Жизни мышья беготня...
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь, скучный шепот?
Укоризна или ропот
Мной утраченного дня?
От меня чего ты хочешь?
Ты зовешь или пророчишь?
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу...
(А.С.Пушкин)
Никифор пил второй день подряд. Да и что оставалось делать, если вокруг происходили необыкновенные, удивительные вещи, а у него ничегошеньки не менялось? Раньше, когда он ещё работал на предприятии, событий на день с головой хватало: то закоротит где-то, то током шибанет кого, да ещё и эти вечно моргающие лампы дневного света. Не бог весть, какие важные задачи, зато общественная жизнь кипела и радовала. А сейчас, подрядившись в своём же дачном посёлке электриком, Никифор хоть и крутился колесом, но отчего-то чувствовал только пустоту. Хорошо хоть соседи захаживали. Впрочем, одни разговоры и всё пустое.
Такие как Юрка бывали у него не часто. Инженер был шибко интеллигентным и чересчур умным, за что и имел репутацию человека со странностями. К своим сорока шести годам Юрка оставался Юркой. Пить он особо не умел, но сидел долго, а говорил, пока мог. И всё же эти его разговоры были Никифору любопытны. Перед ним точно дверца в другое измерение приоткрывалась, и уж очень хотелось щелку пошире распахнуть, но как он ни силился, ничего не получалось. Вон, даже Петрович шагнул в неизведанное, казалось бы нудный мужик, без воображения, а повезло именно ему. То, что случилось с Валентином Петровичем, Юрку серьёзно озадачило, поэтому он и притащился к Никифору с белым полиэтиленовым пакетом магазина "Пятерочка", в котором приветливо булькали "Старая Москва" и маринованные огурцы.
- Люди просто так, на ровном месте, с ума не сходят, - сразу начал Юрка, усаживаясь за когда-то синий, но уже почти полностью облупившийся деревянный стол в беседке. - Жена говорит дома всё в порядке, только суп не тронут, кровать не застелена и диван в одном месте землей измазан. Но это разве можно считать необычным?
- А ты к нему на чердак поднимался? - ехидно поинтересовался Никифор.
- Ну, какой там, - испуганно отмахнулся Юрка, - он же оттуда чугунными утюгами кидается. Машу чуть не зашиб.
- Точно, - подтвердил Никифор, - в меня самого ржавым бидоном запустил.
- Может он накануне как-то странно себя вел? Ты не заметил?
- А как странно? - Никифор в задумчивости выпятил нижнюю губу. О том, что он не дождался соседа и выхлестал коньяк в одиночку, упоминать не хотелось. - Ты думаешь, я смотрю за ним?
Никифор нетерпеливо покосился на Юркин пакет.
- Доставай, не тяни, выпьем немножко, за Петровича.
Юрка спохватился, вытащил бутылку и огурцы на стол. Хозяин по старинке постелил газетку, выставил рюмочки, принес черного хлебушка и зелени с огорода.
- Вот, хорошо, - он потер ладони и потянул носом вечерний воздух. Пахло цветами и дымком, - жизнь, конечно, не налаживается, но терпеть можно.
Пристроенную к дому беседку густо увивал бешеный огурец, однако, с дороги, при желании, можно было различить сидящих в ней людей. И вот в этот благостный момент, когда они уже собирались почать интеллигентскую "Москву", возле калитки появилась знакомая белая фигура. Человек остановился и принялся громко кхекать.
- Будь он неладен, - выругался Никифор, - старый халявщик.
- Кто там? - полюбопытствовал Юрка, сидящий к дороге спиной.
- Кто-кто, Дед прискакал. Нюх - как у собаки.
За забором замаячила палка. Это означало, что Дед заметил Никифора и зовет его подойти. Никифор нехотя поставил бутылку на стол и крепко выругавшись, вышел из беседки.
- Ну, чего? - недовольно спросил он, подходя к калитке.
Дед - высокий, сутулый, совсем белый старик, с бородой, которой позавидовал бы сам Лев Николаевич, вроде как стеснительно переминался с ноги на ногу. Дед был в отличной физической форме, на дачах его прозвали Скачущим Дедом оттого, что тот время от времени по какой-то непонятной блажи носился по улицам вприпрыжку, выкидывая вперед палку и подскакивая за ней широкими шагами. Эти его пробежки очень забавляли детей, которые тут же пристраивались следом, комично передразнивая старика.
