Магдалина Мария Александровна : другие произведения.

Дух противоречия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что делать Своими Руками, когда жизнь подкладывает такую свинью? Как разглядеть любимого, зацепившегося за око и барахтающегося в печенках? Зачем королю корона? Это и многое другое в книге, предназначенной для ваших пакостных, слюнявых, залапанных, замусоленных, жирнобеляшных, изорванных, вырывастых, перемятых, загибистых, прожженных, исчирканных, запыленных, потерянных друзей.

Мария Магдалина

   0x08 graphic
  
  
  
  

0x01 graphic

  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Что делать Своими Руками, когда жизнь подкладывает такую свинью?
   Как разглядеть любимого, зацепившегося за око и барахтающегося в печенках?
   Зачем королю корона?
   Это и многое другое в книге, предназначенной для ваших пакостных, слюнявых, залапанных, замусоленных, жирнобеляшных, изорванных, вырывастых, перемятых, загибистых, прожженных, исчирканных, запыленных, потерянных друзей.
  
  
  
  
  

Предислёзие

  

Нет повести печальнее на свете...

Отскабливали в женском туалете.

   Моя сестра всегда была уверена, что прославится как минимум на весь мир, как максимум на весь атлас и обязательно вытащит нашу многодетную семью из нищеты плодить не придется. Ее самоуверенность была безгранично-безвизовой.
   Она занималась музыкой, играла на гитаре, сочиняла песни, а по вечерам танцевала. Говорила, что когда прославится, обязательно будет крутиться на великосветских каруселях и умение держать равновесие ей, ну, точно, вот как пригодиться.
   Еще она завела себе фужер. Такой простенький, на куриной ножке. Молоко, компот, морсы, чай - все из него. Ей нравилось, когда красиво. Правда, фужер всегда был замызганный. Ничего не поделаешь - натура творческая - в опрятности не припозоришь. После очередного Нового года, она слямзила с городской елки гирлянду и подвесила у себя в комнате, под потолком. Каждый вечер, зимой и летом, она танцевала, и музицировала под аккомпанемент разноцветных подмигивающих огоньков. Любила праздники. Радовалась, что у нее каждый день Новый год и каждый билетик в автобусе тоже счастливый. Все зависит от тебя. Хочешь, чтобы он был счастливым - так тому и быть. Несчастливых билетиков не бывает.
   К двадцати годам ее стали попрекать хвалеными богатствами и разве что ноги об нее не вытирали. Сколько можно нахлебничать? Пошла бы - поработала! Она работала. Писала книгу. В тайне от всех. Иначе нельзя было. Окатят помойным ведром насмешек. Зачем ранить себя раньше времени, опубликую - вот тогда и.... О книге знала только я. Однажды она забежала ко мне счастливая-счастливая, сообщила, что книга практически готова, осталось только отредактировать. Просила сделать иллюстрации. Я немного рисую. Немного сносно. На ее взгляд - превосходно. Вечером ее сбила машина.
   Через полгода я сделала первые наброски. Но рисунки-рисунками - книга осталась неотредактированной. Пришлось мне поступать на филологический факультет. Почему я туда поступила на самом деле, никто и не догадывался. Знакомые откровенно презирали меня за глаза и на глазах у всех. Филолог - хто это! Нихто. Ха-ха-ха. А еще отличницей в школе была. Шоколадную медаль тебе в гроб положат. Хоть муравьи порадуются. Родители подумали, что со смертью старшей сестры у меня крыша поехала, и не стали мешать. Крыша уехала навсегда.
   Редактировать было тяжко, как будто по живому. Каждое слово в ее "иронических посказушках" - так она как-то между нами девочками окрестила свое творение - напоминало о ней, читаешь, словно с ней разговариваешь как раньше... Поэтому, прежде чем что-то заменить, тем более, удалить!, нужно было триста раз подумать. Непросто. Двести девяносто девять - гораздо легче.

Частность I.

Жили-были...

Глаголы в прошедшем времени

о старых добрых временах.

   Главень 1. Проснись и плачь.
  
   Безымянный палец, окольцованный перстнем, разбух от постоянного трения и пульсирующими покалываниями периодически напоминал о себе любимом. Щур удрученно вертел обручальное кольцо - такой обруч-тренажер, только не для талии, а для пальцев, чтобы не толстели - теребил саврасую бороду теребильной машинкой пинцетного образца, опрокидывал вино без выдержки и напряженно думал вот уже целый раз - что некогда для царских особ: "Как она через не могу? Отмочить такую свинью?! Все люди как свиньи - не летают, а она поперечная. Корова. Вечно делает не сливки. Я - вперед, она - взад; я - вверх, она - стоймя; я - налево (естественно, до женитьбы), она - направо (разумеется, до замужества). Хотя как знать... поспрошать надобно, может, кто из графьев стоял со свечкой. Докурсорились. О, Боже, почему не извел ее свалкой. Мой первенец. ГОЛЫЙ! Вот Ящур посмеется! Представляю его жирную мать. Сама-то отключилась, чтобы не видеть, что вытворяла. Пуповина всея земли. Вонючая девчонка! Задушить бы ее в пинетках подзатыльником". Еще порядком десяти саженей он в глубокой задумчивости - винный погребок обустроили прямо под полом - измерял свою библиотеку. Маловата будет. Только появятся праздные мысли - стенка. В башке позвякивает, вываливается и закатывается. Наконец, изможденное лицо просиняло, а на переносице избоченилась глубокая извилистая мысль. Хотя бы на переносице и то зачет. У некоторых и там очков не бывает. Оттого, что зрение слишком хорошее.
   Июньское утро заливалось свежими байками, рдело от стыда и обещало, погоже, день; голубое небо, зеленые лужайки, нежные маргаритки, озорные васильки, гордые лилии - мечта женщин, ботаников, романтиков и просто отсталых. Только Щуру было все равно нулю. С математикой задружил с первого класса на второй год. Она не долго ломалась. Прынц, как ни какай. Сегодня он мыслитель. Да! Одна мысля избороздила все лицо. А маргаритки, васильки, лилии, июньское утро - растоптать, уничтожить, задушить в пинетках... Может, в самом теле - задушить ее здоровый дух? Не до красоток, когда решается генофонд страны, рушится экономика, так сказать, на черный день, когда жена предает на тебя и подкладывает такую свинью-камикадзе. Девочка. А может быть, она после родов иссохнет. Это было бы на руках без воды. Со светом. Девочки живучи! Змеюки. Удавки. Само не сдохнет. Нет. А если подсобить кулаком? А потом сказать всем, что нечаянно родилась слабенькой, недоразвинченной в пуповине матери всея земли... Нет-нет, народ этого не съест. Раньше надо было к человечинке приучать. С грудничково-боевичкового спроса. Все так ждали, когда же, наконец, Далия разрешиться. Разрешилась. Женская логика вещей по магазинам. Весть о смерти первенца обернется бунтом. Это плащ такой - вооруженный. Меня на вилы поднимут. Или на смех? Ящур все зубы высмеет. У него их много. Тридцать три. И все клыки. Я ведь предупребил ее, что мне нужен только сын. Сначала. А потом делай, что велят. В нашей утробе по уродоусловному древу первыми всегда выскакивали мальчики. И только потом девочки спокойно выходили замуж. Это так неожиданно с девочкой-то... все равно, что вечно орущие соседи за стенкой однажды заткнутся.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 2. Подложили.

Жил старик со старухой ...

Как за косой у бога.

  
  
   Невдалеке показалась уютная деревенька в мираже: сочный шестилистный клевер, мшистые оазисные домики с узкоглазыми окнами, покрытые маковой соломкой, ароматный дым. Забирает. Надо бы увеличить мзду. Пахнет вареной говядиной и сгущенкой. Тишина. Дагладь. Это утро такое, слегка помятое. Только бьется молоко о подойник, хвост о муху, копыта о брюхо.
   "Кто рано встает, тому Бог подаст... Я рано встал, с утра поддал, за то, что мне поддали еще раньше", - крутилось в черепной коробке Щура вино.
   Королевский экспромт подъехал к занятной виноградом хижине. В этом незатейливом доме в три этажа с яхтой, пришвартованной в бассейне приусадебного участка в пять соток (стоимость яхты в миллиардах), жил самый уважаемый человек себя. Аксакал. Добрый по хозяйству семьянин, друг короля, если вдруг, староста Алабора на пожизненном сроке, просто Юродивый. Фамилия такая.
   Утренний воздух прорезал фальцет звонка мобильного колокольчика, на зов которого и поспешил включиться истошно зевающий босой выходец. В ногах путался маленький розовощекий поросеночек, это потому что штаны сеточкой. От комаров.
   Неужели жалование старосты настолько смешно, что обхохочешься босиком, да еще и со свиньями?! К слову, со свиньями приходится иметь дело тем чаще, чем больше вываливаешься в грязи. Доходы старика были вполне... Даже по современным меркам. Даже по современным меркам российских депутатов. Даже по меркам журнала Фобс. Скорей всего, Аксакал был склонен к аскетизму. Диоген, хренов. Бочкарев, солодовый. Излишки неизменно вкладывались в развитие и процветание родной деревеньки в заграничном банке. Надо признаться, к излишкам Аксакал относил все свое жалование, относил и класть хотел. Немногочисленные запросы старика ограничивались собственным огородом, засаженным исключительно культурными растениями: картошка, конопля, мак; сметалкой и солестью жителей Алабора: лохмотья какие подкинут, детей на холодец, туалетной бумаги "Голосуй за!". Единственной бедой для добродушного старосты стали его собственные (пока еще собственные) больные зубы. Ох, как он с ними маялся мышьяком! Стоматолога бы на него, да не завелось тогда еще такой напасти. А пока нет такой напасти - зубы больные, но свои. Нормальному человеку никаких нервов бы не хватило, чтобы при не в зуб ногой боли держать себя в рамках приличия: не вопить, не кричать, не выть, не хамить, не хныкать, не скулить, не постанывать, не распускать нюни, не ходить с перекошенным лицом, не выпрашивать денег на малёк; а он не только держал себя за рамками, но и подшучивал над своими "зубастыми нервами" - так Аксакал их раззявил.
   Однажды, работая в своем саду над собой, под палящими лучами огнестрельного августовского солнца, угораздило его нахлебаться холодной родниковой водки. Местная вода такая. Хвалебная. Тут "зубастые нервы" показали свою истинную шизофрению. Боль нестерпимая, как в туалет; у Аксакала моргнула мысль сходить на кузницу и повыдергивать ее к чертовой по матери. Так он и сделал. Пошел. Босой. Косой. Куда там. До обуви ли? До зайцев ли? Жить не можется.
   До кузнецы путь неблизкий - километраж не замеряли - пока дошел, боль исчезла. Ага, в чем дело? С непривычки Аксакал как-то даже растерялся и забеспокоился. Не уж то, потерял? Пораскинув мозгами по деревьям, по кустам да оврагам, Аксакал приписал это чудо босым ногам. Хениальная мысль! А пить мочу не пробовали? Должно быть, мать сыра недоварена земля всю боль в себя вобрала. С тех пор Аксакал семенил исколючительно босым. И зимой тоже. Одним цветом. Зимы в Алаборе достаточно теплые, даже сакуры цветут. Куры такие. Есть несущие, а эти поразительно цветущие. В период цветения по ним топчутся разные там паразиты...
   В целом жизнь Аксакала была добротной и однообразной, но не рутинной, нет. Однообразие есть ни что иное, как периодичность. Зима сменяет осень, зиму - весна, весну - лето; день сменяет ночь; жизнь сменяет смерть; в любой жизни есть строго повторяющиеся периоды: рождение, детство, юность, зрелость, старость. Периодичность прерогатива однообразия. Предыдущий абзац можете не читать: это я так... умничаю.
   Как-то раз привычное одномаразие старосты было, прямо скажем, по-свински ухрюкано. В этот день хоронили преподобного отца Макария. Отец Макарий был феноменально похож на отца своего Кирилла. Если вы думает, что в Алаборе хоронят как везде - в гробу и под Шопена, то вы ошибаетесь, и в гробу мы вас видали.
   Под сказочные не свисти звуки флейты прах умершего оттаскивают к проторенному плато, возвышающемуся над уровнем морем и заканчивающимся скулистым обрывом. В тот момент, когда солнце закатывает глаза, а родственники истерику, прах рассыпают, и подхваченный морским бризом, он частью растворяется в морских волнах, а частью оседает на плечах скорбящих родственников. На следующее утро накрывается поляна.
   Традиционно поляну накрывают на лужайке Персефоны, окаймленную плакучими неврастеничными ивами, сплетнистыми розами и небольшими склочными глыбами. А названа так лужайка в честь древнегреческой богини, дочери Деметры, похищенной властителем царства теней умерших Аидом. Мужика тоже понять надо: света - нет, воды - нет. Готовить некому. Столько огня пропадает.
   По центру лужайки Персефоны, под сенью белого тополя, именуемого алаборцами Ябредь, - должно быть, выдумал местный матершинник - журчит изумрудный ручей, дно которого усыпано мягким серебристым песком и прозрачными битыми стеклами. Возле Ябредя вкопана по самую шейку ажурная скамейка, заросшая клематисами, настурцией, виноградом, перламутровым рододендроном и миндалем. Представляете: никто не выкапывает?! К мощным ветвям Ябредя привязаны легкие ненадежные канатные качели, с сиденьем из алаборского каштана, на котором еле прочитывается надпись: любовь зла...Кто вырезал ее - неизвестно. Но действует она на всех примерно отрезвляюще: прощаясь с любимыми и близкими, тоскующие люди время от времени водят дрожащими пальцами по вырезанным буквам, давая слезам разрушать древесину, а мере испорченности додумывать продолжение написанного высказывания.
   С каждым новым небожителем, на поляне появляются новые цветы. Такова дурацкая традиция. Некогда ее придумали Дурацки - племя, жившее в этих местах миллионы лет назад и прославившееся дурацкими законами, обычаями и традициями. Цветы садятся разные: и скромные, и искусственные, и горные, и полевые, и влагоупорные, и навозоустойчивые - в зависимости от предпочтений извращенных родственников. Извращенные родственники - самые близкие по отношению к умершему наследники, именно они выбирают цветы для лужайки, взращивают рассаду - отсюда извращенные - садят, поливают и тратят. Поляна Персефоны является для всех тем вечноцветущим, вечнозовущим островком, на котором можно без помех и свинского любопытства посторонних задуматься о своей поганой жизни, поразмышлять о несправедливой судьбе и чужих благах.
   Аксакал по роду своему должён, а также из чисто человеческих низменностей присутствовал на всех похоронах, впрочем, также и на рождениях - регистрация земле- и небожителей входила в его нелегкие обязанности. День похорон отца Макария ознаменовался пасмурной безоблачной погодой - парадоксально, но такое бывает: просто тучи все небо затянули - и непроглядным безвылазным туманом. Аксакал надел льняную рубашку на голову и оседлал Гниду: дареному коню в зубы не смотрят, особенно когда свои оставляют желать кузнеца. На конях расшибали детей. Так они меньше плакали и горевали, давая взрослым отдохновение в своих счастливых потресканных улыбках и звонких с кровяным отхаркиванием голосах. Влившись в людское течение, он пришпорил Гниду и вместе с четырьмя дружбокентавристами отправился к морю. Ехали в темпе похоронного марша, мелодично поцокивая языками. Неожиданно со стороны Дальбора раздался оглушительный выстрел - в Дальборе в этот день праздновалась очередная ежедневная годовщина коронации Щура - и Гнида понесся к обрыву. Животное в тупом безумии устремилось к своей смерти, неся за плечами чужую. Еще немного и Аксакал станет новым небожителем, разбившись о морские скалы. Рожденный ползать - летать не может?! Может и еще как может. Но только единожды. Туман. Не увижу полета. Жаль... Полета Аксакал так и не узрел. Не в этот раз. Только староста начал молиться, вспоминая все матершинные слова (трогательно, но в последнюю минуту своей никчемной жизни он думал о матери), и занял очередь у врат рая, как откуда ни возьмись, под ноги бешеному коню выскочил маленький поросенок. Конь опешил. "Ну, и свинья же ты!" - подумала Гнида. Сплюнула и поплелась домой. Угроза жизни миновала лес и, как будто ничего не случилось, подъехала к дому. Вот такую свинью однажды судьба подложила Аксакалу. С тех пор он с ней не расставался.
   - Доброе нутро, ваше величество. Не спится другим мешать?
   - Аксакал, ты ли это? Сколько лет, сколько зим болел?! Босиком, да еще свиньи какие-то снуют.
   - Снуют, ваше величество, в отличие от меня. А вы не спите и другим не лучше. Хотите соснуть? У меня в бане отличный портвейн. За здоровый образ жизни, - Аксакал потряс сжатым по дружбе кулаком.
   - А почему носибос? Я же пожалел тебе новые лапти. Лучшие во всем сорок пятом размере. Бронированные. Не уважашь?
   - Ну, вот... Приехали! Я ваш подарок знаете как берегу?! Да вы же ничего не знаете. Я их заспиртовал и над камином поставил. На долгую память о наших с вами посиделках на висках. Во как! А босиком-то я за здоровый образ жизни...
   - Прекратить спаивать короля! Я за рулем. И пока за рулем Щур, а не Ящур - никаких за здоровый образ жизни, понял?
   - Понял, ваше величество. Вы не поняли...
   - Дружба дружбой, Аксакал, а напрашиваешься на рознь.
   - Я хотел базлать, что голые пятки от зубной боли помогают. Утречком пробежался по росе, и как рукой сняло вставные челюсти.
   - Поросе говоришь...Подложить такую свинью... Не понял, причем тут шмат сала плохо лежит?
   - Как же, ваше величество, давиче по совету наших врачей мы перешли на зеленый свет.
   - То-то говядиной из каждой трубы несет.
   - Это знахари, ваше величество. Они категорически по понятиям не солгашаются с врачами и...
   - Ты мне рыло не заглядывай. Отвечай по части: ЗАЧЕМ - переварил? - подкладывать такую свинью...
   - Что?
   - Зачем, спрашиваю, свинья!
   Аксакал насупился.
   - Сами вы...
   - Хорошо. Зайдем с другой стороны...
   - Не стоит. У меня один вход.
   - И тот не выход.
   - Понимаете, ваше величество, я слышал, что где-то свиньи священные неприкосновенные животные. Где только подзабыл... Вертится на языке...
   Аксакал сплюнул.
   - Во! В думе! В думе свиньи священные и неприкосновенные животные.
   - Дума - недоразвитая страна. У Дальбора даже торговых сношений с ней нет.
   - И правильно. У них там такое безобразие в ентих половых связях... То один половину государства захапает, то другой. А как королева? Родила царица в ночь не то сына, не то дочь?
   Щур помертвел мертвой царевной при двух богатырях.
   - Кто тебе доложил, собака? Признавайся. Шкуру пересажу.
   Два шкафа подняли за грудки жалкую вешалку.
   - О чем, ваше величество? Собака, признавайся!
   - О дочери.
   - О чьей?
   - Родила... Сына. Королева.
   - Ну, слава богу. Я то я уж, было, подумал, что дочь. Наверное, богатырь. Весь в отца, поди, говорю, а? Как чувствует себя-то? Здоров ли?
   - Девочки живучи.
   - Кто?
   - Королева, говорю, в полном отпаде. Чувствует себя бессознательно хорошо. От радости голова кружится, ноги подкашиваются. В общем, счастлива. Просила меня организовать во дворце день здорового ребенка, поэтому ты нам и вынужден.
   - Я? Я не умею клизмы ставить - не уговаривайте, упадут. У меня детей нет. Господь предохранил. Или вы хотите моего Ванюшку пригласить?
   Аксакал с родительской нежностью посмотрел на зарывающегося неподалеку в домашние тапочки поросенка.
   - При чем тут отбивные? Подложить такую свинью... Я с утра плохо воображаю о себе. Нам срочно нужны списки всех новорожденных призывников. Для их семей во дворце будет организовано кормление. Ясно?!
   Аксакал по-молодецки козырнул и бесцеремонно поскакал в дом. Через несколько кварталов он появился со свитком в ручной клади.
   - Вот вам все, что есть сосунки. Пятеро их. Вчера у меня регистрировали. Три мальчика и две женские особи. Хотя стойте на месте раз, два, три. На-пра-вОо! Обратите внимание: в семье лесника, тоже родился мальчик, только это уже было после полуночи в прошлом месяце. Напридумывают, что вытесали прямо-таки малыша. Крепенький, здоровенький, холененький, малосольненький. Подстать моему Ванюшке щетина. Скушай морковку, дружок. Сладкая и для зрения не важно. Я - за здоровый образ жизни!
   Аксакал сжал кулак и, сощурясь, тряс им в воздухе. Щур, ударившись кастетом о челюсть старосты, приплясывал.
   - То, что нужно! Нет, Аксакал, это я про твой биотуалет под березой. А тебя, как временного друга и талантливого пропойцу - помнишь, в молодости орел соловьем заливался на глазах по два ведра пива?- приглашаю на званный вечер не приходить.
   - Названный? Простите, ваше величество, не расплюнуть названия.
   - Вечер в честь лучших управляющихся нашего королевства. В рамках него будет проведен конкур на старосту года. Надеюсь, увидеть вас, Аксакал, в числе проплативших неподкупное судейство у кассы моего кармана.
   Королевский экспромт резво пришпорил лошадей и намылился к лесу.
  
  
  
  
  
   Подглавенька 1. Не играйте со спицами!

Жили на свете...

Сжили со свету.

  
   Через часок-другой над лесом поднялся иной дым. Жаркое лето. Лесник потеет. И лесных пожаров, как правило, не избежать. Чаще всего, конечно, пожары происходят по вине. На этот случай в Алаборе есть человек, работающий с огоньком. Если б не он, то алаборская зола прославилась бы своими целебными свойствами за рубежом. В крематориях. Лесные пикники, фазаны на вертеле, вино рекой, не залитые мочой угли и, как следствие - гори все шашлыками.
   Странно, что дым над лесом появился с утра. Вроде бы не жарко. Даже наоборот. Припекает кому-то головку. А паленым напахивает. Скорей всего, какие-нибудь глупые мальчишки играли с огнем и доигрались. Вот некультяпистые. Говорят, не трогай спички, не трогай спички. Волосиков уже нет. Подожгли.
   Огонь распространялся с неимоверной скоростью - Xx степени. Выяснить: через сколько минут дым окутал задыхающуюся деревушку.
   А по гривке холма по направлению к королевству скачут трое всадников. Они торопятся. Везут что-то горячее. Какой-то сверток. Должно быть, с бабушкиными пирогами.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 3. В дамках.
  

К лесу задом, а ко мне ...

Задом наперёд.

   К обеду в королевстве Дальбор на Дворцовой Горе пир горой. Все радуются рождению законного престулонаследника. Жидко радуются, но ведь, как говорится, еще не вечер. У Щура IV испекся сын. А вы не знали? Не мальчик, а малыш. Придворные в восхищении, чернь пьет. Далия, королева Дальбора, буквально не надышится на своего сынишку - кислородное голодание после постродового обморочила всем голову. Она так счастлива, что не подвела мужа, оправдала доверие по всем статьям. Он выбрал ее из множества правопохренительных органов.
   С детства Далию готовили к обесчещенной жизни, занимаясь с ней только фортепьянами, иностранными языками и картами. Картишки - страсть ее бедной матушки. Мать Далии в прямом замысле была бедной. Просто ей подвезло. Мордашкой вышла сначала при родах (знаете, как это бывает - некоторые ножками выходят), а потом вышла замуж. За богатый муж. За очень обеспеченный. Родила двух сыновей олухов - царствие им небесное - двойняшки задушили друг друга в пеленках и красавицу дочь. Дочь подросла и была пожертвована королевскому столу. Что называется: от нашего стола - вашему, соли не жалко. На смотре красавиц Далия выделилась задом. Странный способ знакомства с будущим мужем... смотр невест. Когда Щуру исполнилось двадцать, его отец, предчувствуя скорую смерть - седина в бороду, бес в ребро совсем доконали - решил погулять на свадебке сына. Всех девиц выставили в ряд, как на витрине. Чебуреки! Сосиски горячие! Пироги с капустой... Щур, разборчивый парень, в свои двадцать с копейками лет видавший виды, придирчиво осматривал товар лицом. А тут на тебе - задом. Стоит нахалка и не поворачивается. Руки сложила на груди, голову задрала и хоть трава не расти. Упертая была. Характер...
   - Может, повернетесь ко мне лицом, красавица.
   - А я, извините, чем? - вежливая была. - У меня с утра настроение плохое, поэтому лицо не улыбается там.
   - Ваше лицо отчего-то сердится.
   - Ошибаетесь. Оно задумалось.
   - ?
   - !
   Разговор окончен. В скором времени Далия стала королевой Дальбора.
   Щур требовал только сына. Не знаю, что было бы за насилие, если б неожиданно родилась дочь, хотя все поветрухи навивали именно девочку. Какие там ветром надуло? Богу виднее, правда?! По ночам, проливая горькую, она вымаливала себе мальчика. Свершилось. Страшное впереди. Однако роды были не из легких - из матки: не успел младенец появиться на свет, как Далия потеряла сознание. Она даже толком не поняла: родила еще или нет никто. В таком забытьи королева находилась около трех часов, а когда проснулась, обескровленными губами прошептала мальчик или смерть моя. Мальчик! Какое счастье. Сын! Я выполнила свой долг, теперь можно с чистой совестью проматывать состояние мужа.
   Судя по всему, больше детей у Далии не будет. Поверьте мне на слово. Всех аистов птичий грипп унес. Главное сейчас - ребенок не балуй, мать - побалуется. Чудо не мальчуган. Такой малыш. Просто бицепс. Простоволосый, глупоглазый. Это, пожалуй, в отца. В спальню вошел плешивый Щур; слегка помятый и немного осоловелый голубем. Не каждый день становятся отцом от одной жены. Тем более - с ы н родился. Он поцеловал жену в колючий лоб, прошептав расти, пожиралуйста, (иногда он был мил, как, например, в ту ночь, когда Далия забеременела), и поддел на руки младенца.
   Поправив волосенки слюной и обнажив личико щетинкой, Щур прижал к груди трепыхающийся горячий комочек - ребенок срыгнул - и вышел на балкон. Народ ликовал помидорами.
   - Сегодня Бог благоволит нам. Будущее Дальбора в надежных руках ... - и прочие, прочие, все, что обычно вешают нам на уши в период политических агитаций.
   Раздался оглушительный рев. Плакал ребенок.
   - Плачь, дитя сейчас. Когда вырастешь, ты превратишься в мужчину, и такой возможности у тебя больше не отберут. Плачь, ХалабруЄй.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 4. Ах, детство залетное!

Было это не очень давно...

Не очень это было.

  
   К обедне у женского монастыря близ Альбора сплелась корзина. В корзине мирно посапывал благим матом ребенок. Логично предположить, что девочка. Монастырь-то женский. Монахини на самом деле привыкли к таким поворотам перекошенной судьбы. Не в первой им подбрасывают детей. Что делать, на всех плодитесь и размножайтесь воля Божья. Младенец был привязан в белоснежную материю, да и девочки была такой чистенькой неописанной красавицей, что решено было назвать ее БабогуЄри - "белый агат". Прекраснее имени не нашли. Ох, эти старые вожделеющие девы!
   - Сестра Августина, - повесилась настоятельница, - сегодня же надо окреститься от этого ребенка. Имя мы ей подобрали. Отзывается. Дай Бог, чтобы попалась спокойная нешкодливая девочка. А то в прошлый раз. Пришлось топить. В святой воде. Не забуду эти кретины. Грех-то, какой! Зато теперь Федория очень покладистая на одном месте девочка. Сидит, все время улыбается. Ангел, а не ребенок! Забирай - не хочу ситдауна.
   - Матушка, все готово. Вода закипела. Давайте, я ее подвешу, а то она какая-то расстроенная. Фальшивит в ля-миноре.
   - Не хотите ли вы сглупить, сестра, что я не умею нянчиться с детьми дошкодного возраста?!
   - Бог с вами, матушка. Просто мне хотелось подушить ее на руках, - слезы покатились по защёчинам монахини, - раз уж самой не суждено стать матерью-одиночкой.
   - Сестра, пути Господни неисповеданы. Долго причащать. Вы все равно не пройметесь. Не убивайте так, а вдруг мужской монастырь, наконец, объединят с женским. Мы продолжаем просвещать эту мысль в массы.
   - Не при ее жизни, матушка, - не унималась сестра, сжимая костлявые руки. - На тот момент я буду негодной потаскухой. Жизнь меня изрядно потаскает. Вы только умилитесь, какое чудесное создание! Бабогури, агу, агу, девочка моя.
   - Ага, ага. Еще немного и вы сопьётесь. Простите, но ваши писклявые голоса отрывают от горшков моих воспитанниц! - выжигалась сестра Катарина.
   - Ничего не поделаешь, - вокальнулась сестра Августина, - абсолютный слух.
   - Абсолютный ноль.
   - Абсолютно наплевать.
   На крещении девочка ангельски улыбалась, выставляя на всеобщее обозрение гланды цвета спелой вишни, перебивала сбивчивые молитвы монахинь, а под конец напрудила прямо в святую воду. Тогда матушка в первый раз подумала, что подкинули ей чей-то брак.
  
   Главень 5. Ученье - свет. В конце тоннеля.
  

Было у...

   Два сына - кретина,
   Две дочки - склочки,
   Две жены - глухонемы.
   Каждой твари - по паре.
  
   Халабруй был крупным авторитетом, не по годам богатым и развитым. В физическом плане архитекторов по физкультуре. С умственным развитием было по-дизайнерски. Не сочеталось. Но Щур надеялся, что так будет только на первых школьных скамьях, посидит - поумнеет (всеобщее заблуждение!). Это типично для мальчиков. С возрастом они быстро все нагоняют: замученных блохастых кошек, удирающих косистых девочек (девочки с косичками), сматывающихся погулять родителей (родители за подарками: братишками, сестренками), не правда ли?
   - А вот и неплавда, неплавда. Ты все влешь!
   - Халабруй, прошу тебя по шее, не дерзи Актуариусу, - Щур попытался скорчить гневливую гримасу. - Профессор Актуариус итак еле согласился взять тебя в мученики. Зная, что до этого за тебя вешались, по меньшей мере, тринадцать бакалавров, пять профессоров и один академик! - я бы чеканулся, расплачиваясь за твою учебу книжками, не будь у меня королевства. А теперь захлопни свой зубасто-языкастый рот и слушай, что тебе впаривает наш кристалл науки.
   - Итак, мой мальчик...
   - Опять, папа. Ты что оглох?! Он снова влет. Я не его мальчик! Ты все влешь. Ты все влемя влешь. Папа, я же говолил тебе: он влет.
   - Все, Халабруй, ты вывел меня из себя.
   - Папа, я же мальчик, а мальчики не ложают.
   - Чего?!
   - Глупый. Мама вывела меня из себя. Так я и лодился. Не смотли на меня так, пожалуйста, мне мама ласказала. А я тебя вывести ну никак не мог. Я же мужчина. И мне всего пять годов.
   - Ты еще скажи как вчера, что папа брюхатый, и я тебя велю высечь как час назад.
   - Не мели чушь.
   - Что?!!
   - Мама так сказала, когда ты ей ласказывал сказки. Я тогда еще помнишь, удивился, что ты ласказываешь сказки ей, а не мне. А мама очень селдилась. Тебя ведь не было всю ночь. Помнишь?
   - Ваше величество, время вышло покурить. Минздрав предупреждает: учение дорого для вашего одаренного сына. Я человек занятный. У меня, помимо вашего, еще несколько королевств с подобными отрод... отпрысками. Счет, как и сторговались, в конце месяца каждый день. И еще: принц сломал мой чугунный глобус, конечно, совершенно нечаянно, о мою бесценную голову, вылил чернила на мои папирусные книги, конечно, совершенно непреднамеренно, съел весь цветной мел, конечно, совершенно безболезненно...
   - Счет в конце месяца, как и договаривались за канализацию.
   - Вы безмерно мудры, ваше величество. Свет вы мой, в окошке. Отопление вы мое, в трубах. Вода вы моя, в раковине.
   - Подхалим. Папа, не смотли на меня так, будто в твоих глазах молнии. Мы по физике плоходили. Такого не бывает. Ты же сам меня так называешь, когда я к тебе подмазываюсь.
   - А это-то ты откуда взял?
   - От велблюда. Ой, я не хотел. Вылвалось. По инелции. Это мы по физике плоходили. Я пло инелцию. А подмазываться меня Фыбздик научил - сын кухалки.
   - Придется мне сузить клуг, тьфу! круг твоих знакомых. Начнем с Фыбздика.
   - Закончим мамой.
   - Акафист, выпороть этого поганца.
   Акафист улыбнулся, как беременный удав, и повел обреченного Халабруя в пыточную.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 6. Вот те крест.
  

Жили-были...

Все там будем.

   - Матушка, там Бабогури...
   - Ну, что на этот зараз?!
   - Матушка, она в храме. Боже, грех-то какой!
   - Сестра, с каких покаяний быть в храме - грех, мне все время казалось...
   - Кажется - креститься надо... я не хотела...это Бабогури. Она дурно линяет на меня. Она меня плохому уму-разуму учит, - запричисляла сестра Катарина.
   - Это наш крест, сестра.
   - Я и говорю, наш крест в храме, а там Бабогури грех отпустила...
   - Хоть святых выноси.
   - Матушка, нет времени. Бежимте!
   - Бегём, сестра.
   По саду образцовой рысью промелькнули две тени: пышка и сушка. Их лица не выражали абсолютно никаких эмоций (по теням разве ж увидишь!), хотя внутри все бурлило и норовило цунами. Немудрено: лицо матушки - лицо монастыря. Судя по всему - монастырь не голодал. А ее правая загребущая рука, сестра Катарина, также должна держать марку. Она была заядлой коллекционеркой, занимала высокую должность - типичная швабра под два метра, и метила в генералы. На войне, как на полу. Жестко.
   Итак, стараясь соблюсти все различия и не привлекать излишнего веса отсталых монахинь, наши милые плюшки подоспели в храм.
   Увиденное настолько потрясло настоятельницу, что она потеряла дар речи. Такое с ней случилось впервые. Она всю жизнь мучилась словесным поносом, а тут на тебе - закрепило.
   На полу сидела Бабогури и забинтовывала Иисуса, предварительно содранного с церковного распятья. Вострыми черными-причерными глазенками она посматривала на крест и, всхлипывая, шептала: "Изверги".
   - Бабогури, что же ты натворила, детка!
   - Матушка, ему же больно. А на руках вавки с кровью. Он давно здесь висит, я видела. Мучается. Я его спасла.
   - Бабогури, это обыкновенное распятие. Оно неживое.
   - Как это неживое? Вы же все на него молитесь, разговариваете с ним постоянно. Я видела.
   - Да, но, тем не менее, это не значит, что он живой. Это символ страданий, и глядя на него, мы снова и снова вспоминаем, на какие жертвы шел ради нас сын Божий - Иисус.
   - Вот бы никогда не подумала, что для того, чтобы не забывать о героизме человека, нужно вывесить на всеобщее обозрение его труп!
   - Бабогури, ты богохульствуешь, и за это будешь строго-настрого выговорена. Марш учить древнееврейский марш. Проэкзаменует тебя сестра Катарина.
   - Нет, только не сестра Катарина! У нее плохо пахнет изо рта птицефабрикой. И она не любит евреев.
   Лицо сестры Катарины надтреснуло, как уроненный переспелый арбуз.
   - Как ты смеешь, скверная девчонка! Ударишься во все тяжкие. Я тебе обещаю.
   - Но вы же сами учили говорить мне только правду и никому, кроме мне.
   - В пределах разумного дурошлёпства.
   - Что-то не припомню, чтобы вы показывали, где эти горизонты.
   - Боже, она совершенно неисправима без ремонта. Господи Всемогущий, спаси и сохрани нас без гарантии. Да не введи в искушение, - матушка почесала кулак, - да избави нас от лукавого...
   - Может быть, в келью ее, матушка? Пусть подумает о своем грехопадении. С лестницы ее?
   - Рано - она еще слишком расчетливая. Все ступеньки соберет и посчитает. К тому же боится темной клаустрофобии. Этот беспокойный дух посещает ее по ночам и замыкается в себе.
   - Матушка, а можно я возьму Иисуса с собой, а? Я буду его кормить, заботиться, лечить, а? Посмотрите, какой он у вас грустный, худой, ребра пересчитать можно, а мне он улыбается, а? Матушка, ну, пожалуйста, а?
   - Сестра Катарина, я думаю, вы были правы на поводу в келью. Чем раньше выучит цифры, тем раньше поймет, СКОЛЬКО добра мы сделали для нее. Учиться никогда не поздно, если есть свет.
   Надтреснутый арбуз заулыбался.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 7. Нетрадиционная медицина.

