Дело происходит в замке, может быть, в неком подобии крепости. Просторный и сумрачный зал. За длинным столом угрюмо обедают Старик, Мужчина и Девушка. По их одежде невозможно определить, к какой эпохе они принадлежат.
Пауза. Затем тихо открывается дверь и осторожно входит Юноша. Он небрит, грязен, оборван.
ЮНОША. Я кричал и стучал в ворота, но никто не вышел. И я взял на себя смелость... к тому же у меня не было выбора... и тем более что ворота оказались открыты... а ведь я...
СТАРИК. Этих разъяснений вполне достаточно.
ЮНОША. Правду сказать, я заблудился и долго шел по каким-то топям, по безлюдью... шел три дня! Я страдал.
СТАРИК. И это прекрасно. Ничего лучше вы не могли бы и выдумать.
ЮНОША. Я ничего не выдумал. Я заблудился в лесу и меня охватил страх, я не верил, что выберусь, и ждал неминуемой гибели. Как вдруг...
СТАРИК. Мы сегодня немногословны. Мы тут немного повздорили, по причине совершенно пустяковой, и мы все еще дуемся друг на друга, никто не хочет первым нарушить молчание. Мы все делаем молча. Благо, что это нетрудно.
ЮНОША. Вполне возможно, что я пришел некстати, но... После всех мытарств, после того, что я побывал в лапах у смерти...
СТАРИК. Напротив, вы как нельзя более кстати.
ЮНОША. В таком случае позвольте представиться.
СТАРИК. Зачем? Мы прекрасно видим, кто вы. Юноша, молодой человек, только и всего. Не менее ясно и очевидно, что представляем собой мы. Так что оставьте церемонии и присаживайтесь к столу. Чувствуйте себя, как дома. Вам явно следует подкрепиться.
ЮНОША. Ваша правда! С превеликим удовольствием... И не заставлю себя упрашивать. Чертовски голоден!
СТАРИК. Быстрее же к столу!
Юноша следует его совету. Девушка молча ставит перед ним прибор.
ЮНОША (Девушке). Знали бы вы, как восхитительны и до чего душеспасительны ваши действия в глазах несчастного путника...
ДЕВУШКА. Я всего лишь исполняю свой долг.
ЮНОША. Вы исполняете его отлично.
ДЕВУШКА. Благодарю вас.
ЮНОША. Нет, это я вас должен благодарить. Вы очаровательны.
СТАРИК. Вы ешьте, ешьте. У вас еще будет время поболтать с этой соблазнительной особой.
Юноша налегает на еду. Пауза.
ЮНОША. А могу ли я спросить... Этот гостеприимный кров...
СТАРИК. Можете. Но не будьте нетерпеливы. Вам необходимо прежде всего утолить голод и привести себя в порядок.
ЮНОША. И опять вы правы. Начинаю думать, что своим чрезмерным любопытством доставил вам, почтенный, некоторое неудовольствие. Я понимаю... Но примите во внимание мое чудесное спасение... я просто счастлив! Вы должны понять мое состояние и простить мне мое возбуждение, которое...
Открывается дверь и входит Человек в трауре, за ним следуют два престарелых стража. Изумленный Юноша встает и неуверенно кланяется.
Простите... Я не знал... Этот траур... несомненно, вы носите его по дорогому для вас человеку, безвременно, да... примите мои соболезнования... И позвольте наконец объяснить, как я очутился в вашем доме...
СТАРИК (строго). Довольно болтовни! Сядьте! Этому человеку ни к чему ваши разъяснения. Садитесь же!
Юноша повинуется. Человек в трауре занимает место за столом, а стражи молча и неподвижно утверждаются у него за спиной.
ЧЕЛОВЕК В ТРАУРЕ. Так! Приступим, приступим! (жадно набрасывается на еду)
СТАРИК (ему, приветливо). Как самочувствие, дорогой? Как спали? Все еще здоровы? По-прежнему сильны духом и телом?
ЧЕЛОВЕК В ТРАУРЕ. Превосходно, все очень и весьма превосходно, и на все ваши естественные вопросы, Старик, я отвечаю следующим образом: превосходно, превосходно, превосходно!
СТАРИК. Не могу не отметить, что вы отлично выглядите.
ЧЕЛОВЕК В ТРАУРЕ. Не вижу причин выглядеть иначе. Вот если бы случилось что... кое-что... но ведь не случилось, правда?
СТАРИК. Ничего, решительно ничего такого, что могло бы нарушить мирное течение ваших дней.
