Мах Макс : другие произведения.

Карл Ругер, Боец. Часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.76*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Типа продолжение Карла Ругера, кто читал

   Карл Ругер, Боец 2
   Глава 4. День Удачи
   1.
   Покинув Анну, Карл уже знал, что будет делать дальше. Если ты атакован, то самое плохое, что может с тобой случиться, разумеется, кроме смерти и поражения, это превратиться в жертву. "Атакуй, не медля", - говаривал в таких случаях маршал Гавриель. Он знал, что говорил, потому что именно так всегда и поступал. Вопрос, однако, заключался в том, что не всегда можно с определенностью сказать, кто должен быть атакован в ответ на произошедшее нападение. Впрочем, мир не без добрых людей, и славный кондотьер Гектор Нерис, сказал как-то, что если не знаешь, куда бить, рази все, что движется, авось, и твой враг окажется под ударом.
   Карл миновал одну улицу, потом другую, по наитию, держа общее направление на восток, и, проплутав минут десять по пустынным в этот час улочкам и переулкам Кузнечной стороны, вышел, в конце концов, на широкую мощеную булыжником площадь перед Железным домом. Не смотря на столь многообещающее название, Великий Мастер клана Кузнецов жил в обычном дворце, окруженном высокой каменной стеной. Многочисленные деревья, росшие между этой стеной и самим зданием, не позволяли рассмотреть дворец в деталях, однако, его фасад был хорошо виден с площади через широкие кованые ворота. Постояв пару минут на площади, Карл решил, что здание излишне тяжеловесно и не оригинально, хотя и роскошно. В целом дворец Игнатия Карлу не понравился, но это было не важно, так как жить в нем он не предполагал.
   Подойдя к воротам, Карл сдержанно поклонился молодому Кузнецу, несущему при них караул, и попросил передать Игнатию Кузнецу, что Карл Ругер из Линда желает его видеть по важному и неотложному делу. Он так и сказал, Игнатий Кузнец, умышленно опустив титул Великого Мастера.
   От этих слов, Кузнец побледнел, но, надо отдать ему должное, это было единственное проявление удивления, граничащего с ужасом, который он, несомненно, испытал, должен был испытать. Смерив Карла быстрым оценивающим взглядом, караульный молча поклонился, и, придерживая эфес меча левой рукой, поспешил к воротам, и там позвонил в висевший сбоку колокольчик. Звук получился тихий, и вряд ли его можно было услышать уже в десяти - пятнадцати шагах от ворот. Однако колокольчик был, по-видимому, не простой, потому что не прошло и пяти минут, как из маленькой дверцы в стене дворца появился другой вооруженный Кузнец, и, приблизившись к воротам, спросил Карла, что тому угодно. Выслушав ответ, он тоже удивился, но, подумав, все-таки пригласил Карла пройти во дворец. Ворота бесшумно открылись, вернее, приоткрылись, и Карл прошел на территорию резиденции. Еще через пять минут, он находился уже в приемной зале дворца, и повторял свое странное послание некоему полноватому Кузнецу, наделенному, судя по всему, особыми полномочиями.
   - Передайте, мой друг, его милости, - Карл добродушно улыбнулся. - Что, если он болен или умер, и поэтому не может принять меня немедленно, в следующий раз ему придется умолять меня о встрече, стоя под моей дверью. Это все.
   Кузнец, казалось, не удивился, услышав более чем не уместные в этих стенах слова. Он только сдержанно кивнул в знак того, что услышал, и, попросив, - "Подождите меня, пожалуйста, здесь, мастер Карл", - быстро скрылся за плотно закрытыми дверями, ведущими куда-то в глубину резиденции, и Карл остался в приемной один.
   Он огляделся, выбрал кресло, из которого мог видеть все двери сразу, и, устроившись в нем, раскурил трубку. Приемный зал был высок и просторен, пол в нем был каменный, а стены и потолок - расписаны фресками. По впечатлениям Карла, помещение было очень старым, доставшимся относительно новому зданию от прежнего, построенного тогда, когда техника каменной кладки была совсем иной, то есть, не менее чем три века назад. Каменные плиты полов были кое-где основательно стерты, а некоторые из них потрескались. Трещины, иногда весьма основательные, были видны и на фресках, темных от времени и свечной копоти. Краски на них потускнели и выцвели, но сюжеты росписей были весьма любопытны, а мастерство художников, которые здесь когда-то работали, впечатляло, даже не смотря на нынешнее состояние их творений.
   Стена, которую Карл сейчас видеть не мог, так как она находилась за его спиной, предлагала вполне ожидаемый в цитадели Кузнецов сюжет: горящие горны, молотобойцы и мастера, застигнутые взглядом художника в момент наивысшего напряжения и упоения созидательным трудом, инструменты и оружие, горячий металл, и, естественно, огонь. Огня на фреске было много. Все это Карл успел рассмотреть, едва войдя в зал. Теперь, сидя в кресле, и неторопливо покуривая трубку, он изучал другие фрески. Слева от него была роспись на сюжет песни о Большой Рыбе. Разбеленные цвета, лаконичная, намеренно упрощенная до крайности техника, которой пользовался художник, простая, несколько статичная композиция, и характерная вытянутость тел, изображенных на фреске людей, однозначно указывали на авторство Николая из Фары. Кроме того, это была единственная здесь роспись по сухой штукатурке, сделанная красками, затертыми на известковом молоке. Карлу приходилось уже видеть фрески Николая, и, хотя он не любил стиль упрощенцев, все-таки отдавал должное мастерству уроженца загорской Фары. Чего Карл прежде не знал, так это того, что однажды, странствия - а мастер Николай из Фары странствовал всю жизнь - завели художника, жившего более трех веков назад, так далеко от дома.
   На противоположной стене и на потолке были изображены сюжеты, взятые из времен Наместнической войны. Писал их один и тот же неизвестный Карлу художник, одинаково хорошо умевший рисовать людей и животных. Здесь главенствовал рисунок, а не живописные приемы, хотя Карл и догадывался, что в своем первозданном виде эти фрески могли порадовать знатока и яркостью красок, и выверенным колоритом, что для тех времен, когда создавались эти картины, было редкостью. Намек на плавные переходы полутонов можно было увидеть и сейчас, но о многом все-таки приходилось только догадываться.
   Но больше всего, заинтересовала Карла фреска, расположенная прямо напротив него. Дело тут было и в сюжете, и в способе, которым его разрешил молодой Василий Вастион. То, что это была рука Вастиона, никаких сомнений зрителю не оставил сам Василий. Как и на всех других своих фресках, художник и здесь умудрился вписать в оригинальную композицию свой автопортрет. Причем, молодой златокудрый воин без шлема - с характерным лицом поморца Василия - стоял, повернувшись к зрителю лицом, так близко к фокусу композиции, как только было возможно. Но дело было не в этом.
   Тема Последней Битвы была популярна не только во времена Василия. Писали ее и до, и после него, и сам Карл дважды получал заказы на фрески на этот именно сюжет, но оба раза, подумав хорошенько, отказывался. Дело в том, что Война Гордости случилась - если случилась вообще - так давно, что память о тех временах давно стерлась, как стираются старые монеты, продолжающие ходить по рукам больше отмеренного им природой срока. Что произошло тогда, и как все это происходило, не помнил уже никто. В сущности, это была сказка, туманный миф, и это обстоятельство, казалось бы, должно было радовать художника, так как открывало простор воображению. Но, с другой стороны, война людей и темного воинства прочно вросла в плоть всех без исключения этических и мировоззренческих концепций, существующих в мире людей на протяжении всей писаной истории. Впрочем, и сама эта история покоилась на фундаменте выигранной однажды людьми войны. Слова выражали идею Войны Гордости просто и величаво, но если отбросить поэтическую шелуху, все, что знали об этой войне люди, было несложно сформулировать всего парой фраз. На заре истории произошла война между людьми и нелюдями. Обе стороны отчаянно сражались за право владеть миром, и, значит, за полное уничтожение врага. Последнее, впрочем, скорее всего, относилось только к людям. В дошедшем предании вроде бы содержался намек на то, что нелюди не ставили перед собой цели поголовного истребления рода людского. Но, как заметил по этому поводу, Иннокентий Мальца, рабство хуже смерти, и позорнее поражения. В любом случае, со временем, идея борьбы за выживание получила воплощение в теме борьбы Добра со Злом, Сил Света и Сил Тьмы, и, соответственно, сюжет Последней Битвы был широко востребован. Однако, в отсутствии сколько-нибудь достоверных данных о том, где и когда произошло последнее решительное сражение двух армий, как выглядели нелюди, и как были одеты и вооружены люди, привело к тому, что люди на картинах соответствовали представлениям художников об историческом прошлом, а нелюди всегда изображались монстрами и чудовищами. Карлу это всегда казалось слишком упрощенным решением темы, и упражняться в беспочвенных фантазиях ему было скучно.
   Однако Вастион смог его удивить. Во-первых, он изобразил ночное сражение, создав два соперничающих световых центра: полную луну, освещающую поле боя из правого верхнего угла фрески желтовато-серебряным призрачным светом, и факел красно-желтого пламени, взметнувшегося над горящим деревом, расположенным на заднем плане в центре. Во-вторых, он сместил композиционный центр росписи в левый нижний угол, где стоял вождь людей и первый царь Даниил, что породило эффект пространственного конфликта тьмы и света. Тьма буквально нависала над относительно хорошо освещенными людьми, а игра света на их лицах и фигурах доводила драматизм противостояния до кульминации. И, наконец, Вастион, изумительно тонко сыграв на световых контрастах, окутал нелюдей покровом мрака, лишив каких-либо реалистичных черт. Сюжет от этого только выиграл, а сила эмоционального воздействия возросла.
   Рассматривать эту фреску можно было долго, но вскоре Карла прервали, сообщив, что Великий Мастер готов его принять. И уже через несколько минут, Карл вошел в просторный кабинет, обшитый панелями орехового дерева, где его ждал Игнатий Кузнец. Великий Мастер сидел в деревянном кресле у горящего камина, и смотрел на Карла тяжелым взглядом исподлобья. Было очевидно, что визитом Карла он не доволен, однако, кресло для гостя было приготовлено.
   - Значит, мне придется скрестись в твою дверь? - спросил Игнатий вместо приветствия.
   - Как знать, - усмехнулся Карл, проходя ко второму креслу. - Кто может знать, что с ним случится завтра?
   - Угрожаешь? - старик явно был зол и ... напуган?
   "Похоже, что так", - решил Карл и сел напротив Великого Мастера.
   - Предупреждаю, - объяснил он. - Или у меня есть повод тебе угрожать?
   - У тебя нет повода, - буркнул Игнатий и откинулся на спинку кресла. - Чего ты хочешь?
   - Задать несколько вопросов, - снова усмехнулся Карл. - И дать несколько ответов.
   - Спрашивай, - устало разрешил Игнатий, по-прежнему, не обращавший внимания на то, что Карл обращается к нему на ты.
   - Кому нужен мой меч? - спросил Карл.
   - А сколько они тебе предложили? - поинтересовался Игнатий. - И кто к тебе приходил?
   - Ко мне приходил нотариус Павел Гримм, - объяснил Карл. - Последняя цена - перед тем, как я закрыл перед ним дверь - была 4000 королевских марок.
   - Сколько времени он торговался? - казалось, Игнатий ожил. Тема его неожиданно заинтересовала.
   - Минут десять, я думаю, - пожал плечами Карл.
   - Значит, никак не менее 10 тысяч, - кивнул старик. - Они готовы были заплатить большие деньги ...
   - И кто бы это мог быть? - вернулся к своему вопросу Карл.
   - Эфраим или Даниил, - твердо ответил Игнатий.
   - Кто они такие? - Карл этих имен еще не слышал.
   - Эфраим - сенешаль князя, - объяснил Игнатий. - Но это не князь, а он сам, если, конечно, это он. Эфраим Гордец уже давно играет в собственные игры.
   - Гордец? - переспросил Карл. - Ты назвал его Гордецом, почему?
   - Потому что раньше его звали Горец, но уже лет десять, как никто его Горцем не зовет. Все называют Гордецом, - старик был удивлен вниманием Карла к такой, в сущности, не значительной детали, как прозвище не знакомого Карлу человека.
   - А как полагаешь, Игнатий, - Карла Эфраим Гордец действительно заинтересовал, и на то имелись веские причины. - Как может звучать сокращение от имени Эфраим?
   - Не знаю, - пожал плечами Великий Мастер. - Наверное, Эфи или Эф.
   - Вот, и я тоже думаю, что Эф, - кивнул Карл. - Ну, да пусть себе откликается хоть на свист, кто второй?
   - Даниил, - сказал Игнатий. - Филолог.
   - Спасибо, - сдержанно поклонился Карл. - Тогда, второй вопрос. Кто стоит за плечом Анны?
   - Оставил бы ты девочку в покое, Карл, - раздраженно ответил Игнатий, настроение которого снова испортилось.
   - Оставлю, - пообещал Карл. - Позже. А пока, ты не ответил на мой вопрос.
   - Ян, - чувствовалось, что говорить этого Игнатию не хотелось.
   - Спасибо, - снова кивнул Карл. - А что у нас происходит с тоскующим оборотнем?
   - Вот ты и узнай, - отрезал Игнатий. - А я не знаю!
   - Ну, не знаешь, так не знаешь, - легко согласился Карл. - Я задал три вопроса, ты ответил. Теперь моя очередь отвечать.
   При этих словах, Игнатий как будто даже сжался, хотя угрозы в голосе Карла и не было.
   - Не знаю, чего хочешь ты, - холодно улыбнулся Карл. - Но зато хорошо знаю, чего хочу я. У меня нет желания убивать Яна, Игнатий, и, значит, я его не убью. А цена его меча нынче 6 тысяч золотых, и продам я его только тебе. Это два ответа. Теперь, третий. Я буду делать то, что сочту нужным. Ты можешь быть этим недоволен. Это твое право, но мое право предупредить. Не надо мне мешать.
   2.
   На княжеской земле, Карл нашел небольшой кабачок, опрятный и тихий, сел за стол, стоящий у открытого окна, через которое был виден большой кусок сонной в это время дня улицы, попросил хозяина принести ему яблочный бренди и орехи, и раскурил трубку. Напряжение ночи отступило, душа успокоилась, и голова окончательно прояснилась. Карл выпустил дым, и взял со стола терракотовый стаканчик с бренди.
   "Итак, - сказал он себе. - Пришло время проверить, не так ли?"
   Он нарочито неторопливо опустил руку в карман камзола, достал сложенный вчетверо лист бумаги, и так же медленно его развернул. Белая поверхность листа была испещрена множеством хаотичных серых линий, но, если присмотреться, в центре был отчетливо виден нарисованный несколькими небрежными штрихами меч. И это был не просто меч, а его собственный меч. Ошибиться в этом было невозможно. Карл положил свободную руку на эфес меча и перевел на него взгляд.
   "Ну, - спросил он Убивца. - И что же с тобой не так? Ведь не реликвии же они взялись собирать?"
   Это был еще один вопрос, который Карлу очень хотелось задать Великому Мастеру, но его он, естественно, не задал. Те, кто хотят получить меч, знают, зачем он им нужен. Возможно, об этом знает и старик Игнатий, но спросить его, значит, показать, что единственный, кто находится в неведении, это сам Карл. Поэтому, делать этого не следует.
   Карл смотрел на меч, а память, как радушный хозяин, уже распахивала двери, и зажигала свечи, чтобы осветить самые дальние уголки. Но, что ему было там искать?
  
   София.
   Она зарезала его той же ночью. По-видимому, это случилось между двумя и тремя часами после полуночи, когда утомленный длившимся восемь часов подряд безумием, Карл все-таки заснул. Вот тогда, она и вонзила ему под левую лопатку длинный треугольный стилет. От резкой боли он проснулся. У него хватило сил понять, что произошло и вскинуться с постели, на которой он лежал ничком, заснув в случайной позе, в которой застала его мгновенно обрушившаяся усталость. Возможно, впрочем, хотя проверить это предположение было бы сложно, она его чем-то опоила, но вкуса яда он не почувствовал, что было странно. Гипотез могло быть всего две: или у нее имелся сок сребролиста, что было невероятно, или он сам, утомленный любовью и мучимый жаждой, уже не слышал голоса своих чувств. Однако, как ни суди, а случилось то, что случилось. Он заснул, и не почувствовал опасности до того самого момента, когда острый, как шило сапожника, клинок вошел в его спину, метя в ровно бьющееся сердце. Тогда он проснулся, но только для того, чтобы увидеть бледное лицо Софии и ее огромные черные глаза, упасть с кровати, и потерять сознание.
   Он очнулся от холода. Тело закоченело, и не с проста. Когда Карл открыл глаза, то первое, что увидел, был снег, покрывавший пожухлую зимнюю траву. Голова была тяжелой, и мысли были тягучими и неповоротливыми, но все-таки он вспомнил, что теперь, на самом деле, зима, а, подняв выстуженную холодным ветром голову, увидел, что лежит в придорожных кустах у тракта, который, вероятнее всего, являлся дорогой на Сырь. По его ощущениям было утро, и солнце, которое невозможно было рассмотреть на низком, обложенном снежными тучами небе, стояло уже достаточно высоко. Дул ветер, шевеливший голыми ветвями деревьев, и несший по дороге снежную пыль. Дорога была пуста, только оттуда, куда смотрел Карл, приближались несколько всадников. Карл не смог их рассмотреть - толи глаза видели плохо, толи люди были еще далеко, - но он смог понять, что это его последний шанс, и, сделав невероятное усилие, пополз к дороге. По пути он узнал, что такое боль и немощь, и еще оказалось, что он раздет до нитки. По-видимому, его вывезли из замка и выбросили здесь люди Софии, прямо так, как был: голым и с кинжалом в спине.
   Когда Карл добрался до тракта, всадники были уже близко, и он смог их рассмотреть. Это были наемники-убру. Подъехав к нему, они остановились, разглядывая Карла, но, не предполагая ему помогать. А он, зная, что так и будет, потому что не в характере убру ждать помощи от кого-либо, кроме своих, и, соответственно, не оказывать ее чужим, если помощь не записана в контракте, поднял к ним лицо, и уже действительно из последних сил начал читать молитву:
   - Благословен ты господин мой, Господь наш, и царь мира ...
   Его голос был слаб, но они его услышали и поняли. Последнее, что он запомнил, перед тем, как снова потерять сознание, были сильные руки убру, поднимающие его со стылой земли.
  
   3.
   Бренди закончился. Трубка погасла. А солнце - судя по теням - перевалило через вторую послеполуденную отметку. Вероятно, ему следовало поесть, но Карл не ощущал пока потребности в еде. Он аккуратно выложил на стол семь медяков, и покинул кабачок с твердым намерением нанести визит князю Семиону. В конце концов, до дома, где его ждала Дебора, было с четверть часа ходьбы, а замок князя находился всего в двух улицах к северу.
   Улицы в этой части города были прямыми, и на них не было сточных канав. Хорошо пахло горячим хлебом и какими-то незнакомыми цветами. Карл шел по ровно пригнанной брусчатке мостовой, и думал о том, что день получился гораздо более удачным, чем можно было надеяться еще утром. И у него самого теперь появилось чувство удачи, которое редко обманывало, хотя полагаться на него всецело Карл не привык.
   Он уже был близок к цели своего короткого путешествия, когда, свернув за угол, увидел вывеску "Иван Фальх, Книги и Гравюры". Перед лавкой Фальха стояла тележка с запряженным в нее мулом, дверь в дом была распахнута, и два паренька перетаскивали из тележки в лавку тяжелые - судя по тому, как напрягались парни - закутанные в дерюгу тюки.
   "Книги? - спросил себя Карл. - Почему бы и нет?"
   Он остановился, и, задумчиво глядя на вывеску, стал набивать трубку.
   "Князь подождет", - решил, наконец, Карл, и, раскурив трубку, пошел посмотреть, какие чудеса скрыты в лавке Ивана Фальха.
   В просторной комнате, заставленной столами, на которых лежали стопки книг и были разложены гравюры и карты, приятно пахло бумажной пылью и старой кожей. Книги здесь были везде, но, прежде всего, в шкафах, расставленных вдоль стен, что было необычно, так как книжные шкафы только-только начали входить в обиход на крайнем востоке, а эти выглядели очень старыми, такими же старыми, как и вся прочая мебель в лавке. Старым оказался и Иван Фальх. Хозяин лавки стоял сейчас над одной из принесенных с улицы кип. Как и следовало ожидать, под грубой дерюгой оказались все те же книги. Фальх стоял, держа в зубах дымящуюся трубку, и сжимая в правой руке нож. Ножом он, по-видимому, только что распорол дерюжный чехол, и теперь наслаждался видом аккуратно сложенных перед ним фолиантов. Наслаждение, сходное с переживаниями сластолюбца, ласкающего юную любовницу, было отчетливо написано на его лице, и Карл решил, что пришел в нужное место в правильное время. Человек, который умеет так смотреть на книги, несомненно, в них и разбирается. А поступление нового товара способно иногда удивить чудесными находками и видавшего виды знатока.
   Кроме хозяина в лавке находились еще три посетителя. У стола, придвинутого к открытому окну, стоял какой-то немолодой Садовник, и перелистывал пергаментные страницы большого и тяжелого - на вид - фолианта. Насколько мог видеть Карл, на желтоватых листах пергамента, заполненных ровными строчками черных и золотых букв, имелись и многочисленные цветные миниатюры, изображавшие цветы и растения. На нового посетителя Садовник, всецело поглощенный изучением книги, никакого внимания не обратил.
   В центре торгового зала, широкоплечий крепкий мужчина - по всем признакам, моряк из Во - рассматривал старые гравированные карты, разложенные на большом круглом столе. Когда Карл вошел, он на секунду оторвался от своего занятия, и поднял на Карла взгляд прищуренных по морской привычке, карих глаз, но тут же вернулся к своим картам. Третий посетитель - совсем молодой парень в дорогом плаще из лилового шелка, в нерешительности топтался у книжного шкафа, стоящего у дальней стены. У Филолога, по-видимому, разбегались глаза при виде собранных здесь сокровищ, и он ни на чем не мог остановить свой выбор. И уж тем более, он был не в состоянии обратить внимание на такую мелочь, как новый человек, зашедший в книжную лавку.
   Карл неторопливо подошел к хозяину и, вежливо поздоровавшись, посмотрел на разложенные у их ног книги. Верхняя книга в первой стопке - не слишком большая, но зато очень толстая - называлась "Наместническая война и основание великих городов северного побережья, с комментариями и рассуждениями о пользе морской торговли, развитии и процветании ремесел и свободной коммерции в несвободном мире. Сочинение достославного Леона из Ру, кавалера и полномочного министра". О такой книге Карл никогда не слышал, но что бы ни было в ней написано, она стоила тех денег, которые Фальх мог за нее запросить, а Карл был готов заплатить, потому что ее написал Мышонок. А вот о второй книге Карл не только слышал, но даже несколько раз держал ее в руках, хотя это и была очень редкая книга.
   - С вашего позволения, - сказал он, наклоняясь и беря в руки трактат Августа Шорника "Славные мечи".
   О, да, это был уже, как минимум, третий раз, что он держал ее в руках. Но как-то так вышло, что Карл ни разу этой книги не открывал. Не складывалось как-то, или наоборот, так складывалось.
   "Значит, пришло время", - решил он, и раскрыл книгу.
   Глаза побежали по строчкам и ...
   "Рассказ седьмой, - прочел он. - Убивец, меч-шпага маршала Гавриеля Меча".
   "Случайность? - подумал он отрешенно. - Или кто-то взялся мне ворожить?"
   - Я беру обе книги, - сказал он хозяину. - Эту и вот эту, о Наместнической войне. Сколько вы за них хотите, мастер Иван?
   Старик смерил его оценивающим взглядом, но ничего по поводу столь быстрого, а значит, несколько легкомысленного выбора, не сказал. Он посмотрел на книги, пожевал нижнюю губу, и, пожав плечами, запросил 18 золотых. Карл не стал торговаться, он достал кошелек отсчитал 18 марок, добавил немного меди, и попросил, чтобы мастер Иван послал кого-нибудь отнести покупки художника Карла Ругера в дом Хромого Плотника, что на Льняной улице. Хозяин заверил Карла, что не пройдет и часа, как книги будут на месте. Карл поклонился, и направился к выходу, чувствуя на себе скрестившиеся взгляды войянского моряка и хозяина книжной лавки, но, не показывая вида, что знает об их внимании к своей особе. По пути он только на минуту задержался рядом с Филологом, выбравшим, наконец, что-то в огромном шкафу, и уже начавшим это что-то, толстое, в дорогом золоченом переплете, читать. Но почитать спокойно Карл ему не дал.
   - Прошу прощения, мастер, - сказал Карл, тронув юношу за плечо. - Но у меня к вам маленькая просьба.
   Юноша вздрогнул от неожиданности, и не понимающе посмотрел на Карла.
   - Передайте, пожалуйста, сообщение для Даниила Филолога, что известный ему Карл Ругер из Линда желал бы с ним поговорить.
  
   4.
   Князь Карла, естественно, не принял. Княгиня Клавдия тоже. Время было неурочное, да и кто он такай, Карл Ругер, чтобы сильные мира сего меняли из-за него свои планы. Чего-то в этом роде, Карл, в принципе, и ожидал, но одновременно, ему казалось уместным и правильным, навестить резиденцию князя и напомнить, что он готов выполнить данное князю обещание и написать портрет княгини. По правде говоря, Карл был должником Семиона, поскольку, не в последнюю очередь, благодаря доброй воле князя уже три дня жил в Сдоме, не как раб города, а как вольный художник. Впрочем, имелись у Карла и другие соображения. Князь показался ему человеком прямым и порядочным, насколько вообще может быть порядочным пусть и номинальный, но все-таки хозяин такого города, как Семь Островов. Но, с другой стороны, врагами не рождаются, ими становятся, и такую гипотезу без проверки сбрасывать со счетов не следовало. Даже то, что князь не поспешил его принять, еще ни о чем не говорило, хотя и свидетельствовало скорее в пользу князя и княгини, чем наоборот.
   Погуляв с пол часа по приемным залам, где стояли и сидели группами, или неторопливо прогуливались парами и в одиночку придворные, Карл передал свое послание одному из секретарей княгини, и пошел прочь. Делать в замке ему было более нечего. Однако, как тут же выяснилось, даже такой случайный визит, как этот, мог принести неожиданные и странные плоды. Карл выходил из дворца, а навстречу ему по лестнице поднимался высокий грузный мужчина, роскошная одежда которого - черный бархат, расшитый серебром и брильянтами, и белоснежные кружева - и не малая свита указывали на его высокое положение.
   Их взгляды встретились, и вельможа сбился с шага, а Карл удивленно поднял бровь.
   "Выходит, я не ошибся, - покачал он мысленно головой, проходя мимо сенешала Эфраима Гордеца. - Уменьшительное от Эфраим не только Эфи, но и Эф".
  
   5.
   - Тут приходил мальчик, - сейчас глаза Деборы опять были голубыми. - Он принес книги ...
   Она выглядела озабоченной, но вряд ли ее настроение было связано с купленными Карлом книгами. Судя по тому, как она на него смотрела, Дебора пыталась понять, не угодил ли Карл в еще большие неприятности, чем те, которые случились прошедшей ночью.
   - Не волнуйся, женщина, - усмехнулся Карл, снова любуясь ее губами. - День прошел благополучно. Я чувствую себя превосходно, и после обеда намерен тебя все-таки нарисовать.
   Он увидел, как возмущение мгновенно вытемнило ее прозрачные глаза, превратив из голубых в темно-синие, и улыбнулся:
   - Один раз не вышло. Что с того? - он пожал плечами, и снова улыбнулся. - Может быть, получится на этот раз?
   - Или опять вспомнишь кого-нибудь ... - по-видимому, история с Карлой задела ее сильнее, чем он думал.
   - Или вспомню, - согласился Карл, рассматривая ее нежную шею и подбородок. - А кстати, где этот рисунок?
   Он вдруг вспомнил, как замерло острие его меча, едва не касаясь этой стремительно краснеющей сейчас кожи.
   - Я не трогаю твоих рисунков! - гнев уже овладел Деборой, и Карл должен был признать, что ради этого стоило злить ее постоянно. Она была очень хороша, его рабыня Дебора, но в гневе она была прекрасна. Гнев, судя по всему, был той эмоцией, которая превращала сдержанную, даже замкнутую женщину в ...
   "В кого?" - спросил он себя, пока еще был в состоянии думать о чем-нибудь, кроме того, как она прекрасна.
   Шагнув к Деборе, он коснулся кончиками пальцев ее щеки, и огонь, бушевавший в ней, мгновенно перекинулся на него. Карл вздрогнул, но "боль", которую несло это пламя, была такой болью, ради которой совершаются самые великие подвиги и самые гнусные преступления.
   - Что ...? - голос Деборы вдруг стал хриплым. - Но ...
   Его пальцы скользили уже по ее горлу, подбираясь к высокому вороту темно-коричневого платья.
   - Карл! - толи хриплый стон, толи вопль тоскующей души. - Карл, я ... луковый суп ... и бара ...
   - К демонам баранину, - сказал он, обнимая ее, и привлекая к себе. - Одно из двух женщина: или я буду тебя рисовать, или любить!
   Их губы почти соприкасались, и он уже пил ее дыхание, сводившее его с ума, сильнее, чем самые крепкие вина, и глаза - темно синие глаза Деборы были прямо перед ним, как вселенная, как ночное небо, распахнувшееся перед взором звездочета.
   - Ты можешь нарисовать меня и потом, - тихо сказала она, и он почувствовал вкус ее губ.
  