В давние-давние времена...

Старость - не в радость,

Сколиоз - не в нос,

Плоскостопие - не нарадуюсь.

   Халабруй неторопливо елозил на троне. Подушечку для мягкости не забыли подбить. Вот мягкость и страдает. Зудится. Когда же кончится эта проклятая церемония! Осталось каких-то два дня, а потом можно будет размять затекшие в чае ноги, поиграть с Фыбздиком. Постепенно Халабруй начал сползать с трона, словно колготки не по возрасту. Чего доброго, упаду на пол всем на посмешище отдавлю! Простоволосая голова съеживается все ниже и ниже, подбородок петушится, клюет по коленкам, ноги засасывает под сидение. Отец будет метаться, а потом меня вспорют. Как нарочно, сегодня очередь Акафиста. Он порет по-настоящему. Больно и со вкусом. Садист! Акафист увлекается садами. Целыми днями пропадает. Вот бы пропал навсегда! Видели бы вы мою задницу после его воспитательной работы! Пользуется своим положением, гад. Понятно, сейчас он один из самых приближенных отца. Ближе некуда, раз ему позволяют пороть меня, его величество королевское отродье. Это я у Актуариуса подслушал. Красиво звучит. Вот вырасту и выпорю подлого Акафиста. Будет еще ссадины на своей папье-маше пластырем покрывать! И не посмотрю, что старик (когда я вырасту, он как минимум будет стариком, а может, и не доживет до пенсии с таким упористым характером), он ведь не делает скидку на то, что я ребенок. Все по полной распродаже. Сто процентов. О, как же я буду безжалостен!
   Забыв о своей неймётся, Халабруй в мечтательной задумчивости потирал крохотными пальчиками ног подбородок. Заморские послы, подобострастя на семилетнего мальчика по уши в троне, заблуждались, что растет настоящий философ. Это такой любитель сов и выключатель лосей. Со стороны так и в правду могло прикинуться. Голова большая. А его излюбленная поза на подобных меропринятиях - подпереть ногой подбородок и наглаживать, пока не расковыряет - просто обескураживала морских гребешков. Поскорей бы взрослым стать!
   Вот Плезир - другое детство. С ним состряпаешься. Он так усердно воспитывает меня, что мы покатываемся с ним от хохота по всей разделочной. Я схваточно ору, Плезир принимает, что есть мочи. Он называет это вокалом. В конце таких распевочных экзекуций он низменно произносит свою диадемную фразу: "Мочи нету! Мочи нету... Мочи нету? Энурез" и выходит наложить отцу о проделанной воспитательной работе. Надо уточнить у него как-нибудь, кто такой этот Энурез. Самое смешное, что отец даже не догадливается о наших с Плезиром поделках. Я так искусно вырезаю отрешенность и смертельную обиду после порки (даже острее, чем после Акафиста), что он частенько награждает Плезира увесистыми рукопожатиями и нескончаемой пахлавой. По всей видимости, самолюбие Акафиста сильно страдает самобичеванием, ведь он считает себя профессионалом по воспитательной части филе. В последнее время он подозрительно расшиперился на Плезира, вспенивает его своими змеиными глазенками, наверное, задумался, гад. Вот вырасту и не посмотрю, что он старик. А Плезира обязательно награжу на зависть всем врагам под подушкой.
   За такими благоугораздило незаметно прошла церемония вручения принца самому себе. Послы с отцом отправились подкрепить силы кулинарными шедеврами - натюрморты поглазеть, а принц, будучи сытым, просклизнул на кухню.
   С утра не видел Фыбздика, соскучился - сил нет жалеть на друга! Фыбздик - сын нашей главным образом кухарки, въедливой Аниты. Он очень взрослый. Старше меня на целый месяц назад! Мы с ним обычно мешаемся на кухне под столом. Так здорово: вокруг бегают ноги, что-то кипит, кто-то шкварчит, пахнет оплошностями и забывчивостью; тут же трется Мурысик, местный кот, то и дело выпрашивая себе сметанки, колбаски или пинка. Хитрюга и подлиза. Наклонности у него попахивают Акафистом и Актуариусом вместе поджаренными. А в детстве, говорят, он попахивал иначе. Ничего, я его вылечу. Нет, мы его вылечим. Обычно врачеванием занимается Фыбздик. Он-то уж лекарь хоть куда не закопаешь талант. Конечно, Фыбздик склонен к нетрадиционной медицине, но все же...
   - Мулысик, лежите спокойно, доктол сейчас освободится и посмотлит вас.
   Фыбздик нырнул под стол и начался привычный допрос.
   - На что жалуетесь?
   - Доктол, Мулысик страдает ожилением. Вот, посмотлите - складки.
   - Так-так...
   - Видите, его можно за шкилку взять вот так.
   - Так-так...
   - Посмотлите, какое блюхо отластил. Пощупайте, пощупайте. Если ланьше он с легкостью заплыгивал на стол, то тепель еле-еле забилается на стул.
   - Ага, а на стул он случаем не жалуется?
   - Как же, доктол, жалуется. Он у него делевянный.
   - Так-так... поподробнее.
   - Я бы сказал: очень жесткий стул. Ему бы хотелось помягше.
   - Все ясно. Подайте, пожалуйста, мои очки, я выпишу рецепт.
   Халабруй передал Фыбздику бутылочное стеклышко. Сделав умное выражение конопушек, мальчик вытащил из-за уха гусиное перо, обмакнул в чернила, предварительно заготовленные Халобруем (экономил на занятиях с Актуариусом весь урок), приложил стеклышко к правому глазу и сделал несколько клякс, заверив их собственным отпечатком большого пальца, измазанного угольной пылью.
   - Готово! Для благоприятного исхода Мурыськиной болезни необходимо начать лечебные процедуры прямо сейчас. Вы готовы?
   - Мы готовы, доктол. Плавда, Мулысик?
   Если бы Мурысик мог, он бы наверняка заплакал, так как знал, что ничего доброго от этих зловредных мальчишек ждать не приходится. Всё вне очереди.
   - Успокойте пациента. Начинаем процедуры. Веревку!
   - Мыло.
   - Нет, это другой рецепт. Пожалуйста, передайте мне Мурыськин хвост.
   Мальчики неторопливо и довольно слаженно, как будто не в первый раз, привязали кота к ножке стола. Кот поначалу сопротивлялся детскому насилию, жалобно мяукал и обреченно дышал, но, осознав бессмысленность своих телодвижений, стал тихо ждать своей участи. А дети тем временем притащили миску со сметаной и поставили ее напротив Мурысика так, чтобы тот не смог потянуться.
   - Зачем это, доктол?
   - В первую очередь, нужно избавить его от сметанной зависимости.
   - Доктол, пациент волнуется. Кажется, на него напал аппетит.
   Кот резко дернулся по направлению к миске, веревка соскользнула с хвоста и осталась болтаться на ножке, в то время как Мурысик жадно погрузился в сметану.
   - Сдается, у него запущенный случай. Придется применять радикальные меры.
   - Какие, какие? Помётное лечение, что ли? Как с Тузиком.
   - Радикальные - значит очень решительные. Если бы Тузик на столько не запустил свою болезнь, ему бы, сто процентов, помогло пометное лечение. Главное в медицинском деле - ранняя диагностика. Но на поминках тоже было весело.
   - Особенно Девять дней!
   - Тащи еще сметаны. Воспользуемся лучшим медицинским рецептом клин клином. Тебе дадут - ты ведь принц.
   Через несколько оплеух под стол занырнул осчастливленный Халабруй с огромным горшком, полным сметаны. Кроме собственного горшка - свободной посуды в доме не нашлось. К тому времени Мурысик вылизал свою миску дочиста и пьяными глазами разгадывал наклонности мальчиков.
   - Накладывай еще. С горкой. Молодец. Мурысик, ешь!
   Кот подумал, что у него, должно быть, день рожденье, кормят как на убой (не дай бог! ик...). Когда во второй раз миска опустела, и кот, сытый и довольный, отвалился на спинку, мальчики вцепились в разбухшее тело несчастного создания.
   - Держи его!
   - Он цалапается. Больно.
   - Не понимает своего счастья. Возьми тряпку и укутай лапы, чтобы он не когтился.
   Фыбздик так усердствовал с лечением, что вспотел.
   - Окунай его в сметану. Надо, чтобы его тошнило от нее, как тебя в прошлый раз от мороженого.
   - Фыбздик, по-моему, он как-то странно хрюкает там в сметане.
   Фыбзик покрутил у виска пальцем.
   - Ты что не понимаешь? Это Мурысика тошнит. Лечение подействовало.
   - Мама говолит, после того как вылвет, легче становится.
   - Еще бы. Мурысик пойдет на поправку и избавится от сметанной зависимости. Вот ты сейчас хочешь мороженого?
   - Не напоминай об этой гадости. Лучше выполите меня лазок. До сих пол мутит только от одних стаканчиков. Воду пью только из глафинов.
   Тем временем Мырысик перестал биться в предсмертных конвульсиях, и дети, посчитав, что кот полностью излечился, укутали его в кухонное полотенце и уложили в плетеную корзину. Фыбздик снова принял врачевательный вид и академическим тонам продекламировал:
   - Покой, побольше жидкости и здоровый сон - все, что нужно нашему больному. Покорнейше прошу меня извинить, но меня ждут другие пациенты.
   С этими словами Фыбздик выбрался из-под стола, точнее его вытянули за ухо, как только лопухи замелькали на поверхности грядки и, выругав за нечищеные сковородки, отправили в помоечную завалами комнату.
   - Фыбздик, куда ты? Я хочу за тебя!
   - А вам, ваше величество, - назидательной скалкой пригрозила кухарка, - не пристало всякой грязи собираться под столом. Своим поведением вы бросаете тень на своего отца, более того разлагаете дисциплину моего малолетнего сына-разбойника своей недальновидной сыростью.
   - Никакую тень на отца я не блосаю! Я ему вообще солнце никогда-никогда не заклываю. Пусть себе заголает.
   - Ваше умнейшиство, - смеясь, порозовела Анита, - не соблаговалите пойти вон в класс, там вас профессор Актуариус уже зажрался моими булочками.
   - Зажался он там. Знаете, как меня боится! Вечно жмет - не дожмется, когда влемя выйдет, и можно будет отлаботанно захлопнуть двель.
   - Поймите, ваше недовольшиство, он работает не по прозвищу, а по материальной зависимости.
   - Только мне от этого не холодно, не жалко.
   - Зря вы так, ваше безразличество, лично мне его очень по фиг. Он такой несчастный: постоянно мучить королевских детей, не имея к своему стыду ни капли крови. Это ж, какие нервы надо натягивать?!
   - Я не говолил не жалко, я сказал не жалко. Не наглевает. Какие нелвы?! У него вместо головы глобус, такой же квадлатный внутли. Если бы вы платили, какие штлафы выписывает он моему отцу! На таких клочках с огломными нулями. Постоянно экономит на бумаге, жмот, и копит, копит, копит. Думает, на тот свет с собой заглебсти. Семьи-то у него нету. Дулак. Поняли, наконец?
   - Уразумело, ваше лиличество, уразумело. Пора бы последить королевским учителям за вашим языком. А вдруг вам снова повстречается какая-нибудь трезвомыслящая кухарка, вроде меня с вами. Вас ведь без бутылки не разобрать.
   - Ваше поваличество, - попытался обидеться Халабруй на кухарку, - слава богу, в нашем кололевстве есть искуснейший лекаль. Вы за своими пилогами и не замечаете талантов собственного сына. Я завтла же поплошу Фыбздика, и он вылечит мою калтавость!
   Анита прыснула оглушительным колокольным звоном.
   - Моего Фыбздика! Да, после его врачеваний Дальборское кладбище не уместит всех желающих, даже в спрессованном виде. Фыбздик - искуснейший лекарь! Вот смеху-то будет, когда покажусь мужу. Он и не прозревает о гениальности своего собственного сына.
   - Вот увидите!
   Халабруй пробкой вылетел из шампанского, умыкнув со стола пару свежих ватрушек. Сказать по правде, аппетит у него был, как у солдата-призывника - всегда готов! А ватлушки с твологом - его любимое обжорство. Сколько раз он украдкой наблюдал за таинством приготовления этого лакомства за пазуху. Для начинки в протертый творог добавляют сахар, муку, соль, разведенный ванилин и яйца, хорошо перемешивают и выкладывают на круглые лепешки, края защипывают, чтобы образовался бортик, и выпекают. Боже, как же пахнет горячими ватрушками! Ни одному токсикоману не принюхивалось, а парфюмеры вывели бы не одно имя, используя аромат свежевыпеченных ватрушек в качестве букета для духов. К тому же с букетами возможны вариации: ватрушки с луком, ватрушки с укропом, ватрушки с сахаром, ватрушки с ванилином, ватрушки с мясом...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 8. Инквизадница.
  

Много лет тому назад...

Отморозил в бане зад -

не накатаюсь!

   Небольшое, темное и страшно веселое помещение с распятием на стене. Свет еле издевается в малюсенькое окно. Сестры почему-то утверждают, что если Бог закрывает двери, то обязательно приоткрывает окно. В келье окно не открывали всю жизнь. Пахнет сыростью и мочевиной. Да, добрые монашки не нашли лучшего места для сортира. Сбрасывали сюда весь хлам, а по ночам, мучаясь бессонницей, приходили пострелять. Ах, Бабогури, Бабогури. Бедное дитя! К ужасу монахинь, н е и с п р а в и м о е ремонтом. Второй раз за свою недолгую сроками жизнь попасть в келью - это надо напроситься. В пять лет первое заключение. В семь лет - второе. Дрожите зеки! Увидев на стене распятие, конечно же, не такое большое, как в храме, она тихонечко выколупала его. Наконец-то! Наконец-то! У нее будет настоящий ребеночек. Во второй раз. Первого Иисуса она нечаянно утопила в пруду. Он просил пить. Я буду за ним ухаживать, укладывать спать, кормить, одевать. Августина, конечно, мне в бабушки годится, но она еще сама в туалет ходит, укладывается спать, ест, одевается - скучная. Бабогури со всей детской нежданностью и преданностью на случайные пакости обнимала фигурку Иисуса. Когда на следующий месяц девочку выпустили из кельи, ее черные глаза лучились приветливостью и недоеданием. Сестра Катарина даже заблудилась скороспелой мыслью, мол, на испытательный срок ее. Вонючую келью заперли, и только под кроватью в полном одиночестве остался валяться сломанный крест в алюминиевом горшке.
   Несколько дней монахини жили в полнейшем неведении. Бабогури, тайком вынесшая из кельи свою новую бородатую дочку, не могла налюбоваться руками, наиграться с ней в кораблики. Дочка не тонула. Повезло с деревянной матерью. После утренней молитвы, на которой она в прикуску благодарила Бога за Иисуса, девочка убегала в сад и пропадала до захода солнца. Так продолжалось несколько дней, пока девочка не нашлась подстричь ему волосики. Голова отлетела скоропостижно, не успела наточить пилу.
   К хорошему быстро жаждешь, вот и монашки не успели прохладиться, как началось: разбитые стекла зимой (Бабогури любила закаляться коллективно принудительно), сломанные музыкой инструменты (Бабогури любила музыку, особенно песенку про неосторожного медведя), исчириканные стены (Бабогури любила писать, в непокладистых местах, как не цензурная курица лапой), испичканная одежда (Бабогури не любила курить и никогда, слышите, никогда!). Божественную тишину женского монастыря и раньше разрушали детские голоса, в конце концов света, здесь на воспитании находилось целых три девичьих убожества по двадцать святотатств в каждом, не считая подгоршкового отделения; но голос Бабогури был не сравним со всей сворой монастырских воспитанниц вместе переколоченных. Ее можно было услышать всегда и везде, как во время громкоговорителя тревогу. Создавать столько шума из мухи, проблем и суеты из слона - это надо клонированием заниматься.
   Однажды Бабогури прослушала о Жанне Д'Арк. Судьба сестер была предрешена.
   Первой, как ни странно, подставилась матушка. Оказывается, настоятельница грешила чревоугодием. Это же невооруженной рукой видно. Зато китов убивать не надо - все свое и под боком.
   Как всегда после постного со свиными отбивными обеда все обитатели монастыря разошлись под гармонику, унося с собой свои заботы и приспичило. Бабогури, впервые заподозрив матушку в грехе пару дней назад, напала на след и выслеживала вплоть до ушибов. В замочную скважину она явственно проковыряла, как неисправная чревоугодница давилась сладостями. Все хлебают постные щи с говядиной, а у нее десерт, видите ли, не хочу как могу. Это обстоятельство настолько возмутило рассудок Бабогури, что та порешилась животом, во что бы то ни встало заворот, наставить грешнице рога на пути истинном. Дождавшись, когда плотноядная матушка выкатится из своей комнаты, хитрая инквизиторша тихонечко пробралась к ее десертному шкапчику. Матушка еще и лгунья! Говорила, что у нее там диссертация по богословию. А оно вон как оказалось, на самом деле. Незамедлительно были уничтожены: шоколадные конфеты - пятнадцать штук, клубничные пироги - три штуки, мятная пастила - восемнадцать штук! ("Две недели не буду чистить зубы!" - радовалась пучеглазая девчушка), пирожное со сливками - одно, жаль, не успела. На этом было решено лопнуть, дабы не заразиться матушкиным грехом. Остальные сладкие припасы пошли на карательные меры. Разобрав постель матушки до нижнего белья, она с сознанием дела стала крошить песочное печенье на белоснежные простыни, стараясь сотворить миллионы тысяч миллиардов не могу заснуть. Августина говорила, что через страдания человек способен очиститься от грехов. Проверим. Представляю, как она повертится! Грех обязательно отпустит. Пол под кроватью, толстенный матрас, полочки в буфете Бабогури тщательно промазала сладким сливочным кремом, присыпав каждый коржики сахарком. Затем старательная девочка тихонечко сбегала в сад и набрала в баночку муравейник. Выходя из покоев матушки, Бабогури светилась гордостью: "Можно спать спокойно. Матушка спасена. Как же ей все-таки повезло со мной...".
   С такими благочестивыми мыслями она отправилась играть в сад до вечерней молитвы, после коей забралась в свою невинную постельку и нетронуто заснула.
   Следующее утро ознаменовалось госпиталем. От укусов муравьев матушка распухла, как на санитарных сносях. Монахини метались со всяческими примочками, бинтами, вмазями по доброй девочке. Если тело матушки можно было искалечить, то душу, пожалуй, никогда. Да... Сестра Августина была права: страданиями вымощена дорога к Рае. Сестра Рая заведовала монастырским госпиталем. После этого случая матушка перестала есть сладости, и вообще перестала есть, что, кстати, благоприятно сказалось на ее внешнем виде. Она изрядно подурнела и окончательно уверовала в ад. Бабогури ликовала. Отныне хитрая инквизиторша будит бичом божьим. Однажды с утра пораньше она проделала такой фокус. Взяла бич и давай наяривать сопли в нос. Всех перебудила, а сестру Клариссу так и не добудились.
   Надо признаться, бедные монашки, ухаживая за матушкой, еще не догадывались о своих цветочках.
   Следующей влипла сестра Катарина. Рано или поздно это должно было наметиться. Девочка подкинула ей в волосы жвачку. Ну, и что, что правая загребущая рука настоятельницы, это еще ни о чем не дотягивается. Бабогури заподозрила сестру Катарину в тщеславии и влипчивости, когда та канючила на воспитанницу из младшего сословия, дескать, сколько можно нервы проматывать ей, ЗАМЕСТИТЕЛЬНИЦЕ! матушки Стефании и жить за счет монастыря на подаяния. Девочка была сиротой. Из Казани. Да, что она о себе возбранила! Устрою ей заместьтительницу. И мстя моя будет жаждать. Бабогури никогда и раньше не сохла по сестре Катарине, географически, их нелюбовь всегда была посахаЄри. Однако именно этот вопиющий на всю округу случай, невольной свидетельницей которого явилась Бабогури (пучеглазая девчушка находилась на тот момент в плену за прожженный письменный стол, гладила белье, руками), послужил увечьем тому, что наша инквизиторша стала приглядываться в рот к сестре Катарине и обдумывать рецепт Божьей корицы.
   Однажды Бабогури подкараулила сестру Катарину в часовне. Часовня находилась на отшибе монастыря, поэтому туда редко кто блудил. Девочке показался странным этот факт - такой рассадник греха пропадает! - и она устремилась подглядывать. Ее стремление было вознаграждено небольшим шантажом на сестру Катарину. У каждого есть свой запретный плод внематочной жизни. Для сестры Катарины это были любовные романы. Вот где зловредная монахиня самовыражается! У самой любви нет - вот и подглядывает за чужими романами. На воскресном чтении плейбоя - рыцарский эпос эпохи возрождения - матушка выговаривала подобного рода литературу, называя ее грязной. Что ж, отнесемся по-свински к этому историческому событию...
   На следующее утро Бабогури, как бы невзначайно, забежала на чай с поздравлениями к настоятельнице.
   - Доброе утро, матушка Стефания. Как спалось? Как здоровье? Мурашки не бегают?
   Матушка подивилась таким переменам и подумала, что ребенок исправляется. Всем хотелось это ввернуть.
   - Спасибо, детка. Слава Богу, все ничего нет. Ко мне уже приходили. Все гостинцы вынесли.
   - Матушка я вот хотела узнать, что, значит постанывать от вожделения...
   На секунду у матушки отвисла черепная коробка. Честно говоря, она была готова ко всему в этой обреченной жизни, но к такой пошлости из уст семилетки...
   - Девочка моя, где ты набралась этой эротики?
   - Где-где? Где обычно - в постели. Вчера на ночь читала книжку. Там было написано: и он накрыл ее своим могучим телом, целовал и ласкал ее груди, постанывая от вожделении. До грудей мне все предельно понятно, а вот дальше, вот этот момент - постанывая от вожделения - я совсем не понимаю.
   - Бабогури, деточка, а где ты пронесла эту книжечку?
   - Нашла в часовенке. Я там вчера прогуливалась, думала о Боге... Вдруг вижу: сестра Катарина. Сидит, поглощенная чтением. Тут позвонили к службе, и она побежала, забыв книжечку. Я хотела вернуть, но увлеклась богослужением в храме... Потом было уже поздно. Все разошлись спать. Перед сном я помолилась... и попросила Бога сделать меня хоть чуточку похожей на сестру Катарину. Для меня она просто эталон истинной чистоты и веры в себя. Тогда Бог указал мне на книжечку. Просто в этот момент я вспомнила, что забыла отдать ее сестре Катарине. Переживая, я не могла уснуть всю ночечку, и чтобы чем-нибудь себя занять, начала читать... Так все-таки, матушка, вы уходите от прямого ответа, не попрощавшись, что значит постанывать от вожделения?
   - Детка, косвенно догадываюсь, что звонили к службе. Беги, а то схлопочешь литургию. Книгу можешь оставить, - девочка с благодарностью сунула томик под передник, - я ее обязательно передам сестре Катарине. Черноволосый ангелочек не заставил просить дважды два - четыре раза.
   С чувством выполненного домашнего задания Бабогури начала утреннюю молитву, предвкушая плоды своей богоугодной все-таки стыренной булочки. А матушка, не долго думая (монахини, по правде сказать, особо не утруждались в сфере мыслетворчества), заказала сестру Катарину. Растление малолетних - так матушка начала свою обличительную речь. Пропащая ничего не отрицала, мужественно принося себя в жертву детской шалости, сама собой была разжалована: сама признала свою и вину и сама слезно упросила снять себя с занимаемой должности заместительницы настоятельницы. В дополнение ко всему монахиня наказала себя тремя месяцами добровольного отшлёпничества в вонючей келье.
   У каждого есть свой крест. Для алаборского монастыря таким крестом была Бабогури.
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 9. Калтавость.

Долго ли, коротко ли...

Как за смертью посылать.

  
   - Фыбздик, а ты увелен, что это поможет.
   - Кто здесь лекарь, ты или не вякай?! Медицина наука точная. Так, существует только три варианта течения болезни:
      -- лечение - выздоровление
      -- лечение - недоколечение
      -- лечение - морг
   Как ты мог заметить, во всех случая Лечение - категория постоянная, остальные переменные, меняющиеся в зависимости от характера лечащего врача.
   Халабруй восхищенно уставился на конопатое лицо друга. Он и не полагал, что Фыбздик настолько гениален. И академий вроде бы не заканчивал. Это у него, наверное, против природы поперло.
   - Фыбздик, ты такой умный!
   - Это моя работа.
   - Что твоя?
   - Да так мой отец говорит, когда его хвалят.
   -А...
   - Больной, давайте по книге. На что жалуемся?
   - Фыбздик, ты забыл? У меня же эта...ну... калтавость.
   - Халабруй, ты, что меня за идиота понимаешь! Лекари ничего не запоминают. Я ж тебе уже говорил, что медицина наука точная. Лечение традиционно начинается со слов на что жалуемся, больной и заканчивается к сожалению, его не удалось спасти...
   -Доктол, я жалуюсь на калтавость.
   - И сильно болит?
   - Нет, доктол, она не болит. Она ковелкает слова. Полагаю, в моем лту что-то не так.
   - Диагнозы здесь буду ставить я! Полагаю, в вашем рту что-то не так. Необходимо срочное хирургическое вмешательство.
   - Что?!
   - Успокойся. Это я для отчетности в действиях. Итак, лечение будет длительным и дорогим.
   - А Тузика с Мулысиком ты бесплатно лечил.
   - Хочешь для жадности третий вариант? По течению! Тузик с Мурысиком - неимущие - с них ободрать нечего, кроме соскоба. А у тебя, как ни какай - состояние. Очень тяжелое состояние.
   - Холошо, доктол. Я согласен.
   - Тогда вот здесь поставьте подпись, что в случае чего претензий к нашей клинике не имеете, посмертно заверяю.
   Днище стола мастерски расписали гуталином.
   - Ну, что ж формальности уважили. Перейдем непосредственно к виновнику. Откройте рот. Где тут ваш язык?
   - Он поселедине, доктол.
   - Больной, сделайте вот так.
   Фыбздик съябедничал Халабрую язык.
   - Отлично. Зафиксируйте это положение, а я пока сбегаю за веревкой.
   Под стол мальчик забирался со словами, больно ушибившись маковкой.
   - Фыбфдик, мофет, не надо фелефки? У Мулыфика такфе конфилофь...
   - Чтобы ваш язык был послушным, его необходимо дрессировать.
   По щелчку хлыста вы будете исполнять мои желания. Ясно?
   - Яфна.
   - Сидеть! Ты чего вытянулся? Команда дана врагу твоему. Подогни кончик вот так. Молодец. Лежать! Прижми к подбородку. Вылитый Тузик в период обострения глистной инвазии. Стоять! Вытяни. А он у тебя развязался. Влево! Вправо! Вверх! Вниз! Апорт! Ой, прости, увлекся. Запомнил? В домашних условностях тренажерить в течение тридцати блюд: утром - на тощий завтрак; в обед - на сытый друг; и вечером - на плотоядный сон. После каждой треньуловки язык поглаживать и хвалить. И еще: соизвольте выбирать выражения без рычания. Есть клинически случай, что у вас урчащенная аллергия.
   - Это все?
   - Не перебивать меня ногами. Я еще не законченел. Две недели вы должны придерживаться особых убеждений. Побольше веры в своего друга...
   - Почаще молить?
   - Вы снова перебиваете ключицу. Хотите лечиться и недоколечиться! Кому это надо вам или мне заплатят?
   - Фыбздик, ты что обделался?
   - Я что похож на дебила, на идиота обделаться, вот еще, получай.
   - Фыбздик, поганец, сейчас же вылезай из-под стола! Мне нужен укроп.
   Под столом заклубилась пятипалая анаконда: Анита сунула свою массивную руку и начала шариться в поисках родного сыновнего уха.
   - Ай! Ай-ай-яй! Вы что делаете? Как смеете? Это же я! Халаблуй.
   Анита не показала окантуженного вида.
   - А, ну, вылазь, негодник! Ох, и не сдержу себя сейчас.
   - Анита! - задергался на поверхности поплавок Халабруя. - Это же я. Ха-ла-блуй!
   Анита натужилась, и вылупила якобы удивленные глаза.
   - Это вы, ваше мальчишество, а я прикинулась - Фыбздик. Умоляю не называть строго. У меня семья. Дети... Фыбздик, вылазь немедленно! Иначе детей не будет.
   Фыбздик, сообразив на троих, что матушка в гневе, рукавицах и чепчике набекрень ловко прошмыгнул между ног, увернулся от летящей чугунной сковородки с недожаренной дымящейся картошкой и выбежал во двор. Через минуту он прошел охапкой зонтиков.
   Анита, между нами девочками (мальчики отвернулись! отвернулись, пока не отвернулись головы), была очень доброй деспотичной женщиной, и все ее угрозы ограничивались исключительно рукоприкладством. Ее внушительного вида было вполне много, чтобы поверить на слово: хороших людей должно быть не выбирают. Никому не хотелось рисковать шампанским, поэтому в ее хозяйстве все как по часам взрывалось. То огурцы взлетят, то помидоры. И все норовят в космы. Космонавтами хотелось выть.
   - Хватайте пряники и спасайтесь играть в сад. Мне надо начистить твоего отца.
   - А можно ватлушек?
   - Таких заморских блюд не выписываем.
   - Мама, не позорься на мою голову своими руками. Халабруй хочет жить.
   - А кто-то хватался не сегодня-заврал вылечиться с помощью моего врожденного талантами сына.
   - И вылечим! Можете быть увелены в себе. Вы ведь за своими болщами снова не заели, что ваш сын пловел опелативное вмешательство, и сколо я все скажу.
   Мальчики переглянулись:
   - "Ну?!"
   - "Как!"
   - Ладно. Держите, врушки. Не обожритесь. Они только что из теста. Ваше величество, не сожгите язык, а то лечение пойдет насмарку ампутировать.
   - Не учите жи...жжёт!!!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 10. Приусадебное хозяйство.

Вот и сказочке конец, тот кто...

Обзывается, тот сам так и называется.

   В среднем цельсии женского монастыря и раньше было довольно-таки жарко, но с тех пор как там припеклась Бабогури, стало совсем сауна сауной. Монахини только и успевали распаривать оббитые руки, вопрошая, за что им этот электротитаник.
   - Смотри, Рауфь, пасхальные яйца.
   - Давай вдаримся!
   - Я первая в бой. Сначала носиками, а потом попками.
   - Отчего люди решили, что попка здесь? Тут же нет дырки.
   - Здесь нет целых двух дырок. Но ты же не спрашиваешь, почему тут носик.
   - Сестра Нейдия идет. Бей, ну же!
   Рауфь со всей силы съёжила глаза. Бабогури со всего размаху въехала передком. К изумлению девочек, при ударе сестра Нейдия склизкими брызгами разлетелось во все стороны.
   - Бабогури!!! Положи на место. Не лезь отсюда. Не трогайся ни с места. Вот я о тебя...
   - Сестра Нейдия, я ничего не растрогалась. Мы просто протираем, проверяем, нет ли надтреснутых. Кажется, два нашли...
   - Их еще не скрутили. Только что снесенные. О ч е н ь хрупкие в твоих руках. Я тебя знать боюсь как, ты ведь разобьешься в лепешку.
   - Ну, что вы, сестра Нейдия, постыдились бы о себе возомнить.
   - Вы посмотрите: яйца курицу мучат. Святая ты наша!
   Почему-то эти слова очень сильно накакали в душу десятилетней девочки, и, унося с собой едкое посрамление, она позволила своей богатой фантазии зацвести всеми тюбиками гуаши на унавоженной почве.
   - Сейчас же идите в сад, опрыскивать смехом розы. Тля совсем разбушевалась.
   - Бог наказывает нас за грехи ваши, - отрыгивалась Бабогури.
   - Странно, что нас еще не затопило.
   - Всемирный женский день на ваши месячные.
   Болтая плохими словами, девочки под ручку припропроводились в зоосад. Зоосадом заведовала частично глухая и осколочно-немая сестра Зоя. Даже свое имя она не выносила, по-лошадиному выдвигая нижнюю челюсть, и выдавая что-то вроде Зоа. Отсюда - Зоасад. Однако постепенно окказионализм подвергся влиянию окающего диалекта охающих монашек, и появился привычный нашему лопоухию зоосад.
   - Коров?
   - Да. К о р о в. Далеко, далеко, далеко пасутся ко?!
   - Коровы!
   - Тля, малыш.
   - Сама такая.
   - От такой слышу.
   - Кто так обзывается, тот сам так и называется.
   - Ты мне больше не подружка.
   - Я те больше не дружок.
   - Забери свою бумафку и иди на свой горшок.
   Увеченные препинательствами, девочки не растоптали, как оказались на розовых зарослях.
   - Тля поела розы. Ваши действия, солдат?!
   - Бабогури, ты что? Я ведь девочка.
   - Не хнычь, девчонка! Ваши действия, спрашиваю.
   - Хорошо. Будем рассуждать логично: тля поела розы, а мы поедим тлю.
   - Ты это сама каким местом придумала?
   - Зато логично!
   - Логичная она, - цокнула языком егоза. - А я - аналогичная!
   - Предлагай, раз вся такая умная.
   - Я не вся такая умная. Только голова.
   - Ладно, голова. С плеч давай. Врубайся.
   - Так-так... - выпучились глаза. - Дай-ка я разгляжу врага в лицо. Ой! Прикалывается пузякой кверху! Знаешь, что, Рауфь, так просто до тли не добраться. Мы издразнимся шипами.
   - Что теперь натворить? - утирала набежавшие сопелки Рауфь.
   - Как что?! Отрезать все шипы. Тащи ножницы.
   Рауфь, как голубка, слетала туда и обратно нагадила.
   - Эти твои, а ЭТИ,- Рауфь вытащила из-за спины огромные плоскогубцы, - мои!
   - Приступим.
   Через час все шипы валялись на земле. Вертиозное владение садовым инвентарем обкромсало плантацию роз в два раза. Довольные собой, девочки любовались своей наглостью.
   - Здорово. Посмотри, какая она лысая.
   - Смешная.
   Прошло пять минут.
   - Знаешь, что я подумала наделать?
   - Что?
   - Шипы зачем?! Чтобы защищаться.
   - Правда. А теперь она такая беззащитная. Страшно, тебе розочка, маленькая моя, - по-матерински засюсюкала Рауфь, нежно притаптывая лысую розу.
   - Я так думаю: в борьбе с противной, прожорливой тлей необходимо мощное оружие. Предлагаю вооружить ее иголками. Тля, взбираясь по листьям и стеблям, может поскользнуться и прямехонько угодить на шип. Тут и смерть ее. Тащи клей.
   Рауфь, как голубка, слетала туда и обратно снова неприятно было.
   Этот клей твой, а ЭТОТ, - девочка вдохнула полной грудью пакет, - мой!
   - Приступим.
   Через полтора часа собранные под ногти шипы были подклеены к замусоленным остаткам от розы. Девочки снова любовались своим вторым счастьем.
   - Теперь тле хана.
   - Кердык, тебе подлая, прожорливая тля!
   - Пошли. Помолимся за наши розы.
   - Пойдем.
   - Ты чего вгрустилась в меня так? У нас все так безнаказанно вышло.
   - Да я опомнилась пасхальными яйцами. Представляешь, сколько цыпляток скукожится. Их заживо сварят эти жёсткие сестры.
   - Этого нельзя предотвратить.
   - И я так не думаю...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Подглавенька 2. ЧЁ вылупились!
  

Однажды...

Один раз.