- Я зайду? - попросился Дед, втягивая голову в плечи, точно ожидая, что Никифор ударит его.
- У меня Юрка, мы о деле говорить собирались.
- А я тихонечко, в уголке посижу, - слащавая улыбка Деда не могла скрыть хитрых алчных огоньков, сверкнувших в его глазах, - слова не скажу.
Никифор поморщился.
- Знаю я тебя. Сейчас два стакана тяпнешь и Катюшу орать начнешь. Только продукт переводить.
- Не начну, - пообещал Дед, - я и пить-то не буду, а то моя прибьет. Ты ж знаешь, она ведь бьет меня... частенько. Стоит граммулечку пригубить, так сразу за сковородку и по хребту.
- Что-то я не замечал, - сказал Никифор.
- Так она и лупцует по тем местам, которые под одеждой, чтобы люди про неё ничего плохого не подумали. А на самом деле каждый день Богу молится, чтоб он скорей меня к себе прибрал.
- Ну, скажешь тоже. От твоей бабки крику много, но злодейства я никакого не видел.
- Вот тебе крест, - поклялся Дед, - моей смерти ждет как Рождества.
- Ладно, проходи, - сдался Никифор, - но только Юрку не смущай.
Пришлось достать третью рюмку. Дед долго не отнекивался, сказал лишь только, что выпить за душевное здоровье Валентина Петровича, это его гражданский долг, потому как Петрович мужик надежный и приветливый.
- Когда я заходил, - рассказывал Юра, возвращаясь к прежнему разговору, - то слышал, как он ходит и бормочет что-то, большинство слов не понять, но одну фразу он повторил раз десять, так что я разобрал совершенно отчетливо: "Буду ждать. Буду ждать. Буду ждать".
- Ишь, ответственный какой, - не выдержав, брякнул Дед, на что Никифор строго погрозил ему пальцем. Но Юрка не обратил на них внимания и самозабвенно продолжал.
- Без сомнения, в этом необъяснимом ожидании и кроется ответ. Есть некая история или ситуация, пускай даже воображаемая, которая для Петровича ещё не закончилась. Ожидание означает продолжение. Можно ждать транспорт, человека, звонок, ждать зиму или дождь, ждать какого-то часа или ждать перемен.
- Ждать зарплату, - подсказал Никифор.
- Или смерть, - вставил Дед.
- Да, да, - кивнул Юрка, - ждать всего и любого, но главное, что это процесс длительный, он может растянуться на целую жизнь.
- Петровичу шестьдесят семь. Целой его жизнь уже не будет, - мудро заметил Никифор.
- На всю оставшуюся жизнь, - поправился Юрка.
- Не понимаю, - перебил его Дед, выдвигая пустую рюмку в центр, и недвусмысленно намекая на то, что готов пить дальше, - почему жена докторов не вызовет. Может у него инфекционный менингит или бешенство. К примеру, ёжик его укусил. Они знаете, какие разносчики заразы, чем угодно наградить могут.
Дед достал из-за уха сигарету, хорошенько помял её и закурил, окутывая собеседников сизым дымовым облаком.
- Ага, чтоб Петровича в дурку сразу упрятали? - Никифор разлил по полной.
- Врача, конечно, хорошо было бы, - согласился Юрка, - но Никифор прав, скорей всего в психбольницу отправят, а там уже люди не выздоравливают.
- За Петровича! - поднял рюмку Дед.
Все трое с чувством чокнулись. Дед одним махом залил содержимое в глотку, довольно крякнул и занюхал лучком. Юрка, страдальчески морщась, как обычно выпил только половину. А Никифор, добавив на "старые дрожжи", раскраснелся и поплыл. Подперев голову ладонью, он в раздумье уставился на бледные звезды, появившиеся в дверном проеме беседки.
- А вдруг и не нужна ему никакая помощь? Жил себе жил Петрович, обычный человек, ничего особенного. Редиску, да огурцы сажал, на рыбалку ходил, яблони прививал, коньяк любил и жену, а толку-то что? Однообразие, день за днем тянется - тягомотина. Точно всё хорошее с тобой уже когда-то случилось, а большего и не предвидится. И понимаешь тогда - нету счастья-то и не будет. Не в тот поезд ты попал. Может, это Петровичу шанс представился, пересадку сделать?
