Мах Макс : другие произведения.

Твари господни (Непреложные законы природы) Часть Ii

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фантастический роман. Продолжение Неприложных законов, которые теперь называются Твари господни.

   Глава 4. Петербург! Я еще не хочу умирать (28-29 сентября 1999)
   1.
   "Петербург ..." - за окном шел дождь. Уже не проливной, как ночью, а мелкий, обычный.
   "Бесконечный, вечный ..." - заштрихованная ниточками медленно плывущих к земле капель, старая петербургская улица казалась чужой и суровой.
   "Почему я не удивляюсь?" - Лиса достала из пачки, лежавшей на подоконнике очередную сигарету и закурила.
   Внизу, разбрызгивая воду из луж, проезжали редкие автомобили, да пробирались вдоль домов, как будто опасались артобстрела, одинокие прохожие.
   "Чужая территория, - подумала она с тоской. - Территория войны".
   В Ленинграде, сколько Лиса помнила себя в этом городе, всегда шел дождь. Дождь, сырость, тоска.
   Ее смущало лишь то, что в голове крутилась совсем не подходящая к случаю старая песенка Аллы Борисовны:
   "Я вернулась в мой город, знакомый до слез ... "
   Казалось, песенка крутилась в голове просто так, но возможно, все это было неспроста. Иди, знай, может быть, это вещует ее душа? Или Алла Борисовна Приходько навеяла?
   "Просто так только мухи родятся, - сказала себе Лиса. - Как там дальше? У меня еще есть адреса?"
   В дверь постучали. Стук был тихий, но не робкий, а скорее интеллигентный.
   - Да, Мария Игнатьевна! - громко сказала Лиса. - Входите, пожалуйста!
   Дверь, покрытая белой облупившейся краской, скрипнула, отворяясь, и в проеме появилась маленькая аккуратная старушка с седой кичкой на голове.
   - Извините, Наташенька, что беспокою, - Мария Игнатьевна явно была смущена тем, что нарушает ее покой. - Но я подумала, вы, возможно, проголодались с дороги, а у меня вот, как раз, грибной суп ...
   - Спасибо, милая Мария Игнатьевна! - улыбнулась Лиса. - Спасибо, родненькая. И ничего вы меня не беспокоите, и суп ваш пахнет восхитительно - я его даже здесь унюхала - но я не хочу сейчас. Честное слов! Вы ведь не обидитесь на меня?
   - Ну, что вы, Наташенька! - все было бы ничего, вот только глаза у старушки были такие, что выть хотелось. Выть и убивать!
   "И такие есть, - с тоской подумала Лиса, изо всех сил улыбаясь старушке. - И сколько их таких?"
   Они добрались до Питера ранним утром, поколесили по городу, "отрабатывая" возможную слежку, но все было тихо, и Черт вывез их, наконец, на Петроградскую сторону и медленно поехал, сворачивая с одной улицы в другую. Первой нашла приют Пика, прихватившая заодно и Алекса, который в таких делах был абсолютно беспомощен, а еще минут через пять настала очередь Лисы. Черт как раз притормозил, чтобы дать Лисе "взять" тощую высокую старуху в доисторическом плаще, вышедшую под дождик, по-видимому, чтобы выгулять собаку, когда в голове у Лисы - а значит и у Черта - раздался холодный и властный "голос".
   - Если надумали воевать, то вам лучше убраться с моей улицы, - "сказал" некто, остающийся невидимым и непознанным.
   - Не извольте беспокоиться, - внятно, как ребенку, ответила Лиса, "высматривая", между делом, того, кто рискнул вступить с ней в контакт. - Я просто путешествую.
   Черт - умный бес! - молчал, как будто ничего и не слышал.
   - Бежишь? - "спросил" голос, и Лиса почувствовала интонацию и сразу же увидела маленькую чуть полноватую старушку, притаившуюся за окном четвертого этажа.
   "Бедная, - мимолетно подумала Лиса. - Столько лет таиться, чтобы так проколоться. Еще спасибо, что это я, а не кто-нибудь другой".
   - Бегу, - подпустив слезу, ответила она.
   - Антоновну не трогай, - невнятно, по-видимому, от усталости "сказала" старушка. - Вон перед тобой парадная, четвертый этаж, номер сорок семь. Поднимайся, приючу.
   - Спасибо, - "поклонилась" Лиса и, подхватив сумку, вышла из машины.
   - Спасибо вам, товарищ, - сказала она громко, обращаясь к Черту, и вопросительно на него взглянула.
   - Бывай, - равнодушно ответил Черт и чуть прикрыл глаза. Он все слышал, оставшись, тем не менее, вне игры.
   Старушка была "скрытница", но от себя ведь не уйдешь: услышала Лису (значит, была она потенциально незаурядной колдуньей) и купилась, не смогла сдержать желания "поговорить".
   - Тебя, как мама в детстве называла? - спросила вдруг Мария Игнатьевна.
   - Натой, - на автомате ответила Лиса, и мозаика сложилась.
   "Ната!"
   - Кто у вас? - спросила она вслух, подходя к Марии Игнатьевне, и обнимая ее за плечи.
   - Сын с невесткой, - тихо ответила старушка и заплакала.
   - Живы? - спросила Лиса, поглаживая женщину по голове и плечам.
   - Не знаю, - сквозь слезы ответила та. - Ничего не знаю ... Пятнадцать лет прошло, и ни слуху, ни духу, ничего ...
  
   2.
   Можно было бы и догадаться, не такая, в принципе, и дура, но все случилось, как и должно было случиться, то есть, как всегда. Впрочем, Лиса не заблуждалась и не питала иллюзий. Она давным-давно знала, что никакой логики в том, как "вещует" душа, нет, и быть не может. Здесь ничего нельзя было поверить алгеброй, даже если затем, все становилось очевидным настолько, что приходилось стыдиться за свою тупость. Обратным взглядом посмотреть, все ясно. Однако когда каша только заваривается, логику отрубает напрочь, хоть головой об стену бейся, ничего не ясно.
   Она открыла зонт и медленно, с удовольствием вдыхая сырой прохладный воздух, пошла по улице Воскова к Маркина и уже по ней в сторону Кронверкского проспекта. Оставалось решить, как связаться с Натой, а в том, что Наташа жива, Лиса почему-то совершенно не сомневалась. А раз не было сомнений, то так оно и было, в этом она тоже убеждалась не раз и не два. Вот если бы и с двумя другими нужными ей людьми дело обстояло так же просто, жизнь обернулась бы легкой прогулкой, а не поиском в лабиринте, полном змей и крыс.
   В конце концов, все, как это часто случалось с ней и раньше, решил случай. На углу Маркина и Кронверкского стояла будка телефона-автомата, и Лиса, не раздумывая, направилась к ней.
   "Если трубка срезана или не работает ..." - подумала она, но автомат оказался исправным и номер телефона всплыл в памяти, как если бы и не прошло столько лет.
   - Здравствуйте, - сказала она в трубку, услышав незнакомый сиплый голос, который с одинаковой вероятностью мог принадлежать и мужчине и женщине. - Будьте любезны, Наташу!
   - Я вас слушаю.
   - Наташа?
   - Да.
   "Наташа?!"
   Теперь надо было срочно что-то соображать.
   - Извините, пожалуйста, - сказала Лиса. - Вы меня не знаете, но меня просила передать вам привет ваша однокурсница, Катя Андронова.
   Линия была "чиста", но это говорило только о том, что сейчас Нату не прослушивают. Однако всегда существовала опасность, что поисковый компьютер отслеживает определенные сочетания слов.
   - Андронова? - спросил чужой не знакомы голос. - Это девичья фамилия или ...
   - Ой! - сказала Лиса. - А я не знаю. Наверное, по мужу.
   - Андронову я не помню, - с сожалением сказала Наташа, если, конечно, это была она.
   - А она меня просила передать вам посылочку, - "растерянно" сказала Лиса. - Мед наш, башкирский и письмо ...
   - Ну, приходите, - вяло согласилась Наташа.
   - А это удобно?
   - Адрес знаете, или сказать?
   - Знаю.
   Она знала адрес, помнила квартиру на Варшавской улице, как будто была там только вчера, но они уже говорили о другом.
   - Ну, вот и славно, - сказала Наташа. - Часиков в семь сможете? Чаю попьем с вашим медом ...
   - Конечно, - "обрадовалась" Лиса. - В семь! Я сейчас по магазинам пробегусь, а к семи буду у вас.
   - До встречи.
   Короткие гудки.
   "Господи! Этот голос ..."
  
   3.
   В три часа, опоздав всего минут на двадцать, Лиса подошла к кооперативному кафе на углу Пестеля и Литейного. Как ни странно, дождь прекратился, и кое-где сквозь просветы в тучах пробивался солнечный свет. Она "понюхала" воздух, но, не смотря относительную близость Шпалерной и массу спешащего по своим делам народа на проспекте, здесь было "тихо". Пика и Алекс уже были внутри, сидели за столиком в глубине зала и с аппетитом ели жареную свинину в кляре. Лиса, которая не так давно перекусила в попавшейся по пути домовой кухне, заказала себе только кофе с пирожным, а еще через пять минут появился и Черт. Он подсел к ним за столик, с интересом посмотрел каждому в "тарелку, но к удивлению Лисы есть ничего тоже не стал, ограничившись одним только кофе.
   - Оставь, - сказал он Алексу своим равнодушным ко всему голосом и закурил. - У блондинки запущенная гонорея. Намыкаешься потом.
   - А у второй что? - как ни в чем, ни бывало, поинтересовался Алекс, рассматривавший двух девушек за столиком у окна.
   - У второй, - тем же монотонным голосом ответил Черт, сидевший к девушкам спиной. - Два аборта, а так вполне.
   - Зинаида Владимировна, - повернулся Алекс к Даме Пик. - Сделай мне телку, будь другом!
   - Совсем обалдел?! - вскинулась Пика, у которой, судя по всему, было сейчас отвратительное настроение. - Я тебе кто?
   - Друг, - с наивным простодушием, которое стоило ровно две копейки, ответил Алекс. - Я ведь тебя, как друга прошу.
   - И поэтому я должна тебе девок в постель подкладывать?
   Лиса покачала мысленно головой, прекрасно понимая, что на этот раз Алексу ничего не обломится, и чуть "тронула" брюнетку, которую держала краем глаза. Сознание у той оказалось путанное, но податливое, тем более что, как поняла Лиса, накануне ей сильно не повезло, пьяный в дупель приятель заснул на ней, так и не сделав того, чего она от него ожидала.
   "Твою мать", - мысленно выругалась Лиса, ощущая себя грязной с головы до ног.
   Но дело было сделано, а парня было жаль. Алекс сидел на казарменном положении уже третий месяц, и ему просто необходимо было выпустить пар, особенно, имея в виду предстоящий им европейский вояж.
   - Иди, - сказала она своему оператору. - Клей! Но в шесть утра изволь быть у паровоза на Финляндском. Ты меня понял?
   - Есть, - радостно отрапортовал Алекс. - В шесть на Финляндском. Спасибо.
   Он встал из-за стола и пошел "знакомиться", а Лиса проводила его взглядом из-под ресниц и повернулась к Даме Пик:
   - Ты тоже свободна.
   - Как скажешь, - усмехнулась Пика.
   - Так и скажу.
   - Ну и ладно, - Дама Пик отодвинула вазочку с растаявшим мороженым и обтерла губы салфеткой. - Пойду, тогда, погуляю, а вечером в Кировский схожу.
   - Что дают? - Лису этот вопрос совершенно не интересовал, но Пика была не только ее помощницей, но и подругой.
   - "Сильфиду".
   - Это балет или опера?
   - Балет, - Пика снова усмехнулась и положила ладонь на руку Лисы. - Не бери в голову. Я просто вспомнила молодость. Схожу вот в театр, подцеплю какого-нибудь балетомана, и утром буду, как огурчик.
   - Ну, смотри, - сказала Лиса.
   - Слово, - улыбнулась Дама Пик. - Расплатишься?
   - Естественно.
   - Тогда, бывай, - Дама Пик кивнула и пошла к выходу.
   - Подхватишь меня в девять у моего дома, - сказала Лиса Черту и помахала рукой, привлекая внимание официантки. - А пока, гуляй!
  