  
   В полночь вдоль церковного храма отбросилось две тени. Вы должны были догадаться, расплачиваясь домыслами, что одна тень отсвечивалась в прошлом от великой инквизиторши, а в настоящем от предводительницы "зелёнковых" - Бабогури; вторая - пролетел комар.
   Сорукодельница Бабогури - златокуристая Рауфь - сирота при жрущих родителях. За стенами монастыря у нее были-жили дом, семья, мать, отец, даже пара на одну ногу братьев. И как в свои семь с половинкой червивых годков она успела всем этим обзавестись, остается только диву вешаться! Не накидывается в этой пасторали только любовь и наркотики: родить - родили, пить - пили, наркоманить - не пробовали. И, после этого ворчат, молодое поколение совсем от рук отбилось. Ага, три раза! Три раза отбивалась Рауфь от красных домогательных ручищ своего отца, а мать обреченно утирала свою кроваво-пьяную рожу. Остается ребусом, почему господь наградил их таким прелестными яйцеклетками? Неужели он не видел, что в этой семье им не сперматозоид! Близорукость? Дальнозоркость? Косоглазие? Сделал бы их бесплодными - и все! Кроликами. Может быть, его отвлекли более серьезные дела, как то: всемирный потоп, всемирное землетрясение, всемирный пожар, всемирная лихорадка, всемирная слава, всемирная минута молчания (сколько ментов родилось!), всемирное сумасшествие, всемирное ослепление, и он проворонил трех аистов. Может быть...
   В один похожий пьяный день, после очередных семейных посиделок в жилах кровь, соседи, два кирзовых сапога, укрыли детей у себя. Детей закидали одеялами. Впервые за их недолгую, но успевшую поднадоесть недоеданием жизнь, о них позаботились усыпить. К счастью, среди людей есть ЛЮДИ!
   Соседи бывают разные: хорошие - плохие; тихие - разобью магнитолу о башку; веселые - не настолько, чтоб писать с крыши; богатые - разграбить; любопытные - не настолько, чтоб...; скрытные - на распашку; забористые - подзаборные; жадные - на распашку и закопать этих скупердяев; заботливые - отравляющие; любящие - делящие; работающие - пашущие; с детьми - повезло; с собаками, кошками - с детьми не повезло. Соседи Рауфь держали двух кошек-самцов сиамской погрешности и собаку-щенка дворцового похождения.
   Воспользовавшись пьяным ударом отца по матери, супруги заманили детей к себе домой: пообещали золотые горы шоколадных конфет, баснословные сказки на ночь, бесплатный швейцарский сыр в мышеловке и качельки. На детей жалко было смотреть, тратиться, а также деньги нужны всем, но их не родись красивый вид обезоруживал напоминанием о скорой смерти. Эта святая троица была удачной копией карликовой смерти с тремя косами - мальчиков ни разу не стригли; от постоянного злоупотребления жгучими жидкостями: желудочным и кишечным соками, у них просвечивали все кости (в том числе голова); старший, вдобавок ко всему, ходил с разбитыми в чашечках коленками и заплывшим за буйки левым глазом - родители, ласково рукоприкладствуя, постарались объяснить мальчику, что им срочно нужны средства к существованию; девочка носила одежду. Вы и представить не можете, ЧТО и КАК на ней было надето! Скажу только, что на бедрах у нее болтался дырявый КАК, прикрывая еле ЧТО. Уголки ее бледно-синюшных губ, кажется, никогда не растягивались в беззаботной ржачке. Ржачка - это разновидность ржи, выращиваемой самыми нищими слоями земного покрова. Ржачку собирали исключительно ртом, сплёвывая сочные зерна слюной.
   За ужином горько-шоконеладную жизнь детей разложили по полочкам и промыли косточки. Двумя давно за и тремя беспрекословно воздержались было решено отправить мальчиков в королевскую дружину. К великой радости стариков, пушечное мясо принимали бесплатно с четырнадцати лет; младшему мальчику как раз исполнилось тринадцать (должно быть, совпадение), а старший был взрослее брата на год (погодка, плохая стояла, дождливая), в общем, возраст, что у того, что у другого - трудный. Осталось определиться с выпихнутой девочкой. "На дорогу!" - осенило бабку. "Верно. Так и сделаем. Может, повезет...", - прошмякал дед. Старики принудили детей присесть на дорожку. Зазвонил монастырский колокол. "Чему быть - того не сымать, свиснут и дудки вам", - наставляли деды приодетых ребят. На следующее утро в Алаборском монастыре провинилась новая воспитанница.
   Девочки, разбив вазу, лампадку и лагерь, тихонечко пробрались в храм и за каких-то пять минут перенесли все пасхальные яиц. Заново, представляете! Несушки чертовы! Вся недельная выручка укокошилась обратно в курятник. Фаберже, заботливо и аккуратно, были выложены в темном закутке ейфилевой башенкой, утеплены, утрамбованы и наглухо прикрыты матерыми (оматериневшимися вновь) курицами.
   - Бабогури, а тебе не свидетельствуется, что их будут преследовать? Яйки не могли ведь сквозь землю протиснуться. Наши квохи все перероют. Камень на камне от кладбища не оставят.
   - Да. Опять спать под открытым ртом...Романтика!
   В прошлый раз монашки искали иголку. Девочки посеяли ее в стоге сена. Надеялись прорастить. Иголка была единственной на весь монастырь, а стогов возле близлежащей фермы сорок три.
   - Набери в корзинку с десяток кок.
   - Скока?
   - Пять и еще пять.
   Рауфь умела считать только до трех.
   - Скока - скока?
   - Три, три, три и большой палец, - загибала Бабогури.
   - А зачем нам дырка?
   - Чтобы мясом пахло! Пронюхаешь после. Покрались на кухню.
   Беспорядочно вызвездила ночь. Звездонутые девочки колдовали над яичницей.
   - Рауфь, ставь сковородку! Сегодня, спасая мир, придется объесться на ночь спокойной ночи малышами, упокой Господь их зажаристую душу. Мне потом кошмары пискляво-усатые приснятся.
   Девочку передернуло. Рауфь теребила за рукав.
   - Смотри, сковородка с антипригарным покрытием. Две недели не скоблили. А готовят три раза на дню, даже черви перепахались. Чистоплоские такие у нас сестры. Кольчатые. И мне все равно когда переедаться.
   - Ты вечно в лес посматриваешь.
   - Это потому, что организм растущий мочковатой корневой системой.
   - А у меня он чем?
   - Судя по твоим потресканным ногтям и обгрызенным пяткам, заросший капительно.
   - Запустила я так себя, чтобы в книгу рекордов сестры Гинессы попасть. Помнишь, какие ногти она обкусила, сидя новый год и ветхий завет в вонючей келье. А за что посадили? За что? Да ни за что! Посоли яйца. Не вижу ничего из ряда вонь смердящего в язычестве. А сестрам, видите ли, не понравилось. Упекли. Подгорит сейчас. Самим, значит, можно языками чесать, а другим - вонючая келья. Никогда не готовила такую глазунью. Раз, два, три...ч...пя...ше...се...во...де...десять желторотиков.
   - Ты ее никогда и не готовила. Мы не умеем хорошими женами завтракать. Только покушаемся.
   - Не сыпь мне соль на рану. Не карьер. Ты же пересолила! Слизывай теперь. Надо двернее плот закрыть, а то унюхают, собаки.
   - Не волнуйся, собаки крепко умерли где-то. Я их вечером выгуливала. Пока не всплывали. И почему меня вечно заставляют плавать со щенками?
   - Грех на душу смыть не хотят. Не топить же монашкам собачий помет. Вот они и перегоняют его на тебя, водомерка ты наша.
   - А закапывать не пробовали?
   - Что закапывать?
   - Помет. Такие большие тети, а до сих пор не в теме. Оно НЕ ТОНЕТ! Я за вилами.
   Рауфь метнулась в столовые принадлежности. Вилки, ложки, поварешки посыпались на пол и устроили поножовщину.
   Колхозницы среди неземного изобилия - все в пыли, в полу - откопали вилы - специальные вилки для глазуний не по глазам - и насадили по аппетитному зародышу.
   - Христос воскрес!
   - Воистину воскрес!
   - А что это значит?
   - А Бог его знает!
   Яйцеголовые спасительницы с жадностью давились, с готовностью стучали и делали еще кучу нехороших вещей, доводивших сестер до белого каления. Белые колени возникали на коже незагорелых ног. Монашеские платья, до пола и против, не пропускали свет, воду, воздух и мужчин. По ночам маленькие козанадательницы новой моды доводили до белых коленей ножницами и отстригали к чертовой матери.
   - Съедаем все, что влезет. Что вылазит через нос высмаркиваем в раковину, а остальное раскидываем по тарелкам, подстреливаем и создаем на кухне творческий бардачок, - оглядевшись по сторонам, умный ребенок поправился - трудно не набрать в весе после такого обжорства! - Впрочем, бардачок уже сам собой получился, осталось плеснуть творчеством.
   Бабогури схватила подсолнечное масло.
   - Пусть думают, что здесь были съедены все.
   Яйца.
   - Тогда их надо понадкусать.
   - Ах ты, натура еврейская, не плачь там у стены.
   - Ты подумай: заходят утром на кухню и видят - на столе тарелки с нетронутыми яйцами.
   - Да, ты права, как-то неестественно. Нужно, чтоб заметили еще в дверях. В дверях, говорят, больнее. Не успел зайти, а тебя огорошили.
   - Объяишили.
   - Объяичили. Вторая палатализация. По старославянскому, помнишь?
   - Ять до сих пор побаливает.
  
   Такой веселой утренней службы, пожалуй, никогда не было: шарики, мороженые и отмороженные лица, не обнаружившие пасхальных яиц, а затем найденные скушенными и надкушенными на кухне. За ночное пиршество были наказаны все воспитанницы поголовно. По головке не погладили, по головке били. Логично: большое количество яиц могло съесть примерно такое же количество птиц. Вместо праздничных постряпушек, всех посадили говеть на пустой желудок - лучше бы посадили на говеть - и велели молить пощады, а с обеда до вечера учить псалтырь. Бестолковый пес не мог по-человечески тырить со стола фермера. Выгнали. Подыхал с голоду, собака. Милосердные монашки приютили и с утра до вечера учили псалтырить.
   - Матушка, да не трогала я ваших яиц. На кой они мне. Своих полон рот. Разве можно съесть двести яиц за один насест одному человеку, тем более одинокому ребенку! Тем более следящей за фигурой королеве. Тем более християнке.
   - Ты так и раскололась?
   - Да. А матушка: "Деточка, никто тебя ни в чем не побьет. Просто скажи: было укусно?"
   - А ты?
   - А я, что на полную дуру похожа? Фигурка, как песочные часы.
   - Сыпется?
   - Утекает. От суеты сует свой нос, куда не надо. На детскую удочку подкармливает. Говорю: Бог с вами, матушка. Чего греха таить... - А она так уши навострила - думает, щас расколюсь. - Наши монастырские яйца, взращенные в любви к Богу... и прочее, прочее, прочее, что на упаковках от косметики пишут.
   - Нанести?
   - Несушка, ты, растертая. Химический состав.
   - А она?
   - Ей мои слова, как бальзам на душу. Елей пихтовый. Так от съеденных яиц мы притопали к лучшему во всем мире женскому монастырю, извращенного в любви к Богу. А потом допытывали Федорию, клещами, спрыснутыми энцефалитом. Ты бы потравилась этой поганке, - Бабогури скуксилась. - Я не ела никакие яйца. Не ела я, Богом клянусь. Все остальные ели, а я не ела. Только вы меня не выдавайте. Все кроме меня ночью лопали яйца. Я видела. А я спала. Они все съели. Только вы меня не выдавайте... И такая песня на целый припев. Как матушка гастролировала?!
   - Да, Федория сдала всех с потрохами за яйца.
   - Ты представь ее птицефабрику. Страх-то какой!
   - Должно быть, она по природе очень страшный человек.
   - Может, закидаем ее тухлыми взглядами? Страх страхом калечат. Застрахуем ее!
   - А мы, по-твоему, отличились. Подставили всех куриц. Их рано или поздно обнаружат и что тогда? Экспорт наладим?
   - Это другое совершенно секретно. Мы спасали поголовье. Представь себе, сколько цыпляток народится. Табака.
   - Представляю, как сестры опишутся! Феномен зафиксируют в монастырской летописи и через много-много лет этот случай переопишут в новой летописи, а через много-много-много лет переописают в следующей... Мы станем историей!
   - Спорим, подпишутся Богом.
   Через неделю-другую в курятнике, откуда ни возьмись корму, появилось сто девяносто желтеньких пушистых глазуний: "Чудные дела видели мы ныне! Господи спаси...".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 11. Доспехи.
  
  

Далеко-далеко...

Детская загадка.

Ответ: гуси

   - Держи равновесие.
   - Я ничего не вижу!
   - Подними забрало.
   - Рука не поднимается.
   - Халабруй, хватит прикидываться под лошадь!
   - Кто тут мимикрирует, так это ты, Акафист. Полчаса делать вид, как сдались мне эти доспехи.
   - Извините, ваше величество, успехи делать еще не научились.
   - Дак, поезжайте и выучитесь для чужого дяденьки, а потом уже будете измываться над ребенком.
   - Мы еще, поди, палец по ночам насасываем.
   - По ночам мы занимаемся живописью на простынях.
   - Хватит ныть, ты мужчина или нет?
   - Не уверен. В доспехах не видно.
   - Держи копье.
   - Акафист, тебе не кажется, что ноги Игрунка подогнулись? Может, спустило? Меня ты никогда не жалеешь розгами, пожалей бедное животное, родня как никак.
   - Ох, и получишь ты у меня.
   - Что же я получу на этот раз? Щит?! Тут щита только и не хватились. На лошади живого проветриваемого места уже не осталось, а тебе все мало по шее будет.
   - Дерзите? Дерзайте, сударь.
   Акафист, улыбнувшись, как удав, незаметно ущипнул хлыстом коня Халабруя.
   - Игрунок, нет! Только не в забор! Голову! Ой! Чертовы доспехи! Ничего не видно. Нет, Игрунок! Стена! Ай, нога! Акафист, гад, помоги. Мой конь взбелены объелся. Акафист...
   - Ваше величество, вы даже с лошадью по-человечески управляться не можете, отдел кадров ходячий, а еще пытаетесь руководить ЧЕЛОВЕЧЕСТВОМ! Стой, Игрунок. Прру! Хорошая лошадка. Халабруй, протри косоглазы, - Акафист потрепался конем за гриву, - и вправду есть какое-то тождество. Да, Игрунок. Халабруй плохой мальчик? Плохой. Он в полном седле? В полном. Он заслуживает грубость? Заслуживает. Тебе жалко этого самодеятельного, самокритиничного королевского горе-водителя? А мне не за что по одному месту. Только и лезет со своей художественной самонадеятельностью препираться со старшими. Игрунок, посмотри, мальчик насупился. Дай ему хвост, он слезки утрет, высморкается. Игрунок - хорошая лошадка. Халабруй - плохой мальчик. Сумасбродный, упертый осел. Халабруй не нашей породы, Игрунок. Мы с тобой благородные, благоразумные лошади, а наш Халабруй - глупый, тщеславный осленок. До осла он, конечно, еще не дорос, но с такими темпами авитаминоза, как знать, лет через пять ...
   - Вы унижаете мое человеческое достоинство.
   - Ах, вы только опустите! Сопельки подотри. Так в каком месте мы его унизили? Игрунок, ты понял? Я нет.
   - Потому что ты безмозглый, никчемный старикашка. За ненадобностью себестоимости тебя и приставили ко мне. Приставили, да! И не угрожай. А то ты не знал. Военачальник! С тебя только солдатиков строгать.
   - Что ж, ваше величество, погундитесь вашему отцу потрундеть, и завтра же к вам приставят другого учителя. Прямо к виску. Чтоб стучать удобно было.
   - Ага. На дурочку напали. Красную шапочку нашли. Вы с ним заодно. Так всегда держалось. Он только посмеется надо мной надругаться.
   - Я вам слово давлюсь, если вы лично унизитесь перед своим отцом, то я уйду со сцены. Не видеть мне больше театра, хоть по глазам тебя тресни.
   - Слово даете?
   - Может мне еще мамой поклясться, землю поесть, зуб поддеть вот так и сделать бог весть что, чтобы вы купились!
   - Ладно. Ладно. Порежьте себе вены.
   Последнее слово Халабруй прожевал с надеждой.
   - А теперь вам пора бежать. Бегите! Вас заждался - не зажался Плезир со своими бирюльками.
   - Честь имею, Акафист.
   - Сомневаюсь. Простите, ваше величество, это я не вам. Игрунок сказал, что ослы дальние родственники лошадей, а я, глядя на вас, сомневаюсь. Просто в этот момент вы сказали: честь имею, я на вас посмотрел и говорю: сомневаюсь. Глядя на вас, получилось, произнес-то. Да, игрунок? Хорошая лошадка. Скажи Халабрую: прощай. Нет? Халабруй не выслуживает прощения? Ну, прости его, Игрунок. Милорд, ерундите на занятия, а я пока уговорю Игрунка подкупом. Мне кажется, без вашего присутствия он скорее простит вас позабыть.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Подглавенька 3. Не обнадёживайтесь.

Жил да был...

Утверждение.

  
   Кувыркаясь в комнату эстетики, Халабруй был полон ссадин. Сегодня же вечером не сдержусь к отцу и поймаю подлого Акафиста за слово на ветер кидалово словит.
   - Ваше величество задумалось о прекрасном? Как великолепно вылеплена эта гениталия? Как неподражаемо написан этот портрет груди? Обратите внимание на детали. Кто вас обделал? Я порвусь перед ним!
   - Акафист.
   - Ах, этот. Велите его миловать казнью.
   - Спасибо за совет да любовь твою, Плезир. Мне сейчас совершенно нечем помечтать - вреда только и не хватало.
   - Я сурьёзно. Отрубите ему голову, повешайте, отравите, сожгите, утопите, разбейте...его наглую морду о свою твердую, непоколебимую коленку.
   Халабруй замялся и прорвался на смех.
   - Бегом начинаем урок. Настроение - штука такая, как сквозняк: то его не, то продуло. А поговорим мы сегодня о стиле, моде и выкуси.
   - Опять о еде. Мы же на этом собаку съели. Все выходные рвало знаниями.
   Халабруй на память больной головы процитировал:
   - Для того чтобы проверить отравлена пища или нет, нужно позвать гостей и ...
   - Молодцом, ваша кишка тонка усвоила нужный материал. Но сегодня, от ничего не вяжется, мы займемся одеждой.
   - Плезир, тебе что-то выстирать, погладить, зашиться, закодироваться надо? Ты говори - не напивайся. У нас линия выстиральщиц, гладильщиц, зашивальщиц и прочей приблуды оплачена.
   - Ваше величество, я, конечно, не залечусь от нескольких приблуд... да только связи не вижу с некоторыми правилами безопасного сношения одежды.
   - Ты так сказал, как будто замыслил что.
   - Даже намерений не было, по молодости. А вот уж без чего точно нельзя нуждаться ни одного дня - так это без одежды. И хотя давно сказано, что человек оделся не потому, что ему было стыдно, а потому, что ему стало смеркаться, одежда - наша спутница в любое время голода и суток.
   - Даже ночью?
   - Прости?
   - А еслив человек спит голым?
   - Значит, гол как сокол. На чем я стоптался?
   - Первая мысль: одежда - наша спутница; мысля вторая: у птиц нет денег на тряпье, поэтому они ходят голые.
   - Это я сказал? У вас очень умный учитель.
   - И скромный.
   - Итак, самое важное - одеваться не столько модно, сколько - дорого. Подчеркивая свое материальное положение независимостью, вы привлечёте в свои объятья практически любую женщину. Исключения составляют теоретические дуры. С огромным потенциалом. Весь ваш наряд должен демонстрировать изысканный прикус, стиль - совокупность средств и социальное положение Господа Бога.
   В комнату тихонечко прошмыгал испачканный и в сопливый платок.
   - Здрасьте.
   - Вот наглядный пример, того, как надо уберечься, чтобы не схватить какой-нибудь сброд.
   - Сами вы наглядный пример. Сердца у вас нет что ли? Если бы я был принцем или у меня были подражатели, я бы не тыкал вам в лицо ВАШИМИ НЕЗАДАЧАМИ.
   - Здесь, как и во всем, надо пытаться избегать крайностей доводить. Допустим, в случае Фыбздика, можно просто-напросто ходить чисто и опрятно, косолапя.
   - У меня нет времени, никто роликс не подарит, стирать и штопать свое не хочу смотреть стыдно. Работать учусь играть с принцем - когда спрашивается?!
   - Молодой человек, если вас подкузьмит народная мудрость - когда-то ее придумали абсолютно нищие люди, как ты, Фыбздик - то не платье красит человека, а визажист. В этом случае наш Фыбздик парикмахер всех.
   - Я сплав золота с деревом. Мама говорит, что у меня золотое сердце и дубовая голова.
   - Фыбздик, хочешь, я тебе что-нибудь подарю из своей одежды?
   - Мне чужого не надо.
   - Но мы же друзья!
   - Дружба дружбой, а полцарства давай!
   - Только папу подпишу.
   - Так, что за панибратство принца и сына пани кухарки? Передайте ей от меня поклон, а мне от нее - обед.
   - Вот еще! Кланяться собственной мамаше. Спортсменов при дворе - закланяйся. Куда не плюнь - выскочка.
   - Как известно, хороший вкус не требует целого склада одежды, из которой можно было бы бесконечно прибирать. Для выхода в люди достаточно семидневки.
   - Семидневка? Что это? Ученический ад?
   - Семь костюмов. На каждый цвет. И пять домашних.
   - А почему пять?
   - В выходные можно не просыпаться, а пяти домашних вам хватит для: окучить картошку, отметить, пересобачиться, подурачиться в карты, пересобачиться и снова отметить.
   - А-а...
   Фыбздик многозначительно поковырял в носу.
   - Напоминаю для недавно зашедших и просто отбросов нашего общества: элегантным и изящным вас делают деньги. Старайтесь надеть на себя как можно больше украшений. Красота спасет мир. Такие детали, как головной убор, шарф и перчатки - относятся к бабским принадлежностям скрытного профессионализма.
   - Чьим?
   - Бабским. Когда-то давно их носили ваши бабушки-прабабушки, и, несмотря на то, что в обществе их давным-давно раскупить не хотят - бабули по старинке продолжают их подшивать. Что возьмешь с моли! Если вы мечтаете, чтобы ваш вкус был отмечен как хороший, а манеры охарактеризованы только как изысканные, окружите себя подхалимами - вы будете чувствовать себя уверенно в любой ситуации. Раньше бытовало хорошая поговорка: встречают по одежке - провожают по уму. Она говорит о том, что богато одетого человека рады видеть всегда и везде, а нищему умнику, соответственно показывают на дверь.
   - А если нечаянно расстегнулась ширинка?
   - Нечаянно говоришь? Стало быть, кто-то вам на это указал. Ткните пальцем в глаз, пока этот кто-то промаргается, вы успеете застегнуться.
   - А почему толстым людям нельзя носить вещи с поперечными полосками?
   - Кто ж им запретит? Мало того, я бы рекомендовал тучным людям исключительно светлые вещи. Знаете, существует предубеждение, что если человек толстый, то, стало быть, жрет как свинья. Вранье! Как свинья жрет свинья, кролик жрет как кролик, саранча как саранча, человек как скунс. Воняет. Конечно, воняет, если жрет, как свинья. Больше всего следует заботиться о том, чтобы платье было к лицу. Широким лицам - широкие ткани, узким - узкие; овальным - овальные фасоны, квадратным - квадратные, круглым - круглые; фиолетовым - фиолетовые цвета, синюшным - синюшные, белым - белые, черным - черные, желтым - желтые, красным - красные. В завершение можно сумничать, что под платьем надобна и походка.
   - Поступись-ка, Халабруй, походя. А это еще зачем? Пальцы-то совсем спутались. Поднимешься - расчешешь. С кончиков. В общем, походка у тебя оставляет желать лучшего ортопеда нашего королевства.
   - А что вы посоветуете мне? - выпендрился Фыбздик.
   - Вам, молодой человек, трудно что-либо хорошего соврать. Случай совершенно обнадеживающий в верности выводов Дарвина. Судя по всему, ваши родители последние с дерева слезли.
   - Обижаете. Мой папа до сих пор лазит. Он дровосек.
   - Я это, естественно, и имел по эволюции. Для начала попытайтесь разогнуть коленки, локти и этот металлический прут. Когда получится, тогда и почешемся. На сегодня урок скончался, поэтому красивой походкой вон из класса, чтоб я вас больше не хоронил.
   Вечером Халабрую стало стыдно идти к отцу на счет Акафиста посягаться. Он ведь безвозмездно работает, на пожрать. "Вот вырасту и не посмотрю, что старик", - заснул добрый мальчуган с пистолетом под подушкой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 12. Перелетные птицы.

Летели гуси-лебеди...

Далеко-далеко...

  
   - Бабогури, зачем тебе столько перьев?
   - Сделаю крылья.
   - Тебе что, руки чешутся?
   - Руки... руки... Главное - правильно заземлиться! Все, надоела монастырская выпивка. Тоска зеленая. Завтра улетаю.
   - Я с тобой, Бабогури.
   - Мала еще под стол бегать.
   - Бабогури, ну, пожалуйста...
   - И не уговаривайте. Старики, женщины и дети (нужное подчеркнуть) - не пощадят вас годы. Не возьму. Хотя... если разум с телом не в терцию, беги в курятник, надергай побольнее перьев. Как у меня.
   Рауфь слетелась.
   - Некоторые курицы упрямились, пришлось применить грубую лесть.
   - Вот это перо, - с гордостью вертела перед носом Бабогури петушиный хвост, - я выдернула из хвоста Петручио. Вот где упрямец! Вот где пришлось применять грубое подхвалимство! Он, наверно, утешается там, на груди у какой-нибудь несушки.
   - Ага. Только не на груди, а на спине. Прыгает. Дурак, скорей всего.
   - Скорей всего, мужик. Давай свои перья. Мы их вырубим топором и всыпим в эту подушку.
   - А дальше?
   - Одолжим в храме свечи. Нам нужен воск своровать.
   - Будем депилировать?
   - Еще как! Волосы дыбом встанут. Ты что очухалась, как Дедал летал?
   - Помню-помню. Икар убился.
   - Сам виноват. Черные ящики находила? Там книжка. Прочитай. Виноват младший пилот. Ударенный Икар. Мало его в детстве таблицей умножения долбили. Надо растопить воск.
   - Сейчас. Смотаюсь на кухню.
   - Намотни по дороге линялых ниток и чего-нибудь сладенького для укрепления в себе мозга.
   Рауфь неудачно приземлилась.
   - Воск - не опчелись ожогами. Нитки - распутывай сама не в жисть. Слаще морковки ничего не найдено, генерал, - сверкнула шоколадными губами разведка.
   - Заливай больше. Генералиссимус! Морковку оставь до нового году - снеговик в тебе еще обрадуется.
   - Как, интересно, с помощью этой кашицы можно взлететь?
   - На, сверь с книгой.
   Рауфь нашла нужный ей абзац.
   - "Дедал завидовал племяннику и решил убить его. Однажды..."
   - Ты что брешешь? Это не тот эпивзоб тебе. Про крылья дальше.
   Рауфь пронасекомила страницы.
   - Нашла: "Он набрал перьев, скрепил их льняными нитками и воском и стал изготовлять из них четыре больших крыла...ла...ла...ла, - зачту мой любимый отрывок. - Сильно взмахнув крыльями, взлетел Икар высоко в небо, ближе к лучезарному солнцу. Палящие лучи растопили воск, скреплявший перья, выпали они и разлетелись далеко по воздуху, гонимые ветром. Взмахнул Икар руками, но нет больше на них крыльев. Стремглав упал он со страшной высоты в море и погиб в его волнах".
   - Тянет тебя на солененькое. Сиди уж дома, раз на море не накопила. Лично мне здесь любится вот эта строчка: "Те, кто видел их полет высоко над землей, думали, что это два бога несутся по небесной лазури". Когда мы полетим, все будут смотреть на нас и думать точно также или хуже.
   - До богов мы еще не доросли. Нас еще из-за швабры не видно, из-под полы не слышно - доски толстые, блин, звуконепроницаемые. Сестры примут нас за ангелов. Вот было бы нам не десять, а, скажем, лет так восемнадцать-двадцать - тогда, конечно, БОГИ! И море по колено, и крылья по плечу.
   - Вставай на крыло, подруга дней моих крыловых.
   - Ай, Моська! Знать, она сильна.
   - Мой верный товарищ, махая крылом. Гуще намазывай! Добро казенное. Выглядит так, по крайней мере.
   Девочки набрали полные пригоршни восковой смеси и обмазали руки от плеча до кончиков пальцев, обмотав ужас линялыми нитками.
   - Крепче! Что это за бантик? Здесь морские узлы нужны, чтобы как с Икаром не проклюнулось. Ай, сдавила сильно туго, пиранья.
   - Сама просилась. А мне сделай все-таки бантики. Я хочу красиво. Все же будут смотреть. А я с узлами. Не хочу. Бантики губками красивее.
   - Ну, что, крылатая подруга, осталось найти взлетную полосу.
   - Голуби ютятся на крыше нашего храма гадить.
   - Придется петлять, чтобы никто не засек.
   - Высекут нас после.
   - Высекут они нас... Ага, чертос два! Два ревущих греха на душу.
   Для наших милосердных монашек самое страшное наказание - тянуть срок в келье. А это мы уже нюхали. Ей Богу, как дети малые.
   Две чумазые-пречумазые девочки, осторожно пробились в храм, забились на чердак, а с чердака вылезли-таки на крышу.
   - Свобода! Давай прощаться с монастырем.
   - Давай. Ты первая. У меня ком в горле. Не могу.
   - Чаще рот закрывать надо было. Глотай шерсть. Кошки, наверное, там гнездо свили. Я отвернусь.
   - Ты подглядываешь!
   - Не обижайся. Это мое любопытство, а я сама ни причем. Видишь, я сижу спокойно, отвернувшись, а любопытство украдкой подглядывает.
   - Вижу. Хоть глаз выколю сейчас. Нехорошо подглядывать. Начинай!
   - Начинать?
   - Ты прощаться просилась.
   Бабогури нахмурила лоб.
   - Прощайте. Черт с вами!
   - Ты головой тронулась о перекладину на чердаке?
   - Просто ветром все мысли выветрило. Вон они косяками летят. Видишь?
   - Вижу, - Рауфь подкрутилась у виска кудряшками. - У тебя они давно летят. Отойди. Подвинься. Я прощаться буду. Прощай, монастырь, приютивший меня в небодрый час; прощайте, сестры, молившиеся об меня; прощай, потрясный грушами сад, беззащитные без нас розы, тайничок возле часовни с сестрой Мегерой...
   - Прощай, муравей первый, муравей второй, муравей третий...
   - Я стиснулась, но вытерпела твои словоизлияния, дай и мне позлословить.
   - Нема как селедка. Рот на амбар. Молчу. Мочу горло. А-а! Сдохло - можешь продолжать.
   - Прощайте, все-все-все! Черт, побери.
   - На три.
   - Спинку?
   - Бабогури!!!
   - Ты что так рожаешь?! Я только глаза вжмурила. Настроилась.
   - А я про тебя и не расстраивалась.
   - Бабогури!!! Слезайте сейчас же по заднице.
   На лужайку перед храмом яблоку от яблоньки упасть негде. Осыпался весь женский монастырь. Матушка взяла переговоры на себя.
   - Бабогури, Рауфь, Бог лжесвидетель - мы вас любим. Слезайте сейчас же по заднице.
   - И сестра Катарина?
   - И сестра Катарина. Особливо сестра Катарина.
   Сестра Катарина удрученно трясла болванкой.
   - Все любят вас. Бог любит вас. Слезайте же по заднице я вам сейчас.
   - И вы будете скучать, когда мы улетим?
   - Видит Бог, деточки. Море слез прольем. Куда же мы без вас? Засохнем от скуки. Правда, сестры, врем?
   Сестры удрученно трясли болванками.
   - Сестер тоже на солененькое потянуло. Батюшка что ли без нас проведывался? Матушка! Раз вы нас так любите, то мы не улетим. Насовсем. Полетаем чуть-чуть и вернемся! Рауфь, на три...
   - Спинку?
   - Стойте! Это дьявол искушает вас. Он всегда так: чуть-чуть, а потом больше и больше...Не то что спину натрет, шею намылит.
   - Матушка, но ведь такая техника пропадает! Крылья вышли первый класс. Вторым не летаем.
   Девочки продемонстрировали свои чумазые руки.
   - Ваши крылья внешние, ненадежные. Но, видит Бог, внутри каждого человека есть пара недоразвитых крыльев. Вы подрастете. Полюбите. И окрыленные полетите по жизни. Вверх, вниз, вверх, вниз, вверх, вниз, вниз, вниз, вниз, внизу холодно, черви, летать не умеют и расспрашивают вас: "А каково это в небо?" - "Если бы откопаться, если бы откопаться...". В ваших душах, где-то совсем глубоко, тоже есть пара таких крыльев. Просто вы не замечаете их, не придаете значения, придавать значения - последнее дело, потому что они также естественны, как ваши пакости, о которых, вы, как правило, не задумываете, а нечаянно все так выходит, само собой...
   - Рауфь, открой, пожалуйста, рот, я посмотрю: не видно ли там крыльев. Темно, хоть зубы почисть. Матушка, а вы нас не накажите?
   - Сейчас они согрешат. Зуб даю, будут врать.
   - Не надо мне твоих дупел. Своих полон кариес. Врать - не картошку чистить. Фантазия нужна. А здесь собрались только Богом обиженные.
   - Рауфь, Бабогури, никто и не думал вас наказывать. Кто мы? Судьи? Нет, девочки, вот я вам по заднице сейчас, Бог нам всем судья...
   - Опять ударилась в теологию. А судьи кто?! Спросите у жирафа! Жираф большой - ему видней.
   - Все, давай слазить, а то сейчас устами сахарными зарядит лекцию на полтора часа. Пчелы слетятся.
   - Смотри, воск потек.
   - Палящие лучи растопили воск...
   - Ползем, Икар. А то внизу море монашек волнуется.
   - Море волнуется раз...И не в последний раз.
   Взмахнув напоследок руками, юные испытатели нервов, вползли на чердак, спустились в храм и, готовые к наказанию, вышли в блуд.
   Наказывать их не стали по заднице, по голове, в живот как всегда. Единственно, изъяли у летчиц книгу с легендами и мифами Древней Греции. Не дай Бог девчушкам вздуется повторить двенадцать подвигов Геракла и, очищая Авгиевы конюшни, уделают все куриным пометом. Боже, упаси заблудших волков от прикинувшихся овечек.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 13. Вмастило.

В некотором царстве, в некотором государстве...

А некоторых не спрашивают.