ЧЕЛОВЕК В ТРАУРЕ. Что ж, вот и превосходно.
СТАРИК. А вот мы немножко поссорились и теперь самую малость сердиты, но это...
ЧЕЛОВЕК В ТРАУРЕ. Это ваше дело, меня оно не касается. Вы как будто заискиваете предо мной, а? Или стараетесь перед этим юнцом? Что мне за дело, кто он и откуда взялся? Я уже знаю, что он не тот, кого я обязан ждать, и этого мне вполне достаточно.
МУЖЧИНА. Все, я прошу мира. Прошу прощения. Прошу мира и согласия. Ссора действительно была пустяковой. Я у всех вас прошу прощения.
СТАРИК. Я рад, что вы такого мнения о нашем споре. И рад, что наши мнения совпадают.
МУЖЧИНА. К тому же сегодня происходит слишком много любопытных событий, чтобы помнить о каких-то дурацких обидах.
ДЕВУШКА. Да, во-первых, сама ссора, что не так уж часто среди нас бывает, а во-вторых, к нам пришел этот милый и любознательный молодой человек, наш новый друг. Я тоже прошу мира. Еще я прошу прощения, если кого-то, сама того не желая, оскорбила.
ЮНОША. Я счастлив, что мое неожиданное появление восстановило мир между вами...
ЧЕЛОВЕК В ТРАУРЕ. Боже, благодарю тебя! Я сыт! Трапеза моя благополучно подошла к концу. Все было на редкость хорошо, благодарю вас всех за ту прекрасную компанию, которую вы мне составили. (Стражам) Ведите меня! Завтра я, пожалуй, отобедаю у себя, здесь все-таки чересчур душно. Прощайте!
Человек в трауре и стража уходят.
СТАРИК. Он в самом деле выглядит превосходно.
ДЕВУШКА. И ничуть не изменился.
МУЖЧИНА. Его изменит лишь могила.
ДЕВУШКА. Ничего не скажешь, веселенькая шутка!
МУЖЧИНА. А разве в глубине души, своей бездонной и прекрасной души, вы не ждете...
ДЕВУШКА. Нет, представьте себе, не жду.
МУЖЧИНА. Я вам не верю.
ДЕВУШКА. Думайте обо мне все что вам угодно, я не против.
МУЖЧИНА. Думать... а говорить?
ДЕВУШКА. Оставим этот разговор.
МУЖЧИНА. С готовностью вам повинуюсь.
ЮНОША. Но кто он? Кто этот человек? Или я снова нетерпелив и слишком любопытен?
СТАРИК. Напротив, ваш вопрос более чем уместен, и сейчас вы получите исчерпывающий ответ. Вы видели несущего печаль.
ЮНОША. Печаль? Несущего? Куда и для чего?
СТАРИК. Погодите, узнаете...
ЮНОША. Но те двое за его спиной, похоже, не слуги, а словно охранники, тюремщики?
СТАРИК. Верно. Этот человек находится здесь в заточении, и старцы, следующие за ним по пятам, стерегут его денно и нощно.
ЮНОША. Я не понимаю. В заточении, здесь... в каком заточении? И почему здесь? Почему не в обычной тюрьме? И в чем его вина?
СТАРИК. У вас голова пошла кругом?
ЮНОША. Все это очень похоже на странный сон...
СТАРИК. Ничего, успокойтесь, это пройдет. Вы привыкнете. Я понимаю ваше состояние, и оно, поверьте, не забавляет меня, а лишь побуждает поскорее разрешить все ваши недоумения. Знайте же, здесь никакой тайны нет, тем более от вас, которого мы так хорошо приняли... Надеюсь, вы не другого мнения?
ЮНОША. Нет, но я...
СТАРИК. Понимаю, понимаю - и спешу вам на помощь. Слушайте, запоминайте! Народ человека, которого теперь называют несущим печаль, потерял кого-то представительного и значительного, может быть даже великого... ЮНОША. Простите, я перебью вас. А что это за народ и где он обитает?
СТАРИК. Разве это имеет существенное значение?
ЮНОША. Ну, допустим... в самом деле, народов много...
СТАРИК. Народов - тьма тьмущая. И есть ли разница, о каком из них мы говорим? Или, например, о каком кто-то из нас, возможно, думает, что он из этого народа вышел?
ЮНОША. Я, к слову сказать, знаю... СТАРИК. Оставьте, оставьте! Это не имеет решительно никакого значения. Как и то, что мы с вами говорим на одном языке. В действительности все очень просто... и гениально! Где-то умер император...