   4.
   "Приехали", - Лиса вышла из метро "Маяковская" и не торопясь, пошла к Владимирскому проспекту.
   Она не была на Невском, наверное, лет пять или шесть, но и до того, когда окончательно покинула Ленинград, бывала здесь только по "делам", не имея ни времени, ни желания на пешие прогулки. Поэтому сравнивать нынешний Невский по-настоящему она могла только с тем, что сохранила память о конце восьмидесятых, или начале семидесятых. Другой город, другая страна, ну и проспект тоже, разумеется, изменился. На нем появилось очень много примет нового времени: кооперативные и даже частные магазины и кафе, рестораны, о которых в восьмидесятые нельзя было и мечтать, а уж магазин электроники - на противоположной стороне проспекта, как раз там, где начинался перекинутый через него кумачовый транспарант "Слава КПСС" - с логотипами всех этих "грундиков" и "сони" показался бы тогда и вовсе бредом умалишенного.
   "Впрочем, нет, - осадила она себя. - В восемьдесят седьмом, пожалуй, уже нет. Вот в семьдесят пятом - это да".
   Она дошла до Владимирского, дождалась зеленого, и перешла на противоположную сторону. Невский 47/2.
   "Ну, вот я и дома".
   Смешно, но так оно и было. Лишившись своего постоянного места на Земле, "дома" она чувствовала себя именно в таких местах, как "Сайгон". Вокзал, аэропорт, "Сайгон", да еще, быть может, "Рим", в котором она тоже не была страшную прорву лет.
   Лиса вошла в кафе и осмотрелась. Интерьер практически не изменился, разве что повисла на стене выполненная Шемякиным мемориальная доска, где ее быстрый взгляд сразу выхватил несколько знакомых фамилий. Живые и мертвые, знаменитые и давным-давно забытые, дисседенты-эммигранты и советские, все они были здесь вместе, как когда-то тогда: Целков и Кит, Бродский, Вензель и Ширали, Карамян, Рейн ...
   "Господи! Только фамилий стукачей и гебешных лейтенантов не хватает, да про фарцу забыли".
   Впрочем, кое-кто из тех, кто фарцевал тогда у интуристовских гостиниц, теперь превратились в советских кооператоров и предпринимателей. Еще и в КПСС, небось, записались, получив индульгенцию на всю оставшуюся жизнь. Лиса пожала мысленно плечами и, не задерживаясь, чтобы не привлекать к себе внимания, прошла в глубину зала. Ее, такую, какой она стала теперь, естественно никто не ждал, так что Наташу она должна была найти сама, и нашла, вот только радости ей это не доставило. Лиса взглянула мимоходом в высокое окно, увидела свое отражение - рыжий парик, вычерненные до полной неузнаваемости глаза и пунцовые губы, которые должны были отбить всякое желание запоминать другие приметы - и сразу же почувствовала знакомую ауру. Она обернулась, но женщину, сидевшую за столиком в дальнем конце зала, узнала не сразу.
   - Здравствуй, Ната - сказала она, подходя. - Спасибо, что пришла.
   - Привет! - женщина говорила сиплым отдышливым голосом, левая сторона серого землистого цвета лица была неподвижна, от чего при разговоре рот, и без того не симметричный, кривился еще больше. - Рада тебя видеть. Честно.
   - Останемся здесь? - спросила Лиса, стараясь не показать, насколько ее потрясло увиденное. - Или пойдем куда-нибудь еще?
   - Пойдем, - Ната встала, подцепила прислоненную к стене палочку и, скособочившись, вышла из-за стола. - Я, как видишь, ходок теперь не ахти какой, но тут недалеко распивочная есть, там и посидим.
   Ходила она, и в самом деле, с трудом, но даже медленным шагом они дошли до распивочной, помещавшейся в темноватом подвале внутри одного из близлежащих дворов, всего минут за десять. Лиса хотела помочь Нате спуститься по крутым ступеням вниз, но та отказалась и сошла в подвал довольно уверенно, по-видимому, делая это отнюдь не в первый раз. Здесь ее, как оказалось, действительно знали. Хозяин, стоявший за стойкой, приветливо с ней поздоровался и сразу же налил пол стакана коньяка.
   - А девочка что пить будет, - спросил он, обращаясь, однако, не к Лисе, а по-прежнему к одной лишь Нате.
   - То же самое, - сказала Лиса и, получив от пожавшего плечами кавказского человека свой граненый стакан, пошла вслед за Наташей в глубину сводчатого зала, где по времени суток кроме них оказались лишь трое алкоголиков, сидевших у самого входа.
   - Живая, значит, - тихо сказа Ната, усевшись за стол. - А то тут слух прошел ...
   Прослушки в подвале не было, и, значит, говорить можно было почти свободно.
   - Какой слух? - спросила Лиса, закуривая.
   - Слух, что Кастора в Брянске завалили.
   - Нет, ерунда, - отмахнулась Лиса. - Я в Брянске никогда не была, да и Кастор уже лет восемь, как в отставке.
   - Жаль, - сказала Ната, закуривая беломорину.
   - Чего тебе жаль, Ната, - прямо спросила Лиса. - Что Кастор не удел, или что меня в Брянске не кончили?
   - Кастора жаль, - Ната посмотрела ей в глаза. - Ты, в самом деле, думаешь, что я могла тебе дурного пожелать?
   - Нет, - покачала головой Лиса. - Не думаю.
   - И правильно. Когда слух пришел, я неделю белугой выла.
   - Ната ...
   - Не надо, - Наташа выпустила изо рта дым и приложилась к стакану.
   - Не надо об этом, - сказала она отдышавшись. - Было, и быльем поросло. Может и к лучшему. Живая, а это по нынешним временам дорого стоит.
   - Что произошло? - прямо спросила Лиса, решив, что игнорировать факты недостойно.
   - Энгельс, - тихо ответила Ната. - Ты ведь знаешь?
   - Да, - кивнула Лиса.
   По официальной версии, в апреле 1991 года, на авиабазе в Энгельсе1, произошел крупный теракт, совершенный проникшими на территорию СССР из Афганистана исламскими фундаменталистами. В правительственном сообщении, которому, естественно, никто не поверил, говорилось о пятидесяти семи погибших, включая двадцать девять боевиков Талибана и Воинов Исламского Возрождения - полумифический радикальной организации, чаще именуемой Татарской Народно-Освободительной Армией. По этому случаю, власти довольно жестко вычистили мусульманские общины Саратовской и соседних областей и ввели военное положение в северном Казахстане, хотя какое отношение ко всему этому имел Казахстан, объяснять не стали. А вот, что произошло в Энгельсе, на самом деле, знали немногие. Однако до Лисы доходили слухи, которые она полагала соответствующими действительности, что за акцией стояла боевая группа Тамила, в которой, по самым смелым предположениям, не могло быть больше десяти человек. Ну и, само собой, Лиса ни на минуту не сомневалась, что число жертв произошедшего должно было измеряться трех - а не двухзначными цифрами.
   # 1На авиабазе Энгельс дислоцированы 121-й гвардейский Севастопольский и 184-й гвардейский Краснознамённый Ордена Ленина Полтавско-Берлинский тяжелые бомбардировочные авиационные полки, имеющие на вооружении стратегические бомбардировщики Ту-160 и Ту-95МС соответственно.
  
   - Как ты уцелела?
   - Случайно, - пожала плечами Ната. - Мальчик один на себе вынес. Мы двое всего и выжили ...
   - Ната, - совсем тихо сказала Лиса. - Я могу попробовать ...
   - Даже и не знаю, - Наташа смерила ее оценивающим взглядом и залпом допила коньяк. - А зачем?
   - Но ... - начала, было, Лиса и остановилась. Возражать было глупо. Наташа не кокетничала, она говорила то, что думает.
   - Не горячись, - усмехнулась Ната. - В тебе слишком много эмоций, а ведь не девочка уже.
   - Теперь, вот снова девочка, - улыбнулась Лиса. - Ната, я уезжаю. Возможно надолго, да и в любом случае, ты же знаешь по лезвию ходим. Но если уцелею, я приду к тебе, и предложу снова.
   - Договорились, - кивнула Ната. - Но сейчас-то ты зачем пришла?
   - Мне надо попасть в Цитадель, - Лиса понимала на какой скользкий путь встала, но с другой стороны, Нате она скорее доверяла, чем нет, а Рапозу все теперь и так знают.
   - Тебя не пустят, - Ната помахала рукой, и буквально через несколько секунд хозяин заведения поставил перед ней вторые полстакана.
   Когда он отошел, Лиса закурила вторую сигарету и, выдохнув дым, попросила:
   - А ты шепни кому-нибудь за меня, а?
   - И ты назовешь мне свой псевдо? - удивленно взглянула на нее Ната.
   Они прожили вместе почти три года, но Нота так и не узнала, кто, она на самом деле. Таковы были правила игры, и, в большинстве случаев, их придерживались все подпольщики.
   - Я Рапоза.
   - Ты?! - Наташа чуть не закричала, потому что, наверняка, была ошеломлена. Она ведь всегда держала Лису за маленькую, любила ее, опекала, заботилась ... Потому и отреагировала так остро на разрыв, хотя, правды ради, надо сказать, что Лиса ее тогда позвала с собой, но Ната не была готова оставить фронт.
   - Ты?!
   - Это что-то меняет? - спросила Лиса.
   - Это много чего меняет, - задумчиво глядя на нее, ответила Ната.
   - Так, шепнешь?
   - Катя, - так Лису никто не называл с тех пор, как в восемьдесят девятом она уехала из Питера. - Я ведь не удел уже. Прибилась к "бухгалтерам" из ЦИиД1, и ...
  
