круговороте людей с портретами таких непохожих на них предков, или наедине с собой, или в семейном кругу, - бывает миг, думая о них, вспоминая их, мы становимся незаметно для себя немного другими, немного поднятыми над повседневностью.
   Наши души омывает что-то светлое. Мы - каждый - делаемся перед этой памятью лучше, чище. Каждый; ведь у каждого в семье в жизни родных ему людей была та эпоха страшной жертвенной Великой Войны.
   Это состояние не приходит часто, не длится долго. Но оно есть. Оно подлинно. Благодаря им, нашим близким той военной поры, мы это знаем.
   Вот ведь в чём штука: благодаря им этот свет в нас есть.
  
  
  4 декабря 2019
  
  
  
  
  ИСТОЧНИКИ ЦИТАТ
  _________________________
  
  
  АРХИВНЫЕ
  
  Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации:
  
  Боевые донесения штаба Воронежского фронта.
  ЦАМО. Фонд 203, опись 2843, дело 431.
  Журнал боевых действий Воронежского фронта за август 1943 г.
  ЦАМО. Фонд 203, опись 2843, дело 495.
  Журнал боевых действий Воронежского фронта за сентябрь 1943 г.
  ЦАМО. Фонд 203, опись 2843, дело 499.
  Журнал боевых действий 1 Украинского фронта с 1.10.43 по 31.10.43 г.
  ЦАМО. Фонд 236, опись 2673, дело 107.
  Отчёт о боевых действиях 3 гвардейской Танковой армии в составе Воронежского и 1-го Украинского фронта с 6.09.43 по 15.01.44 г.
  ЦАМО. Фонд 315, опись 4440, дело 124, 126а, 129, 138.
  Описание боя 53-й гвардейской танковой бригады с танками типа "Тигр Б".
  ЦАМО. Фонд 315, опись 4440, дело 172.
  Боевые действия войск 40-й армии в Великой Отечественной войне.
  ЦАМО. Фонд 395, опись 9136, дело 35.
  Оперативно-тактическое описание наступательной операции войск 40-й армии Воронежского фронта с рубежа Краснополье-Трефиловка и выход на р. Псёл.
  ЦАМО. Фонд 395, опись 9136, дело 206.
  Описание боевых действий 206-й стрелковой дивизии за Верхнюю Сыроватку.
  ЦАМО. Фонд 395, опись 9136, дело 207.
  Журнал боевых действий артиллерии 206-й стрелковой дивизии за 1943 г.
  ЦАМО. Фонд 395, опись 9155, дело 68.
  Журнал боевых действий частей 40-й армии за август месяц (1943).
  ЦАМО. Фонд 395, опись 9155, дело 69.
  Выписка из журнала боевых действий 47-й армии с 1.04.43 по 30.09.43 г.
  ЦАМО. Фонд 402, опись 9575, дело 220.
  Выписка из журнала боевых действий 21-го стрелкового корпуса с 11.08.43 по 10.09.43 г.
  ЦАМО. Фонд 402, опись 9575, дело 227.
  Журнал боевых действий 23-го стрелкового корпуса с 24.02.43 по 27.11.43 г.
  ЦАМО. Фонд 871, опись 1, дело 11.
  Журнал боевых действий 23-й стрелковой дивизии с 26.09.43 по 21.05.44 г.
  ЦАМО. Фонд 1096, опись 1, дело 5.
  История 23-й стрелковой дивизии.
  ЦАМО. Фонд 1096, опись 1, дело 6.
  Журнал боевых действий 206-й стрелковой дивизии с 27.06.42 по 26.05.43 г.
  ЦАМО. Фонд 1469, опись 1, дело 10.
  Краткое описание боевых действий 206-й стрелковой дивизии. Боевой путь дивизии. Краткая сводка обобщённого боевого опыта частей 206-й стрелковой дивизии.
  ЦАМО. Фонд 1469, опись 1, дело 12.
  План оборонительного боя 206-й стрелковой дивизии (март 1943 г.). Плановая таблица наступательного боя 206-й стрелковой дивизии (17.08.43 г.). План боя по захвату высоты 243.2 (16.10.43 г.).
  ЦАМО. Фонд 1469, опись 1, дело 13.
  Оперативные сводки штаба 206-й стрелковой дивизии за 1943 г.
  ЦАМО. Фонд 1469, опись 1, дело 18.
  Журнал боевых действий 206-й стрелковой дивизии с 27.05.43 по 06.11.43 г.
  ЦАМО. Фонд 1469, опись 1, дело 20.
  Журнал боевых действий 206-й стрелковой дивизии с 27.03.44 по 31.10.44 г.
  ЦАМО. Фонд 1469, опись 1, дело 30, 31.
  Дополнение к плану артиллерийского наступления артиллерии 21-го стрелкового корпуса 19.10.43 г.
  ЦАМО. Фонд 1469, опись 1, дело 85.
  План артиллерийской подготовки артиллерии 206-й стрелковой дивизии по захвату высоты 243.2 на 16.10.43 г. План действий кочующих орудий артиллерии 206-й стрелковой дивизии с 28.10.43 г.
  ЦАМО. Фонд 1469, опись 1, дело 88.
  Журнал боевых действий артиллерии 206-й стрелковой дивизии.
  ЦАМО. Фонд 1469, опись 1, дело 92.
  