ЮНОША. О, император?
СТАРИК. Вы напрасно иронизируете. Да пусть хоть Господь Бог! Но он умер, и это главное. Умер... Велика была скорбь народа, долго люди пребывали в трауре и почти не прикасались к еде... Но может ли народ на вечные времена отдаться трауру и скорби? Ведь он должен жить, творить, созидать, развиваться, с кем-то воевать, от кого-то защищаться, он должен жить, как живет всякий нормальный народ. И тогда, следуя традиции, выбрали одного из своих соотечественников, чтобы он всегда жил в трауре по покойному императору.
ЮНОША. Стало быть, я и видел этого избранника? Но для чего загонять его в какую-то дыру и держать под стражей?
СТАРИК. Он никогда не моется, не меняет одежду, не трогает вшей, досаждающих ему, мало ест...
ЮНОША. Это я заметил. Но это еще не объясняет мне его положение.
СТАРИК. Его убьют. Когда-нибудь с тем народом случится большая беда, вину за которую отчаявшимся и ищущим утешения людям захочется возложить на кого-то определенного, и тогда...
МУЖЧИНА. Если случится. Если.
СТАРИК. Тогда убьют именно этого человека, который только что разделил с нами трапезу. Его, несущего печаль.
ЮНОША. Неужели?
СТАРИК. Такова традиция.
ЮНОША. Но кто же его убьет?
СТАРИК. Ну, это вовсе не проблема.
ЮНОША. А если он умрет прежде, чем случится большая беда?
СТАРИК. Все мы когда-нибудь умрем. Казалось бы, почему же не остановить жизнь? Но жизнь продолжается.
ЮНОША. А если этот, конкретный, если умирает он, выбирается новый человек в трауре.
СТАРИК. Нет, не раньше, чем этого потребует смерть какого-нибудь другого выдающегося лица.
ЮНОША. Вы рассказываете мне сказки.
СТАРИК. Вы полагаете, мы для того тут собрались, для того живем, чтобы рассказывать сказки?
ЮНОША. Я готов признать ваш рассказ занимательным, необычайным, но как я могу поверить, что это не вымысел? Вы хотите, чтобы я поверил в какие-то темные предания, в химеры дремучей, дикой, первобытной старины, во что-то далекое, что не может происходить у нас, в нашем краю...
СТАРИК. Оставьте в покое предания, старину, все эти "у нас", "у них", "здесь", "далеко"! Забудьте! Загляните в глубину того, что я вам открыл, в бездну... только, конечно, преодолейте сначала ужас, вполне, разумеется, естественный ужас... И вы поймете, как ничтожны перед этой бездной и старина и современность, как они малы и как мало значат. О нет, я не отрицаю их, ну да, да, это имело место, была и старина, была и современность, - только где они нынче? Что они, если смотреть на них отсюда? Пусть в вашем сознании, мой друг, смешаются времена и пространства, и тогда вы познаете бездну, хотя бы, на худой конец, некую возможность глубины. Вы ощутите близость тайны и непостижимого. Вас коснется дыхание вечности. Смешайте, смешайте в кучу все свои прежние понятия и отряхните их с себя, как прах. Забудьте, что есть вы и есть я... нас нет, юноша, нет нигде! И вместе с тем ваша и моя жизни слиты воедино, и в своей совместности они нерасторжимы, загадочны и прекрасны. Нас с вами нет, а есть лишь тайна того, что мы представляем собой в нашей совокупности, понимаете? Я кажусь вам старым, выжившим из ума фанатиком?
ЮНОША. Затрудняюсь ответить. Я пытаюсь понять ход вашей мысли... СТАРИК. Это не мысль! Тут не в ходу никакие мысли!
ЮНОША. Это идея? Возможно, это даже целая система, и у вас были основания к ней прийти. Но я... в чем моя роль? Что предполагается... нет, вернее спросить, что может предполагаться на мой счет? Я здесь случайный человек. Что за причина может побудить меня принять ваш образ жизни и сделать его своим тоже? Только та, что здесь обитает какой-то несчастный, Бог весть кем и зачем обреченный на смерть? Я бы предпочел выразить ему сочувствие и даже чем-нибудь помочь... Но ведь вы призываете меня к другому. Вы хотите, чтобы я вдруг стал как-то доволен и бодр оттого, что попал сюда и нашел здесь человека в положении фантастическом, неправдоподобном. А если то, что вы мне рассказали, правда, его положение попросту унизительно, и очень странно, что вы этого не понимаете!