   # 1ЦИИД - центр информации и документации.
  
   - Значит, не можешь ...
   - Я попробую, - Наташа сделала глоток коньяка, поперхнулась и закашлялась, разбрызгивая вокруг себя слюну, летящую из не закрывающегося до конца рта.
   - Я попробую, - сказала она, откашлявшись. - Позвони мне утром, хорошо?
   - Позвоню не я, - ответила Лиса, подумав. - Он или она скажет тебе, что ищет Бориса Павловича. Если - да, скажи, таких здесь нет, если - нет, скажи, что ошиблись номером. Если они согласятся, я смогу придти к Цитадели завтра в полдень.
  
   5.
   Лиса вышла из дома ровно в девять, чтобы обратно в него уже не возвращаться. Погода была холодная, но дождь, прекратившийся около полудня, так и не вернулся, хотя небо по-прежнему было обложено тяжелыми грозовыми тучами. Она прошла несколько шагов вдоль улицы, наблюдая, как тает перед лицом вырывающийся изо рта пар. Душа была неспокойна, но к предстоящей встрече это отношения не имело. На самом деле, само возвращение в Питер оказалось для Лисы куда более эмоционально значимым, чем она могла себе представить прежде. Все-таки с этим городом у нее было связано гораздо больше, чем со многими другими городами, куда забрасывала ее кочевая жизнь профессионального подпольщика. Возможно, все дело было в том, что Ленинград стал первым ее более или менее длительным пристанищем, после того, как однажды октябрьским вечером 1974 года, она из подающей надежды аспирантки филологического факультета Свердловского университета, превратилась в скрывающегося от властей нелегала. Но еще важнее было то, что именно здесь, в Питере, в который ее снова привели путаные тропы подполья, Лиса впервые после многих лет тяжелой безысходной тоски, которую она несла в себе, узнала, что такое счастье. И не важно, что в конечном итоге выяснилось, что это не совсем то, что ей нужно на самом деле, потому что Ната не могла и не смогла заменить ей того, кого Лиса, вопреки логике и здравому смыслу, любила все эти годы. Нет, не важно. Оглядываясь назад, она все равно была уверена, что это были по настоящему счастливые годы. И вспоминались они, как золотое солнечное сияние на фоне пасмурного петербуржского пейзажа. Поэтому и встреча с Натой - такой Натой, какой та стала теперь - оказалось для Лисы гораздо большим испытанием, чем можно было предположить заранее.
   Черт появился, как всегда, вовремя, притормозил около тротуара и, перегнувшись через пассажирское кресло, галантно распахнул перед Лисой дверь. Он не обманул, и на этот раз вместо старенькой "Нивы" у него оказалась черная "Волга" с госномерами.
   - Искать не будут? - на всякий случай спросила Лиса, забрасывая дорожную сумку на заднее сидение и усаживаясь рядом с ним.
   - Нет, - коротко ответил он, трогая, и добавил после некоторой паузы:
   - До утра точно не будут, а утром пересядем в "Газон".
   С полчаса он крутил по городу, бесцельно, но строго по правилам сворачивая с улицы на улицу, потом выехал на кольцевую, и только в десять с копейками, окончательно убедившись, что их не ведут, взял курс на Пушкин. Разговаривать не хотелось, а Черт и всегда был немногословен, так что ехали молча, слушали музыку и курили, обмениваясь лишь междометиями и короткими репликами, к предстоящему делу никакого отношения не имеющими.
   В начале двенадцатого они остановились на плохо освещенной улице неподалеку от парка, выпили по чашке крепкого горячего кофе из термоса, предусмотрительно прихваченного обстоятельным в вопросах обеспечения Чертом, Лиса добавила еще полстакана коньяка - для куража, и, выкурив напоследок еще по одной - последней - сигарете, вышли в ночь. В парке было темно, сыро и пустынно. Фонари горели только возле дворцового комплекса и на главных аллеях, вся остальная территория была погружена во мрак, лишь кое где разбавленный жидким светом одиноких ламп. Остановившись на минуту, Лиса "понюхала" воздух и почти сразу обнаружила две группы людей: одну метрах в трехстах от них, сразу за слабо освещенной широкой аллеей, и вторую - двигавшуюся по этой самой аллее им с Чертом наперерез. Махно, как предполагала Лиса, вряд ли стал бы выходить на свет, а на группу захвата или патруль идущие по аллее люди похожи не были, так что, скорее всего, это была попросту местная шпана, ищущая приключений на свою и чужую голову. Для Лисы они никакой опасности не представляли, тем более, что она была не одна, однако лишние свидетели им сейчас были не нужны. Черт, который, не смотря на свою силу, а, может быть, как раз благодаря ей, был человеком крайне осмотрительным, если не сказать, осторожным, придерживался того же мнения, поэтому они постояли еще минут пять под деревьями, пока молодняк - а это был, как оказалось, именно молодняк - не пройдет своей дорогой, и только после этого пересекли аллею.
   Пройдя еще немного в глубину парка, они вышли на небольшую поляну, где их уже ждали. Махно и его телохранитель стояли под деревьями на противоположной стороне поляны, а еще двое, прикрывавшие встречу прятались среди деревьев слева и справа от них, но Лиса их прекрасно чувствовала.
   - Привет, Махно, - сказала она, поправляя капюшон куртки.
   - Здравствуй, Нота, - улыбнулся Махно. - На дворе ночь, а ты в темных очках, с сантиметром штукатурки на физиономии, в парике и капюшоне. С чего бы это?
   - Пластику сделала, - пожала плечами Лиса, надеясь, что разницы в росте и пропорциях, Махно не почувствует. - Ты моего фейса еще нигде не видел?
   - Как же, как же, видели сегодня по ТЦ, - Махно, как всегда, пытался скрыть нервное напряжение за пустой болтовней, но в данном случае, Лисе было даже интересно. Сама она себя еще по телевизору никогда не видела.
   - Ну, и как я там? Фотогенична?
   - Не сказал бы, - развел руками Махно. - Зато узнаваема. Я, как глянул, так сразу и узнал. Другие тоже не ошибутся.
   Последние слова он сказал уже совершенно серьезно.
   - Кто тебя сдал, знаешь? - вопрос был не корректный, но таков уж был Махно.
   - Нет, - Лиса еще раз "понюхала" воздух. Все было спокойно. - Что мне шьют?
   - Похищения, убийства, пытки, - чувствовалось, что "веселое" настроение покинуло Махно окончательно и бесповоротно. - Рецидивистка, дважды судимая, побег из колонии ...Всесоюзный розыск.
   - Ладно, - Лису список ее мнимых преступлений не впечатлил, в конце концов, за двадцать пять лет подполья, она успела всякого натворить. - Преступим?
   - Как скажешь, - кивнул, сразу успокоившийся Махно. - Ставим немецкий, ты помнишь?
   - Помню.
   - Ему? - кивнул Махно на молчаливо стоявшего рядом Черта, которого "в лицо" не знал.
   - Мне, - коротко ответил Черт.
   - Ну, иди ко мне сынку, - Махно кивнул на место перед собой. - Становись на колени и опусти голову, как будто сосешь.
   - А это обязательно? - спросил, подходя к Махно Черт.
   - Нет, - усмехнулся тот. - Если у тебя есть табуретка, я могу на нее встать, тогда и тебе колени мочить не придется.
   - Понял, - Черт без дальнейших возражений опустился на колени и склонил голову.
   - Вот и славно, - Махно положил руки ему на голову и закрыл глаза. - Все, все молчат. Работаю.
   Порыв пронизывающего ветра ударил ей в лицо и грудь, но ни один листочек не дрогнул на стоящих вокруг них деревьях. Лиса отшатнулась, отступив на шаг назад, и крепко сжала челюсти, сдерживая рвущийся из горла крик. Еще мгновение, и новый удар, от которого басовито загудели нервы, натянутые, как стальные струны, удерживающие в бурю тяжелый подвесной мост. Это было похоже на то, как если бы она стояла, прижавшись всем телом к стене церкви, внутри которой поет невероятный по численности и мощи мужской хор. Но это было только начало, потому что после третьего удара "завизжал" воздух вокруг них, став сразу каким-то пресным, никаким, таким, что им не хотелось дышать.
   "Перебудим всю округу ..." - мысль прошла краем сознания, так же как далекий гром едва ли потревожил ее слух.
   Сквозь дрожащий воздух в красных и фиолетовых вспышках видимых только Лисе разрядов, перед ней застыли коленопреклоненный Черт и нависший над ним Махно, как будто специально копирующие рембрантовское "Возвращение блудного сына". Рядом с ними раскачивался, сидя на земле и схватившись руками за голову, охранник Махно, а где-то среди деревьев "резонанс" корежил других его людей. Но Лиса стояла, сама удивляясь той частью сознания, которая все еще была способна осмысливать происходящее, что не упала, не потеряла сознания, или не сошла с ума. Раньше она никогда не видела, как "доноры" отдают свое знание, вкладывая его целиком в чужую память, и даже не слышала ни разу о том, какой мощи волшба потребна для этого дела.
   Пятый удар. Она отступила еще на шаг, дыша уже не воздухом, а ледяным огнем, сжигавшим заживо ее легкие.
   "Господи!" - охранник Махно, как подкошенный, упал на бок и замер на белой земле в позе эмбриона.
   - Господи!" - кровь кипела в ее жилах и перед глазами встал багровый туман, а "хор" покинул каменные стены церкви, и мощь басов сотрясала теперь землю и небо, и Лису вместе с ними.
   "Господи!!!"
   Все-таки господь услышал, наверное, ее немой вопль, и все вдруг вернулось на круги своя. Ночь, темная поляна в глубине Екатерининского парка, Махно и Черт.
   Лиса моргнула и обвела удивленным взглядом поляну. Вся она была покрыта белым инеем, и пожухлая уже осенняя трава, и кусты и стволы деревьев. Застонал, заворочался, и, наконец, начал подниматься с земли, очумело потряхивая головой, охранник Махно, зашевелились среди темных деревьев еще двое, и сам Махно снял вдруг руки с головы Черта и неуверенно отступил назад. Его ощутимо пошатывало, но он улыбался.
   - Sie sagen deutsch? - спросил он насмешливо.
   - Ja, es ist ein wenig, - кисло ответил Черт, вставая с колен. - Also, dich, Махно, das Tier, und nicht der Mensch. Die Minute!1 - И он едва ли не бегом бросился в кусты.
  
