Каждое утро Трофим Денисович Лысенко наведывался в лабораторию к своему закадычному другу Ивану Ивановичу, несущему по жизни не совсем благозвучную фамилию Скамейкин. Обычное дело: перекинуться парой слов и отправиться дальше по делам.
Аккурат в девять ноль-ноль Трофим сунулся головой за дверь, автоматически отбарабанил:
- Приве!..- и замер с недовыговоренной "т", сражённый увиденным.
Помещение, ещё вчера похожее на чулан, заваленный хламом, выглядело теперь как съёмочная площадка под рекламный ролик "Наука сегодня". Три ряда столов с аккуратно подписанными образцами в запечатанных колбах, баки термостатов, стеллажи с оборудованием, пол, поражающий незнакомым фиалковым цветом, и поголубевшее небо за вымытыми стёклами.
Сам Вэ Вэ, сложив пухлые руки на животике, сидел боком на рабочем столе возле атомного силового микроскопа, болтал ногами и разглядывал вошедшего, подобно удачно отстрелявшемуся херувиму. Он разве что не гудел себе под нос в такт включённой аппаратуре.
На краешке стола, на самом видном месте, сиротливо стоял наполненный стакан.
- Комиссия? Из Москвы? - почему-то шёпотом поинтересовался Лысенко, притворяя за собою дверь.
- Любовь творит чудеса, - раздался слева весёлый голос.
Трофим Денисович вздрогнул. Не замеченная ранее Марья Ивановна Парамонова, без своих неизменных роговых очков на резинках, рассматривала что-то на мониторе. Она повернулась и приветливо помахала рукой. И это неприступная "комиссар-дева Мария"?
- Любовь? - переспросил Лысенко. - С вами расплатились за все восемь месяцев, что не выдавали зарплату?
- Не.
- Дали в подчинение цех и подогнали лаборанток из школы?
- Глянь, - пригласил Иван, спрыгивая на пол и кивая на микроскоп.
Насколько Трофим знал, последняя работа отдела была завязана на заказе от Сибирского отделения, от Казначеева, - попытка вскрыть информационную матрицу воды, её скрытую память.
"Что ж они такого накопали? - озадачился Лысенко, вспоминая опыты Масару Эмото и Влаиля Петровича по вербальному воздействию. - Случайно произнесли древнее заклинание?"
- Мы вчера управление кантилевером замкнули на обратную связь по величине туннельного тока.
- И?
- Знаешь, когда нет связи, нет общения, - загадочно сказал Ван Ваныч.
Трофим ткнулся лицом в резиновый нарамник.
Сверкающие замёрзшие бисеринки. Атомы. Он уже видел раньше подобное. Это был лёд. Ничего особенного, просто другой размер, иной цвет... Он собрался было убрать голову, как часть крохотных шариков, потемнев, сложилась в надпись: "Как поживаете?". Трофим сморгнул и почувствовал, как горло обезвожилось в пустыню Сахара.
"Попей водички", - возникла новая надпись.
Лысенко уставился на своего товарища и перевёл взгляд на стакан. Тот был гранёный, как из-под наковальни. Из таких обычно пьют что ни попадя. Иной раз с риском для жизни.
"Как поживаете? Это мы-то поживаем?" Что-то внутри Трофима нервно хихикнуло, и он, не выдержав, рискнул. Один глоток, и на Трофима Денисовича, конструктора, специализирующегося на авиационных бомбовых средствах поражения, средствах ближнего боя и минометных выстрелах нового поколения, снизошло откровение.
- А ещё обучающиеся нейронные сети Хопфилда.
"Это уже не так важно, - подошедшая Мария кокетливо заправила седой локон за ухо. От её близорукого прищура и след простыл. - Главное - последствия", - она покачала указательным пальцем у своих неподвижных губ и улыбнулась.
- Вот так, да? - и Лысенко ощутил, как выверенная доза адреналина впрыснулась из надпочечников в кровоток. Телепатия. Чужие мысли возникли в голове именно как мысли. Не как слова, не как образы. Хотя, возможно, это зависело от пожелания собеседника. А ещё он прочувствовал особенную мягкость мысли этой женщины, будто смесь аромата и музыкального касания. Как подпись автора, его идентичность.
- Да, миленькое ощущение... Сладко-щемящее. Словно всю жизнь знал, потом забыл, а вот теперь вспоминаешь. Хочется ещё и ещё. Любовь? Хм.