СТАРИК. У меня сразу возникло впечатление, что вы ужасно простодушны, а теперь, вникнув в вашу логику, в то, что вы называете ходом мысли, я получил веские тому доказательства. Хватит болтать чепуху, милый мальчик. Знайте, я вас раскусил.
ЮНОША. Я не в состоянии перемениться оттого, что вы меня раскусили.
СТАРИК. Конечно. Чудес не бывает. Но я вам разъясню. Я вас раскусил. Вы на редкость простодушный юноша. У вас нет никаких идей, даже в зачаточном виде. Вы шли по жизни и воображали, что ваша дорога всегда будет гладкой и ясной, и отнюдь не готовились к встрече с чем-либо сложным, противоречивым, темным или даже, как вы выражаетесь, фантастическим. А когда встреча все же состоялась, вы сразу потеряли почву под ногами. И знаете, почему это случилось? Потому, что у вас нет ни идей, ни веры в их необходимость. Нет святой веры, а следовательно, нет и святости. Вы не святой. Увы! Всего лишь простодушный парень, иначе говоря, простец.
ЮНОША. Вы решили меня исправить? Для того и затеяли весь этот... этот разговор?
СТАРИК. Затеял ради вас? Ради того, чтобы превратить вас в святого? О, ваша душа исполнена гордыни! Неужели вы всерьез считаете, что мы только и жили тут что в ожидании, когда сможем устроить некий опыт над вами? Нет, юноша, все это существовало до вас, существует сейчас помимо ваших желаний и будет существовать после вас.
ЮНОША. Я все больше убеждаюсь, что ситуация здесь у вас абсурдна... все это не что иное как неслыханная жестокость, варварство, надругательство над человеком, над человечностью. Я и не могу остаться с вами.
СТАРИК. Но вы должны остаться.
ЮНОША. Нет, нет! Ни в коем случае! Я вам благодарен за гостеприимство. Я никогда не забуду, что вы спасли мне жизнь. А теперь прошу показать мне дорогу...
СТАРИК. Нет, условия таковы, что вы должны остаться. Придумал это не я, это, знаете ли, своего рода не подлежащий обжалованию приговор. Раз уж вы пришли сюда, уйти вам отсюда никак нельзя. Ну, по крайней мере до тех пор, пока не решится судьба несущего печаль.
ЮНОША. Я, кажется, понимаю... Таким образом вы стараетесь сохранить дело в тайне. Но я готов поклясться...
СТАРИК. Хватит, хватит, препираться и торговаться со мной не стоит. Все, довольно... Покидаю вас. Эта милая девица поможет вам устроиться с удобствами и ответит на все ваши прочие вопросы. А мне лично больше нечего добавить к сказанному. Я ухожу. Я старый человек и нуждаюсь в отдыхе после обильной и приятной трапезы. До встречи!
Старик и Мужчина уходят. Пауза.
ЮНОША. Мне хочется думать, что вы самая разумная и добрая из всех, кого я здесь уже встретил.
ДЕВУШКА. А вы вряд ли кого-нибудь еще встретите. Впрочем, если вы предлагаете мне дружбу, я с радостью ее принимаю. Вы всегда и во всем можете расчитывать на меня.
ЮНОША. Не спешите, не спешите, разве вы знаете, о чем я могу... о чем я попрошу вас?
ДЕВУШКА. Попросите вывести вас отсюда.
ЮНОША. Вы очень проницательны.
ДЕВУШКА. Но помочь я вам не смогу. Начать с того, что дорога мне неизвестна. А той, что привела вас сюда, вы теперь все равно не найдете.
ЮНОША. Не найду, верно. Но есть же другая дорога, настоящая!
ДЕВУШКА. Ее никто не знает.
ЮНОША. Никто?
ДЕВУШКА. Никто из нас.
ЮНОША. Вы... вы обманываете меня. Вы сказали, что я видел уже всех живущих в этом доме. А теперь говорите, что никто из них не знает дороги. Этот холодный, злой старик, на котором, если я верно понял, все здесь держится, он не знает?
ДЕВУШКА. Нет, не знает. И вы напрасно называете его холодным и злым. Это неверное впечатление.
ЮНОША. Страдания этого бедняги, несущего печаль, явно доставляют ему удовольствие.
ДЕВУШКА. Он здесь в том же положении, что и вы.
ЮНОША. Кто? Старик?
ДЕВУШКА. Да. Он, как и вы, попал сюда случайно.
ЮНОША. Но он здесь как дома... Бог мой! Как же получилось... Я заметил, что вы все если не боитесь его, то во всяком случае прислушиваетесь к его мнению...