   6.
   - Кажется, ты что-то говорила о баранине, - задумчиво сказал Карл, поднимаясь на локте, и заглядывая в глаза лежавшей рядом с ним Деборы. - Или это был только сон?
   - Считай это сном, - улыбнулась она. - Если я не сняла котел с огня, то ...
   - Ты сняла, - уверенно заявил Карл, и тоже улыбнулся.
   - Откуда ты знаешь?
   - Мы бы давно услышали запах горелого мяса, - объяснил он. - И боюсь, это было бы наше мясо.
   - Теперь ты хочешь есть, - в ее тоне слышалось осуждение.
   - Желания, - вздохнул он, кладя левую руку ей на грудь. - Что они такое? Темные рыбы в мутной воде. Никогда не знаешь, какая рыба оставила след.
   - Мой господин философ? - ее глаза, снова ставшие серыми, смеялись, но в них уже клубился туман светлого безумия.
   - Твой господин, Дебора, убийца, - улыбнулся Карл, лаская ее живот. - Он убивает одно желание, чтобы дать жизнь другому.
   - Ты захотел меня еще там, на тракте?
   "На тракте? - удивился Карл. - На каком тракте?"
   Но ветер страсти уже гасил огни разума, и туман, клубившийся в ее глазах, поглотил и его самого и его мысли. Остались чувства, сладкий огонь, бушующий в крови, и жаркое дыхание желания, способное - пусть на миг! - осушить болота повседневности.
  
   7.
   Баранина, тушенная с чесноком и сливами, луковый суп, козий сыр в оливковом масле, орехи Афары, похожие на высушенный человеческий мозг, красный изюм из Сагды и маслянисто-желтая курага из Мерва, и еще лепешки из пшеничной муки с затаром, и крепкое, густое и черное, как ночь, войянское вино, и медовые коврижки ... Обед, который - по времени - скорее являлся поздним ужином, удался Деборе на славу. Карл ел с аппетитом, смакуя каждый кусок и каждый глоток. Он наслаждался разнообразием вкусов и запахов, среди которых встречались и весьма необычные, но, едва ли не больше, живописным видом всех этих яств, который почти разбудил в нем желание написать натюрморт. Впрочем, вероятность такого исхода была крайне мала. Карл всегда был, прежде всего, портретистом, хотя, Боги свидетели, ему, приходилось писать и батальные сцены, и пейзажи, но вот натюрмортов он, кажется, не писал никогда, если не считать тот единственный случай, когда он нарисовал кинжал капитана Гавриила Книжника, воткнутый в кусок запеченного на углях мяса.
   Воспоминание о той давней истории, о серой бумаге на которой он рисовал, о горячем мясе, по которому стекал растопленный жир, и о булатном, украшенном чернью клинке Книжника отвлекло его мысли от беседы, которую Карл вел с сидевшей напротив него женщиной, и он пропустил последнюю реплику Деборы.
   - Что? - переспросил он, и встретил удивленный взгляд ее серых глаз. Дебора была искренно удивлена. Видимо, она успела привыкнуть к тому, что Карл никогда не переспрашивает, потому что слышит все и всегда, даже тогда, когда бывает занят чем-то другим.
   Карл спокойно встретил ее взгляд, пожал плечами, как бы отстраняя упреки в невнимательности, и еще раз посмотрел на Дебору. Ошибки не было. У сидевшей напротив него женщины исчезло золотое свечение волос. Сейчас она была темно-русой.
   - Какого цвета у тебя волосы, Дебора? - мягко спросил он, с интересом ожидая ее ответа.
   - Волосы? - удивилась Дебора.
   - Да, - кивнул Карл, решивший, что серые глаза и темно-русые волосы делают Дебору еще красивее. - Волосы. Мне казалось, что они у тебя цвета зрелой пшеницы, но сейчас они русые.
   - Что ты говоришь? - в ее голосе отчетливо слышался испуг. - Русые?
   Она вскочила со стула и стремительно бросилась наверх, где в их комнате на стене висело маленькое, вставленное в бронзовую раму, зеркало. А Карл проводил ее взглядом, и вернулся к трапезе.
   Деборы не было довольно долго. Карл успел съесть все, что смог вместить его пустой желудок, выкурил трубку, и допивал уже третий стакан вина, когда женщина, наконец, вернулась к столу. Она спустилась по лестнице, и пламя свечей сразу же заиграло бликами в золоте ее волос, но в прозрачных голубых глазах Деборы, смотревших теперь на Карла, все еще жил испуг.
   - Ты меня испугал, - сказала она, садясь на свой стул.
   - Прости, - улыбнулся Карл. - Вероятно, мне показалось. А кстати, что ты там говорила про тракт?
   Смена темы разговора Дебору, очевидно, обрадовала, и она с готовностью ответила на его вопрос:
   - Там, на тракте, - робко улыбнулась она. - Мне показалось, что ты смотришь на меня ... с вожделением.
   - На каком тракте? - Карл нахмурился, пытаясь понять, о чем она говорит.
   - На Чумном тракте, - растерянно объяснила Дебора. - Я ехала в фургоне, а ты шел пешком. Ты посмотрел на меня ... и улыбнулся.
   - Улыбнулся, - повторил за нею Карл, и вспомнил дорогу, фургон и девушку с золотыми волосами. - Да, конечно. Тракт. Да.
   Он задумчиво посмотрел на пламя свечи, удивляясь тому, как мог забыть их первую встречу, которая и произошла-то - всего ничего - несколько дней назад.
   - Да, - повторил он, и в этот момент кто-то постучал в дверь. Стук был не громкий, деликатный, но, в то же время, настойчивый.
   - Кто это? - удивленно подняла брови Дебора. - Ты кого-то ждешь?
   - Нет, - покачал головой Карл. - Но просто так люди в это время в дверь не стучат.
   Он встал из-за стола, взял свечу и пошел открывать дверь.
   На пороге его дома стоял незнакомец, в котором Карл, не смотря на скудный свет свечи и мимолетную встречу, все-таки узнал давешнего моряка из книжной лавки.
   - Прошу прощения за поздний визит, мастер, - сказал моряк низким хриплым голосом. Чувствовалось, что ему неловко беспокоить незнакомого человека в столь поздний час.
   - Да, время, и в самом деле, для визитов не подходящее, - согласился с незнакомцем Карл. - Мы знакомы?
   - Не думаю, - отрицательно покачал головой моряк. - Я капитан Нестор Григ из Во, а вы Карл Ругер, ведь так?
   - Так, - согласился Карл, гадая, какая еще история начинает разворачиваться сейчас на пороге его нового дома.
   - Я заходил к вам пару раз до заката, - извиняющимся тоном объяснил капитан Нестор. - Но дверь никто не открыл.
   - И тогда вы решили зайти ночью, - усмехнулся Карл. - Что ж, вполне здравая мысль.
   - Все дело во времени, - пожал плечами моряк. - Я не могу задерживаться в порту дольше, чем надо, чтобы выгрузить одни товары, и загрузить другие.
   - Какое же дело привело вас ко мне, капитан Нестор? - человек этот начинал Карлу нравиться.
   - Видите ли, мастер Карл, один человек из Флоры просил меня, найти другого человека - художника, которого зовут Карл Ругер из Линда.
   "Вот, как!" - Карл был искренне удивлен, впрочем, на дороге длинною в жизнь встречается множество людей. Почему бы кому-то из них и в самом деле не захотеть, увидеться еще раз?
   - Продолжайте, - предложил он капитану вслух.
   - Вам знакомо имя Людо Табачника? - спросил Нестор.
   - Так, он еще жив?! - Карл был приятно удивлен.
   - Вполне, - заверил его Нестор. - Он просил передать вам это, если, конечно, вы это вы, и я вас найду.
   С этими словами, капитан Нестор достал из кармана куртки маленький свиток и передал его Карлу.
   - Проходите, мастер Нестор, - предложил Карл, принимая послание, и посторонился, пропуская капитана в дом.
   Капитан Григ вошел, поклонился Деборе, и остановился в нерешительности.
   - Дебора, угости капитана вином, - попросил Карл, закрывая дверь. - Знакомьтесь, капитан, это Дебора. А это капитан Григ. Садитесь, капитан.
   Теперь Карл мог рассмотреть письмо. Это был пергаментный свиток с печатью из красного воска. Свиток пообтерся, да и оттиск единорога на печати был уже едва виден. По-видимому, письмо довольно долго путешествовало вместе с капитаном Григом в поисках адресата. Сорвав печать, Карл развернул пергамент, и прочел короткое послание, ради которого Нестор Григ разыскивал его по всем морям:
   "Здравствуй, Карл,
   Если это ты, на что я надеюсь, со всем трепетом души, на какой способна, эта старая тварь, приезжай во Флору. Податель сего доставит тебя так быстро, как сможет, даже если ему придется выбросить за борт весь груз и половину экипажа. Приезжай! Тучи сгущаются, и нету руки способной двинуть войска в бой. Приезжай, Карл! Заклинаю тебя старой дружбой, и твоей честью!
   Людо Табачник,
   лейтенант".
   - Давно вы в поиске, капитан? - спросил Карл, сворачивая письмо, и опуская свиток в карман.
   - Два года, мой лорд, - капитан по-прежнему стоял, хотя Дебора, наливавшая ему вино, и предлагала капитану Григу сесть.
   Услышав обращение гостя, она быстро вскинула на Карла взгляд, но он предпочел сделать вид, что не заметил ее удивления.
   - И вы предполагали в одиночку найти бродячего художника? - продолжил свои расспросы Карл.
   - Нет, мой лорд, - покачал головой моряк. - Все капитаны на службе короны - а у нас таковыми являются все - имеют при себе подобные послания его светлости.
   - Но обстоятельства могли измениться, - задумчиво сказал Карл. - Все-таки два года большой срок.
   - Когда я последний раз заходил во Флору четыре месяца назад, приказ все еще оставался в силе, - Нестор с поклоном принял у Деборы стакан с вином, но смотрел только на Карла.
   - Какого положение господина Табачника при дворе? - спросил Карл. Он вернулся к столу, и взял с него свой стакан.
   - На троне сейчас его племянник, Виктор Абак, - капитан говорил медленно, явно с осторожностью подбирая слова. - А цезарь Виктор женат на дочери его светлости, Регине. Так что, вы понимаете ...
   - Абак означает смелый, не так ли? - спросил Карл, не дав Нестору углубиться в рассуждения о роли родственных связей в политической игре.
   - Да, мой лорд, - подтвердил капитан, с облегчением обретшего твердую землю под ногами. - Все называют его Смелым, и он действительно смелый, но его величеству всего 19 лет.
   - Стало быть, и жена его молода? - удивленно поднял бровь Карл.
   - Я понял вас, мой лорд, - капитан Нестор был серьезен. - Вероятно, вы никогда не бывали в наших краях. Цезарь женился пять лет назад. Ему тогда было четырнадцать, а его невесте - одиннадцать.
   - Вот как?! - Карл усмехнулся и отпил немного вина. - Но это означает, что господин Табачник женат во второй раз?
   Теперь удивился капитан Нестор.
   - О, простите, мой лорд, - сказал он растерянно. - Теперь я понял ваш вопрос. Первая жена его светлости умерла двадцать лет назад. А Регину герцогу Александру родила Алина Чара, сводная сестра покойного цезаря Михаила.
   - Но Михаил, кажется, был еще не стар? - Карл поставил свой стакан на стол и стал набивать трубку, наблюдая краем глаза за поведением Деборы. Женщина была полна любопытства, но при этом старалась вести себя как можно более сдержано.
   - Вы правы, мой лорд, - пожал плечами капитан Нестор. - Тем не менее, три года назад он умер.
   - Куда вы намеревались направиться из Сдома? - Карл решил, что предыдущая тема исчерпана, а главное, то есть, то, о чем шел сейчас разговор, касалось, в сущности, только его, Карла, и лейтенанта Людо Табачника.
   - Сдома? - удивленно переспросил капитан.
   - Семи Островов, - усмехнувшись, объяснил Карл. - Но местные жители предпочитают называть свой город Сдомом.
   - Ах, вот в чем дело! - капитан был удивлен, но не более. - Мы пойдем в Менск.
   - А если я попрошу вас изменить маршрут? - спросил Карл, закуривая.
   - Я приму ваше решение, как приказ, - капитан Нестор был чрезвычайно серьезен.
   - Семь дней, - сказал Карл. - Мне нужно семь дней, капитан. И лучше, если бы вы не болтались в это время в порту Сдома.
   - Я понял вас, мой лорд, - кивнул Нестор. - Не в Семи Островах. Тогда, возможно, где-нибудь поблизости? На побережье есть несколько походящих бухт, ... Например, Пята. Это всего 15 миль к востоку.
   - Кажется, там есть рыбачий поселок? - спросил Карл.
   - Да, - подтвердил капитан. - Он тоже называется Пятой.
   - Знаю, - в свою очередь кивнул Карл. - Там и ждите.
   - Семь дней, - повторил капитан Нестор.
   В сущности, разговор был закончен, и Нестор Григ сделал движение, как если бы собирался откланяться, но у Карла имелись и другие вопросы.
   - У вас когг, не так ли? - спросил Карл.
   - Да, мой лорд, - с гордостью сообщил капитан Нестор. - Настоящий войянский когг.
   - И сейчас вы стоите в гавани ... - заканчивать фразу Карл не предполагал. И был прав. Капитан понял его и без пояснений.
   - Так, стало быть, это были вы, ваша милость? - спросил он.
   - Ты имеешь в виду позапрошлую ночь? - уточнил Карл, именно эту ночь и имевший в виду, когда задавал свой вопрос.
   - Да, - кивнул капитан Нестор.
   - Да, это был я, - усмехнулся Карл. - А кто сидел на вашем когге, капитан?
   - Не знаю точно, - как бы извиняясь, пожал плечами Нестор. - Они пришли уже в сумерках. И потом я не очень хорошо разбираюсь во всех этих кланах. Но одежда у них была темная. Я бы сказал, что она была фиолетовой или лиловой.
   - Они что-то говорили? - спросил Карл. - Называли имена или титулы?
   - Да, - подумав мгновение, ответил капитан. - Там был один старик ... его дважды назвали Мастером. И еще ... Этот старик сказал кому-то из них, что если это тот самый меч, то, стало быть, и человек тот же самый, и еще что-то про какого-то гордеца.
   "Как просто, - холодно отметил Карл. - Меч человека, или человек меча?"
   - Спасибо, капитан, - сказал он вслух. - Еще что-то? Может быть, они говорили о тени?
   - Да, - кивнул капитан. - Они много говорили о тени, но я почти ничего не разобрал. Четко я слышал только одну вещь. Когда кошка превратилась в ягуара, кто-то из них бросил в сердцах, что-то про проклятого оборотня, и что, дескать, следует ожидать большой крови.
   - Спасибо, капитан, - еще раз поблагодарил его Карл. - Это все.
   - Семь дней? - спросил тот, поклонившись, и направляясь к двери.
   - Семь дней, - подтвердил Карл, провожая гостя до порога. - Доброй ночи!
   Он закрыл дверь на засов и повернулся к Деборе.
   - Он называл тебя, лордом, - тихо сказала она, глаза ее снова стали серыми. Впрочем, он мог и ошибиться, в неверном свете свечей многие цвета меняют свою природу.
   - Если я скажу, что это была формула вежливости, принятая в Во, ты мне не поверишь? - Карл вернулся к столу, и сел на свой стул.
   - Значит, ты лорд, - задумчиво произнесла Дебора. Было очевидно, что титул Карла ее удивил, но не впечатлил.
   - Да, - улыбнулся Карл, и, взяв со стола кувшин, долил себе вина. - И даже, кажется, граф, и кто-то еще ... Но какое это имеет значение?
   - В самом деле, - улыбнулась в ответ Дебора. - Ведь главное, что ты художник.
   - А мог бы быть плотником, - философски заметил Карл, вспомнивший вдруг запах свежих стружек и тяжесть плотницкого топора в руке. - Или сапожник ... Человек, Дебора, всегда лишь то, что он есть, а какая одежда на нем надета, это почти всегда всего лишь дело случая.
   Он внимательно посмотрел на женщину, как бы проверяя ее реакцию на свои слова, хотя как раз это он уже знал.
   - Могут быть шелка, - начал он, и вдруг увидел платье из серого шелка и жемчуга, и почувствовал, что его снова ведет интуиция. - И голубой жемчуг.
   Карл увидел, как стремительно бледнеет Дебора, но остановиться уже не мог, да и не хотел.
   - Именно так, - сказал он. - Серебристый шелк из Мерва и голубой жемчуг ... Я бы добавил сюда бриллианты. Множество мелких бриллиантов. У тебя ведь были бриллианты на том платье?
   - Откуда ...? - в ее глазах плескался ужас, или это было пламя свечей?
   Но продолжить разговор они не смогли. Им снова помешали. Хотя время было уже, действительно, позднее, кто-то настойчиво и бесцеремонно колотил во входную дверь.
  
   8.
   Открыв дверь, Карл почти не удивился, увидев на пороге женщину, закутанную с головы до ног в темный плащ. Было темно, и даже Карл не мог рассмотреть его цвета, но он был практически уверен, что плащ красный.
   - Доброй ночи, Анна, - сказал он. - Могу я узнать, чем вызван ваш визит?
   - Как вы меня узнали? - она не нашла нужным даже поздороваться.
   - Интуиция, - усмехнулся Карл. - Художественное чувство. Что-то в этом роде.
   Он сделал неопределенное движение рукой, как бы обозначая то неизвестное ему самому чувство, которое позволило Карлу узнать в бесформенной темной фигуре, растворяющейся в ночном мраке, его утреннюю модель.
   - Итак? - Карл с интересом ожидал продолжения. Ожидать можно было чего угодно.
   - Отдайте ему меч! - резко сказала Анна. В ее голосе слышались истеричные нотки.
   - Какой меч? - спросил Карл ровным голосом. - Кому?
   - Отдайте Яну его проклятый меч, - попросила она.
   - Нет, госпожа моя Анна, - с сожалением покачал головой Карл. - Ян уже никогда не получит свой меч обратно. Вы зря дали ему силу для поединка. Теперь я мог бы продать его меч только одному человеку, но он не торопится покупать, и я думаю, что у него есть на то причины.
   - Отдайте! - она почти молила, и едва не плакала.
   - Если я сказал нет, значит - нет, - Карл полагал, что выразил свою мысль ясно.
   - Тогда он придет за вашим мечом, - это было сказано почти шепотом.
   - Пусть приходит, - теперь и Карл говорил тихо, он понимал, что волею обстоятельств снова вступает в войну, но еще много лет назад он узнал, что бывают ситуации, когда компромисс не возможен. Увы.
   - Идите домой, госпожа моя Анна, - сказал он. - Вам следует отдохнуть, мне тоже. Завтра я начну писать ваш портрет.
  
   9.
   Короткий разговор с Анной растревожил сердце. Было очевидно, что молодая колдунья сказала ему не все, что могла бы сказать, но при этом сказала больше, чем могла себе позволить. Если подумать, она, наверняка, перешла черту дозволенного. И все-таки Карл не узнал от нее ничего нового, ничего такого, чего он, Карл, не знал сам. Или почти ничего, потому что то, что он все-таки узнал, к теме их разговора прямого отношения не имело.
   Но и он сказал Анне именно то, что мог и должен был сказать. Не больше, но и не меньше. Тогда, почему вдруг сжалось сердце, как если бы чужая холодная рука коснулась того, чего никто никогда не должен был касаться?
   Он не испугался. Для того чтобы испугаться, нужно сначала знать, что такое страх. Пожалуй, Карл был удивлен. Чувство казалось новым и не привычным, и все-таки оно было ему откуда-то знакомо. Откуда? Но времени на размышления, как он понял сейчас, не было. Время ускорило свой бег. Это он почувствовал тоже. И хотя Карл еще не знал доподлинно, что происходит, или что должно произойти, он знал, медлить нельзя. Медленная рыба в стремительном потоке обречена быть игрушкой стихийных сил.
   - Я ухожу, - сказал он Деборе, возвращаясь к столу, и улыбнулся. - Ложись спать, и ничего не бойся.
   - Когда ты вернешься? - кажется, бояться она совершенно не собиралась.
   - Не знаю, - пожал он плечами, пристегивая к поясу меч. - Но думаю, что утром.
   Карл накинул на плечи плащ, и пошел к дверям.
  
   Глава 5. Ночь оборотня
   1.
   До полуночи оставалось не более двух часов, когда он снова - второй раз за этот длинный день - подошел к княжескому дворцу. Впрочем, на этот раз, Карл направился не к парадным воротам, а, обойдя резиденцию Семиона слева, вышел к северному крылу дворца. Причудливые ворота из кованой бронзы были ярко освещены теми самыми колдовскими фонарями, на которые Карл обратил внимание еще в первую ночь в городе. Творцы делали с обычным лампадным маслом что-то такое, от чего оно горело много ярче, чем должно было гореть. А, может быть, это и не было обычное лампадное масло?
   Все пространство перед воротами и за ними, до самого крыльца флигеля, просматривалось, как днем. У ворот и высоких дубовых дверей, украшенных резьбой, стояли на страже вооруженные алебардами княжеские дружинники.
  
   2.
   Сенешаль князя Эфраим Гордец принял его в своем кабинете, сидя за маленьким изящным столиком, который вряд ли мог служить полноценным рабочим столом, хотя на нем и стоял чернильный прибор и лежали какие-то бумаги. Когда Карл вошел, Эфраим встал, по-видимому, намереваясь, сделать несколько шагов навстречу посетителю, но Карл лишил его такой возможности, разрушив привычный ритуал. Он окинул сенешаля быстрым оценивающим взглядом, усмехнулся, и пошел к большому окну справа, пересекая просторный оббитый темно-бордовой тканью кабинет по диагонали. Начавшему движение Эфраиму ничего не оставалось, как обогнуть стол справа и идти за Карлом, который уже через несколько шагов повернулся к нему спиной. Дойдя до окна, Карл без особого интереса посмотрел на залитый лунным светом княжеский парк, и обернулся. Эфраим стоял метрах в трех от него, и лицо его заливала бледность.
   - Здравствуй, Горец, - Карл смотрел на Эфраима, и ждал. Он не знал точно, чего именно он ожидал, но чувствовал, что встреча эта должна была состояться обязательно.
   - Здравствуй, Карл, - Эфраим постарел, но был еще крепок, и Карл не сомневался, что здесь не обошлось без магии. Впрочем, волосы сенешаля были седы, и никто теперь не смог бы сказать с уверенностью, что раньше они были темно-русыми. А вот глаза почти не изменились. Они у Эфраима были синими и очень красивыми. Такими и остались.
   - Предложи мне сесть, - без улыбки сказал Карл, продолжая рассматривать сенешаля. - Прикажи принести вина, а еще лучше - бренди. Если ты забыл, могу напомнить: я всегда предпочитал вину бренди.
   - Садись, - пожал плечами Эф Горец. - Садись, Карл, если устал.
   - Эй, там! - гаркнул он, когда Карл сел в одно из нескольких стоявших в кабинете кресел.
   - Принеси нам персикового бренди, - бросил он через плечо заглянувшему в кабинет слуге.
   - Ну, вот, - усмехнулся Карл, доставая трубку. - Ты оказывается ничего не забыл. Молодец!
   - Хочешь, чтобы я называл тебя хозяином, Карл? - Эфраим справился с волнением, и даже нашел в себе силы улыбнуться. - Не надейся. Ты мне не хозяин. Я вообще не уверен, что ты это ты.
   Он отошел ко второму креслу и тоже сел.
   - Зачем ты пришел? - он забросил ногу на ногу, и достал трубку.
   - Решил, что пришло время поговорить со старым знакомым, - объяснил Карл.
   - Не уверен, что нам есть, о чем говорить, - цинично улыбнулся Эфраим.
   - Есть, есть, - успокоил его Карл, раскуривая трубку.
   - И о чем же? - почти равнодушно поинтересовался Эфраим, тоже закуривая и выпуская дым. Спокойным он не был. От него пахло тревогой, и страх скрывался за его показным равнодушием, и смятение. И еще что-то, чего Карл пока не уловил.
   - Например, о мече Гавриеля, - предложил Карл, и с интересом проследил за дымом, который выдохнул мгновение назад.
   - Ах, да! - притворно улыбнулся Эфраим. - Ты же носишь его меч.
   - Верно, Эф, я ношу его меч, - кивнул Карл. - И заметь, Горец, я делаю это по праву. Или ты сомневаешься?
   - Вот именно, - вдруг резко ответил Эфраим, и в глазах его зажегся нехороший, злой огонь. - Меч принадлежал Карлу Ругеру, но Карл Ругер из Линда умер.
   Какое-то чувство, более сильное, чем страх и смятение, заставило Эфраима заговорить совсем другим тоном. Возможно, что еще минуту назад, он и сам не предполагал, что будет так говорить с Карлом, но теперь неуверенность исчезла. Осталась ... ненависть? Зависть? Несомненно, что-то в этом роде, а что конкретно, покажет время.
   - Расскажи об этом князю, - предложил Карл.
   - Убру стреляли отравленными стрелами! - по-видимому, Эфраим знал, что говорит.
   - Убру никогда не пользуются ядом негоды, - сказал Карл, который знал больше. - Эта травка у них не растет.
   - Растет, не растет, какая разница?! - Эфраим вскочил со своего места и сделал шаг к Карлу. - Стрела была отравлена, и ты умер!
   - Так все-таки я? - поднял бровь Карл.
   - Не знаю, и знать не хочу! - показал зубы Эфраим.
   - А зря, - покачал головой Карл, и встал. - Меч я тебе не продам, Горец. Попробуешь взять сам, пожалеешь. Хочешь рассказывать сказки, рассказывай. Тогда мне придется напрячь память, и рассказать что-нибудь ... - Карл покрутил в воздухе ладонью. - Что-нибудь такое, что могу знать только я.
   Он отвернулся и пошел к двери, однако, уже в дверях, он приостановился, и, оглянувшись через плечо, спросил:
   - Ты, кстати, женат, Эф, или как?
  