- Э...э, - скрипуче перебил его Дед, пуская кольца дыма, - ты че это панихиду завел? Жить ему типа тягомотно. Счастья у него, видите ли, нету. Темные вы люди, молодежь! Счастье оно на то и счастье, чтобы быть. Вслушайся в само слово. Чуешь? Сейчас есть - вот, что оно значит.
- Счастье? Счастлив живущий хотя бы мгновенье. Кто совсем не родился - счастливее тот, - нараспев процитировал инженер. - Омар Хайям.
- Да ну вас, - ничего не поняв, Никифор обиженно отмахнулся, - если бы оно было у меня, то я бы точно знал.
- Вот, не чуяли вы войны, сопляки, - завелся Дед, ударяя кулаком по столу. - Нет большего счастья, чем девятое мая и точка!
- Только не пой, - взмолился Никифор, понимая, что Дед всё-таки испортил задушевную беседу.
- А давайте позовем Корягина? - неожиданно предложил Юрка.
- Это ещё зачем? - фыркнул Никифор. Лишние рты его совсем не прельщали.
- Так он же доктор, - пояснил Юрка, - ну или был им когда-то. В больнице работал, я точно помню. Пусть он Петровича посмотрит.
- Как же это он его посмотрит, если тот на чердаке сидит? - Никифор хотел было разлить, но приостановился.
- Так мы придумаем что-нибудь, - Юрка явно воодушевился, - мы можем сами прямо сейчас к нему пойти.
- Хорошо же сидим, - опечалился Дед.
Однако Никифору идея понравилась. Появилась отличная возможность разузнать, что же там приключилось с Петровичем.
- Решено, идем, - Никифор поднялся, слегка пошатываясь, - ты, Дед, только не беги. Ни к чему сейчас шум поднимать.
Вызывать Корягина был отправлен Юрка, как человек благообразный и воспитанный. Потому что нравственное поведение доктора строго блюлось молодой двадцативосьмилетней женой и её суровой, прагматичной матерью, ограждавшей мягкотелого зятя от разлагающего общества.
Им повезло, дверь открыл сам Корягин. В длинном бордовом халате, пижамных штанах и пушистых женских тапочках. Где-то в глубине дома громко вещал телевизор.
- Привет, - шепотом сказал Юрка. - Спишь уже?
- Ну так..., - уклончиво ответил Корягин. - Планирую скоро.
- У нас к тебе дело, - инженер наклонился вперед, - очень важное дело. Не будешь ли ты так любезен? Нужно человека спасать!
- А что случилось? - Корягин заговорщицки подался навстречу Юрке.
- Пойдем к Петровичу. Заболел он. Ты же врач. Вынесешь эпикриз.
- Ах это... - Корягин как-то неопределенно пожал плечами, - не по моей части. Вообще-то я маммолог.
- Слушай, Корягин, - искренне вознегодовал Юрка, невольно повышая голос. - Ты клятву же Гиппократа давал!
- Угу, - равнодушно буркнул Корягин. - И что?
- А то, что если сейчас не пойдешь, то получится, что это нарушение принципа милосердия.
Моложавое и гладко выбритое лицо Корягина уязвленно вытянулось.
- Я бы пошел, Юр, ты меня знаешь. Но Лиза и Екатерина Семёновна будут сильно против. Мы там передачу интересную смотрим про львов. Оказывается, у них в прайде обычно только один самец бывает. А остальные бабы..., - Корягин немного смущенно хихикнул. - Лиза сказала, что это прям как у нас...
- Чо за невнятное мычание? - выкрикнул из кустов Дед. - Загребай Корягу и валим.
- Кто там? - испуганно всполошился Корягин. - С кем ты пришёл?
- Дед это, кто же ещё. Недержание у него, - объяснил инженер.
- Тише, пожалуйста, - взмолился доктор. - Там в гостиной очень хорошая слышимость.
И тут Никифор понял, что ещё немного и Корягин сорвется с крючка.
Почти не шатаясь, он чинно вошел в калитку, приблизился к удивлённому доктору и любезно взял его под руку.
- Они даже не заметят. Тут всего два двора пройти. Одна нога здесь - другая там. Пойми ты, мил человек, если мы друг друга в беде выручать не будем, то кто же станет? А если бы с тобой такая штука приключилась?