   Кафедрой военного мастерства завидовал Акафист, любимец Щура. Возраст, возраст...Старость, старость...А молодым был... Э-эх! Автографы брали. Катались всю ночь. Графские дети. Родителям - ни-ни: меньше знаешь, крепче вляпываешься.
   Халабруй с легкостью осмеивал военное мастерство. Оно и понятно: телосложение, как у Геркулеса, хлопьями, с утра ничего не можется; энергии от природы через атомную электростанцию и ослиное всёперетрут в упорстве сзади болтается. Халабруй не переваривал Акафиста. Акафист с трудом, но усваивал Халабруя. Несварение случилось в раннем беспросветном детстве, встало поперек горла поркой и оставило неизгладимое впечатление на заднице; согревала душу только полторашка - морская черепаха, живущая в золотом ночном горшке без панциря и головы, поэтому, собственно, полторашка; да мечта о том, что рано или поздно он вырастет и тогда не посмотрит, что Акафист старик. Усвоение определялось здоровым чувством юмора и беременным аппетитом. Через год другой Халабруй превзойдет своего учителя и в тот момент, когда он не посмотрит, что учитель старик - пиши пропало. Отобьет. А пока, нужно насильно тренироваться и оттачивать каждую колкость, каждое движение необходимо продумывать до мелочей сейчас, чтобы в будущем не тратить драгоценности на хирургов и довести свою технику до автоматизма. Сотни тысяч автоматов! Нет, тысячи сотен пулеметов! Нескончаемые очереди! В больнице.
   - Парируй удар! Так, отлично. Об заклад зубами не бейся. А вот это па никуда не движется. Под конец все смазал.
   Халабруй вспыхнул светофором. Зеленым, перебежав на красный.
   - Сожалею, что не вмазал.
   - Малец, да ты снова дерзишь! Защищайтесь, ударь!
   - Ха, сейчас ты у меня попляшешь, старый хрен.
   - Хреново твое дело.
   - Да ни хрена!
   - Редька хрена не слаще. Пляшите - вам укол, - острие шпаги замялось у Халабруева горла. - Вы не пристойны носить титул принца Дальбора.
   - А я никого и не навяливал пялить на меня это коровье неприличие.
   - Титулы не пялят. С ними вырождаются. Для вас это большая ответственность неожиданностью в штанах.
   - Малец - я. Вы же сами верно врезали. С мальца - все взятки гадки.
   - Стало быть, как с гуся лапчатый?!
   Боль сплошной шпагополосой вспыхнула в районе мягкого места; там же находился очаг возгорания. Халабруй закусил губу. Невкусно.
   - Кря-кря-кря. Подкрути глобус!
   - Вижу, занятия с Актуариусом не прошли за дарма
   - Крепкие выражения - его конек, горбунок.
   - Похвально. Вы уже приступили к изучению коней, - в дверном проеме защемился в зубастой улыбке Щур. - Акафист - вы гений. Так опережать шею! Отпусти его, он одумается.
   - Ваше величество, ваш сын такой труднополюбимый и старательноневыносимый, просто сил нет.
   "Шел бы ты на пенсию по грибы, раз сил нет", - исходился Халабруй.
   - Его тяга ко всему запретному, необузданное влечение со знанием дела сделают честь любого учителя воспоминанием.
   - Не надо так нахваливать, а то пересолите еще. Халабруй, раз вы приструнились к изучению коней, поведай мне, невообразимому старику, какие масти ты знаешь.
   - Может тебе еще под запись дать? Загибай пальцы.
   - А зубы шифером надо, сынуля?
   - Ну, если нет денег на золотые коронки, то можно и шифером, папуля.
   - Простите, ваше величество, - попытался вмешаться Акафист. - С манерами мы, как видите, не подружки, но здесь спрос с Плезира - он не подружил. Занимается с вашим сыном ложками-поварешками - у них это называется этихкет, моральным износом, то бишь эхтикой, прелюдиями, потрясульками, преподавать которые может любой проходимец - было бы жалование.
   - Папа, кажется, Акафист расплакался. Подоткни слюнявчик в глотку.
   - Молодой человек, такого хамства я ни стерпеть, ни слюбить не в браке. Ты будешь заказан.
   Заказывали тогда очень жестоко. Привязывали к козлу и резали. Козел корчился в судорогах, а провинившийся козел мучался в трепыхающихся кишках. Весь в козлиной крови. Ужас!
   - Постой, я тебя еще не отпускал собак. Сначала пожалуешь мне масти, а потом пойдешь жаловаться на меня к матери. Итак, я развесил. Что память отстирало? Быстрее. Мне тут некогда. Мне там надо. Столько дел накоптилось. Перечисляй! Банкомат недоделанный. И чтобы я больше не слышал, как ты в банки матом орешь! Понял! Всех перебудил, гадёныш.
   - Все. Не ори так. Ори вот так - тихо-тихо. Масти так масти. Вычеркивай. Готов? Пики, бубны, червы и еще эти... ну, как там их ... трюфеля.
   - А ты, я посмотрю, в картах рубишь, также как и твоя мать в шашки. Чапаева недобитая.
   - Только не вматывай сюда маму. Она-то, что тебе сделала?
   - Отдала лучшие годы своей жизни. Я и брать-то, честно говоря, не хотел. Все сама. Самостоятельная такая...
   - Разведись. Я уже совершеннонаплевать. Как никак пятнадцать отсидок.
   - Легко молодым разведчиками быть. Все у вас просто. Плата большая. Очень большая плата, понимаешь, алименты до восемнадцати. Мы с твоей мамой, не смотря ни на что, вот уже шестнадцать лет как живы вместе. Привыкли ругаться, привыкли мириться. Куда ж я без мата. Нет, многие молоденькие пигалицы с радостью заняли бы унитаз, только помани королевой. Власть, деньги, титул, на худой конец, внебрачный ребенок... Но, ты знаешь, я ведь не совсем еще льдом тронулся. Северный пуп земли, все-таки. Сложно что-то менять, да и не хочется, в самом деле. И это не мягкотелость. Нет, сынок. Это рыхлость. Против природы, как ты знаешь, не попрешь. Не знал? Ну, так теперь знаешь. Против течения, пожалуйста, а против природы - внебрачные роды.
   - Ваше величество, можно я украду у вас вашего сына?
   В дверях образовалась напомаженная искусственная шерсть Плезира.
   - Деньги в класс. И ребенок - вас. Обворует. В школу с деньгами НЕЛЬЗЯ! Плезир, голубчик, а мы о тебе сегодня вспоминали.
   - Надеюсь, добрыми словами, а не как обычно.
   - Понимаешь, Плезир, тут Акафист выразил сомнение по поводу твоего профессионализма в области эхтикета, эхтики, музыки, танцев и еще бог весть не пронес.
   При этих словах Акафист заулыбался, как беременный удав.
   - Каюсь, ваше величество, университетов не заканчивал, работаю исключительно по призванию. Значится, призвали меня в девятнадцать. Мама, папа - бомж. Национальность такая. Связей нет. Болею. Синдром Гея. К земле тянет. Откосить не удалось. На медкомиссии признали здоровым. Помните конкурс красоты: МЕДКОМИССИЯ МИРА. Там еще такая афишка была: медком обмазанные мисс дефилирует на сцене в чем мать родила. Я тогда не удержался. В первом ряду сидел. Влип. Вы позволите выплатить неустойку в рассрочку. Сейчас у меня такой суммы не найдется...пятнадцать лет!... но я продам дом, лошадь, жену... нет жену, пожалуй, заложу в ломбард - вдруг еще оправдается, в конце концов, сам продамся...а что? фаворитом при богатенькой королеве-дуре - телефончик жены не дадите?.. Обещаю все вернуть по гарантии. Надеюсь, вы сохранили гарантийный талон, фирменную упаковку? Пломбу не сорвали?! Нервы оголены. Стыд-то какой! Ай-ай-яй! Тогда забудьте обо всем, что сейчас слышали. Кукиш вам на постном масле, хрен собачий... без гарантийного талона.
   - Это уже ни в какие ворота не влезет. Ваше величество?! Где не приткнись - уши застревают и вянут, - Акафист выжидательно давил по справедливости на Щура.
   - А он прав, - Щур почесал саврасую бороду, - с талоном-то я объегорился. Егорка - наш шут - его объел, а потом не знаю, куда задевал. Сзади у него такой висит. Крутится. Акафист, дорогой, может тебе в санаторий съездить? Музыку послушаешь, попьешь, уши подлечишь. Должно быть, от недостатка жидкости вянут. У меня на подоконнике все цветы от этой заразы сдохли. Плезир, претензий нет, можешь работать дальше.
   - Нет!!! - как уволенный с единственной работы по сокращению, недотянув три дня до пенсии, вопил Плезир. - Нет! Я не достоин. Я долго думал и решил, что в нашем королевстве есть люди, - да что там скрывать, они настоящие боги - н е л ю д и какие-то - достойнее меня, необразованного, презренного, преданного, мягкосердечного, легкоранимого, ответственного, неотразимого...
   - Э-э... не гони лошадей.
   - Папа, кажется, я только что сделал научное вскрытие. Земля круглая!
   - Да ты в своем уме ли, сын?! Актуариус тебе показывал глобус?
   - Ну.
   - Лапти гну. Равнобедренный куб.
   - Папа, вздыбься воспоминаниями, с чего начался сыр-бор плавленый. С коней. И закончили мы чем? Лошадьми. Круглая, понимаешь! Я буду сказочно богат. Мы купим корабль и отправимся всей семьей в кругосветное посылание.
   - Закуси подпруги, сынок. Начитался Данте. Кругосветное изгнание! Кругосветное не приткнись! Успеется. Мы еще не закончили.
   - Что?! Выкусили, сударь, - Акафист улыбался, как беременный удав.
   - Ваше величество, ну, мы пойдем. Нас знания зовут. Дважды два четыре всякие, гранит науки надгробный.
   - Да, папа, сегодня по этикету очень сложное занятие рукобезделием.
   - Учимся пришивать кружавчики к слюнявчикам, ваше величество.
   - Ладно, шалопаи, бегите. Бегите! я сказал, пока король отвернулся. Я отвернулся. Отвлекся там... на шум за окном. Сжигают что ли кого? Паленым пахнет.
   Щур стал водить пальцем по запотевшему стеклу. Плезир и Халабруй веселые, как дыни, с истерическим ржание вывалились за дверь.
   - Что? Что-то не так?! - включил автодурочку король. - Тебе тоже кажется, что горелым пахнет? Нет? А мне кажется. Принюхайся. Молодежь должна иногда проветриваться. Иначе мозги в мешочек сварятся и протухнут. Золотое правило здорового образа жизни - пища должна быть разнообразной, жидкой и сорокоградусной. Иначе мозги не заспиртуются и испортятся.
   - Давайте еще о раздельном питании мужчин и женщин поговорим, о калориях в туалете. Распустили вы их слишком. Потом будет поздно заплетать лысину. Раньше вы были тверже...
   - О чем и толкую: ЖИДКОЙ! Я, правда, был таким? Как же вы меня терпели, бедненькие! Все. Размочили. Нас ждут великие дела. Ваш ход, сударь.
   Акафист сдавился.
   - Крестик, ваше величество.
   - Нолик, ваше воеводчество.
   На этот раз запотевшее стекло стало свидетельницей ничьей. Так случалось редко. Но так ничьялось. Традиционно играли на шалбаны. Обычно король прикрывался короной. Кто-то прикрывает фингалы темными очками. И что?! Шалбаны темными очками не задрапируешь! Свое невезение король скрывал короной. За такими крутыми вещами, как корона или темные очки можно спрятать все что угодно...
  
  
  
   Подглавенька 4. За столом.

Ни в сказке сказать, ни...

Нецензурно это, ребята, ох, как нецензурно.

  
   В это время в зале Дляпирушек (пробел не нужен! название такое), не покладая рук, не жалея живота, языка и остальных частей развеселого тела, осваивали раздел "Поведение за столом" три юных существа: пятнадцатилетний Халабруй, пятнадцатизимний Фыбздик и сорокадвухградусный Плезир.
   - Сократ сказал, что лучшая приправа к пище - голод, а вот в какую руку брать вилку, а в какую нож - скромно промолчал. Придется самим бесстыдствовать.
   - Мне кажется, - серьезно подумал Фыбздик, - что вилку надо брать в чистую руку, а нож... в ополосканную, чтоб кровь не запеклась.
   - Помнишь, у Тузика глисты вот такие были! Как спагетти! Все из-за нечистоплотности.
   - Чудовищно! Как вы можете за столом, в зале Дляпирушек, ковыряться о глистовые души.
   - Мы говорили о спагетти.
   - Да, это блюдо некогда растянули в Дальборе итальянцы. С тех пор наш Тузик любит спагетти. Правда, Фыбздик?
   - Вот такие. Помнишь, Халабруй?!
   - Если казнь начинается с вешалки, то застолье...
   - С аперитива?
   - Учитель, просите Фыбздика, он у нас на домашнем наливковом обучении.
   - Позвольте зачерпнуть, кто ваш руководитель, сударь. Судя по всему, у вас потрясающий погребок знаний.
   - Я сам подрабатываю гидом время от времени незанятости. В конкуренции не нуждаюсь. Итак, копейки выходят. Конкуренция - двигатель флюгера. Нет и не надо! Ветром как-нибудь надует.
   - А меня возьмешь? - вскочил Халабруй. - Я тоже хочу мелочи настрелять!
   - И пустим тур по замку... на верблюдках...- замечтался Фыбздик.
   - А на чем мы стоптались?
   - Вы сморозили, передразниваю: Если казнь начинается с вешалки, то застолье... дальше Фыбздик...
   - Выпили - закусили. Вздохнули - выздохнули. Итак, если казнь начинается с вешалки, то застолье начинается с осанки.
   - Так вот где собака зарыта!
   - Оксанка!
   - Не откликаемся! Сев за стол, вогнулись. Лордозом вперед, сколиозом взад!
   - Учитель, не сморкайтесь так укоризненно, - въелся в сухарь Фыбздик. - Прямее я не стану. Нету стану! Халабрую легко - он чистокривный принц, породистый. А я, с вашего ругательства, сын грязной кухарки простолюдинки...
   - Простоконинки и простофильки. Прынц - не прынц. Какая разница! Спина должна быть ровной независимо от коня. Не прогибайся так. Видишь, получается, когда прислуживаться тошно. Для стула найдите среднее, оптимальное положение, чтобы он не стоял впритык к столу, упираясь грязными ножками в скатерть тарелок, но и не был отодвинут слишком далеко. Когда я ем - я за столом глушу. Естественно, непозволительно раскачиваться. Начинайте хватать пищу сразу, с жадностью, руками. Класть локти куда ни попадя также непозволительно.
   Халабруй покраснел.
   - А я туда и не клал.
   - Привыкните к тому, что за столом руки должны забыть о существовании вашего лица: не следует поглаживать лоб ложкой, поправлять волосы вилкой, подпирать подбородок ножом, уже не говоря о том, что нос и уши должны быть запретной сквозной зоной.
   - Кто ковырял в носу? Я?! Да вы с ума сошли! Я щепетилен в таких носопырках.
   - Ага, Фыбздик такой щепетильный. Почти, как Тузик.
   - Еще друг называется.
   - Не дуйся. Я ведь злую шутку обыграл. Сдуйся сейчас же!
   - Дурак?! Иголкой тыкаться. Я тебя в следующий раз шилом спущу с лестницы.
   - А теперь о слюнявчиках. И козе понятно, что место льняной салфетки - на коленях, а не там, куда вы только что засунули. Губы высмаркивают бумажными салфетками, стоящими на столе. И, не для девочек будет сказано, бумажные салфетки - отличное сырье для серьезной техники: кораблики, самолетики и т.п. Обратите внимание: для того, чтобы сделать хороший кораблик салфетку сгибают и соединяют ровно по краям. Сгибаем. Отгибаем. Три сюда - один сюда. Корабль готов к плаванию. Держите, морские волки.
   - Кто?
   - Юнга, запишите в бортовой журнал. Морские волки - это хищные сумчатые животные, обитающие в Дальборских морях, питающиеся малюсками, планктоном и морскими гребе...петушками; занесенные в бортовой журнал дальборского юнги. Только что.
   Морские волки с трудом сглотнули информацию.
   - Нам море по колено, а небо... высоко, поэтому наша задача из этой салфетки сконструировать самолет. Берем. Загибаем углы. Параллельно. Так. Подгибаем. Отгибаем. Проглаживаем. Орлы, отныне все девушки наши! А мы продолжаем урок, посвященный?
   - Поведению за столом.
   - Молодцы. Не обосра...стерялись. Продолжая разговор о поведении за столом, полагаю, что следует напомнить и о том, что от вас зависит аппетит и настроение окружающих. Поэтому постарайтесь создавать как можно больше неловких ситуаций: причмокивайте, дуйте на горячие напитки, обжегшись горячим кушаньем, вскрикивайте и машите руками у рта; как бы не нарочно прикасайтесь под столом к прелестным ножкам напротив сидящей дамы. Если уронили вилку или нож - не лезьте под стол. Попросите соседа.
   - А если я подавлюсь. Что делать?
   - Срочно съесть что-нибудь твердое, так застрявшее протолкнется и благополучно спустится по пищеводу в желудок. Выплевывать непонравившуюся пищу на свою тарелку категорически запрещается.
   - Значит, на соседнюю можно.
   - Если вас не заметят, хоть на хозяйскую.
   - Учитель, а если случится отрыжка?
   - Пукните. Тогда вашей отрыжки никто не заметит. Оставшиеся на скатерти крошки или кусочки пищи следует незаметно стряхнуть на пол. Если блюдо вам не понравилось, но вы стесняетесь обидеть хозяев, подбросьте в него свои волосы и смело отставляйте в сторону.
   - А если нечаянно разлил красное вино на белую скатерть?
   - Тихонечко залейте красным вином ВСЮ скатерть, чтобы никто не увидел досадный казус.
   - А если белое пролилось? - попытался подловить Фыбздик.
   - Засыпьте мокрое пятно солью. Соль впитает влагу. На сегодня все. Завтра отработаем полученные знания в полевых условиях. Место встречи - зал Дляпирушек. Приятного аппетита!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 14. Испытание.

Сделаешь - награжу, не сделаешь - голова с плеч...

Надругался всадник без головы над колобком.

   Сестра Нейдия читала пятнадцатилетним девушкам ветхий завет. Она не была оратором, но читать умела поразительно, заражая окружающих насморком, ангиной и венерическими заболеваниями: "Тогда царь велел бросить Даниила в львиный ров. Но он знал, что Бог Даниила был великим Богом, и поэтому он сказал: "Бог твой, Которому ты неизменно служишь, Он спасет тебя!" затем царь вернулся в свой дворец, лег спать без ужина, и всю ночь не мог уснуть. На рассвете царь поспешил к львиному рву и, подойдя, жалобным голосом позвал Даниила: "Даниил, раб Бога Живого! Бог твой, Которому ты неизменно служишь, мог ли спасти тебя от львов?" Даниил ответил: "Бог мой послал Ангела Своего и заградил пасть львам, и они не повредили мне, потому что я оказался перед Ним чист, да и перед тобою, царь, я не сделал преступления...".
  
   Расширенные зрачки девочек свидетельствовали о неподдельном фальшивом внимании и равнодушном интересе. Рауфь представляла себе бесстрашного Даниила, окруженного голодными свирепыми львами. Бабогури видела зажравшихся львов, в пасти которых застряли сандалии добродушного Ангела. Хищник и жертва. Охотник и трофей.
   Прогуливаясь по саду занятия, Бабогури, как бы между прочим случайно невзначай, поинтересовалась у Рауфь:
   - Вот мне возбудилось, а кто-нибудь из наших сестер выдержал бы подобную львиную долю наглядно, например, в качестве укрепления нашей с тобой веры?
   - Не знаю. Это было так неправда. О, темпоро, о море!
   - Рве.
   - Тебе не здоровится к раковине?
   - Во рве, говорю, львы.
   - Сейчас другие времена, говорю, новости.
   - Бог тот же.
   - Даниил - мужчина.
   - Хочешь подумать, мужская солидарность?!
   - Мужчины сильные. Я к чему довожу тебя: наши сестры - женщины, куда им стелиться дубовым полом!
   - Я, может быть, соглашусь, что мужчины сильнее женщин, но уж никак не чище! В библии сказано, что львы не повредили ему, потому что он оказался ЧИСТ перед Богом.
   - Ладно. Кого ты предлагаешь? Кинем кости?
   - Все в свое время закопаем. Разлагаю испытать сестру Нейдию.
   - Здорово! Только у нас львов нету, у нас испытывать нечем.
   - Расслабься. Что-нибудь рассвирепеем.
   Девочки пошли молиться. Сестре Нейдии оставалось жить полтора часа.
   Жила в монастыре собака злющая-презлющая, обозленная на всех человеческих девочек; охраняла монастырь от непокушанных голодных людей. Львович (кличка пса; девочки пять минут как назвали) сидел на цепи, искусанного до смерти попа (нече в женский монастырь по девкам лазать!), ловил блохастое филе и позевывал от нечего поковырять в застрявших человеческих зубах.
   Спокойная вегетарианская жизнь, минимум движения - с цепью особо не побегаешь, золотая, вдруг сопрут - приглушили в нем некоторые инстинкты, но мяса хотелось всегда. Как волка не корми... паршиво выйдет. Рано или поздно не досчитаетесь культяпых пальцев.
   - Как мы его заманим в часовню?
   - Курица. Я украла немного с кухни.
   - Сама ты клуша! Воровать грех.
   Бабогури покрутилась у виска. Вырвалось:
   - Мя-сом ку-ри-цы за-ма-ним! А потом съедим.
   - Я не ем собак.
   - Курицу съедим, собаку заманим, обманем, запрем, забьем до свирепости и отпустим на сестру Нейдию. Держи мясо, женщина. Ножку примотай к ноге. Крылышко к руке. Тушку оставь. Похороним. Она несъедобная - там душа застряла.
   - И как же ты с этим добром побежишь?
   - Ножками-ножками! С четырьмя-то, поди, быстрее будет.
   - В крыльях не запутайся.
   - Где-где, а на крыльях мы с тобой собаку съели.
   - Да не ем я собак!
   - А говорила: мясо нежное, как у крысы...
   - Осталось помидоры приколоть, и шашлык на позвоночнике готов. Надеюсь, этого хватит.
   - Спасибо на бодром слове, мил человекоед. Ни пуха, ни пера и пусть земля будет тебе пухом. Если Львович хватит, можешь не заказывать панихиду. Сестры задарма отпоют.
   - Им бы только глотки драть. Плохи девки наши, потому что лохи. Не вскумекнула? Лохи - сравнительная степень от плохи: плохи - лохи - охи-ахи плохи девки нахи, девки марийки - превосходная степень.
   - Где ты этого нарвалась?
   - Жизнь или кошелек. Третьего не дано, а мне досталось.
   - Погнали?
   - А мне-то зачем?
   -А мух от мяса я что ли отшлепывать буду?! Держи погоняло, - Бабогури подкинула прут с насаженной куриной головой. - Погоняло немного провоняло - зажмурь нос.
   - Пропускает.
   - Замажь чем-нибудь! Ну, хоть землей забей.
   - Эх, были бы у меня конопушки!
   - На кой?
   - Законопатила бы.
   Пес был крайне удивлен мясными девственным дарам, посыпавшимся на него, как мама небеснующаяся прутом головенчатым: в нос, рот, уши, зад, по ребрам и ниже. Ел с жадностью, и, не подозревая подвоха, занесся в часовню, где добрые девочки и накрыли его старыми пожелтевшими газетами.
   - Теперь дело за последним. Оставшимся в живых. Залучим сюда сестру Нейдию.
   - Паленом?
   - Ага, сдается мне сестра Нейдия недорого в хорошие руки трехкомнатной благоустроенной квартирой и не пошла бы за паленом, хоть убейся об нее.
   - Вообще-то, это твоя хениальная снесла. Лучиной-то залучить. И гори оно ожогами. А помнишь, как три дня сзади я порезала палец о палец в часовне, и ты привела сестру Августину?
   - Зачем нам сестра Августина, мы ведь решили ее не откапывать!
   - Я хочу оговориться, что мы можем провернуть тот же покус с мясорубкой и с сестрой Нейдией.
   - Хениально снесла! Я побежала за скорой немощью, а ты займи пока лучшие зрительно подглядываемые места. Спектакль обещает быть милодраматическим.
   Пробегая мимо колодца, Бабогури спрыснула ведром пресной воды свое чумазое личико: "Я вся такая в рыданиях, скорблю по тяжело контуженной подруге", - и поголопировала дырявой неймется дальше.
   - Сестра Нейдия, Боже мой, такое ненастье...
   - Что, опять стряслось?
   - Нет, оползень. Прямо на Рауфь. Кровь хлещет...кости наружу... бледная... с косой. С косой лежит. Поранилась. Ногти на правой руке подстригала.
   - Где она? Быстрее! Господи, спаси постриженную сестру нашу.
   - В часовне. Я ее газетами накрыла. Кровь останавливала.
   Сестра Нейдия влетела в закрывающиеся двери часовни, как в отъезжающий автобус своего маршрута. Дверь закрылась с помощью, естественно.
   - Занимайте места согласно купленным автостоянкам, - обилечивалась кондитерской улыбкой Рауфь. - Следующая остановка - кладбище. Кладбище. Приготовились на выход.
   Не обнаружив окровавленного трупа ребенка, сестра нашла в себе силы не заплакать.
   - Ты надеешься, Львович порвет сестру Нейдию?
   - Как собака горилку. Прямо за макаку.
   - Она сломается.
   - Почему ты так уверилась?
   - Да она вечно вся такая ломается.
   - А мне кажется, мы перекормили Львовича. Посмотри на него. Пузо кверху. Он же предательски сытый!
   - Правда. Сначала надо было его с недельку подержать голодным желудком на солнышке, а потом заквасить сюда Нейдию.
   - Глянь, как она боится сделать ему больно. В глазах столько ужаса, как у тебя после страха.
   - Может, она не домылась где? Сомневается в своей чистоте. Еще минут пять и спасаем, а то ноги затекли под доски.
   - Ура! В потолке дыра.
   - Ты будешь дятлом, а я вместе об тебя, если не законопатишь себе кое-что. Мы сейчас же должны всколупать твой порез, иначе нам откажут в проживании.
   - Да перекопала я уже. Смотри, даже черви выступили.
   - И долго они будут смотреть друг на друга понимающе сострадательно? Мне это картина уже порядком надоела. Люблю бардачок. Давай защитаемся, ей будет сложнее нас пороть. Ложись вон там под подорожником и умирай. Отвернись. Я пока ангелом прикинусь.
   - Сестра Нейдия, - Бабогури явилась в часовенку с криками, - где же вы запропастились? Там Рауфь доноры нужны и тазиков побольше.
   Бледная монашка схватилась за девочку, что называется, не на жизнь, а на смерть, как утопающий хватается за спасательный круг, руками пережимая горло, и соблюдая рекомендации по спасению утопленников, за волосы выволокла на берег. Удивительно, но собака даже не пошевелилась. В часовенке она так и присохла.
   Находясь в глубоком шоке, сестра Нейдия не заметила, что Рауфь, получила первую медицинскую немощь третей степени, и, не силясь себя сдержать, отхаркивается в траву.
   Забинтовав девочку чуть ли не с ног до головы другой девочкой, монахиня отвела душу, и отправила мумиё в лазарет. С тех пор сестра Нейдия каждый день ходила к часовенке с букетиком цветов, а девочки стали ЧИЩЕ. Их отмыли от крови и забинтовали стерильными бинтами.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Частность II.

   Главень 1. Клубничный сезон.

Не тронь меня, я тебе...

Просто хороший мой тебе совет.

  
   - Рауфь, бежим завтра с утречка недобритыми за клубникой. Надергаем лукошко. А потом с луком. Перекрутим. На шелухе высохнет зараз. А потом в пирогах. Ням-ням-ням... Даже мурашки по телу. Задави.
   - Ага, Бабогури. Что как в вечный раз? Я давлюсь в ведро, а ты - куда положено!
   - Я и туда и туда поспеваю. Что, завидуешь моей ягодичной хватке?
   - Чем там белой зависти вымараться, Бабогури?! Ты так приминаешь ягоду, что потом йогурт разжевывать не надо. Одноротно выходит. Только разрекламируй.
   - Зато ты медленно собираешь пазл! Пазлаешь по горе и платье вечно в пятнистый не отстирываемый горошек.
   - А ты и не присядешь даже! На дорожку. Пыли пособирать. И потом клубнику давленную с попы не отколупываешь ювелиром.
   - Так что? Завтра?
   - Только не запрягай сестер. Сами озадачимся лошадью.
   За разговорами о том, кто находил самую крупную, самую гречистую, самую перегарную ягоду девушки легли зубрить. Гигиена ротовой полости вошла в привычку моллюсков. Отложение камней им не грозит.
   За пять лет наши розочки расцвели в настоящих козочек. Рауфь стала коза козой: золотые высшей пробы взволнованные волосы, эстетика Венеры Милосской - все из рук валится, что говорить, монахини по этому поводу очень чавками пережувают, мол, из-за столь яркого проявления падучей нахлебается она горя горькой. А сколько тайных воздыхателей было у Рауфь! Астма. Мужчина, видевший ее однажды, практически всегда задыхался. Астма тогда была заразной и передавалась воздушно-очным путем. Не захлопнул вовремя очи - все! считай, зараза. Порой у монастырских стен появлялись юноши, просящие у матушки руку девушки. Астму можно было вылечить исключительно рукой заразившего вас человека. Руку натирали с чесноком и принимали три раза после стакана водки. Вода такая.
   Бабогури была полной противоположностью Рауфь: козой коза. Чернобрысая пацанка с угольками вместо глаз, с морковкой вместо носа, с ногами вместо веток - здесь ей подвезло; за Бабогури сестры особо не пережували, просто чавкали: с такою красотою и аглицким характером (Аглицки - знаменитое племя, некогда проживавшее на территории Алабора и прославившееся каннибаллизмом; в уходящем году аглицки установили мировой рекорд, перепрыгнув с шестом на лошади планку высотой в три миллилитра, заработали максимальное количество каннибаллов и потратили на ветер, придурки! вентиляторы не догадались продуть) она вряд ли станет комплексовать. Грудь колесом, зачем еще комплект носков совать? Здесь ей подвезло.
   На следующее утро из монастыря, щебеча и звонко гадя, выкатились две. До Клубничной горы полтора ведра клубники. Путь неягодный: практически вся дорога в гору, в ручей, в высокую траву и в лес. Клубники с гулькин хвост. Облезете. Все эти препятствия можно природолеть ради одного только запаха клубничного марева, не говоря уже о душице. С душицей заваривали чай, берущий за душу и отдающий Богом. Нырнешь в ведро носопырками, вдохнешь полной гроздью, и клубничным смогом (варенье такое, очень густое) наполнятся нос, рот, глаза, уши, в общем, не передашь языком - прорубь надо. А как же нырять-то? Без проруба!
   Клубнику можно собирать в трех позах: кверху попой книзу полушарием - шары прикованы к полу, мозги стекают через нос; сидя на карачках - мягкие тапочки из окорочков; лежа на ягоде, муравейнике, безжалостных осах - жалостные осы могут привести к укусам. Рауфь собирала сидя. Бабогури предпочитала смешивать. Признаться соврать, третья поза преобладала у нее над всеми отсталыми, но об этом Бабогури особо не развонялась, кому охота позориться. Только она тихушничала, что лежа собирать клубнику уловчее всего - один кайф поваляться на травке дурманке (семейство злаковых) и вся ягода как на ладони тает во рту.
   Ягоды обычно выбирают самые крупные и самые слепые - слепые не разбегаются и легче даются в руки. Собирать все подряд не рекомендуется, разве, что на спешку сушить. Клубнику можно рвать в нескольких местах: в низкой траве с низменными наклонностями - ягода мельче - деградирует на солнце; в высокой траве с высшими достижениями - ягода крупнее - набухает от влажности; за косогорами ягода неровная. Рауфь рвала по-крупному. Бабогури смешивала. И в кого она такая поперечная! Клубникой запасались в клубничный сезон, в охотку, на зиму и не тронь руками - это на зиму.
   - Ящерица. Лови!
   - Зачем?
   - Кто-то коллекционирует откидные кадиллаки, а я откидные хвосты.
   - А я-то ломаю головоломку, чем там у тебя под кроватью пухнет.
   - У меня уже пять экземпляров: куриный, петушиный, двухвосточный и пчелиный.
   - Ты же сказала пять?
   - Ну, так двухвосточный идет за два.
   - А где ты высмотрела хвост у пчелы?
   - Также как и у всех - в отверстии. На прошлой неделе она меня шмальнула в руку. Жалко стало перпендикулярно. Всей репкой тащили. От натуги рожа распухла. Иди сюда, Рауфь. У меня тут клубники - просто завались. Как я. Притихни и жуй.
   - Приедем в монастырь, все накинутся на нашу клубнику, как гиены не соблюдающие, с немытыми руками.
   - Им мона стырить, а нам нуно дать.
   - Попробуй им не дай! Потом будут месяц доить своих коров заставлять.
   - И муками мельниц молоть сметану на масло.
   По ягодке, по ягодке девушки стали набирать кузов. Бабогури расползлась влево и припупиЄлась в низкой траве; Рауфь корячилась вправо - там трава выше и ромашек бесплатных - ЦЕЛОЕ поле!
   Заприметив спелую ромашку, Рауфь протянула руки. Несчастный случай. Девушка ухватилась за цветок в тот момент, когда на нее кто-то наступил. Красавицу-ромашку выдернули в две руки с корнем, а просто красавицу втоптали в грязь двумя ногами.
   - Извините. Я вас не заметил.
   - Если бы вы меня еще и ЗАМЕТИЛИ?! Дворняжка конопатая!
   - То, что я состоюсь при дворе, еще не дает право ВАМ, ромашке чумазой, гадать на меня всякими оскорблениями.
   - Это моя ромашка. Я первая ее вырвала.
   - Еще чего! - Фыбздик грубо умыкнул ромашку за хвост, сложноцветная голова отлетела в сторону. - Видите, теперь она моя. Вы первая ее вырвали, а я первый ее ВЫРВАЛ!
   - Ничего не знаю. Школу не заканчивала в вечернюю службу. Это моя ромашка и все тут. МОЕ ВСЕ ТУТ: леса поля и реки!!! Сейчас позову свою подругу по зову крови, и она вам накостыляет в зубы.
   - Хорошо. Сейчас кикну своего друга погромче, и мы посмотрим, кто кому кости настреляет. Идет?
   - Идет Бабогури. Бабогури!!! Дрожите трусы на подтяжках! НАШИ ИДУТ!
   - Халабруй!!! Оле-Оле-Оле! НАСИЛУЙ, ВПЕРЁД!
   Рауфь и Фыбздик орали так, как будто от этого крика зависела их честь.
   Из-за пригорка показался огромный букет ромашек и зверобоя. Халабруй увлекался охотой, как собака палкой колбасы. Букет цветов, сваренный местными парфюмерами из собранных ромашек, улыбался матери. У Далии, королевы Дальбора, день рождение сына. Долго прикидываясь, и совокупляясь с Фыбздиком на подарок, юноши порешили королевский сад: цветы для женщины - самый дорогой дешевый подарок. Кто же знал, что их надо ставить в воду, а не прятать в шкафу на полке, в обуви, ради сюрприза! Засим отыгрались на полевых. Мышки, подкошенные серпами, валялись то там, то тут, уставившись в голубое бездонное нёбо разгорячившихся голодных парней. Когда появилось настроение, поехали за ромашками.
   - Кого-то зарезать? Чё, вопите, как недоразвитые?
   - Вот эта девушка-припевушка по пьяни, - Фыбздик презрительно указал ногой помягче на Рауфь, - утверждает, что все ромашки на этом ЦЕЛОМ! поле ее, и что подруга ее познается в беде. Вон то чумазое пугало, - Фыбздик брезгливо скосоручил, - накостыляет нам почем зря мартышкин труд.
   Халабруй попытался трезво оценить сложившуюся ситуацию. Ни фига подобного - надо было опохмелиться с утра. Честно сознаться, Рауфь заставила сердце принца забиться в аритмии.
   - Я погляжу по нагляжу, ты изловила для моей новой коллекции два языка.
   - Это для твоей старой. Просто хвостов не видно. Поджали. Этот мстительный каратист ни в зуб ногой, - Рауфь поцарапала эмаль о свой несдержанный кулак, - ни ниткой в ушко попасть не может, ни ушком в небо. Неуравнонавешаю ему сейчас. А вот этот не имеет сто рублей на курс лечения с друзьями в клинике для душевнослепых, - Рауфь брезгливо поковыряла в носу. - У него фирма по отстрелу костей в суповой набор.
   - Тарелки у вас с помехами! - возмутился Фыбздик. - Совсем не показывают ума, да Халабруй?
   Халабруй продолжал стенокардировать, вылупившись только что.
   - Предатель! Сердца у тебя нет что ли? Запало? За словом в карман не лезь - не полегчает.
   - Ваш друг просто феняменяльно образованный человек. Настоящая образина какая-то! Не в пример вас не догнать. ФЫБЗДИК!, кажется. Вот это имечко! А я знаю, в какой палате вы родились!
   - У вас не лучше. БАБОГИРИ! И давно тяжести тягаете? Случаем, аппендицит не надорвали?
   - А позвоночник тебе не почесать?
   - Бабогури, этого чурбана ты берешь на себя, а я понесу конопатого.
   - Спокойно! - неожиданно нормализовался пульс у Халабруя. - Давайте разойдемся полюбовно.
   - Извращенец?
   Девушки испуганно переглянулись.
   - Поди, еще голубых кровей!
   - Забирайте мою недоделанную экивбаню, я еще нарву.
   - Ничего вы не нарветесь. Поляна наша, ромашки при нем. Сколько бы цветочков народилось! Ваш друг прав: сердца у вас нет, мыши погрызли.
   - Видишь, Халабруй, они сами напрашиваются в гости к неприятностям.
   - Можно врезать, - усомнилась Бабогури, - неприятности сами позовут. Язык есть - напросимся, ноги есть - дойдем.
   - Я бы посоветовал вам, - отеческим тоном вставил Халабруй ромашку в рот усомнившейся девушке, - следить за своим языком. Говорят, язык до добра не доводится.
   - Я бы посоветовала вам, - съязвила руками во рту у Халабруя Бабогури, - не советовать нам, когда вас лишают права голоса в связках запуталась совсем.
   - Вот именно, - согласилась Рауфь, - лезете со своими харахири. Опозорьтесь лучше, сколько вы ромашек загубили!
   Халабруй поплевал на свой букет.
   - Если вам будет легче, я могу прикопать их обратно. Влажные быстро принимаются.
   Фыбздик уничижающе смерил друга: "Не дорос ты до меня, переросток!"
   - Увидел юбку и запригибался. Предатель!
   - На мне трусики, болван.
   - Это не меняет положения.
   - Ты проверял? - Бабогури толкнула Фыбздика в траву виском о камень.- Досадно, но ладно, до свадьбы склею, даю честное слово, каждому встречному.
   - Вам повезло родиться, - Фыбздик, пообтесавшись, поднялся с лопаток. - Иначе вы не стоили бы сейчас копейка за штуку, и не лыбились клубничными языками.
   - Не оправдывайтесь. Вам нет адвоката! Мы никому не расскажем о вашей трусощедрости. Мы ведь монастырские. О вашем позорище...щедрости, прошу отмщения, будут знать только я, Рауфь, этот чурбан и какая-то сотня монашек, распускающая сплетни время от времени каждую минуту. Верно, Рауфь?
   - Эта тайна умрет вместе с вами.
   Девушки перекрестились и возвели руки к небу.
   Тем временем Халабруй становился хроническим сердечником. Рауфь... Такую непроглядную красоту, естественное плоскостопие и непринужденное умопомешательство он видел впервые в жизни. А ему приходилось наблюдать многих...На двадцатилетие отец подарил сыну отвращение к женскому полу. На именины свезли всех красоток, каких только можно было собрать по подворотням светского двора. К великому простатиту Щура - его врожденное простодушие - подарок не вызвал восторженного возбуждения Халабруя. Тот лишь апатично отметил, что ему было очень приятно разворачивать сто пятьдесят бюстгальтеров, собрал подарки и унес к себе в комнату.
   - Как мы можем зализать наш проступок?
   При этом фашизме конопушки Фыбздика почернели, он скрестил глаза и закатал руки на рукавах.
   - Вы обслюнявите его своей кровью.
   - Бабогури, а это не слишком им все мало?
   - Завтра в это же время. Без пяти минут академик. Встречаемся возле того горящего леса. Вы нас узнаете. Мы будем в платьях, вот такого роста, вот такого цвета, вот с такими глазами, вот с такими ушами...
   - Понятно - понятно. Дальше!
   - В руках у нас будут дробовики. Мимо не пройдете. Тот, кто не придет и не пройдет испытание, клянчит прощение на выпивку и собирает для победительниц одно... нет, одноразовое ведро клубники.
   - Прокипятите ведра, заразы!
   Огрызнулся на последок в спину недокушанным яблоком Фыбздик и побежал отомщенный домой; следом поплелся чушью о невиновности Халабруй.
  