   3.
   "Сколько случайностей может произойти с человеком за три дня?" - вопрос был не праздный. Это был один из тех вопросов, ответ на который, если он приходит вовремя, способен спасти жизнь, или уберечь душу от чего-нибудь похуже смерти.
   Карл остановился, и поднял взгляд к луне. Налившаяся холодным серебром ночная странница была уже почти в зените. Казалось, она окончательно лишилась присущей ей от природы прохладной, но все-таки живой желтизны. Новое Серебро, так называли такую луну на востоке. А до полнолуния оставалось всего ничего. Пройдет эта ночь - "Если пройдет!" - и следующая, до которой еще надо дожить, и наступит день Серебряной Луны, вернее - ночь, когда на землю прольется новое серебро.
   Карл поднял руку к лицу, и провел по нему ладонью, как будто стирая пыль, или снимая налипшую на него паутину.
   "И это тоже случайное совпадение?" - спросил он небо, но небо, как того и следовало ожидать, молчало. Впрочем, было ли то, что почудилось ему в воздухе минуту назад, голосом судьбы, или нет, ему было пока не известно, а небо ... Что ж, небо это всего лишь огромная пустота, в которой существуют разнообразные предметы, известные людям, как солнце, луна и звезды. К стати, звезды сейчас были почти не видны. Зато луна, казалось, росла и наливалась силой на глазах.
   О серебряном полнолунии говорят разное. Оно случается не каждый год, а бывает, что не наступает много лет подряд, но когда восходит полная луна, превращающая ночь в серебряный день, может случиться все что угодно. Загоряне верят в то, что это самое опасное время. Время, когда сбываются темные пророчества и воплощаются наяву самые страшные сны человека. А вот в Приморье, напротив, рассказывают о светлых чудесах, которые приносит Серебряная Дама, приходящая к людям из-за моря по дорожке лунного серебра. Но, как бы то ни было, если верить преданиям, серебряное полнолуние - странное время; время, когда магией пропитан сам воздух; время, когда решительный человек - к добру ли, ко злу, - но способен изменить свою судьбу. Так говорят.
   - Так говорят, - сказал Карл вслух, и вспомнил, что уже, как минимум, трижды видел серебряное полнолуние, вот только привычное словосочетание "как минимум" заставило его вздрогнуть.
   А сколько раз, на самом деле, заливало лунное серебро землю на его памяти? Карл не знал ответа, и это его встревожило. Что-то было не так. Что-то неверное творилось с ним и с миром вокруг него. Привычная вера в себя и свои силы не оставила Карла, но неожиданно открывшаяся ему здесь и сейчас зыбкость и неопределенность вещного мира вселила в его бестрепетное сердце почти не знакомое ему чувство беспокойства. Здесь и сейчас. Но случайно ли?
   "Случайность", - сказал он вслух, возобновляя свою прогулку по спящему тревожным сном Сдому.
   Кто-то - кажется, это был Людвиг Монца - сказал однажды, что случайность - приемная дочь порядка. Карлу эта мысль всегда нравилась, но, если Монца не шутил, то что же скрывалось за хаосом случайных, но многозначительных встреч; за напряжением, которое уже можно было ощутить физически; за всей этой историей, что разворачивалась вокруг Карла, втягивая и его самого в круговорот, уже со всей очевидностью, чреватого кровью конфликта?
   Карл, не останавливаясь, шел по темным улицам, пересекая полосы лунного света, и снова ныряя во мрак, сгустившийся между высокими домами.
   "Что с тобою, Карл? - спросил он себя удивленно, внезапно осознав, что стремительно идет - почти бежит - неизвестно куда, сквозь притихший город. - Ты снова спешишь?"
   Ему потребовалось известное усилие, чтобы заставить себя остановиться. Да, он спешил. Это было очевидно. Куда? Зачем? Даже задав себе эти вопросы, он не смог найти на них ответы. Он просто не знал. И это было странно, а осознать возникшую, как бы сама по себе, странность было неприятно.
   Он стоял в темноте, смотрел на далекое лунное сияние, обозначавшее конец улицы, и пытался разобраться с самим собой, с ситуацией, в которой он оказался, и с вопросами, роившимися в его голове. Конечно, если есть вопросы, то, рано или поздно, появятся и ответы, так что вопросы таковыми быть перестанут. Однако ситуация, когда множащиеся вопросы не позволяют сосредоточиться ни на одном из них так, как он того заслуживает, такая ситуация для Карла была не приемлема. Оставалась, правда, надежда, что вопросы и недоумения дополнят друг друга, и целое возникнет из невнятных подробностей само по себе. Но надежда плохой плот, и ненадежный мост. С этим мнением загорских стариков Карл был полностью согласен.
   "Хорошо, - согласился он с очевидны. - Если есть вопросы, почему бы их и не задать?"
   "Четверть часа, - решил он, посмотрев вверх. - Четверть часа, чтобы спокойно выкурить трубку, послушать свое сердце, и решить, что делать дальше".
   Сейчас он был абсолютно один. Никто за ним не следил, никто не звал его в неизвестную даль, и планов его тоже никто знать не мог, потому что и сам он еще не знал, куда двинется через четверть часа.
   "А кстати, - спросил он себя, на ощупь, снаряжая трубку. - Куда это я так спешил?"
   Нарочито не торопясь, Карл раскурил трубку, одновременно пытаясь ощутить город и себя в нем. Не то, чтобы кто-то ему намеренно мешал, во всяком случае, ничего подобного Карл не чувствовал, но сориентироваться оказалось не просто. Сдом, насколько успел понять Карл, и вообще-то был не простым городом, но сейчас он сопротивлялся Карлу, как живое враждебное существо. Однако, в конце концов, Карл все-таки разобрался. Выходило, что шел он опять в гавань. Учитывая, приближение полночи, можно было догадаться, что спешил он на рандеву с тенью оборотня. Только, зачем?
   "Еще один замечательный вопрос", - Карл выдохнул табачный дым, и подумал, что у вопросов есть своя собственная, присущая им ценность, даже если они - временно или навсегда - остаются без ответов. Вопросы организуют мысль, формируют мир, и представляют его заинтересованному взгляду таким, какой он есть на самом деле.
   "Зачем я пришел в Семь Сестер?" - спросил себя Карл.
   Вроде бы, он шел в Квеб, и в Семь Островов заглянул по пути, совсем не предполагая оставаться в нем дольше, чем на день, или два. Но, в результате, остался в городе, снял дом, по-видимому, намереваясь поселиться в нем надолго, и если бы не случайность - "Снова случайность?" - в лице капитана Грига и не резко усложнившиеся обстоятельства, так бы и жил в Сдоме с несостоявшейся волшебницей Деборой, пока скука не погнала бы его снова в путь. Так в его жизни уже случалось, но был ли нынешний случай подобен прежним?
   Теперь, когда вопрос был задан, многое в этой истории показалось Карлу странным. Как мог он, идя в Семь Островов, ничего не знать о Фестивале? Или он знал, но почему-то забыл?
   "О чем еще я забыл?" - спросил он себя.
   Карл с трудом, но припоминал теперь свою первую встречу с Деборой. Чумной тракт, догоняющий его небольшой фургон, и девушка с золотыми волосами, сидящая рядом с возницей. Однако чтобы вспомнить это, ему понадобилось напоминание Деборы. Так не могло ли выясниться, что он забыл и что-нибудь еще? Например, то, куда шел на самом деле, и зачем пришел в Сдом?
   И почему он вдруг вспомнил Карлу? Зачем нарисовал давным-давно забытую Софию? Подумав об этом, Карл понял, что, если бы он их не нарисовал, то, возможно, что и не вспомнил бы. Его собственное прошлое неожиданно предстало перед ним, как затянутая густым туманом земля. Лишь тут и там среди клубящегося, не позволяющего ничего толком разглядеть тумана, виднелись островки освещенного ярким солнцем чистого пространства.
   "Ну, что ж, - сказал себе Карл с чувством удовлетворения. - Для начала не плохо. А пойду я теперь, пожалуй, в рыбный порт".
  
   4.
   Ровно в полночь - как раз ударил Набольший на ратушной башне и откликнулось несколько колоколов поменьше - Карл был уже в рыбном порту на Первой Сестре. Здесь тоже было тихо и пустынно, только на сложенных штабелями досках торговых столов сидели и курили два человека, освещенные налившейся сияющим серебром луной.
   "Любопытная компания, однако", - отметил Карл, медленно пересекая рыночную площадь.
   - Доброй ночи, судари мои, - поздоровался он, подходя.
   - Доброй ночи, господин мой Карл! - встал ему навстречу старик аптекарь. - Тоже решили на оборотня посмотреть?
   - Доброй ночи, - коротко приветствовал Карла оставшийся сидеть Иван Фальх.
   - Да, - ответил на вопрос Медведя Карл, и вдруг сообразил, что не знает, как того зовут на самом деле. - А как вас, кстати, величают, мастер, а то неудобно даже, Медведь да Медведь?
   - А как назовете, все и ладно, - аптекарь улыбнулся и пожал плечами. - Но, если хотите знать, то назвали меня родители Михайлой. Стало быть, и в городских книгах записан я, как Михайло Дов, но, все равно, господин мой Карл, никто меня так не называет, да и я, сказать по правде, привык. Медведь. Медведь и есть. Так и вам затрудняться не зачем. Зовите Медведем. А мы тут, к слову, как раз вас вспоминали.
   - Меня? - Карл тоже достал трубку, и стал ее набивать. - Что вдруг?
   - Вы, мастер Карл, купили у меня сегодня книги, - объяснил Фальх. - То есть, уже вчера.
   - Совершенно верно, - кивнул Карл. - Две книги.
   - И обе редкие, - добавил Фальх.
   - Редкие? - удивился Карл. - Положим, "Славные мечи" - книга действительно редкая, но можно ли так сказать про трактат министра Леона?
   - Так вы, значит, не знаете, - удовлетворенно кивнул Фальх. - Книгу эту печатали в типографии Немингена ... да. И вот появляется вдруг судебный исполнитель со стражниками и конфискует тираж именем протектора и по решению Справедливого суда. Это мне один верный человек рассказал, мастер Карл, так что можете поверить, все - правда.
   - Вот как, - задумчиво сказал Карл. - Стало быть, Леон уже не министр? За что же он впал в немилость?
   - Да, нет, - покачал в ответ головой Фальх. - Он, по-прежнему, в милости, и он все еще министр. Но Леон утверждает, что это не его книга, то есть, что он ее никогда не писал.
   - Это его книга, - Карл раскурил трубку и сел рядом с Фальхом. Сел, наконец, и аптекарь. - Я прочел несколько страниц ...
   Он вспомнил, что намеревался на этом не останавливаться, но Дебора ... Впрочем, и того, что он успел прочесть, было вполне достаточно, чтобы не только узнать сладостный стиль Мышонка, но и обнаружить в его рассказе нечто такое, чего Карл именно в этой книге найти не ожидал.
   - Вы так хорошо знаете стиль министра? - с интересом спросил Фальх.
   - Да, - кивнул Карл. - Я читал почти все его книги, и, кроме того, я его много слушал.
   - Вероятно, вы правы, - согласился Фальх. - Я тоже так думаю.
   - У меня уже есть один экземпляр, - объяснил он через несколько секунд, прошедших в молчании. - Я получил его еще в прошлом месяце. Это, несомненно, его рука!
   - Два экземпляра ... - сказал Карл задумчиво.
   - Так, издатель успел кое-что сбыть, - усмехнулся Фальх.
   Карл обвел взглядом площадь, залитые лунным серебром стены домов, темные провалы улиц. Было тихо, лишь слабо плескалась вода у опор набережной. Тени все еще не было.
   "Значит, я пришел сюда зря? - спросил себя Карл, и сам же ответил на свой вопрос: Не верится. Случайные встречи, не случайные слова".
   - Скажите, мастер Фальх, а что это за история про Звезду и Деву? Вам этот рассказ известен?
   - Да, кто же этого не знает? - удивился Фальх. - Во всяком случае, в Сдоме все знают.
   - Так, - подтвердил Медведь.
   - Расскажите, - попросил Карл. - Все равно оборотень не пришел, так хоть рассказ интересный послушать.
   - Оборотень придет, - серьезным тоном ответил Фальх. - Она здесь всегда позже появляется. Хотите вина, мастер Карл?
   - Не откажусь, - улыбнулся Карл. - Ночь холодная, хорошо хоть ветра нет.
   Фальх достал из-за спины высокий кувшин с узким горлом, вынул пробку, и протянул Карлу:
   - Угощайтесь, мастер Карл. Это конечно не совсем вино, но ...
   Карл усмехнулся. О том, что это не вино он уже знал. Запах грушевой водки был достаточно сильным, но водка сейчас была даже предпочтительнее вина.
   - Спасибо, - он взял кувшин из рук Фальха, и сделал несколько больших глотков. Ароматное пламя пролетело по горлу и упало в желудок, согревая тело и освобождая душу для полета.
   - Великолепно! - сказал он, возвращая кувшин хозяину. - Так что там с историей?
   - История и есть, - ответил Фальх, и, сделав глоток, передал кувшин Медведю. - Арина Нова - так ее звали. Потом она вышла замуж за Гавриила Рудого, и они первыми стали княжить в Семи Островах. Так что, князь Семион их прямой потомок, а кости Новы покоятся в княжеской усыпальнице.
   - И она, в самом деле, была такой, как пишет Леон? - получалось, что он прав: если есть вопрос, всегда есть и ответ.
   - Не знаю, откуда об этом узнал Леон, но в Старой Хронике ее описывают именно так, - Фальх получил обратно свой кувшин, и снова сделав всего один глоток, протянул Карлу. - А хронику эту, мастер Карл, писали люди, которые жили как раз в то время.
   - А звезда? - спросил Карл, с наслаждением вдыхая аромат водки.
   - Так вон она, - указал в небо Фальх. - Видно, конечно, плохо - луна мешает - но рассмотреть можно. Вон, сразу за Парусом. Голубая!
   Карл поднял взгляд к небу, нашел пять звезд Щита, которые на побережье называли Парусом, и почти сразу увидел голубую искру над левым верхним углом щита. Такой звезды он не помнил.
   - И давно она взошла? - спросил он, чувствуя, что свет звезды тревожит сердце, как будто пытаясь ему о чем-то напомнить.
   - Девять дней, - ответил на его вопрос Медведь.
   - И Новое Серебро, - тихо сказал Карл.
   - Может быть, - пожал плечами Фальх. - Не знаю. А вы, мастер Карл, верите, в такие вещи?
   - Это не вопрос веры, мастер Фальх, - усмехнулся Карл. - Я предпочитаю знать. У вас есть что-нибудь ...?
   - Было, - с сожалением в голосе ответил Фальх. - Была у меня такая книга, но пришлось ее продать.
   - Звездные странники? - с удивлением спросил Карл. Это была не более чем догадка, но ему показалось ...
   - А откуда вы ...? - от удивления Фальх даже привстал.
   - Догадка, - ответил Карл. - Так она у вас была?
   - Была, - кивнул Фальх. - Но Клавдия потребовала, и мне пришлось уступить.
   - Клавдия? - переспросил Карл. - Вы имеете в виду княгиню?
   - Ну, да, - подтвердил Фальх. - Княгиня собирает редкие книги. Я еще подумал, когда вы, мастер Карл, купили у меня книги, что и в этом вы похожи.
   - Похожи? - не понял Карл. - В чем, собственно, мы похожи?
   - Ну, как же! - воскликнул Фальх. - Она ведь тоже когда-то пришла на Фестиваль, а участвовать в Испытании отказалась.
   - И не стала рабыней? - спросил заинтересовавшийся неожиданно открывшимся обстоятельством Карл.
   - Не стала, - подтвердил Фальх. - Семион взял ее в жены.
  
   5.
   Тень кошки появилась неожиданно. Карл не уловил мгновения, когда она вышла на освещенную лунным светом стену одного из домов, выходивших фасадами на рыночную площадь. Просто за миг до этого, ее там не было, и вот уже она идет по стенам домов, медленно переставляя лапы, и увеличиваясь в размерах. Когда тень достигла башни маяка, она была уже очень большой, а по круглым стенам маяка, поднимаясь вверх, как бы по не видимой спиральной лестнице, шел уже ягуар. Достигнув примерно середины подъема, оборотень в очередной раз исчез из вида, уйдя на противоположную сторону башни, и в этот момент, на каменной стене появилась другая тень. На этот раз, по стене прогуливалась тень человека. Это, несомненно, был мужчина, во всяком случае, выглядел он, как мужчина, и был опоясан мечом. Прогуливался он, делая всего по нескольку шагов в каждую сторону, но, не исчезая из вида. Ягуар, прошедший очередной виток спирали, появился справа от мужчины и, остановившись на мгновение, беззвучно зарычал. Как и прежде, голоса зверя было не слышно, но на этот раз, Карл почувствовал, как дрожит воздух.
   А потом, ягуар прыгнул на человека, и в считанные мгновения разорвал его на куски.
   - Кто-то умер, - сказал Карл.
   - Еще нет, - возразил аптекарь тихим голосом. - Но скоро умрет.
   - Предупреждение? - спросил Карл, наблюдая за тем, как тает на стене тень ягуара.
   - Скорее предвкушение, - предположил Фальх.
   - Возможно, вы и правы, - Карл встал и поклонился старикам. - Спасибо за приятную беседу, судари мои.
   Он улыбнулся.
   - И за водку, естественно, - Карл отдельно поклонился Фальху. - Ваша водка просто чудо, мастер Фальх. А куда, к стати, делись кошки? Сегодня не было кошек, ведь так?
   - Вероятно, они испугались, - пожал плечами Фальх.
   - Кошки боятся смерти, - добавил Медведь. - Даже призрачной смерти, господин мой Карл.
  
   6.
   Шум и характерную суету разбуженных среди ночи и объятых страхом людей, Карл услышал издалека, так что увиденное им на Льняной улице, не застало его врасплох. Последние несколько улиц и переулков он миновал бегом, и, стремительно ворвавшись на свою улицу, увидел мечущихся без смысла и толка людей с зажженными факелами в руках. Женщин здесь не было, кричали и суетились полуодетые мужчины, некоторые из которых были даже вооружены. При виде Карла, люди замолкали и отступали к стенам домов, освобождая ему путь.
   Карл прошел несколько метров по этому импровизированному коридору, и, наконец, увидел свой дом. Дверь была распахнута настежь, а за дверью клубился плотный мрак. Увидев это, Карл снова побежал, обнажая на ходу меч, и чувствуя в себе холодную решимость, увидеть мертвую Дебору и начать вендетту, о которой в этом проклятом городе будут с ужасом вспоминать и через сто лет. У самого порога он вырвал из руки одного из мужчин горящий факел, и ворвался в дом.
   Его взору предстало страшное зрелище. Весь первый этаж был завален мертвыми телами и залит кровью. Кровью были забрызганы стены и даже потолок. Но это было не важно. Не сейчас, не теперь ... Обнаженная Дебора лежала ничком у подножия крутой лестницы, ведущей наверх. Она была вся в крови, ее дивные золотые волосы стали темными и слиплись. В руке Дебора сжимала железную кочергу, которой, судя по темным потекам на металле, она успела нанести хотя бы несколько удачных ударов. Карл опустился рядом с ней на колени, и осторожно перевернул на спину. К его удивлению, на теле Деборы не было ран, и она была жива. На ней лежала чужая кровь, а своей она, судя по всему, не пролила ни капли. Это было странно, но вопросы и недоумения можно было пока отложить в сторону. Главное заключалось в том, что Дебора дышала. Дыхание было слабое и напряженное, но женщина была без сознания, а не ранена или убита. Карл встал и уже внимательно осмотрел помещение.
   Нападавших было шестеро. Карл подошел к одному из них и, нагнувшись, тронул обрывок плаща. Плащ, несомненно, был красным.
   "Гвардейцы Кузнецов? - удивленно подумал Карл. - А почему бы и нет? Ведь все должно было пройти тихо, и закончиться совсем по-другому".
   Вероятно, все так и случилось. Они проникли в дом, чтобы захватить Дебору и затем обменять ее на меч Яна. Предположение не показалось Карлу противоречивым. О том, что его отношения с Деборой изменились, узнать мог и кто-нибудь еще. Например, Анна.
   Карл увидел маленький кожаный мешочек, выпавший из кармана гвардейца. Взяв его в руку, он нащупал внутри четыре маленьких кубика.
   "Кости, - усмехнулся Карл, кладя мешочек в карман камзола. - Ну, что ж, тот, кто играет в кости, должен знать: выигрыш приходит не всегда".
   Итак, они вошли в дом, но Дебора услышала шум, и, вскочив с постели, как была, нагишом - "Так ты все-таки ждала меня, Дебора?" - бросилась вниз, вооружившись по дороге кочергой. Ее шансы были ничтожны, но она дралась до конца, пока кто-то из гвардейцев не приложил ее чем-то тяжелым по голове, а калечить ее они не хотели, соблюдая правила игры.
   "Так? Возможно, что и так, а может быть, и иначе. Но, допустим, все было именно так". Дебора упала, потеряв сознание, и в это время пришел оборотень.
   В том, что здесь побывал оборотень, сомнений не было. Монстр разорвал гвардейцев буквально на куски, залив все вокруг их кровью и забрызгав мозгами из разбитых черепов.
   "И не тронул лежащую без сознания женщину?"
   Карл покачал головой, и вернулся к Деборе. Он воткнул факел в кольцо на стене, расположенное так, чтобы огонь не доставал до низкого потолка, вложил не нужный теперь меч в ножны, и, завернув Дебору в свой плащ, взял ее на руки. Поднявшись наверх, он положил ее, как была - в его плаще - на разобранную постель, укрыл одеялом до подбородка, и, присев рядом, осторожно ощупал голову. Шишку на затылке Деборы он обнаружил сразу, так что его предположения о событиях, произошедших в этом доме не более получаса назад, получили фактическое подтверждение. И все-таки его не оставляло сомнение. Все было более чем логично. Кроме одного. Почему оборотень не тронул Дебору? Или он атакует лишь тех, кто находится в сознании? Но о том, что оборотни и вурдалаки не нападают на спящих, Карл не слышал никогда. Обратное слышать приходилось, а такого - нет.
   Он нашел подсвечник и зажег свечу. При свете Карл увидел тоже самое, что уже видел в темноте. Сюда не заходили ни гвардейцы, ни монстр. Об ужасе, случившемся в его доме, здесь, наверху, можно было догадаться, только по терпкому запаху свежей крови.
   Изменение в тональности шума, доносившегося с улицы, отвлекло Карла от размышлений о том, что же на самом деле произошло здесь тогда, когда он прощался со стариками в рыбном порту. Теперь, судя по всему, на место преступления подоспела городская стража. Карл бросил быстрый взгляд на Дебору, и пошел разбираться со стражниками.
   Стражников он застал уже в доме. Знакомый ему офицер - тот самый, что не сообщил ему о Фестивале - и трое солдат, с факелами в руках, стояли у самой двери. Казалось, зрелище жуткой резни выдавливает их наружу. Было видно, чего им стоит, оставаться на месте. На их лица застыло выражение ужаса и потрясения.
   - Доброй ночи, господа, - сказал Карл, спускаясь по лестнице.
   Ответом ему был непонимающий взгляд лейтенанта.
   - Я рад, что вы, наконец, пришли, - усмехнулся в ответ Карл, выделив интонацией слово, наконец. - Полагаю, вы понимаете, что это значит.
   Карл неопределенно повел рукой, как бы приглашая пришедших посмотреть вокруг.
   - И что это значит? - хмуро спросил офицер, пришедший в себя быстрее солдат.
   - Это значит, - назидательно сказал Карл. - Что в Сдоме появился оборотень.
   - Оборотень?! - у лейтенанта от удивления едва глаза на лоб не вылезли. - Да, что вы такое говорите, мастер!
   - А что говорят соседи? - вопросом на вопрос ответил Карл.
   - Несут околесицу, как всегда, - зло бросил лейтенант.
   - Тогда, кто еще, по-вашему, мог сделать такое? - Карл снова повел рукой, показывая лейтенанту комнату, залитую кровью.
   - А где ваша ...? - лейтенант затруднился найти подходящее слово для определения нынешнего статуса Деборы.
   - Она жива, - сообщил Карл. - Но без сознания. Разбудить мне ее пока не удалось, так что ее рассказ мы услышим позже, если услышим вообще.
   - Что вы имеете в виду, мастер? - подозрительно спросил лейтенант, и вдруг напрягся. Судя по всему, он, наконец, разглядел детали одежды погибших здесь людей, и понял, кто это такие.
   - Добрые боги! - воскликнул он, делая шаг вперед, и наклоняясь над одним из несчастных, которого ночной охотник разорвал почти надвое. - Это же гвардейцы Кузнецов!
   - Вот именно, - подтвердил Карл. - И вы думаете, кто-то, кроме оборотня, способен так отделать шесть вооруженных мужчин, которые были всего лишь гвардейцами семьи Кузнецов?
   - Значит, оборотень, - обреченно признал лейтенант. - Вы его видели, мастер?
   - Нет, - покачал головой Карл. - Когда я пришел, все было кончено. Может быть, кто-то из соседей?
   - Да не видели они ничего, - махнул рукой лейтенант. - Только слышали. А откуда, тогда, здесь гвардейцы?
   - Не знаю, - пожал плечами Карл. - Может быть, они просто проходили мимо, и что-то увидели?
   - Ну, разве что так, - по голосу лейтенанта не чувствовалось, что он верит в это объяснение, но, вероятно, оно устраивало его точно так же, как и Карла, хотя и по другой причине.
   - Да, - сказал лейтенант через минуту, обдумав ситуацию. - Я думаю, вы правы, мастер. Они, конечно же, проходили мимо, увидели, как оборотень проникает в дом, и попытались защитить вашу женщину.
   - Великолепно! - Карл не стал скрывать иронии. - Хвала вашей проницательности, офицер, теперь мы доподлинно знаем, что здесь произошло.
  
   7.
   Солдаты ушли, и Карл опять остался один. Он закрыл дверь, окинул взглядом разгромленную кухню, и вернулся наверх.
   Дебора спала. Теперь это был уже просто сон. Глубокий, может быть, слишком глубокий, но сон. Лицо ее заливала бледность, глаза были закрыты, и волна золотых волос лежала на подголовном валике.
   Карл остановился напротив кровати, и долго смотрел на спящую женщину. То, что она прекрасна, не вызывало никаких сомнений. Он только никак не мог решить, какая Дебора нравится ему больше. Такая, как сейчас, наверняка, голубоглазая, с волосами цвета созревшей пшеницы; или другая - темно-русая, с серыми внимательными глазами? Карл усмехнулся своим мыслям, и скептически покачал головой.
   Он зажег свечи в большом шандале, и, оставив спящую Дебору, пошел в мастерскую.
   Купленные накануне книги лежали с краю стола, всю остальную поверхность которого занимали рисунки, наброски к портретам двух дам, плошки с красками, угольные карандаши, кисти, еще ни разу не опробованные в Сдоме пастельные палочки, бумага, разбавители, воск, пластинки клея ... Множество вещей, которыми он успел обрасти за немногие дни пребывания в городе.
   "Не судьба, - подумал Карл, глядя на стол. - Судьба ..."
   Судьба? Он сунул руку в карман, нащупал мешочек с костями, и вынул его на свет.
   В наборе Карла было шесть костей, в этом - четыре. Разные традиции, не похожие игры.
   Карл развязал мешочек, высыпал кости себе на ладонь, и, не раздумывая, метнул их прямо с левой руки на стол. Деревянные кубики дробно ударили в столешницу между кувшинчиком со скипидаром и связкой пастельных палочек, и ни один из них не ушел с предназначенного им пустого пространства. Кости подскочили, закувыркались, замерли. Четыре шестерки.
   Карл задумчиво смотрел на кости, решая не попробовать ли еще раз. Четыре костяных кубика, потемневших от времени и множества прикосновений, лежали на столешнице, выставив вверх грани, украшенные изображением шестиконечной звезды. Шесть, шесть, и еще раз шесть, ... и снова шесть. Четыре шестерки с первого случайного броска.
   "Стоит, проверить", - решил он, и пошел искать свой дорожный мешок. Мешок нашелся в сундуке, стоявшем в их с Деборой комнате. Еще через минуту, шесть белых, как снег в горах, костей ударили в стенки деревянного стаканчика, и вылетели на пол. Кости ударили в доски пола, подскочили и поскакали, переворачиваясь на ходу. Звук получился резким и довольно громким, и Карл в тревоге оглянулся на спящую Дебору, но женщина даже не пошевелилась, лежа все в той же позе, в которой оставил ее Карл. Когда он повернулся к замершим на полу костям, то даже не удивился, увидев шесть шестерок.
   "Попробовать еще раз? - подумал он почти равнодушно. - Почему бы и нет?"
   Карл собрал кости и бросил их снова. Шесть шестерок.
   "Где заканчиваются случайности, и начинаются закономерности?"
   В памяти что-то тяжело ворохнулось. Какая-то мысль, или даже тень мысли, шевельнулась, обозначив свое присутствие, и исчезла, оставив "послевкусие", но, не задержавшись достаточно времени, чтобы быть осознанной. Что-то было во всем этом, не то чтобы знакомое, пережитое, нет, но все-таки известное. Что-то, о чем он знал, слышал или читал когда-то и где-то. Вот только, что это было, Карл вспомнить не мог.
   "Значит, еще не время", - решил он, и снова пошел в мастерскую, оставив ровно дышащую Дебору, спать и видеть сны.
   Остаток ночи он провел, сидя за столом, и читая книги, купленные в лавке Ивана Фальха.
  
