Лылов Петр Алексеевич : другие произведения.

В пустоте

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Осколок No.2: Попытка наполнить пустоту. Написано под впечатлением от предисловия к первому изданию "Критики чистого разума" Канта. Если бы хватило мозгов, чтобы осилить предисловие ко второму изданию, получилось бы еще страшнее. Про саму "Критику..." я молчу.

   В пустоте.
  
   Я решил для себя раз и навсегда, что пустота - это плохо. Я даже допускаю, что хуже пустоты ничего быть не может, но у меня пока нет для этого доказательного базиса. В тот момент, когда какое-то обстоятельство вдруг превратит вашу жизнь в ад, вы будете в глубине души уверены, что именно это обстоятельство и есть худшее в жизни. Бесполезно страдающему человеку объяснять, что его страдание есть лишь очередная ступень для преодоления на пути к какой-то условной вершине - вряд ли вы сможете доказать голодному, что его голод является мощным стимулом для саморазвития, поиска нового мировоззрения и подхода к жизни. К тому же от голода нередко умирают. Может быть ницшеанская формула на самом деле рассчитана на ницшеанского же сверхчеловека? Потому что обычные люди, случается, выживают в авиакатастрофах, но умирают от неудачно проглоченной рыбной косточки. К тому же, в конце концов, люди умирают от старости, которая является закономерностью развития организма - а значит, сама жизнь убивает нас уже с момента рождения.
   - Старость - не закономерность развития. Это ошибка. В какой-то момент жизнь перестает стремиться вверх и начинает падать вниз - фьють! - Марина показывает ладонью, как жизнь падает вниз. - Сначала мы становимся сильнее, а когда достигаем какого-то предела, что-то в нас ломается и мы начинаем слабеть. Ницше был прав, но только наполовину.
   - А ты не думаешь, что поломка - это закономерность в функционировании любого механизма? - пробую защититься я. - Любой телевизор рано или поздно сломается.
   - Докажи! - смеется она. Опять все упирается в отсутствие доказательств - но я ведь чувствую, что прав! Как тут не поверить Канту? Но вера - это противоположность знания. С другой стороны, это не мешает многим людям основывать веру на знании (что обычно называют статистикой). Или, что еще хуже, развивать спекулятивные системы "знаний", основанные исключительно на аморфном базисе веры (что обычно называют теологией). Чтоб я сдох.
  
   Главная проблема в разработке новых моральных догм: что делать со старыми? Просто выбросить их на свалку истории не получится, потому что они слишком уж въелись в нас, нашу культуру, наше сознание, само наше мышление. А оставлять их тоже не имеет смысла, так как все нововведения окажутся лишь комментариями к законам Моисея. Уголовно-Божий Кодекс:
   1) Не убий (кроме как: в порядке самообороны; защиты отечества/человечества; исполняя свой гражданский долг; в целях навязывания своих представлений о справедливости невежественным дикарям - представителям иных культур и так далее. Отдельно отметить убийство по неосторожности и законы военного времени.)
   2) Не укради (кроме как: в целях восстановления справедливости; ликвидации классовых противоречий; национализации всего-всего, чтобы досталось всем; приватизации всего-всего ранее национализированного, чтобы в конце концов досталось хоть кому-нибудь и так далее. Отдельно отметить Робина Гуда.)
   ...и так далее.
   Самого Моисея никогда не смущали частные случаи - его законы распространялись только на евреев. В каком-то смысле именно евреи и изобрели фашизм - такова жестокая ирония истории.
  
   - Что плохого в пустоте? - спрашивает Катя, обращаясь к противоположной стене. Все вопросы - и риторические, и конкретные - она всегда обращает к противоположной стене. Поэтому вне помещений она предпочитает молчать. -Это просто емкость, которую всегда можно наполнить. А можно использовать как украшение. Многие люди украшают интерьер вазами.
   - Эстетический элемент ваз заключается не в их пустоте, а в их оформлении, - отвечаю я.
   - Эстетический - да. А смысловой? - в очередной раз атакует стену Катя. - Пустая ваза в углу и ваза с цветами на столе - совершенно разные вещи. В первом случае ваза является украшением, будучи пустой, во втором - лишь подставкой для украшения, которое ее заполняет.
   Стене нечем возразить. Мне тоже.
   - Ненавижу пустоту! - говорит Марина. - Просто терпеть не могу, когда совершенно нечем заняться, ничего не хочется думать - просто лежишь и смотришь в потолок, и даже время не идет. Просто ненавижу, и все тут! Я согласна с тем, что пустота - это плохо.
   Нам со стеной остается только смущенно переглянуться. Там, где спасовал разум, ответ был найден с помощью эмоций.
   Но этот вопрос остается открытым для дискуссии. Потому что Катя не доверяет эмоциям.
  
   С другой стороны, эмоции для меня напрямую связаны с пустотой.
   Депрессия.
   Тягучая бесконечная тоска.
   Желание разрыдаться.
   Отчаяние, закольцованное само на себя.
   Наконец, само ощущение пустоты.
   Наверное не совсем понятно, про какую пустоту вообще идет речь? Дело в том, что когда-то я пообещал одному человеку, которого бесконечно уважаю, не писать слово "пустота" с большой буквы. О причинах умолчу, сажу только, что они достаточно вески для меня. Однако факт остается фактом: пустота, о которой идет речь, относится к тем понятиям, которые подразумевают заглавную букву.
   Итак: обобщающее понятие. Практически категория. Больше, чем нарицательное, но все равно не личное. Напротив: настолько безличное, что делается страшно. В этой пустоте тонут и слезы, и галактики. Когда вы находитесь в состоянии бесконечного духовного кризиса, когда вы понимаете, что ваши мучения ни к чему не приведут, что все ваши сомнения не стоят выеденного яйца больше ни для одной живой души в мире, что мысли, следующие одна за другой, хотя и строятся в логическую цепочку умозаключений, все равно в конце обрываются смертью - вы смотрите в бездну.
  
