Аннотация: В этот кокон из стёкол и рам Не проходит тьма или свет Может будет бабочка там Может быть, может нет Может вырастут новые крылья Красота, доброта И расправить их будут силы Может нет, может да. Flёur, "Кокон"
Мы сидели в ее нью-йоркской квартире. Я - в кресле, закинув ноги на журнальный столик и хрустя печеньем, стянутым из хрустальной вазочки. Она - на стуле напротив меня, напряженная и усталая, слегка растрепанная, в коротких джинсовых шортах и футболке с надписью "bite me". Такая незнакомая вне привычного раздражающего образа модной сучки.
- И с чего ты взяла, что мне нужна твоя помощь? - спросила она, внимательно и прямо глядя мне в глаза.
Я кинула в рот еще одну печенюшку и сделала вид, что задумалась над ее вопросом. Потом ответила:
- Не говори глупостей, Бэла. Блондинка тут я. А помощь нужна нам обеим, сказала же.
- Там ведь дьявольские ловушки, да? - она слегка приподняла уголок рта, усмехаясь.
- И не только. До фига всякой древней трухи против демонов и еще куча современной ерунды против людей. То, что надо идти вдвоем - очевидно. Ты ведь не смогла узнать, где находится склад?
Она пропустила вопрос мимо ушей.
- А если я скажу "нет"?
Я приподняла бровь:
- Найду другого охотника за амулетами. Как ни странно, в мире много таких, как ты. Заказчик наверняка послал это задание не только тебе.
Она смотрела все так же внимательно. Настолько, что мне на мгновение стало неуютно. В воздухе висело молчание, с улицы не пробивалось ни одного звука: хорошая звукоизоляция. Я опустила глаза и принялась разглядывать всякую ерунду, расставленную на каминной полке: статуэтки кошек и слонов, покрытый темно-зеленой краской деревянный жираф, эбонитовые фигурки людей, пару рамок с фотографиями "море-небо-водопады". Всего так много, что непонятно, как еще ничего не попадало с края и не разбилось.
Когда я снова посмотрела на Бэлу, она глядела сквозь меня, раздумывая над моими словами.
- Хей, ты жива?
Бэла растерянно моргнула, будто бы только сейчас вспомнив о моем присутствии. Но уже через секунду она растянула губы в своей любимой стервозной улыбке и сообщила:
- Уж точно живей, чем ты.
- Дохлый номер, детка. Если хочешь меня обидеть, придумай что-нибудь поинтересней.
- Обязательно займусь на досуге составлением плана "как заставить демона добровольно вернуться в ад", - фыркнула она. А потом без перехода добавила: - Я согласна. Весь гонорар, конечно, лучше, чем его половина, но...
Она не стала договаривать. И так понятно, что половина эта лучше, чем ничего.
Я улыбнулась.
- Отлично. Тогда займемся делом?
Бэла кивнула и придвинула стул ближе к моему креслу.
За окном поднималось солнце, заливая утренний Нью-Йорк неровным розоватым светом. Мы сидели в квартире Бэлы и придумывали, как пробраться на хорошо охраняемый склад и вынести оттуда один-единственный амулет. Это было ужасно похоже на обсуждение плана "как заставить демона добровольно вернуться в ад".
Только вот я все равно никуда не собиралась возвращаться.
Ближайший к складу, запрятанному в лесных дебрях, городок оказался маленьким и грязным. Две улицы, пересекавшиеся под прямым углом так, что центром города был перекресток, и кучка беспорядочно разбросанных по окраинам построек. Гостиницы не было, так что нам пришлось остановиться в мотеле, в двухместном номере. По мне так комната оказалась довольно милой, по крайней мере, лучше, чем можно было ожидать от такого задрипанного мотеля в самой заднице Америки. На обоях цветочки, на постелях свежее белье - чего еще можно хотеть от жизни? Разве что свежеподжаренную картошку фри, но, к сожалению, единственное кафе в городе работало до одиннадцати, а мы приехали только в полпервого ночи.
У нас оставалось чуть больше суток до запланированной операции.
- Чур моя кровать у окна, - сообщила я и, не дожидаясь ответа, плюхнула на покрывало свой рюкзак и уселась сама.
Бэла только фыркнула и принялась рыться в своей сумке с эмблемами "Louis Vuitton". Достав оттуда охапку каких-то флакончиков, бросила: "Я в душ" и скрылась за дверью ванной.
Я крикнула ей вслед:
- Только не израсходуй там всю воду!
А потом сняла кроссовки и устроилась на кровати поудобнее. Раз уж демонам в человеческом теле спать не обязательно, то можно хотя бы посмотреть в телевизор или поплевать в потолок. Первое даже предпочтительнее.
Бэла вернулась где-то через полчаса. В комнате было темно и в свете, лившемся из ванной, был виден ее смутный силуэт в клубах пара. Я лениво взглянула на нее и повернулась обратно к бездумному перещелкиванию каналов.