Стакан оторвался от стола, грациозно приподнялся на высоту двух метров от пола и, слегка покачиваясь, двинулся к окну. Там он, под нахмуренным взглядом Лысенко, завис над подоконником. Затем развернулся, поплыл обратно и, поднырнув под локоть Скамейкина, вернулся на прежнее место.
- Уф, - Вэ Вэ уважительно глянул на Трофима. - Поздравляю. Теперь и телекинез... - Он мечтательно улыбнулся. - Увеличение возможностей идёт по экспоненте. Если я, первым отпив водички, с ходу решил теорему Гёделя и обнаружил в себе талант счётчика, то, приобщив Машу, мы прочитали в наших головах всё, что думаем друг о друге. Заодно и порядок навели.
- Вы получили разумное сообщество атомов, - кивнул Лысенко.
- Не получили, - поправил Ван Ваныч. - А научились общаться.
- Вот тебе и информационная матрица. Бери - не хочу...
- Счастье для всех! - всплеснула руками Мария Ивановна. - Старички, а ведь у нас наметился клиент. Отблагородим?
Одна и та же мысль посетила их ясные головы: да будет свет, разгоняющий тьму.
Лавр Моисеевич был большой мужчина. Всё у него было крупное, выступающее. Уши, нос и длиннополый лапсердак из тёмно-жёлтой лайки с висюльками цицес. Особой примечательностью являлся волосатый кадык. Раньше Каганович работал на страну. Когда страны не стало, начал трудиться на себя. Но каким образом бывший бухгалтер смог произвести рейдерский захват научно-производственного предприятия, входящего в первые пять стратегических столпов государства, уволить бывшего директора и главного инженера, можно было только догадываться.
- Тэ-экс, - заявил Каганович, обводя помещение взором изголодавшегося грифа. - Гражданин Ска-амейкин, если вы, мнэ-э, пригласили меня по поводу увеличения жалованья - уволю. Пока вы тут прохлаждаетесь и совершаете недобросовестные для науки опыты, ваши собратья мрут. Мрут, извините, как навозные мухи. Без средств к существованию, заметьте. В то время как я изо всех сил решаю проблему кинематики движения заряжающих систем... - Бесцельно блуждающие глаза его вдруг сфокусировались на Лысенко, мигнули и начали приобретать металлический блеск. - Трофим, уважаемый Денисович. А вы-то здесь что в ступе толчёте? Половина десятого, а вы на чужом рабочем месте... Вы что же? Деньги мои воруете?
Последняя фраза была произнесена шипящим шёпотом. И почему-то присутствующие поняли, что предложить попить водички не получится.
Единое сознание работало, как знаменитые офицерские часы. Уровень воды в стакане понизился на треть. Марья Ивановна подняла глаза на головку системы пожаротушения, вздохнула и зажгла почти невидимый огонёк в полутора сантиметрах под термочувствительной колбой.
Дождь из форсунок брызнул внезапно. Капли забарабанили по темечку ничего не подозревающего Лавра Моисеевича. По круглому оазису мозолистой проплешины в окружении чёрных непроходимых зарослей.
- Ой, - сказал он и принялся быстро-быстро дышать. Вода потекла по лицу, устремилась ручейками за шиворот. Гендиректор судорожно открыл рот, глотая брызги, и... пропал.
- Что за?.. - начал было Трофим, но тут в подсобке железно загрохотало, посыпалось, и через стену протиснулся потный, но излучающий довольство Лавр Моисеевич.
- Телепортация, - сухо прокомментировал Скамейкин, обозревая Кагановича сверху донизу. - Ещё сверхпроницаемость. И пятнашки со временем.
- Как вам? - Лавр Моисеевич держал в руках по золотому бруску и тяжело дышал, как после "качалки" в спортзале. - Форт-Нокс. Три тонны. Плёвое дело. Одна нога здесь, другая там. Никто и не заметил. Если что, - гендиректор понизил голос и строго оглядел присутствующих, - на складское помещение не соваться. Моё.
- Да ладно вам, - скептически скривился Вэ Вэ. - Это не золото. Всего лишь позолоченный вольфрам. Китайцы обожглись уже.
- Да? Точно. А плевать, мнэ-э. Всучу, заглотят.
Обеспокоенный, Лысенко попытался прочесть, что за мысли у гендиректора на уме, да не смог. Похоже, Лавр Моисеевич не проникся возвышенным:
"Вот, в ответ на телепатию мыслеблоки появились".