   - Кажется, что это действительно бездна, - говорит Марина.
   Мы на техническом этаже четырнадцатиэтажного жилого дома. Над нами - желанная, но недоступная ночная крыша, под нами - десятки людей, запертых в своих жилых клетках, пылающие электрическим светом улицы, вереницы машин, бесконечные, как желание жить. А еще - бездна.
   Она высунулась из окна-бойницы и смотрит через край. Мне очень хочется ухватить ее за ноги и втянуть назад, но я держу себя в руках. Я знаю, что она не собирается падать. Я знаю, что она прекрасно контролирует ситуацию. Я просто ненавижу, когда кто-то перевешивается через край. Бездна не любит шуток. У нее совсем плохо с чувством юмора.
   Марина продолжает:
   - Земля кажется не твердой поверхностью, а лишь тонким слоем папье-маше, под которым ничего нет. Если упасть вниз, то, спустя четырнадцать этажей, ты не разобьешься об асфальт, а просто прорвешь бумагу и полетишь дальше, а все эти машины останутся сверху и сзади.
   Она подается назад и встает рядом со мной, все так же не отводя глаз от ночных улиц внизу.
   - Давай сделаем что-нибудь необычное, - говорит она. - Поженимся, или убьем кого-нибудь.
   - Хм.
   - Это "да" или "нет"?
   - Ни то, ни другое. Ты же знаешь - мне все равно.
   Это наша любимая игра - во "все равно". Нам всегда все равно. Мы можем выкинуть что угодно: спрыгнуть с крыши, столкнуть прохожего в лужу, запеть в автобусе, ограбить магазин, или вот жениться, скажем. Мы просто этого не делаем. Наслаждаемся ощущением всесильности и абсолютной свободы совести, но не пользуемся этой свободой. Открою вам маленький секрет: многие поступки люди совершают потому, что хотят доказать всем и самим себе, что могут их совершить - а это само собой подразумевает сомнение в своей способности к свершению. Мы же не сомневаемся - и поэтому не делаем. Логика богов.
   - Ты никогда не хотел выкинуть что-нибудь... эдакое? - спрашивает Катя противоположную стену. Я замечаю, что она немного краснеет от волнения.
   - Вроде?
   - Ну, например,... залезть ночью на крышу, скажем? - Она вдруг неожиданно направляет свой взгляд на меня, но тут же вновь отводит его. Или мне показалось?
   - Ты считаешь, что это достаточно "эдакое"? - улыбаюсь я.
   Катя зажмуривается, тоже улыбается и несколько раз быстро кивает головой.
   - Это какой-то бунт против порядка. Нормальные люди не лазают на крышу, тем более по ночам, - объясняет она свою мысль. - А если ты это делаешь, ты на самом деле не причиняешь никому вреда, и ничего противозаконного не совершаешь, но... делаешь то, чего от тебя не ждут. Хотя, - грустнеет она, - вряд ли кто-нибудь заметит. Да и вообще всем наверное все равно.
   - Мне не все равно, - говорю я. - Хочешь, мы этой ночью залезем на крышу?
   Катя отрицательно мотает головой:
   - Я боюсь.
  
   Незадолго до конца света я решил изобрести новую мораль. Казалось бы: зачем новая мораль перед самым концом света? Попробую объяснить: меня не покидает мысль, что наступление конца света - это совершенно надуманное явление. В той же мере, в какой надуманна необходимость войны. Война не возникает сама собой, она созревает в головах разных людей, которые однажды решают: "Нужна война!" - и война начинается. Многие со мной поспорят. Скажут, что это слишком примитивный взгляд на вещи, что в образовании войны задействовано множество факторов et cetera et cetera. Что, однако, не мешает этим же людям с чистой совестью винить во всех бедах Гитлера. Исходя из банального в общем-то предположения о том, что мозги даны человеку именно для того, чтобы манипулировать обстоятельствами, я остаюсь при своем мнении.
   Итак, конец света приближается благодаря идее о том, что все люди хорошие. Если не узнали, эта идея является основой нашей морали. Не хочу больше перемывать кости христианам - они и так уже вылизаны до блеска, а толку все никакого - поэтому буду рассматривать мораль в отрыве от религии. По крайней мере постараюсь.
   - Все люди не могут быть хорошими, - доказывает мне Марина. - И плохими тоже не могут. Каждый человек - такой, какой он есть. Каждый чего-то хочет. Во-первых, все хотят жить. Когда встает вопрос о собственном выживании, человек может пойти на что угодно. ...
   (Ретроспектива: Не убий (кроме как: в порядке самообороны...))
   ... и факты людоедства, - продолжает она, почему-то осуждающе глядя на меня. - Ну кто из этих людей мог предположить до аварии, что они дойдут до каннибализма?
   - Давай съедим кого-нибудь, - предлагаю я. - Ты не против?
   - Мне все равно, - пожимает плечами Марина.
   - В определенных обстоятельствах в любом человеке могут проснуться положительные качества, - утверждает Катя. - Ты знаешь, что Чарльз Мэнсон организовал фонд защиты окружающей среды?
   - Что-то такое слышал, - прихожу я на помощь бессловесной стене. - А ЛаВей запретил своим сатанистам причинять вред маленьким детям.
   - Понимаешь, это подразумевает наличие некой органической морали. Я говорю не о религии, я говорю об инстинктах.
   - А как же инстинкты? - спрашиваю я. - Материнский, стадный, и все такое прочее?
   Марина смеется:
   - Фигня! Сколько известно случаев, когда матери убивали своих собственных детей! И отдельные особи предают свое стадо сплошь и рядом - все ради своих чисто эгоистических интересов.
   - Может быть, инстинкт самосохранения?
   - Инстинкт самонабивания своего брюха! - отвечает Марина. - И вообще, скольких людей, пошедших на поводу своего инстинкта самосохранения, назвали потом дезертирами?
   Вот проблема: хорошие поступки в зависимости от обстоятельств могут характеризоваться как плохие и vice versa. Что это говорит нам об устройстве морали? Что мораль построена на абсурде.
  