   # 1Вы говорите по-немецки? / Да, немного. Ну, ты, Махно, зверь, а не человек. Минуту.
  
   - Wessen es er? 2 - спросила Лиса, автоматически переходя на немецкий.
   - Zu schreiben ist losgerannt2, - вяло ответил Махно. - Вообще-то обычно они писают в штаны, но твой парень, Нота, просто кремень. Кого-то он мне напоминает, только вспомнить никак не могу.
  
   # 2Чего это он? / Писать побежал.
  
   - Дежавю, - пожала плечами Лиса, сохраняя инкогнито Черта. - Он из новеньких. Слушай, а где ты такой немецкий взял?
   - Где взял, там уж нет, - Махно рассеянно огляделся вокруг и задумчиво пожевал нижнюю губу. - Вообще-то пора сматываться. Расшевелил я эфир малеха, неровен час, какая сука учует. Ты помнишь?
   - Помню, - кивнула она. - Через полгода.
   - Найдешь меня, - улыбнулся Махно и уже собрался уходить, но Лиса его задержала.
   - А почему ты не уходишь в Цитадель? - спросила она.
   - А ты почему? - вопросом на вопрос ответил он.
   - Я с боевкой завязала еще десять лет назад.
   - И молодец, - серьезно кивнул Махно. - У тебя есть дело, у меня есть дело, зачем нам эти глупости?
   - Но ты ведь регулярно ...
   - Они должны знать, - жестко сказал Махно. - Я электростанции не атакую, и военные базы тоже. Но они должны знать, что за кровь платят кровью.
   - Возможно, ты прав, - задумчиво кивнула Лиса. - Кого ты наметил?
   - Толкунова.
   - Почему не Голикова или Рудя? - спросила она, удивившись совпадению, ведь и Твин обратил ее внимание именно на этого - нового - члена Политбюро.
   - Понравился он мне, - ухмыльнулся Махно, явно уходя от ответа, и зашагал прочь.
   6.
   - Куда теперь? - спросил Черт, выехав на Московский проспект.
   - Есть идеи? - Лиса сунула руку в карман куртки и обнаружила там только пустую пачку. Сигареты закончились. - У тебя покурить не найдется?
   - Посмотри в бардачке, - свою пустую пачку он выкинул еще в Пушкине, когда они вернулись к машине. - Я думал у тебя все спланировано.
   Если находишься рядом с Чертом достаточно долго, тембр его голоса и полное отсутствие интонаций перестают раздражать. Наверное, человек способен привыкнуть ко всему, и к этому тоже.
   - Нет, - ответила она со вздохом. - Ничего я на ночь не планировала. Решила, живыми уйдем, и, слава богу. Тогда, и думать станем.
   Она открыла бардачок и действительно нашла там початую пачку "BT".
   - Твои?
   - Нет, конечно, - дорога была почти пуста, и, поймав "зеленую волну", Черт гнал "Волгу" куда-то в центр.
   "Ну, что ж, - подумала она, доставая из пачки сигарету и прикуривая от зажигалки. - Пусть хоть иногда кто-то решает за меня".
   - Я свою хату до утра застолбил, - как ни в чем, ни бывало, сказал Черт. - Там и отдохнем. Есть хочешь?
   - Да, надо бы, наверное, - она и сама не знала, хочет ли есть, хотя и понимала умом, что подкрепиться все-таки следует. Сколько она протянет на одном кофеине? - А есть где купить?
   - Сейчас, - сказал он. - На площади Труда купим и поедем кушать домой.
   Он так и сказал, "домой".
   "А как бы сказала я?"
   Трудно сказать откуда одессит Черт знал все эти подробности. Лисе, например, было совершенно не известно, что на площади Труда работает круглосуточная пирожковая, ассортимент которой в половине третьего ночи не мог не удивлять, как, впрочем, и количество покупателей. Более того, пироги, пирожки и булочки, горками выложенные на большие деревянные подносы, оказались свежими, а некоторые - даже горячими, поскольку при магазине имелась своя пекаренка, а запах в торговом зале стоял такой, что у Лисы, на самом деле, потекли слюни.
   Они набрали пирожков с мясом, капустой и яблоками, взяли две полулитровые бутылки "Вод Лагидзе", и вернулись в машину.
   - Уже близко, - предупредил Лису Черт, но она все равно начала есть сразу же, как только машина тронулась.
   - Тогда, и мне дай, - попросил Черт. - С мясом.
   Пока Лиса передавала ему пирожок, "Волга" с ветерком пролетела по совершенно пустому мосту Лейтенанта Шмидта, и понеслась вдоль 6-й линии. Мелькнул справа Андреевский рынок, машина свернула на Большой, проехала немного по нему и почти сразу ушла с проспекта на 5-ю линию.
   - Здесь, - Черт снизил скорость, прижимая "Волгу" к тротуару, остановился и заглушил мотор. - Пошли.
   Лиса подхватила свою сумку, вышла из машины и пошла за высоким, худым и чуть сутуловатым Чертом в черный зев неосвещенной подворотни. Пройдя чуть ли не с десяток шагов, они вышли под жидкий свет единственной маломощной лампочки и оказались в маленьком дворе-колодце.
   - Сюда, - Черт уверенно свернул направо, открыл рассохшуюся дверь черной лестницы и зашагал по крутым ступенькам вверх, сквозь густую, как патока, пропитанную запахом мочи и кошек, тьму. На третьем этаже, он потянул за ручку оббитой рваным дерматином двери - замок щелкнул когда они были еще этажом ниже - и, распахнув ее, жестом пригласил Лису войти.
   - Первая дверь слева, - сказал он, входя вслед за ней и закрывая за собой входную дверь.
   - Две старушки, - объяснил он, отвечая на ее вопросительный взгляд. - Обе спят, - Черт вошел в комнату и включил свет. - Я их раненько уложил и "зарядил" спать до девяти утра.
   Комната была маленькая, не ухоженная, захламленная и пропахшая запахом старости, но в ней имелся стол, широкий диван, кресло и несколько стульев.
   - Чай сделать можно? - спросила Лиса, бросив сумку у дверей и направляясь к столу.
   - Можно, - Черт поставил на стол бутылки и большой бумажный пакет с пирожками. - Устраивайся пока, - и он исчез в темном коридоре.
   Лиса достала ворованные сигареты и закурила. Спать совершенно не хотелось, что впрочем, неудивительно. Вправляя Черту мозги, Махно "выдохнул" так много "живи", а она при этом стояла так близко к нему, что у нее сейчас" только что кровь не кипела.
   Словечко "живь" придумал Петр Кириллович, и, хотя большинство, магов не только никогда не слышало его имени, но даже не подозревало о его существовании, словечко прижилось. Во всяком случае, в СССР и странах Варшавского договора, выброс энергии - или чего-то на энергию подозрительно смахивающего - происходящий во время волшбы давно уже называют "живью". Любой акт магии забирает силу колдуна, и "творящую" силу, и обычные физические силы. Зато маг, оказавшийся поблизости, что-то такое получает, и как бы ни корежило его во время самого акта - особенно если это была такая мощная волшба, как сегодня - позже человек начинал ощущать удивительный и необъяснимый прилив сил. Живь. Живая сила. Животворная ...
   "Чем не закон сохранения энергии?"
   Лиса поискала пепельницу, но ничего подходящего не нашла и свернула себе кулек из старой газеты.
   "Генерал-полковник Гагарин встретился ... " - но продолжение фразы оказалось уже внутри фунтика.
   "Наука, - подумала Лиса, стряхивая в кулек пепел. - Может быть, Кайданов был все-таки не так не прав, как говорил старик Иаков?"
   И в самом деле, с магией разобраться было совсем не просто, как и предупреждал Иаков, но и оставить все, как есть, было не возможно. Такова уж природа человеческая. И магические феномены получали имена, большей частью взятые из сказок, фантастических романов и той самой науки, которой не дано было поверить "гармонию" волшебства сухой "алгеброй" научного метода. И теории "народные" возникали, как без этого! Множество теорий, но серьезно этим всем занималось крайне мало людей, просто потому что большинству для этого не хватало сил, времени, или ума, а возможно, и того, и другого, и третьего. А вот Петр Кириллович был как раз подвижником знания и, основав еще двадцать лет назад Центр Информации и Документации, тем и занимался, что каталогизировал имена (мертвых), факты (насколько это было возможно) и феномены, которые становились ему известны, классифицировал, давал определения, искал объяснения. Питерская группа "бухгалтеров" была совсем маленькая, наглухо законспирированная даже от остального подполья, "тихая". Но по специально созданным каналам к Петру Кирилловичу стекалась информация со всего мира, и весь мир - давно уже - пользовался, не подозревая, естественно, кому этим обязан, его терминами, схемами и наставлениями.
   - Чай, - Черт появился практически бесшумно, а его ауру Лиса хоть и почувствовала загодя, но случилось это ровно за секунду до того, как он открыл дверь.
   - Слушай, Гера, - спросила она, когда он поставил на стол две большие кружки с крепко заваренным чаем. - А совсем "скрыться" ты можешь?
   - Могу. Вот сахар, - он обернулся к ней и вдруг подмигнул. - Но быстро теряю силы.
   - Извини.
   - О чем ты?
   - Ну, такие вопросы задавать вообще-то не принято.
   - Тебе можно.
   - Спасибо.
   - Не за что, - Черт сел за стол и принялся за еду. Ел он быстро, но аккуратно, и точно так же, как голос его был лишен интонаций, так и это очень человеческое действие было совершенно лишено каких-либо человеческих черт. Так есть мог бы японский робот, но люди должны были это делать как-то иначе.
   "Интересно, как у них это с Багирой происходит? - неожиданно подумала Лиса и едва не покраснела. - Ах, ты ж!"
   Живь играла в ее помолодевшем теле, гнала по жилам кровь, раскручивала воображение.
   "Смотаться по быстрому в Город?" - мысль, подсказанная не на шутку разыгравшейся физиологией, показалась ей не лишенной интереса. Связь между реальным телом и "ролью", по классификации Петра Кирилловича, была не прямая, но она существовала. Наевшись в городе "от пуза" человек мог не ощущать голода в реальном мире по десять-двенадцать часов. С "этим делом", однако, все обстояло не так однозначно. Могло и расхотеться, но могло случиться и наоборот. Вот только выбирать было не из чего. Здесь в Питере вариантов у Лисы не было, а завтра, вернее, уже сегодня предстоял трудный день, который должен был завершиться переходом границы. Так что, если и можно было лелеять какие-либо надежды на "личную жизнь", их стоило отложить на три-пять дней, пока они не обоснуются в Европе.
   "Твою мать!" - она покосилась на Черта, который уже подмел все под чистую и теперь с видом каменного истукана с острова Пасхи попыхивал сигареткой.
   - Какие планы? - спросила Лиса.
   - Никаких, - не оборачиваясь, ответил Черт, доставая из кармана свой толстый блокнот. - Ты свободна. Хочешь, спи, хочешь в Город сходи. А я в немецком попрактикуюсь. В шесть толкну.
  