Корягин дернулся назад, но Никифор настойчиво потянул доктора за собой.Юрка тихонько прикрыл дверь, и они мягко ступили в сгущающуюся августовскую ночь.
Звёзды на небе заметно подросли, обрели плотность и цвет. Бескрайнее манящее пространство. И там, в его глубине - то, что наполняет жизнь энергией и смыслом. Нечто вроде идеального двигателя. Гудит себе, и не ведает, что где-то быть может перепад напряжения или обрыв.
Круглолицая светловолосая и утомленная Марья Ивановна - жена Петровича, завидев всю честную компанию, отпиралась поначалу, но потом как-то легко и быстро сдалась.
- Экие черти настырные. Из-за вас всё.
- А что из-за нас? - возмутился Никифор. - Мы тут не при чём.
- Очень даже при чём, - Мария Ивановна поёжилась, кутаясь в цветастый деревенский платок. - Больше не из-за кого.
В открытую дверь задувал тёплый ночной ветерок, и Никифор едва уловимо покачивался в такт его порывам.
- Ну, ладно, - отступила она, широко распахивая дверь. - Можете попытаться, если хотите. У меня уже никаких сил и нервов. Только обувку снимите, а то весь дом и так уже загажен. Целый день кто ни попадя шляется.
Никифор, Дед, Юрка и Корягин гурьбой ввалились в прихожую и стыдливо притихли у порога.
- Вёдра тока не забудьте, - Марья Ивановна указала на три пустых ведра выставленных в рядок под вешалкой.
- Это ещё зачем? - тихо проворчал Дед.
- На башку одевать, - со знанием дела пояснил Никифор. - Чтоб Петрович не расшиб, когда кидаться начнет.
- Чур, моё железное, - сориентировался практичный Корягин.
- Да забирай хоть все, - Дед тут же подхватил два ведра, шустро нахлобучил их доктору на голову и, довольный проделкой, постучал сверху. - Хорошо сидит.
Юрка добродушно захихикал, а Корягин глухо заныл изнутри и, причудливо извиваясь, принялся стаскивать вёдра.
- Перестань, - шикнул на Деда Никифор, милостиво освобождая Корягина. - Веди себя прилично, а то уйдешь.
Дед виновато улыбнулся.
- Глядеть на вас не могу, дурачьё, - беззлобно сказала Марья Ивановна. Затем сунула ноги в садовые калоши и оповестила. - Если что, я на кухне. Но сразу предупреждаю - перекись и зелёнка кончились. Так что лечиться, в случае чего - дома будете.
Хлопнула дверь, и тонкие стёкла жалобно задребезжали в деревянных рамах.
- Может ну его? - дал слабину Корягин, когда они остались одни. - Может к осени сам слезет?
Инженер наклонился было за ведром, но услышав эти слова, застыл в недоумении.
- И что, тебе совсем не интересно даже? А если ты сейчас выявишь неизвестное доселе неврологическое заболевание? Напишешь книгу, и тебе потом премию дадут, Нобелевскую?
- Прям так и дадут, - скривился Корягин. - А то, что дома мне надают, так то наверняка.
- Все нервы от женщин, - с видом знатока вставил Дед, тыкая пальцем в голую грудь доктора. - А всё потому, что ты их плохо воспитываешь. Вот, мой отец знаешь, как мамашу дрессировал? Лишнего пикнуть не смела.
- Уж кто бы говорил, - взвился Корягин. - Для начала бабку свою утихомирь.
Брать ведро Никифор не стал, подумал, что на всех не хватит, да и не боялся он в этот раз особо. Ведь даже если и разобьёт ему Петрович голову, то знать, на то такая судьба. Всё ж, сколько ни жить, а счастливей не быть.
Он осторожно поднялся на второй этаж, где к люку на чердак была приставлена шаткая деревянная лестница из сада. Крышка люка распахивалась наружу, и сейчас неряшливо болталась на петлях, открывая доступ наверх.
На первом этаже по-прежнему препирались Дед и Корягин, а с чердака не доносилось ни звука. Всё складывалось как нельзя удачно, пусть Петрович думает, что они все ещё в прихожей. Тихонько и очень быстро, Никифор влетел на чердак. Так скоро, что Петрович даже встать не успел. Потому швырнул в Никифора кирзовый сапог прямо с табурета.