   Да, абсурд. Это второй пункт моего обвинения реальности. Или, если быть точным, нашему восприятию реальности. Ведь, согласитесь, абсурд вносится во Вселенную именно нашим мировоззрением. Мы придумали несколько хромоногих методов оценки реальности, а когда она оказывается много шире этих искусственных рамок, мы делаем круглые глаза и торжественно тычем пальцем в небо (или крутим им у виска): "Парадокс!" Но парадокс заключен только в нашей голове. Сейчас попробую объяснить.
   Абсурд основан на абстракциях. Мы сталкиваемся с неким событием - мы находим способ реагировать на него. Мы сталкиваемся с другим событием и находим другой способ реакции. Третье событие - третий способ. А потом кто-то самый умный вдруг догадывается провести параллель между вторым и третьим событиями - получается общий способ. Беда только в том, что, поскольку способ общий, он направлен на взаимодействие лишь с теми гранями событий, которые удалось обобщить. А все остальные объявляются несущественными и отбрасываются прочь. Так создается абстракция. Но разве наш рационализаторский разум на этом остановится? Почему бы не провести параллель между вновь образованной абстракцией и первым случаем? Ну и что, что с двумя другими он непосредственно не сопоставляется, зато сопоставляется с нашей абстракцией - правда, внатяжку (для этого приходится слегка подредактировать модель - уменьшается ее соответствие второму и третьему случаям, зато теперь туда можно впихнуть первый). Таким образом мы и доходим до идеи Универсального Существа - модели, которая соответствует всей вселенной только тем фактом, что столь же абстрактна, как и наше восприятие этой вселенной. Deus ex capute (прошу прощения за мою латынь).
   - Посмотри на себя, - смеется Марина. - Эти твои рассуждения и есть одна большая абстракция!
   - Клин клином, - отшучиваюсь я. - В конце концов, я ведь тоже человек, меня с детства учили так думать.
   - Вот именно! Ты ведь по другому думать просто не способен. И вообще, что значит "думать", как не "строить абстракции"? Идея анализа и синтеза заключается именно в построении общих моделей.
   - Значит, надо придумать новую модель мышления, как ты думаешь?
   - Не знаю. Мне все равно, - пожимает плечами Марина.
   Опс. О таком варианте я как-то не подумал. О том, что она может повернуть наше заклинание против меня. Как-то неприятно...
   - Ты не смог бы воспользоваться своим жизненным опытом, если бы не обобщал и не сравнивал новое с тем, что уже усвоил в прошлом, - говорит Катя. - Даже животные не падают два раза в одну и ту же яму.
   - Докажи!
   Катя хмурится и замолкает. Черт, перепутал. Это была не она.
   С другой стороны, если мышление основано на абстракциях на пару с абсурдом, значит ошибка является его (мышления) неотъемлемой частью. Не ошибается тот, кто не думает - чувствуете абсурд?
  
   Абсурд породил пустоту, пустота породила абсурд. Диалектическая пара (что тоже есть лишь порождение абсурда). Считать, что смысл есть противоположность абсурда, а наполненность - противоположность пустоты, столь же неверно, как считать хаос противоположностью порядка. Хаос на самом деле - беспредельное упорядочивание, до того предела, когда каждая точка Вселенной станет частным случаем. Разве это не есть идеал порядка?
   Итак, хаос.
   - Анархия, - говорит Марина.
   - Броуновское движение, - говорит Катя.
   - Порядок, - говорю я.
   - Что? - улыбается Марина.
   - Не понимаю, - обращается к стене Катя.
   - Хаос - это идеальный порядок, в котором для каждой точки имеется свой собственный закон.
   - Вот я и говорю - анархия, - отмахивается Марина.
   - Что за чушь? - переспрашивает Катя.
  
   Мы с Катей идем куда-то, но я не знаю, куда. Не могу придумать, куда бы ей захотелось пойти. Она не из тех людей, которые получают от прогулок удовольствие.
   Что можно о ней рассказать? Она среднего роста, худая, но с широкими бедрами, и несколько странным лицом. На ее лице застыло какое-то вечно удивленное выражение, причем это не то выражение, которое бывает у человека, случайно нашедшего под кроватью коробку конфет, скорее как если бы в этой коробке оказался пригласительный билет на позапрошлогодний концерт. У нее коротко подстриженные ногти и нет косметики на лице. Я придумал ее за пятнадцать минут.
   - Как ты думаешь, - спрашиваю я ее, - почему люди так негативно относятся к концу света?
   Катя затравленно оглядывается по сторонам и тащит меня к ближайшей скамейке у кирпичного забора. Вполне возможно, что у нее агорафобия. Да, наверное так оно и есть.
   Катя садится на скамейку лицом к стене, я устраиваюсь рядом - но уже лицом к улице. Меня-то прохожие видят!
   - Апокалипсис - это разрушение, смерть, конец всего, - быстро бормочет она себе под нос. - Почему люди должны относиться к этому позитивно?
   Спросите, зачем я придумал себе ненормальную девчонку? Не знаю. Она мне нравится. А вы сами-то вполне нормальны?
   - Апокалипсис - это разрушение мира греха и несправедливости, - объясняю я молча, но она меня слышит. - Капитальная уборка, чтобы после нее все жили в чистоте и порядке. Это должно бы восприниматься очень даже позитивно.
   - Просто большая часть людей справедливо полагает, что окажется недостаточно достойной для существования в новом мире с точки зрения стороннего судьи.
   - Конец света сейчас воспринимается как картина всеобщего уничтожения. Если Апокалипсис настанет, умрут все. Некогда символ высшей справедливости теперь превратился в символ смерти.
   - Разве смерть не есть высшая справедливость? - спрашивает Катя у кирпичного забора. Теперь понимаете, за что она мне нравится?
  