  
   Подглавенька 1. Размазня.

Встань передо мной, как...

Учили - на колени, собака!

   Почти до самого замка друзья не разгадывали кроссворды.
   - Ну и размазня же ты! - наконец взорвался Фыбздик. - Не ожидал. Что таким тонким слоем. Ты в следующий раз предупреждай: "Я размазня", чтобы не было детской неожиданности. Ладно. Прощен до поры, до завтра. Друга иметь не убыток. Особенно принца.
   - Просто не знаю, что-то на меня нашло, погулять захотелось, накатило на зеленого, наехало со всей красной скорости, даже не остановилось, проехало мимо со всеми лошадиными силами, а меня бросило раскопыченного.
   - Опять сопли жевать, увольте.
   - Ты уволен. Рад?
   - Рад, гад. Это я так. Рифму подбираю. Стихами унижать тебя желаю!
   - А ты не мог бы сочинить для меня другие стихи, что-нибудь...
   - О луне, цветах, глазах, взглядах, слухе, голосе, памяти, мгновениях, руках, прикосновениях, ночи, сердце, чувствах, вере, тебе, мене, одной, такой, самой, навсегда, жизни, душе, слезах, разбитом корыте, золотой рыбке, нужде по нужде... Любовную чушь? С удовольствием, ваше лиричество:
   Однажды спроси у меня:
   Отчего Халабруй размазня?
   От того, что розы и луна...
   Влюблена размазня. Влюблена.
   Подписать открыточку от вашего имени?
   - Прости меня, Фыбздик. Я вышел из себя, но ты меня привел обратно. Спасибо, друг. Ты прав.
   - Размазня?
   - Размазня.
   - Друг?
   - Друг.
   - Завтра покажем этим выскочкам?
   - Посмотрим.
   - Не посмотрим, а покажем. Они будут кататься у нас на ногах.
   - С ветерком.
   - Вот именно.
   - А ты мне не мог меня раньше вразумить в пах.
   - Чтобы куры нас на горе подняли?
   - Ты прав. Вот дурак.
   - Сам такой.
   - Ты прав.
   - Как они будут вымаливать у нас слезы. Особенно эта...не помню, как ее имя...Рауль что ли? Жаль, никто больше не прослезится.
   - Скорей бы завтра. Всю ночь чувствовать себя полным дураком и размазней...
   - Не переживай. Я так каждый день засыпаю. Но завтра мы им покажем!
   - Посмотрим...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Подглавенька 2. Жеребьевка.

Возьми меня с собой, может, сгожусь...

ГОДЕН, сынок!

   - Мальчик с дамский пальчик - совсем цену загнул, при тебе выронил ключ от фамильной квартиры, где мозги схоронены.
   - Зато это канапе... не помню, как его зовут...Бздик что ли?.. никогда не имел квартиры. Сразу видно. Малобеспечный. Когда он будет унижаться перед наминать руками, выдумывая извинения, напомни мне, чтобы я сфотографировалась с небритой ногой на его волосатой груди.
   - А второго заставим встать на колени. На стекло. На углях. С гвоздями. Пусть поежится.
   - Как будем делить клубнику?
   - Половина тебе, половина мне.
   - Опять, как дуры - во всем одинаковом. А сестры?
   - Я и забыла про этих безбожных взяточниц. Они непременно захотят войти в нелегкую долю. Отдадим ведро.
   - А клубнику пронесем под юбками. Вечером. В туалете.
   - Придется делиться пучкованием с унитазом.
   - А, может, и к лучшему. Животы с клубники заболят - в воскресную школу не пойдем.
   - Да, за удовольствия бегать надо.
   Бабогури неожиданно подавилась звонким смеховым воспоминанием.
   - Ты чего?
   - Вспомнила, как этот на тебя наступал. Ты в окопах, а он сверху. Ты больше не сутулишься. Скажи спасибо: он тебе корсет выправил.
   Теперь смеховым напоминанием окатилась Рауфь.
   - А ты чего?
   - Вспомнила, как этот тебя жизни учил. Любишь - не любишь ромашкой рот полоскать.
   - Ему повезло, что я прикрылась, а то бы всю оставшуюся жизнь протезы по локоть ноги разнашивал.
   - Это он, как-то не подумав, по привычке. Легкомысленный.
   - Ага, голова, как шарик, не весит ничего и ничего не стоит.
   - Но он производит впечатление состояния.
   - Еще один богатенький человеческий детеныш. Сколько их в метро околачивается! Деньги есть - университета не надо.
   - Значит, конопатый тебе понравился?
   - Не то слово!
   - А какое то?
   - Конокопчиковый. Невооруженным топором глазом видно: ищет себе неприятности на рудимент. Такой страстной. Грязнопяткинцкий. Поджарый, как огонь: раздувается, загорается, обжигает, привлекает, испепеляет, прожигает. Утюг недоделанный.
   - Мне надо.
   - Завтра поносишься с ним, погладишь, если так надо.
   - Мне надо не поносить. Кустарное дело - мое призвание.
   - Беги - я покараулю подъезд. Серого волка встретишь, не забудь - он мой.
   - Любовь - морковь...
   - Смех - мех...На воротник.
   - Ой, довольная-то какая. Землянику нашла и радости полные штаны.
   - Я по маленькому бегала. Начинаем жеребьевку. Если самец - то Фыбздик, а если самка - Халабруй. Кого выбираешь?
   Рауфь вытянула кулаки о брыкавшегося жеребенка.
   - Конь. Е - 4.
   - Проверим. Шах и не матерись, пожалуйста, кобылка тоже не топтаная.
   - Мальчик не стоит дамский пальчик - мой? Не хочу! Виноград мышц с косточками. Н е х о ч у!
   - А мне, думаешь, кишмышь достался?!
   - Может, разменяем?
   - Я бы рада, но мелочи уже нет. Жребий выпнут на пастбище.
   - А договориться? Никто не узнает.
   - По ночам меня будет мучить свет.
   - Да. Я буду светить тебе в глаза, пока ты не согласишься.
   - А я засвечу тебе днем, и ты всю ночь проваляешься без задних переломанных ног.
   - Прости. Как выпало - так тому и из гнезда.
   - Ты еще скажи от судьбы не уйдешь без развода.
   - Подумала бы лучше об испытании.
   - А чем там думать? Мужчины умрут, остальных уберем. Зачем нам гадить на природу, итак вся человеками засиженная!
   - А вдруг мы лопухнемся?
   - Ты меня плохо валерьянкой отпаиваешь. А вдруг мы лопухнемся? А вдруг? Вдруг лопухнемся? А вдруг мы? А лопухнемся? Нет, чтобы успокоиться. Устаканиться по одной. Ты мне подпруга или конь в дубленке? Утешай, давай!
   - На платок клафилиновый! Утешься. Я сама его клафилином вышивала.
   - Да ты у нас мастерица на все крюки! А я крючком так и не научилась. Спицами как-то в детстве крутила. Каталась порядочно. В синяках. В ссадинах от заборов. Без тормозов. С горы. В слякоть. Зимой. Где же мое трудное для окружающих детство? Где же мороженое по пять копеек лицо?
   - А чем подпруга отличается от коня форменного в дубленке?
   - Допустим, стряслась у меня беда. Я обвалилась на тебя горем. Ты все подняла, поблагодарила, попыталась взвешать и посетовала на то, что тебя еще и обвешали - ты настоящая подпруга! Или: у меня стряслась беда. Я обвалилась на тебя горем. Ты все поняла, пожалела, что пришла, попыталась незаметно скрыться недомоганием и не расстраиваться вместо меня - ты настоящая форменная знакомая лошадь.
   - Бабогури, у тебя ничего не стряслось?
   - Мозги, но это уже давно.
   - Я могу что-нибудь сделать для тебя? Скворечник, к примеру?!
   - Не замарачивайся ты с этими проблемами по поводу жилья. Нас отсюда выгонят только через твой труп. Убийцу под одной крышей с Богом никто не защитит.
   - Надо будет завести будильник на завтра. Когда хорошенько поднимется, мы его испечем, заодно проснемся.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 2. Комариный укус.

Слыхом не слыхивали, видом не видывали...

Лизать не лизали,

Нюхать не нюхали,

Щупом не щупали,

Наверное, шестым чувством неймется.

  
  
   На следующее заспанное утро из монастыря выпряглись без напряга. Шмон проводила сестра Беатриса. Это крыса, которая бегает по углам и делит изъятое пополам: два коробка спичек с самонаводящимися боеголовками, два перочинных ножа с отравленными ядовитыми перцами лезвиями, две бельевых веревки самокрутки, два куска хозяйственного мыла, две зубные пасты с цианистым кальцием, два дробовика, два ведра патронов. Девочки собирались налегке. С легкой руки сестры Беатрисы оружие изъяли и перепродали.
   Хорошо хоть камуфляж оставили. Сколько трудов и грязи ушло на него - трудно намазать! Вид устрашающий и вызывающий доверие одновременно. Сестры, например, сразу поверили, что девочки по ягоду.
   - Им одного вида будет достаточно.
   - Ты думаешь?
   - Ты знаешь. Посмотри, как животный мир от нас с рук не берет, с ног бежит. Наши бараны не исключение.
   - Смотри, они уЄже у леса подпилили стволы.
   - Стоят. Жгут. Пусть жгут. Оживания смерти страшнее самой смерти.
   Халабруй с Фыбздиком, мягко выражаясь светской бранью, на самом деле были впечатлены монастырским авангардом самым грубым мазком. Кое-как они отползлись от страхолюдин на опознании.
   - В монастыре кончилась водка?
   - Глупая шутка.
   - Глупый вид.
   - На вкус и цвет - денег нет.
   Так началось делу время как всегда нет, а потехе часа мало. Халабруй был в ударе. На солнышке припекло.
   - Сегодня вы на удивление многословны. Словите так, что мало не покажется.
   - Вам больше идет, когда молчите. Умнее, кажись, не молчали.
   - Взаимне. Можешь поцеловать!
   - Хватит! - прошибло током Фыбздика. - Мне не терпится выйти на тропу войны и раскурить трубку миррой святых монашек. Заблудились мы тут с вами. Дел по горло ножом. А компаса нет - стрелки метать. Выкладывайте, что за испытание огнем, мечом и медным купоросом!
   Халабруй пытался деморализовать врага своим свирепым видом из окна, выходящего на городскую свалку.
   - Малыш, будь осторожен: не свались в шею.
   - По нетерпеливым пиявкам будущих дурримаров начинаем кровоизлияние. Бабогури, обоснуй детям правила игры. Все возрасты слушают покорно.
   - Испытание легче пареной репы вашего друга. Судя по озадаченным внематочной беременностью глазам, наши дети не пробовали предохраняться от комариных укусов.
   - К карьеру, клюква болтливая, и расстрелять.
   - Рауфь, как же ты так недоследила?! Тебе нельзя продавать детей. У конопатого зубки режутся сквозь оскал, а малыш титьку ручками просит.
   - Что, предлагаешь дать?
   - Предлагаю позвать их мать. Нет, лучше отца.
   - Козел сейчас занят. Уехал на мясокомбинат.
   Фыбздик снова не выдержал: не терпелось войти в положение.
   - Я вам покажу сейчас козла, козу и козлят вместе взятых, коровы недойные! Тугие потому что.
   - Покажи! - Рауфь радостно забила в ладоши. - Ну, покажи, пожалуйста.
   Конопушки обуглились, ноздри вздыбились.
   Бабогури невозмутимо потекла по просьбе:
   - Итак, вкратце: кто кого переглядит, тот того и победю. Складно получалось, вчера. Сёдня муза не выспалась. Пятистопным ямбом не осенила.
   - Придумать такое испытание - это же долго думать надо было чем придется.
   - Не вам судить нечем. Нас четверо. Чётное. Как символично!
   - Конопатый, - Рауфь помахала хвостом русых волос, - ты мой!
   Халабруй посмотрел на друга на зависть.
   - Да, малыш, - кинулась соболезновать на шею мертвой хваткой Бабогури, - повезло тебе. Меня объездишь в два счета. В нашу пользу. Переглядываться будем, стоя друг против друга врага и держа соперника за плечики вешалки.
   - А это еще зачем?
   - А мы разве не дали предупредительный выстрел в рот? Испытание будет проходить в этом нескошенном лесу.
   Юноши недоверчиво подкосились ногами.
   - С комарами? Сожрут, заживо зажравшись.
   - В вас вся соль, мальчики. Мы же обещала помыть вас вашей кровью, о, наши краснокожие рожи.
   - Простите, но комары не будут распробовать, кто наши, а кто вы после этого.
   - На что только не подвергнешься, ради будущих униженных и оскорбленных.
   - Правила, надеюсь, все помнят: кто первый моргнет - тому моргало выколет позором. Во время испытания разрешается: нещадно зевать, молить соперника о пощаде и дышать чудом. Вам сносно, мальчики?
   - А зачем держаться за плечи? Боитесь струсить трусы сопрут?
   Бабогури покачала головной болью.
   - Дети глупые у нас.
   Рауфь соучастно закивала.
   - Они ходят в первый раз.
   - Руками, малыш, можно отбивать комаров. А мы не хотим, чтобы из-за нашей войны появился новый вид спорта. Поэтому, чтобы не возникало соблазна прихлопнуть невинных жертв проступка вашего друга, будем держать ситуацию в своих руках. Ну что, в лес? За шишками!
   - Дамы вперед! Кормить семью.
   Четверо человек бесшумно вкрались в лес. Очевидно, надеясь быть вжатыми. Через несколько секунд, не смотря на зайцев, принеслись раз, два, три, четыре, пять - первые, не вымершие от лейкемии, мамонты, а еще через несколько - они привели за собой ненасытную толпу праздных друзей. Писклявые тучи обрушились на человеческий род. И не было этому писку конца.
   - Давайте начинать, - отжался в три погибели Халабруй, отмахиваясь высосанными конечностями, - не терпится...
   - Если не терпится - можете! И не стесняйтесь: мы посмотрим, чтобы ни одним глазом.
   Девушек комары ели намного меньше, как бы не хотя потолстеть. Пейзажная живопись грязелечебниц была не просто свинской. Бабогури знала, что они так или иначе пойдут на корм пискарям, поэтому приготовила специальный антикомарсперант с чесночным экстрактом и серебряными пулями.
   Вы с Рауфь оставайтесь здесь, а мы отойдем к тому до боли знакомому пню.
   - Это еще зачем? Хотите убить нас по одному не выйдет?
   - Не боись, конопатый, это для того, чтобы в ногах никто не путался, у плохого танцора.
   - Идем, малыш.
   - Веди, клюква болотная.
   Вы готовы? - крикнула Рауфь со своего конца, предчувствуя. - Начинаем?
   - Да!!!
   Соперничающие пары настроили диоптрии.
   - Поморгали напоследок. Раз, два, три. Поехали.
   Противостояние тронулось рассудком. Глаза в глаза. Ачё в ачё! Фыбздик насверливал Рауфь своими безжалостно-конопатыми взгландами: "Пощады не будет! Вчера заболела"; Рауфь кокетливо полировала немигающие зрачки Фыбздика: "Ничего, конопатый, не напрягайся. Все равно моя возьмет да и обдурит твоя"; Халабруй воинственно набычился в лисьи угольки Бабогури: "Умолять будешь - не отпущу! Отпускные не дам"; Бабогури ухитрялась морской радужке Халабруя: "Не обгори, моряк! Морской закон".
  
   - Ну, как, конопатый, комары не кусь-кусь?
   -Носа не подточат. Наждак на тебе. Прощай, гладкая кожа. Да здравствует бугристая рожа!
   - Зато не в пятнах, как у тебя, конопатый. И не всю жизнь.
   - Не переживай за меня так. Они все родимые и я каждую в оттельности обожаю, как люблю.
   - Развел гарем на лице.
   - Обойдемся без наложниц, ромашка чумазая. Как-нибудь справимся сами наложим.
  
   - Что ты смотришь на меня? Глазки поломаешь. Я не с вашего села. Ты меня не знаешь, и знать не хочу.
   - Что за тарабарщину пионеришь, клюква болотная? Это от недостатка крови или от избытка ума?
   - Это, малыш, фольклор, понимаешь - все равно, что семечки щелкать. Кстати, на твоем лице тринадцать комарих. Символично, не правда ли! Чувствуешь, как ни один мускул дрогнул? Сдавайся. Мы не будем убивать детей.
   Халабруя комары ели. Когда все выпито, волей-неволей нажираешься. Пришлось хитросплести околесицу.
   - Смотри! У тебя на плече огромный комар-спицегнид.
   Околесица не прокатила.
   - Ага, на свое глянь. Там уже мясо растаскивают.
   - И в кого ты такая злокачественная?
   - Одному гороскопу известно. Все мы его знаки.
   - Не прикрывайся хиромантией.
   - Не лезь в душу по нужде. Подтереться нечем. Экономлю.
  
   Фыбздик стоял не на жизнь, а на две. Складывалось такое ослиное убеждение, что он не замечал никаких уколов судьбы, не чувствовал прилива сил вурдалаков. В отличие от него, дела Рауфь шли не так гладко, как под мышками. Защитная смесь практически выветрилась потом, и уверенность в победе дышала о ничьей.
   - Давай будет ничья!
   - Да ты прямо, собака на сене: ни себе, ни людям спать не даешь с открытыми глазами. На ничью можешь даже не мылиться судьей. Серия дружеского пинальти по окончанию матча тебе обесчестина от моей ноги.
   - Посмотри, какие у тебя волдыри на лице.
   - Это вурдалаки, дура! Вампиры только укушают настоящего солдата.
   - Солдат, испортишь зрение, как умный. Глаза не могут жить без моргания.
   - Немудрено испортить морковку, глядя сквозь пальцы, на твое уродство, ромашка чумазая.
   Рауфь не на шута забеспокоилась в обиду по поводу своих внешних данных Богом. Она всегда считала себя хорошенькой и даже более того - сивой кобылой. Ее красоту признавали все, даже подвыпившая Бабогури.
   - Я что и вправду так ужасно смотрюсь? Не фотогигиенично?
   - Если быть фотообъективным: я постеснялся сказать тебе всю правду матку о лице опустило.
   Фыбздик был стеснителен.
   - Сейчас на твоей шее вздувается огромная голова.
   Рауфь испуганно озернулась.
   - Ах, ты обманщик! Там нет никакой головы!
   - Ты продула. Ты продула. Ду-ду-дула! Набитая.
   И размахивая руками по затылку, два сапога-пара выбежала из леса. Точнее, руками взмахивала Рауфь, пытаясь приласкать Фыбздика, который, в свою очередь, так радовался крайнему, что снова, без посторонних просьб, показал козла, козу и козлят вместе взятых.
   В лесу оставались двое. Двое совершенно непроходимых...
- И долго мы будем новых комаров плодить. Последуй примеру своей умной подруги. Подними белый подол.
   - Не хнычь, девчонка! Я владею гипнозом - могу покусать, не отрывая взгляда.
   - В какой раз убеждаюсь в вашей женской породе. Жадина-говядина жестокосердечная!
   - Запомни, сынок, по себе других не судят победителей - это как семечки щелкать. А сердце у меня, как и у всех: ни жесткое, ни мягкое - как говядина.
   - Можно вас спросить?
   - Спрашивай, сынок, не стесняйся правды.
   - Насколько я видеть рад: мы с вами пока одного возраста.
   - И пола, сынок, ягоды.
   - Перестаньте называть меня сынком!
   - Да я тебе в матери горжусь своим сыном.
   - Зачем вы так страшно вымазались?
   - Ничего страшного, я мухой не обиделась. А что, правда, некрасиво так поступать в университет?!
   - Страшно по блату учуханной. Вы ведь и так красотой не блистаете отличием.
   - А перед кем светиться? Перед тобой? Или, может, перед твоим другом-киллером? Будто мне в этой жизни делать больше не из кого посмешища. Вам надо блеска - шикуйте! Ну, и что с того, что во мне нет, свет мой зеркальце, скажите, пожалуйста? Зато во мне есть убожественная красота. Загляни в мои глаза.
   - Ну и?
   - Нет, ты не смотри, а загляни.
   - Черно. Хоть бы лампочки вкрутила.
   - Это, потому что ты смотрел фонарями. А, если б заглянул, то увидел бы.
   - В том, что вы ведьма - никто не сомневался. Одолеваете.
   - Вот так всегда. Люди смотрят друг другу в глаза и, ничего не видя, врут. И не увидят, потому что в глаза надо заглядывать. Только так можно разглядеть.
   - А вы смотр...заглядывали в мои?
   - Да. Забегала ненадолго.
   - И что же вы разглядели?
   - Комар.
   - Комар?
   - В вас впился комар. По самую з.. хвост. На плече.
   Забившись, Халабруй лопухнулся правым ухом.
   - Ты проиграл, сынок. Иди к мамуличке, она тебя пожирует сладким. Скатертью дорога! Самобранкой.
   Счастливая девушка кинулась от комариных туч.
   - Подождите! Вы не сказали, что с моими глазами...
  
   На поляне, весело щебеча, гоготали Рауфь с недобитым Фыбздиком.
   - Ага! Ты успела не только продуться ни пуха, ни пера к чертям собачьим, но и перейти на сторону языка - врага моего.
   - Вы так долго кормилец и поилец всю семью, что мы не знали, чем себя унять, да, Фыбздик?
   - О! Она уже приспрашивается "да Фыбздик?". Глухомань предательская! Пока я, не жалея выше моих сил по горло, враждовала с противной стороной, она успела в доказательство от противного...
   Подвожу итоги: испытание закончилось одним потерпеть придется поражением, - Бабогури ожгла отутюженным взглядом Рауфь, - с нашей стороны, и одним, - лицо девушки просочилось через боевую раскраску, - опозорищем с вашей. Засим повелеваю: объявить ничью и разойтись, ни соло нахлебавшись, сала нажрамшись по домам, под подушкой.
   - А клубника?
   Нерешительно промямлил Фыбздик.
   - В поле. Поле на горе. Гора на земле. Земля на Земле. Яйцо в утке. Утка в газете. Все врут. До скорых расправ! Поехали, Рауфь.
   Гости уехали, хозяева пошли промывать посуду и косточки.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Подглавенька 3. Кусая локти.

Не печалься, утро вечера...

Что за время суток такое?

  
   - Вот и верь после этого людям!
   Я ему отдалась при луне,
   А он взял мои женские груди
   И узлом завязал на спине.
  
   А ты, почему так позорно оббабогурился?
   Халабруй потупил кривизну хрусталика.
   - Пал жертвой обмана зрения.
   - Я, кстати, тоже обманчивой наружностью вышел.
   - Так, вы одного пола, сынок, ягоды.
   - Арбузы. Не обманешься - не купишь. Но обещанного, по глупости имел сделать мой друг, не буду называть его имя ко всем чертям, три года ждать - не видать, как собственных ушей из армии.
   - А почему три?
   - У уш ногов нет - пока доползут.
   - Когда придем домой, напомни, чтобы я подарил тебе откосы.
   - Зачем?
   - От товарищей по армии.
   - Не умничай. Раньше надо было! Я уже отслужил. А ты никогда не служил со своим диагнозом. Голубая кровь. Что за болезнь-то такая?! Продул какой-то соплячке.
   - На соплях мир не от мира сего держится и надо сохранить его на Земле. Конечно, тебе повезло с весовой категорией. На вес золота. Дорого.
   Халабруй замечтался о прекрасном.
   - Не все то золото, что золотой характер и руки. А золотая середина? А золотое дно?!
   - Ладно. Ты пока заляг на дно, а я клубнику покидаю.
   - Это еще зачем? Решил на зиму брагу поставить?
   - Проиграл - расплатись услугой за услугу. Пока не расплачусь - не успокоюсь на достигнутом брожении бессовестной клюквы. Долг чести копи смолоду.
   - А то, что мое самолюбие деревенское страдает за посевы клубники - это можно?
   - А я тут ни уел. Качай права со своей ромашки чумазой медогонкой.
   - Точно. Уйду в монастырь. Женский. Запрусь в келье.
   - Старый развратник. Не в радость молодым девушкам.
   - Я пошутил!
   - Суп гороховый!
  
  
   Подглавенька 4. Кусая локти-2.

Не печалься, утро вечера...

Это, когда спать уже хочется,

А еще рано.

   - Не виноватая я! Он меня сам собой. Обозначил уродиной и соврался, что на шее голова огромная вздулась.
   - Это не голова вздыбилась. Это у тебя дыбильность прогрессирует.
   Бабогури постучала по голове. Рауфь прикрыла волосами побои.
   - Вместо того чтобы пожирать лавры клубники, вернемся с пустыми руками, чтобы тебе пусто было в автобусе, покусанные и злые.
   - Руки можно наполнить пальцаЄми. Сожми в кулак! Вот так. Вот так ты приложилась по моей голове. А по дороге есть небольшая ферма, можно что-нибудь покусать и залить твою злость кружкой парного молока, а? Не злись, ну, пожалуйста.
   - Да, ладно. Я же понарошку не на шутку разозлилась. Чтоб дисциплина была строгим обращением. Видела бы ты, как малыш сопротивлялся. Обхохочешься. Глаза выпучил - прямо запор. Боялся моргнуть или обкакаться - до сих пор гадаю.
   - Тебе хо-хо-хо, а мне ох-ох-ох, серьезный противник достался.
   - Что книжки читал? Или очки втирал?
   - Он бы скорее согласился стать донором для всех комаров в этом кровожадном лесу, чем порадовать меня своими анализами. В коробочке.
   - Правильно. Конопатый очень натерпелся страстями. Невыдержанный стал. Представляю, что будет, когда он влюбится.
   - Что?
   Сердце Рауфь застукало (Кого?).
   - А этого молоденьким девушкам знать никто не запретит.
   - А откуда ты знаешь?
   - Книжки читать надо. Картинки смотреть.
   - Какие? Погоди, ручку приготовлю.
   - Какие, какие?! "Декамерон", например. Ручки она протягивает! Дальше сисняться надо. Еще дальше.
   - И где же ты ее нарисовалась? Вспомнится, матушка подкузьмила и сожгла Боккаччо.
   - Завещание сестры Катарины. Я единственная наследница. И свидетельница ее смерти. А на счет матушки ты, конечно, клевещешь брехню несусветную ни свет ни заря. Она не терпит жареное, адом попахивающее. Повешать поносящего человека кверху ногами, отравить на худой голодный желудок, утопить на полный - она запросто могла бы в драку, за шею не оттащишь, а сжечь - нет. Не зажигает это ее.
   - Дашь почитать?
   - Спрашиваешь. Я тебе подруга или матушка?! Вечером напомни.
   - Напомнить, кто ты мне?
   Главень 3. Долг.

Три девицы под окном...

Родила царица в ночь -

у роддома на троих поздравляли.

  
   Вечером к монастырю прискочился королевский гонец с ведром клубники, пришпоренным бумажным свитком.
   - Именем короля...
   - Не надорвись, сынок!
   У матушки было особое чувство юмора, не характерное для заведений.
   - Говори быстро, проси мало и всегда благодари Господа Бога - отца нашего.
   - Мне приказано пересыпать это ведро черноглазой девушке, имени которой нашему величеству принцу не удалось выговорить.
   - Я подозреваю логопедом. А больше ничего передать не надо?
   Гонец покачал головой. Мышцы напряглись. Матушка расстроилась.
   - Не густо. Хорошо. Я все переметелю.
   - И вот этот свиток.
   - Свиток особенно. Молоденьким девушкам полезно читать свитые мысли. Да и в туалете бумага прикончилась.
   - Что, матушка?
   - Я говорю-то, - матушка сорвала голос до крика, - что монастырский туалет совсем, говорю, обветшал. Нам бы каки средства?!
   - Зачем вам каки? Своей мало?
   - Сынок, ты гонец?
   - Гонец.
   - Тогда пшел вон, и Господи тебе укажи верный путь.
   Гонец ускакал. Взмыленная матушка задумалась: "Если бы ведро привезли Рауфь - я бы не отсыпала из штанов - такая колбаса способна закоптить принца. Но Бабогури? Ни кожи, ни рожи. Рожки, копыта, хвост. Хотя фигурка ничего. Этого у нее не поделаешь. Принц! А если пьянь какая-нибудь? А если наркоман? Ломается. Мог бы посерьезнее что-нибудь подать. Траванутся еще дети".
   Читая лежа на полу картинки, Бабогури с Рауфь не подкараулили, как в комнату приникла сестра Нейдия. Потрепанная книжка быстренько свернулась под кроватью.
   Сестра Нейдия слащаво заулыбалась во всю голову.
   - Бабогури, тут для тебя сюрприз. Пляши.
   - Сестра Нейдия, не надо сюрпризов. Уже иду.
   - Куда?
   - Плясать. На данспол со шваброй. Правда, сегодня не мы дежурные, зато сюрприз удался.
   Сестра Нейдия смеялась во всю голову.
   - Нет, детка, полы мыть не надо. Не сейчас. Мы их давеча перестелили другой стороной. Теперь пока не испачкаются. У меня для тебя подарок от самого принца Дальбора.
   Сестра вытаращила из-за спины ведро и поставила перед Бабогури.
   - Спрашивается, с каких борщей ПРИНЦУ! посылать МНЕ! горсть недозрелой клубники?
   Все, что не досталось монастырской таможней - несколько зажульканных зелепопок.
   - Ты бы лучше спросила, вытащи кляп, сестра раскаивается, зачем, собственно, принцу Дальбора обихаживать тебя подарками?! Хочет затащить в постель? Так ты и так целыми днями из нее не добудишься. Вы ведь никаким краем не знакомы. Ты даже боком его фотографию не видела.
   - Рауфь верна. Зачем я край света вынуждена принцу?
   - Вам лучше спать, девочки. А я умываю руки - привести себя в порядок и лечь. Спокойной ночи нам, детки.
   Слащавая улыбка без ремней безопасности выкатилась за дверь.
   - Заприметно-заприметно... Там на дне еще что-то тлеется.
   - Бумага. Опечатана.
   - Недоуменно, что сестры не обнаружились докурить ее. Письма они обычно взвешивают вскрывая.
   - Откуда тебе знать?
   - Замок не перепилен.
   - Наверное, у них открывашки нет. Сперли. Я.
   - Вскрывай же. Сейчас лопну.
   - Натерпись пока. Я подожду.
   - Всегда было интересно, о чем пишут принцы.
   Рауфь примолкла и вздохнула.
   - Подвезло тебе, Бабогури. Настоящий принц списался.
   - Ага, настоящий ПРЫНЦ. Я, кажется, узнаю подчерк.
   Долг - дело святое.
   - У тебя занимал принц. Когда? Почему мне не дала?
   - Не перебивай, сейчас получишь. Слухай дальше:
   Вы навредили, хотя и не совсем уместно, но, тем не менее, победа за вами, клубника - за мной. Посылаю вам это ведро.
   - Сестры?!
   - Да, Рауфь, наши сестры немного прожорливы. С кем не бывает?
   - Впрочем, это только часть долга. Просить прощения у вас унизительно, но ничего не поделаешь. Против лома нет приема. Против хохломы спасовали мы. Приглашаю вас завтра вечером (естественно, вместе с подругой) в замок. На королевский бал. Карета будет к вашему распоряжению ровно к шести. Увольнительную беру на себя - чиркну вашей настоятельнице пару строк. По поводу платьев не беспокойтесь. Я понимаю, ваш аскетический образ жизни не позволяет принимать такие подарки, но все же...Не наряжаться же вам в бочки.

С уважением,

Халабруй, принц Дальбора.

   P.S. Привет, ромашка чумазая! Я не забыл. Надеюсь, ты не забыла?!

С презрением,

Фыбздик, сын кухарки.

  
   Рауфь побагровела.
   - Спокойно. Ты продулась? Не убереглась. Завтра пойдем собираться? Покатишься. Ведро у нас уже есть.
   - И ягода тоже...
   - Зелепопки оставим в корзине - нас меньше рвать.
   - А как на счет бала?
   - Однозначно.
   - Значно одно что?
   - Потанцуют без нас.
   - Жаль, платья пропадут.
   - Мы их заслужили.
   - Подумать только - настоящий прынц!
   - В семье не без урода.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Подглавенька 5. Дело святое.

Шли, шли и видят...

Смотреть-то не на что.

  
   На следующее утро следующего года девушки справились по ягоду.
  
   - Рано утром две девицы
   Нет, чтоб дрыхнуть?
   Выметались из темницы.
   Нет, чтоб пробраться.
   По человечески. С заложниками.
  
   - Я б для батюшки царя
   Мухоморов соткала.
   И на весь крещеный мир
   Втихомолку пировала.
  
  
   - Для царя! Ха! Разбередилась. Для сына королевской кухарки не выкусишь.
   - Звучит.
   - Еще бы! Целых три слова.
   - Три - сопли подотри! Рассчитайсь: сын его величества королевской кухарки Дальбора. Шесть не переваришь. Съела?
   - Съела.
   - Укусно?
   - Клопом отдается.
   - Никто не просил соваться в рот с обсиженной ягодой.
   - Что вечером поделывать будем рукам не сидится?
   - Раскатаем клубнику и состряпаем на письмо.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Подглавенька 6. До востребования.

Вот задумал царь...

Насмерть.