- Спокойно! - крикнул Никифор. - Мы пришли с миром!
С потолка, чуть покачиваясь, свисала тусклая ЛОН-30, и в её приглушенном свете всклокоченная и массивная фигура Петровича выглядела загадочно и грозно.
- Проваливай, - рыкнул он, взявшись за второй сапог.
Никифор поднял руки, прикрывая голову:
- Всего на пару слов.
- Достали. Все достали. Что вам там неймется? Я разве кому денег должен? - зло отозвался Петрович. - Уходи. Мне некогда! И так всё не слава богу.
- Хочешь помогу? - Никифор, передвигаясь на полусогнутых, сделал два осторожных шага вперед. Необструганные балки сходились очень низко и были утыканы торчащими гвоздями. - Только скажи.
- Ты мне не помощник. Мне нужны профессионалы.
- Между прочим, я электромонтёр шестого разряда! С пятой группой допуска, - обиделся Никифор.
- Нашел чем удивить, - фыркнул Петрович. - Я вон на заводе тридцать пять лет оттрубил, из них двадцать на доске почёта провисел. И что?
- И всё, - ответил он сам себе со вздохом. - Теперь Петрович никто, и звать его никак.
- Так ты из-за этого расстроился, да? - посочувствовал Никифор, продолжая едва заметно подкрадываться.
Петрович сидел на низеньком табурете, окружённый грудой всевозможного технического хлама. А позади него, возле маленького квадратного окошка, на перетянутых бечевкой стопках журналов, возвышался большой и красивый телескоп.
- Да наплюй. Подумаешь, ерунда! Чего ты там на этом заводе забыл?
- Вот, и я думаю, какого хрена?! Приходят совсем ещё пацанята, сопляки, и давай нас, старожилов жизни учить. А чему они могут научить? Тому как в носу ковырять? А потом претензии к кому? К нам! Типа это у нас ракеты не летают, а спутники падают. Но ты же знаешь, что раньше летали, ещё как летали! Потому что любимым делом занимались, с душой и трепетом. Я ему говорю: "так нельзя, всю партию забракуем", а он: "тебя, старый, вообще не спрашивают".
- Ну, и дал бы ему в лоб, - сказал Никифор, заранее зная ответ.
- Так я и дал, - Петрович заметно повеселел и даже отвлёкся от своего занятия. - А они мол, всё - вали на пенсию. И ни спасибо, ни пожалуйста. За тридцать пять лет!
Никифор был разочарован, он уже неоднократно слышал эту историю. С самого начала этого дачного сезона, когда в мае Петровича выперли на пенсию. Такая причина добровольного заключения показалось Никифору скучной и совсем обыденной. А он-то думал загадка, нечто необычное, выходящее за рамки бренной земной суеты. Пусть даже если бы Петрович сошел с ума, и то было бы интереснее.
- Значит, бастуешь? - спросил Никифор напрямик.- А ждешь- то чего? Что обратно, на завод, позовут?
И тут Петрович снова разозлился, вскочил с табурета, однако не рассчитав, со всего маху треснулся головой о потолочную балку. Раздосадовано крякнул и, держась ладонью за ушибленное место, проревел:
- Уходи, Никифор, по-хорошему. Пока собственноручно тебя с лестницы не спустил.
И в этот момент, неожиданно из люка показалось желтое пластиковое ведро. Оно медленно поднималось. Никифор посторонился, и вслед за жёлтым ведром выплыло красное, а за ним и серое - алюминиевое.
Удивленный Петрович вздрогнул и застыл с дырявым абажуром в руке в руке.
- Кто это? - спросил он, подозрительно наклоняя голову.
- Это мы, Петрович, мы, - пробулькал из-под желтого ведра инженер. - Можешь не кидаться?
Юрка опасливо приподнял край ведра, чтобы посмотреть, где там можно пристроиться.
- Не кидайся, - попросил Никифор, двигаясь в сторону и освобождая место для пришельцев.
- Не бузи, малец, - шумно сопя, протиснулся вперед Дед, - мы тебе тут чуток топлива принесли. Ща всё наладится.
- Какого топлива? - оживился Петрович. - Покажи!
- Знамо какого - ракетного, конечно!