   Вы умираете, и потом нет ничего. На загробную жизнь даже не надейтесь - бога вы убили в тот момент, когда начали использовать его как синоним религии. Так что после жизни вас ждет только пустота.
   Понимаете теперь, за что я ее ненавижу? Я люблю жизнь, какой бы нелепой она ни казалась. Может быть ее нелепость только добавляет ей прелести? Не знаю. Главное - нелепость заполняет пустоту. Позволяет нам не чувствовать себя мертвыми хотя бы до того, как мы умрем.
  
   Запись из моего дневника:
   "Хочу сдохнуть. Не поймите меня неправильно, я не хочу умирать.
   Я хочу сдохнуть. В машине я часто представляю, что попадаю в аварию, металлический корпус сплющивается, как консервная банка, острые края разорванного металла входят в мое тело, как нож разрезая мягкие ткани, упираются в твердые кости и сплющиваются уже внутри тела, разрывая внутренние органы (Опять прослеживается отчетливая параллель с Палаником).
   Еще я очень хорошо себе представляю, как забираюсь на стол, одергиваю с окна черное покрывало, заменяющее мне штору, открываю окно и выхожу через него со своего девятого этажа. Когда-то в школе я подсчитал, что полет с этой высоты должен длиться около двух секунд. Не знаю, правильно ли я считал, а пересчитывать лень. Точнее, не интересно. Я вижу, как земля стремительно приближается, как мое тело врезается в смерзшийся песок, ломаются ребра, пронзая легкие и сердце своими острыми обломками...
   Еще я часто вижу, как на меня падает потолок. Я лежу на спине и гляжу прямо над собой, на исчерченный черными рунами потолок (такой уж он у меня), и вдруг по плите проходит трещина. Она медленно растет, ветвится, из нее начинает сыпаться мелкая белая пыль, а я лежу прямо под ней, и, словно загипнотизированный, смотрю, как она обегает потолочную плиту по периметру. Затем - плита медленно и равномерно оседает вниз, на меня. Кровавая лепешка.
   Еще: в меня врезается какой-то быстро движущийся объект, я не успеваю заметить, что это такое - он разрезает меня пополам в районе талии. Еще несколько секунд верхняя половина моего тела жива, и я вижу, как мои собственные кишки вываливаются из меня на асфальт.
   Еще: обрывается трос лифта, и я, запертый в клетке, все быстрее и быстрее лечу навстречу бетонному полу шахты.
   Еще: кто-то наводит на меня пистолет и вгоняет мне в грудь пулю за пулей за пулей за пулей...
   Еще: на меня набрасывается стая диких собак, их зубы вонзаются мне в икры, плечи, разрывают ладони между пальцами, а вожак стаи в страшном прыжке впивается в мое горло и вырывает его. Кровь орошает взбесившихся собак красным горячим фонтаном.
  
   Я хочу жить вечно. Это не значит - никогда не умирать. Это значит - не превращать свою жизнь в путь к могиле. Когда надо будет, моя вечность кончится. Вселенная коллапсирует. После меня не будет больше ничего.
   Все эти смерти, которые рисуются у меня перед глазами, они ненастоящие. Я это знаю. Потому что я вижу их все со стороны. Как бесплотный дух, я летаю вокруг воображаемого себя и наблюдаю за всеми моими действиями со стороны. Это я и не я. Это фантазия. Аутодеструктивный бред.
   Откуда только он взялся? Как он связан с моим желанием жить вечно? А хрен его знает.
  