   8.
   На рассвете пришли монахи ордена Молчальников. Карл даже не знал, что у ордена в городе есть своя обитель, но оказалось, что есть. Монахи собрали мертвецов и оторванные части тел, погрузили на дроги, и, молча, помолившись в испоганенном кровавой резней доме, отправились восвояси. Пока они трудились и предавались молитве, Карл наскоро побеседовал с несколькими из соседей, встававших, как и большинство горожан, с солнцем, и уже через несколько минут соседский парень, карман которого обрел несколько медных грошей, отправился в неблизкое путешествие в Слободку, чтобы привести оттуда женщин, бравшихся за грязные уборки в богатых домах. Если Карл хотел оставаться жить в этом доме, а он и не думал его пока покидать, дом следовало привести в порядок. И не только дом. Карл попросил соседок нагреть для него воды; послал младшую дочь хозяина дома напротив, купить съестного и несколько метров льняной ткани; затем, вернувшись в свою мастерскую, быстро написал несколько коротких записок, и, запечатав их сургучом, снова спустился вниз. Теперь нежданный заработок достался еще двоим соседским мальчишкам, стремглав понесшимся выполнять доходные поручения Карла. А сам Карл дождался пока из дома уйдут монахи, забрал у соседей два деревянных ведра с испускающей пар горячей водой, отнес их в баню на заднем дворе, и вернулся к Деборе.
   Женщина все еще спала. Дыхание ее выровнялось, и бледность сошла с красивого лица Деборы, но то, как она спала, сказало Карлу, что, как он и предполагал, будить ее - напрасный труд. Дебора проснется, не сейчас, а когда придет время. Другое дело, что он не знал, когда придет это время, и, следовательно, должен был исходить в своих действиях из предположения, что спать она будет еще долго.
   Покачав головой, Карл оставил Дебору, и занялся более насущными делами, чем бессмысленное стояние над спящей женщиной. Первым делом он осмотрел содержимое сундуков, и легко нашел купленное Деборой постельное белье, так что перестелить постель оказалось не сложно. Он лишь задержался на секунду над дорожной сумкой Деборы, оказавшейся в том же сундуке, где и льняные простыни, но искушение заглянуть туда, хотя и возникло - что, правда - было тут же с гневом изгнано прочь. Карл закрыл сундук, и вернулся к кровати. Переложив женщину на пол, он быстро поменял испачканные простыни, и только после этого, снова подняв Дебору на руки, отправился с ней в баню.
   Как он и предполагал, его плащ был безвозвратно испорчен, и, значит, в списке дел, намеченных на этот день, прибавился еще один пункт, выполнить который, в нынешних обстоятельствах, будет совсем не просто. Чтобы купить новый плащ, ему пришлось бы оставить Дебору одну, но делать этого Карл пока не хотел. Возможно, потом, если его предположения о солдатской чести окажутся верными, он и сможет отправиться в город, тем более, что у Карла там были и другие дела, но это зависело не только от него. Вернее, не столько от него, сколько от других людей.
   "Но жить можно и без плаща", - решил Карл, и стал отмывать Дебору от уже засохшей и превратившейся в бурую корку крови.
   Карл не был брезглив, тем более его не пугала кровь. Чего-чего, а крови он видел не меньше, чем иной мясник за всю свою жизнь. Так что, обмывая Дебору, он не обращал совершенно никакого внимания на то, что именно он с нее смывает. Зато сам процесс обмывания спящей женщины оказался полон не знакомых Карлу впечатлений. Безвольное, податливое тело в его руках; нежная белая кожа, медленно освобождающаяся от коросты запекшейся крови; волосы, которые снова стали русыми, длинные и шелковистые, чуть вьющиеся волосы Деборы; ее совершенная грудь, широкие бедра и крепкие ноги; все это - ощущения прикосновений, зрительные образы, и даже запах - неожиданным образом зажгли Карла, удивив его самого, силой переживания, испытываемого им сейчас. Но овладеть спящей женщиной всегда казалось ему чем-то запретным, не приемлемым, противоречащим самой сути плотской любви. Поэтому, в тот момент, когда он обратил внимание на то, как смывают его руки грязь и кровь с живота Деборы, Карл даже застонал от противоречия между охватившим его возбуждением и непристойностью своих действий. Усилием воли он взял себя в руки, и продолжил мыть Дебору, лишь ускорив свои действия до предела, чтобы поскорее закончить начатое дело.
   И все равно, загнать демонов страсти, уже вырвавшихся на волю, обратно в узилище, созданное волей и привычкой, было не просто, и, когда, укутав вымытую, продолжавшую мирно спать, Дебору в кусок полотна, он нес ее в спальню наверху, Карл был уже в оке тайфуна. Он с огромным трудом удерживал себя в рамках разумного, но чувствовал, что стены его воли дают трещины, и ему следует спешить. Поэтому, уложив женщину в постель, и накрыв ее одеялом, Карл едва ли не бегом бросился в свою мастерскую.
   Его руки дрожали от нетерпения, когда он закреплял кусок картона на большом мольберте, и вожделение, затопившее его душу, заставило его выбрать пастельные карандаши вместо угля, потому что образы, роившиеся в его голове, требовали теплого живого цвета, а не серых линий, оставляемых на бумаге углем. Однако это было все, на что хватило его железной воли. Особенно могучая волна, родившаяся в его рвущемся из груди сердце, смела последние барьеры, и затопила сознание.
  
   Глава 6. Кости судьбы
   1.
   На этот раз, как, впрочем, уже случалось с ним в прошлом, Карл погрузился в переживание своих эмоций так глубоко, что отвлечь его от этого сладкого ужаса не могли никто и ничто. Это не означало, однако, что он полностью и окончательно прервал связи с внешним миром, как иногда случалось с другими художниками. Просто окружающий мир перестал существовать для него в той же мере, в какой существовал обычно. Мир утратил значительную часть своей вещественности и значимости, но не исчез вовсе.
   Как в тумане, спускался Карл несколько раз - сколько? - вниз, чтобы получить ответы, принесенные ему мальчишками от тех, к кому Карл их посылал, или чтобы встретить женщин, пришедших делать уборку в его испоганенном доме, или чтобы получить из рук княжеского герольда свиток, запечатанный гербом Семи Островов, но каждый раз Карл делал это, как сомнамбула или лунатик, не просыпаясь, и не возвращаясь окончательно в вещный мир из своего собственного мира химерических видений. Он откликался на зов, приходящий из вне, спускался из своей мастерской вниз, открывал дверь, выслушивал то, что хотели ему сказать люди, представавшие перед ним намного менее реальными, чем то, что стояло сейчас перед его глазами; что-то говорил, брал и возвращал, делал распоряжения, но неизменно возвращался наверх, в мастерскую, к своей работе, моментально забывая при этом, ради чего только что ее прервал.
   Когда он, наконец, очнулся от зачарованного сна, когда мощная энергия страсти и вожделения вышла из него до капли, пролившись волшебным эликсиром цвета и света на недавно еще девственно чистый картон, Карл почувствовал, что он неимоверно устал, отдав рисунку все, что у него было, но одновременно он почувствовал, как возвращаются к нему силы, вливаясь в опустевший сосуд его души извне. Это было странное, но давно знакомое и желанное ощущение. Пьяная легкость во всем теле, ощущение сладкого утомления и бурлящей от притока новой жизни крови. Это было похоже, на то, что испытывает истинный кавалер после ночи, полной любви и вина. Такая ночь, это, верно, отнимает силы, но она же дарит радость жизни, и, значит, дарует новые силы - меняет кровь, как говорят знающие жизнь люди.
   Стук в дверь повторился, и Карл понял, что из забытья его вывело не только окончание работы, но и настойчивый, не в первый раз, вероятно, повторяющийся нервный стук. Он вздохнул, с сожалением оставляя позади мир грез, с новым интересом посмотрел на сделанный им рисунок, удивленно пожал плечами, и, накрыв картон тряпицей, пошел открывать.
   Судя по освещенности комнаты, было уже близко к полудню. Внизу, все было прибрано и отмыто, и окна были открыты настежь, но запах пролитой ночью крови еще до конца не выветрился. Карл подошел к двери, открыл ее, и снова удивился - во второй раз! На пороге его дома стояла дама Виктория Садовница, облаченная в длинный изумрудно-зеленый плащ с капюшоном, закрывавшим ее великолепные цвета воронова крыла волосы.
  
   2.
   - Добрый день, - чувствовалось, что Садовница прилагает не малые усилия, чтобы выдерживать нейтральный тон. Ее что-то сильно тревожило, иначе она не пришла бы к Карлу, тем более в такой день, но в то же время и показывать свою тревогу, которая есть слабость, она не желала.
   - Да, уж, - усмехнулся Карл, которому, в данном случае, скрывать было нечего, да и незачем. - Добрый.
   Воцарилось неловкое молчание, тем более неприятное для Виктории, что она все еще стояла за порогом. Похоже, она просто не знала, как начать разговор, и начинала из-за этого волноваться. А Карлу молчание было не в тягость.
   - Можно мне войти? - наконец спросила Виктория.
   - Можно. Проходи, - Карл посторонился, пропуская Садовницу, и сделал приглашающий жест рукой.
   - Спасибо.
   Кивнув Карлу, она с видимым облегчением прошла в дом и остановилась.
   "Ну, ну, - усмехнулся Карл, наблюдая за женщиной. - Посмотри".
   Не скрывая своего интереса, Виктория медленно огляделась вокруг, но после уборки, устроенной утром, смотреть, собственно, было не на что. Вот, разве, только запах ... Запах пролитой крови все еще напоминал о том ужасе, который случился здесь ночью.
   - Пойдем наверх, - предложил Карл. - Здесь все еще пахнет смертью.
   Виктория ничего не ответила, но послушно пошла впереди него, к лестнице, и по ней наверх, в мастерскую Карла.
   - Что-нибудь случилось? - спросил Карл, когда они оказались в комнате.
   - А разве нет? - лицо ее ничего не выражало, но глаза были полны тревоги.
   - У меня, - кивнул Карл. - Или оборотень заходил и к тебе?
   - Нет, - ответила Виктория ровным голосом. - Ко мне оборотень не заходил. А что с твоей женщиной, Карл?
   - Ты имеешь в виду мою рабыню? - уточнил он, беззастенчиво рассматривая ее лицо.
   - Она тебе больше не рабыня, - покачала головой Виктория. - И не делай вид, что ты меня хочешь. Ты меня не хочешь.
   "Не плохой ход, - согласился в душе Карл. - Ты напомнила мне, что ты Видящая, но я этого и не забывал, милая".
   - Она цела, - сказал он вслух, решив, что обсуждать свои отношения с Деборой не будет. - Она потеряла сознание до того, как пришел оборотень.
   - И он ее не тронул? - это не было удивление, Виктория просто уточняла.
   - Не тронул, - согласился Карл. - Странно, не правда ли?
   - Не знаю, - ответила Виктория после секундной паузы. - Я мало знаю об оборотнях. А ты?
   - Я тоже, - Карл все-таки достал свою трубку. - Но мне не приходилось слышать о том, чтобы оборотень оставлял после себя живых.
   - Тебе следует радоваться, а не задавать вопросы, - Карл услышал в ее голосе нотку горечи, и мысленно кивнул, запоминая и эту интонацию тоже.
   - Я радуюсь, - сказал он, и увидел, что Виктория с неожиданным любопытством смотрит на брошенные на стол кости.
   - Бросаешь кости, Карл? - спросила она, подходя к столу, и рассматривая находившиеся на нем предметы.
   - Да, вот, - усмехнулся он. - Метнул пару раз ...
   - Что выпало, не расскажешь? - Виктория обернулась и посмотрела ему в глаза.
   - Нет, - покачал он головой. - А что, многие пробуют?
   - Не знаю, многие ли, но некоторые пробуют, - она отвернулась, и, обойдя стол начала рассматривать лежащие там рисунки.
   - А ты? - спросил Карл вдогонку.
   - Мне нельзя, - ответила она равнодушно. - Я Видящая. Кто она?
   - Кто? - Карл подошел ближе, и увидел, что Виктория смотрит на рисунок, который оказался последним среди набросков, сделанных в доме Анны. Галина.
   - Очень красивая женщина, ... - Виктория подняла на него испытующий взгляд. - И я ее уже видела.
   Вот это было неожиданно. Где могла видеть дама Виктория Садовница Галину Нерис?
   - Да, что ты говоришь? - усмехнулся Карл. - И где же?
   - У себя дома, - улыбнулась Виктория. - А где ты, Карл, видел ее портрет? И когда?
   "У нее дома висит портрет Галины?" - Карл мысленно покачал головой, в очередной раз, поражаясь превратностям судьбы. Впрочем, это мог быть и другой портрет. Совсем другой.
   - Вероятно, во сне, - пожал он плечами. - Я, знаешь ли, люблю красивых женщин. И ты одна из них.
   Виктория продолжала смотреть ему в глаза. По всей видимости, завязав разговор, она успокоилась, хотя тревога ее не покинула вовсе.
   - Не утруждай себя понапрасну, Карл, - сказала она. - Я тебе не нужна, и я об этом знаю. А ты знаешь, что знаю я ...
   Она улыбнулась, но улыбка вышла холодная. Никакая. Даже портрет Галины ее не заинтересовал по-настоящему, хотя, казалось бы, должен был. Было что-то другое, что занимало мысли Виктории, но об этом пока не было сказано ни слова.
   - А что ты знаешь про Кости Судьбы? - спросил Карл.
   Вот теперь она удивилась.
   - Я знаю, - сказала она после небольшой запинки. - Я, Карл. И то не все. А ты? Откуда ты знаешь про Кости Судьбы, и что ты знаешь?
   - А я ничего и не знаю, - снова улыбнулся Карл. - Расскажи мне, какие они?
   - Что ты имеешь в виду? - было очевидно, что Виктория не поняла его вопроса. Или они говорили о разных вещах?
   - Ну, - объяснил Карл. - Как они выглядят? Что в них особенного? Вырезаны они из кости дракона, или, скажем, из изумрудов?
   Что-то ворохнулось в памяти, когда он упомянул про изумруды, какое-то давнее воспоминание, вернее его след. Что-то невнятное, так и не воплотившееся в слова или образы. Тем не менее, что-то, что могло, по его внутреннему ощущению, оказаться чрезвычайно важным. Но Карл так и не смог сейчас вспомнить что-нибудь более конкретное, однако, запомнил след, и решил вернуться к этому позже.
   - Ах, это! - Садовница понимающе улыбнулась. - Нет, Карл, это не так. Это все сказки. Кости Судьбы могут быть любыми. Такими, как эти, например, а могут быть и другими, - она посмотрела в окно, как будто ожидала найти там подходящие примеры. - Говорят, в коллекции Игнатия Кузнеца восемь сотен наборов костей ... Я видела только самые дорогие и ценные из них. И все они могли бы стать Костями Судьбы, Карл. Любые из них. К стати, у Игнатия есть и кости, выточенные из драконьего рога, и шесть костей из шести первых камней. Но это не важно. Важно не то, какие метаются кости, а то, чья рука, как, и для чего их бросает. Понимаешь?
   - Понимаю, - кивнул Карл. - А ты, Виктория, смогла бы?
   - Нет, - печально улыбнулась волшебница. - Если бы я бросила Кости Судьбы, последствия были бы ужасны, и, прежде всего, для меня самой.
   - Но ты знаешь, как? - Карл не собирался отпускать мелькнувшую нить.
   - Теоретически, да, - кивнула Виктория. - Но я не думаю, что это подходящая тема для разговора.
   Было очевидно, что Карл вплотную приблизился к границам дозволенного.
   - Это описано в какой-то книге? - спросил он. - В ваших книгах?
   - Карл, - мягко улыбнулась Виктория. - Ты вторгаешься на чужую территорию.
   - Я знаю, - так же мягко ответил Карл.
   - Значит, ты должен знать и то, что я не отвечу.
   Виктория отвернулась, и продолжила нарочито внимательно изучать его рисунки.
   - А если я предложу тебе сделку? - спросил Карл ее спину.
   - Не уверена, что у тебя есть что-нибудь, что компенсировало бы мое предательство, - ее голос был сейчас холоден, но чувствовалось, что пока она себя сдерживает. Вероятно, она все еще не хотела прерывать разговор.
   - Да, - тихо сказал Карл. - Это серьезный вызов моему воображению. Но может быть это?
   Он подошел к мольберту и сдернул тряпку, закрывавшую картон. Виктория медленно обернулась, посмотрела на рисунок, и начала стремительно бледнеть.
   - Откуда ты ... - она не могла говорить. - Ты не мог ... Никто ...
   - Не знаю, что ты имеешь в виду, - ровным голосом сказал Карл. - Но я думаю, что мог бы тебе помочь.
   - Я могу его взять? - в голосе Виктории все еще жило испытанное ею потрясение.
   - Бери, - согласился Карл. - Ведь твоего портрета я так пока и не написал.
   - А напишешь? - она все-таки оторвала взгляд от рисунка, и снова посмотрела ему в глаза.
   - Кто знает, - пожал он плечами. - Если сама Видящая не может сказать, то, кто я, чтобы предсказывать будущее?
   - Напишешь, - сказала она через минуту. В ее голосе звучало удивление. - Что ты хочешь знать?
   - Все, - твердо сказал Карл. - Все, что знаешь ты.
   - Немного, - нехотя призналась Виктория. - У нас есть ... книга ...
   Она вдруг замолчала, явно о чем-то задумавшись.
   - Ты думаешь, - голос Виктории, когда она заговорила, был тих, но, казалось, он вибрирует, от внутреннего напряжения. - Ты думаешь, кто-то бросает Кости?
   - Слишком много случайностей, - пожал плечами Карл.
   - Да, пожалуй, - подумав, согласилась Виктория. - И время подходящее ...
   - Ты начала что-то говорить о книге, - напомнил Карл.
   - Да, - кивнула Виктория, но было видно, что ее мысли сейчас заняты чем-то другим. - Была, и там ...
   - Так есть, или была? - прервал ее Карл.
   - Что? - встрепенулась Виктория.
   - Книга, - Карл был терпелив. - Сначала ты сказала, есть, а потом - была. Так она есть, или была?
   - Ах, да, - поняла, наконец, Виктория. - Есть, конечно. Но было две копии, и одна из них хранилась ... Неважно, где она хранилась, но там мне было легче ее читать. А потом ее украли вместе с еще несколькими книгами. Скорее всего, кто-то из своих или кто-то из других Семей, но, сам понимаешь, в этом никто никогда не сознается.
   - Понимаю, - усмехнулся Карл. - Вор берет не для того, чтобы его повесили. А что за книга?
   - Ну, - сказала Виктория, возвращаясь к разговору. - Это рассказ о разных редких и чудесных вещах. Не сказки, Карл, но иногда очень похоже на сказку, потому что тот, кто записал эти рассказы, тоже знал большинство историй с чужих слов. Книга очень старая, написана она тогда, когда еще не было Шести Семей, и я думаю, что копии книги есть и у Кузнецов, и у Геометров, и у других, возможно, тоже. Но это не важно. Важно, что именно в этой книге и записан рассказ про Кости Судьбы. Я тебе уже говорила, что для этого подходят любые кости, главное не в них, а в том, что надо знать формулу, уметь эту формулу соблюсти, и твердо знать, чего именно ты хочешь.
   - И быть волшебником, - задумчиво добавил Карл.
   - Не обязательно, - покачала головой Виктория. - Не обязательно. Достаточно, если у тебя есть какая-нибудь магическая вещь. Что-нибудь вроде рога единорога, или камня мечты, или, скажем, тебе довелось заполучить зачарованное оружие иных ...
   "Ты имеешь в виду нелюдей?" - Карл был искренне удивлен.
   - А разве от них что-нибудь осталось? - поднял он в удивлении бровь.
   - Не знаю, Карл, - Виктория пожала плечами. - Говорят, да, но я никогда не слышала ни об одной их вещи.
   - Продолжай, - попросил Карл.
   - Да, собственно, я тебе уже все рассказала, - холодно улыбнулась Виктория. - Ну, еще надо выбрать правильный момент.
   - Например, полнолуние? - спросил Карл.
   - Да, - подтвердила Виктория. - Или затмение, или солнцеворот.
   - Или Новое Серебро, - кивнул Карл.
   - Возможно, - кивнула Виктория. - И еще, бросают только с левой руки, и бросать надо 12 раз, но не чаще одного раза от луны и до луны.
   - Значит ночью? - уточнил Карл.
   - Возможно, - согласилась Виктория. - Но я точно не знаю. Там было написано, от луны до луны.
   - А формула там была? - спросил он.
   - Была, - она говорила сейчас очень тихо. - Но я тебе, Карл, ее не скажу. Тебе нельзя бросать Кости Судьбы.
   Она смотрела на Карла так, как если бы ожидала, что он начнет ее расспрашивать, или просто прервет, или сделает еще что-нибудь в этом же роде, но Карл молчал. Он не отвел взгляд, а продолжал смотреть ей в глаза, но ничего не делал и ничего не говорил. Он ждал. И говорить пришлось ей.
   - Я не знаю, кто ты, Карл, - сказала Виктория. - Но я знаю, что ты совсем не тот, кем хочешь казаться. Ты очень странный человек, Карл, и очень опасный. Я не удивилась бы, узнай, что ты Маг, но в тебе нет силы, и Дара у тебя нет. Я бы почувствовала ... И это странно, потому что ты ... Не знаю.
   Она покачала головой, как бы примирясь с тем, что не может высказать словами то, что чувствует, знает, видит.
   - Да, - сказала Виктория, помолчав. - Ты другой. Я не знаю, что это, но знаю, что именно тебе, как и мне, нельзя бросать Кости Судьбы.
   - Почему? - Карл счел, что имеет право и на этот вопрос.
   - Потому что, броски Костей Судьбы разрушают порядок. Ты же знаешь, когда кости брошены, может случиться что угодно. Даже то, чего случиться не может. Это желание бросающего расчищает себе дорогу к воплощению. И это опасно, Карл. Я не знаю, кто и зачем бросает сейчас Кости, но он сумасшедший! Он может погубить и себя и всех нас ...
   Она споткнулась, и вновь, как уже происходило раньше, замолчала, думая о чем-то настолько важном для нее, что она готова была даже прервать разговор.
   - Да, - согласилась Виктория с какой-то невысказанной вслух мыслью. - Возможно.
   Она снова посмотрела на терпеливо ожидающего продолжения Карла.
   - Ты обещал, - сказала она. - Может быть, ты и сможешь ... Я не желаю тебе зла, Карл. И готова даже помочь, хотя еще не знаю в чем. Но если начнешь бросать ты, равновесие может быть разрушено так, что погибнешь не только ты сам, но и многие близкие и далекие, но связанные с тобою люди.
   - Спасибо, - сказал он серьезно, и поклонился.
   - Прощай, - она повернулась, чтобы уйти, но Карл ее остановил.
   - Постой, - сказал он, снимая картон с мольберта. - Ты забыла рисунок.
   Он завернул рисунок в кусок полотна, и протянул ей.
  
   3.
   "Зачем же ты приходила на самом деле? - подумал Карл, провожая взглядом уходящую вниз по улице Викторию. - Что ты хотела мне сказать, женщина? И о чем промолчала?"
   Он перевел взгляд на мужчину, рассматривавшего товар в мастерской столяра, расположенной всего в трех домах от дома Карла, и, поймав быстро брошенный взгляд в свою сторону, кивнул, приглашая незнакомца подойти. Тот сказал что-то столяру, вежливо поклонился, и медленно пошел вдоль улицы. Карл стоял на пороге, дожидаясь, когда мужчина достигнет его дверей.
   - Доброго дня, мастер Карл, сказал мужчина подходя. - Меня зовут Марк. Август не мог прийти сразу, он освободится только к вечеру. Но вы можете говорить со мной, как с ним.
   - Как с ним, не могу, - улыбнулся Карл. - Я думаю, вы понимаете, Марк.
   - Понимаю, - кивнул тот. - Просто Август подумал, что дело спешное ...
   - Спешное, - согласился Карл. - Но не настолько. Вы служите в княжеской дружине?
   - Да, - кивнул Марк. - Я, как и Август, лейтенант.
   - Спасибо, Марк, - поблагодарил Карл. - Может стаканчик бренди?
   - Не откажусь, - усмехнулся Марк. Он был не высок, но кряжист, широкоплеч. В его поведении чувствовалась уверенность бывалого и знающего себе цену человека. Да, и судя по возрасту - Марку было явно за тридцать - лейтенант успел немало увидеть и пережить, прежде чем дорога жизни привела его в Сдом.
   Войдя вслед за Карлом в дом, Марк остановился, принюхался, и зло усмехнулся:
   - Кровищи, небось, было, хоть купайся!
   - Да, хватало, - равнодушно откликнулся Карл, отправившийся за купленным соседской девушкой бренди. - А что, Марк, не часто забредают в Сдом оборотни?
   - Не знаю, - ответил лейтенант. - За три года, что я здесь, это первый. Но в Рудных Горах они не редкость.
   - Рудные Горы? - с интересом спросил Карл, возвращаясь к столу с кувшином и стаканами. - Далеко же вы забрались лейтенант.
   Карл не уточнил, что он имеет в виду, но Марк, видимо, понял его правильно.
   - Судьба, - пожал он плечами. - Само как-то вышло.
   То, что лейтенант Марк не из Приморья, было видно и так, но то что он родом с Высокой Земли, догадаться было трудно - лейтенант говорил на низинном диалекте совершенно без акцента. Однако Марк был вежлив, и сам подсказал Карлу откуда он родом.
   Карл кивнул, и разлил бренди.
   - Приходилось с ними встречаться? - спросил он, когда они оба сделали по первому глотку, и почти одновременно достали из карманов трубки.
   - Да, - кивнул Марк, неторопливо и обстоятельно снаряжая свою трубку с коротким чубуком. - Один раз в детстве, я еще пацаненком был, девка-лиса забралась в наш курятник. А я не знал, кто там, в курятнике, думал куница или лиса, ну и полез с вилами. Хорошо, что дом у нас не бедный был, и вилы - не деревянные, а железные, а то бы уже не было бы ни меня, ни этого разговора.
   Марк усмехнулся в густые усы, закрывавшие его верхнюю губу, и, взяв со стола горящую - не смотря на дневное время - свечу, закурил.
   - Да, - продолжил он, выпустив первый дым. - Сунулся, увидел, и сначала даже не понял, что происходит. Она красивая была, эта девка, молодая ... Ну, ты понимаешь, капитан! Она же голая была, лиса эта, а я голых баб до того времени всего-то и видел, что собственную мать, когда та на речке мылась. Ну, да не на что там было особенно-то смотреть, я мать имею в виду, если ты не понял. Я у нее седьмой ребенок был, и после меня еще трое народилось. Сам понимаешь. А тут молодая, красивая, груди торчат, между ног волос рыжий вьется, а сама вся белая ...
   Марк покачал головой, словно удивляясь своим воспоминаниям.
   - А потом я лисью морду ее увидел, и пасть окровавленную, и, поверишь, обосрался. Как есть, обосрался. А она, видно, дурочка еще была, молодая ... Бросилась на меня, не подумав, а я со страху вилы-то и поднял. Вот она и напоролась. Прямо сиськами ... Закричала ...
   Лейтенант снова на секунду замолчал, глотнул бренди, и закончил рассказ неожиданно просто и коротко:
   - Убежала она, и хорошо, что убежала. И для меня и для нее хорошо.
   - А второй раз? - спросил Карл, решивший больше не расспрашивать Марка о девушке-лисе. То что Марк рассказал ему не всю историю, и, скорее всего, не так, как было на самом деле, он понял и без дополнительных вопросов, а что тогда произошло с Марком на самом деле, было, очевидно, личным делом лейтенанта, и Карла не касалось.
   - Второй? - переспросил Марк. - Был и второй, но эта история много хуже закончилась. Это когда я уже у графа нашего, Давида, в дружине служил, да и оборотень матерый попался ... Волк он был. Здоровущий ... Настоящих-то волков таких и не бывает, капитан. Он, понимаешь, из этих был, которые полностью обращаются. Злой, жестокий ... Пока справились с ним - а нас пятеро, между прочим, было, - он трех наших уложил, честное слово... До сих пор, как вспомню, жуть берет. Монстр! Монстр и есть.
   Марк оказался приятным собеседником и великолепным рассказчиком, а историй он знал столько, сколько может знать много попутешествовавший по миру, бывалый солдат, к тому же человек от природы любознательный и не глупый. И бренди в компании Марка тоже пился легко, и уходил незаметно. Они проговорили с ним почти два часа, беседуя ни о чем, и обо всем, но все хорошее когда-нибудь да заканчивается, и, в конце концов, Марк ушел - ему надо было вскоре заступать в караул - и Карл вернулся к своим делам и заботам. Спешить ему сейчас, вроде бы, было некуда, но и солнце никогда никого не ждет. Оно явно уже перевалило через вторую послеполуденную отметку.
   Карл налил себе еще бренди и поднялся на второй этаж. Прежде всего, он подошел к Деборе, но женщина все еще спала, и Карл, постояв пару минут над ней, пошел в свою мастерскую.
   Войдя в комнату, он, сначала, остановился на пороге, посмотрел на пустой мольберт, и вспомнил рисунок, унесенный Садовницей. Секунду ему казалось, что картон остался на месте, так ярко и с такими деталями воспроизводила память рисунок. Потом он медленно подошел к столу. Кости, по-прежнему, лежали там, где он их оставил. Четыре шестерки.
   "Так зачем же ты спрашивала о результате?" - спросил он мысленно Викторию, но ответа, как и следовало ожидать, не получил.
   Тогда Карл решил узнать ответы на другие вопросы. С краю стола лежали княжеский свиток, и две записки. Он начал с записок.
   Первая была от Михайлы Дова. Аптекарь сокрушался по поводу случившегося, и сообщал Карлу, что у него есть корень негоды, и что он может приготовить эссенцию. Это были хорошие новости. Плохие - содержались во второй записке. Секретарь Филолога сообщал, что Великий Мастер занят, и встретиться с мастером Карлом Ругером из Линда не может. Впрочем, расстраиваться по этому поводу Карл не стал. Нет, так нет. И он взялся за пергаментный свиток.
   В княжеском послании содержалось пожелание скорейшего выздоровления рабыни мастера Карла ("Даже так?!" - усмехнулся Карл), сожаления по поводу случившегося, и сетования на наступившие неспокойные времена. Далее следовало предложение начать работу над портретом княгини Клавдии в начале следующей недели, а завершалось письмо, формальным приглашением на бал по случаю серебряного полнолуния, который имеет состояться завтра после заката.
   О том, что горожане устраивают завтра маскарад, Карл уже сегодня слышал от Марка, о бале тоже.
   "Ну, что ж, - решил он. - Почему бы и нет? Вот только, что мне надеть?"
   Об этом следовало подумать, но решать и эти вопросы, все равно придется завтра.
   Карл отложил письма, обошел стол, и, как это сделала утром Виктория, посмотрел на свои рисунки. Наброски, сделанные в доме Виктории, и наброски, сделанные в доме Анны ... Он остановил взгляд на портрете Галины. Смотрел некоторое время, потом взял его в руки и, вернувшись к стулу, сел.
   Галина. Карл несколько минут рассматривал рисунок, как бы ощупывая взглядом каждую линию, которую провела его собственная рука, каждый штрих. Потом он встал и стал искать на столе другие рисунки. Их было четыре, а могло быть ... Сколько их могло бы быть, дай Судьба ему время, и отпусти он свою душу в свободный полет? Но это был праздный вопрос, случайный, и не важный.
   Карл выложил перед собой все четыре рисунка. Карла, София, Меч ...
   "Нет, - решил он, изучив получившийся ряд. - Не так".
   Карла, София, Галина, Меч. Именно так.
   "Но почему?"
   Ответа не было. Пока.
   Ветер воспоминаний всколыхнул туманные толщи в долинах его памяти, высвобождая из-под пелены забвения, открывая взору сознания прошлое, каким оно было тогда, когда Карл шел по нему во плоти.
  