Хитро прищурившись и довольно потрясывая бородой, Дед быстро сунул руку в пакет и вытащил недопитую бутылку, стопку пластиковых стаканов и недозрелые яблоки с корягинской яблони.
- Ах, вы с этим опять! - разъярился Петрович и нервно заёрзал на табурете. - Если вы все сейчас не отвалите, то я за себя не ручаюсь.
Он схватил взявшуюся, откуда ни возьмись ручную косу, и принялся махать перед собой, чтобы никто не мог к нему приблизиться.
- Эй! Осторожно! - крикнул ему перепуганный Корягин. - Вдруг лезвие отлетит и кому-нибудь в глаз?!
- А тебя, вшивый докторишка, я первого на бинты порежу, - рявкнул в запале Петрович.
Корягин предусмотрительно прикрылся ведром.
- За что? Я, между прочим, любезно согласился тебя полечить, а ты...
Петрович подскочил на месте, но потеряв равновесие, тут же грузно плюхнулся обратно.
- Тебя предупреждали, что он дурной и буйный, - назидательно сказал Дед.
- Это кто тут дурной? - Петрович выронил косу и тут же метнул в Деда трехлитровую банку. Она попала в плечо Корякину, врезалась в стену и, отскочив, упала в люк, где гулко дзынькнула и разбилась.
- Ай! - вскрикнул Корягин. - Тебя же просили, не кидаться!
Тем временем Юрка, встав на четвереньки, почти бесшумно подполз к конструкции, сооруженной Петровичем, и залюбовался.
- Ну, ты даешь, - с уважением сказал он, рассматривая хаотичное нагромождение приборов, - сам собирал?
Петрович, медленно развернувшись вокруг своей оси, вперился грозным немигающим взглядом в Юрку. Вся компания в ужасе притихла.
Где-то вдалеке подвывали скучающие собаки, хлопнула чья-то дверь, Никифор мог поклясться, что в наступившей тишине мог различить даже гул электрических проводов.
- Сам, конечно, - миролюбиво ответил Петрович, и вздох всеобщего облегчения разогнал напряженное безмолвие.
- Я тоже как-то хотел собрать космическую радиостанцию. Полгода возился и плюнул, - признался Юрка.
- А я, вот, за вчера и сегодня управился, - похвастался Петрович. - Благо всё под рукой.
Юрка нажал на пожелтевшую клавишу, что-то громко зашелестело, заскрипело, закряхтело, и старый, распотрошённый радиодинамик ожил.
- Раз, раз, - сказал инженер в громоздкую чёрную трубку от допотопного телефонного автомата. - Это ведь микрофон? Да?
- Тихо ты! - Петрович, не вставая с места, выдернул трубку из Юркиных рук. - Это тебе не баловство! Услышит ещё кто.
Никифор, а вслед за ним и остальные приблизились к устройству и замерли за спиной у инженера.
- А что это за хреновина? - не выдержал Дед, тыкая пальцем на соблазнительную красную кнопку от игрового автомата.
Петрович едва успел протестующе взмахнуть руками, как всё вокруг весело заморгало разноцветными огоньками. Тени в самых дальних уголках чердака вспорхнули и заметались по блестящему рубероиду крыши, ещё не совсем ржавым кастрюлям, банкам, неряшливой кучи полиэтилена.
- Это пульт управления, - зачарованно прошептал Юрка. - Настоящий.
Даже Корягин согласился:
- Красиво. Почти, как в детстве.
- А то! - Петрович приосанился. - Лучшую гирлянду не пощадил.
- Мамуля, до того как заболела раком груди, очень любила их. Говорила, что они притягивают необыкновенное. - Корягин как-то по-детски глупо заморгал.
- Вот это вещь! - Дед схватил медный пионерский горн, но Петрович резко вырвал трубу из его рук.
- Не тронь ничего. Здесь всё нужное.
Между тем Никифор аккуратно подобрался к телескопу и заглянул в трубу. Его сердце взволнованно затрепетало. Тёмный, головокружительный простор, усеянный россыпью звёздных искр. Смотришь, и будто летишь. А вокруг сотни мерцающих созвездий, астероидов и комет. Кто-то ему рассказывал, что космос пахнет малиной. Но в это верилось с трудом. Космос должен пахнуть чем-то нормальным, мужским: статическим электричеством, металлической стружкой, ну или хотя бы паяльником. Вот так Петрович! Дуб дубом, а ведь, оказывается, ничто человеческое ему не чуждо.