   Я подхожу к автобусной остановке, и вдруг на моих глазах автомобиль сбивает пешехода. Пешеход, девушка, перебегала дорогу, но не успела. Автомобиль мчался вниз с холма на большой скорости и не успел затормозить. В этом месте вдоль дороги постоянно припаркованы десятки автомобилей, так что ни пешеходы не имеют возможности видеть спускающийся автомобиль, ни водители - пешеходов. Поэтому каждый действует на свой страх и риск. И почему-то все (и двуногие, и четырехколесные) думают, что если они побыстрее, не глядя по сторонам, проскочат этот перекресток, все будет хорошо. Главное - быстрее. Перебежать, проехать. Конечно же, когда все-таки складывается ситуация, в которой кто-то должен остановиться, ни один их них это сделать не успевает.
   Автомобиль промчался дальше.
   Первая секунда: люди вокруг замерли в неподвижности и смотрят на черное с красным на белом. Сейчас в каждого из них врезается автомобиль. Каждый из них отлетает в сторону и падает на снег, еще не совсем понимая, что с ним произошло.
   Вторая секунда: Люди понимают, что произошло. До каждого доходит, что сбили не его. Кто-то тихо матерится. Кто-то достает сотовый. Кто-то бежит к черному и красному на белом. Я тоже начинаю двигаться в том направлении. Что-то тянет меня вперед.
   Третья секунда: Вокруг мечутся люди. Они толкают меня, бегут вперед, назад, в сторону, кто-то отворачивается, кто-то крестится, кто-то плачет. Я мешаюсь всем, но тем не менее иду вперед. Вспоминается история Джибрила Фаришты и Розы Даймонд. Песня умирающей, которая звучит в моем мозгу, и я не могу ей сопротивляться. Архангел Гавриил и Розовый Бриллиант.
   Четвертая секунда: То же самое.
   Пятая секунда: То же самое.
   Шестая секунда: То же самое.
   На седьмой секунде я внезапно оказываюсь прямо перед девушкой. Она лежит на снегу, распластавшись и глядя в безоблачное голубое небо своими стекленеющими глазами. О чем она сейчас думает? Она слишком молода, чтобы вспоминать прошлое. Может быть она вспоминает будущее, которого уже не будет?
   Люди столпились вокруг нее на расстоянии двух метров, но никто не решается подойти ближе, и на восьмой секунде это делаю я. Шаг, еще шаг, я опускаюсь на колени прямо в холодный снег, снимаю перчатку со свой руки, сдергиваю перчатку с ее руки и беру ее ладонь в свою. Горячая, но вялая и безжизненная в первый момент, она вдруг начинает трепыхаться в моей руке, словно просыпающееся от коматозного сна насекомое. Палец за пальцем, насекомое постепенно оживает, и вдруг впивается в меня со всей той сокрушительной мощью воли к жизни, которая может быть только у человека, который борется со смертью.
   Я замечаю, что девушка смотрит на меня.
   "Не отпускай меня," - говорит она. И я не отпускаю, держу ее ладонь, даже когда приезжает скорая, даже когда ее загружают в фургон и везут в больницу. Даже когда ее кладут на операционный стол.
  
   Это тоже фантазия. В ней я не умираю. В ней не умирает даже сбитая девушка. Точнее, она умирает, но я останавливаю это умирание. Я побеждаю смерть, я даю ей силы жить дальше, удержаться по эту сторону небытия. Я даю ей еще немножко вечности.
   Почему?
  
   Иногда мне кажется, что я умер. Или лучше так: иногда мне кажется, что я мертв. Слово "умер" подразумевает момент смерти, который был некоторое время назад. Но я точно помню, что ни разу не умирал в последнее время. В таком случае "мертв" - это состояние, которое не наступило, но было всегда. Мертвый камень. Мертвый я.
   Такое состояние бывает тогда, когда я перестаю ощущать себя живым. Нет, ощущения "жив" и "мертв" на самом деле не противоречат друг другу. Подумайте сами: человеческое тело состоит из минералов и веществ, которые вполне мертвы сами по себе. И их мертвость никуда не исчезает, даже когда жизнь объединяет их в человека. Жизнь - движения, ощущения, желания. Только мысль я не отношу сюда, потому что, будучи мертвым, я продолжаю мыслить. Я не двигаюсь, я ничего не чувствую, я ничего не хочу. Только думаю. И эти мысли жалят и терзают - не тело, не жизнь, а душу, спрятанную где-то глубоко в этом мертвом неподвижном бесчувственном теле. Что бы там ни говорили сатанисты, а душа есть. Это то самое, что остается во мне от меня, когда я мертв. Пусть это лишь особое состояние разума, а не какая-то бестелесная субстанция - я называю это душой.
   Именно в этом состоянии я хорошо могу представить себе собственную смерть. Все эти автокатастрофы, аварийные выходы с девятого этажа и падающие потолки. Именно в этом состоянии я представляю, как умирает мое тело, и ощущаю себя в стороне от всего этого, в то время, как мое настоящее тело - мертвое по своим ощущениям, но не по биохимии, застыло в неподвижности. Я смотрю в глаза собственной смерти, и знаю: скоро я проснусь, приду в себя, возьму себя в руки, стисну зубы, подниму голову, разогну спину - и окажусь живым. После такой двойной смерти мне достаточно усилия воли - хотя и достаточно большого - чтобы вновь вернуть себя к жизни. Птица Феникс. Как здесь не заговорить о бессмертии? Не о том бессмертии, о котором говорил Кундера в одноименной книге, но о настоящем бессмертии.
   А в следующий раз, когда я буду мертв, дважды мертв, душу вновь и вновь будет жалить старая и до боли привычная мысль: "Зачем тебе вечность, если ты никому не нужен?"..."
  
   - Круто, - говорит Марина. - Насчет ощущения себя мертвым - это мне знакомо. Только я даже думать в этом состоянии не могу. Просто лежу пластом и смотрю в свой белый потолок.
   - Тебе легче, - говорю я.
   - Это не та легкость, которая доставляет особое удовольствие.
   - Невыносимая легкость?... - улыбаюсь я.
   - Чего ты так уцепился за этого Кундеру? - отмахивается Марина. - Один тип мне недавно сказал, что он напоминает Ремарка, только примитивнее.
   - Не знаю, за Ремарка еще не брался. А ты сама что-нибудь из этого читала?
   - Зачем? - смеется она. - Все равно кто-нибудь мне потом все перескажет.
   В этом она вся. Ее не интересуют отдельные детали. Она смотрит на вещи в целом, и смеется над увиденным. Мир интересует ее постольку, поскольку над ним можно смеяться - ни больше и ни меньше. В том, как именно она выглядит, я еще не уверен - до сих пор не до конца ее придумал.
  
   Они не знают о существовании друг друга. Думаю, даже если бы и узнали, их бы это не особенно заинтересовало. Вряд ли им было бы интересно друг с другом разговаривать. Да, я говорю с ними на одни и те же темы, но только я и являюсь движущим элементом этих разговоров. Если инициатива принадлежит не мне, Марина начинает весело издеваться над первой же увиденной вещью, а Катя... Катя просто молчит. Они не являются противоположностями друг друга (я не верю в противоположности), но просто разные. Разные взгляды на одни и те же предметы, разные характеры, разные реакции - но их породила одна фантазия. Это было желание жить.
  