  
   Вечером к замку обматерилась карета. Из кареты вышло ведро клубники.
   - Это, надо полагать, постарались.
   Фыбздик торжественно потирал ладони об обивку, перемазанную клубничным джемом, в то время как Халабруй тупо усматривался транспортом.
   - Что больше ничего?
   - Только эта скомканность. Платья, должно быть, разносились.
   - Странно, что карету не уперли. Что, наши замакашки наскальничать умеют кикнописью?
   - И наскальничать, и ...
   -Чего молчишь? Подзабыл буквы. Дважды два - шесть. Транскрибируй вслух, а то испортишь мною зрение.
   - Пойдем. Присядем.
   - Оскорбляют?
   - Да. Слушай:
   Таможня дала добро. Ваша посылка дошла целехонька и невредименька - все три клубнички. Мы довольны. А как рады сестры. Сбиваются стайками возле туалета и радуются... Спасибо, что пригласили на бал. А то мы дуры монастырские совсем никуда не ходим, платьев не носим - в трусиках по полям щеголяем. К прискорбию, никто не умер от простуды, но платья пришлись нам в пору на нос. Спасибо. Попросить прощения можно было в письме. Но вы такой деликатный, просто непроходимо деликатный - не осмелились. Напрасно, я бы с удовольствием посчитала вас тем, чем вы есть. На бал прийти не можем - морковка не ждет. Полоть - рядить. Отныне в платьях. Да и увольнительную нам не дали. Остается только догадываться, что за пару слов вы чиркнули матушке. Случайно, не описались (ударение ставьте в зависимости от казуса)?

Черт с вами!

  
   P. S. Пишет вам простая монастырская девчонка. Апчхи!. Прошу прощения. Долгов больше нет, кретин.

С вспоможением,

Рауфь, раба божья коровка.

  
   Фыбздик побагровел.
   - Спокойно.
   - Мстя будет выстраданной.
   - Остынь. Линолеум плавится. Ничего плохого они нам не сделают. Далеко. Мы укрылись. А на глупые письма мы не обещаем вниманием оставлять. Да?
   Фыбздик не ответил под дых.
   - Пойдем, потанцуем. Разнимемся. Утро вечера не сделает погоды. Завтра чем-нибудь разродимся.
   - Обещаешь забеременеть?
   - Слово акушера-гинеколога.
   - А этим ведьмам мы еще покажем!
   - Посмотрим...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 4. Ромашки спятились.

Ни свет, ни заря...

Ни рыба, ни мясо.

  
  
   Утро выбилось жарким. Фыбздик был из сил. Порубать все ромашки - вот это размах. Цветов подсела целая телега.
   - А вдруг они не поймут, что это мы?
   - Поймуть. Разве есть еще такие ботаники, способные уничтожить утро на убийство ромашкового поля?!
   - А, может, оставить записку: здесь были мы или что-нибудь в этом уродстве скалы исписать?
   - Ты еще территорию пометь.
   - Ромашка!
   - Хватит еще давай. Горишь побрить горы наголо? Пажаруйста. Я в этом не стушевался. Не хотеть больше ромашки, ты меня догонять?
   - Я дальноузыркостью страдаю. Вижу, понимашь, неприятности? Ромашка! Чумазая! Вон идет!!!
   Халабруй побледнел.
   - Она. Значит рядом ОНА!
   - Напрягай Игрунка. Надо сдерживаться.
   Халабруй шустро отек в седло, а Фыбздик кубарем слетел с телеги. Ромашки посыпались через борта.
   - Трогай! Да не меня, придурок!!
   - Все твои преждевременный роды. Идея у него родилась, видите ли, девочка, видите ли, получит, посмотрите-ка, свое. Игрунок, но-о-о!
   - Но-о-о! По легче. Не дрова сжигаешь - лошадиные силы.
   - Кажется, нас усекли не в добром умысле.
   - Несутся. Кудахчут. Лопатами заклюют. Скорее, Игрунок! Скорее!!
   - Да в гору он при всем толкании быстро не попрет. Нас двое. Плюс ты.
   - Приврётся каяться.
   - Поди, вытопчемся как-нибудь придать тебя бы.
   - Куда это наши наглодетили испужались? - к телеге подскочила растрепанная Рауфь. - Неужто нас увидели - испражнить чем прошиб?
   - Девушка, проходитесь, не задерживайтесь волосами о торчащие гвозди. Мы люди сырьёзные - нам некогда всякими глупостями откликаться.
   - Не бось, конопатый, не бось. Сейчас Бабогури принесет, и тогда займемся ДЕЛАМИ!
   - Некогда нам. Детей струхать. НО-О-О, Игрунок!
   - Ой, спасибо, что поджали как всегда, - как обухом опустила на телегу дубинку Бабогури. - А то я тут немного поотстала. В лес забегала. Сучков обломать.
   - В монастыре скончались дрова в гробу мы их видали? - снаивничал Халабруй.
   - Ага. Дрова и мясо. И тут мы встретили вас ... Сукины вы дети!
   - Что вам нужно от нас не дождетесь?
   - Кровь. Гематоген сварим.
   - Девушки, - попытался вкрутиться Халабруй, - а собственно, по какому вопросу утритесь в коридоре?
   - Он еще спрашивается ногами вперед вынесут. Конопатый, оторви задницу от наших ромашек.
   Фыбздик послушно вызлился из телеги.
   - Это что?
   - Профилактика кишечных заболеваний.
   - Это и козе понятно.
   - Клюква болотная, ты поняла?
   -Глупый малыш. Глупый. Упадет ненароком на дубинку снасильничаю. Как ты думаешь, Рауфь?
   - Ромашка чумазая думать умнеется?! Вот удивили старика.
   - Старик, закрой выхлоп, пока радикулитом спину не разбила.
   - Я все-таки не найдусь, чем выбить зубы: в чем наше наказание? Ромашки?! Их любой дурак нарваться может.
   - Вот именно. Сегодня два идиётизма вырвались целым полем погулять. Зачем, спрашивается, стадом?! Хотели нам насолить?
   - И не думали консервировать.
   - Что видно, то, видимо, придется пастерилизовать. Одна просьба: зубы выплевывать по очереди. Очередь - ты, очередь - ты. Всю гору испохабили, засранцы!
   Юноши виновато причесались.
   - Вы нас оскорбили.
   - Когда это?
   - Вчерась.
   - Вчерась? Вчерась мы и не виделись, кажись.
   - А вы читались свое письмось, прежде чем нам послась?
   - Прежде чем послась егось, мы читались вашесь.
   - Вы умнеетесь чит...
   - Подожмись, Фыбздик. Сколько можно препираться в коленках ноги не сгибаются? Я уже не десятилетний мальчик.
   - Что, правда - то, правда, не ваше. Я бы вам дала лет пять. До нашей эры. И на счет мальчика, малыш, спорный вопрос, красавица. Вырывать цветы, чтобы отомстить, как вены резать - никто не посадит.
   - Это не моя родила.
   - Конопатый!
   - Что конопатый? Почему сразу конопатый? Это не я придумать свалил на меня, предатель. Мне сон проснулся...Ну, в общем...
   - Оправдываешься, конопатый, значит - не сумневаешься в своей получишь сейчас.
   - Что вы намеривались делать с цветами?
   - Продать на армянском рынке.
   - Зачем? Вы же принц?
   - А что принцам деньги всем нужны? Игрунок, стой спокойно, девушкам не больно под тобой.
   - Вы должны быть востребованы.
   - Согласен.
   - Мы должны вас востребовать.
   - Щас прям!
   - Скорее сдохну, чем унижусь за вами не заржавеет.
   Фыбздик напрудился свирепым видом.
   - Ах, так! Сейчас ты у меня получишь, остолоп.
   - О стол лбом?
   - Что-то в этой мебели, конопатый!
   Свирепая парочка пустила проверять обстановочку.
   Бабогури и Халабруй, сложив руки на груди у лошади, взирали на этот интерьер с царским великомучием, мол, резвитесь, черти, за все заплачено.
   - Вы посмотрите на них - ДЕТИ.
   - Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. Кстати, я вам до сих пор дорос должен.
   - Да что вы?! Кажется, у меня не занимать.
   - Кажется, перекреститься надо. Заново.
   - Малыш, ты очень наглюкательный.
   - А какой вумный...
   - Этого у вас не занимать. Пардонте, нечего.
   - Вы меня снова оскорбляете.
   - Кто? Я? Никогда. Не откажу себе в удовольствии.
   - Итак, пока дети бегают, прошу прощ...
   - Нетушки. Хрен вам чистить. Казнь должна быть публикаморале. Рауфь! Фыбздик!
   - Я сейчас, Бабогури, только надсажусь!
   - Вот тебе стульчик! Ножки подпилить?
   - Фыбздик! Вашему другу нужна помощь. Скорая.
   - А, может, не надо. Наркоз ему в нос. Предателю такому.
   - Надо, Фыбздик, надо. Стойте смирно, не брыкайтесь.
   - Это Игрунок.
   - Ну, что за неотложка?
   - Принц вынужден хотеть сделать официяльное заявление. Просим. По короче.
   - Эээ...ну...
   Западло Халабруй кинул охапистую ромашку в Бабогури.
   - Прошу прощения.
   - Сейчас я тебе покажу и прощение, и судный день недели - понедельник!
   На этот раз по магазинам прошвырнулись Бабогури с Халабруем, а Рауфь с Фыбздиком величественно взимали плату.
   - Прямо, как ДЕТИ.
   - Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не мешало вешаться.
  
  
   Главень 5. Если грусть-тоска заела.

Как не кручиниться?!..

Земля-то круглая.

   Вечер. В покоях беспокойного принца.
   - Скучно. Слишком кучно.
   - Вон тоска зеленоглазая подмигивает. Из платья в принцессы выпрыгивает на меня приклеиться.
   - Может, прогуляемся твоим состоянием?
   - Куда?
   - Не знаю. Куда-нибудь....
   - Может, на Кудыкину гору? В тире помидорами постреляем?
   - Я бы ромашки пересадил и опрыскал свежим унижением...
   - А я бы морсику из клюквы болотной попил кровушки...
   - Но ты ведь ее терпеть не можешь, как хочешь?
   - А ты отстой на травах как будто любишь?
   - Откровенно?
   - ОТКРОВЕННО?! Конченный холостяк в тебе скончался! Влюбился?! Я тоже по зачину в нее чуть было не втрескался икрами. Повезло - ноги унес. Скакалка - твое дело. Допрыгался. Как же ты мог подцепить такую заразу? Воздушно-карательным путем? Знаешь, моя клюква вся такая нескладная, но хотя бы не растаскивают.
   - Ого! Уже моя. Я тебе только что забубенил червями, что, кажется, влюблен. Впервые в жизни за этот год! А ты про свою клюкву с сахаром.
   - Ромашка, конечно, кусается. Но клюква... Как же я ее ненавижу! От заката до рассвета.
   - Тогда вы подоходная пара - она тебя тоже откровенно не заваривает.
   - Ты уверен своим здоровьем?
   - Руку даю на отсечение.
   - Палач прямо по коридору. Сто тринадцатая рубка. Постучишься, скажешь от прынца. По блату без очереди пройдешь. Так почему ты считаю по пальцам до десяти, что она меня ненавидит? Раз...
   - А ты посмотри в ее глаза.
   - В глаза не смотреть, в глаза заглядывать надо. Два-с...
   - Это кто ж тебя надоумил по голове? Не припомнить себя, чтобы Плезир офтальмогировал наши мозги подобной акулистикой.
   - Да, он компостировал другой педиатрией. Три-с...
   - У меня снова идиотская идея родила. Давай махнем сейчас на монастырь!
   - С дуба рухнул надеждой? Монастырь - женский. Мы - мужчины. Делай выводы.
   - МЫ - МУЖЧИНЫ. МОНАСТЫРЬ - ЖЕНСКИЙ. Выводы напрашиваются...
   - Напрашиваются в гости! А мы ворвемся проникнуть тайно.
   - Воздержимся опытом первых монастырских путеводителей. Пойдем подсобимся в дорогу.
   - А что, миного понадобится?
   - Ты и не прозреваешь - насикоко!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 6. Дежавю.

Ложись-ка спать...

Завтра на работу.

   Вечер. В покоях упокой душу монастыря.
   - Скучно.
   - Где-то я это уже расслышала. У меня, веришь знать не хочу, дежавю.
   - Д е ж а в ю?
   - Дежавю до завтра, если кручина плешь не проест.
   Рауфь хохотнулась.
   - Может, прогуляемся. Заходите, гости дорогие, милостыни просим такие...
   - Куда?
   - Не знаю. Куда-нибудь...
   - Я бы за кем-нибудь доела.
   - Ты же не подъедаешься на ночь глядя?
   - С возрастом вкус предает. Теперь я люблю поглазеть.
   - Кажется, моя хениальная снесла, куда мы можем прогулять наши позолоченные крестики.
   - И какой ломбард примет наш алюминий?
   - В замок. Свезем в замок! На Старухе. Я рвусь попялиться на дворец. Он, наверное, весь в огнях. В руинах. А еще полюбоваться на конопуш... на пушки охраны его величества короля Конечно IV.
   Рауфь пригорюнилась одеялом.
   - Мне убедилось или ты по ухи в своего конопатого?
   - В пятках сисняется.
   - Тогда заодно заскочим к Фыбздику отдавим. Королевская кухня, вроде бы объедимся. Там и поужинаю по-человечески: первое, второе, третье, повторить.
   - А ты не терпишься навестить малыша?
   - Сдался он мне. В прошлый раз. Но это не меняет детей: малыш - кака, Фу! И навестить я его могу только в больнице. При завещании.
   - Люди морозят, что от ненависти до любви ни шагу назад.
   - И тот - на любимый на мозоль.
   - А Старуха не отбросит случайно копытами хвост по дороге? Сомнения меня берутся выручать.
   - Акстись, там отбрасываться нечему, видите ли, сомнениями у нее плотину прорвали, все пары подков давно как преставились.
   - Твои слова да Богу лапши на уши. Не хотелось бы ночью толкать ее в отверстие.
   - Пойдем вещизм на выход откапывать.
   - Платья, любки?
   - Ты что напилилась в замок в таком виде на жительство?! Могут принять за девушек легкой добычи.
   - И во что же мы нарядимся ёлками? Уж, не в фантики ли, вот с такими пучеглазыми фонарями?
   - Тебе бы все праздники с меня справлять.
   - Ну, и где, где же мы обмишуримся гирляндами прикажешь?
   - Где-где? Где уж там! В часовне.
   - В часовне валялись вполне приличные вещи, а не то, что ты...
   - Исправим.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 7. Вылазка.

Тише воды, ниже травы...

Гаденыш! Прямо в тапочки.

Прибью скотину такую.

   Ближе к полуночи к монастырю подъехали две девушки. Заднего вида.
   - Ворота замурованы.
   - И как мы скоперфильдим через стены?
   - Фокус-покус. Я тебя подсажу.
   - Ты меня? Силенок не хватит духу.
   - Ну, давай ты меня, щас я на тебя...
   - Беру свои слова туда и обратно. Расправь плечи. Расправа будет ужасно не наглядеться! Что ж они у тебя такие горбатые? Соскальзываю.
   - Аккуратнее. Уши прямо в глаза.
   - Отлично!
   - Ни чего себе отлично. Уши в глазах!
   - Руки давай.
   - Я не додрыгиваюсь.
   - Облокотись на лошадь. Тянем-потянем - вытянуть не потянет.
   - Высоко...высоко... высоко... высоко...
   - Ничего себе эхо... ничего себе эхо... ничего себе эхо...ничего себе...
   - Как дальше-то...как дальше-то...как дальше-то...как дальше...
   - Прыгать... прыгать...прыгать...прыгать...
   - Прыгай! Надоело эхо изображать. Я посмотрю на твои мозги в траве и поплачу.
   - Да тут же совсем рукой поддай. Смотри. Оп! Спрыгивай, не бойся в гипсе ходить.
   - Срыгну и не побоюсь за столом.
   - Не пойман - не отскребешь. Видишь, ноги целы и невредимо разбиты.
   - Ладно. Ноги, говоришь, в руки. Подстрахуйся там внизу - я за себя не ручаюсь по твоей голове. Тут же крапивозина!
   - Тише причитай, а то нас покойники заметят. Встанут.
   - Да, к черту их всех. Ноги жжет.
   - Гореть им в аду.
   - А?
   - Гореть вам в аду вместе с ногтями нестрижеными!
   - Ма...маматушка!
   - И давно мы мотыльками заделались узнать как хочу прихлопнуть?
   - Матушка, - начала оправдываться привираниями Рауфь, - мы ен-то... мы ентомологи - астрономией подрабатывали.
   - Да, матушка, - подхватила ростки лжи Бабогури, - все астры засадили, как вы и просили, уговаривая.
   - А почему ночью сделаю вид, что поверила?
   - Дык, днем работы не початый край кукурузы: то молимся за здравие сестер, упокой их души, то за процветание монастыря молодежью, то за благоденствие сада на лоне природы, то за мир во всем мире тесен, то за любовь, то воздерживаемся - не успеваем, сами понимаете.
   Матушка сразу смягчилась плавленым сыром.
   - Э-э-эх! Знали бы вы, какое ненастье выпало на нас, в чем только души держатся, этой ночью. Сестра Нейдия в лазарете. И вас рядом не оказалось... Помочь совсем некому стало. Побросали старушек. Никому мы больше не нужны разжалобить вас так хочу.
   - А что вывалилось, матушка?
   - Долго ли, коротко ли рассказывать. Прохладно здесь в крапиве. Пойдемте на кухню, чай затопим.
   - Девочки, такой кошмар, меня до сих пор кондратий хватает.
   - Матушка, как не стыдно, а подробности!
   - Мороз по коже трещит. Слалом - вся бугорками да взгорками.
   - Это целлюлит, матушка. Целюли гулями отъели. Доверьтесь, кто без нас нашу сестру Нейдию обидел.
   - Смеркалось.
   - Короче, матушка...
   - Боже, стыд-то какой! К нам в монастырь забрались две размалеванные девицы. Судя по всему телу, распутные. Вели себя больно нагло.
   - Так больно или нагло, матушка?
   - Относительно сестры Нейдии - больно, относительно меня - нагло.
   - И что им понадобилось в нашем богом забыт...богоугодном маразме?
   - Они сыскивали какую-то чумазую ромашку и болотную коноплю.
   - Клюкву.
   - Точно. Сдается мне в плен попались, мы в курсе, что это за фрукты?!
   - Матушка, с каких овощей клюква - фрукт, а про ромашку я вообще молчу семейством сложноцветных подсолнечников.
   - Забрались они, и что дальше признаваться сами будем или?
   - Что дальше - смеркалось. Мы уже ложились спать на ходу. Сестра Нейдия запирала ворота, страдая запором. И тут на нее сверху свалилась грудастая деваха. Слава Богу, обошлось без переломов правой ноги и левого предплечья. Сестра Нейдия в лазарете. В шоке. С вывихами. Прямой кишки.
   - И?
   - И верхом за первой распутницей оседлалась вторая: ростиком поменьше, конопатая на мордашку, размалеванная, срам Божий.
   - Вы видели его срам, чтобы так нас убеждать?
   - Прости меня, Господи, вырвалось. Нежданно-негаданно эти распутницы пожелали исповедаться мне как на грех своими от греха подальше.
   - Вот наглецы!
   - И?
   - И-го-го!
   - Не бойтесь, матушка. Это Старуха. Мы когда астры высиживали, брали ее удобрения вносить. Она, верно, прохудилась.
   - Ага. Старуха весело нас покатала сегодня на нас. Любишь кататься - люби и в дерьме повозиться. Я говорила - прочисть бензобак. Прочистила... Даже от монастыря не разогнались - забилась, - удавливо прошипела Рауфь на устыдившееся ухо Бабогури.
   - Тише будешь, дальше узнаешь, - уЄжилась зачинщица. - А дальше, что было, матушка?
   - Распутницы сейчас молибдят...
   - Они еще здесь повезло-то как мы такие расстроенные сил нет на вас смотреть?!
   - Где же им быть или не быть? Готовятся исподличать исповедью.
   - Матушка, не гоже ВАМ вслушиваться в грехи ЭТИХ в девках засидевшихся.
   - А, может, мы их причестим к стыду своему. Память у нас все равно девичья - за ночь все опомнится.
   - Не уговаривайте! Я сама хотела попросить у вас просьбы заставить. Что-то я себя плохо чуйвствую прикидываться. В общем, пейте чай и идите с пряниками.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 8. Монастырь - дело женское.

Растет не по дням, а по...

Щучьему велению пластических хирургов.

  
   Ошпарив языки, девушки понеслись в комнату преодолеваться; накинули шиворот-навыворот черные сауны (ночью, какая к черту разница!), встали, отдышались впечатлениями и степенно прополонезили на седьмой степени в храм.
   Каких швов стоило не лопнуть и не растрескаться от смеха, при виде блудлиц только Бог не ведает, что творит. Халабруй с Фыбздиком явно пересобирались, стараясь незаметно.
   Принца почему-то занесло на пышногрудых блондинистых на любителя - такие огромные накладные груди-самоходы, что с них можно чай подавать и буйная поросль искусственных кучеряшек-барашек на меху. Бабогури, давясь выступившими слезами, быстренько прошла в исповедальню, мимоходом указав жестом пинка следовать за ней. Халабруй, инстинктивно покачивая бедрами, уединился вместе с девушкой в небольшой мрачной кабинке, освещенной одним жалким огарком сала и разделенной сплошным восторгом от потолка до пола с окошечком посередине; при всем любопытствую узнать, с кем имею честь, принц не мог увидеть сатану в сутане - только слышать. Однако Бабогури до поры до времени невтерпеж предосудительно мычала, выдыхая смешки через нос.
   Внешность Фыбздика нисколечко не выступала по неописуемости Халабруевой. Штукатурка с него не то, что сыпалась от смелости, она сходила лавинами при каждом неловком движении решительной на все тяжкие храбрости. На голову он вдел оборочный чепчик в тесемку с продресью, а платье выбрил сплошь и рядом в рюшечках-хрюшечках на щетинке. Над губой красовался неудачный эксперимент папилломы - огромная родинка, растекшаяся от волнения соплей. Рауфь, прыская и сглатывая предательские волны радости, влетела в свою исповедальню неудачно. Фыбздик вошел следом подбадривая.
   - Сестра, - начал Халабруй отрепетированным фальцетом, - я хочу исповедаться.
   - Флаг вам в руки, дочь моя. "Черт, что я слепила?!"
   - Я грешна, сестра.
   - Покажи пальцем, кто не грешен, дочь моя. "Дьявол, что я по дурости набралась!"
   - Я убийца, сестра.
   - Убивца? Это интересно, продолжайте.
   - Я убил ...убила, Боже, я не хотел этого, но убила. Случайно. Мы лечили кота и...
   - Вы занимаетесь медициной?
   - Нетрадиционной, по большей части. В детстве немного практиковал. Ассистировала.
   - И как это вышло под суд бы вас?
   - Незаметно. Мы утопили Мурысика в сметане.
   - Что вы почувствовал, когда сделали ЭТО сожаление?
   - Радость, понимаете. Похороны у нас с Фыбздиком всегда веселее выходили.
   - ПохороНЫ? Вы убивали на раз-два-три, раз-два-три?
   - Да я только хотел сказать: я серийная убийца.
   - В какой же серии вы убили свою следующую жертву?
   - Это случилось еще раньше Мурыськиной смерти. Несчастного случая. Сначала мы замочили Тузика.
   - Замочили?
   - Ну да. Перед похоронами. Чтобы он лучше пах. Тело разлагается, понимаете? Воняет. Вот мы его и замочили с благовониями всякими.
   - Я так верить хочу не могу, когда вы его замачивали, он был уже ни в зуб ногой бы вас... да?
   - Да, сестра. Мы его накормили собственным пометом, и он наелся.
   - Собственным?
   - Что вы, сестра. Помет был его, Тузика. Кал калом с глистами. Мы его от них и спасали. Клин клином вышибали, понимаете?
   - Кал калом...тьфу... клин клином - понимаю. Хорошо, дочь моя, а...
   - Что, сестра? Вы говорите, что это ХОРОШО! Я убийца!
   - Но вы же раскраиваетесь?
   - Конечно. Всеми чертежами души.
   - Тогда я упускаю ваш убивственных грех, и хочу наведаться со справками из вендиспансера, а как у вас с прелюбодеянием?
   - С прелюбо... чем?
   - С женщинами?
   - Вы, что, сестра, меня за лесбиянку хотите?! Я порядочная сволочь. Путаюсь только с мужчинами.
   - А вы любили? Чем-нибудь?
   - Не пробовал, но отец не раз предлагал как-нибудь.
   - Нет, вы любили по-настоящему, через соблазн?
   - По-настоящему? Пожалуй, да. Ватрушки с луком. Анита их так надышит, просто пальчики обожрешь.
   - А с гигиеной у вас нелады строят: то помет какой-то с глистами трогаете, то пальчики обжираете. Так и заболеть не до добра, чего вам и желаю.
   - Я не хотела признаваться, но за мной нянчится еще один страшный грех.
   Бабогури навострила ехидство.
  
  
   - Сестра, - пробасил Фыбздик. - Я могу исповедаться спрашивать не буду?
   - Кто ж вам зазвездит, дочь моя?
   - Я не ваша дочь! Я ваша сестра!
   - Вы не видите меня. Я тут очень старая. Вся.
   - А голос как будто молодой врет.
   - Только голос и солгался.
   - Ладно. Пусть будет дочь.
   - Нет уж, я хочу сына!
   - Мать моя, вы хотите сына? Поподробнее. Где, с кем и когда?
   - Да видела тут одного Бога. Настоящий Аполлон. Девять на девять.
   Муз.
   - Есть ли у него какие-нибудь особые приметы. Может, разыскивается?
   - Нет. Разве что на лице у него... два глаза!
   - Да что вы? Два глаза?! Вы уверены? А больше ничего?
   - Не, сестра больше ничего. Хотя постойте, помучьтесь. На лысине были волосы!
   - Волосы - это хорошо. Значит - не плешь под париком.
   - Он еще прихрамывает на левый зуб, и зовут его Рудольф.
   Конопушки обуглились.
   - И где обитает это Рудольфо?
   - Близ монастыря. На молочной ферме. Не скажу где.
   - И много ль коровка дает молока...Сколько Рудольфинио лет осталось жить?
   - Двадцать шесть с полтиной литров.
   - Старик.
   - С чего это завидовать? В расцвете потенциальных сил и необузданного купидонства.
   - Распутница.
   - Сестра, за что же вы меня так хвалите. А вы когда-нибудь любили?
   - Любил ли я? Ха. Конечно, любила. Я каждый день люблю.
   Сердце Рауфь упало на пол и хладнокровно забилось.
   - Какая она из себя?
   - Красивая. Очень. Прелести торчат во все стороны. Чем Бог не обдели, тем умом обидел.
   - Как она откликается?
   - Зухра... нет, Зульфия.
   - Вы не поманите, как кличется ваша любимая?!
   - Всех их разве упомнишь.
   - ВСЕХ!
   - Естественно. У меня их семь. На каждый день. И еще семь - на каждую ночь.
   - Распутник!
   - Распутница!
   Девушки припали к окошечку. Горячее дыхание опалило раскрасневшиеся лица.
   - Ты меня узнал?
   - Разве я похож на дурака только внешне?
   - Если честно приукрасить, то сегодня ты смотришься размалеванной дурой изнутри.
   - Это я ради так тебя выворачивался, ромашка чумазая.
   - Я тоже связалась по тебе.
   - С Рудольфом на сеновале?
   - Я же пошутила, в прошлом году.
   - А я на счет своего гарема не шутил, сейчас.
   - Я тебя убью.
   - НЕ УБИЙ! Грех, любимая.
   - Как ты меня прозвал?
   - Ромашка чумазая. Люблю ромашки. С детства. Любишь - не любишь там всякие.
   - Обожаю конопушки. С незаконопаченных пор, угрей там всяких.
   - Кстати, кто-то здесь хотел сына? Не будем тратить яйцеклетки.
   - Хам! Умойся сначала.
   - Ничего страшного. Немного лесбийской любви. Поцелуй меня.
   - Через окно?
   - Можешь навестить меня лично готов раздеться. Ну, же: иди ко мне...
   - Ни за что! Похотливый сестра, плохой сестра!
   - Ладно. Согласен грешить через этот чертов ларек.
   Рауфь подставила профиль.
   - Целуй.
   Фыбздик ущипнул подставившуюся ни на чем румяную щеку. От удивления, как больно, Рауфь повернулась в фас. Фыбздик жадно поймал ее губы своими силками.
   - НАСИЛЬНИК!
   - ЭКСПЛУАТАТОРША!
   - Давай еще разок!
   - Понравилось?
   Ответ зажевался.
  
  
   - Очень страшный?
   - Да.
   - Тогда я зажмурю глаза. Сисняться буду.
   - Валяйте, сестра.
   - Готова. Продолжайте.
   - Я отвращенной ненавистью питаю одного человека.
   - Вы уверены?
   - На счет человека не очень. Она девушка.
   - Что, еслив девушка - девушка, так она уже и не человек?
   - Она нет. Понимаете, клюква болотная - настоящий страхолюдь.
   - Вы ей льстить не присматривались.
   - Ни капельки. Не пил.
   - Почему вы ее ненавидите? Шторки?
   - Она меня унизила.
   - Как?
   -Каком к верху... ползал клубнику собирала. Потом пришлось прощением унижаться. Мне. Принцу ... это я так образно себя называю, чтоб было не понятно о ком идет речь.
   - Понятно - понятно. Продолжайте.
   - Она постоянно меня оскорбляет.
   Бабогури понимающе заприцокивала.
   - Она унижает мое мужское достоинство.
   - Вот с этого мета поподробнее.
   - Понимаете, сестра, она сомневается в моих умственных способностях.
   - Странно, конечно. На мой взгляд, никаких сомнений быть не должно...
   - Вот и я так думаю.
   - А в каких выражениях вы унижаетесь больше всего?
   - Так сложно сразу вспомнить все.
   - Все можно не вспоминать. Припомните с-а-амые обидные.
   - Идиот, дебил, извращенец, кретин, малыш...
   - Еще.
   - Вы же просили с-а-амые обидные? Мне и так тяжело. Не давите.
   - Простите. А чем, малыш вам не нравится?
   - Слово само по себе безобидное. Даже вроде как положительное. Но она умудряется его так произнести, что чувствуешь себя выше перечисленным списком с-а-амых обидных слов вместе взятым.
   - Вы мечтаете ей отомстить?
   - Безусловно. Сплю и вижу.
   - И что же вы видите?
   - Идет, значит, клюква болотная по улице. А сверху, откуда ни возьмись горшок с цветком. С крапивой. В общем, чтоб размозжило ей всю башку. И глаза по асфальту прыгают. Скок- скок, скок - скок, скок-скок...
   - Это все?
   - Нет, там еще продолжение есть.
   - Правда?
   - Вот вам крест!
   - Оставьте себе. Продолжайте.
   - Значит, скок-скок, скок-скок, скок-скок... и тут иду я и наступаю на ее шары - всмятку.
   - Все?!
   - Все.
   - Любопытно... любопытно.
   - Любопытство - не свинья, сестра.
   - Да, дочь моя, вы правы. В этом нет зазнайства.
   - Сестра, а вы кого-нибудь ненавидели так, всеми занавесками?
   - Нет, дочь моя, у меня было гораздо хужее.
   - Не может врать! Хужее моей ненависти быть не взять.
   - Может-может, дочь моя. Ваши сны еще идиотские в сравнение с моими.
   - Поведайте. Облегчитесь.
   - Сейчас расстегну воротничок. Слушайте.
   - Весь в центре внимания.
   - Идет, значит, малыш по улице - это я так образно его называю, чтоб было не понятно о ком идет речь - идет он идет и чем дальше идет, тем улица становится все уже и уже. Наконец, доходит до того, что пролазит только голова, но через некоторое время и она не вмещается: стены давят на черепушку - она сопротивляется, стены давят - она сопротивляется, давят - сопротивляется, давят - сопротивляется...
   - Это все?
   - Нет, там еще продолжение есть.
   - Правда?
   - Вот вам ваш крест.
   - Продолжайте.
   - Значит, стены давят на черепушку - она сопротивляется, стены давят - она сопротивляется, давят - сопротивляется...и в один прекрасный момент черепушка не выдерживает и разлетается на куски. Из глазниц вываливаются зенки, их подхватывает голодный коршун и тащит к себе в гнездо, но, не долетев несколько метров, нечаянно роняет зенки в море. Зенки не тонут.
   - Все?!
   - Все! А что?
   - Тупо.
   - Сам такой.
   - Я тебя убью сейчас, клюква болотная.
   - Руки коротки. С корсетом перетянули.
   Халабруй, ослепленный яростью от кулака Бабогури, сунулся в исповедальное окошечко. Набычившаяся шея застряла рогами.
   - Стены давят - она сопротивляется, давят - сопротивляется...
   - Все равно убью. Раньше или позже все грешны.
   - НЕ СМОГЁШЬ, сын мой, - КИШКА ТОНКА. Смотри, как всасывает святую воду. Засим, отпускаю вам все грехи ваши. По рецепту порошка от опрелости. Смотрите - не перепутайте. Строго по назначению.
   - Изувечу!!! Фыбздик!
   - Да не введет тебя в искушение с головой, да избавит тебя от лукавого меня.
   - Найду вашу комнату и изнасилую.
   - Не обшибитесь. Белая дверь слева - сестра Нейдия, справа - матушка. Моя где-то дальше. Извращенец! Какая прелесть! Мне будет интересно принудить себя посмотреть, как ты будешь насиловать комнату. - Бабогури в задумчивости подперла на задвижку исповедальню Халабруя. - Скорей всего, начнешь с двери. Напоминаю, белая дверь слева...
   - Фыбздик! Вытащи меня отсюда. Спасись от дружеской расправы!
   Через несколько часов подлетел счастливый Фыбздик извлекать несчастного Халабруя.
  
  
   Подглавенька 7. Восторг.
  

Как живете-можете...

Не отвечать.

   - Я так счастлива, Бабогури! Я так счастья нахлебалась!
   - Не описайся.
   - Он меня любит.
   - Ну и? А Он меня ненавидит.
   - Фыбздик не такой, он нормально к тебе относится - по-дружески на чеку.
   - Да-да. И ты куролесишь, что вы уже целовались. Ну, и как это?
   - Счикотно, смешно, но очень невнятно. Головокружительно невнятно.
   - Что ж там такого невнятного аппетита?! Не уж то запах изо рта?
   - Вкус.
   - Вкус? Укусно что ли?
   - Да. Судя по усей ротовой гигиене, на ужин он ел мясо лосося, приправленное тмином и шоколадные рогалики.
   - И это ты все распробовала по одному поцелую врать не стыдно?
   - Почему по одному?! Их было...
   - Ясно. Целовались до упаду мамка куда смотрели твои глаза.
   - До этого дела не дошло врать не стыдно мне.
   -Подвезло, что Фыбздик не ужинает чесночным салатом и луковым дышать нечем.
   - Да хоть чемом. Целоваться с ним такой полет.
   - Такой восторг.
   - Завидуешь?
   - Есть чему?
   - Есть нечего.
   - Жаль. Я сейчас голодна, как беременная самка комара.
   - А мы с Фыбздиком хотим мальчика.
   - Что за расовая дискриминация? Я хочу девочку!
   - Хотеть не вредно беременным. Иди и заводи.
   - Прям так. Одна. Впопыхах.
   - Мария же смогла.
   - Она была непорочной экскорпорально оплодотворенной, а я святым духом питаюсь.
   - Кстати, забыла сказать тебе, но еще не поздно выболтать, завтра мы едем на бал-маскарад.
   - Куда? На чем? И в чем?
   - В замок. На карете. В костюмах. На все вопросы ответила? Зачетку нести?!
   - Говоришь, в сумасшедший дом, на карете скорой помощи и в чем мать родила. Отлично. Я согласна. А ты спросила меня?!
   - Куда тебе девать, ты ведь меня одну не отпустишь за грехами.
   - Понятно... Меня не приглашали навязываться не хочу.
   - Фыбздик сказал, что я могу взять кого угодно я сама так придумала только что.
   - Наверное, ты как всегда невминательно слухала стремечком. Он имел в виду кого угодно, кроме меня я все равно с тобой поеду.
   - Да хватит гундеть нюнями распущенными! Окромя меня, окромя меня... Я раскомандовалась: завтра вечером поскакушки. МЫ поскачем! А без тебя я пропащая.
   - И я без тебя упаду. До замка далеко, поручни высоко. У нас нет костюмов.
   - Кто-то в нашем селении хвастал богатой коллекцией фантазии на меху.
   - По молодости, не было еще. А теперь вся поизросла мелочностью да расчетливостью.
   - Костюмы, Бабогури, костюмы. Надо привыдумать.
   - Да помню я, помню себя с трех лет. Уже поставила варить.
   - Варить?
   - В смысле включила котелок, не соображаешь?
   - Я вот удивляюсь...
   - Не порви штаны.
   - Где ты всего этого набралась?
   - Трудные критические дни, неблагоприятный интерьер, экологика...
   - Я больше не удивляюсь.
   - И правильно делаешь - штаны целее будут без зарплат.
   - А я снесла себе костюм!
   - Спорим: угадаю с первого сразу.
   - На что?
   - Танец с Фыбздиком.
   - А можно на что-нибудь более уцененное.
   - Если я проспорю, то на балу не буду к вам приставать с расспросами, откуда берутся дети.
   - Забманчиво. Хорошо. Спорим. Ну, надрывайся, давай!
   - Ромашка.
   - Только один танец. И ни-ни, ты меня поняла пальцаЄми своими, шелудивыми?
   - Есть генерал.
   - Пойдем. На кухне как раз у стен зубов нет.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 9. Кошки-мышки.
  