Она включила свет, скинула полотенце и принялась одеваться. Я снова посмотрела на нее, на этот раз так долго, что она не выдержала и спросила:
- Что?
Я улыбнулась:
- Ну ты прямо Афродита.
На светлой коже лица, не покрытой сейчас тональным кремом, появился легкий румянец. Бэла поспешила натянуть до конца трусы и только тут заметила островок несмытой пены где-то чуть повыше левой груди. Раздраженно провела ладонью сверху вниз, смахивая белые хлопья. Слегка затронутый сосок напрягся. Бэла натянула майку и, выключив свет, юркнула в свою кровать. В темноте она, видимо, все еще чувствовала мой взгляд, поэтому произнесла:
- Так и будешь пялиться?
Ее голос звучал совершенно по-детски, будто мы только что поссорились из-за куклы и теперь Бэла на меня неимоверно обижена.
- Больно надо, - фыркнула я и обратила все свое внимание на экран, где показывали какой-то французский фильм про то, как женщина ушла от своего мужа к лесбиянке, и он все пытался ее вернуть. Жену, понятное дело, а не лесбиянку.
***
Иногда я думала о том, что люди, продавшие душу дьяволу, будто бы заключены в кокон. Из стекла и света, из грязи и пустоты, из улыбок и смеха, из страха, из слов, из "спаси меня" и из "оставь меня". Люди, продавшие душу дьяволу, бывают такими, как мальчик Дин, а бывают, как девочка Эби. Первые никогда по-настоящему не ищут выхода, вторые придумывают себе имена и гонятся за дырявыми надеждами на спасение. Первые никогда бы не изменили своего решения, даже держа в руках долбанный хроноворот или сидя в машине времени. Вторые же полны сомнений и мыслей о том, как можно было бы сделать все по-другому.
Но все они похожи в одном - эти люди сами строят свой кокон. Делают его надежным, как бомбоубежище, и красивым, как Букингемский дворец.
И когда человек умирает, после него остаются тускнеющие воспоминания и ощущение пустоты. Это всего лишь осколки кокона.
Я усмехнулась, когда она достала из кармана пальто помятую упаковку "Vogue".
- Что? - спросила она, прикуривая и протягивая пачку мне.
Покачав головой, я отвернулась и принялась смотреть на звезды, такие яркие вдалеке от города. Мы были в паре миль от склада, оставалось что-то около часа. Рядом шумел лес, роняя листья и ночные звуки. Сидеть на земле было немного холодно.
- Я вообще-то не курю, - сообщила она, затягиваясь.
Я только хмыкнула.
- Знаешь, - продолжила она. - Когда мне будет лет шестьдесят, я куплю себе домик в Англии. Нет, правда. Может быть, даже в Шотландии - я не слишком восприимчива к холодам. Буду сидеть в кресле-качалке на террасе, смотреть на кусты роз и молодого садовника и курить трубку, - она улыбнулась, как-то беспомощно и совсем по-детски, а потом продолжила: - Я ведь уже купила себе трубку. Недавно, на аукционе. Сказали, что это трубка Толкиена. Как ты думаешь, я на старости лет тоже обкурюсь и начну писать про эльфов?
В свете луны, без косметики и с этой - черт-ее-подери - очаровательной улыбкой на пухлых губах она была невозможно, невъебенно красивой. И мне хотелось обнять ее или просто прикоснуться, но она была так близко, слишком близко, чтобы быть настоящей. Поэтому я просто сидела, и идиотские мысли о том, что когда стенки кокона становятся прозрачными, лучше бежать куда-нибудь далеко-далеко, роились в моей голове. Потому что было страшно видеть вот так будущее, его маленькие кусочки, такие бесполезно-повседневные для одних и такие далекие и несбыточные для других: садовник, дом с розами и террасой, кресло-качалка и укуренный Толкиен со всеми его эльфами.
И она знала, что я знаю, что ей никогда не исполнится шестьдесят.
- Пошли, - сказала я, поднимаясь и направляясь в сторону леса.
Она торопливо затянулась еще раз и, бросив сигарету, пошла за мной.
Когда мы пришли на склад, начался хаос. Там были люди, и демоны, и дьявольские ловушки, и выстрелы, и крики. План - тихо зайти, тихо забрать амулет и тихо уйти - летел к чертям, потому что тревога поднялась, едва мы вышли из леса. Но ждали, по-видимому, только меня: когда Бэла шагнула из-за моей спины, вскидывая пистолет и посылая пулю за пулей в охранников, те, кто не упал замертво, остановились на секунду, и этого хватило мне, чтобы рвануть вперед по коридору, обнажая на ходу кинжал, и прикончить оставшихся.
На то, чтобы взять амулет и уйти из здания, вряд ли ушло больше пятнадцати минут, но мне показалось, что мы торчали там неимоверно долго, пока Бэла забирала простой кулон в виде скандинавской руны из шкатулки в центре дьявольской ловушки.