   7.
   Однако ничего не вышло. Все, как всегда. Когда не хочешь и не надо, мужики, как мухи на мед слетаются. Бери, не хочу. А вот, когда действительно приспичило, и "девушка готова употребленной быть", как писала Ната в своих девчоночьих стихах, никого под рукой не оказалось. То есть, не то что бы совсем никого, в Городе сегодня ночью было необычайно людно, но никого из тех, с кем Лиса хотела бы остаться тет-а-тет, на глаза ей не попалось. Один сплошной облом.
   Она поболтала с несколькими людьми, осторожно обменялась "впечатлениями" с несколькими другими, выслушала вежливые соболезнования по поводу "раскрытия псевдонимов", так как в вечерних новостях, не только в СССР, но и в ЕС, не только показали фейс "каторжницы и убивцы" Алисы Четвериковой, но и назвали ее "клички", среди которых (трех) одна была настоящая - Рапоза. Впрочем, нет худа без добра, один из рассказчиков случайно обмолвился о времени, когда он смотрел новости, и Лиса, уже имевшая на его счет некоторые подозрения, легко вычислила, что Савойский живет во Франции. Это была не обязательная информация, но в их жизни пригодиться могло что угодно.
   Время истекало. Еще немного, и Лисе надо было возвращаться, но неожиданно, проходя мимо таверны пана Гайды, она увидела немолодого господина, сидящего за столиком и пьющего пиво из высокого бокала. Господин этот всегда напоминал ей писателя Булгакова с какой-то из фотографий тридцатых годов, но чем именно Лиса сказать, пожалуй, затруднилась бы. Поколебавшись - впрочем, самую малость - она вошла в таверну и, "лучезарно" улыбнувшись, без спроса села за столик напротив Баха.
   - Здравствуй, Бах! - сказала она громко и добавила тише:
   - Новости смотрел?
   - Да, - кивнул Бах.
   - Узнал?
   - А должен был? - натурально удивился Бах, имевший репутацию человека себе на уме, никогда и ни при каких обстоятельствах не вступающего в отношения, могущие повредить его инкогнито. В результате, за много лет, что он торчал в Городе, он познакомился с массой народа, но сам так и остался для большинства из них "вещью в себе". Однако Лиса "случайно" эту "роль" знала, вот только знанием своим ни с кем, до сих пор, не делилась, включая сюда и самого Баха.
   - Думаю, что да.
   - Вы в этом абсолютно уверены, дона Рапоза? - Бах был невозмутим.
   - Назвать вам ваш адрес? - улыбнулась она.
   - Третью букву, пожалуйста, - предложил он, аккуратно прикладываясь к бокалу.
   - В каком алфавите? - по-деловому спросила Лиса.
   - Разумеется, в латинском.
   - В первом слове или во втором?
   - В первом.
   - Ар - Петр Кириллович, насколько было известно Лисе, проживал в Ленинграде на улице Маршала Говорова, так что, естественно, "ар", если, конечно, он никуда не переехал.
   - И давно вы знаете?
   - Давно.
   - Забавно, - он улыбнулся, хотя шутка была не из приятных, и Лиса это понимала и даже стыдилась того, что делает, но ее несло, а сердцу надо доверять. - Чем могу?
   - В каком году вы заступили на должность? - спросила Лиса.
   - Чуть меньше чем за полгода до нашего знакомства, - подумав немного, ответил Бах.
   "Значит, только в восемьдесят третьем ... "
   - А до вас, кто был?
   - Это так важно? - нахмурился он.
   - Да, - кивнула она. - Это очень важно.
   - Иаков, - снова помолчав, ответил Бах. - Он создал и передал мне.
   Теперь оставался самый важный вопрос. Вопрос на миллион долларов, как говорят янки.
   - Вы его видели? - спросила она.
   - Разумеется, - удивился Бах. - А как бы мы сговорились?
   - Я имею в виду, там, - уточнила Лиса.
   - Естественно, - кивнул Бах.
   "Черт! Пустышка!" - но раз начала, надо было завершать, только бы Черт раньше времени не разбудил.
   - Он действительно умер в девяносто втором?
   - Не знаю, - покачал головой Бах. - В последний раз я видел его там, в восемьдесят восьмом, а здесь он со мной говорить не хотел.
   "Восемьдесят восьмой ... - удивленно отметила Лиса. - А потом наступил восемьдесят девятый".
   - Больше ничего о нем сообщить мне не сможете? - она была почти уверена, что ответ будет отрицательный, и не ошиблась.
   "Не корректный вопрос".
   - Не корректный вопрос, донна Рапоза, - сказал Бах с вежливой интонацией. - Без комментариев.
   - Я и не настаиваю, - пожала она плечами. - А Некто Никто вам встречать не приходилось?
   - Нет, - покачал Бах головой. - Я даже не слышал такого псевдо.
  
   8.
   В восемь утра, подхватив у памятника Крузенштерну, который назначен был на этот день паровозом Ленина, явно неплохо отдохнувших Даму Пик и Алекса, они на загодя приготовленном Чертом "Газоне" выехали из города и начали неспешно выдвигаться к точке перехода. В девять вечера, накрутив по Ленинградской области и Карелии едва ли не с тысячу километров, "Газон" миновал, не останавливаясь, Сортавалу, и по лесным дорогам начал смещаться в сторону границы, где на участке в/ч1 2121 Лиса и задумала ее пересечь. Дальше предполагалось что-нибудь сымпровизировать, достать машину, и, превратившись в группу "дурных на всю голову" немецких туристов, двигаться через Лахти и Вантаа в Хельсинки, чтобы уже оттуда вылететь самолетом в ФРГ.
  
   # 1В/ч - военная часть.
  
   В десять с копейками, они бросили машину на глухой лесной вырубке и дальше пошли пешком через какие-то совершеннейшие буераки, а затем и по болоту. Шел дождь, то, усиливаясь, то, ослабевая, но, не прекращаясь ни на минуту, и стало совсем темно, но ни Лисе, ни Черту, ни Даме Пик это не мешало. Алекс же, который в этих обстоятельствах был совершенно бесполезен, потому что беспомощен, шел "на прицепе", ведомый неутомимым и безжалостным Чертом, уже вошедшим в боевой транс.
   Миновав болото, они к полуночи вышли к двойному забору и контрольно-следовой полосе. Вокруг, насколько хватало чутья Лисы, не было ни одной живой души, ни по эту, ни по ту сторону границы. Тишина, нарушаемая лишь шумом дождя и скрипами деревьев в лесу, холод и мрак.
   - Так, - сказала Лиса, останавливаясь. - Мы на месте. Собрались! Алекс, проснись, сукин сын! Ты держишь электронный забор и всю их связь. Пика, ты открываешь коридор, я веду Алекса и прикрываю всю группу мороком, а ты, Черт, наш авангард. Если, что, гаси всех!
  
  
   Глава 5. Тварь (28 сентября - 1 октября 1999)
   1.
   Ночью в баре Густава Блока нежданно-негаданно появилась Нора. Чел ее увидел, узнал, хотя прошло уже много лет, как она сюда не приходила, и послал Михеля с ней поболтать. Михель, не торопясь, доиграл партию, сбросил карты, и пошел к стойке бара. На Нору он наткнулся, разумеется, совершенно "случайно", когда уже возвращался за карточный стол со стаканом виски в одной руке и подносом с бутербродами - в другой.
   - Вау! - сказал Михель, явно обрадовавшись встрече. - Нора, сладкая моя! Сто лет, сто зим!
   - Привет, Михель, - Чел обратил внимание, что Нора держится несколько напряженно, что впрочем, ни о чем не говорило. Как он слышал, в Энгельсе, ей то ли ноги оторвало по самое "не могу", то ли еще как искалечило, но факт тот, что, как ни крути, девушка уже давно была не девушка, а бабушка-инвалид. - Как жизнь?
   - Твоими молитвами, милая, - заулыбался Михель. - Солнце, океан, золотой песок. Ну, ты понимаешь.
   - А то! - усмехнулась Нора. - И как они тебе?
   - Кто? - Михель был, конечно, профи, но иногда удивительно тупил в таких вот быстрых диалогах с подколами.
   - Ну, не знаю, - развела руками Нора, если и ставшая с их последней встречи на вид чуть старше, то все равно выглядевшая сногсшибательно. - Кто у тебя там, креолки или метиски?
   - Ах, это! - заулыбался Михель, уже полторы недели прятавшийся в старом, еще при Гитлере построенном, канализационном коллекторе Мюнхена. - И те, и другие. Приходилось пробовать?
   - Не, - плавно протянула Нора, упорно изображавшая в Городе лесбиянку, что, впрочем, могло соответствовать истине, а могло, конечно, и не соответствовать. - Я люблю белое на белом.
   - Ты, что расистка, что ли? - без злобы спросил Михель, который на своем еще не слишком длинном веку успел побывать и буддистом, и коммунистом, и анархистом, но вот нацистом не был ни разу.
   - Нет, Михель, - снова усмехнулась Нора. - Я эстетка. Ты Карла не видел?
   Упоминание о Карле сразу испортило Михелю настроение, но Нора, судя по всему, ничего об этом еще не знала.
   - Карл, - холодно произнес Михель. - Ушел к бундесам. Сдал всех кого знал и пошел служить в "Гестапо".
   - Мне очень жаль, - сказала Нора сдавленным голосом. - Очень. Я просто давно здесь не была.
   - Проехали, - пожал плечами Михель.
   - А Рысь? - уже гораздо осторожнее спросила Нора.
   - Убили в девяносто седьмом, в Клайпеде.
   - Черт! - значит, и об этом, что, впрочем, не мудрено, она не знала тоже.
   - Да, - кивнул Михель. - Мне ее тоже жаль, она была хорошая девушка.
   - Вильма? - было очевидно, Нора перебирает тех, кто заправлял в Цитадели в ее время. Во всяком случае, тех, кого она, по-видимому, знала лично.
   В ответ Михель только головой покачал.
   - Дэн?
   - Он редко теперь заходит, - объяснил он.
   А она только взглянула Михелю в глаза, но ничего не спросила. По-видимому, и сама обо всем догадалась.
   - Ирма?
   - Не знаю, - снова пожал плечами Михель. - Люди разное говорят, но она больше не приходит. У тебя дело какое-то?
   - Дело, - кивнула Нора.
   - Тогда пошли за наш стол, - предложил он ей. - Там все свои.
   - А пустят?
   - Тебя пустят, - улыбнулся Михель. - Пошли!
   Они вместе подошли к столику, и Михель, поставив поднос, и быстро взглянув Челу в глаза, кивнул на Нору:
   - Знакомьтесь, ребята, это Нора. Лишнего сказать не могу, но она из наших, только ...
   Он замялся, подыскивая подходящее слово, но Нора и сама умела говорить.
   - Я на пенсии, - закончила она за него. - По состоянию здоровья.
   "Спросить ее? - с неожиданной для самого себя тоской подумал Чел. - Только что это изменит?"
   - Садись, Нора, - сказал он вслух. - Я Чел. Если ты помнишь Моцарта, то я кто-то вроде него.
   Ну, что ж, он сказал достаточно, чтобы женщина поняла, с кем имеет дело. Она и поняла.
   - Это хорошо, - улыбнулась Нора. - Если ты, конечно, не врешь.
   И она вопросительно взглянула на Михеля, единственного, кого, как она полагала, здесь знает.
   - Все верно, - кивнул тот.
   - Здесь можно говорить? - Нора обвела взглядом сидевших за столом людей.
   - Можно, - кивнул Чел. - Но не все.
   - Ладно, - она достала из воздуха незажженную сигарету и прикурила от свечи. - Меня просили выяснить о возможности встречи с кем-нибудь из командиров Цитадели.
   - Так у нас вроде не военный режим, - удивленно протянул Михель.
   - Человек хочет избежать политических дискуссий, - объяснила Нора. - Человеку надо откровенно, - она подчеркнула это слово голосом. - Поговорить о деле.
   - Откровенно, - повторил за ней Чел. - И человек этот, - он вдруг понял о ком они говорят и даже испугался такому совпадению. - И человек этот не уверен, что его примут с распростертыми объятиями?
   - Ты прав, Чел, - кивнула Нора. - Там старая история, ты еще маленький был, когда все это случилось, но слухи, я думаю, живы до сих пор.
   - Кто? - спросила Птица, до этого, как и все остальные, хранившая молчание.
   - Цапля, - спокойно, не драматизируя понапрасну, ответила Нора.
   - Ноги ее в цитадели не будет! - гаркнул Михель, выразивший, судя по всему, общее мнение собравшихся.
   "И они правы, - признал Чел. - Кто не с нами, тот против нас".
   - Цапля выбрала свою дрогу, - сказал он вслух. - Я уважаю ее выбор, но мне не о чем с ней говорить.
   - Где ты был, герой, - сказала Нора, глядя на Михеля, но Челу показалось, и, вероятно, не зря, что говорит она сейчас именно с ним. - Когда Цапля с Десятником и Камилом грохнула весь штаб ГСВГ1 в Вюнсдорфе? А? В пеленки писал?
   "А где был тогда я? - спросил себя Чел. - Тоже писал в пеленки?"
  