   Карла
   Как-то, много лет назад, дорога привела его в Женеву. Поселившийся в окрестностях города, старый приятель пригласил его пожить в недавно купленном доме, из которого открывался чарующий вид на горы и огромное, подобное божественному оку, озеро. Женева оказался тихим и опрятным городом. В нем жили спокойные трудолюбивые люди. Дом Льва Скомороха был просторен и богат, как и подобает дому вышедшего на покой полководца. В нем было много замечательного оружия и книг, многие из которых Карл никогда не читал, а о существовании некоторых даже не слышал. Он великолепно проводил время, деля его между неторопливыми и обстоятельными беседами со Львом, пешими и конными прогулками по живописным окрестностям города, и чтением книг. На восьмой день его пребывания в городе, Карл получил приглашение в замок маркграфа. Однако принял его не старик Ромуальд, а его жена. Карла постарела за эти годы. Погасла зелень ее некогда прекрасных глаз. Атласная кожа одрябла и побурела, лицо испещрили морщины. Она была уже совсем седая, и выглядела настоящей старухой, какой и была на самом деле. Но что-то от прежней Карлы все еще оставалось в маркграфине, и Карл это не столько видел, сколько чувствовал.
   Они проговорили почти весь вечер, и это была хорошая беседа. Это был разговор двух умных людей, за плечами которых была любовь, не оставившая горечи, и длинная дорога жизни. Когда они прощались, Карла предложила ему остаться в Женеве. Она предлагала ему жениться на любой из своих семи внучек, даже на самой любимой - Вере, которой едва исполнилось три года. Карла просила - практически умоляла его - остаться, поселиться в Женеве, пустить корни, чтобы стать сенешалем и маршалом при дворе маркграфа, но Карл только улыбнулся ей, и, опустившись на колени, поцеловал ее темную морщинистую руку. На следующее утро он покинул город, чтобы более в него не возвращаться.
  
   4.
   "Так почему же ты пришла ко мне теперь? - спросил он Карлу. - О чем решила напомнить? Что спросить?"
   Но ответа не было, рисунок молчал.
   "А ты? Что скажешь ты?" - спросил он Софию.
   Несомненно, София пришла не просто так. Она никогда ничего не делала без умысла, так о чем же хотели сказать ему эти страстные губы? О многом, надо полагать, но, прежде всего, видимо, о мече.
   Меч.
   "Меч человека, или человек меча?"
   Карл взял в руки свой ночной рисунок, посмотрел, и перевел взгляд на Галину.
   "О, да, - решил он, наконец. - Меч. Гавриель Меч и Галина Нерис".
  
   Галина
   Если у Галины Нерис и был изъян, то это был недостаток такого рода, который большинство кавалеров считали ее достоинством. Совсем иначе отнесся бы к этому ее супруг, но, к своему счастью, он все еще пребывал в счастливом неведенье. Гектор Нерис был ослеплен красотой своей жены, он упивался счастьем обладания самой красивой женщиной Зеленого Дола, он гордился Галиной, как самым ценным трофеем, полученным им в жизни. Увы, все обстояло совсем не так, как он себе вообразил. Многие при дворе знали это и посмеивались над Гектором, делая, это, впрочем, тайком, потому что железная длань Нериса была беспощадна и впечатляюще смертоносна. Задевать Гектора опасались все без исключения, и уже давно. Карл был, пожалуй, единственным, кроме, может быть, императора Яра, кто не боялся сурового кондотьера, но именно он, Карл Ругер, и был, по-видимому, тем единственным человеком в окружении Нериса, кто не мог без печали смотреть на то, что делает с этим славным человеком красавица Галина. К несчастью, именно ему кондотьер и заказал портрет жены.
   И теперь, стоя перед почти законченным полотном, вглядываясь в уже ожившее и зажившее своей собственной жизнью лицо Галины, Карл испытывал смешанные чувства удовлетворения и сожаления. О, да! Он был удовлетворен тем, как справился со своей задачей. Как художник, он просто не мог не гордиться полным и неоспоримым успехом, достигнутым там, где мало было одного мастерства, где требовалось запечатлеть нечто, что формальному воплощению обычно не поддается - божественную красоту. Однако, с другой стороны, ... Карл взглянул в наглые голубые глаза Галины, и сердце сжало от тоски и жалости к человеку, которого он искренно уважал.
   "И ведь Гектор все это увидит! - сказал он себе честно, отступая на шаг назад. - Не может не увидеть!"
   - Человек! - сказал он вслух, не оборачиваясь. - Уйди! Я не люблю, когда мне дышат в затылок.
   Этот любопытный кавалер торчал у него за спиной уже несколько минут, и раздражал Карла неимоверно.
   - Как скажете, мастер, - ответил спокойный баритон. - Скажете уйти, уйду. Предложите выпить вина, выпью.
   Карл посмотрел через плечо. В нескольких шагах позади него стоял высокий стройный мужчина, одетый, как простой солдат, но опоясанный мечом, на рукояти которого сверкали крупные, чуть тронутые огранкой алмазы. Лицо у мужчины было смуглое, красивое и умное, миндалевидные карие глаза смотрели на Карла иронично, но не обидно. Поза, расположение тела в пространстве, посадка головы, все выдавало в нем умелого и опытного бойца.
   "Ну, - усмехнулся про себя Карл, спокойно рассматривая незнакомца. - И кто же ты такой, добрый человек?"
   Он быстро перебирал в уме варианты, но, если честно, делал это только ради проформы. Или по привычке. Любое дело надо делать хорошо, или не стоит его делать вовсе. А ответ он уже знал, как знал и то, что предложит своему нежданному гостю вина, и будет рад, если тот, как и обещал, примет его предложение.
   - Что скажете, маршал? - спросил Карл, продолжая без стеснения рассматривать одного из лучших, а, пожалуй, что и лучшего полководца эпохи. К тому же, Гавриель Меч был еще и художником, настоящим художником.
   - Она, в самом деле, такая блядь, как кажется, или это мое больное воображение? - маршал не улыбался. Он был серьезен.
   - А что, так заметно? - вопросом на вопрос ответил Карл, который, на самом деле, знал уже ответ на свой вопрос. Знал это и Гавриель, поэтому ничего не ответив, он подошел ближе, рассматривая детали.
   - У Гектора будет повод вас убить, - сказал он задумчиво через минуту. - На чем вы размешиваете пигменты?
   - На ореховом масле, - в тон Гавриелю ответил Карл. - Может быть, сказать, что портрет не вышел?
   - А смысл? - маршал нагнулся к самому полотну, толи разглядывая что-то, толи принюхиваясь. - Это даммара или фисташковая смола?
   - Янтарь и воск, - Карл отложил кисти и полез в карман за трубкой. - Да, смысла нет, и дело не в том, что я его боюсь.
   - Не сомневаюсь, - теперь Гавриель отошел на шаг назад. - Это вы командовали опорным полком при Лидере? Кстати, первый раз вижу такой странный контраст. Это мискит и горная зелень?
   - Да, - кивнул Карл, закуривая. - Мискит и малахитовая зелень. Так работали старые мастера на побережье.
   - Иеремия Диш? - Гавриель тоже достал трубку. - А где же обещанное вино?
   - Будет, - усмехнулся Карл, и несколько раз хлопнул в ладоши. - Откуда вам известно про Лидер?
   - Слухами земля полнится, - улыбнулся маршал, и неожиданно поднял бровь, увидев мальчишку, принесшего вино и стаканы. - Однако.
   - Спасибо, Эф, - кивнул Карл, принимая у своего слуги кувшин. - Иди.
   - Славный мальчик, - Гавриель проводил Эфа долгим взглядом и повернулся к Карлу. - И услужливый.
   - Но вы ведь не это хотели сказать, не правда ли? - Карл смотрел Гавриелю в глаза. - Он вам понравился.
   - Да, - серьезно ответил Гавриель.
   - Берите, - кивнул Карл. - С вами ему будет лучше, чем со мной. - И денежнее.
   - Не обижу, - буркнул Гавриель и закурил. - А вы, оказывается, проницательный человек.
   - Мы оба художники, - пожал плечами Карл.
   - Я поговорю с Гектором, - сказал Гавриель, снова поворачиваясь к злополучному портрету. - Но услуга за услугу.
   - А мальчика вам не довольно? - поднял бровь Карл.
   - Мальчик - это любезность, а услуга ... - Гавриель сделал паузу, как бы размышляя, какой пример привести. - Вот, если бы я пригласил вас ...
   - Браво! - улыбнулся Карл. - Но ведь не пригласите?
   - Нет, - покачал головой Гавриель. - Нет, но что-то другое - обязательно.
   - Дайте мне угадать, - Карл разлил вино, и протянул Гавриелю стакан. - Яр решил идти на юг?
   - Решил, - кивнул Гавриель, и отпил немного вина. - Хорошее вино, но на мой вкус, слишком крепкое.
   - Армию возглавите вы, - Карл не спрашивал, он рассуждал вслух. Ведь было очевидно, что реши император вести армию сам, он не стал бы вызывать в ставку маршала Гавриеля. - А я, стало быть, получу Левую Руку?
   - Я рад, что в вас не ошибся, - улыбнулся Гавриель. - Так как?
   - Снова война, - скептически прищурился Карл. - А я только-только, стал приходить в себя.
   - Я тоже люблю живопись больше войны, но такова наша судьба, Карл, - Гавриель отпил из стакана, и ухмыльнулся. - Когда вы вели колонну через Драконье Крыло, много вы думали о красках и кистях?
   Он снова посмотрел на полотно.
   - А она и в самом деле красавица, - Гавриель показал зубы в широкой улыбке. - И при том первостатейная шлюха. А вы, Карл, гений. Выпьем за это!
  
   5.
   Стук в дверь отвлек Карла от воспоминаний. С сожалением положив на стол портрет Галины Нерис, он прислушался к шуму, раздававшемуся внизу. В его дверь стучал нетерпеливый и властный человек, привыкший, что все делается только так, как желает этого он сам, и так, быстро, как ему хочется.
   "Ну, ну, - усмехнулся Карл. - Если ты тот, о ком я думаю, то тебе полезно немного подождать. Смирение сестра истинного величия. Глупая фраза, но к данному случаю подойдет".
   Карл взял со стола стакан бренди, о котором совершенно забыл, сделал глоток, другой, и только после этого, пошел открывать дверь, по-прежнему, сжимая стакан в левой руке.
   "А в правую можно взять трубку, или это будет уже лишнее?" - подумал он, отодвигая засов.
   - Ты уверен, что это был оборотень? - спросил прямо с порога Игнатий Кузнец. Выглядел он скверно, усох как-то, потемнел, но глаза его смотрели живо, и в этих глазах плескалось так много разнообразных чувств, что разобраться в этом хаосе было не возможно. Кузнец не поздоровался, и не потратил ни одной лишней секунды на принятые среди людей формулы вежливости.
   - Ты уверен, что это был оборотень? - спросил он, и вперил в Карла свой взгляд из-под бровей.
   - А кто? - в свою очередь спросил Карл, стоящий в дверях, и с сожалением покачал головой. - Нет, Игнатий, не томи меня, пожалуйста! Говори сразу, если знаешь, кто еще может оторвать руку гвардейцу-кузнецу, или разорвать ему грудь?
   - Значит, оборотень, - в голосе Игнатия явственно звучали тоскливые нотки. Не страх, не гнев, а тоска.
   - Вот и я тоже так подумал, - серьезно кивнул Карл. - Как увидел твоих людей, Игнатий, так и подумал.
   - Но почему он пришел к тебе? - Игнатий игнорировал уже второе упоминание о своих гвардейцев. По-видимому, существовали вещи, гораздо более важные для Великого Мастера, чем убитые в доме Карла гвардейцы. Или он был так уверен в Карле?
   - Но почему он пришел к тебе?
   "Хороший вопрос, знать бы еще на него ответ".
   - Может быть, потому что здесь были гвардейцы? - Карл ответил по наитию, но, кажется, опять попал в невидимую ему цель. Услышав слова Карла, Игнатий посмотрел на него с выражением полнейшего ужаса. Теперь его проняло.
   - Я их не посылал, Карл, - сказал он враз охрипшим голосом. - Ты же знаешь!
   - Я знаю, - кивнул Карл. - Но оборотень-то мог об этом и не знать.
   - Я их не посылал, - повторил Игнатий. - Мое слово!
   - Твое слово, - кивнул Карл. - Они просто проходили мимо.
   - Они пришли за твоей женщиной, - нехотя признался старик.
   - Ты их не посылал, - согласился Карл. - Но они пришли за моей женщиной. Ты уже не Великий Мастер, Игнатий?
   - Я приношу официальные извинения, - тяжело вздохнув, сказал Игнатий. - От себя лично, и от имени Семьи Кузнецов. Виновные будут наказаны, а ты имеешь право требовать пеню.
   - Пеня, ... - задумчиво произнес Карл, как если бы не был уверен в правильном понимании этого слова. - Пеня. Ты предлагаешь мне выкуп за свой позор. Я правильно тебя понял, Игнатий?
   - Правильно, не правильно, - буркнул старик. - Хочешь меня обидеть? Твое право. Пусть будет выкуп.
   - Что же мне у тебя попросить? - спросил Карл. - Деньги мне не нужны. Но вот, говорят, ты собираешь игорные кости ... Это так?
   - Да, - кивнул Игнатий, сразу насторожившийся при упоминании о костях.
   - А еще я слышал, - продолжил Карл, как ни в чем ни бывало. - Что у тебя есть набор из шести первых камней.
   - Кто это тебе сказал? - старик снова занервничал, но теперь его волнение было явно связано с костями.
   "И это Великий Мастер?" - Карл был разочарован. Человек, чувства которого можно было читать, как раскрытую книгу, не мог, по его мнению, претендовать на первые роли, а уж в магическом клане, тем более.
   - Какая разница, кто мне сказал? - пожал он плечами. - Я тебя спросил, есть у тебя такие кости, или нет?
   - Нет, - отрезал Игнатий.
   - Что означает твое нет? - уточнил Карл.
   - Что их у меня нет, - ответил Игнатий.
   - И не было? - спросил Карл.
   - Были, - нехотя согласился Игнатий. - Но я их подарил.
   - Хороший подарок, - уважительно признал Карл.
   - Я не собираюсь обсуждать свои дела, - твердо заявил старик, и гневно посмотрел на Карла.
   "Не расскажет, - признал Карл. - А жаль. Было бы любопытно узнать, кто обладает такой властью, чтобы получить в подарок набор костей, которым нет цены. Впрочем, те ли это кости?"
   - Не хочешь обсуждать, - сказал он примирительно. - Не будем. Ты все равно уже почти заплатил свое пенни.
   Он увидел удивление на лице Игнатия, и удовлетворенно усмехнулся в душе.
   - Ответь мне только на один вопрос, и мы в расчете, - сказал Карл. - Какие они?
   - В каком смысле? - не понял его вопроса Игнатий.
   - В прямом, - уточнил свой вопрос Карл. - Расскажи, как они выглядят, и мы в расчете.
   - Выглядят? - Игнатий снова занервничал, но, видимо, решил, что проще ответить. - Бриллиант, рубин, сапфир, изумруд, золотистый топаз, и аметист. Все огранены одинаково, в форме куба. Что еще?
   - Размер, гравировка? - спросил Карл равнодушным тоном.
   - Длина грани восьмая часть сантиметра, - ответил, секунду подумав, Игнатий. - Вместо фигур выгравированы буквы трейского алфавита в числовом значении. Еще что-нибудь?
   - Нет, - сказал Карл. - Это все. Теперь я хотел бы услышать о наказании виновных.
   - Они будут наказаны, - повторил Игнатий.
   - Игнатий, - холодно улыбнулся Карл. - Тот, кто послал в мой дом гвардейцев, труп.
   Он специально выделил интонацией слово "мой", чтобы у Великого Мастера не было никаких сомнений относительно того, о чем они говорят.
   - А не много ли ты просишь? - зло прошипел старик.
   - Я не прошу, - объяснил Карл с любезной улыбкой.
   - А я тебе, Карл, уже говорил, - голос у Игнатия пропал вовсе, и он не говорил, а шипел. - Я не твой, и приказывать ты мне не можешь!
   - А разве я тебе приказываю? - притворно удивился Карл. - Я тебя, к стати, и не звал. Ты сам пришел.
   - Тогда, что ты мне только что сказал?
   - Я сказал, - спокойно объяснил Карл. - Что кто-то послал в мой дом твоих гвардейцев. Ты сказал, что этот кто-то будет наказан. Я уточнил, что за это преступление есть только одно наказание - смерть. Ты отказался казнить преступника, и, следовательно, принял всю ответственность на себя. Я правильно излагаю ход нашего разговора?
   - Но я их не посылал! - лицо Игнатия начало наливаться дурной кровью. - Ты же знаешь!
   - Это не важно, что я знаю, - покачал головой Карл. - Ты принял ответственность на себя, и, значит, это ты послал гвардейцев в мой дом.
   - Я не могу казнить Яна! - теперь слово было произнесено.
   - И поэтому хочешь, чтобы это сделал я? - Карл сказал это таким холодным тоном, что старик даже отшатнулся.
   - Я ... - начал он.
   - Молчи, Игнатий, и слушай, - Карла разговор утомил, но делать было не чего. С паршивой свиньи хоть шерсти клок, не так ли? - Выкупи меч Яна, и уходи.
   - Сколько? - спросил Игнатий.
   - 9 тысяч, - ответил Карл.
   - И мы будем квиты? - старик еще не верил, что все может устроиться к лучшему.
   - Вполне, - с иронией в голосе подтвердил Карл.
   - А как же Ян? - Игнатий не хотел оставлять недомолвок.
   - У Яна своя судьба, - пожал плечами Карл. - Меня он больше не интересует.
   - Хорошо, - голос вернулся к Игнатию, и цвет его лица тоже стал меняться к лучшему. - Сегодня к вечеру деньги будут у тебя.
   - Нет, - сказал Карл. - Деньги мне не нужны. Твой человек принесет мне векселя Воробьев.
   - Хорошо, - сейчас Игнатий готов был на любые условия. - Вечером к тебе придет мой человек и передаст векселя Воробьев на 9 тысяч золотых марок, а ты ...
   - А я передам ему закладное письмо, - закончил за него Карл.
   - Во сколько ты его оценил? - спросил Игнатий.
   - 1300 марок, - ответил Карл.
   - И еще 9 тысяч тебе, - покачал головой Великий Мастер. - Не дорого будет?
   - Ты торгуешься? - удивился Карл. - Не надо, Игнатий. Это хорошая сделка. Ты потом поймешь.
   Игнатий недоверчиво посмотрел на Карла, но ничего не сказал. Он молча повернулся к Карлу спиной, и пошел прочь. С нескольких сторон к нему тут же подошли люди в красных плащах, до этого терпеливо подпиравшие стены в отдалении, и, взяв Великого Мастера в кольцо, пошли вместе с ним.
   Карл проводил Великого Мастера взглядом и закрыл дверь. В течение всего разговора, он так и не переступил порог своего дома.
   Допив бренди, он поднялся наверх, заглянул к Деборе, увидел, что никаких решительных изменений в ее состоянии не произошло, постоял минуту - больше он себе просто не позволил - рядом с кроватью, любуясь лицом спящей женщины, и тихо ушел, вернувшись в мастерскую. Он постоял у стола, перелистывая книги, но все, что ему сейчас было интересно, он уже знал. Закрыв книгу о славных мечах, Карл вернулся на свой стул, раскурил трубку, и снова посмотрел на рисунки, разложенные на столе.
   "Нерис, - напомнил он себе. - Я думал о Нерисе. Когда ко мне пришел Гавриель, я думал о муже Галины".
  
   Нерис
   Уже совсем стемнело, когда кто-то аккуратно постучал в его дверь. Карл оставил картон с наброском к портрету маршала Гавриеля, и пошел посмотреть, кого принесла нелегкая в столь поздний час. Оказалось, что приближающаяся ночь привела к нему неожиданных гостей. На пороге дома стоял сам Гавриель, а рядом с ним мрачный, как демон воздаяния, Гектор Нерис.
   - Принимаете гостей, мастер? - любезно спросил Гавриель.
   - Такие гости, как вы, милорд, могут войти и без приглашения, - улыбнулся Карл. - Рад вас видеть снова, Гавриель. Доброй ночи, Гектор. Проходите, пожалуйста.
   Гости вошли, и Гектор Нерис поставил на угол заваленного красками, кистями и набросками стола принесенный с собой кувшин. Кувшин был высокий, узкогорлый, запечатанный сургучом с оттиском в виде виноградной грозди. Так запечатывали только виноградную водку из Моски, крепкую, как жидкий огонь, ароматную, как поцелуй феи цветов, и страшно дорогую. Такой кувшин, например, должен был стоить никак не меньше, чем два золотых империала.
   - Однако, - голос Гавриеля выражал удивление, смешанное с восхищением. - Когда вы успели?
   Карл обернулся и увидел, что маршал стоит перед картоном, закрепленным на трехногой подставке.
   - Это всего лишь набросок, - объяснил Карл.
   - Да, - согласился Гавриель, по-прежнему, рассматривающий рисунок. - Но мы едва знакомы, и я вам не позировал ... Это поразительно! Посмотри, Гектор!
   Нерис тоже подошел к станку и посмотрел на картон.
   - Похож, - согласился он, и, повернувшись к Карлу, смерил его тяжелым взглядом. - Где она?
   - Я не думаю, что это хорошая идея, - покачал головой Карл. - Портрет не удался. Я напишу другой.
   - Покажите ему, - мягко сказал Гавриель, тоже поворачиваясь к Карлу. - Я Гектору уже все объяснил. Он понимает.
   - Ой, ли? - сказал Карл, но в душе согласился, что в холодную воду лучше прыгать сразу, чем входить постепенно.
   Он подошел к другому мольберту и снял простыню. Галина, как будто только ожидавшая этого момента, сразу же улыбнулась ему самой обольстительной улыбкой в империи. Карл даже поежился, хотя и был не из пугливых, представив реакцию Гектора. Но Нерис молчал. Прошла минута, две. Никто из присутствующих, ни Карл, ни Гавриель не решались нарушить повисшее в комнате молчание.
   Скрипнули половицы под тяжелыми сапогами кондотьера, и Гектор подошел к портрету почти вплотную.
   - Ты гений, - сказал, наконец, Нерис, и, повернувшись всем телом, посмотрел на Карла. - А она красавица, ведь так?
   - Так, - Кивнул Карл, ожидавший продолжения.
   - Ты увидел то, что есть, - голос Нериса был ровен, из него почти исчезли эмоции, и только глаза кондотьера выражали ту бурю чувств, которая бушевала сейчас в его душе.
   - Правда, - сказал Гектор. - Что есть правда? Правда жизни это кровь и пот, и грязь под ногами солдат, и еще такое, о чем не следует помнить, если не хочешь сойти с ума. И не надо, не надо помнить, все равно нам все это напомнят, когда придет час воздаяния. Ты понимаешь меня, Карл?
   - Вероятно, да, - кивнул Карл. - Есть в жизни такое, о чем лучше не знать. Ну, а коли узнал, надо побыстрее забыть.
   - Вот об этом я и толкую, - грустно улыбнулся Гектор. - Что с того, что она спит с каждым сопляком, который решится залезть ей под юбки? Что с того, Карл, если в ее объятиях, я чувствую себя счастливейшим из смертных?
   Гектор покачал головой.
   - Выставляй портрет, Карл, и ничего не бойся, - Гектор смотрел Карлу прямо в глаза. - Смех, как и брань, на вороту не виснет, а тех, кто будет слишком весел, я заставлю плакать кровью. Галина красавица, и я ее люблю.
  
   6.
   Трубка погасла. Карл хотел набить ее снова, и тут его взгляд упал на потертый пергамент письма, полученного накануне вечером.
   "Ну, да, - согласился он. - Вполне логично. Ведь, Людо тоже там был".
   Если подумать, Людо Табачник замыкал круг. Об этом следовало бы подумать, но Карл уже не располагал для этого временем. Он услышал на улице знакомые шаги и усмехнулся очередному совпадению. Подумал о Людо, и пришел Август.
   "Да, о Людо стоит подумать", - решил Карл.
   - Но, не сейчас, - сказал он вслух, и перевернув портрет Галины Нерис, написал на обороте обломком угольного карандаша:
   "Людо Табачник".
   И в тот момент, когда он дописал последнее слово, раздался деликатный стук в дверь, и хотя их разделяли сейчас значительное расстояние и закрытая дверь, Карл явственно ощутил запах брусники.
  