И устроим пир на весь...

Рубль.

   В зале Дляпирушек нешуточные приготовления, гороховые шуты в запарке. Выписаны специяльно по поводу. Сегодня вечером состоится грандиозное сочетание - Летний бал - Маскарад. Придворные красавицы тщательно оголяют свои наряды, ведь будет сам принц. Как знать, может, повезет. Знати всегда везет. К вечеру сшито более тысячи платьев, измучено более тысячи золушек...
   Летний бал самый любимый новый год во дворце; его ждут все лето. Фыбздик предвкушал его с особенным чувством недоверия. Нынешний бал для него юбилейный. Двадцать лет - не делайте круглые глаза. Сызмальства мать таскала его сюда. Не с кем было оставить в покое. Стряпали на бал непрерывно весь день и всю ночь, а так как мать Фыбздика королевская кухарка, сами понимаете, а все равно жрете на ночь. Он никогда не забудет свой первый бал. Общество не позволит. Ему тогда был год. Скольких он описал, скольких обрыгал, скольких пощадил...
   Однако особенное покалывание в желудке Фыбздика было связано не с годовщиной. Язва. Сегодня он танцует со своей язвой, ромашкой чумазой. Такой любви с Фыбздиком еще не случалось с позавчерашнего, поэтому уже за два час до начала празднества он был одет, надушен и готов к детским неожиданностям. Его костюм был продуман до мелочей. Расходы на то ни сё. Двадцать лет он традиционно глупо появляется на маскараде в одном одинёшеньком наряде. Подсолнух. Такой же выщелканный.
   Халабруй прохладно мартинисто относился ко всем общественным мероприятиям, предпочитая тишину и уединение с парой-тройкой наложниц. Наложницы - ни к чему не обязывающая прислуга, накладывающая все, что можно наложить. Летний бал-маскарад не был исключением из института. Так или иначе, он - принц и на подобных вечерах просто обязан выставляться в оригинале.
   Наконец, оркестр начал настраивать инструментами настроение, а это значит, что через пару минут будет яблоку упасть негде, жеребцу не развернуться, а кобылы наржутся до копыт.
   - У меня в глазах рябит от изобилия денег девать некуда.
   - Семейство Дроздов снова вырядились какими-то трясогузками с мошной набекрень. Смотри-ка, дрозд их семейства мошонку подвернул. Обыдно, да? В самом начале карьеры!
   - Знал бы ты, как мне два пальца в рот от этого маскарада.
   - Можешь вытошниться в эту чашку и показать.
   - Пойду, переброшусь с мамой несколькими мастями. Вон она уже появилась на свет. В костюме королевы.
   - Да у тебя тоже прикид как обычно заведено на пасху. Яйцо всмятку. Хотя, нет. Тухлое яйцо всмятку. Наверное, ночь не поспал, продумывая белками желтки.
   - Зато твои семечки, действительно, в пакетиках. Двадцать лет - а все не рассыпаешь.
   - А ты у нас воробей стреляный, особенно по женской части невооруженных глаз.
   - Ты уж решись, наконец, яйцо я или половозрелый, раненый птиц.
   - Удод - вот ты кто. Р я не выговариваю. Из-за скромности.
   - Спасибо, друг. Наплевать.
   - Да не за что. Растереть.
   - Ну, я пошел.
   - Иди.
   - Если, что я возле мамы.
   - Иди уже, маменькин сынок. Сю-сю-сю...
   Халабруй насупился к трону. Несколько красавиц кинулись его посмотреть и себя показать. Халабруй разгреб девушек, отер рукавом пот и сел на трон подле матери на колени. Детская привычка.
   С годами Далия стала гораздо красивее кобылы. В молодости ее можно было назвать не более как симпатичной, зажмурившись, брала она только ногами. Детская привычка.
   - Почему ты грустишь? Посмотри, как светло и весело жить пропиваючи.
   - Весело было, когда ты читала мне курочку Рябу на ночь, клюя в книгу.
   - Ты уже взрослый фильм. Папа считает, что пора тебе и честь женскую познать. Сколько красавиц в зале - выбирай, не хочу знать.
   - В том то и проблема, мама, что хочу нехочуху.
   - У тебя ничего не болит? Может, чай с виагрой. Очень хорошая трава. Для аппетиту.
   - Голова раскалывается. Можно, я пойду наверх, перевяжу, прилягу за компьютером.
   - Сейчас мы склеим и нечего голову ломать комедией. Плезир, польку!
   - Мама, я не хочу танцевать.
   - Главное, не хотеть, а уметь подстраиваться под хотеть.
   - Мама, м-а-м-а...ты будешь виновата в искалеченных ногах. Всем ноги оттопчу трудовыми мозолями.
   - Веселись, сынок.
   Шумная полька засосала несчастного принца в водоворот, виноворот и смеховорот.
   А счастливый Фыбздик скучал. Рауфь снова не приехала. Сердце вздыхало и всхлипывало шампанским. Она меня не любит. Пойду - повешусь снотворным.
   В это мгновение в зале с двухчасовым опозданием запетляла ромашка.
   - Фыбздик! Я здесь. Не могу пропискнуться. Фыбздик!
   - Ромашка! Я сейчас.
   Ледокол работал без устали, человеческие тела обдавали жаром, но Фыбздику было все ни почем вывихивать чужие конечности - любимая позвала.
   - Я опоздала, прости - никогда не поздно.
   - Ты как раз вовремя, чем никогда. Ромашка, можно я расцелую твои лепестки?
   - При всех?
   - Пусть засвидетельствуются.
   - Пусть влюбляются! Как мы с тобой.
   - Я тебя люблю.
   Рауфь расцеловала каждую конопушку в отдельности.
  
   В зале Дляпирушек петляла не только ромашка, но и еще одно растение, точнее животное, парнокопытное и весьма увесистое рогами.
   - Подвинься, корова.
   - Я Минотавр, козел.
   Халабруй набычился.
   - Да как ты посмела, корова, обзывать меня козлом. Что не узнаешь своего принца?!
   - Мой принц? Не так я его себе представляла. Все больше на белом коне.
   - Сними маску, сейчас же! Я запомню твое наглое лицо, а завтра тебя высекут.
   - Это что же мне до завтра ждать? Бери хлыст, и пойдем.
   - Знать, совсем, знать, обнаглела. Не хочешь снимать - сам сдерну.
   - Вздернешь, вздернешь - только догони!
   Рогатое чудовище, хохоча и беснуясь, разорвало круг танцующих и поскакало...
   - Ты сама напросилась.
   Халабруй кинулся следом, но его подхватил другой круг, параллельно танцующих людей. Ни чего не попишешь, Бабогури и Халабруй крутились все-таки в разных кругах.
   - Отпустите! Мне надо поймать вон ту корову.
   Окружающих окатила волна цунамического смеха.
   - Молока захотелось, ваше величество, или говядинки?
   - Хочу украсить ее рогами свою комнату.
   - Куда как проще обзавестись своими.
   - Как же мне добраться до нее?
   - Пока никак. Сомнут и растопчут ваши чувства. Попробуйте достать эту буренку, когда она окажется поближе. Может, дотянитесь связями.
   - Со следующим оборотом я достану тебя, корова! - крикнул Халабруй Бабогури.
   - Аккуратнее, козел, на поворотах заносит непредвиденным залетом!
   - Прибью собаку!
   - Корова я. МИНОТАВР! А ты - козел - и копыта моего, правого, заднего, не стоишь.
   - Хватайте ее за вымя, ваше величество, и все дела у вас в руках.
   - Следующий оборот - и ты моя!
   - Облезешь! Козел драный!
   Глаза Халабруя всверлились только в одну точку - рога - пульс участился стенокардией, кровь фонтанировала к лицу. Мальчик приготовился к прыжку. Прыжок и... корова - в кругу. Халабруй только заскрежетал зубами, тщетно пытаясь пробить маломальскую брешь из крепко сцепленных человеческих рук. Хохот было слышно в близ лежащих поодаль государствах. Что ж, побесимся в кошки-мышки.
   Бабогури в центре огромного пустого круга, как будто на арене корриды, изображала цирк: выставляла рога, била копытами и фыркала. Халабруй медленно обходил круг, ища циркуль. Неожиданно руки поднялись, и принц, как ошпаренный утренним чаем на генофонд страны, кинулся на орудие труда технички. Бабогури, молниеносно среагировала и в туже секунду вылетела вон. Руки опустились. Оглушительный хохот. Роли поменялись: теперь Халабруй находился в центре, как на арене, пыхтя и взрывая песок копытами, а Бабогури медленно обводила вокруг пальцев, готовясь к новому нападению.
   - Я все равно тебя достану!
   - Ха, мечтать не вредно от козла молока.
   - Ты будешь раскаиваться, корова, больно раскаиваться о подойник...
   - Ты будешь раскланиваться, козел, низко раскланиваться, а я тебя все равно не пощажу самолюбием.
   Руки неожиданно взметнулись ввысь. Халабруй - из круга, Бабогури - в круг. Всплеск лошадиного ржания.
   - Ты выставила меня на посмешище, и ты дорого заплатишь за это причиндалами своих родных титулов - клянусь честью.
   - Тебя никто не просил выставляться! Диплом третей степени. И ради всего святого, во мне не нашедшем места, не клянись тем, чего у тебя и на поминках не будет. Челядью, челюстью, пожалуйста, но не...
   - Тебе не жить!
   - Чтобы козел с коровой под одной крышей? Никогда! Козлы воняют.
   Руки взлетели кверху. Халабруй слепнем бросился на Бабогури. Девушка со скоростью нежелания выпрыгнула из круга. Руки не опустились. Бабогури побледнела, почувствовав зловещее дыхание на своем подзатыльнике. Толпа ждала крови. В это мгновение, как будто с потолка, штукатуркой посыпался голос короля, Щура IV.
   - Прошу внимание привлечь на меня!
   Толпа сомкнулась и двинулась к засиженному трону, тем самым, давая возможность нашей буренке ускользнуть по добру, по здорову в холодец отпыхиваться. Халабруй надсадно давился яростью. Она была почти, что синицей в его журавлиных руках. Еще чуть-чуть и он сорвал бы злосчастную маску с елки, оторвал бы ненавистную голову с любимой учительницы по русскому языку, свернул... Но нет же, папа решил отрепетировать речь. Отцы и дети. Вечно мы мешаемся друг другу.
   - Сегодняшний бал нельзя назвать удачным король так шутит, не обращайте так гул недовольства... пока не будет выбрана королева вечера.
   Король с нежностью одернулся на свою жену и, поглаживая ее недовольную руку, продолжил заглаживать:
   - Королева по гроб вгонит жизни у меня уже есть, и больше ни в каких ритуальных услугах я не нуждаюсь. Но традиция есть пережиток. Вот, например, мой сын... оболтус, - король сощурился на Халабруя, - холостяк при живых-то обеспеченных родителях. Наверное, девушки нашего королевства совсем зажрались без диет: не клевать на такую партию, когда хорошим прикупом попахивает! И путевкой в Сочни, между прочим.
   Там и тут завздыхали многочисленные прелести.
   - Халабруй, подойди, мой мальчик. Смелее, навязываться по рукам и ногам не буду. Возьми эту корону и осчастливь по голове ту, что достойна называться каравеллой вечера.
   По залу пробежал будоражистый шепоток, зашелестели платья. Девушки с надеждой в зрачках поправляли лакированные прически пилочками.
   - Папа. Простите... Ваше величество, попросите кого-нибудь еще заставить выполнить эту домашнюю работу. Мне сейчас некогда вами заниматься в дневник не нагорит, а родителей хоть завызывайся.
   Халабруй огляделся в поисках несчастной коровы. К его садистской наклонности, рога никуда не сбежали и поблескивали в конце зала за многочисленной толпой. "Рассчитывает затаиться?! Не выйдет, говяжья душонка! А сколько коровка дает молока?" - прикинул принц.
   - Хотя, знаешь, давай сюда свою чертову корону. Я не долго мучился.
   Зал нырнул под воду. Давление скакнуло.
   - Корова, иди-ка сюда. Я подобрал тебе седло. Осторожно. Не отдавите ей без меня на мя.
   Халабруй двинулся к Бабогури. Толпа расходилась, как неисправная ширинка. Не вовремя. И у всех на виду.
   Принц издевнулся как раз напротив несчастной коровы.
   - Доярка пришла. Давай сюда свое копыто. К трону, буренка, доить тебя буду, пока рука не отсохнет. Всю ночь.
   И всесильный Аид потащил безмолвную Прозерпину в свое темное царство.
   - Молчишь? Молчи,- ликовал Халабруй на ухо своей пленнице.
   - Чья бы корова мычала... - чуть слышно проблеяла Бабогури.
   - Твой звездный час настал! - злорадствовал Халабруй. - Звезда упала, и я успел-таки загадать желание. Я сделаю тебя королевой бала, но тебе придется скинуть свои панты.
   - Да, моя дорогая, - поддержала королева, когда не просят, - не гоже носить корону в таком виде кроны. Сыми, детка, маску. Пришло время примерить ответственность.
   - Не гоже с такой рожей, да в королевы. Я же обыкновенная корова.
   - У нашего сына специфический привкус.
   - Это в меня, - как всегда не подумал Щур.
   - Ну же, светик, не стыдись комплекса неполноценности.
   - У меня комплекс Наполеона. Шляпки люблю. Вот такие.
   Если тысячами взглядов, устремленными в одну точку, можно поджечь, то Бабогури из песка, наверняка, переплавилась бы в стекло.
   - Хорошо. Зажмуряйтесь, сеснительно. Еще сеснительнее! Я разоблачаюсь.
   - Клюква?!
   - Не ждали?
   - Вы знакомы?
   - В садик вместе ходили... Ягодку.
   - Да и мне она кого-то напоминает, - маялся памятью Щур. - Как будто видел где-то. Давным-давно...
   - Королева, - вмешалась Далия не в свое дело, - с вас вальс. Обрекайте счастливчика.
   - У меня есть выбор?
   - Конечно, дорогая. Выбор есть всегда! Доказано селекционерами.
   - Высший сорт!
   - Что, милая, я не расслышала. У меня абсолютный ноль слуха. Даже В лесу родилась елочка не станцую.
   - Я говорю, что давным-давно затарилась мукой.
   По залу пробежался низкочастотный шепоток. Зашелестели платья. Замелькали манжеты, прилизывающие напомаженные волосы помадкой.
   - Люблю жареные семечки. За волосы не оттащишь граблями. Подсолнух, к ноге! С тебя танец, - Бабогури подмигнула Рауфь левым поворотником.
   Фыбздик был удивлен поражением и в то же время польщен соблазнением.
   - Не знаю, почему я. Но, спасибо не скажу.
   - Телячьи нежности потом, а сейчас вальс. Я не умею танцевать.
   - На мелочи жизни ничего не купишь - учись зарабатывать! Не вытопчи копытами мои листья. И не домогайся так ногами больно. Я поведу тебя на казнь. Слушайся моего деспотического тела.
   - А наглости тебе не занимать. Все равно не отдашь.
   Вальс в исполнении коровы и подсолнуха пронимал до слез. Крышу сносило от безудержного гомерического торнадо. Без преувеличения, танцевать можно и корову приучить.
   Не смеялся только один человек. Сердце Халабруя саднило острым кризом. Своими морскими, штормовыми глазами он безнадёжно искал спасительного огня. Но ее огненный взгляд принадлежал другому. Его другу. Друг называется. Да, а то-то вы не знали, что человека, связанного с кем-нибудь дружбой, называют другом!
   Когда все пустились в пляс, а Бабогури вручила Фыбздика Рауфь, Халабруй забился в самый дальний угол зала, сел на пол и закрыл глаза. Она не выдержала пытки и обернулась в поисках безмятежного моря. Он из последних сил барахтался в волнах ревности. Она сгорала от душевных мук.
   Наконец, разглядев среди множества равнодушного веселья островок горького одиночества, Бабогури поплыла к своему берегу. Халабруй не заметил ее приближения и, отдавшись темноте, мечтал о покое. Она села рядом.
   Они сидели молча. Дышали в такт. Только сердце Бабогури билось немного громче и чаще, чем обычно. Халабруй услышал и, не отрывая горячей головы от холодной стены, повернулся к вспугнувшему его покой звуку. Огонь! Халабруй горячо улыбнулся. Море! Бабогури нежно растворилась в улыбке. Они сидели молча...
   Несколько минут. Только несколько минут наедине. Они, отрешенные от всего, заглянув друг другу в глаза, были вытащены на этот свет своими же друзьями.
   - Надо ехать домой, приехали здрасьте. Матушка переживает, а мы тут прохлаждаемся в грехе.
   - Почём тебе знать: переживает матушка, али нет тебя сейчас допрошу?! Она что звонила?
   - Звонили. В колокола.
   - А я посмотрю, - Рауфь насмешливо просканировала Халабруя, - вы нашли общий язык.
   - Мы сиамские близнецы. Уроды в своем роде. Вот с такими сросшимися языками. Не мели мелкооптовую чушь!
   - Халабруй, дружище, - похлопывал по плечу ногой Фыбздик, - не как ли помирился со своей дьяволицей?
   - Не как ли!
   - Я тебя презираю.
   - Я тебя ненавижу.
   - Да, Фыбздик, к сожалению, мы обшиблись. Они неизлечимо аспидовые. Поскакали, Бабогури, карета ждет тыкву.
   Бабогури решительно оприматилась, отряхнула рога и, не обморачиваясь, направилась к выходу. Выход есть всегда. Просто иногда он бывает черным.
   Когда девушки скрыли за дверью печаль, Халабруй встал и непоколебимо зашагал. К запасному выходу. Запасливый все-таки парень. В кого бы это?!
   - Ты куда? Не уж-то прощаться с буренкой можешь не врать?
   - Голова болит. Подышу свежезавезенным воздухом.
   - Понятно. Только не дыши до слез, хорошо упрашивать не буду.
   - Ты это о чем?
   - Да так...избыток кислорода искру вышибает.
   Карета размеренно кивала из стороны в сторону, унося счастливую Рауфь и несчастную Бабогури. Земляничное солнце докатилось до горизонта.
  
  
  
  
  
   Главень 10. С добрым утром.

И я там был, мед, пиво ...

Пил - ни чё не помню.

   Утро выдалось. Это уже хорошо само по себе, если утро выдалось. Значит: вы еще живы - радуйтесь! Радуйтесь чему-нибудь, когда а радоваться-то совсем нечему. Итак, в королевстве Дальбор утро выдалось, хоть это и удивительно после такого шумного празднества, безмерного винопития и децибильного смеха. Народ встал. Это уже хорошо само по себе... (дальше вы знаете). Народ, если быть уж совсем точным до мулиметра - частично встал. Попытался умыться, причесаться, в общем, привести себя в божий видимость. У кого-то это успешно выходило: и Божий видимость, и все прочее, а кто-то как не смог подняться, так и остался прародителем человеческим.
   Королевская семья не смотря ни на что - смотреть на что-то или на кого-то было выше сил, очень противно недотянуться, тошно-тошно - воскресала у стола. Воскресенье - день тяжелый. Особенно, если это не понедельник. Утро. После пьяного веселья. Выпить хочется. Гадаешь: стоит - не стоит. А карты - падлы - вечно врут. Королева-мать потянулась. Толи спать хотелось, толи к графину с водкой. Это вода такая в королевстве Дальбор. Очень целебная. Графин опрокинулся. Никто глазом не моргнул. Все мирно досапывали сны.
   - Мама, ты что-то сказала? - промямлил Халабруй.
   - Да.
   - Что?
   - Ничего.
   - Ты ничего не говорила, Далия? - забеспокоился Щур.
   - Да нет.
   - Да или нет?
   - Что ты сказал?
   - Ничего.
   - Да?
   - Нет. Ничего.
   Так "задорно" они болтали в течение получаса. Постепенно, с каждой выпитой чашкой крепкого и чая, их речь становилась более многосложной.
   - Сынок, а что это за девушка?
   Халабруй поглядел по сторонам. Чисто. Ни одной машины.
   - Тут нет никто.
   - Девушка, которую ты выбрал королевой? С рогами такая.
   - Ах, эта! Эта...эта моя общая знакомая, - принц смял салфетку коленями. - Хорошо знакомая обурела...
   - И где вы с ней припаслись? - полюбопытствовал Щур.
   - Близ Алаборского монастыря.
   - Я так соображаю правильно, пастбище женское?! Похвально, сынок. Прям, как я, по неженатости обречен не был когда-то.
   Далия сверкнула десертной вилкой.
   - Молчу-молчу.
   - Она монашка?
   - Ага. Три раза.
   - Три раза монашка? Это ж как? Уходила - приходила?
   - Так и не обижайся: воспитанница женской ограниченности.
   - Значитца: без уроду в левом колении, без племени.
   - Это хорошо, дорогая, что без племени. Нам еще апачей тут не хватало, как голыми бегать и по губам стучать на себя. Вам не обнюхивается, паленым попахивает?
   - Ты надоел со своим паленым трындычать целыми, не затыкаясь. Ради интересу естествоиспытателя, подожги свою бороду и воняй по всему дому. Хоть убейте его, но я ее где-то видела как сейчас.
   - Исключено. Ты никуда не выходишь сейчас.
   - Ты хочешь сказать, что я затворница, да?
   - Нет, дорогая, ты настоящая засижница.
   - Сынок, а может, мы пригласим ее на ужин? Завтра? А?
   - Б.
   - Это значит, что ты согласен дочитать азбуку?
   - Ни за что! Мама, я запрещаю тебе заводить сомнительные знакомства. Вдруг коровка заразная: свинка, стрептококки, коклюш?
   - Сынок, если королева решила - так тому не миновать.
   - Хорошо. Я сбегу из дома.
   - Хорошо. Беги.
   - Отлично!
   - Удовлетворительно.
   - Хорошо - и разойдемся.
   - Хорошо. Доешь ватрушку и беги.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Подглавенька 8. Приглашение.

Это случилось...

Что ж, не будем ворошить прошлое

грязное белье.

  
   К вечеру в монастыре переполохистый бардак. Королевский ужин. Приглашение. Столько всего навалилось. Счастья. Сестры млеют. Бабогури в смятении. Рауфь хочется.
   - Ты поедешь со мной, или я не поеду вообще обнаглела!
   - С меня шоколадка.
   - С изюмом.
   - С маком. А в чем мы поедем делаю вид, что как будто не догадываюсь?
   - Детский вопрос. В капусте, естественно, у заднего прохода собираемся.
   - Мать моя женщина...
   - Сомневаюсь.
   - Роди меня в рубашке. Одежда. Одежды, понимаешь, у нас нет, только эти подвенчальные платья. Не к месту ведь - в свадебном.
   - Венчально-венчально. Постой. У нас есть паровоз! А как же трофеи? В рамочке на стене висят.
   - Точно! Я совсем добегалась, как белка в лисе. Текём отсюда, примерим, у зеркала, подкрутимся вертихвостками.
   - Девочки, вы никуда не пойдете слинять. Сейчас мы будем изучать этикет, когда-то надо начинать.
   - Матушка, может, не надо? Уже поздно, а мы так молоды.
   - Останетесь голодными, на всю жизнь.
   - Нашла коса на смерть. Рассказывайте...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 11. Ужин.
  

Жить-поживать да...

Наживаться бы вам всё на других, сволочи!

  
   Вечерело. В саду подбили фонари. Всё летающее ринулось к свету, будто им там медом намазано в два слоя смерть от ожогов, а к замку подхихикала вздорная карета.
   Надушенный бантами лакей подмог дамам выбраться из тыквы, и ведомые наитием прелестные сознания наипаче забрели в холл.
   Прохладный воздух, свойственный большим каменным помещениям, ароматом ванили защекотал в носу. Счикотно-счикотно.
   - Вот это сюрприз! - неудачно спустилась с лестьницы королева. - Вы привезли свою подругу? Мило, очень гаденько.
   - Сестры тоже хотели поехать, но, к сожалению, не смогли перебороть нас. Служба. Дружат.
   - Пойдемте в гостиную. Все уже сокрыто. Вы вовремя.
   - Мы своевременно.
   - Ваше величество, подмигните, где я могу найти Фыбздика?
   - О, дитя, тебе подвезло. Сегодня он ужинает с нами идиотизм - так пожелал наш настырный на шиповнике сын. Они, наверное, уже начали опоздавшим кости обгладывать. Мальчишки всегда так делают: едят, когда вздумается.
   - А когда надо?
   - Надо когда надо всего дожрамшись.
   - Какие великолепные скульптуры! - Рауфь попыталась заткнуть носком уж было отклеившую рот Бабогури. - Прямо как живые окочурились.
   - Напомните мне, когда покатитесь обратно к черту на рога, чтобы я вам насобирала в дорогу гостинцев, ненужных мне. Вы, какие скульптуры предпочитаете? Обнаженных девушек, писающих мальчиков...
   - Какающих дедушек.
   Все-таки Бабогури неисправима. Сутулится.
   Вышколенные лакеи, приросшие к дверям, проверили визы и впустили дам в гостиную. За небольшим столом сидели незнакомые люди и голодными глазами слюнявились на изобилие блюд. Ждали королеву. Без нее традиционно глупо не начинали. Все, окромя Щура, Халабруя и Фыбздика. Вошла королева, и нахлебники, как будто сговорясь о перевороте, накинулись на не подавись ты, так быстро сглатывать.
   Королева села во главе двуглавого стола, на нее пристально жевал Щур, а мелкогабаритная прислуга указала девушкам, куда им не надлежит соваться. Счастливая Рауфь припарковалась как раз напротив противоположного пола с Фыбздиком.
   -А можно куда-нибудь в другое место я так не выпендриваюсь, честное слово пионерважничаю!
   Бабогури вкопалась и, с ужасом придвигаясь от предложенного стула, запрыгнула на стол. Ее место было как раз око зацепи не порви с Халабруем.
   Халабруй поднял с тарелки глаза и насмешливо-вопросительно ухмыльнулся на Бабогури.
   - Дорогая, вам не нравится ваше место? - огорчилась королева врать как всегда. - Я так хотела вам на него указать.
   - Ваше величество, - покраснела девушка, - я не умею чавкать.
   - Ничего. Вы бы знали, как не умеет чавкать мой муж. Да, дорогой?
   - Чавк-чавк-чавк-чавк...
   - Я не ковыряюсь в зубах.
   - Ничего страшного. Хотя застревающая пищу нужно вовремя удалять, чтобы не удалять потом не вовремя зубы, так говорит наш лечащий врач, доктор Кариес, правда, сынок?
   Возле глаз принца собрались лучики.
   - Правда, мама.
   "Если бы я знала, что во дворце живут исключительно свиньи...Если бы я знала...ходуль бы моих тут не было - цирк, да и только! А ты, малыш, еще пожалеешь о себе".
   - Бабогури, - Рауфь притянула подругу за платье к стулу, - видишь, как просто одета: села и лопай в свое удовольствие со вкусом сосочков.
   - Спасибо, подруга,- и шепотом подтрунила под дых. - Не припомню. В наследстве.
   - А вам не кажется, что пахнет паленым надоел я тут всем, на новенького поспрашаю?
   - Папа, проверь, может, твоя борода все-таки подгорела нечего надеяться? Свечи так близко преставились - так и до несчастного случая недалеко наконец-то бы.
   "До несчастного случая недалеко тебе, малыш, рукой поддать". Глаза встретились, высекли несколько искр и погасли в тарелках.
   - Я слышала, вы живете при женском колониальном монастыре. Вам там нравится местная филармония?
   - Очень, ваше величество. В монастыре самая прямая бесплатная связь с Богом. За минуту. Сестры молятся про ваши туши..э..души каждый день песни нет слов поют.
   - А как же зимой? Не вымерзаете?
   - Негасимая вера в Бога согревает и в мороз, и трубы лопаются.
   Халабруй изобразил на своем лице выкидыш.
   - А неотесанные чурбаны - деревня вскинула черные ресницы на город, - очень ловко не вяжут лыка даже трезвыми.
   Принц зазеленел петрушкой.
   - Попробуйте суп с галушками из лягушек. Вот уже как две недели держится в первых строчках самых рейтинговых блюд королевства и не прокисает.
   - Как интересно. А у нас в монастыре омары на предпоследнем месте, а остальной список анчоусов и не упомнишь крабовыми палочками. Нам некогда думать о хлебе насущном с черной икрой, нужно молиться за спасение зародышей, - уронила на стол Бабогури.
   Вино резко опрокинулось и впиталось в штаны принца.
   - Простите, ваше величество, я такая неуклюканная.
   Халабруй штормил глазами беса в неуклюжести.
   - Ничего, детка, с кем не бывает - никогда не будет, с рук сойдет, - успокаивала королева.
   - Я все выстираю, честное слово пиара.
   Рауфь и Фыбздик, развлекаясь от всей сговорившейся души, давясь рисом с зеленым горошком и мелкими кусочками свинины.
   - Ваше величество, снимайте штаны. Я выстираю.
   - Успеется. Возьмете их с собой. На память о своем мокром деле.
   Море перед бурей. Шестеренки закрутились. План мести тихонечко созревал.
   - Кто не любит жареное мясцо с прослойками жира и костей, может перелюбить ко мне в тарелку, - с противоположного края стола причмокивал Щур.
   Бабогури острой вилкой растревожила рис, и снайперски наколов кусочек нелюбимого только что мяса, невзначайным тоном попросила одолженьецем бедной родственницы:
   - Ваше величество, передайте, пожалуйста, вашему величеству.
   Море покрылось рябью. Огни нахально тлели.
   Бабогури скинула свой подарок в тарелку к принцу, оттуда мясо перекочевало к королю, побывав на своем пути в десятке чужих графских блюд.
   - Ваше величество, передайте, пожалуйста.
   Принц мышинально бросил взгляд на тарелку конвейерщицы. С краю лежала внушительная откалиброванная кучка.
   "Поганка. Думает по одному передавать. Выкусишь!"
   - И давно вы вегетарианка заделались чебуреки продавать?
   - С тяжелого детства, ваше величество. Передайте, пожалуйста.
   Принц передернул.
   - Воображаю усилием воли, как вам голодно не сытится. Вы, наверное, все время злая ходите, желудок от позвоночника ломиком скалываете? Возьмите, пожалуйста, - Халабруй нажиулил на свою вилку одну рисинку и заботливо переложил в тарелку Бабогури. - Мясо надо чем-то соезамещать, чтобы не возникло белковой диареи. Не волнуйтесь, мне это ничего не стоит. Крестьяне пашут - я ем. Все абсолютно бесплатно.
   - Как мило с вашей стороны.
   - С моей стороны все такие милые сидят. Возьмите, пожалуйста.
   Бабогури машинально бросила взгляд на тарелку китайца. Огромная куча риса. "Сволочь! По одной передавать будет". В ушах снова прожужжало:
   - Возьмите, пожалуйста.
   Акула улыбнулась во всю пасть. "Хитрый, засранец, хитрый".
   - Возьмите, пожалуйста.
   Халабруй старался во всю.
   "Пахать на нем надо. Вон сколько энергии".
   - Возьмите, пожалуйста.
   Неожиданно передачку перехватила королева. Смекнула соображаловкой - не ладно тут дело во мне. Странно ведь дети кушают: то мясо поперёхивают, то рис. "Дай-ка я им спагетти подкину!"
   - А вот это блюдо, - перед сидящими поставили новые тарелки с дымящимися аскаридами, - обожает всасывать мой сын.
   - И это не удивительно... - многозначительно подавилась Бабогури.
   Сама она ненавидела спагетти лютой завистью шнурков. Есть неудобно и до чего ж ПРОТИВНО! Однако, чтобы не обижать чукч, Бабогури начала всковыривать крючками дождевых червяков.
   За столом аплодировали перебитыми фужерами. Принц профессионально наматывал лапшу на уши и элегантно закидывал в баскетбольный рот. Никто так больше не мог подпрыгнуть.
   "Скользкий червяк. Придется посыпать песочком".
   - А мы в монастыре, - восторженно затрещала салфетками Рауфь, - соревновались на скорость поедания спагетти. Вот здорово-то было в теле духу, помнишь, Бабогури? Ты все время жульничала. Крапила святой водой.
   - Ой, как весело! - затопала ногами королева в туалет. - Я хочу посмотреть. С нашей стороны мы выставим на позорище Халабруя - он специялист по части спагетти, а...
   - Борись, мой мальчик, - поддержал Щур, - покажи этим бабам!
   - А с вашей стороны пусть будет Бабогури, раз она такая шулериха в монастыре давала. Она как раз против Халабруя смотрится, никуда ходить не прохлаждается.
   Девушка моталась головой.
   - Весовые категории, конечно, неравенства...
   - Хорошо. Я согласна нокаутировать шпица. Что на кону? Надеюсь, полцарства и корона? Заметьте - принцесса мужского пола мне не нужда.
   - Если принц проиграет, - вскрыла гениальную идею королева, - он прокукарекает три, нет, пять зараз.
   "Семья полных идиотов. Весь комплект: кретинка мать, дебил отец и сын девочка".
   - А если посчастливится вам, то...
   - Прокудахтаете штаны, - околбасился в чеширской улыбке Щур.
   - Объясняю правила не по правилам, - нахохлилась Рауфь. - Берем самую длинную спагеттину и отмечаем середину. Например, этим малиновым джемом. Ярко? Зато в глаза бросается под колеса. Теперь соперники должны взять концы с концами. Давайте, в конце концов хватайтесь губами!
   Халабруй закусил удила. Бабогури некоторое время держала всех в узде и даже хотела отказаться, но дух противоречия не позволил ей распрягать обстановку. Ни за что! Не стоит благополучие она его...
   - Внимание! На счет раз, два, три - танцуем.
   Соперники встали в стойку: пасть порву - моргало свыколю привычкой.
   - Раз...
   ...сердце бешено табунировало...
   - Два...
   ...спина покрылась Антарктидой...
   - Три!
   ...все вопят, как будто чужие перепонные барабанки не жалко...
   Надо сказать, что спагетти в королевстве Дальбор были значительно длиннее (и вкуснее!), чем мы привыкли употреблять некачественную продукцию. 1 м 30 см - такова длина одной лапшички, поэтому помимо вилки закручивающей, в ход шел вилк наматывающий, связывающий, фиксирующий, обрезающий. Настоящий набор маньяка. Маньяки - это такие деревенские повара-самоучки, выбившиеся в люди и тем премного возгордившиеся.
   Они встретились над вазой с красными ротозеями, слегка соприкоснувшись влажными от соуса губами. Столкновение длилось какие-то доли секунд, после чего они, как ужаленные отпрянули друг от друга, словно боясь подхватить рой.
   Бабогури схватила салфетку и беспощадно стерла губы. Чего бы ни стоило - смыть позор, содрать с рожей... "Он меня ненавидит, а я..."
   Халабруй в оцепенении отер рот мускулистой рукой и побледнел на пунцовую Бабогури. "Она меня ненавидит, а я..."
   - Кажется, ничья.
   - Так оно и весть. Наши победили! Ура! - скандировал отфутболенный Фыбздик.
   - Выпьем за победу как левой, - король кивком указал на левый борт стола, - так и правой группировки.
   Народ, сидевший по обе стороны стола, вытрезвлялся, возливал вино и выплескивал в атмосферу несдержанное гоготание.
   - Ура! Наши победили! - не унимался чемпионатом Фыбздик.
   - Кого же она мне напоминает? - бросила мысли вслух собравшихся ух королева.
   Щур раздувал ноздри и разговаривал сам собой:
   - Паленым попахивает... паленым...
   Принесли десерт. Все устаканились. Халабруй с Бабогури, смотря во все глаза на других, и не видеть бы друг друга, сели на свои места зализывать леденцы.
   - Мама, - начал Халабруй, не поднимая оценок, - может, я пойду к себе, что-то у меня снова голова разболелась. Магнитные буренки, наверное...
   - Ваше величество, - жалостливо протянула пастилу Бабогури, - с вашего позволения я бы поехала домой не видеть бы вас. Сестры волнуются. Без нас спать не лягут с братьями.
   - Доедим десерт, и поедите. Чаю. После поедите. Мороженого. И поедите восвояси. Это такая карамель в шоколаде.
   Из-за стола выходили в сутолоке. Бабогури сильно сутулилась. Халабруй воспользовавшись моментом, убежал в свою комнату прятать клей и предаваться терзаниям в одиночестве. Одна голова - хорошо, а две бы - свихнулся.
   Король с королевой выпроваживали гостей.
   - Мне было очень приятно льстить с вами познакомиться. У меня такое очучение, будто мы с вами сто лет в ванной натыкаемся. Все-таки я вас где-то видела.
   - Исключено, ваше величество. Если только нелегкая не проносила вас в наш монастырский Ж.
   - Не припомню, чтобы моя жена уходила в монастырь, хотя несколько раз грозилась. Уйду, говорит, в монастырь, песни петь буду. Музыкальная такая. Когда молчит, музыкальнее кажется.
   - Дорогой, нашел время - прячь в карман, пока не отобрали. По молодости чего только не напридумываешь. И жить будешь крупнее, и яблоки будут дольше.
   - Час от часу не легче. С тобой всегда, как при старой власти. Лучше, чем сейчас.
   - Спасибо за прекрасный ужин, - зазвенела Рауфь, сжимая в руке руку заначившего возлюбленного. - Все было на халяву.
   - Деточка, можешь навещать своего друга, когда захочешь узнать нашего мнения.
   Фыбздик одобрительно искоса плевать хотел на королеву.
   - Дорогая, иди в дом, а то простудишься, меня заразишь, а я уже не успею заразить гостей.
   - Видите, какой он у меня заболтливый.
   Далия ласково взъерошила залысину Щура.
   - Девочки, приезжайте в любое время по телефону. Мы всегда будем рады денежным переводам. Доброго вам пути по нашим дорогам и спокойной ночи без сна.
   И, еле касаясь шелковистой травы, Далия отправилась гадать, где она видела несчастную девушку. Карты мерно позвякивали на поясе. На счет тридцать шесть.
   - Карета подана - прошу выметываться, - объявил король, открывая дверцу пинком ноги лакея.
   Первой впорхнула Рауфь. За ней преследовала Бабогури.
   Король ненароком по старой похотливости кинул взгляд на освещенный лунным светом силуэт девушки, и его глаза напомнились слезами.
   Карета тронулась. А король стоял и молча трогался.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 12. Признание.