  Документы Центрального Бюро учёта потерь Главупраформа Красной Армии (в материалах ОБД "Мемориал". https://obd-memorial.ru/html/):
  
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 21202 о безвозвратных потерях с 1 января по 1 марта 1943 г. (02.06.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 21204 о безвозвратных потерях с 1 января по 1 марта 1943 г. (02.06.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 21206 о безвозвратных потерях с 1 января по 1 марта 1943 г. (02.06.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 21212 о безвозвратных потерях с 1 января по 1 мая 1943 г. (02.06.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 21216 о безвозвратных потерях с 1 января по 10 мая 1943 г. (02.06.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 21218 о безвозвратных потерях с 1 января по 1 апреля 1943 г. (02.06.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 21430 о безвозвратных потерях. (04.06.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 38438 о безвозвратных потерях (29.09.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 39354 о безвозвратных потерях (04.10.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 40882 о безвозвратных потерях (11.10.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 42862 о безвозвратных потерях (21.10.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 05256 о безвозвратных потерях (21.10.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 05689 о безвозвратных потерях (01.11.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 022193 о безвозвратных потерях (13.11.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 50122 о безвозвратных потерях (25.11.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 50465 о безвозвратных потерях (11.12.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 50748 о безвозвратных потерях (29.11.1943).
  Донесение управления 206-й стрелковой дивизии Љ 044516 о безвозвратных потерях (21.11.1944).
  
  Государственный архив Российской Федерации:
  
  Внеочередное донесение об обнаружении останков трупов и разбитой техники в районе Вайсвассер. 30.01.1948.
  ГАРФ. Фонд 7212, опись 1, дело 82. Приводится по: http://forum.patriotcenter.ru/index.php?topic=17021.0
  
  
  ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ
  
  Абатуров В.В., Португальский Р.М. Харьков - проклятое место Красной Армии.
  Гончаров В.Л. Статистика потерь. (В сборнике документов "Битва за Днепр. 1943 г.")
  Замулин В.Н. Курский излом. Решающая битва Отечественной войны.
  Замулин В.Н. Забытое сражение Огненной дуги.
  Исаев А.В. Берлин 45-го. Сражение в логове зверя.
  Кривошеев Г.Ф., Андроников В.М., Буриков П.Д., Гуркин В.В. Великая Отечественная война без грифа секретности. Книга потерь.
  Шеин Д.В. Танки ведёт Рыбалко.
  Наступление 1-го Украинского фронта на Киевском направлении в сентябре-ноябре 1943 года, оперативный очерк. (В сборнике документов "Битва за Днепр. 1943 г." под ред. В.Л. Гончарова.)
  
  
  МЕМУАРНЫЕ
  
  Андрющенко С.А. Начинали мы на Славутиче...
  Архипов В.С. Время танковых атак.
  Калашник М.Х. Испытание огнём.
  Москаленко К.С. На Юго-Западном направлении, 1941-1943. Воспоминания командарма. Книга 1.
  Москаленко К.С. На Юго-Западном направлении, 1943-1945. Воспоминания командарма. Книга 2.
  Приходкина Д.С. Освобождение села Теребрено по воспоминаниям очевидцев. https://infourok.ru/issledovatelskaya-rabota-osvobozhdenie-sela-terebreno-god-3187719.html
  Bwv639: Потери рядового и сержантского состава 24 гв. мехбригады 7 гв. мехкорпуса за апрель-май 1945 года. http://ljrate.ru/post/70658/208771
  
  
  ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ
  
  Астафьев В.П. Прокляты и убиты, роман.
  Бондарев Ю.В. Батальоны просят огня, повесть.
  Бондарев Ю.В. Последние залпы, повесть.
  Бондарев Ю.В. Берег, роман.
  Бондарев Ю.В. Непротивление, роман.
  Бондарев Ю.В. Незабываемое, рассказ.
  Бондарев Ю.В. Память. Компас. Запахи войны. Руки. Трофеи. Малярия. Мгновение той великой войны. Новеллы из сборника "Мгновения".
  Бондарев Ю.В. Беседы с А.Н. Арцибашевым. http://rusrand.ru/spring/jurij-bondarev-zhizn-stroitsja-na-tverdyh-da-i-net/
  Быков В.В. Атака с ходу, повесть.
  Быков В.В. Стена, война и победа, эссе.
  Родин Алекс. Бучак. (В книге "Солнце и Луна".) http://alexrodinworld.blogspot.com/
  Эсхил. Персы, трагедия.
  
  _____________________
  _____________________
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"