   7.
   - Здравствуй, Август, - сказал Карл, пропуская гостя в дом.
   - Рад видеть вас в здравии, капитан, - серьезно ответил Август Лешак.
   Он снял берет, аккуратно повесил его на лосиные рога, прибитые возле двери, и прошел к столу, куда его жестом пригласил Карл.
   - Я не мог выбраться раньше, - объяснил он, присаживаясь на табурет. - Сами понимаете, служба.
   - Я знаю, - кивнул Карл. - У меня был твой приятель, Марк. Хочешь бренди?
   - Почему бы и нет, - улыбнулся Август. - Тем более с вами, капитан. Как вам понравился Марк?
   - Славный малый, - Карл разлил бренди по стаканам, и тоже сел.
   - И конечно тыкал вам, как старому приятелю? - прищурился Август.
   - Тыкал, - согласился Карл. - Но ему ведь хотелось меня прощупать, не так ли?
   - Так, - кивнул Август. - В воздухе повеяло дорогой ...
   - О, - сказал Карл, поднимая бровь. - Никак и ты заскучал на службе у князя?
   - А что? - вопросом на вопрос ответил Август, вновь став серьезным. - Неужели я попал в точку, и вам действительно понадобились настоящие бойцы?
   - Что, если, да? - и не дожидаясь ответа, Карл поднял свой стакан и отсалютовал им. - За встречу, Август! Не возражаешь?
   - За встречу! - Август тоже поднял стакан.
   Они выпили, и снова посмотрели друг на друга.
   - Далеко пойдем? - спросил Август, аккуратно ставя стакан на стол.
   - Далеко, - подтвердил Карл. - Но это единственное, что я могу тебе сейчас сказать.
   - Когда? - Август был очень организованным человеком.
   - Возможно, что уже завтра, - Карл испытующе смотрел на Лешака, и думал о том, что кто-то основательно раскачал равновесие, если Август скажет ему сейчас, что и это не беда.
   - Не беда, - сказал Август. - Я числюсь дезертиром уже в двух армиях. Теперь будет третья.
   - Не слишком хорошо для репутации наемника, - философски заметил Карл.
   - Так сложилось, - пожал плечами Август. - Но теперь же не война, и князю ничто не угрожает.
   - А что ты можешь сказать о Марке? - спросил Карл, набивая трубку.
   - Я могу за него поручиться, - Август сказал это просто, без драматизма и аффектации, но Карл знал, Август Лешак такими словами не бросается.
   - Что он за человек? - слово Августа, во всяком случае, слово, данное Августом Карлу, дорогого стоило, тем не менее, Карл хотел знать о Марке больше.
   - Марк хороший солдат, - Август проводил взглядом дымок, поднявшийся на трубкой Карла, и усмехнулся. - А вот чего о нем никто не знает, так это то, что Марк три года учился в Женевском университете.
   - Так он жил в Женеве? - Карл почувствовал, как холодок прошел по спине.
   "Виктория права, - решил он. - Когда порядок нарушен, возможно, все". Перед его глазами встало лицо Карлы, не той молодой Карлы, которая когда-то стала его первой женщиной, а старухи Карлы, беседовавшей с ним в темной и мрачной гостиной Женевского замка.
   "С этим надо кончать, - подумал он. - Но как закончить то, что не ты начал? И не сойду ли я с ума раньше, чем все это закончится?"
   - Капитан! - окликнул его Август. В голосе лейтенанта звучала тревога.
   - Извини, Август, - улыбнулся Карл. - Я всего лишь задумался.
   Он отбросил сомнения, и внимательно посмотрел на Августа.
   - Извини, Август, - сказал он. - Мы обязательно поговорим, но в другой раз. А сейчас, к делу. Ты со мной?
   - Да, - твердо ответил Август.
   - Марк? - спросил Карл.
   - Марк тоже, - кивнул Август.
   - У тебя есть еще люди? - спросил Карл.
   - А сколько вам надо, капитан? - снова вопросом на вопрос ответил Август.
   - Все сколько есть, - объяснил Карл. - Но такие, в ком ты уверен.
   - Тогда, еще десять, - ответил Лешак.
   - Трое понадобятся мне прямо с утра, - перешел к делу Карл. - Я не хочу оставлять свою женщину одну, затем ...
   Все, что он должен был сказать Августу, он сказал очень быстро. Поднявшееся в сердце нетерпение, заставляло Карла спешить. И все-таки, он задал Августу все вопросы, которые считал нужным задать, и внимательно выслушал все ответы, которые дал ему Август.
   - Спасибо, солдат, - сказал он Августу на прощание. - Я тебе верю.
   Дверь за Августом закрылась, и Карл, даже не заглянув к Деборе, едва ли не бегом вернулся в мастерскую. Чутье уже вело его по следу, и никакой туман, каким бы плотным он ни был, не мог ему помешать.
   - Людо Табачник, - прочел он вслух, и порыв ветра отбросил пелену тумана, открывая его взору долины прошлого.
  
   Табачник
   - А как было бы славно, если бы мы могли обойти этих балбесов, - мечтательно произнес Гавриель, ни к кому конкретно не обращаясь, и, вздохнув, повернулся к полковники Трою:
   - Прикажите, трубить сбор, полковник, через пол часа я хочу увидеть сплоченную колонну.
   - Будет исполнено, ваша светлость, - Трой поклонился, и побежал, тяжело переваливаясь на кривых ногах, вниз, к своим наемникам.
   - Жаль, что Нерис ранен, - пожаловался Гавриель, снова повернувшись лицом к противнику. - Что скажешь?
   Вопрос был задан Карлу, и это поняли все, кто находился рядом с маршалом на вершине холма.
   - Кому ты подаришь подвиг? - вопросом на вопрос ответил Карл. - И кого назначишь убийцей?
   - Ты видишь то же, что и я, - вздохнул Меч. - Хорошо, что ты не мой враг, Карл, хотя иногда я об этом жалею. С тобой было бы интересно сыграть в кто кого.
   Между тем, и Гавриель, и Карл, и все другие с понятным интересом рассматривали фронт выстраивающейся перед ними армии.
   - Жалко солдат, - сказал маршал через минуту. - Табачник, ты понял, о чем мы говорили с Карлом?
   - Извините, милорд, - вероятно, Табачник чувствовал себя полным идиотом.
   - Не извиняйтесь, лейтенант, - в голосе Гавриеля звучала грусть. - По правде сказать, Людо, это я должен перед вами извиниться.
   Он замолчал и секунду смотрел на совершенно оробевшего Людо Табачника.
   - Но не извинюсь, - закончил маршал свою мысль. - Вы поведете регуляров вон туда, - Гавриель махнул рукой в сторону правого фланга карлианцев. - Начнете движение от той вот рощицы, у развилки. Понимаете?
   - Да, - ответил Табачник, но, на самом деле, он ничего не понял. Его ответ относился к словам маршала, а не к смыслу, который Гавриель в них вкладывал.
   Услышав ответ, маршал усмехнулся, и кивнул:
   - Очень хорошо.
   Он снова замолчал.
   - Что еще? - спросил он, нарушив молчание.
   - Трой ударит в центр, - равнодушно сказал Карл. - А ты пойдешь на их левый фланг.
   Диспозиция была идеальна, и топографически, и с точки зрения личностных особенностей командиров колонн. Карл бы сделал то же самое.
   - Да, - согласился Гавриель. - Я пойду на их левый фланг, а тебе придется их убить.
   - Всех? - спросил Карл, закуривая традиционную трубку перед боем.
   - Сколько сможешь, - пожал плечами Гавриель. - Но прикажи своим людям, не увлекаться.
   - Прикажу, - пообещал Карл, знавший, что хочет он того, или нет, сегодня прольется много крови. - Жалко, что Нериса нет. Я бы с удовольствием стал героем.
   - Не судьба, - грустно усмехнулся Гавриель.
   Судьба ...
   Шесть месяцев назад, неожиданно умер Евгений Яр. Известие о смерти императора застало их в Номоне - маленьком городке, приютившемся на склоне поросшей лесом горы, которая сторожила долину Номы. Ном, по-регетски, означает "река", а город, соответственно, назывался просто "Над Рекой", и сидели они в Над Рекой не просто так. Яр собирался идти дальше на север, и в Номоне собирались войска для броска в Капойю и далее везде. Но смерти нет дела до того, что предполагает делать человек, пусть даже этот человек - император Яр. Лев умер. Он скончался от апоплексического удара в Цейре, своей временной столице, и шакалы, преданно служившие ему при жизни, сразу позабыли о страхе, а чести у этих людей не было никогда. В столице еще оплакивали не погребенного императора, и гонцы, несущие печальную весть, не успели доскакать до границ империи, а маршал Ги Черн и герцог Карл Дороган подняли мятеж. Каждый свой, разумеется, потому что и тот, и другой считали себя в праве, претендовать на опустевший трон, хотя трон пустым и не был. Известие о мятеже пришло в Номону почти одновременно с письмом Ребекки Яристы. Жена Евгения и мать его сына взывала о помощи. Дмитрий был еще слишком юн, враги были многочисленны и жестоки, а в Цейре императрицу и наследника защищали лишь крошечная армия Льва Скомороха да наемная убрская гвардия, которой командовал владетель Нагум. Положение их было не надежно, и с каждым днем становилось все более и более опасным, тем более, что казна досталась Дорогану, и денег у императрицы не было. А векселям вдовы, как говорят в Загорье, веры мало.
   Следовало спешить, ибо время и расстояние были против них. Обстоятельства тоже, потому что не надо было быть большим умником, чтобы понять маршал Черн и герцог Карл - первые, но не последние, среди тех, кто кинется делить добычу. В ближайшее время можно было ожидать наступления смуты и войны всех против всех. Обсудив известия, и взвесив все известные им обстоятельства, Гавриель и Карл решили выступать немедленно. Быстрота была важнее силы, но зато теперь, у стен Констанцы, у них было всего три тысячи бойцов против семи или восьми тысяч карлианцев.
   Дирер в среднем течении довольно широк, но в Констанце уже двадцать лет, как был построен каменный мост, соединявший берега реки. Если бы армии Гавриеля удалось переправиться здесь через Дирер, то дальше - в отсутствии сколько-нибудь значительных сил противника - дела пошли бы гораздо лучше. Всего три дневных перехода отделяли их от крепости Ружер, где находилась сейчас ставка императора Дмитрия. Однако дорогу к мосту перекрывали стены и башни Констанцы, а на Соляном тракте, прямо среди городских предместий, их ждала армия коннетабля Верхней Веды Рудольфа.
   Карл смотрел на то, как занимают позиции спешившиеся рыцари поместного ополчения и верные Рудольфу или, что тоже самое, его кошельку жандармы округа Веда, как выстраиваются поротно лучники и копейщики, как ветер играет флажками и вымпелами над головами солдат; он смотрел на многочисленные дымы, поднимающиеся в ясное морозное небо из печных труб Констанцы, на реку, несущую холодную стального цвета воду к далекому морю; смотрел, курил трубку, которая могла оказаться последней, и думал о превратностях судьбы, о величии и славе, которые способны растаять, как дым в необъятном небе, о жизни, которая подобно реке течет к неведомой цели, о тяжести долга, о верности и чести, и снова о Судьбе.
   Ну, что ж, в тот день они снова поймали удачу, капризную кобылицу из убрских степей. Все произошло именно так, как увидели это Гавриель и Карл с холма, через который переваливал Соляной тракт на пути к Констанце и мосту через Дирер.
   Для Рудольфа и его командиров все стало понятно в тот момент, когда сплоченная колонна Маршала Гавриеля разделилась. И хотя основные силы явно шли в лоб, имея целью прорваться к воротам города, главный удар, несомненно, наносился не здесь, а на правом фланге карлианцев, на который нацелилась кавалерия регуляров. Атака закованных в сталь всадников была и в самом деле опасна, так как, если бы они смогли прорваться через предместья Констанцы к городской стене, то смогли бы зайти в тыл отряду, защищающему ворота, и вообще отрезать армию Рудольфа от города. Но выполнить этот маневр было трудно, а, скорее всего и не возможно, тем более что коннетабль Верхней Веды, их замысел разгадал. Лучники, укрывшиеся за плетнями, частоколами и садовыми деревьями, встретили регуляров Табачника градом стрел. Кавалерия не дрогнула, продолжая свою самоубийственную атаку. Стрелы выкашивали всадников ряд за рядом, вышибали их из седел, убивали и калечили, но остановить пока не могли.
   Между тем, и на левом фланге, и в центре тоже завязался бой. Но не надо было иметь большого военного опыта, чтобы понять, это сражение маршал Гавриель проиграл, еще не начав. Карл был уверен, что Рудольф думал об этом, наблюдая сейчас за избиением центральной колонны маршала, попавшей в ловушку похожей на узкий туннель улицы Праотцев. Люди полковника Троя несли огромные потери, раз за разом штурмуя частокол длинных пик, и снова откатываясь назад. Сам Трой был убит во второй атаке, но это было уже не важно. Свою задачу он выполнил, и в третью - последнюю - атаку пошли уже люди Карла, дожидавшиеся своей очереди за спинами бойцов Троя. Протрубил рог, перекрыв своим протяжным стонущим криком даже шум яростного сражения, и прикрывшись градом стрел, неожиданно обрушившихся на ряды карлианских копейщиков, в бой вступил Карл. Его люди прорубили секирами и алебардами проход в "шкуре ежа", и фронт армии Рудольфа, казавшийся монолитным, как стена, развалился. Через десять минут, Карл дрался уже в воротах Констанцы, которые так и остались открытыми, но это, по сути, был уже не бой, а избиение. Охваченные паникой карлианцы бежали, их преследовали, догоняли, и убивали. Улицы города огласились криками ужаса и мольбами о пощаде, кровь текла по ним, смешиваясь с грязной талой водой - накануне прошел снег - и нечистотами. Последних несчастных сбрасывали прямо с моста в холодные воды Дирера. Рудольф, которого близко к полудню убил в короткой стычке на ратушной площади сам Карл, ошибался. Этот день не стал его триумфом. Сражение при Констанце не стало первым поражением маршала Гавриеля, оно стало его очередной победой.
   Как ни странно, Табачник этот день пережил. Он был ранен, он не мог стоять на ногах, но он остался жив. Когда солдаты принесли его на носилках в дом, где разместились Карл и Гавриель, Людо приподнялся и, счастливо улыбаясь, сказал:
   - Я понял! Когда эти болваны обрушили на меня всю эту кучу стрел, я понял! Как считаете, господа, у меня есть шанс стать умнее?
   - Несомненно, лейтенант! - с улыбкой ответил Гавриель. - А пока, мой друг, вы стали героем.
  
   8.
   Карл ощутил нечто похожее на мгновенное озарение. Его взгляд скользнул по рисунку меча, по глазам Софии, по губам Галины, и уперся в случайно оказавшийся радом с рисунками чистый лист бумаги. Из белого ничто медленно проступало лицо Гавриеля. Черта за чертой, линия за линией, из небытия возвращалось к Карлу лицо друга. Внимательные и чуть ироничные глаза заглянули ему в душу, и красиво очерченные губы дрогнули, рождая грустную улыбку.
   "Здравствуй, Карл", - сказал Гавриель.
   "Я рад тебя видеть", - ответил Карл.
   "Не обманывай себя, Карл, - усмехнулся Гавриель. - Мертвые не способны приносить радость".
   "Не скажи, - возразил Карл. - Ты пришел вовремя. Ты опять успел".
  
   Гавриель
   Убийца был мужественным человеком. По-видимому, он убивал ради идеи, а не за деньги, и, умирая ни в чем не раскаивался. Он бестрепетно встретил мучительную смерть, хотя колесовавший его палач был настоящим мастером своего дела, и заставлял преступную плоть страдать так, что при виде этого ужаса побледнели даже видавшие виды имперские ветераны. Но все это случилось потом, а в начале рука этого карварского гражданина не дрогнула, вонзая отравленный клинок в спину маршала Гавриеля. Сталь железного маршала не брала, но яд, сваренный из соцветий негоды, сгустил его кровь, и отсроченная смерть начала пить жизнь Гавриеля маленькими неторопливыми глотками. Маршал умирал. Его кожа пожелтела и потрескалась, как старый пергамент, дивные глаза потускнели и ввалились, и дыхание с трудом прорывалось сквозь сжатые зубы.
   Гавриель лежал на огромной кровати в одной из спален карварской цитадели, и никакие ухищрения лекарей, хлопотавших вокруг него уже вторые сутки, не приносили ни пользы, ни облегчения. Гавриель Меч уходил, мучительно, долго, но безвозвратно. Он держался вторые сутки, однако, это свидетельствовало только о невиданной мощи его красивого, ладного тела, а не о слабости яда. Яд негоды смертелен. Никто и никогда не переживал отравления этим ядом. Было очевидно, что и маршал не станет исключением.
   Все-таки, ближе к вечеру, стараниями лекарей Гавриелю стало немного лучше, хотя Карл полагал, что все дело в характере действия яда. Но, как бы то ни было, маршал вдруг открыл глаза, и позвал Карла. Голос у него был тихий и слабый, однако, его услышали, не смотря на то, что вокруг постели великого полководца собралось множество людей. Впрочем, никто здесь не смел говорить, и в комнате царило гробовое молчание.
   - Карл! - позвал Гавриель. - Где ты, Карл?
   - Я здесь, - сказал Карл, подходя, и останавливаясь у изголовья кровати маршала.
   Он не удивился, когда увидел, что вместе с ним к постели Гавриеля подошел Эфраим Горец, о котором маршал - увы - не вспомнил. Глаза Горца были красными от слез, он плакал, не переставая, с тех пор, как возникший, казалось, ниоткуда убийца, вонзил кинжал в спину маршала прямо на его глазах и на глазах растерявшихся телохранителей.
   Карл предпочел сделать вид, что все нормально, но Эф даже не пытался скрыть ненависть, пламя которой высушило слезы горя в его глазах.
   - Карл! - повторил Гавриель.
   - Я здесь, Аври, - сказал Карл.
   От умирающего пахло болотной тиной и гнилым мясом.
   - Я умираю, - с трудом произнес Гавриель. - Яр решит ... кто ... поведет ... армию.
   Судорога сжала его горло, и Гавриель замолчал, делая нечеловеческие усилия, чтобы вдохнуть воздух. Один из лекарей бросился, было, к нему, но маршал отстранил его рукой. Через несколько секунд судорога отпустила его, и сделав несколько жадных глотков воздуха, Гавриель заговорил снова:
   - До ... тех ... пор ... командуешь ты.
   "Командую, - печально согласился с ним Карл. - Потому что Яр, которого ты имеешь в виду, уже никогда ничего не решит, а мальчик не будет спорить с армией".
   Маршал помолчал секунду, видимо, собираясь с силами, которых оставалось совсем уже мало.
   - Иван! - позвал Гавриель.
   - Я здесь, ваша светлость, - императорский легат Иван Стерн быстро приблизился к кровати.
   - Ты ... слышал? - говорить Гавриелю было трудно, но в жизни таких людей, каким был Меч, есть вещи которые важнее мук и даже самой смерти.
   - Да, маршал Меч, я все слышал, - быстро ответил легат. - Командование переходит к графу Ругеру.
   - Так, - подтвердил Гавриель. - Второе.
   Теперь он смотрел прямо в глаза Карлу.
   - Завещание ... у ... нотариуса, ... но ... меч ... возьми ... сейчас.
   - Меч! - сказал Гавриель. - Принесите ... мой ... меч.
   Один из адъютантов маршала тут же подскочил к кровати, протягивая на вытянутых руках меч Гавриеля. Маршал хотел взять его, но не смог поднять рук.
   - Положи, - сказал он. - В ... руку ...
   Адъютант поспешно опустил меч, и осторожно вложил его рукоять в ладонь Гавриеля. Тонкие пальцы медленно сжались, и одновременно закрылись глаза умирающего. Минуту, или две ничего не происходило. Гавриель лежал неподвижно, сжимая желтыми пальцами покрытую алмазами рукоять меча. Если бы не слабое дыхание, можно было бы подумать, что он уже умер. Наконец, Гавриель снова открыл глаза и посмотрел на Карла.
   - Возьми, - сказал он. - Твой.
   Карл протянул руку и вынул меч из беспомощно разжавшейся руки Гавриеля.
   За многие годы знакомства и дружбы, он никогда не держал Убивца в руках. И сейчас, взяв меч Гавриеля, Карл понял, что и не должен был. У этого меча мог быть только один хозяин, и только он имел право сжимать рукоять меча.
   Ощущение было неприятным. От меча шло холодное гневное отторжение. Морозное покалывание в коже ладони было лишь слабым отражением того послания, которое получила от меча душа Карла. Не живая душа меча была возмущена тем, что чужая рука посмела коснуться принадлежащего ей тела, она угрожала, она ... В тот момент, когда Карл был уже готов вернуть меч Гавриелю, что-то изменилось. Узнавание, признание, ... приглашение к дружбе. Вот как, немощный человеческий язык мог бы передать то чувство, которое внезапно возникло у Карла, но не как его собственное переживание, а как понимание чувств другого.
   Удивленный Карл посмотрел на меч, и вдруг понял, что все кончилось. В его руке был просто меч, а на кровати перед ним лежал мертвый друг. Карл стоял не в силах пошевелиться, не в силах что-нибудь сказать, или что-нибудь сделать. Стоял и смотрел на мертвого Гавриеля. Из оцепенения его вывел голос Горца, полный ненависти и горечи.
   - Он всегда любил только тебя, - сказал Эф, и зарыдал.
  
   9.
   Странная вещь. Карл не мог бы сказать, что воспоминания, рожденные его собственными рисунками, пришли из мглы забвения. То, о чем напомнили ему рисунки, Карл, кажется, помнил всегда. Он вообще редко что-нибудь забывал, хотя теперь и выяснилось, что кое-что Карл все-таки забыл. И все же он был уверен, спроси его кто-нибудь неделю или год назад, о Гекторе или о Гавриеле, Карл вряд ли бы затруднился вспомнить и их лица, и события, связанные с их именами, и, естественно, смог бы рассказать, когда и при каких обстоятельствах они умерли. Все это так, но, с другой стороны, нынешние воспоминания были совсем иными. Раньше это было просто знание, не окрашенное чувствами самого Карла, нейтральное, как факты географии или истории, почерпнутые из книг. А теперь, картины прошлого обрели жизнь, цвет и вкус, став его личным прошлым, и частью его собственной жизни. И в тот момент, когда это произошло, Карл неожиданно увидел в, казалось бы, хорошо известных ему событиях такие детали, которые прежде не замечала, или старалась не замечать, его спокойная душа.
   Карл прошел в жилую комнату, и подошел к зеркалу. Сколько раз за эти годы он смотрелся в зеркала? Это случалось не часто, но все-таки случалось, и Карл, как и любой другой человек, видевший свое отражение, мог без труда описать собственное лицо, в котором для него не было ничего тайного или странного. А между тем, сейчас из зеркала на Карла смотрел молодой - лет двадцати пяти, ну может быть, тридцати - мужчина, тот самый кавалер, которого много лет назад видели и карие глаза маршала Гавриеля, и голубые - императора Яра. Именно этот мужчина с длинными, заплетенными в косу каштановыми волосами и карими глазами смотрел на Карла из большого зеркала в Цейре, когда они с Гавриелем расписывали плафон в зале Ноблей, и когда, кажется, в первый и последний раз в жизни, Карл захотел написать свой автопортрет. Свой портрет он так и не написал ...
   - Любуешься? - голос Деборы отвлек его от размышлений о том, в чем разница между знанием и осознанием. - Что скажешь! Ты красив, Карл. Скольким женщинам ты разбил сердце?
   - Проснулась?
   - Нет, - в ее голосе звучал смех.
   Карл обернулся. Дебора сидела на кровати и смотрела на него. Одеяло упало ей на ноги, но нынешняя Дебора не стеснялась своей наготы.
   - Почему ты на меня так смотришь? - спросила она. В ее голосе не было беспокойства, только любопытство. Она улыбнулась Карлу, и, забросив руки за голову, отчего ее груди поднялись, спросила, не скрывая торжества:
   - А так?
   - А так ты можешь разрушить пару царств, - усмехнулся Карл. - И ввергнуть мир в пучину бедствий.
   Дебора счастливо засмеялась, и окончательно вылезла из-под одеяла.
   "Если Боги даруют нам будущее, - подумал Карл, любуясь плавными и гармоничными линиями ее тела, каскадом темно-русых волос, упавших на белые плечи, серыми глазами, в которых клубился туман нежности, просвеченный солнечными бликами веселья. - Если Боги даруют нам будущее, я напишу ее именно такой".
   - Ты помнишь, что произошло ночью? - спросил он.
   - А что особенного произошло ночью? - нахмурилась она.
   - Я ушел, - напомнил Карл. - И ты осталась дома одна.
   Дебора смотрела на него, все еще не понимая, о чем он говорит.
   - Что ты делала потом? - спросил Карл.
   - Потом? - переспросила Дебора. Ее взгляд стал задумчивым. - Потом, ... Потом я убрала со стола, ...
   Она смотрела на него, но взгляд ее сейчас был обращен в прошлое. Она еще не знала, что именно должна в нем найти, но уже поняла, что Карл расспрашивает ее не просто так.
   - Потом, ... - задумчиво повторила Дебора. - Потом я приготовила все, что могло потребоваться утром, и пошла спать.
   Она улыбнулась вдруг, вспомнив что-то, и лукаво посмотрела на Карла.
   - Я подумала, что, может быть, ты вернешься целым, и ...
   Но Карл эту тему не поддержал
   - Ты услышала сквозь сон какой-то шум, - подсказал Карл.
   - Шум? - удивилась Дебора.
   - Да, - сказала она через секунду. - Я еще не спала. Мне вдруг послышалось, что кто-то скребется в дверь.
   Она была растеряна.
   - Ты встала, ... - предположил Карл.
   - Да, - сказала она еще через секунду. - Ты прав. Я встала, и пошла вниз, посмотреть, не воры ли забрались в дом.
   - И поэтому ты вооружилась кочергой? - осторожно уточнил Карл.
   Дебора задумалась.
   - Не помню, - сказала она после долгого молчания.
   - Карл! - воскликнула она еще через секунду. - Карл! Я ничего не помню!
   - Не страшно, - успокоил ее Карл, подходя, и прижимая к себе. - Это бывает.
   - Постой! - она уперла руки ему в грудь, и разорвала объятия. - Постой! Что случилось?
   - В дом проникли гвардейцы Дома Кузнецов, - Карл понял, что, если уж он начал ее расспрашивать, то придется все ей рассказать.
   "Возможно, - подумал он. - Оно и к лучшему. Она должна знать".
   - Их было шестеро, и они, по-видимому, хотели тебя захватить.
   Он говорил медленно и раздумчиво, так, чтобы не испугать ее, но все-таки объяснить то, что и сам представлял только в общих чертах.
   - Я думаю, - продолжал Карл. - Что они хотели обменять тебя на меч Яна.
   - Меч Яна стоит дороже, чем рабыня, - возразила Дебора.
   Что скажешь? По сути, она была права.
   - Да, - согласился Карл. - Если речь идет о простой рабыне.
   Она внимательно посмотрела ему в глаза, и кивнула, ничего к сказанному не добавив.
   - Ты дралась с ними, - сказал Карл, секунду помолчав. - У тебя в руке была кочерга, и одному из них ты сломала рука, а второму разорвала щеку.
   - Я?
   - Ты.
   - Дальше? - она говорила шепотом.
   - Тогда, - сказал Карл, пожав плечами. - Кто-то из них ударил тебя по голове. Скорее всего, рукоятью меча, или самим мечом. Плашмя. Я не знаю точно, чем, но ты потеряла сознание и упала.
   - И тут пришел ты? - с надеждой в голосе спросила она.
   - Нет, - покачал головой Карл. - Я был далеко ...
   - Тогда ...? - Дебора вопросительно смотрела на него, ожидая ответа.
   - Здесь был оборотень, - ответил Карл.
   - Оборотень?! - Дебора вскрикнула. В ее голосе зазвучал ужас.
   - Оборотень, - подтвердил Карл.
   - Но ... - до Деборы явно дошло, о чем пытается ей сказать Карл
   - Не знаю, - признался он. - Оборотень разорвал гвардейцев на куски, но тебя не тронул.
   - Не тронул, - как эхо повторила за ним Дебора.
   - Большего я не знаю, - объяснил Карл. - Когда я пришел, все было кончено. Ты была без сознания, и проспала почти целый день. Это все.
   Дебора посмотрела на него недоверчиво, но ничего не сказала. В ее глазах клубился туман, но неги и радости в них не было. Это был холодный туман, полный ужаса и тайн, скрытых за его завесой.
   - Одевайся, Дебора, - сказал он ей. - Одевайся, и пойдем кушать.
   - Да, - откликнулась она тихо. - Сейчас.
   Мысли Деборы были, совершенно очевидным образом, заняты чем-то другим, и Карл даже догадывался чем. Она медленно, как во сне, отвернулась от него, и сделала шаг к сундуку, на котором он сложил ее одежду.
   - Скажи, Дебора, - спросил вдруг Карл, глядя ей в спину. - Сколько лет назад умер император Яр?
   - 42, - ответила она не задумываясь. - Нет, уже 43.
  