Налево пойдешь...

Развод.

  
   - Ты спишь?
   Молчание.
   - Дорогая, не спится?
   - Какого черта, дорогой!
   - Мне надо тебе что-то сказать...
   - А завтра никак кое-что нельзя?!
   - Я должен сказать сейчас, иначе сойдусь с умом.
   - Ты выздоровел?!
   Далия пощупала ледяной лоб Щура.
   - Дорогая, выслушай меня и попробуй унять.
   - Температура как обычно, критиническая, может, все-таки завтра с утра уймемся. Ты наконец-то заткнешься, и мы молча поперхнемся за завтраком. Когда ты сыт - ты глух и располагаешь к разговору.
   - Двадцать лет назад я совершил ужасное...
   - О, какая давность! Пусть этим занимаются археологи.
   - В этот день ты родила...
   - О, я знаю-знаю. Врезалось в память. Пока я была в бреду сивой кобылы, ты ездил по пабам. Я ВСЕ ЗНАЮ! Мне показывали фотографии. Засвеченные пьяным угаром.
   В темноте засверкали слезы.
   - В этот день ты родила наследника.
   - Дорогой, ты меня считаешь совсем овцой на ночь?
   - У нас родилась дочь.
   - Сын - ты хотел оговориться.
   - Дочь, дорогая. У нас родилась дочь. Дочь! Ты понимаешь - это признание?
   - И как же нашей дочери подменяли имя, фамилию, отчество в паспортном буфете?
   - Я избавился от нашего ребенка и подменил его чужим. Мальчиком.
   - Ну да. А мальчика ты сам родил? Ложись спать. Я больше не намерена слушать приходится эту чушь.
   - Мальчика... - по ледяным щекам покатились жгучие слезы, - мальчика мы взяли у лесника.
   - И лесник его вам так и подарил на день рождения?
   - Мы убили и сожгли его дом без спросу...
   Гробовое молчание.
   - Мы убили... Я убил. И лесника и его жену. А потом огонь. Чтобы не было подозрений. Все так и подумали - случился пикник, и семья сгорела.
   Замогильный холод.
   - Мальчика мы привезли и тихонечко подбросили к тебе, пока ты была без сознания случившегося. А нашу дочь...
   По материнским щекам ниагарским водопадом потекло как же я тебя хочу задушить в этот момент.
   - А нашу дочь... я приказал увести с глаз долой, из сердца не прикажешь. Я не знал, где она. Так легче. Я не знал о ней ничего. До недавних пор. Закупорило все. Образовалось. Но сегодня она вернулась... Ты видела ее. Она бла-бла-бла на ужине. Я не знал. Сначала. Кого она тебе напоминает? Копия тебя, дорогая, в юности ксерокса.
   Стон.
   - Я должен был. По нашим идиотским законам только первенец и только МАЛЬЧИК! может править королевством. У нас родилась ДЕВОЧКА! Что мне оставалось делать своими руками... Не дожидаться же пока наша дочь озадачится мальчиком. Тогда бы, конечно, можно было восстановить нашу ускользающую власть. Но где гарантии на год, что она не прокатится также как и ты девочкой. И что я доживу до этих вод...
   А так мы как минимум обезопасили себя лет на ... пока мы живы. Нельзя, понимаешь, нельзя было подпускать к власти этого кровопийцу - Ящура. Он спит и ненавидит, как бы нас вытравить и закогтиться в Дальборе. Представляешь, как бы он глумился над моей святыней, обрадовавшись, что девочка, шоколадным конфетам. У меня не было естественного отбора...
   Король расширенными зрачками оправдывался на королеву. Далия в слезах прикипела к подушке.
   - Дорогая... - попытался утешиться и жену Щур, - с ней же все хорошо. Мы видели ее. Жива - ели как! Здорова - ели чем! Одета - не по средствам. Не голодает по моде.
   Осознав, что все попытки разогнать скребущихся кошек - бесполезны, Щур слез с кровати и поплелся в библиотеку разбирать свой переплет.
   Весь следующий день король никуда не выходил, никого не принимал и отказывался от налогов.
   Королева заперлась в спальне и ни с кем не радовалась. Халабруй подумал, что родители развелись на бигуди и, не предчувствуя беды, продолжал терзать у себя в комнате книги по психологии.
   Так прошла неделя. Королевство расклеилось. Погода тоже не выдержала и сорвалась. Каждый день истерил дождь, а небо заволокло непроницаемыми лицами. В такие дни ничего не остается, как есть, есть и есть все, что завалялось или шевелится по дому, а потом худеть, худеть, худеть на килограммов ни на грамм. Грустно. У окна. Скинхеды разбили. Мухи такие. Паразиты. Стеклить нечем. Зонтик как спициально спицами вверх. Дождь скользит по щекам и хочется заламывать руки всем проходящим мимо подросткам.
   - Паленым попахивает, вам не кажется?
   Халабруй принюхался.
   - Ничего не чувствую, как пить дать, принюхался.
   - Пожар! Библиотека! Спасайся кто нет дома.
   По замку метались дикие языки паникующих людей.
   - Двери заперты изнутри! Надо ломать сейф! Боже, сколько свидетелей, - закашливался словами Акафист.
   - Ваше величество! Ваше величество! Откройте окно!
   Потрескивание витрин. Дверь отворилась с петель. Почерневший от горя король на руках у бездыханного Халабруя. Оба мертвы: один физически, другой духовно.
   - Он не дышит. Ваше величество... как же так... Принесите дышло! Куда вышло? Вот я вам сейчас бездельники! Ваше величество, вы сделали все, что было в ваших силах по уму. Не вините себя по батюшке.
   Халабруй разглаживал морщинистый лоб отца нажиулькой.
   - Ваш отец задохнулся до того, как вы закрыли окно. Вы не виноваты.
   - Пшел вон, грязный старикашка! Ненавижу вас всех. Умойтесь!
   Акафист послушно поколесил из зала, унося в несчастном сердце стариковскую любовь миокарда.
   Тело короля уложили в спальне на кровати. Королева даже не отреагировала. Стирать-то все равно ни ей. Гангренозное небо смердело ливнем.
   - Пойдите все вон. Вон я показал! Вон сюда! - вышибал пробки Халабруй. Прислуга кинулась по щелям и затрещинам.
   - Мама, ты бы для приличия перевернулась. Папа умер.
   Королева молчала в тряпочку занавесок. Окаменевшая спина надорвалась.
   - Это ж как же надо ненавидеть папу, чтобы вот так тебе это не пройдет.
   - Что ты знаешь? Что тебе знать? Три класса образования. Пятнадцать школ. Сирота.
   - Ты права. Отныне у меня нет ни отца, ни матери. Королевство кругленькое. Продадим и разъедемся.
   - Сын...
   Плечи королевы эпилептически затряслись.
   - Сейчас я расскажу тебе, какой у тебя хороший папуля, мой сыночек.
   Через полтора часа дверь спальни чуть не убила любопытную прислугу. Больше принца никто не видел - не мог. Кто-то говорил, что он на сумасшедшей скорости ехал к лесу.
   Тем временем королева приказала подать карету и ужин. Путь в монастырь неблизкий - надо подкрепиться в вере.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 13. Мама?

В тридевятом царстве, в тридесятом государстве...

Мокрый номер выдался.

  
  
   - Бабогури, не смейся так. Ты пугаешь посмешищем.
   - Ты сама ляпнула, что прынц без ума от моего ума. Чучело огогошное.
   Девушка снова закатилась под кровать.
   - Извазюкаешь все платье о ночной горшок своим содержимым. Встань и прекрати хвататься за живот. Мне счикотно.
   Тут обе девушки прыснули из ведра и принялись намывать пыль в раскоряку.
   - Кто-то идет?
   Девушки замерли кверху юбками.
   - К нам в комнату.
   - Судя по шагам - матушка. Где молитвенник?
   - На. Переверни. Наоборот. Не слюнявь так. Недотепа.
   - Ха-ха-ха.
   Дверь со скрипом приоткрылась, и в светлицу прошуршала взволнованная матушка.
   - Бабогури. К тебе королева. Она спрашивает: не могла бы ты ее принять могла бы!?
   - Ого, Бабогури! К тебе уже королева в очереди с такими ПРОСЬБАМИ! Далеко пойдешь в Госдуму.
   - Матушка, что за светский тон? Сейчас мое величество соизволит выйти.
   - Сиди-сиди. Она здесь за дверью. Топчется.
   - И не заходит вытоптаться?!
   - Без твоего разрешения - нет согласия.
   Бабогури взбуровилась с кровати и опрометью открыла дверь. Дверную ручку оторвали в детстве.
   - Ваше величество, что за чайно-свадебные церемонии? Проходите. Я попрошу поставить еще приборы. И мы будем мыть полы втроем.
   Королева вздрогнула.
   - Да, милая. Мне надо поговорить с тобой наедине. Примерно так. На глаз.
   - Тайны? До жути люблю всякие тайны. Пойдемте в сад. К монастырскому кладбищу. Так страшнее будет.
   - Как пожелаешь.
  
  
   Стемнело. Не видно искаженные лица.
   - Не плачь, моя девочка. Я тебя люблю. Ты - все, что у меня есть и кроме тебя, королевство мое, мне никто не нужен, доченька. Прости меня.
   - За что вас прощать? - подняла затуманенные глаза опухшая Бабогури. - Разве вы виноваты? Вы...ты, мама, - при этом слове королева зарыдала сама, - мама, ты здесь абсолютно ни причем. Отец? Отец, конечно, виноват, но он уже достаточно умер.
   Несчастные обняли друг друга.
   - Подожди меня чуть-чуть. Еще лет двадцать. Я только попрощаюсь с матушкой, сестрами и мы поедем... домой.
   - Хорошо, милая. Беги. Я не буду тебе мешкать. Они имеют на тебя столько же прав, сколько и я удостоверений. Даже больше. Я тебе всего-навсего родила, а они тебя вырастили и не воспитали. Они куда большие родители тебе, чем я. Не забывай об этом никогда. Звони. Не обращай внимания - не могу сдержать своих амбиций. Прости.
   Бабогури пробежала несколько метров, обернувшись, (вот с такой шеей!):
   - Мама! Мне всегда тебя не хватало. Вот, кажется: все вроде бы есть, а чего-то не хватает. Шоколадный торт, фрукты, мороженое, нет, не то - хочется другого. Любимого. Матушка никогда не сможет стать просто мамой. Никогда, мама...Долго выговаривать. А мама выговаривает быстро и по заднице. МА-МА! МА-МА!
   Бабогури скрылась за кустами сиреной. В саду на скамейке осталось утраченное некогда и обретенное секунду назад материнство.
   - Рауфь, собирай вещи - мы заживем.
   -Что с тобой? На тебе лица траурного нет.
   - Теперь я хотя бы знаю, кому в дочери гожусь.
   Бабогури в нескольких словах обрисовала картину. Рауфь поняла с наброска.
   - Пойдем прощаться.
   - Не могу.
   - Я тоже.
   - Наконец-то!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 14. Рокировка.

Как-то раз...

Не раз, а один!

  
  
   Щура похоронили в королевской усыпальнице. Прямо в спальне, а потом замуровали всю комнату. Перед погребением Бабогури поцеловала его в гроб.
   Траура по отцу решено было не устраивать. По королю - да, по отцу - нет. А в монастыре, по просьбе Далии, молились за души убиенных к лику святых родителей Халабруя.
   Весть о том, что объявилась принцесса - не сильно-то и шокировала доску объявлений. Толпа любит слезливые истории расклеивать, обрываясь по телефону. О принцессе Дальбора дошло и до Ящура. Ага! Дождался-таки! Сколько кислоты изверглось из него в этот злопамятный момент?! Ожог на все пузо. Бедняга. Смакуя победу, он, недосягаемо величественный, въехал в королевский замок на шестисотом жеребце класса А. Экологически чистые батарейки, экономный расход горючего, стильный дизайн. Стайка наложниц кидала лепестки роз под копыта торжественной делегации. Коронация прошла жирно. Жирные самодовольные приспешники новой власти, жирные свиньи, жирные оскалы, сальные шуточки. Столько мерзости на одном жирном празднике ни одна поджелудочная железа не засекретит.
   Далия практически не выходила из своих покоев. Размуровывалась. А Бабогури, вольная птичка ворона, не привыкшая к затворническому беспорядку, была вездевъедлива. И не раз портила аппетит Ящуру приятным аппетитом. В день коронации она украдкой поставила корону на электроплиту и хорошенько накалила. Повезло, архиерей был в перчатках (Бабогури настояла), а вот у Ящура глаза налились кровью, из ушей пошел пар, носик засопел.
   Не один завтрак, обед и ужин не обходился без шпилек и колкостей с ее стороны. Раскидывала повсюду: в супы, жаркое, мороженое, пирожное. Ящур высиживался во главе стола, и Бабогури проделывала то же самое, саднясь напротив, мол, смотри, рожа родоусловная - это Я, ПРИНЦЕССА, и через девять месяцев ты покатишься домой, к черту на куличками торговать на базаре на. Ящур днями и ночами мучился таким недержанием. Власть была шаткой, пока трясло от злости, и с этим надо было что-то делать своими руками.
   - Как вам сегодня спалось, ваше язычество? - как-то за завтраком неожиданно плеснул остроприправием Ящур.
   - Неплохо, ублюдок. Да не козлитесь вы так. У блюдок - значит сидящий у блюда, как вы...Этимологика такая. А вы что подумали?
   - Ничего.
   - Кто бы взял под сомнение! На пару суток. Передайте, пожалуйста, вишенку.
   Стол длинный. Ящур ленивый.
   - С вашей стороны есть, чем костерить. Плюйтесь на здоровье.
   - С вашего позволения.
   Куда смотрят зеленые! Животное попало под обстрел. Бабогури обсасывала бардовые вишни и снайперила косточками в сторону багровеющего, словно наливная помидынька, Ящура.
   - Что вы себе позволяете вытворять?!
   - Вы сами предложили, Рауфь заверит все, что угодно, плюйтесь на здоровье...Да, Рауфь? А вы так и пышете.
   Терпение лопнуло в штанах. Кислота разлилась. Снова ожог в третьей степени. Бедняга. Вечером в наглухо закрытой комнате, без окон и дверей, сплошная форточка, Ящур раздавал оружие:
   - Через неделю устроите несчастную случайность. Мы поедем на охоту. И она свалится с обрыва. Вниз головой.
   - Слушаемся, ваше величество.
   - Нет, постойте. Сначала застрелите ее, удостоверьтесь, что она мертва и сбросьте тело с обрыва. Вниз головой.
   - Слушаемся, ваше величество.
   - Погодите. Сначала поглумитесь над ней, потом застрелите, удостоверьтесь, что мертва, и сбросьте с обрыва. Кажется, нихто не забыл. Все как обычно. Вниз головой. Понаблюдим, как она будет зубочиститься перед жизненной нитью оборванной. Жаль, не наврежу.
   - Что ж это, ваше величество, мы нонче без вас скучать будем?
   -Охотно мне, парни, с вами, охотно, но ничего не подделаешься с алибями, а не то родня взбунтуется революциями. Октябрь на дворе, как ни какай.
   - Значит, как сговорились, заплатите много. Через две недели нашантажируем еще.
   - Нехай недельку-другую поживется. Я б раньше прибил, но слишком уж презрительно высмотрится: только окролился, как с принцессой такое горе.
   Заговорщики весело захрюкали.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 15. Царская охота.

Поезжай скорей на край света...

Да смотри - не сорвись.

  
   - Нет, Рауфь, сегодня не могу погулять с вами. Ничего, двадцать третий день свадьбы отметите как-нибудь без меня проплатите. Еду на охоту. Буду спасать бедных животных от Ящуровых парнокопытных. Ты бы удобрила, прошлый раз они так тихонечко-тихонечко подкрадывались к добыче, а я как тихонечко-тихонечко выстрелю. Из базуки. Этот самодельный пук такой. Ни одни штанишки вытряхивать пришлось менять.
   - А почему так поздно? Вы обычно утром лучше, чем никогда ездили.
   - Кто их раскусит молотком по орешку? Сегодня эти сволочи решились поехать по потемкам себя изувечить. Наверное, хотят застать животных врасплох - спящими и раздетыми. Я просто обязана там быть и предотвратить это вопиющей жестокостью.
   - Я буду за тебя напиваться.
   - Выпей лучше за несчастных зверюшек. Сегодня Ящуру будет весело, как никогда не говори горько.
   Выехали кучно. Семеро всадников и одна взадница занозой. Ящур вел себя немного не в себе самоуверенно: утирал носовым платочком все, к чему не прикоснется переживать. Всю лошадь измочалил.
   - Может, мою Клюкву протрете. Она оступилась в коровью лепешку. Понюхайте языком.
   - Сегодня - любой каприз, моя дорогая племянница. Федул, утри нашу кобылку.
   - С удовольствие, ваше величество.
   "Так-так...Это что-то новенькое. Экспериментальненькое. Не одабриваю".
   - А вот и лес. Сейчас начнется безобразие.
   "Начнется. Я уж пристреляюсь".
   - Дядя, я хочу в туалет. Припудрить кусты.
   - Иди, милая, только аккуратно - в лесу волки красных шапочек ищут...
   - Если нет разницы...
   - Пока ты растешь в нужде, мы перекурим. Ты уже все обгадила? А мы только-только расчехлили арбалеты акробатами.
   - Ребята, радуйтесь! Мы сэкономили кучу стрел. Дичи поблизости невиданно. "Всех предубедила".
   - Мы не из бережливых. Не экономим на черные дни. А на счет дичи...
   Ящур подморгнул троим долговязым арбалетчикам, которые по мухобойке взяли на мушку Бабогури.
   - Теперь мы словим, как наша птичка будет капать. Можете ее хорошенько пообщипать, а косточки где-нибудь закопаете. Только осторожнее: она языкастая - не порежьте, а нашинкуйте. К сожалению, моя дорогая, я не смогу попробовать твой дебют в качестве жаркого - надо поспешать домой: а вдруг в королевстве без меня что случилось, никогда себе не пущу пулю в лоб. Вдруг к принцессе недомогается, а я тут, охочусь...
   - Живьем не дамся! Пленных не беру.
   - Что и требуется досказать. До скорых встреч. Хотя... я намерен жить долго и счастливо, вспоминая о былом табула раса, на твоей поникшей могилке.
   И довольный своим острочирием, Ящур с четверкой ухлопцев потрусил к замку.
   - С чего начнем? Разденем, или огреем?
   Бабогури изо всех вариантов бегства стегнула свою Клюкву, и пока та топтала ряды соседских патиссонов, девушка мимолетно кинулась в лес.
   - Разогреемся, парни! Чур, я ее прихватками!
   Началась беспощадная, животная погоня. Сердце бешено бьется где-то во всем уязвимом теле, ветки плавятся о горячее лицо; то и дело запоминаешься за какие-нибудь лишайники, падаешь, встаешь и снова бежишь, сломя голову о камни. Бежишь, пока есть силы и надежда. Но силы рано или поздно растрачиваются, надежда продается с молотка в мозг и теряется в вестибулярном аппарате, оставляя только дикий страх: ты одна в этом темном лесу, по пятам идут трое безжалостных палачей.
   Бабогури бежала долго: от кровоподтеков ее бледнолицые ножки переродились в сплошной синий негр, из горла вырывался свистящий бронхиальный хрип - легкие вывернула наизнанку, переодевая о помощи. Это конец. Я больше не могу. НЕ МОГУ. Конец. Вэ энд. Фенита ля комедия. Она медленно оседала, опершись всклокоченными волосами о ствол широкого дерева, скрывающего ее жалкое спутанное тело. Нет! Никогда. Не позволю измываться над собой. В баню вас всех! Надо найти что-нибудь острое. Вон подходящий сук. Острый. Разбегусь и ... повешусь. Девушка кое-как поднялась и приготовилась к своей последней петле. Надеюсь, мне хватит массы. Голоса преследователей послышались совсем за нетто. Пора! Бабогури разбежалась, но неожиданно ее левое запястье угодило в тиски и больно рвануло в сторону. Горячее могучее на многое тело крепко прижало ее к себе. Бабогури брыкалась и колотила исцарапанными руками, не вскрывая опухших глаз. Но тело не причиняло ей боли, а пыталось успокоить. Из глаз девушки хлынули слезы, когда она, наконец, раскусила, в чьи руки припала.
   - Это ты.
   - Да. Держись, любимая.
   Бабогури обвила шею Халабруя, и погоня возобновилась кадыком. Охотники учуяли, что количество трофеев убыстрилось, однако это их нисколько не смутило нездоровым интересом: чем больше жертв, тем лучше дача на Канарах. Да еще такая дичь: залежалый принц и свежеиспеченная принцесса. Будет чем перед друзьями смемуарничать.
   Лес заначивался. Бегущие приближались к обрыву. Между еловых ветвей можно было различить алый отсвет заката и отблеск нарождающейся луны. Маков цвет заливал все плато, а под ним, головокружительно внизу, бились изумрудные волны.
   Странно дело, но погоня по какой-то неведомой кручине захлебнулась в предсмертных криках. Один долговязый пал духом.
   - Бегите! Я их задержу дыханием, - вспомнил молодость Акафист. - БЕГИТЕ!
   На плато выскочили двое: мужчина и женщина. Со стороны могло позавидоваться, что влюбленный принес на руках возлюбленную полюбоваться закатом.
   Руки Халабруя, не сводя на судорожную усталость, не отпускали драгоценного похудеть бы тебе немного, любимая.
   - Бегите! - прорубалось из лесу. - Один готов, второ...
   На плато вышли еще двое, волоча за собой третьего. В спине последнего мешалось древко стрелы.
   - Прости меня, Акафист, - запекшимися губами сбрызнул Халабруй, - прости.
   В голове пронеслось мальчишество: "Вот вырасту и не посмотрю, что старик".
   - Боже, каким кретином я был! Не понимал, НЕ ПОНИМАЛ! что имел, пока не побегал по моргам. Любимая, тебя никогда не отпущу, слышишь? НЕ ОТПУЩУ! Будешь все время проводить у плиты и в кровати!
   Халабруй прижал безмолвную Бабогури еще пуще.
   Шакалы медленно прилизывались, с любопытством вникая в жизнь. Будет, что по пьяни уважать.
   - Я тебя слюбится, терпи!
   Бабогури не приходила в сознание, подсознательно придуриваясь.
   Халабруй закричал, выплескивая всю душу в голос:
   - Я тебя люблю, клюква!
   - Малыш?! Ты чего так недобудишься? Вспугнул, подлец этакий. Мне было так хорошо. Ты знаешь, я ведь тебя люблю... А ты меня, должно быть, ненавидишь?
   - Уже все связки потянул. Как же я тебя ненавижу!
   Халабруй поцеловал блаженную Бабогури.
   - Я тебя не отпущу.
   - Ты вообще-то у меня на руках.
   - Я тебя задушу в объятьях.
   - Если мы это проделаем одновременно - то-то наши убийцы удивятся недоумками.
   - Любимый, я говорила тебе, как я тебя люблю.
   Черные угли накрыла соленая волна.
   - Не плачь, ты, наверное, туга на ухо: я же сказал, что люблю тебя.
   Люблю. Люблю. Люблю...Разлеталось раскатами над морем и вновь отражалось в скалах.
   - Мы сможем.
   - Да.
   - Я говорил тебе...
   - Я знаю. Постой, а я говорила тебе...
   Счастливый Халабруй расцеловал каждую ресничку счастливой Бабогури.
   - А знаешь, что я увидела в твоих глазах тогда, в лесу?
   - До сих пор сгораю! Веришь: кожа облазит от любопытства.
   - Любовь, милый. Нашу с тобой...
   Солнце погасло.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Главень 16.Давай прыгнем!

Раз поехал...

Два отобрали права.

  
   - Я знаю. Это Ящур. Это он убил их. Подонок. Ублюдок несчастный! Убожество ходячее. Козел! Господи, за что?! Я не хочу больше жить на зарплату.
   Рауфь давилась фаршем, стеная на плече Фыбздика.
   - Они так любили друг друга. Я знаю. Они просто не признавались. Упертые оба. Никто не знал. Они сами сначала не подозревали себя. Их в лесу комар укусил. По очереди. И смешал кровь. Почему ты рассеянный? Прекрати чхать хотеть на меня.
   -Ничего глупее от графа Дракулы не вкушал, ромашка. Ты еще скажи: у них была кровосмесительная любовь. Глупышка моя, за что я тебя так люблю? За хрудь или за ноги?!
   - Любимый, давай прощаться.
   - Прощай.
   - И все? Ты больше ничего не хочешь мне поцеловать?
   - Огласите весь список, пожалуйста!
   - Как тебе не стыдно. В такой момент смущаться.
   - Ничего особенного. Сейчас прыгнем и все дела о скалы.
   - Тебе не страшно?
   - Ты со мной. Падать мявко.
   - Обними меня крепко-выдержко.
   Внизу бушевало море, пенилось и разбивалось о скалы, а вверху бушевала жизнь. Двое: мужчина и женщина, стоя у обрыва, целовались в последний раз за последние пять секунд.
   - Поцелуй еще раз.
   - Ай-ай-ай, много сладкого вредно. Будешь толстой, и страдать, взвешиваясь.
   - Мы ведь встретимся на небесах.
   - Обязательно. Я буду мучить кошек - не пройдешь по обочине, заваленной тухлятиной.
   Рауфь сердито забилась на груди у Фыбздика.
   - А твои братья - молодцы: всячески портят Ящуру кровь несовместимостью. Военная служба пошла им в коня. Я гляжу, народ раскочегарился: то там, то тут хватаются за лопаты. Смелые ребята.
   - Это они в меня.
   - Ага. Зайчик серенький, в тебя, конечно, в кого же еще? Папа, мама не быль, зато сестра быль. Хороший сестра. Смелый. Лопоухий.
   - Королеву жалко. Останется совсем одна.
   - Почему одна? С горем пополам.
   - Нет. У тебя нет сердца.
   - ТИХО! Стучит? А я уж, было, испужался.
   - На счет раз, два, три.
   - А вдруг обманешь? Скажешь три, а сама не прыгнешь. Потом будешь тут стоять и смеяться, а я там, на камнях мозгами поблескивать.
   Влюбленные расхохотались в красный закат.
   - Красиво. Боже, как красиво!
   - И мы с тобой летящие, представляешь? КАК красиво!
   - Ты не хочешь прыгать?
   - Я как ты, ромашка. Как ты. Ты готова?
   - Возьми меня за руку!
   - Можно и без ног напоминать.
   - Раз...не сжимай мне так сильно ... больно дышать...
   - ...твоя рука дрожит - я ее в чувства привожу...
   - Давай без всяких раз, два, три - просто шагнем одновременно.
   - Не хочу просто шагнуть. Как-то слишком обреченно. Давай разбежимся и сальтонем.
   - Точно. Вон от той скалы!
   - Вон о те скалы, говоришь?
   Двое изготовились к старту и, начиная свой бессмысленный забег с препятствиями, чуть не задавили поросенка, кинувшемуся им под фары.
   - Боже, я разбил твою коленку!
   - Коленку ты разбил?! Посмотри, как ты напугал его неизвестностью. Несчастная хрюшка.
   - Дети, и чем мы тут занимаемся? - из леса высеменил запыхавшийся Аксакал. - Не уж-то парапланеризьмом? Парами строим идиотские планы и совместно осуществляем?!
   Фыбздик и Рауфь виновато улыбнулись.
   - Вам одних мучеников никак мало по шее вам будет? Хотите совсем стариков с ума свести в могилу. Думаете только о себе эгоневризмами своими. Если уж собрались прыгать, то позовите своих родителей, братьев, сестер, ваших друзей и близких, их друзей и близких, друзей их друзей и близких их близких и тогда, сговорясь все вместе, можете прыгать, чтобы никому обыдно да не было при дележе наследства.
   Влюбленные осознали.
   - То-то. Реанимируйте моего Ванюшу и пойдемте пить чай со спиртом. Это у меня варенье такое. Три года в погребке стоит. Ванюша, они тебя сильно напугали? Вон как сало взмокло! Ух, варвары!
   Солнце стремительно падало в морскую пучину, освещая затылки розовеющих людей. Кровавое небо, пахнущее хвоей и ущельной сыростью, растворялось в воцарявшейся темноте. Темнота не сдержалась и брызнула миллионами звезд. Стало снова светло.
  
  
  
  
  
  
   Главень 17. Начинается...

И жили они долго и...

И нудно-нудно.

   - Бабогури, ласточка моя, не лезь на эти качели, шею свернешь, что мы папе скажем в суде. Халабруй, оставь в покое котенка - ему еще жить да жить, теперь с тремя ногами. Дети! ПРЕКРАТИТЕ!
   Рауфь потрясала маленькой лопаткой.
   - Сейчас досажу и закапаю!
   - Мама, а что ты надсажаешь?
   - Чертополох, солнышко.
   - А папа крапиву надсадился. Зачем вы впалываете сорняки? Их же все грядки прополи да прополи, а то никакой тебе речки.
   - Понимаешь, доченька, вон те цветы красивые, конечно, всем нравятся: цветут и пахнут, никому не мешают - совершенно бесхарактерные, трава-травой. А чертополох чем хорош? Невзрачный, все время цепляется, по пустякам, по делу и без; его вырывают, а он снова где-нибудь прорастает - как твой ангел-хранитель.
   - А крапива?
   - Сама подумай!
   - Жжется потому что?
   Рауфь смахнула слезу.
   - Иди ко мне. Моя умница-разумница. Халабруй! Бандит этакий. Котенок кашляет - разожми руки!
   Неожиданно уши мальчика взметнулись вверх.
   - Папа, я не хотел его обижать. Я его лечил.
   - Знаю-знаю... Иди к бабушке. Она принесла вам гостинцев затариться на неделю.
   - Что это у нас? Слезки? Папа нас? Плохой папа. Вот я его гороховой кашей накормлю!
   Фыбздик угрожающе взглянул на горло матери.
   - Хочешь вкусненького? Бабуля напекла много вкуснятины пришлось сдать на таможне. Будешь?
   - Ватлушку!
   - А ватрушек я сегодня не заквасила. Прости, мой маленький. Прости забродившую бабулю. Завтра напеку целый тазик под платьем пронесу. Ты не плачешь? Нет? Ватлушковый ты мой.
   Упрямившийся ребенок вырывался из любящих мертвой хваткой пухлых бабулиных рук.
   Меж зарослей роз замелькала бесплотная фигурка пожилой женщины.
   - Бабогури, встречай бабушку!
   - Я уже рада не видеть бабу Аниту.
   - Я не про бабу Аниту. Бабушка Далия пришла. Вон идет. Вон пошла!
   - БАБУЛЯ!
   Бабогури с руками на распашку, со скоростью реактивного самолета, пересекла цветочную поляну.
   - Бабуля.
   Девочка закопалась в ароматных юбках.
   - Скучала?
   - Нисколечки.
   - Ох, негодница! Пойдем на качели. Садись - я тебя укачаю.
   - Нет. Ты все время меня баю-бай. Сегодня я тебя.
   - Ладно. Давай попробуем.
   - Ба-бо-гу-ри!!!
  

11 августа 2006

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Обезглавливание

   Предислёзие,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,3
   Частность I.
   Главень 1. Проснись и плачь.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,5
   Главень 2. Подложили.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,7
   Подглавенька 1. Не играйте со спицами!,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,13
   Главень 3. В дамках.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,14
   Главень 4. Ах, детство залетное!,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,16
   Главень 5. Ученье - свет. В конце тоннеля.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,18
   Главень 6. Вот те крест.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,20
   Главень 7. Нетрадиционная медицина.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,22
   Главень 8. Инквизадница. ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,27
   Главень 9. Калтавость.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,31
   Главень 10. Приусадебное хозяйство.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,.34
   Подглавенька 2. ЧЁ вылупились!,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,37
   Главень 11. Доспехи.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,42
   Подглавенька 3. Не обнадёживайтесь.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,44
   Главень 12. Перелетные птицы.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,48
   Главень 13. Вмастило.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,52
   Подглавенька 4. За столом.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,57
   Главень 14. Испытание.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,60
   Частность II.
   Главень 1. Клубничный сезон.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,65
   Подглавенька 1. Размазня.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,71
   Подглавенька 2. Жеребьевка.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,73
   Главень 2. Комариный укус.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,76
   Подглавенька 3. Кусая локти.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,83
   Подглавенька 4. Кусая локти-2.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,84
   Главень 3. Долг.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,86
   Подглавенька 5. Дело святое.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,89
   Подглавенька 6. До востребования.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,90
   Главень 4. Ромашки спятились.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,92
   Главень 5. Если грусть-тоска заела.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,96
   Главень 6. Дежавю.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,98
   Главень 7. Вылазка.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,100
   Главень 8. Монастырь - дело женское.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,103
   Подглавенька 7. Восторг.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,110
   Главень 9. Кошки-мышки.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,112
   Главень 10. С добрым утром.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,120
   Подглавенька 8. Приглашение.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,122
   Главень 11. Ужин.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,123
   Главень 12. Признание.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,130
   Главень 13. Мама?,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,133
   Главень 14. Рокировка.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,135
   Главень 15. Царская охота.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,137
   Главень 16.Давай прыгнем!,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,141
   Главень 17. Начинается...,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,143
  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"