- Но-но, - Каганович внушительно погрозил Трофиму мосластым кулаком. - Вы это бросьте, я вам совсем не дурак.
Он перебросил стакан к себе в ладонь, глянул на свет и разочарованно поцыкал зубом:
- Лучше придумайте, умники, как сделать вторую фракцию, очищенную. Или новую порцию. Воды - кот наплакал.
Хотя пожелания его не читались, но пахли скверно. Убого и низко. С непривычки могло и стошнить. Счастье для всех откладывалось.
- Вот нам и ваше благородие, - скривился Скамейкин. - Очеловечивать надо было.
- Ну и козёл вы, - очень вежливо выразила общее мнение Марья Ивановна. - Понимаете, пока мы все вместе, в когнитивном резонансе, без нашего товарищеского плеча вы никто?
- Ага, - проворковал Лавр Моисеевич, не выпуская стакан из рук, и небрежным жестом поочерёдно бросил слитки через плечо. Свистнув, те впились в стену и, не оставив следа, прошили насквозь:
- Бум-бум, - прогрохотало с той стороны.
- Я с вас ещё за душ не спросил, одухотворённые. Забыли? Бытиё определяет сознание. Так сделайте меня лучше. И я подымусь над собой. Стряхну, так сказать, оковы старого мира.
Бывший бухгалтер изгалялся. Не скрываясь. Понимал: без него они потеряют. А с ним... Что ж, придётся смириться с неизбежным злом.
- Так что? Вы за белых или за красных?
Манипулирование эмоциями - старый метод, проверенный. Маша Парамонова была женщиной слабой, подонков не переваривала ни под каким соусом. А уж с Кагановичем у неё и без того были застарелые счёты. Особенно после того, как бывший директор скончался от инфаркта, когда дуболомы гендиректора выволокли его из кардиологии, собираясь отвезти на заседание суда по фальшивому обвинению в растратах.
- Вот у них спроси, - Марья вспыхнула и ткнула пальцем в сторону АСМ. Что-то она ещё хотела прибавить, вдогонку, да прикрыла себе рот рукой, а Моисеич хмыкнул и навис над микроскопом:
- А вот и спрошу. Мерси.
Скамейкин вскочил:
- Блокируй, - панически бросил, пытаясь ментальным ударом вырубить Кагановича, но поздно. Лампы под потолком мигнули, на ближайшем мониторе скакнула кривая потребления мощности, и ухмыляющийся гендиректор снова исчез. Пожалуй, это начинало входить в привычку.
Тишина, как говорят в таких случаях, наступила мёртвая. И тут же навалилась тяжесть. Словно незримая гробовая плита придавила сверху.
- Эт-то ещё что за фокусы? - побледнел Скамейкин.
- Это я, - ворчливо произнесли из пустоты.
- Каганович, ты где? - нахмурилась Марья Ивановна.
- Да здесь я, здесь. Место предложили, мнэ-э. А я, старый осёл, согласился.
- Опять? - повысила голос Парамонова.
- Меня подставили, - взвизгнул Лавр Моисеевич. - Тут столько дел. Невпроворот. Страждущие. Нуждающиеся. И все взывают...
- Ты?
- Ну да-да-да. Я - Бог. Истина, благодать и всё такое. Вот только сотворю третью фракцию. Что я, лучше себе места не подыщу? Без святого духа? Не комильфо мне здесь. Сейчас... Сублимирую. Уже...
В воздухе звонко клацнуло, пахнуло серой, и давящая тяжесть отпустила.
- Лавр? - Скамейкин воздел глаза к потолку. - Эй?
- Ведь предупреждали, - шмыгнула носом Марья Ивановна. - Не разевай рот, подавишься.
Где-то за домами сверкнуло, прогремел гром. На подоконник упала капля, вторая. Пошёл дождь.
- Надеюсь, это то, что я думаю? - сказал Лысенко, слизывая дождевые капли с ладони.
- Нет, - озабоченно пробормотал Скамейкин, - только начало.
- Начало - чего? - Трофим Денисович воспарил к потолку и, поглядев сверху на опечаленную Парамонову, поманил её к себе пальцем. В это же время на фоне кирпичной заводской трубы по небу проплыла сцепившая в ком группа молодёжи. Несмотря на мокрый вид, парни и девушки дружно размахивали руками, ногами и распевали что-то героическое.
- Вот этого самого, - прошипел Ван Ваныч, вцепившись в столешницу и пытаясь удержать себя на месте. - Потопа.