   "Первая заповедь: В своих суждениях исходи из того, что любое суждение может оказаться ложным!"
   По каким критериям мы можем определить истинность или ложность некоего утверждения?
   - Это обобщение уже заводит тебя в область абстракций! - хохочет Марина.
   Мы можем набрать сколько угодно этих критериев, но вдруг на следующий день кто-то придет и опровергнет их?
   - Нельзя опровергнуть прописную истину, - говорит Катя, опять обращаясь как будто не ко мне.
   Вся история человеческой науки есть история опровержения прописных истин. От и до. Создаем прописную истину, опровергаем ее, создаем из опровержения новую, которую завтра опровергнет кто-то другой.
   - Твое завтра не наступит! - издевается Марина. - На завтра уже запланирован конец света.
   - Но мы не смогли бы жить в соответствии с ложными утверждениями! - удивленно твердит Катя.
   Мы живем в соответствии с ними! Когда-то люди жили на Земле в твердой уверенности, что она плоская. И ничего, очень даже неплохо жили.
   - Пока это не оказалось опровергнутым с помощью абстрактной модели! - торжествует Катя.
   Хорошо, теперь Земля круглая. Мы живем на ней точно так же, как жили раньше. Я говорю не про качество жизни, а про ее наличие. Ложность нашей прежней истины не уничтожила нас, но подтолкнула к обнаружению новой истины. До этого момента мы не знали, что наша старая истина является ложной. Что это говорит нам о природе истин?
   - Мне все равно, - зевает Марина.
   - В твоих рассуждениях кроется ошибка, - говорит Катя, повернувшись ко мне спиной. - Ты смотришь на мир с субъективной позиции. Ты отказываешься видеть то, что видеть не хочешь.
   Это говорит нам только то, что ни в один конкретный момент мы не можем быть уверенными в истинности нашей текущей истины!
   - Ага, - улыбается Марина. - Земля на самом деле квадратная, небо стеклянное, а я - твоя иллюзия!
   После этих слов она как-то нервно смеется.
  
   Предельный субъективизм в какой-то момент начинает походить на религию. Если не ошибаюсь, именно это именуется солипсизмом. У меня старый и порядком уже подзатянувшийся роман с этим самым солипсизмом. Понимаете, если развивать мою первую заповедь дальше, получается, что, раз уж мы не можем определить, где правда а где нет, то мы можем считать правдой то, что нам заблагорассудится. Объясняю: мы смотрим на мир изнутри самих себя. Каждый из нас есть центр вселенной, просто этих вселенных много. В разуме каждого из нас собрана картина мира, собрана из тех осколков реальности, которые мы успели нахватать за отпущенное нам время. Лишь малая их часть получена нами последовательно и систематически, остальные валяются грудой непонятного барахла, из которых невозможно сложить цельную картину - потому что ни один человек не может собрать такого количества осколков, чтобы по ним можно было увидеть вселенную такой, какая она есть. Для этого и нужны абстрактные модели - чтобы заполнить пустоты. Это как восстанавливать полотно древнего художника по трем сохранившимся фрагментам: две человеческие фигуры вы, положим, дорисуете в общих чертах, вон ту ногу сможете продолжить до колена, а кому принадлежат эти крылья, остается только гадать. Но чертежные линии абстракций лишь подчеркивают тот факт, который мы старались ими компенсировать: мы не знаем, что на самом деле было нарисовано на потерянных фрагментах. Абстракции только усиливают пустоту.
   Почему бы тогда не забить на абстракции и не согласиться с тем, что мир состоит из тех осколков, которые мы уже успели собрать, и тех, которые мы соберем в будущем? С тем, что абстракции нам не помогут. Вы скажете, что это пассивная позиция - но давайте сделаем ее активной! Что мешает нам дорисовать картину самим? Не карандашным штрих-пунктиром общей модели, а маслом и кистью нового художника. А если завтра мы найдем новый фрагмент, который опровергнет нашу картину - ну и что? Перерисуем заново!
   - Делать тебе больше нефиг! - зевает Марина. - Делать что-то, что завтра все равно окажется неправильным. Лучше спокойно подождать.
   Вот это я называю пассивной позицией. С другой стороны, почему бы и нет?
   - Потому что в таком случае мы теряем контроль над нашей жизнью, - смущенно улыбаясь, говорит Катя, глядя куда-то под ноги.
   Почему-то от нее я этих слов не ожидал.
  
   Марина являет собой образец той штрих-пунктирной абстракции, о которой я говорил выше. Я знаю о ней только что она - девушка. Знаю, что она носит джинсы. У нее короткие волосы... кажется. Вот когда я стараюсь представить себе ее черты более конкретно, у меня ничего не получается. Она представляет из себя какое-то размытое облако общих понятий, стереотипов и штампов. Если бы я захотел, я бы смог составить ее фоторобот, но это было бы настолько обычное лицо, что вы бы ни за что не опознали его в толпе. Я бы и сам ее не узнал. Понимаете, у нее просто нет своего лица. Есть только факт его присутствия где-то. Наверное этим в первую очередь и отличаются эти две девушки: Марина - абстракция, Катя - моя картина.
  