Дорога до города заняла куда больше времени, но, несмотря на это, когда мы оказались в нашей комнате, в крови все еще пульсировал адреналин, и руки тряслись от желания действия.
Когда Бэла подошла к тумбочке между кроватями - положить амулет и начать собираться, чтобы поскорее смыться из этого города - я оказалась у нее за спиной, обняв до хруста ребер за талию и вжимаясь лбом меж ее лопаток.
Она выпустила амулет и повернулась в моих руках, и теперь я прижималась к ее груди, и слышала бешеный стук сердца, и чувствовала, что ее ладони тоже дрожат. Тогда я подняла лицо и посмотрела ей в глаза. Мы впервые стояли настолько близко друг к другу, но было темно (войдя, никто из нас почему-то не включил свет), и я силилась вспомнить, какого же цвета эти глаза, но не могла. Наверное, это был тот неопределенный оттенок, что может казаться то серым, то голубым, то зеленым...
Она притянула меня к себе, жестко целуя, почти до крови впиваясь зубами в мою нижнюю губу. Но я целовала в ответ и тоже не была образцом нежности - к черту нежность, оставим ее сладким мальчиками вроде Сэма Винчестера.
И отстранилась, только чтобы стянуть с Бэлы плащ и кофту и сжать сквозь кружево лифчика ее грудь, через секунду ловко расстегнув крючки и отбросив ненужную ткань. Отпихнуть руки, покачать головой - когда кто-то полностью одет, а кто-то раздет, так веселее, правда? Только главное - скинуть, не отрывая губ от длинной красивой шеи, кроссовки.
Потом мы снова целовались и ее руки были в моих волосах, держа не-нежно, а я расстегивала ее брюки, просовывала руку в трусики, и шептала ей на ухо что-то о том, какая она красивая, и что она уже полностью готова, и что-ты-хочешь-чтобы-я-сделала? И она сказала, стягивая с себя брюки вместе с трусами вниз, избавляясь от обуви и отбрасывая всю одежду в сторону, опускаясь на кровать и притягивая меня за собой. А я сдвинулась ниже, разводя ее ноги в стороны.
Она не называла меня по имени. Только стонала и цеплялась за мои плечи, наматывала на кулак мои волосы. Ее бедра рвались навстречу движениям моего языка, выводившего круги вокруг клитора, раздвигавшего нежную плоть. Мои пальцы - средний и указательный - были внутри нее, и я сквозь жар, и дым, и свет в голове мысленно благодарила Бога, Дьявола и еще хрен знает кого за свой идеальный маникюр - коротко стриженные и подпиленные ногти, чтобы было удобнее держать кинжал.
Когда ее движения стали резче, а стоны - громче, я потянулась всем телом выше, вдоль живота, вдоль груди, быстро проведя поочередно языком по напряженным соскам, не убирая пальцев, двигая большим по бугорку клитора.
- Открой глаза, - прохрипела я, почти касаясь ее губ.
И, наверное, что-то было в моем голосе, в движении, нажатии пальцев, что она распахнула глаза - синие, черт побери, могу поклясться, что они были синие в этот момент. Как долбанное весеннее небо, как слишком тонкий последний лед, как сама жизнь - синее, и голубое, и зеленое, и нихрена больше.
И в тот момент, когда ее жаркий ледяной взгляд встретился с моим - черным, она закричала, вцепившись ногтями в мою ладонь, надавливая сильнее. Подавшись вперед и вверх еще пару раз, она замерла, тяжело дыша. Длинные ресницы вновь опустились, прикрывая пробивающуюся зелень радужки, и я убрала руку.
Она лежала подо мной совершенно голая, обессилено раскинув руки и ноги, с рассыпавшимися по подушке волосам - одна прядка прилипла к потной щеке, и я бережно отвела ее в сторону, прикоснувшись пальцами к приоткрытым губам. Она высунула язычок и быстро провела им по моей ладони, пробуя свой вкус. Вопросительно взглянула на меня, но я только покачала головой и встала с кровати.
Она внимательно наблюдала, как я подхожу к своему рюкзаку и вытаскиваю оттуда несколько тугих зеленых пачек - весь гонорар. Я положила их на столик, взяла амулет и направилась к двери.
- Так заказчик - ты? - Бэла выдохнула - изумленно и резко, приоткрыв губы, приподняв брови.
Она лежала на мотельной кровати, узость которой замечаешь только когда жар, и слабость, и сладость уходят после секса, и остаются только пот и едва уловимое дыхание. Я стояла у двери и сжимала в руке амулет и смотрела на девушку с телом богини и душой, проданной на перекрестке.
И все мои мысли о коконах, о мальчиках и девочках, о Дине и Эби превращались в пыль, в ничего не значащий звук.
Мне не хотелось говорить "прощай", а "до свидания" - неподходящая фраза здесь и сейчас. Поэтому я опустила глаза и, тряхнув головой, вышла из комнаты.
До окончания срока сделки Бэлы оставалось тридцать два дня.