   Глава 7. День серебряной луны
   1.
   - Извини, - сказал Карл, когда они спустились вниз. - Я не успел приготовить обед.
   Дебора взглянула на него с неподдельным удивлением, но Карл был серьезен. Во всяком случае, таким он хотел выглядеть.
   - Но, - сказал он, галантно приглашая ее к столу, - у нас есть ветчина и сыр, а еще хлеб, изюм и вино. Не то чтобы роскошно, но вполне достаточно, чтобы утолить голод.
   - Сиди, - попросил он, когда увидел, что Дебора хочет встать, чтобы подать на стол. - Сегодня угощаю я.
   За открытым окном смеркалось, и в кухне царил полумрак, потому что и свечи, горевшие днем, уже догорели. Карл закрыл окно, зажег свечи, и поставил их на стол вместе с кувшином вина.
   - Что тебя тревожит, Карл? - тихо спросила Дебора, следившая за тем, как он нарезает хлеб.
   - Уже почти ничего, - ответил Карл без улыбки, подняв на нее спокойный взгляд. - Не знаю, хорошо это, или плохо, но это так.
   Дебора ничего ему не ответила, только кивнула, показывая, что поняла и приняла его ответ.
   Карл принес ветчину и сыр, насыпал горкой изюм в мелкую плошку, и, наконец, расставил тарелки и стаканы.
   - Ну, вот и все, - сказал он, окинул стол быстрым взглядом, и, удовлетворенно кивнув, улыбнулся Деборе. - Налить тебе вина?
   - Налей, - попросила она. Здесь холодно, и ... Это кровь?
   - Да, - кивнул Карл, разливая по стаканам вино. - Никак не выветривается. А камин мы зажжем потом, когда вернемся с прогулки.
   - Мы идем гулять? - удивилась Дебора, и бросила в рот изюминку.
   - Да, - подтвердил Карл, быстро взглянув на ее губы. - Навестим одного человека. Я думаю, он тебе понравится.
   - Раньше ты меня никуда с собой не брал, - задумчиво произнесла Дебора, и взяла еще одну изюминку.
   - Ешь, - предложил Карл. - Ты должна чувствовать зверский голод.
   - Но, не чувствую, - улыбнулась Дебора, но все-таки взяла нож и отрезала себе кусок ветчины.
   Карл усмехнулся и принялся за еду. Лично он был действительно голоден, ведь он почти ничего не ел со вчерашнего вечера. Несколько минут они ели молча, но потом Дебора спросила:
   - Ты что, мыл меня?
   - Ты выглядела просто ужасно, - объяснил Карл, не прерываясь. - Пришлось помыть.
   Дебора смотрела на него недоверчиво.
   - А кто здесь делал уборку?
   - Я пригласил женщин из Слободки, - Карл доел ветчину и принялся за сыр.
   - А меня они вымыть не могли? - как ни странно, этот вопрос волновал Дебору сильнее всего прочего.
   - Свои привилегии я никому не передаю, - усмехнулся Карл, отправляя в рот горсть изюма. - Ешь.
   - Зачем ты это сделал?
   - Я получаю удовольствие, умывая красивых женщин, - Карл с интересом следил за реакцией Деборы, но краснеть она передумала.
   - Я красивая? - спросила она тихо.
   - Ты об этом не знала? - поднял бровь Карл, и отодвинул от себя пустую тарелку. - По-моему, даже не слишком красивые женщины уверены, что они неотразимы. Что же говорить о красавицах?
   - Я спросила тебя, Карл, - тем же тихим голосом сказала Дебора. - А ты не ответил.
   Карл стер улыбку с губ, и снова стал серьезен.
   - Да, Дебора, - сказал он так же тихо, как прежде говорила она. - Ты красивая.
   - О чем ты думал, когда меня мыл?
   - Ешь, Дебора, - попросил он. - Скоро ночь, а нам еще надо сходить на Первую Сестру.
   В дверь постучали. Звук был не громкий, вежливый.
   - Кто это? - спросила Дебора.
   - Не волнуйся, - ответил Карл, вставая из-за стола. - Мне должны принести кое-какие бумаги. По-видимому, это курьер.
   - Ночью?
   - А чем ночь хуже дня? - пожал плечами Карл.
   За дверью оказался не высокий человек, с ног до головы закутанный в тяжелый черный плащ.
   - Я от Игнатия, - тихо, почти шепотом сказал он открывшему дверь Карлу.
   - Я ждал вас, - кивнул Карл.
   - Здесь все, - сказал человек, протягивая Карлу пачку пергаментов, которые, однако, не были скручены в трубочки, как это делалось обычно, а были сложены в несколько раз. Пачка оказалась довольно толстой, и была перевязана лентой. Впрочем, шесть или семь свитков занимали бы гораздо больше места. А так вся пачка без затруднений уместилась во внутреннем кармане его камзола. Проверять векселя карл не стал. Зачем?
   Он вынул из другого кармана закладное письмо и протянул его курьеру Великого Мастера.
   - Держите, - сказал Карл человеку. - Это для Игнатия.
   Человек взял у Карла бумагу, и тоже не глядя, сунул ее в карман.
   - Рад был познакомиться, - кислым голосом сказал он, надвинул капюшон плаща еще ниже на глаза, и поспешно ушел.
   Карл закрыл дверь, и вернулся к столу.
   - Я готова, - улыбнулась ему Дебора, но на самом деле готова она еще не была.
   Прошло еще несколько минут, пока Дебора доела сыр и хлеб, которые лежали на ее тарелке, допила вино, заела его изюмом, и встала из-за стола.
   - Теперь я действительно готова, - сказала она Карлу, который успел за это время набить и раскурить свою трубку.
   - Тогда, пойдем, - предложил Карл, направляясь к двери.
   Около двери, он снял с лосиных рогов плащ Деборы и протянул его женщине:
   - Одевайся.
   - А где твой плащ? - спросила Дебора, увидев, что он собирается выйти из дома без плаща.
   - Потерял, - коротко ответил Карл, и, пропустив ее вперед, вышел вслед за ней на темную улицу.
  
   2.
   Было уже около десяти, когда Карл и Дебора добрались до рыбного порта. Для горожан уже наступила ночь, улицы спящего Сдома были пустынны, но в маленьком оконце на втором этаже дома Михайлы Дова мерцал свет.
   Карл постучал в дверь, и, прислушавшись, уловил тяжелые шаги старика. Через несколько минут, клацнули запоры, дверь отворилась, издав тихий протяжный скрип, и на порог упал свет. В дверях, занимая их целиком, с фонарем в руке стоял Михайло Дов.
   - О! - сказал он, увидев гостей. - Доброй ночи, господин мой Карл. Доброй ночи, госпожа!
   Он поклонился Деборе, и отступил назад, освобождая им дорогу.
   - Прошу вас, входите!
   Карл пропустил Дебору вперед, и, войдя вслед за ней, притворил за собой дверь. В лавке было темно, но сквозь потолочный люк в дальнем углу помещения на ведущую наверх лестницу падал жидкий свет. Медведь подошел к лестнице, и встал сбоку, освещая крутые ступени, по которым поднимались Карл и Дебора.
   На втором этаже оказалась довольно просторная, неприбранная комната, с печью, облицованной расписной плиткой, кроватью-лежанкой, являвшейся, по сути, продолжением печи, и большим столом, вокруг которого стояло несколько стульев с высокими спинками. На одном из них сидел, вставший при появлении гостей, высокий широкоплечий мужчина лет двадцати, чем-то неуловимо напоминающий старого медведя, хотя и не был на него похож. Возможно, все дело было в размерах - мужчина был богатырь, как и Михайло Дов, - а, возможно, в жестких темно-каштановых, почти бурых, волосах и добродушном выражении широкого лица, или еще в чем-то, что Карл сразу уловил - на взгляд - но затруднился бы сходу передать словами.
   - Доброй ночи, - поклонился он, и явно смутился, увидев Дебору.
   - Доброй ночи, - сказал Карл, проходя в комнату и осматриваясь. На полу, на двух сундуках, стоявших вдоль стен, и на табурете в углу, везде лежали стопками книги, разного размера и разной степени сохранности. На столе, знакомый Карлу кувшин с узким горлом, пара стаканов, и незамысловатая закуска: орехи и сушеный инжир. Впрочем, запах, который сразу же уловил Карл, был другой. Хозяева пили абрикосовый бренди, а не грушевую водку.
   - Честно сказать, не ждал я вас сегодня, господин мой Карл, - виновато развел руками Медведь, входя вслед за ними в комнату. - Совсем не ждал. А вы и не один к тому же. Не прибрано у меня, сами видите. Один живу, а дел-то много: то да се, день и прошел. Так что, вы уж не судите старика строго. А это племянник мой, Март. Помогает мне иногда, да и так просто заходит. А вообще-то они с отцом, братом моим, аптеку держат на Пятой Сестре.
   Старик говорил низким басом, не пугавшим, однако, и не отталкивающим, а добродушным, внушающим доверие. Точно таким же басом гудел и его племянник, похожий на старика не только фигурой.
   - Ой! Да садитесь же государи мои, садитесь! - попросил Медведь. - Что же вы стоите-то, господин мой Карл? Садитесь, пожалуйста, и даму вашу усаживайте, прошу вас! Честь-то для нас какая!
   Карл усмехнулся, отметив реакцию Деборы на новых для нее людей, и подвинул ей стул. Дебора села. Сел и сам Карл. А Март достал с полки под низковатым для него потолком еще два стакана мутного с зеленым отливом стекла, и поставил их на стол перед гостями.
   - Ох! - сказал он почти с той же интонацией, с какой секунду назад произнес свое "ой" его дядя. - А что же будет пить госпожа? У вас, дядюшка, вино есть ли?
   - Чтобы в аптеке и не было вина?! - удивленно пророкотал старик, с неодобрением поглядев на молодого мужчину. - Вино это же первое снадобье!
   Он повернулся к другой, тоже высоко расположенной полке, и снял с нее маленький пузатый, как бы надувшийся, кувшинчик, запечатанный черным сургучом, и торжественно поставил его на стол.
   - Вот, - сказал Дов горделиво. - Вот! Самое лучшее, что есть, для самой красивой госпожи, какую я в жизни видел.
   Он легко - двумя пальцами - вытащил пробку, походя сорвав и сургуч, и по комнате разлился дивный аромат старого войнарского вина, черного, как безлунная ночь, густого, хранящего ароматы и него южных предгорий.
   - Вот какое вино у меня есть, - старик был доволен произведенным эффектом и не скрывал своего удовольствия.
   Он налил Деборе вино, а Март разлил по стакан мужчин бренди, и они выпили. Бренди оказался замечательным, а вино, явно, пришлось по вкусу Деборе, и Карл решил, что уже можно говорить.
   - Спасибо, - сказал он. - Ваш бренди хорош, мастер Михайло, ничего не скажешь! А в такую ночь, тем более. Но я хотел вас спросить, не затруднили ли вас, мои просьбы?
   - Ваши просьбы? - удивился старик. - Да помилуйте, господин мой Карл, какие просьбы! Вы же знаете, для вас я готов сделать все, что прикажете!
   Вот этой ни на чем, казалось бы, не основанной готовности служить ему, Карл так до сих пор понять и не смог, как не мог уразуметь, чего так боится Великий Мастер Клана Кузнецов. Было во всем этом что-то странное, но не спрашивать же их, почему, да как?
   - Все о чем вы просили, делается, - продолжал, между тем, аптекарь. - И все, уж поверьте, будет сделано в срок. Сон Дракона Март с отцом его, Митрием, с самого утра варить начали, завтра к обеду как раз и поспеет, не сомневайтесь. И прочее все к тому времени будет в лучшем виде! Я только один вопрос хотел вам, господин мой Карл, задать, если позволите, конечно.
   - Задавайте, - разрешил Карл.
   - Вы про травку эту точно уверены? - Медведь не хотел называть негоду вслух, возможно, из-за Деборы, а, возможно, не только из-за нее.
   - Уверен, - кивнул Карл, который вдруг понял, что совершенно не знает, почему он так уверен.
   - Я к тому, - Медведь явно стеснялся, но и не говорить на эту тему, очевидно, не мог. - Я к тому, что по первому разу это верная смерть.
   "Но ... " - Карл попытался сосредоточиться на этой мысли, но единственное, что он знал, это то, что не в первый.
   - Не беспокойтесь, Мастер Медведь, - улыбнулся Карл. - Не в первый.
   - Вот оно как! - в голосе старика отчетливо звучали ужас и восхищение. - Вот оно как! Ну, тогда, конечно. Завтра все будет готово.
   - Да, - сказал он через секунду. - Совсем забыл, а вам, господин мой Карл, это может быть интересно.
   "Что еще случилось в городе и мире?" - Карл был готов услышать все, что угодно, и не слишком удивился, услышав то, что едва не забыл рассказать ему старик.
   - Кто-то еще в городе ищет эту травку, ну, вы понимаете, - сказал тихо старый аптекарь. - Кто-то еще.
  
   3.
   На этот раз, не было ни моря, ни луны, но зато Карл с самого начала знал, что это сон. Мало этого, он твердо знал, что это чужой сон, в который Карл попал не случайно, а значит, против своей воли.
   Он стоял перед огромным зеркалом, в котором отражались не знакомая ему роскошно обставленная спальня, и, естественно, он сам, Карл Ругер, молодой высокий мужчина с широкими плечами и узкими бедрами, мускулистое тело которого могло послужить моделью любому художнику, вздумавшему воплотить в линиях и цвете образ идеального бойца.
   Женщина пряталась за спиной Карла, и он мог видеть только пышную волну светлых - толи льняных, толи серебристых - волос за своим левым плечом, да здесь и там видны были, где ее округлый локоть, где ладонь, лежащая на его животе, или полные и белые бедра, выступающие из-за его собственных. Еще Карл мог ее чувствовать. Женщина стояла, тесно прижавшись к нему сзади, и Карл не мог не признать, что жар ее тела медленно, но неотвратимо проникает в его плоть, согревая его и одновременно возбуждая.
   "Нет, - решил он. - Так не пойдет, я сам решаю, кого мне любить".
   Карл сконцентрировался на своем сердце, и заставил его умерить прыть. Затем он погасил пожар в своей крови, смешав ее с битым льдом, и резко, как ударом меча, отсек ощущения, отгородившись стеной холодного безразличия от мира вне себя. Теперь жили только его глаза, и Карл сосредоточил их взгляд на их собственном отражении. Его глаза смотрелись в себя самих, внимательно глядящих из зыбкого зазеркалья в настоящие глаза Карла, отражающие, в свою очередь, своих зеркальных двойников.
   Упражнение было сложное. Нагум сказал однажды, что достигший шестой ступени, или видит Бога, или сходит с ума, но Карл ни разу не поднимался выше четвертой, когда восемь пар глаз, смотрясь друг в друга, вводят человека, даже такого человека, как Карл, в состояние сна наяву. Сейчас, находясь внутри чужого сна, Карл поднялся на пятую ступень, и перед его внутренним взором открылся длинный слабосветящийся туннель. Ток воздуха, или какая-то иная сила, несла его, легкого, как осенний лист, вперед, мимо вставленных в мерцающие стены зеркал, к далекому, манящему, и с нетерпением ждущему его, Карла, зеркалу в конце туннеля. Полет был плавным, но неотвратимым, как смерть в конце жизни. Кроме того, движение вперед было исполнено величайшего наслаждения, какое Карл мог только вообразить, но, в тоже время, он знал, что впереди, в Последнем Зеркале, его ожидает чудо, еще большее, чем то наслаждение, которое Карл испытывал, медленно приближаясь к цели своего последнего путешествия.
   Неожиданно, слово "последний" задело какую-то струну в уже почти растворившейся в счастье душе Карла, и он отверг это заемное счастье и не выбранный им путь, вспомнив, что его, Карла Ругера, ведет по жизни не случай, а Судьба. Неимоверным усилием воли, он прервал полет, швырнув себя в первое попавшееся на пути зеркало, пронзил тонкую, как водяная пленка, поверхность, и увидел качающееся небо ...
  
   Смерть
   Качались носилки, или это раскачивалась земля под ногами солдат, которые несли его на своих плечах? И небо двигалось перед глазами Карла, как в детстве, когда они с Карлой качались на качелях, подвешенных к ветке дуба на заднем дворе. По небу плыли облака, и он тоже плыл сквозь раскачивающееся небо, над раскачивающейся землей, бесплотный и легкий, как облако. Боли не было. Она ушла, боль. И огонь, бушевавший в крови, погас тоже. Смерть больше не казалась ни страшной, ни не возможной. Она была возможна. Практически, она уже состоялась, и только душа Карла никак не могла расстаться с умершим телом. А страх перед смертью, который и так никогда не омрачал его души, видимо, опять заплутал в пути.
   Теперь, когда все было позади - и жизнь, полная любви и войны, и смерть, исполненная должной меры героизма, - он мог спокойно смотреть на раскачивающееся, как море, небо, и думать о тех, с кем он вскоре встретится, или ... нет.
   Карл вспомнил отца, с которым простился много лет назад на пороге отчего дома, и подумал, что Петр Ругер мог бы сейчас посмотреть на него без стыда и сожаления. Карл Ругер умер, как мужчина. Он был убит в бою, и то, что он все еще жив, не отменяло того факта, что вскоре он все-таки умрет, и причиной его смерти является убрский веритон, смазанный ядом негоды. Подумав об этом, Карл испытал огромное облегчение, и наверняка улыбнулся бы, будь он еще способен улыбаться. Его встревожило только смутное недоумение по поводу того, что именно убру воспользовались "негодиной кровью", и целью их был Карл Ругер, но эта мысль надолго не задержалась, и ушла так же легко, как и пришла.
   А тень отца проплыла по небу его памяти, как легкое облако, и тоже исчезла. И тогда Карл вспомнил свою мать. Не Магду, заменившую ему мать, умершую при родах, а настоящую мать, которую Карл никогда не видел. Конечно, Карл не мог быть до конца уверен, что женщина, однажды пришедшая к нему во сне, это именно его мать, но привык думать, что это так. При жизни, Карл Ругер никогда не видел снов. Вернее, он видел их всего три раза в жизни. Один раз, когда лежал в забытьи, отравленный ядом болотных грибов, и второй раз, когда деревенская колдунья наслала на него морок в Высоких горах. Но зато в третий раз, не было ни яда, подмешенного в его вино нежной рукой очередной любовницы, полагавшей, что льет приворотное зелье, ни колдовства. Тем не менее, глубокой ночью, во сне, который был не отличим от яви, ему привиделась женщина, которая говорила с ним на чужом, неизвестном Карлу языке, и улыбалась ему доброй улыбкой близкого и любящего человека. Слов Карл не понимал, но улыбку не понять было невозможно. Это была не любовница. Так улыбаться могла только мать.
   Его мать - а он твердо решил, что это была его мать, - не была красавицей, но у нее было хорошее лицо. Родное? Пожалуй, что так. И увидев его однажды, Карл не забывал его уже никогда. Вспомнил он его и теперь, на пороге. Или правильнее сказать, уже за порогом?
   В небе, над качающимися носилками Карла, плыли облака, а в голубой бездне его памяти проплывали образы друзей. Вместе с болью, покинувшей его тело, из души Карла ушла тьма, поблекли и потеряли остроту воспоминания о войне и предательстве, растаяло зло и испарились враги. Остались только эта незамутненная голубизна, и те, кого он мог назвать своими друзьями. Удивительно, но среди них не оказалось ни одной женщины, а ведь он любил многих, и многие любили его, но, в конце концов, и это уже было не важно. В его душе не было ни сожалений, ни печали.
   Пошел дождь, но Карл его не почувствовал и не увидел. Сейчас он видел тех, кто давно покинул этот мир, и видел их такими, какими они были, а не такими, какими их сделала смерть.
   - Сомкнуть ряды, - приказал кондотьер Нерис. Его панцирь был иссечен, алый плащ порван, но меч в его руке был поднят, а не опущен.
   - Радуйтесь! - проорал Гектор, когда конница расков пошла в атаку. - Сегодня, не позднее вечера, мы все будем в Раю!
   Он обернулся через плечо, и посмотрел Карлу в глаза.
   - Я полагаю, граф, мы славно проведем оставшееся нам время ...
  
   4.
   Карл окончательно проснулся, и сел в постели. Рядом с ним встрепенулась и тоже поднялась Дебора, уже не пытавшаяся скрыть от глаз Карла свою наготу. Но Карл все еще пребывал под впечатлением странного и тяжелого сна, все детали которого, как наяву, стояли сейчас перед его открытыми утреннему свету глазами.
   - Что ...? - встревожено спросила Дебора, но Карл боялся потерять созревшее в его душе ощущение готовности.
   - Подожди, - попросил он Дебору. - Подожди, пожалуйста.
   Он закрыл глаза, и снова увидел отца, и ту женщину, которую он считал своей матерью, и которая, как он теперь знал, действительно ею была.
   - Дебора, - попросил он, не размыкая век. - Свари мне, пожалуйста, тот убрский суп из говядины ...
   Она ничего ему не ответила. Тихо сошла с кровати, и зашуршала одеждой. Потом Карл услышал ее удаляющиеся шаги, а затем хлопнула дверь внизу, и он остался в доме один.
   Карл открыл глаза, и минуту или две смотрел в стену перед собой. Потом он медленно встал и так же медленно, как будто боялся расплескать созревшее в нем чувство, пошел, не одеваясь, в мастерскую. Не было ни страсти, ни бурлящей отравы в крови, не было безумия. Была ясная голова, и простая мысль.
   Карл взял лист чистой бумаги, закрепил его на мольберте, и быстро, буквально за считанные минуты, нарисовал лицо отца. Когда рисунок был готов, Карл отступил от мольберта на шаг, и посмотрел на отца, пытаясь оживить в памяти то впечатление, которое возникало у него тогда, когда он смотрел на живое лицо Петра Ругера. И Петр тоже смотрел на него сейчас. Он смотрел на Карла точно так же, как тогда, когда привиделся умирающему от яда негоды сыну. Их взгляды встретились, и Карл вспомнил ...
  