   # 1ГСВГ - Группа Советских Войск в Германии, штаб которой находился в г. Вюнсдорфе, в сорока километрах от Берлина.
  
   - Ну, мало ли что?! - окрысился Михель. - У Петена, между прочим, тоже заслуги перед Францией имелись, и не малые!
   - Так, ты, сученок, Цаплю в коллаборационизме обвиняешь? - подняла брови Нора. - Я тебе, мальчик, вот что скажу. Домохозяек жечь куда как проще, чем одного Вальдхайма1 завалить!
   - Ты хочешь сказать, что Цапля имела отношение к Брюсселю? - Птица от удивления забыла даже, насколько она крутая. - Ты это хочешь сказать?
  
   # 1 Курт Вальдхайм (Австрия) (1972-1981 годы)
  
  
   - Ну, учитывая, что физиономия Цапли уже красуется на всех углах, большой тайны из этого делать смысла нет, - пожала плечами Нора. - В семьдесят девятом, мы были там вместе.
   - Снимаю шляпу, - сказала Птица, откидываясь на спинку стула.
   - Это что-то меняет? - равнодушно спросил Витовт.
   - Ничего это не меняет! - заявил Михель. - Карл вон тоже ...
   - Цапля никого никому не сдавала, - осадила его Нора.
   - Ну, да, - кивнул Годзилла. - Она всего лишь дезертировала, впрочем, как и многие другие.
   - А ты чего бы хотел? - вкрадчиво спросила Нора, стряхивая пепел с сигареты. - Чтобы все собрались в колоны Und vorwДrts mit den Liedern? 2 Айне колонне марширен, цвайте колонне марширен ...
  
   # 2 И вперед с песнями.
  
   - Ты знаешь, сколько народу в Городе? - спросил Витовт. - Если бы все собрались ...
   - Мы никогда не соберемся вместе, - тихо и печально ответила Нора. - Это фантазии, парень, опасные, беспочвенные фантазии.
   - Кто бы говорил!
   - Я, - чувствовалось, что Нора находится на пределе выдержки. - Я! Я, которая ... Впрочем, не важно. Я тоже сначала не хотела с ней говорить, и она, я думаю, не от хорошей жизни ко мне пришла. Но у нее есть дело, и я за нее прошу.
   - Ты это ты, - начала, было, Птица, но Чел ее перебил, он уже все решил, хотя и не был уверен, что поступает правильно.
   - Пусть приходит, - сказал он и посмотрел Норе в глаза. - Передай ей, что ворота ей откроют. И шепни мне, пожалуйста, ее псевдо.
   - Спасибо, - Нора ответила ему твердым взглядом, в котором не было благодарности, но зато появилось уважение. - Кто-нибудь сможет поговорить с нею в двенадцать по Гринвичу?
   - У нее форс-мажор?
   - Я не знаю подробностей, - покачала головой Нора. - Но думаю, что да.
   - Хорошо, - согласился Чел. - В двенадцать по Гринвичу в Цитадели. Пусть спросит меня или Людвига. Один из нас будет с ней говорить. Спасибо, Нора, приходи к нам еще. Приходи просто так. Придешь?
   - Приду, - кивнула Нора, вставая из-за стола. - Спасибо.
   Она нагнулась к его уху и быстро, но отчетливо произнесла имя.
   - Рапоза, - сказала она, выпрямилась, и пошла прочь.
   "Рапоза, - повторил мысленно Чел. - Рапоза, мать твою так!"
  
   2.
   - Проснулся? - спросила Вики, когда он открыл глаза. - Как было?
   - Никак, - ответил он, нехотя садясь в постели. Как ни странно, чувствовал он себя не просто не отдохнувшим, что было бы, в принципе, естественно, но напрочь разбитым. Разобранным на части, как любит выражаться Поль. И вот это было совсем неожиданно.
   - Покатай меня на коленках! - шепотом попросила Вики и придвинулась ближе. Она была красивая, Вики Шин, и чертовски соблазнительная, и она уже давно, почти два года, была его женщиной.
   "За все надо платить, - сказал он себе обреченно. - За привязанность тоже. Кто сказал?"
   - Иди ко мне, - он легко, как ребенка, поднял женщину и перенес ее на себя. - Если тебе нравится лежать на камнях, то так тому и быть.
   - Ха! - только и успела сказать Вики, но продолжить он ей не дал, закрыв рот поцелуем.
   "Сент-Экзюпери, - неожиданно вспомнил он. - Бог ты мой! Это же было в Маленьком Принце!"
   А между тем, руки его привычно действовали, как если бы были наделены собственным отдельным разумом.
   "Вот именно, - подумал он, лаская кончиками пальцев ее затылок, и проводя другой рукой вдоль позвоночника. - В этом-то и суть. Из моего лексикона напрочь исчезли слова, обозначающие чувства. Разум, интеллект, а где же, помилуй мя боже, душа?"
   Душа ... Если, конечно, ее не придумали попы, то его душа давно уже выгорел дотла, уничтоженная ненавистью и отчаянием. О, да! На этих кострах можно было жечь не только книги.
   "Но что, тогда, осталось?" - кожа у Викки была шелковистая, нежная, скрывающая под собой упругую податливую на ласки плоть, и сейчас, всего лишь секунды спустя, после того, как он коснулся губами ее губ, трудно было уже сказать, что происходит между ними, на самом деле: для нее он старается, или для себя?
   "Я чудовище", - сказал он себе, но не почувствовал ни раскаяния, ни обиды. Такие слова давно уже ничего для него не значили. По-видимому, человек, сознательно назвавшийся Тварью, заслуживал самого пристального внимания психиатров, которым, впрочем, дорога к нему была заказана. Другое дело, что он все это прекрасно понимал и сам, знал, что с ним происходит, но не имел сил остановиться и что-либо изменить. Это, как летишь под уклон, и знаешь, что впереди обрыв и полет в один конец, но падение имеет и свою собственную ценность, оно завораживает, увлекает, и тебе уже просто все равно, что там, в конце.
  
   3.
   Два года вместе, много это или мало? Если говорить о какой-то форме семейной жизни, наверное, немного. А если о любви?
   "А что, кто-нибудь говорит о любви?"
   Кайданов вышел из душевой кабинки, быстро вытерся, взглянул озабоченно в зеркало, и решил, что сегодня может еще не бриться. Как ни странно, ему это даже шло, во всяком случае, так утверждали Викки и журналы для мужчин. Он пожал плечами и, как был, то есть, в чем мать родила, вышел из ванной и пошел в спальню одеваться. Вики чем-то гремела на кухне, но вряд ли готовила, во-первых, потому что делать этого не умела и не любила, а во-вторых, потому что ни он, ни она все равно никогда не завтракали. Однако одежду она ему все-таки приготовила, проявив обычную для нее заботливость.
   Как ни посмотри, времени, чтобы узнать друг друга, им вполне должно было хватить, однако Кайданов не был уверен, что знает Викки достаточно хорошо, а прочесть ее мысли, хотя это, наверняка, было бы весьма любопытно, он просто не мог. И не кантовский моральный императив был тому виной, а тот простой факт, что Викки "не сканировалась". Абсолютное мертвое пятно, причем в прямом, а не в переносном смысле. Ее и детекторы-то в обычном случае с трудом брали, но если она хотела, то становилась и вовсе невидимой для любых средств инструментальной разведки, включая фото- и видеокамеры, ну а колдуны, не исключая Кайданова, ее присутствия не ощущали вообще.
   "Человек невидимка, - он надел трусы и стал натягивать джинсы. - Фантом ... А она, она меня любит?"
   Очень может быть, что и нет. Ведь вот только что стонала так, что стены, и те должны были покраснеть, а потом - без перехода и видимого напряжения - встает и идет заниматься совершенно другими делами, как если бы ничего существенного и не случилось. Такое может быть? Физиология это позволяет? Ответа на эти вопросы у Кайданова не было. Он даже не знал, если по совести, для чего она занимается с ним сексом. Потому что сама хочет, или потому что считает это правильным. Но правильных вещей в мире, как известно, пруд пруди: зубы, например, чистить, или чиновников убивать. Однако секс это все-таки что-то другое, не правда ли? Даже Кайданову иногда хотелось знать, что кто-то его любит по-настоящему, а не имитирует страсть. Но о Викки ничего определенного, кроме того, что они вместе уже почти два года, он сказать не мог.
   Темно-синие джинсы, светло-синяя в белую полоску рубашка, серые носки и туфли, коротко стриженые темно-русые волосы, волевое "нордическое" лицо, чуть смягченное легкой небритостью ... Кайданов своей внешностью остался вполне доволен, такого мужчину ни в чем предосудительном заподозрить было невозможно. Его выдавали только глаза.
   "Но глаза можно прикрыть очками ..."
   Он поправил на носу очки в тонкой серебряной оправе и, сделав усилие, заставил свои глаза приспособиться к тем трем диоптриям, которые сам себе назначил. Покрытые светозащитной пленкой стекла на свету сразу же потемнели и его "мертвый" взгляд стал совершенно не заметен.
   - Какие новости? - спросил он, входя на кухню и кивая на включенный телевизор.
   - Они грохнули Скорцени, - сказала Викки, оборачиваясь к нему. - Но это ночная новость. Кофе?
   - Спасибо, с удовольствием, - ему совершенно не было жаль этого мудака. - Мне следует всплакнуть?
   - Не знаю, - Викки налила кофе в чашку и поставила ее перед Кайдановым. - Но он был одним из нас.
   - Еще он был одним из тех животных, которых принято называть людьми, - Кайданов закурил сигарету и отхлебнул горячего горького кофе из чашки. - И, соответственно, относился к животному миру планеты Земля ... Что там произошло?
   - БКА1 разгромило штаб-квартиру НДП1 в Макленбурге, - Викки тоже закурила и села напротив него. - Скорцени был там и устроил образцово-показательный Армагеддон, вернее попробовал устроить. Но за спиной полицейских, по-видимому, находились люди из БФВ1 ... В новостях этого не сказали, но я так думаю.
   - И среди них был кто-нибудь из ссучившихся, типа Карла, - закончил за нее Кайданов.
   - Похоже на то, - кивнула она. - Погибло всего трое полицейских, а теперь по всем программам показывают лицо Скорцени и предлагают "всем, знавшим этого человека, срочно обратиться в БФВ1 или ЛФБ1", кому что удобнее.
  