ДЕВУШКА. Конечно, ведь он стар и мудр. Он прожил здесь много лет.
ЮНОША. Для того, чтобы в конце концов найти какую-то странную, мягко говоря, сомнительную прелесть в своем положении?
ДЕВУШКА. Вы совсем не поняли его, не оценили по достоинству. Но у вас еще будет время. И чем теснее вы станете общаться с ним, тем лучше его поймете.
ЮНОША. У меня нет ни малейшего желания общаться с ним. Впрочем, если обстоятельства этого требуют... Но постойте... постойте! И вы, и тот молчаливый мужчина...
ДЕВУШКА. Да, мы все здесь в одинаковом положении. Кроме, естественно, несущего печаль.
ЮНОША. Может быть, наше положение мало чем отличается от его.
ДЕВУШКА. Нет, он как бы главная фигура. Вы же, наверное, поняли это: здесь подразумевается трагедия... то есть ее можно ожидать в любую минуту. И если что-то произойдет, то именно с ним.
ЮНОША. А вы вне этой трагедии? С вами ничего не происходит? Неужели вы так считаете? Вас, полную сил, здоровую, красивую, держат взаперти, вдали от людей, вас лишили права на нормальную человеческую жизнь, тогда как вы не совершили никакого преступления и никакой вины на вас нет. Но оставим это...
ДЕВУШКА. Почему же? Мне совсем не кажутся обидными или странными ваши слова. Я вам отвечу. Наверно, в моей прошлой жизни был какой-то грех, раз уж...
ЮНОША. Нет, лучше не будем об этом. Вы ведь не первый день здесь?
ДЕВУШКА. И не первый год.
ЮНОША. Вот! И за это время вы только и придумали, что был грех, а какой, так и не вспомнили. Его не было! Вы хотите придать своему пребыванию здесь какой-то смысл или даже символическое значение, только вам это плохо удается. Какой символ способен заменить настоящую жизнь? Опомнитесь! И помогите мне бежать. Ведь уж этот-то, несущий печаль, он ведь знает дорогу?
ДЕВУШКА. Скорее всего, его привезли сюда... ну, как бы с завязанными глазами. Знаете, как это делается?
ЮНОША. Это чепуха, сказки!
ДЕВУШКА. Если он и знает, то не скажет.
ЮНОША. Ему нравится здесь? Или он не хочет лишаться нашего общества, а?
ДЕВУШКА. Не знаю, что вам ответить.
ЮНОША. Он убежденный, одержимый? Он свято верит в необходимость и благородство своей миссии?
ДЕВУШКА. Не знаю. Он никогда не говорит с нами о подобных вещах.
ЮНОША. Тогда на ком же все это держится?
ДЕВУШКА. И на это мне нечего вам сказать. Я никогда не встречалась с людьми, оставившими нас здесь.
ЮНОША. А если это не люди?
ДЕВУШКА. Но кто же? Я видела только тех двоих, которые приводят и уводят несущего печаль. Однако они всегда молчат.
ЮНОША. Всегда молчат... Ну да, о чем же говорить там, где нет жизни.
ДЕВУШКА. Знаете, у меня много дел, забот. Я веду хозяйство. Это тоже жизнь.
ЮНОША. Они вас заставили?
ДЕВУШКА. Я сама.
ЮНОША. Чтобы убить время?
ДЕВУШКА. Такова жизнь. Кому-то надо вести хозяйство, что бы оно собой ни представляло. А здесь, кстати сказать, превосходное хозяйство. Чудесный сад, большой огород, в погребах и подвалах баснословные запасы всего необходимого... Только оттого, что вы теперь живете не как все, едва ли стоит утверждать, что это вовсе не жизнь. И что она тогда, по-вашему, такое? В чем суть? В том, чтобы постоянно сновать в человеческом муравейнике, суетиться, расталкивать других локтями, исполнять чью-то волю, сидеть у кого-то на шее?
ЮНОША. Если следовать вашей логике, то и в тюрьме можно почувствовать себя вполне живущим.
ДЕВУШКА. Можно. Но если считать жизнью лишь то, что тебе нравится, слишком многое должно стать тюрьмой.
ЮНОША. Говоря эти прописные истины, вы хотите навязать мне смирение, я же нуждаюсь сейчас не в нем и даже не в утешении, а только в возможности выбраться отсюда.
ДЕВУШКА. Этой возможности нет. И вам лучше всего подумать теперь о том, как сохранить внутреннюю свободу.