   - А зачем тебе это вообще нужно? - спрашивает Марина.
   - Что именно? - не понимаю я.
   - Ну, эта новая мораль? Чем тебе старая не нравится?
   Я улыбаюсь и начинаю объяснять:
   - Понимаешь, старая мораль безнадежно устарела. Она была пригодна для древних людей, которые жили племенами, и рассчитана именно на выживание племени. Понимаешь - замкнутой группы людей, которая считает свое выживание важнее выживания любой другой группы. Это не ячейки общества - это общества в миниатюре, каждое из них есть отдельный живой организм. Точнее, так было. Потому что сейчас совершенно другая ситуация. Человечество объединилось в один относительно цельный организм, но в таких условиях контроль со стороны этого организма над каждым индивидуумом, само собой, ослабевает, и каждый человек становится более независимым. Каждый становится эдаким племенем в себе. Теперь его интересы...
   - Blah-blah-blah, - перебивает меня Марина. - Ты на самом деле взялся решать мировые проблемы? Думаешь, кто-то это оценит?
   - Да мне плевать, честно говоря, - пожимаю я плечами. И мне на самом деле плевать. - Вот именно, мне все равно.
   - Как знаешь, - отвечает она. - Но мне очень даже нравится старая мораль. Устаревшая она там или глупая, по ней вполне можно жить. И к тому же, над ней очень прикольно издеваться, - со смешком добавляет она.
   - Но святыня, над которой можно издеваться - это абсурд, - настаиваю я. - Тот самый абсурд, который порождает пустоту, которую ты ненавидишь.
   Марина кривит свои абстрактные губы.
   - Абсурд - это прикольно. У меня ощущение пустоты порождает не абсурд, а отсутствие внешних стимулов. А именно - стены комнаты.
   - Ага, - говорю я. Все это время мы с ней спорили о разных вещах.
  
   "... "Диагноз этой жизни - никому не нужен." Копирайт принадлежит кому-то там. Чудовищная фраза, которая преследует меня с тех пор, как я ее услышал, а может быть даже раньше. Клиническая нехватка общения и человеческого тепла. Гангрена души.
  
   Я вкладываю свое значение в каббалическую формулу "Мир скорлуп". Мне плевать, что под этим подразумевают сами каббалисты. Для меня скорлупа мира раздавлена на мелкие осколки, каждый из которых сам по себе не имеет смысла, но соединиться с другими осколками не может вследствие того фаталистического закона природы, который, хотя и допускает возможность самопроизвольного закипания воды в холодном чайнике, пришествия к власти в какой-нибудь стране честных людей или объединения осколков обратно в единое целое, в то же время не дает этой вероятности воплотиться в реальности.
   Закон не дает миру восстановить свою гармонию.
   Значит, это может сделать только Хаос.
  
   Моя знакомая девочка написала в своем "Живом Дневнике" такую фразу: "Я мечтаю, чтобы однажды в метро двое совершенно незнакомых людей взялись за руки."
   Это невозможно. Мы все понимаем, что это невозможно. Разве что только перед лицом какой-то страшной и неминуемой угрозы, например, если машинист вдруг говорит через селектор, что видит впереди поезд, движущийся навстречу на полной скорости по этим же рельсам, и что через пять, четыре, три секунды мы все умрем. В этой ситуации я вижу, как два совершенно незнакомых человека берут друг друга за руки. Но моя девочка говорила не об этом. Она говорила об обычном сером дне в московском метро, о вагоне, заполненном обычными серыми людьми и обычными серыми мыслями. Может ли быть такое, что в одном вагоне в одно время найдутся двое человек, которые осознают эту ситуацию как страшную и неминуемую угрозу, увидят это осознание в глазах друг друга - и все-таки осмелятся взять друг друга за руки? Закон вероятности этого не позволит. И опять мне остается надеяться только на Хаос.
  
   Возьмите за руку незнакомого человека в метро - и вы получите по морде. Возьмите за руку умирающую девушку на улице - и вы потом, чего доброго, будете отвечать за ее смерть. Как-то незаметно для меня самого этот жест, это вполне естественное движение превратилось в символ Хаоса и бунта против застывшей, или даже - говоря начистоту - мертвой реальности.
   Мы с вами упустили тот момент, когда равнодушие превратилось в закон сосуществования. Теперь, открываясь человеку, мы ставим его в неловкое положение. Теперь взаимодействие тел (я говорю про секс) стало общепринятым видом взаимодействия, в то время как взаимодействие душ (сюда можно и нужно отнести наше неожиданное рукопожатие) оказалось под каким-то псевдопуританским табу. Этого я Фрейду не прощу никогда (если использовать Фрейда как синоним психоанализа). Он вернул людям тела, но он же закапсулировал их души. Теперь душа - это порождение сексуальных инстинктов, извращенная аффектация, комплекс неполноценности. Как же не стесняться души?
  
   И вновь я иду по улице, не обращая внимания на попрошаек и бомжей, на встречных прохожих, на размалеванных и разодетых девчонок с тупыми взглядами механических кукол, на уткнувшиеся в свои сотовые телефоны человеческие корпуса обоих полов. Я несусь по улице из пункта А в пункт Б, стараясь побыстрее покинуть эту враждебную среду, этот первичный бульон минеральных солей, которым не хватает совсем немногого, лишь одного разряда, одной молнии для того, чтобы образовать аминокислоты, затем - протоДНК, затем - первое в истории современного человечества живое существо.
   И вдруг проскакивает разряд, эта долгожданная молния! Она поражает меня в затылок, и я встаю колом посреди текущей толпы, ошарашенный внезапной мыслью: "Я есть составляющая этой мертвой толпы. Я есть одно из типичных воплощений всего того, что презираю: тело снаружи, душа - где-то глубоко внутри, закрытая от всего мира, сосредоточенная на самой себе, стесняющаяся самой себя. Я есть такой же живой мертвец, как и все окружающие!"
   В этот момент я понимаю, что дальше так продолжаться не может. Что я не могу больше быть мертвым. Что я должен ожить, начать новый цикл существования, стать той первой аминокислотой. В этот момент в целом мире для меня нет никого ближе Ницше... А потом я вспоминаю, что он уже умер.
  