   # 1BKA - Федеральное ведомство криминальной полиции ФРГ (Бундескриминальамт). НДП - Национально-демомократическая партия. БФВ - Федеральное бюро защиты конституции (Bundesamt fЭr Verfassungsschutz или BfV), федеральная контрразведка ФРГ. ЛФБ - Государственное бюро защиты конституции (Landesamt fЭr Verfassungsschutz)- контрразведка федеральной земли.
  
   - Тенденция, однако, - Кайданов и сам не знал, зачем он это сказал, потому что, если и существовала во всем этом какая-то тенденция, так она была известна всем и каждому, и уже не первый год. Правительства делали вид, что борются с фашистами, коммунистами, диссидентами, исламистами и прочими возмутителями спокойствия, а народ делал вид, что верит всему этому бреду, и голосовал за все более и более жестких политиков, надеясь, что когда-нибудь все это кончится.
   "И что тогда? - зло усмехнулся Кайданов. - Наивные. Вот тогда за вас всех возьмутся уже по-настоящему, потому что сейчас это еще детский лепет. Три четверти средств и сил уходят на нас. И на вас не остается почти ничего".
   - Пойдешь в офис? - спросила Викки.
   - Да, - кивнул он и взглянул на часы. Было без четверти восемь. - Ты тоже приходи, Ви. Мне нужно будет отлучиться полпервого1, посидишь рядом.
   # 1Время по Гринвичу определяется, как UTC+0 (UTC - универсальное координированное время), а в Германии оно, соответственно, исчисляется, как UTC+1.
  
   - Хорошо, - улыбнулась Викки. - я подойду к двенадцати. Вот Лиза раззавидуется! Решит, что мы опять трахаемся в офисе.
  
   4.
   "Переход" - дело не сложное. Главное твердо знать, чего именно ты хочешь, и уметь "концентрироваться, расслабляясь". Последнее - вопрос навыка и только отчасти таланта, но и того, и другого Лисе было не занимать. Впрочем, на этот раз, ей нужно было попасть не к тем воротам, которые в свое время назначил им с Кайдановым таинственный Некто Никто, а совсем в другое место. И это, разумеется, несколько усложняло дело, поскольку в Цитадель Лиса не ходила уже, бог знает, сколько лет, да и в те времена, когда она туда все-таки захаживала, Рапоза бывала там не часто, потому что полностью своей в Цитадели никогда не была.
   Место это, так уж повелось едва ли не с начала семидесятых, облюбовали те, кого в Городе называли - в зависимости от политических взглядов говорившего, и его культурного уровня - или отморозками, или маргиналами. Впрочем, много ли значат слова, когда речь идет о самой сути человеческого существования? Все в Городе все прекрасно понимали и без слов, потому что любой, кто пробыл здесь достаточно много времени, чтобы разобраться, кто есть кто под "светлыми небесами", знал, что в Цитадели обитают отчаявшиеся души, темперамент которых, тем не менее, не позволяет им просто спрятаться от снедающего их страха перед будущим в какую-нибудь щель и тихо сходить там с ума. Однако люди остаются людьми, даже если сами себя таковыми уже не считают, и обитатели Цитадели не были в этом смысле исключением. Они никогда и ни при каких обстоятельства не были готовы признать себя проигравшими и тешили свои искореженные ужасом перед жизнью души, создав пестрый спектр вполне эсхатологических1 идеологий. Их было великое множество, этих доктрин, теорий и прочих в разной степени разработанных идей, но главными, доминирующими, так сказать, являлись две доктрины, определявшие modus operandi2 всех представленных в Цитадели групп. Одни из них, прежде всего, стремились разрушить "великое молчание", заставив, таким образом, обывателей взглянуть суровой правде в глаза, и открыто признать, против кого они уже столько лет ведут беспощадную войну. Другие, напротив, мысля исключительно "политическими" категориями, полагали, что хаос, вызванный непрекращающимися атаками на власть и порядок, разрушит нынешнюю политическую стабильность, вызвав волну спонтанных военных конфликтов, которые, в конце концов, перерастут в войну всех против всех. В этом случае, людям скоро станет просто не до магов, которые, соответственно, смогут, наконец, выловить в мутной воде рухнувшей человеческой цивилизации пару-другую жирных рыб собственно для себя. Естественно, не обошлось и без влияния тех самых человеческих идеологий - от коммунизма до фашизма - которые маргиналами за свои никогда не признавались и, более того, с гневом отвергались, как не имеющие к магам никакого прямого отношения. Однако у всех этих течений был, в конечном счете, один и тот же знаменатель, или, возможно, лучше сказать, что общим для всех них был вывод, к которому каждый из них приходил своим путем. "Чем хуже, тем лучше" - был их лозунг, и на их знамени, какого бы цвета оно ни было - красного, черного или коричневого - было написано кровью одно единственное слово, и слово это было "Террор".
  
   # 1Эсхатология - Эсхатология (от греч. ??????? - "конечный", "последний" +????? - "слово", "знание") -- система взглядов и представлений о "конце света".
   # 2 Modus operandi - способ действия (лат.).
  