ЮНОША. О ней говорят обычно те, кого заставили сидеть по уши в дерьме и кто при этом еще как-то пытается спасти свою честь. Неужели вы никогда не пытались бежать отсюда? Не тяготились своим положением? Не вспоминали о доме, о близких?
ДЕВУШКА. Да, это было.
ЮНОША. А потом вы поняли, что у каждого свою жизнь, своя судьба и каждый должен принимать свою судьбу такой, какая она есть?
ДЕВУШКА. Потом я поняла время, проведенное здесь несущим печаль. Он живет в этом доме много лет... и он все еще жив, а это значит, что с его народом уже много времени не случается ничего плохого. И я подумала, нет, я поверила, что он, несущий печаль, радуется этому, светел и ясен этим. Не потому, что беда его народа и на него обрушилась бы бедой, гибелью, не потому, что ему, невинному, сказали бы: ты в ответе за то, что нам худо! ты умрешь! Не в этом причина. Все дело в том, что это по-человечески хорошо, когда с твоим народом не происходит ничего скверного. Я поняла его время, а с тех пор начала отсчитывать свое. И в мое время тоже спокойной и благополучной была жизнь народа, о котором я даже не знаю ничего толком. Но разве это важно? Разве для меня не важнее знать, что уже много лет он живет спокойно, безбедно, без горя и ярости? Да, не от меня зависит его счастье, но я нахожусь там, где я это его счастье ощущаю, может быть, даже сильнее, чем он сам. Я нахожусь в точке, очень чувствительной ко всем его колебаниям и изменениям. А там уже долго царит покой, и с той минуты, как я здесь, и я, наверное, каким-то образом участвую в его судьбе, и разделяю с ним мир и процветание, и радуюсь его благоденствию так же, как радуется он, этот неведомый мне народ...
2.
Там же. Мужчина, сидя за столом, читает книгу.
Входит Юноша. Одет он уже довольно прилично.
МУЖЧИНА. Доброе утро.
ЮНОША. Утро? Вы находите, что сейчас утро?
МУЖЧИНА. Вы чем-то взволнованы, мой друг?
ЮНОША. Да-а... Я гулял. Вышел к лесу...
МУЖЧИНА. Искали дорогу?
ЮНОША. Называйте мой поступок, как вам угодно.
МУЖЧИНА. А это поступок?
ЮНОША. Да вы будто не знаете! С вами происходило подобное, вы тоже искали дорогу, мечтая о побеге... Иначе быть не могло, каждый из вас должен был пройти через это, прежде чем смириться.
МУЖЧИНА. Вы сколько дней уже здесь?
ЮНОША. Неважно. Не первый день... Мне кажется, что уже вечность, что с незапамятных времен, что всегда...
МУЖЧИНА. И что всегда так будет?
ЮНОША. Вы смеетесь надо мной? Впрочем, я заметил, что вы даже и улыбаетесь редко. И вообще... вам нет до меня никакого дела. Вы как бы не снисходите до того, чтобы заметить мое присутствие. Но и этим высокомерием - надуманным высокомерием, да! - вы тоже унижаете себя перед силой, которая держит вас здесь. А если это доставляет вам удовольствие, что ж, дело ваше. Я же никогда не смирюсь. Я всегда буду против... Но... что я говорю? Это не может продолжаться вечно. Уверяю вас, я найду дорогу, найду способ вырваться отсюда. Вы не верите мне? Не верите?
МУЖЧИНА. А вы не спрашивайте, вы делайте то, что считаете нужным. Я хочу быть здесь, и я здесь. Ищите, бегите, спасайтесь. Вам никто не мешает. Я вам чем-нибудь помешал?
ЮНОША. Допустим, допустим... Но что вы скажете об этом? Я вошел в лес... я уже говорил это... и стрела, вот эта (показывает), вонзилась в дерево над самой моей головой.
МУЖЧИНА. После чего вы и кинулись в испуге назад.
ЮНОША. Не только, нет. Я испугался, это верно, я пришел в замешательство, потому что не ожидал ничего подобного. Меня могли убить, не так ли? Положим, я начинаю верить в серьезность происходящего здесь. И все-таки я... роптал! Я и сейчас ропщу. Я должен знать, кто хотел меня убить.
МУЖЧИНА. Кто? Да хотя бы я.
ЮНОША. Вы? Зачем?
МУЖЧИНА. Любой из нас мог это сделать.
ЮНОША. Я тоже?
МУЖЧИНА. Ну, в каком-то смысле да.
ЮНОША. На мой счет вы заблуждаетесь. Я не из тех, кто способен поднять руку на человека.
