Маленький зашуганный городишка полон недоуменных лиц и уставших глаз, топающих с банальной рыночной, в основном, либо заводской работы. Шлепают себе по пыли, по грязи, по снежку, по пыли, по грязи, по снежку круглый год. Это как раньше, но и равноценно нынешнему: невыездные. Только раньше это понятие имело совсем глухой, совковых времен смысл: политический. Сейчас же оно абсолютно банально. И повсеместно. Не за что, потому и некуда. Вот топают. Подъездик. Дворик. Гаражик. Вагончик. Разбредаются по своим наивно-счастливым и двукратно ожесточенным каморкам. На столике борщ с луком и солью. За окном, декорированным пожилыми бабулиными шторами, тусклое освещение засыпающих улиц. Дальше - больше. За некоторыми окнами - простор до горизонта: степь. "У каждого своя Родина..." Все любят ее, даже не любя. Душа тянется к родным камушкам и бордюрчикам. Но стремится ведь к лучшему! Многие не покидают родной земли. Пусть. Это не мы. Нас тянет в город, к цивилизации. "Какое счастье в словах спасительных: "Давай уедем!""
Ч. 2.
ПОЕЗД.
Целуют. Бегут ставить сумки-пакеты в вагон. Продолжительно машут и исчезают. Ты на верхней полке, т.к. Мария Степановна, на старости лет решившая съездить в первопрестольную, не в силах вскарабкаться наверх. Еще долго не веришь, что ты - это ты и едешь в заветное место, что сакральный билет в кармане, что в столицу...
Российский поезд вообще удивительное место: на нижней полке кряхтит незабвенная бабулька, напротив - дед, принимавший всю дорогу пиво "Толстяк" как снотворное (он просыпался каждый раз, как только девочка-продавщица шла мимо с пластиковой корзиной, покупал бутылку, открывал ее железным костылем и радовался жизни). На верхней полке, над дедком, спал молодой человек, который, как было им же самим сказано, только откинулся (он все время бегал в тамбур курить). Позже добродушная милиция долго просматривала его документы.
Ехали в дождь. В АПРЕЛЬ. Разряженный, до звона в ушах, воздух скрипел рельсами и стучал дождем. За окном мелькал Дон. Что было за ним? Сны... Мелькали, в основном, деревушки. "Из них вся Россия сложена".
Одни соседи баловались чайком, другие нервно ждали трехметровой очереди в туалет, замкнутый до тех пор, пока не проедем санитарную зону. По вагону бегал голопузый мальчуган и смеялся над всеми нами, видимо зная что-то... "Устами ребенка глаголет пуля". Я дожевывала банан, под скомканной простыней желтоватого оттенка, полулежа. Сумка под подушкой мне, как и другим пассажирам, мешала спокойно уснуть. В последнюю ночь многим не спалось: подъезжали к МОСКВЕ.
Ч. 3.
ПАВЕЛЕЦКИЙ ВОКЗАЛ.
Мог быть, конечно, и Казанский, и другой, но все же у нас - Павелецкий. Что-то ближе к пяти-шести утра. На часы никто не смотрит. Сыро. Морось. Но в глубине души такое воодушевление, что многим и "не стучало в окно". Первая запомнившаяся история. Таксисты, желая содрать в три шкуры с незнающего города народа, которому надо, допустим, на Рижский, возят бедного, потерявшего голову от впечатлений, с пол часа, и, наконец, довозят. Рублей так за 300. Простачок-"лимитчик" добирается до места, до которого от Павелецкого двадцать-пятнадцать минут на метро, причем за 10 рублей! Но кто знает-то? Бедные "лимитчики" и не подозревают. Так вот. Город- герой.
Ч. 4.
достоНЕпримечательности.
Москва может многое себе позволить. А мы - "лимита" - всего три дня. В три дня укладывается счастье спокойного поведения. Даже если и спросят документы, у тебя в кармане билет, как железный аргумент. Меня не сможет понять человек не испытавший этого блаженства и гармонии внутренней, но, особенно, внешней, перед лицом уставшего от суеты и злого московского мента. Я это прошла. Веселей, конечно, по прошествии. Следующие дни - один БОЛЬШОЙ фобио-депрессивный день...
Ч. 5.
МЕТРО КАК СМЫСЛ СУЩЕСТВОВАНИЯ.
Что есть метро? Могу ответить полноправно, как бывший его обитатель, что метро - это "единство непохожих". Перефразируя слова Аристотеля о городе. По-моему звучит. И напрашивается само. Но лучше звучит сабвей: незатерто. Там совсем иной мир. Там пахнет резиной, сыростью, подземкой, духами, цивилизацией... В некоторых местах - пафосом и снобизмом. В других - люмпенами и маргиналами. Везде - лицами без штампа и возраста. Отдельно - стремлением называться мещанин. Метро позволяет себе ругаться матом: наклейками на поезде: "Сынок, не слушай эту х..ню. Мама". Позволяет заламывать руки лицам кавказской национальности. Стрелять кому-нибудь непонравившемуся в рот. Запихивать-заталкивать стоящего на пути в поезд. Сабвей жесток с незнакомцами. Он. Да, именно ОН. Метро далеко не среднего рода. Больше мужского, нежели женского. Я не знаю, есть ли там вообще женское. Все имеет черты грубого мужского лица, жестко счесанного грубой наждачной бумагой. Метро атипично. Оно отлично от "верхнего мира". Его ничто не может заменить, будь то трамвай, такси, просто поезд и т.д. Сабвей - незаменимый "человек". Про него нельзя сказать однозначно. Существуют две стороны одной медали...