Никифора нехотя оторвался от трубы:
- Ладно, выпьем и пойдем. Нечего человеку мешать.
- А чем это мы мешаем-то? - закапризничал Дед, но за бутылкой полез охотно.
- Я жду, - неожиданно объявил всем Петрович тихо.
- Кого? - Корягин перестал жевать яблоко.
- А что если голос со мной говорил? Истинный, вселенский, межгалактический? Про жизнь, про смысл её и по всякое такое.
Корягин чуть не поперхнулся и скептически зыркнул на инженера. Петрович молниеносно перехватил этот взгляд и снова завёлся:
- Думаете, дебил Петрович? С катушек слетел? Сбрендил. Пойдем-ка, поглядим, позлорадствуем, так?
- Ничего подобного, - спешно заверил Никифор, и остальные хором его поддержали.
- Да куда вам высокое понять? Сидите тут, тухнете в своём болоте, разлагаетесь. А жизнь-то мчится, галопом пролетает, глазом не успеешь моргнуть, как оборвется и рассеется, будто её и не было. Просто канет в никуда, глупо, бесследно и безответно. Потому что никакого смысла тут не найти, сколько не ищи. Весь смысл там, - он многозначительно указал наверх. - Где-то среди звёзд и галактик. А теперь давайте, проваливайте!
- Погоди, - сказал Никифор. - Не кипятись. Я, например, понимаю, о чем ты. Сколько раз сам думал, что не должно быть всё так просто. Копошишься-копошишься, а толку-то? Пришел, ушел, только пыль оставил после себя.
- Согласен, - перебил его Юрка профессорским тоном, - смысл должен быть у всего. Причинно-следственная связь обязывает. Вон, Дед про счастье говорил. Оно может и в правду есть, прямо сейчас и есть. Но только где-то... не здесь. В другой системе координат. Потому что в этой плоскости, где мы с вами сейчас, мировая воля безразлична к своим творениям. Страдание и смерть неизбежны, что доказывает исторический опыт человечества. Остается лишь возделывать свой сад и взывать о помощи.
- Не знаю, - Никифор опять ничего не понял из слов инженера, - ни садом, ни огородом не занимаюсь, но Петровича поддерживаю. Петрович, я за тебя!
- Слушайте, - сказал Дед, раздавая всем по стакану. - Я, категорически против страданий. А в карете прошлого, как говорится, далеко не уедешь. Осталось только выяснить, чего Петрович ждёт.
Они чокнулись без тоста, быстро, по-деловому выпили и замерли в ожидании ответа.
- Ну ладно, - сказал Петрович, заметно добрея. - Расскажу. Нужно, чтоб всё по науке было: космический корабль, экипировка, команда бывалых астронавтов. Я сказал, что никогда с такими людьми не общался, что не знаю куда звонить, и где искать подмоги. А голос ответил, что важно набраться терпения, и они сами меня найдут.
- Зачем? - отчего-то разволновался Никифор.
- Как зачем? - Петрович посмотрел на него тепло и по-доброму, как на несмышленого ребенка. - Это называется экипаж. Штурман, электротехник, радист, врач. Команда для межгалактических путешествий. Или ты опять думаешь, я вру?
- Конечно, нет! Просто мне кажется, коли так, то сидеть тебе тут до скончания веков. Откуда им знать, что ты здесь засел?
- А я сигналы посылаю в эфир, - поделился Петрович доверительно. - Дескать, жду и всё такое.
- Сигналы, это круто, - похвалил Юрка. - Я бы откликнулся.
- И я бы тоже, - поддержал Никифор. - Такой шанс!
И тут Дед подпрыгнул так, что даже стакан выронил.
- Сигналы дошли по месту назначения!Гвардии майор, штурман восьмого гвардейского авиационного полка пятой гвардейской авиационной дивизии первый гвардейский авиационный корпус дальнего действия, - браво отрапортовал он, втягивая живот и с трудом распрямляя шею, - герой Советского Союза, вообще-то.
- А ведь и правда, - недоверчиво прошептал Никифор. - Может, это мы и есть?