МУЖЧИНА. Но ведь вас не убили, что же вы раскипятились?
ЮНОША. Вы хотите сказать, мой учитель, что меня как бы предупредили?
МУЖЧИНА. Можно истолковать и так. И сделать это мог любой из нас.
ЮНОША. С другой стороны, это могло всего лишь почудиться мне, правда? Как если бы я сам себе послал предупреждение. И никакой стрелы на самом деле нет?
МУЖЧИНА. Возможно, через год-другой вы именно так и будете думать.
ЮНОША. Через год-другой я и о вас буду думать, что вас в действительности не было. Вы согласны с такой постановкой вопроса?
МУЖЧИНА. Знаете, по воле провидения я человек довольно проницательный и догадываюсь, что вы, отчаявшись спастись собственными силами, ищете себе союзника. Но давайте оговорим сразу: по отношению ко мне любые ваши попытки в этом направлении заведомо обречены на провал.
ЮНОША. Я иногда присматриваюсь к вам, прислушиваюсь. У меня складывается впечатление, будто не довольство своим положением движет вами, а другая сила... Другая сила заставляет вас находиться здесь и одновременно находить ситуацию занимательной, какой-то даже напряженной, интригующей. Я почти уверен, что вы здесь единственный из всех ждете именно казни... чтобы с несущим печаль сделали то, ради чего его сюда и упекли.
МУЖЧИНА. Его упекли... очень странное словечко вы подобрали!.. Да, так вот, его упекли вовсе не для того, чтобы непременно казнить. Возможно, для него все кончится вполне благополучно. Его здесь держат в ожидании вероятного стечения обстоятельств, трагического для него, но, может быть, ничего подобного и не произойдет никогда.
ЮНОША. Это увертки, вы пытаетесь уйти в сторону. Неужели вы боитесь? Но разве того, что вы ждете смерти этого человека, нужно бояться? Я не о вашей дальнейшей судьбе... Я только спрашиваю, размышляю вслух, нужно ли сейчас, пока он жив, бояться, что кто-то заподозрит вас в желании видеть его мертвым? Кого же вам бояться? А ведь вы ждете его гибели. Вам плевать на его народ, вы ждете для себя... не правда ли? И между прочим мы не знаем, что будет с нами, если его убьют.
МУЖЧИНА. Нас могут убить тоже, или отпустить на все четыре стороны, а то даже и наградить.
ЮНОША. И вот вас эти туманные перспективы приводят в жуткий восторг?
МУЖЧИНА. Какой же это жуткий восторг?! Вы жалуетесь, что я с вами не откровенен, как прочие. Но подумайте, способны ли ваши бесконечные вопросы, ваши попытки влезть в чужую душу вызвать меня на откровенность? Вы скажете, что одна судьба свела нас под этой крышей. И что с того? По мне, так для того и свела, чтобы каждый из нас был сам по себе, сам решал, что ему делать и как ему быть, сам о себе заботился.
ЮНОША. Однако вы не пренебрегаете заботами хлопотливой девушки.
МУЖЧИНА. Это вы очень уж мелко. Хорошо, чтобы покончить с этим раз и навсегда, я вам кое-что разъясню. Я действительно жду разрешения участи несущего печаль, но не от жуткого восторга, как вы простодушно предположили, а исключительно потому, что меня разбирает любопытство. И еще потому, что в том разрешении может обозначиться некий водораздел, грань, на которой я, глядишь, окончательно уясню для себя все, что считаю необходимым уяснить. Уж поверьте, я никогда, даже в минуту, когда мне объявили, что я должен здесь остаться, не имел сколько-нибудь сильного порыва бежать.
ЮНОША. Это невозможно!
МУЖЧИНА. Возможно. Я попал сюда, когда мне было немногим больше лет, чем вам сейчас. Но я был уже из разочарованных. Мир обычных людей перестал привлекать меня. Вся моя жизнь среди них была... как бы это выразить?.. была неизбывной и мучительной мечтой о бегстве и о уединении. Я верил, что лишь в одиночестве можно постичь истину, понять, для чего этот мир устроен.
ЮНОША. Вы и сейчас еще надеетесь это постичь?
МУЖЧИНА. Вас это не касается.
ЮНОША. Но чтобы понять истину, нужно иметь судьбу.
МУЖЧИНА. Одиночество - тоже судьба.
ЮНОША. Нет, то, что происходит с нами здесь, это только иллюзия судьбы. А необходимо иметь настоящую... Послушайте, мы не живем сейчас, все тут слишком искусственно, чтобы мы могли назвать это жизнью...