   Я в ловушке. Я больше не могу быть мертвым. Но у меня не хватает сил, чтобы жить. Одна маленькая молния - это так мало..."
   На этом дневниковая запись обрывается.
  
   - Это действительно страшно, - говорит Катя, закрыв глаза. - Эта гангрена души, это одиночество, эта никому-не-нужность.
   - Вдвойне страшно другое, - говорю я, внимательно следя за ее лицом. - Когда ты говоришь кому-то об этих ощущениях, о том, что чувствуешь себя ненужным, а он соглашается в ответ. Это означает, что ты не нужен и этому человеку тоже.
   - Да, это и правда ужасно вдвойне, - тихо произносит Катя, не заметив подвоха в моих словах.
  
   Я долго думал над тем принципом, который достоин стать моей второй заповедью, но так ничего и не придумал. Да и на самом ли деле она нужна, эта вторая заповедь? Вторая потянет за собой третью, третья - четвертую, и вот их опять десять, то есть слишком много, как и раньше.
   Вам может показаться, что моя мораль не имеет особого отношения к понятию морали - но вы ошибаетесь. Ведь мораль - это принцип поведения. Разве неуважение к правде не есть принцип поведения?
   - Неужели ты считаешь себя господом богом? - передергивает плечами Катя. Сейчас она не смотрит никуда вообще.
   - При чем здесь это? - смеюсь я.
   - Такая позиция могла бы иметь место только в том случае, если бы ты сам определял, что есть правда, а что - ложь.
   - А разве на самом деле не мы сами определяем это для себя? Когда ты получаешь новый фрагмент информации о мире, кто, кроме тебя самой, решает, верить этому или нет?
   - Я делаю это по недостатку знаний. Когда я узнаю больше об этом предмете, сомнения отпадут и я буду судить о нем уже с помощью объективной информации.
   - Все равно судить будешь ты. Ты есть судья для каждого осколка вселенной, который попадается тебе в руки. К тому же объективной информации не существует в природе. Любая информация основана на человеческом восприятии реальности, а оно предельно субъективно.
   - Может быть для того и нужны абстракции - чтобы избавиться от этой субъективности в суждениях? - Задавая этот вопрос, Катя вдруг поднимает взгляд и смотрит мне в глаза. Из-за этого невероятного события я несколько теряюсь и не сразу нахожусь с ответом:
   - Но... Абстракции... Нет! Как ты не понимаешь? Абстракции обобщают эту субъективность. Модель вселенной пытается объединить в себе все субъективности сразу.
   - Она вычленяет из субъективностей общие черты. Может быть эти общие черты как раз наиболее близки к объективности - если они настолько общие?
   Это заставляет меня задуматься.
  
   Из задумчивости меня выводит хмурый взгляд Марины.
   - Прекрати спорить с самим собой, - раздраженно говорит она. - Это по меньшей мере глупо. Если ты не уверен в собственных идеях, значит они неверны.
   - Только я могу судить...
   - ... что верно, а что - нет, - кивает головой Марина. - Слышали сто раз. Но в том-то и дело, что ты не можешь судить об истинности своих собственных утверждений. Если ты позволяешь себе оспорить их, значит ты не уверен в своей правоте. Значит ты недостаточно фанатик, чтобы иметь принципы.
   - Мне все равно...
   Марина с размаху отвешивает мне пощечину, да такую, что в моей шее что-то хрустит.
   - А теперь тебе все равно?!! - орет она мне в лицо. - Придурок, хоть раз вытащи голову из песка и взгляни на мир, который вращается не вокруг тебя. В нем нет никакой пустоты! Он заполнен до предела! Ни одного свободного места нет, не протолкнешься! Пустота есть только в тебе! В твоей душе, или что там вместо нее! Это ты ее выдумал! Сам же выдумал себе абстракцию, чтобы бороться с ней! Дон Кихот херов, - выдыхается она. - Я устала. Со своими мельницами ты совсем не обращаешь внимания на других. Меня не покидает мерзкое чувство, что я не нужна никому.
   - Мне знакомо это чувство, - говорю я.
   Марина бледнеет, и я вдруг понимаю, что попал в собственную западню.
   - Но ты нужна...
   Не успеваю. Марина вскакивает со скамейки и бросается прочь. Не успев сделать и двух шагов, она врезается в прохожего, окидывает его пустым взглядом и идет дальше быстрым шагом.
   - Догони ее, балда, - обращается ко мне прохожий.
   - Она врезалась в тебя? - спрашиваю я.
   - При чем здесь это? - морщится он. - Ты ей нужен. Догони ее и объясни, что ошибался. Успокой. Если ты сейчас ничего не сделаешь, она уйдет насовсем!
   - Она что, настоящая? - задаю я следующий глупый вопрос.
   Прохожий странно смотрит на меня.
   - Все это время я думал, что она - абстракция, - объясняю я.
   Мужик делает шаг назад, затем быстро уходит прочь.
   Я не ощущаю ничего. Весь мир вокруг меня превратился в одну огромную абстракцию. Дома состоят из контуров, люди напоминают компьютерные трехмерные модели без текстур. Я вижу гравитацию и радиоволны. Я вижу линии человеческих мыслей. Я не вижу их лиц.
   - Чего ты добился? - спрашивает Катя. Она стоит рядом со мной в своем коричневом пальто, и абстрактные модели засохших листьев пролетают сквозь ее призрак. Она смотрит мне в глаза.
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"