- Петрович, слушай, возьми нас с собой, - ласково попросил Дед. - Мы тебя не подведем!
Хозяин, задумчиво хмыкнув, минуты две придирчиво оглядывал каждого. Затем, лицо его просветлело, глаза раскраснелись, и он, в порыве чувств, соскользнул со своего насеста, устремившись навстречу друзьям.
- Спасибо, ребята! - сказал он растроганно. - А ведь я сразу-то и не допёр. Думал, чужаки придут. А тут свои, родные.
Он крепко пожал всем по очереди руки, а Корягина даже обнял.
- Заправлены в планшеты, космические карты! И штурман уточняет в последний раз маршрут, - торжественно пропел инженер красивым баритоном.
- Я верю, друзья, ла-ла ла-ла ла-ла-ла останутся наши следы, - с энтузиазмом подхватил запамятовший слова Дед. - Наши следы-ы-ы!
- А вот это - без меня! - Корягин спешно отполз назад и сел на безопасном расстоянии, свесив ноги в люк. - Я домой.
-Как?! - очки инженера от негодования запотели. - И тебе не любопытно, что там? Не хочется покорять и бороздить? Не мечтаешь хоть где-то оставить следы?
- Я лучше здесь их оставлю, - Корягин глядел исподлобья.
- Это он из-за этих... львиц, своих! - пояснил инженеру Дед. - Думает, что они тут от горя помрут. Как же! Хорэ дуриком прикидываться, Лёша, ты же взрослый человек! Они ж тебя когда догрызут, другую жертву отыщут. Марианна Игнатьевна, царство ей небесное, из тебя мужика сделать хотела. Возилась, сил не жалела, а ты? Зуб даю, она на тебя сейчас оттуда смотрит и стыдно ей, и горестно, что сын у неё такой, такой, - Дед замялся, подбирая слово.
- Добрый, - подсказал инженер.
- Не... Это не добрый, это - бесхарактерный хлюпик! - Дед приблизился к доктору. - Вон, даже из дома выйти не можешь без разрешения. Подумай о матери, такого ли счастья она тебе желала?
Корягин низко-низко опустил голову и неожиданно всхлипнул.
- То-то, - Дед похлопал его по плечу, немного смягчаясь. - Я вот, свою бабку всегда предупреждал, когда она меня из дома гнала, настанет день - уйду и не вернусь вообще, никогда! И этот день, Лёша, настал. Ну же давай, соглашайся!
Доктор всхлипнул ещё раз и дрожащим, но решительным голосом сказал:
- Хорошо. Я согласен. Давайте, оставим следы! Всем назло!
- Ура! - вскричал Юрка.
- Петрович, командуй! - Никифор глубоко вздохнул и зажмурился. Это был тот самый момент, которого стоило ждать всю жизнь.
Петрович поднял горн и самозабвенно протрубил сигнал к отлёту.
Марья Ивановна стояла в сарайчике, служившим им кухней, и жарила оладьи, когда вдруг со страшным хлопком вырубилось всё электричество в округе. Погасли даже уличные фонари, лишь голубой свет газовой конфорки стыдливо освещал маленькую дощатую сараюшку, до тех пор, пока внезапно всё кругом не озарилось загадочным пульсирующим сиянием. Она выскочила на улицу и потрясенно застыла, стоя на пороге. Их двухэтажный щитовой домик бешено трясся, земля гудела, кровельная черепица с громкими хлопками разлеталась на куски. Конёк крыши заострившись вытянулся. Стены вздрогнули и, стремительно ускоряясь, закружили вокруг оформившегося металлического купола. Марья Ивановна на секунду зажмурилась, а когда открыла глаза, то обомлела. Перед ней высилось нечто фантастическое и грандиозное. Невероятное, но совершенно реальное. И когда вдруг из опоры, бывшей когда-то фундаментом, с ревом вырывался ослепительный столб белого пламени, от неожиданности она невольно отпрянула и, не удержавшись на ногах, грузно плюхнулась в грядку с чесноком. Новенькая сверкающая серебристая ракета мигнула ей красными огоньками три раза, а затем отважно взмыла ввысь и понеслась к далёким и счастливым звёздам.
- Опять что ли салюты запускают? - проворчала тёща Корягина, сидя в темноте перед выключенным телевизором. - Одни дебилы кругом. И чего им только не хватает?