МУЖЧИНА. Вы так думаете потому, что зависимость от общества, от толпы, необходимость подчиняться условностям и законам вам всегда представлялась неким занятием, делом. А мне это ничего, кроме отвращения, не внушало. Я чувствовал в себе огромные силы, способность понять истину, самую важную и последнюю. А каждодневная жизнь отнимала у меня эту способность. Вот почему я хотел бежать. Да и для себя, ибо жилось мне тяжело, я, собственно, и жить-то больше не мог и не хотел, не зная, для чего живу. Конечно, когда я попал сюда, меня здесь многое удивило. Вся эта обстановка, атмосфера... Да, я отчасти усомнился, смогу ли именно здесь постичь все и вся, но, к счастью, мое замешательство длилось недолго. Оно рассеялось, как только я обнаружил в подвалах этого дома прекрасную библиотеку. Я погрузился в работу.
ЮНОША. И вам никогда не хотелось вернуться к прежней жизни?
МУЖЧИНА. Этот вопрос очень скоро для меня выяснился. Я понял, что к людям смогу вернуться лишь в том случае, если постигну истину.
ЮНОША. Интересно... вот вы завтра ее постигнете, как же вы в таком случае покинете эти стены?
МУЖЧИНА. Не искушайте, это глупо в нашем положении. Здесь ведь тоже есть общество. Им можно ограничиться. Ну и сознанием, что когда-нибудь я все-таки получу право уйти отсюда.
ЮНОША. Право, да... или удар в спину.
МУЖЧИНА. Или удар в спину. Или старость и смерть тихо приберут меня к рукам. Но знай я истину, какое бы все это имело значение? Однако я заговорился с вами... довольно! Закончим на этом. До встречи. Еще скажу одно... Мы слишком разные люди, и никогда не достичь нам согласия. Сегодня вы вызвали меня на откровенность, но это в первый и последний раз...
Выходит. Юноша погружается в оцепенение.
Понемногу темнеет. Входит Девушка с горящей свечей
в руке.
ДЕВУШКА. О чем вы думаете?
ЮНОША. Кто здесь? А, это вы... Смотрите-ка, уже стемнело.
ДЕВУШКА. Крепко же вы задумались. Верно, есть о чем.
ЮНОША. Еще бы, милая...
ДЕВУШКА. Уж не о той ли, которую покинули в своем далеком краю?
ЮНОША. А ваша мать была жива, когда вы с ней расстались?
ДЕВУШКА. Мама умерла здесь. Тихо отошла. Она хорошо умерла. Но вообще-то она очень скучала, чахла... ну и приказала нам долго жить. Бедняжка ведь любила разные удовольствия, развлечения, не умела без них обойтись, а здесь ее лишили привычного образа жизни. Вот она и соскучилась до смерти.
ЮНОША. И после этого вы любите этот дом?
ДЕВУШКА. Люблю? Да разве это любовь в обычном понимании? Здесь все другое, и мерки должны быть другими. Я приспособилась, нашла свое место, а мама не смогла. Как я убивалась по ней! Видели бы вы... Но, с другой стороны, я не осталась одна-одинешенька, меня окружили заботой, утешили, вернули мне вкус к жизни...
ЮНОША. Не за теми ли темными холмами, которые днем видны на западе, живет неведомый народ, по чьей воле и милости мы находимся тут?
ДЕВУШКА. Я вас прошу только об одном. Чувство, спасшее меня, привязавшее к этому дому, оно наполнило меня светом и надеждой, и оно такое хрупкое... Будьте предельно осторожны, не заденьте его... Странно, что оно вызывает у вас раздражение. Прошу вас! Не старайтесь меня оскорбить.
ЮНОША. Мне и в голову не приходит это делать. Если, конечно, вас не оскорбляет моя зависимость от вас, от того, накормите ли вы меня, будете со мной добры или пожелаете устроить мне адское существование. Не знаю, сколько еще пробуду в этом... в этой юдоли, в этом подземелье, но сколько бы это ни длилось, общаться мне предстоит только с вами и вашими друзьями, и я вовсе не хочу обратить всех вас в своих врагов.
ДЕВУШКА. Вы это здраво рассудили, даже как-то чересчур здраво. Ни грамма иррациональности, чего-нибудь интуитивного, сверхразумного... Вот что значит без конца предаваться бесплодным размышлениям. Я же видела, когда вошла, видела, какой вы.
ЮНОША. Однако перед вашим приходом я всего лишь спал.