   Петр Ругер
   Петр Ругер был мастером меча. Это не простое дело, научиться владеть тяжелым двуручным мечом, но Петр был высок и силен от природы, и прослужил в наемниках достаточно долго, чтобы вполне превзойти это сложное ремесло. На самом деле, он оставался наемником так долго, что давным-давно забыл о том, что кроме той жизни, какую вел он, существует и другая жизнь. Другая жизнь была лишь полем битвы, то есть, чем-то вроде театральных подмостков, на которых время от времени появлялись, как актеры, он, Петр Ругер - мастер меча, и его побратимы. Так прошло 20 лет, но и в свои сорок, бросать привычное и, будем откровенны, прибыльное ремесло Петр не собирался. Он не чувствовал себя стариком, хотя волосы его поседели, а лицо покрывали морщины. Напротив, он ощущал себя, по-прежнему, сильным, а, иногда, даже молодым, хотя и умудренным годами службы бойцом, а тяжелый эспадон в его руках, по-прежнему, нес смерть людям, назначенным ему щедрыми нанимателями во враги. Такова жизнь. Кто платит, тот и назначает тебе врагов.
   Жизнь наемника Ругеру нравилась, не смотря на все издержки этой опасной профессии. 20 лет долгий срок, а человек такое существо, которое способно привыкнуть и не к такому. Петр привык быть наемником и научился жить жизнью наемного солдата, не испытывая чувства сожаления или омерзения. А еще он научился выживать там, где другие умирали, потому и продержался на вечной войне так долго. 20 лет. Постепенно вокруг него собралась неплохая ватага, может быть, даже очень хорошая ватага, имевшая в глазах нанимателей лишь один недостаток. В отличие от азартного и глупого молодняка, ветераны Ругера не спешили лезть в огонь. Они были осторожны и предусмотрительны, и это являлось как плюсом, так и минусом. Но зато они были надежны и смертельно опасны, когда вступали в бой. Лучше них были только наемники-убру, но убру, они убру и есть. С ними сравниваться, о себе лишнее думать.
   За опыт, квалификацию и авторитет, Петр Ругер давно уже получал тройное жалование, а нынешняя война, в которой его ватага сражалась под знаменами Красного герцога, обещала принести Ругеру особенно хорошую прибыль. Дело тут было ясное и простое. Герцоги Западного края изначально были сильнее короля, и это наемников вполне устраивало. Дух захватывало, когда они смотрели на карту Срединных земель. Эти места были исстари густо заселены. Города и городки лежали везде, куда ни кинь взгляд, и каждый город был полон богатств и красивых светловолосых женщин, а вино и пиво в королевстве были выше любых похвал.
   Однако судьба распорядилась по-другому. Петру Ругеру крупно не повезло в самом начале компании. В сражении при Вдовьих Бродах - мечники и в бой-то вступить еще не успели - стрела, выпущенная королевским лучником, попала ему в ногу. Почему эта стрела оказалась большой луной, откуда вообще взялась здесь и сейчас стрела, предназначенная для резки такелажа - ведь ближайшее морское побережье лежало в 180 лигах к югу - так и осталось для Петра загадкой. Но широкое вогнутое лезвие перебило ему левую ногу чуть ниже колена, и в одно мгновение Ругер превратился в калеку, которому уже нечего было делать на войне. Он не впал в отчаяние - для верующего в Единого, отчаяние есть непростительный грех - но даже и теперь, три месяца спустя, был полон гнева на судьбу и горькой тоски об утраченном счастье. Оказалось, что никакой другой жизни, кроме жизни наемника, Петр не только не знал, но и знать не желал. Вот только его желания никто в расчет принимать не спешил. Хирург отрезал начавшую гнить ногу. Капитан участливо поцокал языком, глядя на корчившегося от невыносимой боли Ругера. Парни из ватаги, уходившей вперед под водительством нового вожака, по справедливости выделили ему треть от вербовочного залога. И он остался один. Один на один с собой, с судьбой, и незнакомым ему миром.
   Предстояло жить, раз уж был жив, и в этой новой незнакомой жизни надо было как-то устраиваться. Столяр из Мре сделал ему деревянный протез и пару костылей, но упорный и крепкий Ругер выбросил костыли уже через месяц. Он продал свой меч, получив за него хорошие деньги, и отправился в Линд, в одной из пригородных слобод которого когда-то увидел божий свет. По правде сказать, он не знал, наверняка, родился ли он днем - под солнцем - или ночью - под луной - но куда-то же надо было идти, так почему бы и не в Линд, на родину? И, ведь, он всегда имел Линд в виду. Именно у банкиров Линда лежали его сбережения, которых должно было вполне хватить на безбедную старость. Именно в Линде находился дом, полученный им лет семь назад в качестве выкупа за плененного им дворянина. Просто раньше Линд представлялся ему не более реальным, чем Царствие Небесное, а теперь в нем Ругеру предстояло жить. Жить в доме, в котором он никогда не бывал, в доме, который никогда не видел, и даже улицу, на которой стоял этот дом, Ругер вспомнить не мог. Впрочем, сначала, туда еще надо было добраться. Триста лиг и на своих двоих - путь не близкий, а на деревянной ноге да с посохом в руке, считай, вдвое дальше. А о повозке - во всяком случае, в первой трети пути - можно было и не мечтать. Война, все-таки. Однако и в этом нашлась своя польза. Когда примерно через месяц, Ругер переполз, наконец, через Восточный хребет, ходить на своей деревяшке он научился вполне ловко. Однако в предгорьях Высоких гор его ожидали совсем другие неприятности, прежде наемнику Ругеру не ведомые. Война накрыла своим черным крылом и эти некогда благодатные земли, и хотя армии отсюда уже ушли, но за собой они оставили только пепелища, голод и набиравшую силу эпидемию холеры.
   Наступила осень, на несчастную землю пали холодные дожди. Задули свирепые ветры с востока, гонящие по ставшему вдруг низким небу тяжелые, чреватые грозами, тучи. Петр шел по старой имперской дороге. До Линда оставалось еще полторы сотни лиг. Под ногами - живой и деревянной - чавкала густая липкая грязь, а вокруг него, вместе с ним - все вместе и каждый сам по себе - брели под моросящим мелким дождем беженцы из разрушенных войной городов Нагорья. Люди шли молча, обреченно переставляя ноги, кутаясь в уцелевшее после разграбления и бегства тряпье. Им некуда была идти, кроме как вперед к Великой. Позади их ждала суровая зима и лютый голод, впереди - неизвестность.
   По временам, в бредущей толпе вспыхивали ссоры. Отравленные безумием войны, ожесточенные несчастьями, люди бросались друг на друга с неистовством заклятых врагов. Однако, обычно, надавав друг другу тумаков, разбив лица в кровь, они падали в грязь, возились там еще какое-то время, но, окончательно израсходовав силы в этой бесплодной и бессмысленной борьбе, замирали, лежали беспомощные и никому не нужные, потом вставали, и, не глядя друг на друга, шли дальше. Хуже, когда в дело пускали ножи. Тогда на обочинах дороги оставались лежать трупы. Но никто, из прямо не вовлеченных в конфликт людей, никогда в эти ссоры не ввязывался, упавшим не помогал, и мертвых не хоронил. Напротив, люди старались как можно скорее уйти прочь, то есть, вперед, обтекали дерущихся, как равнодушный мертвый поток, и уходили не оглядываясь, и не интересуясь результатами схватки.
   Иногда, на дорогу выходили разбойники. Что они искали на тракте, запруженном тупо бредущей толпой обездоленных нищих беженцев? Возможно, женщин? А может быть, и сами разбойники были настолько разорены войной и бедствиями, обрушившимися на этот благодатный край, что рады были любой, пусть даже самой жалкой поживе? Все возможно, но и в отношении разбойников, беженцы проявляли такое же равнодушие, как и во всех прочих случаях. Вероятно, они чувствовали свою беспомощность и бессилие, и не находили в себе душевных сил для того, чтобы дать отпор. Эта тупая покорность судьбе страшно злила Ругера, но до поры до времени, он не встречался с разбойниками лицом к лицу. Однако на третий день пути - дело было к вечеру, или это черные тучи так плотно обложили небо, что начало смеркаться? - так вот, на третий день пути разбойники объявились как раз рядом с ним. Их было четверо, худых злых мужчин, одетых, как селяне, а не как войны, и вооруженных разномастным оружием, которым они, на взгляд Петра, едва ли вполне владели. По-видимому, именно Ругер и привлек их внимание. У него был простой, но добротный шерстяной плащ с капюшоном, и большой дорожный мешок из свиной кожи висел за его спиной. А еще он был старик и калека. Разбойники не могли не заметить его отросших за прошедшие со дня ранения месяцы седых волос, выбившихся из-под капюшона, его деревянной ноги и посоха, на который он тяжело опирался при ходьбе. Им не повезло, этим разбойникам. Они не знали, с кем связались, как не догадывались также, что под плащом Ругер скрывает висящий на бедре кошкодер - короткий пехотный меч с широким лезвием. В руке Петра, привыкшей к тяжести двуручника, кошкодер летал, как перышко, а боевые навыки местных селян, ставших разбойниками, оставляли желать лучшего. Петр убил их всех, хотя, видит Единый, ему было не просто. Посох пришлось бросить, а двигаться, опираясь на деревянную ногу, было трудно. И все-таки он справился, хотя, в известной степени, ему помогли сами разбойники. Если бы эти дурни бросились бежать, он бы их не догнал, но они рассвирепели, потеряв первого из своих, и сами рвались в бой. Ну, что ж, значит, такова была их судьба, а его судьба привела его ближе к ночи на опушку мрачного темного леса. Здесь многие беженцы стали устраиваться на ночлег, разводя костры и таская воду для похлебки из ближайшего озерца.
   Ругер только головой покачал, глядя, как уставшие люди пьют стоячую воду. Ему приходилось видеть не мало эпидемий, вспыхивавших, как пожар на сеновале, мгновенно и страшно, на бивуаках больших армий, где дурни вроде этих пили там же, где и испражнялись. Здесь было то же самое.
   "Скот", - устало подумал Ругер, и, тяжело припадая на измученную долгой ходьбой "ногу", побрел искать ручей. Ручей он нашел несколько в стороне от общего лагеря. Маленький родничок пробивался из-под камней у подножия скалистого холма. Почти весь холм порос лесом, но этот склон, на котором практически не было земли, оставался голым. Место Ругеру понравилось. Он сбросил с плеч мешок, напился холодной чистой воды, и даже заставил себя собрать сучья для костра. Земля была мокрой, сырыми были и сучья, а с неба, по-прежнему, сыпался мелкий противный дождь, но Ругер нашел небольшой скальный козырек, под которым можно было устроиться на ночь. Во всяком случае, там должен был поместиться он сам, и даже край костра.
   Петр развел костер, и поужинал последним куском вяленой оленины и сухим хлебом. Хлеба после ужина у него осталось ровно на одну трапезу. Петр закурил трубку и задумался. Он не очень хорошо знал эти места, но предполагал, что, если сгоревшая деревня, мимо которой он прошел в полдень, это Райский Сад - а так оно, вроде бы, и было - то до Великой, за которой начнутся не охваченные войной земли княжества Сольд, оставалось два дня пути. За рекой же лежала мирная страна, где вдоль тракта стоят живые деревни и хутора, где, по-прежнему, существуют придорожные гостиницы, постоялые дворы и корчмы, и где его восемнадцати серебряных и пяти золотых марок, спрятанных сейчас в поясе, должно вполне хватить на то, чтобы с комфортом добраться до Линда. Но вот путь до реки быть легким не обещал. У него еще оставался табак, немного крепкого яблочного бренди плескалось в старой фляге, да лежал в мешке, как последний резерв, большой ком шарки - смеси перемолотых орехов и изюма, сваренных в меду. Зубы у Петра были еще достаточно крепкими, так что грызть шарку он мог. А вот терять день на почти безнадежную охоту в мокром осеннем лесу, было глупо. И как раз в тот момент, когда Петр Ругер окончательно решил, не задерживаясь нигде, двигаться к реке, из сгустившейся ночной тьмы на свет костра вышла женщина. Мокрые спутанные волосы падали ей на лицо, но по первому впечатлению лицо у нее было измученное, кожа бледная, а глаза безумные. Она подошла к костру, секунду постояла, тяжело дыша и бессмысленно глядя на огонь, а потом начала оседать. Она упала по другую сторону костра, и Ругеру показалась, что она умерла.
   Коротать ночь рядом с покойницей ему не улыбалось, и страшно - по-солдатски - матерясь, Ругер полез под дождь, чтобы оттащить несчастную подальше от костра. Но только он успел к ней приблизиться, как женщина закричала. Она кричала тонким голосом, как кричат иногда умирающие звери: то ли крик, то ли стон, то ли растянувшийся во времени прощальный вопль тоскующей звериной души. И в этот момент Ругер увидел то, что не заметил прежде, когда женщина внезапно возникла около его костра. Эта женщина была на сносях, и сейчас, в этот самый момент, у нее начались родовые схватки.
   Ругер прожил жестокую жизнь, и в этой долгой жизни ему приходилось чаще прерывать человеческие жизни, чем дарить кому-нибудь жизнь. На бесконечных военных дорогах, он, вероятно, посеял свое семя не в одной женской утробе. Их было много, женщин встреченных им на пути, и забытых уже на следующем бивуаке. Маркитантки и шлюхи, селянки, и нечастные горожанки в городах, отданных на поток, одни из них ложились с ним добровольно - за деньги или похоти ради - других он брал силой. По-видимому, не мало маленьких и больших Ругеров коптили небо в двух десятках стран, куда забрасывала Петра судьба наемника. И сейчас, стоя под темным небом, с которого сыпалась мелкая водяная пыль, глядя на корчившуюся у его ног женщину, слыша ее крик, Ругер почему-то подумал именно о них, никогда им не виденных, затерянных во времени и безмерном пространстве, собственных детях. И выругавшись в голос, Ругер опустился на мокрую землю рядом с роженицей, задрал грязные пропитанные водой юбки ей на голову, и привычным движением раздвинув худые бледные ноги, приготовился принимать роды. Он никогда этого не делал раньше, если не считать пары, другой жеребят, да телят, которым он помог появиться на свет. Впрочем, ему приходилось видеть, как рожают человеческие женщины, и сейчас он не сплоховал. Худо-бедно, но он помог родиться какому-то мальчугану, и даже пуповину обрезал и завязал, как следует. И пока занимался младенцем - обмывал под усилившимся дождем и заворачивал в чистую рубаху, которая так к стати оказалась в его мешке - совсем забыл о роженице. Когда же, держа притихшего младенца на руках, он подошел посмотреть, что с ней, то сразу понял, что эта плоть уже отмучилась, и душа женщины, покинув мертвое тело унеслась уже в Чистые Долы. Женщина была мертва.
   Ругер осторожно положил младенца под навес, где было тепло и сухо, и вернулся к женщине. Он быстро обыскал мертвое тело, но ровным счетом ничего не нашел. Не было никакого - пусть даже самого маленького - намека на то, кто эта женщина, откуда она пришла, куда держала свой путь. Он не смог выяснить даже того, что обычно выяснить легче всего, к какой вере она принадлежала. Пожав плечами, и снова выругавшись, Ругер оттащил труп женщины за камни, и вернулся к костру.
   - Ну, - сказал он глядя на младенца, которого взял на руки. - Пойдешь со мной, или как?
   Решение взять мальчишку с собой стремительно созрело в его душе, и, обдумав этот неожиданно возникший вопрос, Ругер решил, что идея не плоха. Его ожидала одинокая старость. Женится ли он или нет, еще не известно. А сын, что ж сын мог и должен был оказаться ему опорой тогда, когда годы возьмут свое, и он превратится в настоящего старика.
   "И веселее будет", - решил он, и в этот момент младенец открыл глаза.
   Младенец открыл глаза, взгляд его с видимым усилием сфокусировался на Ругере, и долгую секунду ребенок смотрел ему прямо в глаза. Петр даже испугался, таким был этот взгляд. Младенцы так не смотрят. Но потом ... Потом произошло нечто настолько странное, что Ругер потерял способность двигаться, говорить, вообще, что-нибудь делать, и только поэтому не убежал, куда глаза глядят, не убил младенца, или не сделал что-нибудь еще, столь же непоправимое.
   Младенец открыл беззубый рот, напрягся так, что маленькое личико его сморщилось и покраснело, и внятно сказал, обращаясь к Петру:
   - Я Карл Ругер. Вырасти меня, добрый человек!
   От напряжения младенца начала бить крупная дрожь, так что все его тщедушное тельце ходуном заходило в крепких руках Ругера.
   - Расскажи, ... - казалось, младенец с трудом пропихивает слова сквозь свое налившееся кровью горло. - Мне ... Через ... Шестнадцать ... лет ... Помни!
   Глаза ребенка закрылись, и он залился плачем.
   Петр, как завороженный, сидел у ярко горевшего костра, держа в руках надрывающегося в плаче младенца. Голова его была пуста. Тонкий голосок ребенка был единственным звуком, нарушавшим тишину осенней ночи. Дождь ослабел, но не прекратился вовсе, а где-то рядом, всего в нескольких десятках метров от Ругера, лежало за камнями тело мертвой женщины ...
   Через три дня, уставший, мокрый, измученный холодом и бессонницей Ругер достиг Великой. Все эти дни он голодал, отдав хлеб и шарку женщине, которую заставил кормить младенца Карла вместе с ее собственным ребенком. У торгового перевоза стояли княжеские войска, не дававшие беженцам свободного прохода за реку. Но Ругера это не касалось. Гербовая бумага домовладельца города Линд послужила пропуском и ему и женщине, и детям, а деньги обеспечили им тепло и уют в первой же попавшейся Петру на глаза гостинице. Проведя в гостинице у Перевоза четыре дня, Ругер отправился дальше. Теперь их везли почтовые фургоны и до Линда они добрались спустя всего восемь дней.
   К счастью, тайные опасения Ругера, хорошо скрытые, однако, в глубине его привыкшего к испытаниям сердца, не оправдались. И дом, принадлежащий ему, нашелся, и деньги, отданные в рост, не исчезли. Денег, неожиданно, оказалось даже больше, чем предполагал сам Ругер, а дом превзошел все его ожидания. Это был просторный и прочный каменный дом в два этажа, стоявший на Малой Портновской улице, в чистой и тихой части Линда, где селились преуспевающие ремесленники и купцы средней руки. Это было место, где можно было спокойно встретить старость, и где хорошо было жить и растить сына, которого он уже привык звать Карлом.
  
   5.
   Отец рассказал ему эту историю, когда Карлу исполнилось 16 лет. Карл был удивлен рассказом отца, не без этого. Он был озадачен и даже немного напуган. Это правда. Но, в конце концов, молодость быстро взяла свое. Мало ли чудес случается на огромной и чудесной в своей неопознанности Земле? Карл почти забыл об этом уже на следующий день, а через неделю не помнил уже вовсе, и, кажется, никогда больше не вспоминал о рассказе Петра Ругера. Но вот теперь он вспомнил.
   Карл посмотрел на лицо отца, представил себе как сидел Петр Ругер у костра в ту дождливую ночь, и ... И все. У этой истории не было продолжения. Во всяком случае, пока его не было. И история эта, какой бы странной и многозначительной она ни была, никак не связывалась в воображении Карла с тем, что происходило теперь в Сдоме. Она ничего не объясняла, но зато множила вопросы без ответов. И все-таки, почему он вспомнил об этом только теперь? И почему именно теперь? Возможно, эта была простая случайность, совпадение, вызванное очередным броском Костей Судьбы. Могло быть и так, но внутреннее чувство говорило Карлу совсем другое. Вот только что? Голос души был не внятен. Это было ощущение сродни тому, когда бросив мимолетный взгляд на чужое полотно, ты знаешь, что оно прекрасно, или наоборот, бездарно. А почему так, объяснить не можешь.
   Карл снял портрет отца с мольберта и положил его на стол. Постоял секунду, сомневаясь, надо ли делать то, что он уже почти решил сделать, и все-таки взял со стола другой лист, и, вернувшись к мольберту, закрепил его перед собой.
   Теперь он рисовал мать. Ее он рисовал медленно, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, и пробиваясь через мешавшие ему видеть ее лицо образы других женщин. И еще образ матери, как он увидел ее когда-то во сне, все время уходил в тень, вытесняемый воспоминанием о мертвой женщине, которую оттаскивает от костра Петр Ругер...
  
   6.
   "Очнись, Карл! - сказал он себе. - Очнись! День на дворе, и это день Нового Серебра!"
   Сколько времени просидел он вот так, отрешившись от всего, обо всем позабыв, уставившись, как впавший в транс жрец, в портрет своей матери? Снизу, из кухни, раздавался шум, это Дебора готовила для него убрский суп, и солнце стояло уже высоко. Сколько времени потребовалось ей чтобы все купить, вернуться, и начать стряпать? И сколько времени доносится до него этот домовитый шум снизу?
   Подумав об этом, Карл сразу же вспомнил и о другом.
   "Великие Боги! - подумал он в смятении. - Я послал ее одну!"
   Он посмотрел в глаза матери, и увидел в них понимание.
   "Ты ли это, Карл?!" - почти с ужасом спросил он себя.
   И в самом деле, последние два дня он так пристально вглядывался в свое прошлое, что стал забывать о настоящем. Но день уже наступил, и ночь придет в свой черед, и чтобы пережить эту ночь, Карлу следовало поторопиться. Он должен был снова стать собой, а прошлое ... Что ж, прошлое это тоже часть его самого, и вернулось оно, вероятно, не просто так, ведь у любого события, есть причины и следствия, и все в мире связано между собой мириадами часто не видимых, но от того не перестающих существовать нитей. Однако поиск в прошедшем, как бы ни была ценна добыча, доставшаяся охотнику, был тяжелым испытанием даже для такого человека, каким привык видеть себя Карл. И когда туман в долинах его памяти поредел, Карл нашел себя обессиленным и едва ли не беспомощным. Ощущение слабости было омерзительно, и Карл заставил себя встать и идти.
   Он действительно встал, медленно подошел к окну, и выглянул на улицу. На противоположной стороне, в нескольких домах от него, неторопливо прогуливался крепкий парень в синем берете с белым пером. На боку его висел солдатский меч, а взгляды, которые, он по временам, бросал куда-то вправо, и на дом Карла, напомнили Карлу, что предусмотрительность никогда не бывает лишней. И если сегодня, занятый своими мыслями, он отпустил Дебору на улицу одну, то вчера у него хватило ума договориться с Августом об охране для его женщины. Этот парень в берете, и другой - невидимый Карлу солдат, и еще один, наверняка подпиравший стенку где-нибудь около двери в дом, все они были сейчас здесь, потому что их послал сюда Август Лешак.
   Удостоверившись, что охрана бдит, Карл прошел на свободную половину мастерской, и приступил к упражнениям. На этот раз, он был предельно собран, и достаточно быстро сумел сосредоточиться на выстраивающихся в гармоничный порядок движениях. Сложный ритм упражнений захватил его и повел за собой. Теперь, здесь и сейчас, Карл мог позволить себе на время отрешиться от вещного мира, и забот, с ним связанных, но сделал это осознанно, а не случайно. Время перестало существовать для него, и мысли ушли, вытесненные ощущениями тела, и душа раскрылась вечности.
   Сколько времени Карл собирался с силами на Великой Охотничьей Тропе, он узнал, только вынырнув из внесознания в осознание. Переход совершился, как всегда, мгновенно, и, если, в предыдущее мгновение он все еще не существовал, как свободная личность, то в следующее - Карл был уже здесь и сейчас. Его сердце билось ровно и сильно, мускулы вернули себе силу и выносливость, суставы - подвижность, тело - бодрость, а душа - уверенное спокойствие. Карл постоял секунду, прислушиваясь к себе, и к миру вокруг себя, и пришел к выводу, что он готов. Потом, захватив одежду, меч и дорожный мешок, Карл бесшумно и стремительно спустился вниз, проскользнул незамеченным за спиной занятой готовкой Деборы, и растворился за дверью, ведущей на задний двор. Запах варящегося в котле супа, подхваченный Карлом на бегу, поведал ему о том, что его ожидает сказочная трапеза, но так же указал и на то, что времени у него не более получаса на все про все.
   Как он и предполагал, вода в бане была - целых пол бочки холодной воды - и Карл, не мешкая, приступил к запоздалому утреннему туалету. Он тщательно побрился, умылся, и, облившись остатками не успевшей еще нагреться под лучами высоко поднявшегося солнца воды, растерся сохнувшим здесь со вчерашнего утра полотном.
   Когда, через пол часа ровно, свежий, тщательно одетый, с пристегнутым к поясу мечом, Карл вошел на кухню, Дебора стояла у основания лестницы, по-видимому, решая, стоит или нет беспокоить оставшегося наверху Карла по такому пустяку, как готовый суп, который он же сам и попросил ее сварить. Карл постоял секунду, глядя на женщину, но, в конце концов, решил, что стоять так, за ее спиной, не лучший способ разрешить возникшее недоразумение, и тихо кашлянул, привлекая ее внимание. Дебора отреагировала мгновенно. Она стремительно крутанулась на месте, так что подол ее платья взвился веером, и одновременно отступила назад и в сторону, безошибочно оставляя лестницу справа от себя. Ее руки взметнулись вверх, разойдясь в стороны, и чуть согнувшись в локтях, а длинные пальцы сложились щепотью.
   "А ты, оказывается, научилась у убру не только варить суп", - восхищенно подумал Карл, поднимая руки в успокоительном жесте.
   - Я тебя напугал, - сказал он виновато. - Извини.
   Ее руки плавно опустились вниз, сузившиеся, было, глаза раскрылись, и на губы сошла улыбка, в которой ирония и доля растерянности великолепно уживались с чувственным призывом.
   - Как ты это сделал? - она была совершенно спокойна.
   - Не хотел тебя отвлекать от дел, - улыбнулся он, уходя от ответа.
   - А я уже решила, что вернулся оборотень, - улыбнулась в ответ Дебора. Испуганной она не выглядела, смущенной тоже.
   - Прости, - развел руками Карл. - Мы, мужчины, до смерти остаемся мальчишками.
   - Прощаю, - почти серьезно кивнула Дебора. - Садись к столу, твой суп готов.
  
   7.
   Суп действительно вышел на славу. Такого по настоящему убрского супа из говядины и картофеля, сваренного по всем правилам, Карл не ел с тех пор, как покинул земли убру, а случилось это давно. Он ел с удовольствием, которое умножалось голодом, и, по-видимому, делал это настолько убедительно, что Дебора, которая утверждала, что уже не хочет есть, все-таки присоединилась к нему, и не только съела большую миску супа, но и выпила с Карлом стакан вина.
   Они сидели за столом, ели суп, пили вино, и разговаривали о разных вещах, не возвращаясь, однако, к теме оборотня. Больше всего, Дебору интересовал сейчас импровизированный праздник, который горожане Сдома организовывали на ходу, встречая серебряное полнолуние. Вообще-то, это шло в разрез с привычным жизненным ритмом людей, в котором праздникам отводилось одно и тоже, раз и навсегда установленное место, но Новое Серебро заранее не предскажешь, и даже то, что свет луны уже не первую ночь становился все более и более серебряным, еще ни о чем не говорило. Такое могло случаться хоть каждый год, но серебряное полнолуние - это что-то совсем другое, и сказать с уверенностью, что на этот раз оно состоится, стало возможным только в позапрошлую ночь. И вот теперь жители Сдома лихорадочно готовились к нежданному карнавалу, сбиваясь с ног, и предвкушая незабываемое зрелище.
   Карл с удовольствием выслушал городские сплетни в пересказе Деборы, подивившись тому, как много можно услышать за то короткое время, которое Дебора провела, покупая утром все необходимое для приготовления супа. Впрочем, несмотря на то, что в городских сплетнях и слухах содержалась и пара фактов, которые Карл отметил для себя и запомнил, главное удовольствие он получал от голоса Деборы, и от движения ее губ, не смотреть на которые он не мог. Потом, Карл рассказал ей о карнавалах в Во и Женеве, а еще потом, трапеза завершилась, и пришло время браться за дела.
   Простившись с Деборой, и клятвенно обещав ей вернуться домой, как можно раньше, Карл вышел на залитую солнцем улицу, и город мгновенно принял его в свой запутанный лабиринт, увлекая вперед и дальше, от одного места к другому, от человека к человеку, от дела к делу. Он снова побывал у Медведя, успев за короткое время беседы спросить аптекаря о том, о чем не мог его спросить накануне при Деборе. От Медведя он ушел, унося в кармане маленький яшмовый кувшинчик, запечатанный красным сургучом, и записку к Ивану Фальху, но прежде чем встретиться с Иваном, Карл навестил Марка, только что закончившего очередное дежурство и переговорив с ним, ушел, оставив записку для Августа. Потом, часа два разговаривал с хозяином книжной лавки, и должен был поспешить, чтобы успеть зайти в банк Воробьев, к нотариусу, и, наконец, к племяннику старого Медведя Марту. Разговор с Мартом был по необходимости коротким, но на большее просто не было времени. Впрочем, поскольку Михайло Дов не промедлил и успел загодя предупредить Марта запиской, то и Март успел сделать все необходимое еще до прихода Карла. Так что, как ни краток был их разговор, но Карл получил от Марта ответы на несколько важных для него вопросов, и, обремененный мешком с одеждой, и еще одним, на этот раз, агатовым пузырьком, отправился домой. Впрочем, по дороге он сделал еще одно дело, так как полагал, что взятые на себя обязательства следует выполнять. Он задержался на четверть часа корчме при большой гостинице, выпил там стакан вина, и написал записку Виктории Садовнице, отправив ее с одним из служивших в гостинице мальчиков. Вот теперь все дела были сделаны, и он действительно мог возвращаться домой, где его ожидало еще одно дело, которое он обязан был сделать, хотя, видят Боги, делать этого ему совсем не хотелось.
  
   8.
   Дебора стояла около лавки зеленщика в нескольких домах вверх по улице, и о чем-то оживленно беседовала с соседскими женщинами. На Карла она внимания не обратила, и он, бросив беглый взгляд на подтянувшихся к его женщине бойцов Августа, удовлетворенно кивнул - мысленно, разумеется - и тихо прошел в дом. Поднявшись в мастерскую, он быстро сложил свою дорожную сумку, затем, тщательно упаковал свои рисунки, и спрятал их в специально приготовленный для этой цели кожаный мешок с клапаном и плотной шнуровкой. Поставив готовый в дорогу мешок на стол, Карл преступил к переодеванию.
   История с одеждой для бала была странная, если не сказать больше. Карл совершенно не помнил, чтобы он упоминал об одежде, когда вчера утром писал второпях записку старику аптекарю. Он ведь, кажется, и приглашения от князя в тот момент еще не получил. Но Медведь уверял его, что среди прочего, Карл попросил его так же узнать, не возьмется ли кто-нибудь быстро - за один день - сделать для него - подобающий костюм. Выходило, что он предугадал будущее, но как бы то ни было, аптекарь не только нашел такого портного - что было, в принципе, объяснимо, так как старик похоже был знаком со всеми, - но и смог указать мастеру правильные размеры. В результате, уже сегодня днем, Март передал Карлу и черный шерстяной плащ, и кожаные штаны, и длиннополый камзол, черные же, расшитые серебром, и белоснежную рубашку из тонкой ткани, украшенную кружевами, и, наконец, вязаный жилет в три цвета: черный, красный и синий. А серебряные пряжки для сапогов и широкий, инкрустированный серебром пояс имелись в запасе у самого Карла, так что наряд получился на удивление хорошим. Может быть, и не роскошный, но вполне подходящий, чтобы появиться в нем на бале у князя Семиона.
   Переодевшись, Карл сложил свою старую одежду в дорожную сумку, и поставил ее рядом с мешком для рисунков прямо на стол. Здесь их будет легче найти, когда ночью за ними придет человек Августа.
   Карл разложил по карманам камзола и в поясные кошели свои личные вещи и бумаги, и мысленно осмотрев себя, удовлетворенно кивнул. Он выглядел так, как ему хотелось выглядеть сегодня.
   Оставалось сделать всего две вещи. С чувством внутреннего сопротивления, Карл достал из поясного кошеля тяжелый графский перстень, и с неохотой надел на указательный палец правой руки. Делать этого ему не хотелось, но так было надо, и он сделал. Зато, когда Карл взялся за оплетку на рукояти своего меча, Убивец "запел". Меч радовался тому, что маскарад окончен, он был счастлив. И Карл, которого обычно мало волновали внешние эффекты, был тоже беспричинно рад тому, что он сейчас делал, хотя и понимал, что он делает и зачем. Покончив с этим, Карл с сожалением посмотрел на свою мастерскую, которая уже почти успела стать его мастерской, вздохнул, и набросив на плечи плащ, под которым исчезло сверкание алмазов на рукояти меча, пошел вниз. Внизу его уже ожидала Дебора.
  
   9.
   - Может быть, ты возьмешь меня на карнавал? - судя по голосу Деборы, она не сомневалась, что ответ будет положительным.
   Карл посмотрел на нее с улыбкой. Он не стал говорить ей, что она снова изменилась, и, по правде говоря, уже не хотел, чтобы она снова стала такой, какой он увидел ее впервые, когда прозрачные голубые глаза Деборы напоминали о ясном небе в солнечный день, и солнце жило в золотом сиянии ее волос.
   - Нет, - покачал головой Карл, и стер улыбку со своих губ. Расставаться не трудно, если не впустил другого в свое сердце, но, если так вышло, что впустил, то боль - ничтожная плата за то, что ты сделал. У всего есть своя цена, у этого тоже.
   - Нет, - сказал он Деборе. - Ты не пойдешь на карнавал.
   Краснела голубоглазая Дебора. Русая Дебора бледнела, и когда она бледнела, гнев выстуживал ее прекрасные серые глаза, и в них чудилось завывание несущего смерть ветра в зимних горах, и мертвая безнадежность ледников.
   - За час до закрытия ворот, - сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, равнодушно. - Ты должна быть на Большой Портняжной улице. Это на Четвертой Сестре, так что выйти ты должна заранее. Там, в доме Виктора Добряка будут работать женщины из Слободки. Ты спросишь Нину, это их старшая. Они выведут тебя из города.
   Он увидел, как расширяются от удивления ее прекрасные глаза, и чуть не утонул в них, но справился с собой, и продолжил все тем же ровным голосом:
   - Это, - он взял со стола и протянул Деборе пергаментный свиток с печатями красного и синего сургуча. - Твоя вольная. Она недействительна в Сдоме, но ни один мировой суд за его пределами не признает иск о беглой рабыне законным, если ты предъявишь этот документ.
   - Молчи! - потребовал он, увидев, что Дебора хочет что-то сказать, и она подчинилась, хотя в ее глазах он видел столько не высказанных слов, что зашумело в ушах, как если бы они все-таки были произнесены, причем все сразу.
   - А это деньги, - сказал Карл, передавая ей туго набитый малиновый кашель и еще одну бумагу. - Здесь пол сотни золотых, а бумага - вексель Дома Воробьев на еще тысячу королевских марок.
   Бледная Дебора стояла перед Карлом, сжимая в руках кашель с деньгами и два документа, каждый из которых стоил очень дорого. Она стояла и молча глядела на него, и Карл видел, что уже не гнев, а потрясение слизнуло краску с ее лица.
   - А это, ... - Карл взвесил в руке длинный и широкий нож, из тех, что и в Загорье, и здесь, на побережье, зовут бычьим языком. - Мне почему-то кажется, что ты знаешь, как с ним управляться, ведь так?
   Дебора не ответила, она молча распихала занимавшие ее руки вещи по карманам плаща, и приняла протянутый Карлом рукоятью вперед нож. И Карл не удивился, увидев, как легко, но, главное, правильно, крутанула тяжелый клинок тонкая белая кисть.
   - Если ты решишь иначе, - сказал он тогда. - Жди меня на рассвете в роще на перекрестке Чумного тракта и дороги на Сдом. Там будут несколько человек с лошадьми, скажешь им, что ты моя женщина. Прощай!
   Он повернулся, и, ни разу не оглянувшись, покинул дом.
  
   Конец первой части, которая, по здравом размышлении, называется теперь - Мастер Карл.
   Читайте в следующем выпуске Часть Вторую: Боец.
  
  
  
  

1

  
Оценка: 7.76*8  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"