Сабвей - неформал! Твои шнурки может весело втянуть эскалатор. Там замечательно виртуозят музыканты. Один дед, больше похожий на Родю Раскольникова: в длинном коричневом плаще и широкополой шляпе, играл на дряхлой скрипке "Времена года. Весна" Вивальди. НЕобъяснимо величие звука, отталкивающегося от стен сабвея. На данный момент - это лучший звук, который мне когда-либо пришлось слышать...
Еще сабвей - торг. Рынок. Газеты, билеты, журналы...в киосках, на лотках, на табуретках. Только б деньги, и от Мирзоева до Захарова. Продавщица мне лично предлагала на балет. Я отказалась. Взяла на спектакль. Еще есть книжный сабвей. В метро все поголовно читают. От Донцовой до Маркеса. У входа образовался даже один сплошной книжный лоток с незамысловатым чтивом. Москва производит впечатление самого читающего города. Так, видимо, москвичи коротают время от станции до станции. Я пробовала ехать так, но боялась пропустить свою станцию, хотя чтение отвлекало от гулкости и народа. А от народа и не хотелось отвлекаться. Пытаясь отличить коренных жителей от приезжих, я лишь теряла время: сложно. Москвичей я принимала за провинциалов. В сабвее внешность провинциальная и внешность городская сливаются в один, странный часто, яркий облик. Драные джинсы и кеды, строгий костюм и кейс, расшитый бисером цветастый пиджак, синий, побитый молью берет, чешки с вышивкой: красные маки...
Метро очень не хватает. Меня оттуда было трудно вытянуть. Хотелось бесконечно сидеть в поезде и слушать названия чужих остановок. Но нет: Владыкино, Отрадное, БИБИРЕВО. Там жила я, в одном из спальных московских районов, с видом на многоэтажки и дорогу. Там для меня заканчивался сабвей. К нему так нетрудно привязаться, но так больно расстаться с ним. Как кусок тебя с силой оторвали. С мясом. С плотью...
Мне иногда кажется, что метро, вполне, может оказаться чьим-то смыслом существования. Сабвей может еще и лечить души, покрытые серой московской пылью. Все остальное не так уж и важно...
Ч. 6.
ТЕОРИЯ О ВТОРОСТЕПЕННОМ ГЕРОЕ.
Таковая имеется в романе Битова "Улетающий Монахов". Так вот я ощущала себя этим самым второстепенным героем в огромном мегаполисе разума и суеты. Москва подмяла под себя мысли о чем-либо другом. Выходя на ее простор, любой обнаруживает себя немым и безликим. В ней все второстепенно, кроме нее самой. Она гипнотизирует. Ты - кролик. Ты идешь, едешь, удираешь от последовательной, тухлой жизни, заботишься о своей внешности, пьешь водку на ВДНХ, целуешь запотевшее стекло, глядящее в просвет твоего беспросветного будущего...и забываешь о том, что ты - второстепенен.
Ч. 7.
РОДИМОЕ ПЯТНО НА СЕРДЦЕ.
Это, конечно, врядли возможно, но если возможно, то такое пятно откликалось бы на имя Арбат. Не хочу писать банальности: Арбат такой, сякой, эдакий. Все это уже кем-то описано: там слышен голос Булата и пахнет свободой, и т.д. Нынешний он - лежбище для туристов, для "хард-рок кафе", "буденовок", серебряных колец в ухо, матрешек и портсигаров 39-ого за безумные деньги...
Я сидела на раскладном стульчике и промерзала до костей, пока художник Леша ваял углем мое изображение. Рядом сидящие его коллеги бурно обсуждали, как старой модели Волгу можно превратить в "траходром". Леша улыбался этому так мило. После он сказал, что вывел на бумаге мой характер. Остальные согласились. Интересно. Думая о "Волге", Леша выводил на чистую мой характер. Я живо представила себя странной аналогией этой машины и пришла в ужас.
Мои представления рухнули. Эта улица потеряла лиризм. А может, и не была никогда такой, которой грезит душа. Но все же Арбат есть Арбат. Улица НЕ моего детства.
Ч. 8.
ДАЛЕКО ДОМОЙ
Из Москвы невозможно уехать. Туда лишь возможно приехать и остаться там навсегда. Что я и сделала. Я из нее и не уеду, хотя бы потому, что она во мне. А она лила дождем, провожая меня на вокзал. И в то же время стирала оставшиеся следы моего дерзкого внедрения. Начисто выметая их дворником, выскребая из воспоминаний улиц, проспектов, площадей, музеев и театров. Я слилась с вагоном в единый кусок железа и проглатывала последние признаки моего существования вне поезда. И уже не улавливала их. Поезд тронулся. И я совсем исчезла. Деревушки. Городки. Никакого сабвея. Как и не было НИЧЕГО.