   "Тебе их что, совсем не жалко?" - спросила себя Лиса и с удивлением не нашла в своем сердце ни жалости, ни сочувствия, которые жили в нем еще совсем недавно. Зато в нем неожиданно обнаружилось понимание, и это Лису не на шутку встревожило, ведь она - так ей, во всяком случае, казалось - все про этих людей поняла еще много лет назад, и поэтому, даже являясь членом боевки, своей в Цитадели себя никогда не чувствовала, тем более теперь.
   Она докурила сигарету и, выбросив окурок в приоткрытое окно, закрыла глаза.
   - Не будите меня сколько сможете, - сказала она вслух и заставила себя увидеть "звездное небо".
   - Привет! - сказала ей желтоватая медленно пульсирующая звезда.
   - Пошел на хер, - грубо ответила Лиса, хорошо знавшая, что трепаться в "прямом эфире", почти со стопроцентной вероятностью означало себя раскрыть. Свободно оперировать в "нирване" могли лишь такие маги, как Алекс, но ей, как бы сильна она ни была в других областях, не стоило даже пытаться.
   Лиса "уцепила" кусок черного ничто между двумя звездными скоплениями и почти бессознательно вывернула его наизнанку, на ходу ориентируя себя на Цитадель. Однако, не имея достаточной практики, она, разумеется, промахнулась, оказавшись у основания стены где-то между условно "западными" и, соответственно, "северными" воротами.
   "Твою мать", - подумала она в раздражении и, не теряя времени, зашагала на север.
   Впрочем, ворота вскоре обнаружились, стоило ей пройти метров триста и заглянуть за поворот. Северные ворота были зажаты между двух довольно высоких круглых башен, увенчанных остроконечными крутыми черепичными крышами, нахлобученными на их верхушки, как шляпы средневековых алхимиков. За распахнутыми настежь воротами лежала небольшая совершенно пустая площадь, от которой, собственно, и начинался крутой подъем к Цитадели, стоявшей, как и положено, на обрывистом холме, возвышавшимся над жавшимися к его подошве приземистыми домами.
   Подъем к наверх занял у Лисы минут пятнадцать, и, не встретив на своем пути ни единой живой души, она, наконец, достигла тяжелых, оббитых сталью и, на этот раз, наглухо запертых ворот.
   - Эй, на борту! - крикнула она громко, подойдя к надвратной башне почти вплотную.
   - Кого еще черт принес? - ответили из-за стены.
   - Я Рапоза, - громко сказала Лиса, предполагая, что засевший за воротами сукин сын знал это и сам.
   Скрипнула маленькая дверца, врезанная в ворота, и оттуда кто-то молодой и наглый провопил, хотя спокойно мог бы говорить и тише, ведь расстояние было не велико:
   - Ну, входи, раз пришла!
   Лиса протиснулась в калитку и вопросительно взглянула на молодого паренька, одетого, как испанский конквистадор. Ну, почти, как конквистадор, но бес ведь в деталях, не так ли?
   - Туда, - он кивнул на квадратную башню донжона.
   - Спасибо, - Лиса прошла через совершенно пустой гулкий двор, поднялась по лестнице и, толкнув дверь, вошла в обширное помещение, обшитое деревянными панелями и заставленное разнообразной и разномастной мебелью. Здесь, сидя за круглым обеденным столом, ее ожидала целая комиссия в лице двух молодых мужчин и сурового вида девушки в кожаном пиджаке и джинсах.
   "Ну, вот и тройка в сборе", - вздохнула про себя Лиса, но в делах она предпочитала следовать принципу, "котлеты отдельно, и мухи отдельно", а потому решила, что три - это, пожалуй, даже лучше, чем два, и, тем более, чем один.
   - Добрый день, - сказала она, подходя к столу и усаживаясь на свободный стул. - Спасибо, что согласились на встречу.
   - Ты Рапоза? - спросила девушка. Лицо у нее было смуглое, волосы черные, а глаза неожиданно светлые - голубые.
   - Да, я Рапоза, - ответила Лиса и сделала себе "шипку".
   Присутствующие с интересом посмотрели на сигарету в ее руках, а один из парней - почему-то китаец в черной бандане - пошевелил носом, принюхиваясь к дыму.
   - Я Мавр, - представился он. - Это травка?
   - Почти, - усмехнулась Лиса. - Хочешь попробовать?
   - Давай, - кивнул парень и протянул руку за сигаретой.
   - Мне тоже, - попросил второй, худой жилистый парень с "закрытым" лицом. - Я Чел, это я пригласил тебя в Цитадель.
   - Знаю, - Лиса сделала еще две сигареты и обернулась к девушке. - Тебе тоже?
   - Кури эту дрянь сама, - буркнула девица и демонстративно достала из воздуха какую-то буржуйскую сигаретку, длинную и тонкую, темно-коричневого цвета и с золотым ободком.
   "А девочка-то, пожалуй, из наших, - решила Лиса. - Болгарка или венгерка, но, скорее всего, откуда-нибудь из Югославии".
   - Ну, нет, так нет, - пожала плечами Лиса. - У меня, собственно, один вопрос ко всем присутствующим, но перед тем, как его задать, я хотела бы спросить, кто такая Рапоза, все знают? А Цапля?
   - Тебе рассказать, что я о тебе думаю? - спросила девушка.
   - Не надо, - покачала головой Лиса. - Я это и сама знаю. Мне важно другое, хорошее или плохое, но вы про меня знаете, не так ли?
   - Допустим, - согласился Мавр.
   - Сомнения в том, что я это я, имеются?
   - Я тебя видел раньше, - сказал Мавр и взглянул вопросительно на Чела, но тот ничего вслух не сказал, только молча кивнул.
   - Тогда, к делу, - сказала Лиса. - Мне нужен контакт к Уриелю.
   - Зачем? - быстро спросила девушка, так и не назвавшая ей своего псевдо.
   - Не корректный вопрос, - усмехнулась Лиса. - Мне, - она подчеркнула это слово. - Нужен. Контакт. Остальное за кадром.
   - Откуда ты знаешь про Уриеля? - спросил Мавр.
   - Без комментариев, - Лиса "сделала" стакан с вином и подняла его в воздух. - Кто-нибудь хочет? Это хорошее вино.
   - Спасибо, - сказал Чел. - Извини, мы тебя ничем не угостили. Может быть, хочешь кофе или виски?
   - Ерунда, - Лиса улыбнулась и сделала глоток из своего стакана. - Так как начет Ангела Смерти?
   - Вообще-то, он в Европе, - сказал Чел.
   - А я где? - с интересом спросила Лиса.
   - Не знаю, - пожал плечами Чел. - Но по ТВ сказали, что в СССР.
   - Мне нужен контакт, - повторила Лиса. - Это очень важно. Для всех.
   - Ну, не знаю, - сказал Мавр. - Ты ведь не из наших, а в Европе знаешь, как сейчас?
   - Наслышана, - кивнула Лиса. - Но и я ведь в бегах. Я тоже рискую, но дело важное.
   - Ты на самом деле участвовала в заварухе в Брюсселе? - неожиданно спросил Чел.
   - Тебе это так важно?
   - Интересно.
   - Участвовала, - кивнула Лиса. - Так как?
   - Не знаю, - пожал плечами Чел. - Я с ним не знаком.
   - А здесь он не бывает?
   - No comment1, - улыбнулся Чел. - Мы попробуем с ним связаться, но ничего определенного обещать не могу.
  
   # 1Без комментариев (англ.)
  
   - Спасибо и за это, - Лиса встала, ощущая такой удивительный подъем, какого не помнила за все последние годы. - Когда можно придти за ответом?
   Чел переглянулся с Мавром и, размышляя, стал массировать себе переносицу, как будто ее натерли отсутствующие на его лице очки.
   - Приходи ровно через неделю, - сказал он, наконец, и тоже встал. - Только лучше ночью.
   - Хорошо, - сразу же согласилась Лиса, которой уже не терпелось уйти, чтобы ненароком не выдать присутствующим охватившие ее эмоции. - Через неделю. Только вы уж постарайтесь, это очень важно.
  
   5.
   - Нет, - сказал он Мавру и покачал головой. - Я не буду связывать ее с Уриелем, и тебе в это ввязываться не надо. Нет у нее к нему такого дела, чтобы рисковать понапрасну.
   - Как скажешь, - кивнул Мавр и взглянул на Альфу. - А ты чего из себя дурочку строила?
   - Ненавижу, - коротко ответила Альфа и пошла к выходу. - Мне домой пора.
   - Мне тоже, - сказал Чел и пошел вслед за Альфой. - Ты остаешься?
   - Да, я в ночную работаю, - Мавр почесал голову и сотворил себе чашку кофе. - А может быть, зря мы так?
   - Как? - спросил от двери Чел и обернулся.
   - Так, - Мавр неопределенно покрутил рукой в воздухе. - Все же это Рапоза, а не кто-нибудь.
   - Именно, - твердо сказал Чел, не столько обращаясь к Мавру, сколько отвечая на ворочавшиеся в его собственной душе сомнения. - Именно! Это Рапоза, и она здесь столько лет, сколько мы с тобой вместе взятые. Если она выбрала то, что выбрала, то хорошо знала, что делает. Параллельные линии не сходятся, знаешь ли, а в нашем случае они и не параллельные вовсе. Наши пути расходятся, Мавр. Пересечься они могли только в прошлом.
  
   6.
   "Нет, - Решил Кайданов. - Что было, то было. Быльем поросло, и давно не правда".
   Он открыл глаза и первым делом посмотрел на часы. Час и пятьдесят семь минут. Почти два часа.
   - Все спокойно? - спросил он, оборачиваясь к Викки.
   - Я стонала, как могла, - усмехнулась женщина. - Но думаю, что зря. Там все равно ничего не слышно.
   - Есть новости? - он кивнул на работающий телеприемник и пошел варить себе кофе. Голова была тяжелая, что предполагало скорый приступ мигрени, который следовало купировать раньше, чем боль пошлет его в нокаут.
   - Бундесы, как с цепи сорвались, - ответила Викки, закуривая. - Очень похоже на скоординированную акцию. - Во Франции и Бельгии то же самое. В Голландии ... В Норвегии ...
   - Кофе будешь? - Кайданов открыл банку с молотым кофе и, оглянувшись на Викки, вопросительно приподняв бровь.
   - Буду, - она стряхнула пепел в массивную, выточенную из оптического стекла пепельницу и рассеяно посмотрела на экран телевизора. - В Бремене разгромили городской комитет КПГ, в Амстердаме арестовали все ЦК коммунистов, в Париже расстреляли демонстрацию эмигрантов, сказали, что это были "братья мусульмане". В Брюсселе вяжут Фламандский Национальный Фронт ...
   - В первый раз что ли? - он засыпал кофе в итальянскую кофеварку, включил ее и, открыв дверцу книжного шкафа, достал оттуда плоский металлический пенал.
   - Опять?
   - Да, - кивнул он, доставая из пенала одноразовый шприц и ампулы. - Опять накатывает.
   "Анальгин и кофеин, - подумал со злой иронией. - И как долго все это будет продолжаться?"
   - Может быть, лучше просто полежать? - он почувствовал спиной взгляд Викки, но не обернулся, а неторопливо закатал себе рукав на левой руке и несколько раз согнул и разогнул руку, чтобы проявились вены.
   - Снявши голову, по волосам не плачут, - игла легко вошла в вену, и Кайданов чуть прикрыл глаза, плавно вводя лекарство в кровь.
   - Что-то случилось?
   "Случилось, - подумал он с горечью. - Почти. Но на этом все".
   - Нет, - сказал он вслух. - Но кое-кто знает о нас слишком много. Некоторые, понимаешь ли, болтают, что в голову придет, где приспичит, а потом приходят разные добрые самаритяне и задают вопросы.
   - Не хочешь, не говори, - он отчетливо слышал усмешку в ее словах, но все равно не обернулся.
   "Нет, - сказал он себе твердо. - Нет и нет".
  
   7.
   Открывать глаза не хотелось, она и не стала. Сидела, откинувшись на спинку сидения, ровно дышала, имитируя сон, и думала о своем. На самом деле, если Лиса и могла надеяться кого-нибудь обмануть, то только не Пику, и не Черта. Оставался один Алекс, который и сам бодрствовал лишь отчасти, витая в своих электронных эмпиреях. Тогда, спрашивается, какого беса, она старалась? Кого хотела ввести в заблуждение? Нет ответа. Просто вдруг расхотелось "просыпаться", и вообще что-нибудь делать не хотелось, а хотелось ехать вот так, куда глаза водилы глядят, сидеть на заднем сидении и думать. Не соображать, и не решать, и не предугадывать, а именно думать, в смысле, размышлять.
   Если честно, Лиса уже почти разучилась это делать, и жизнь ее давно напоминала не жизнь живого человека, тем более, женщины, а существование какого-нибудь из тех грубо прорисованных героических человечков, которыми были полны недавно вошедшие в моду компьютерные игры. И как во всех этих бродилках-стрелялках, Лиса тоже ведь должна была двигаться, чтобы жить, "стрелять", уничтожая врагов, и собирать всякие полезные вещи и "жизни" про запас, потому что потом их приходилось отдавать, чтобы продолжать двигаться вперед. Вопрос, однако, куда? Ведь, в отличие от нее, совершая свой квест, все эти картонные дурилки твердо знали, чем дело кончится, если, конечно, они доберутся до цели. Победой, вот чем должен завершаться успешный квест, или смертью, если не сложилось. Но ей-то было точно известно, что для таких, как она, впереди ничего не приготовлено. Бог ли был к ним всем так жесток, или природа настолько равнодушна, но победы в этой войне не было и не предвиделось. Разумеется, признаться себе в таком не просто. Вот многие и тешат себя иллюзиями. Маргиналы воюют, "народники" пытаются просветить "обманутые" массы, а такие, как она ... Что ж, такие, как Лиса, просто борются за выживание, спасая тех, кого еще можно спасти, продлевая агонию, пусть даже на одну лишнюю минуту. Лиса полагала, что смотрит на вещи трезво, вполне отдавая себе отчет в том, что происходит сейчас и что неминуемо случится в будущем. За двадцать пять лет подполья она уже прошла через все, все испытала, и все попробовала, переходя, как с уровня на уровень, от растерянности к отчаянию, от отчаяния к озлоблению, от озлобления к пониманию. "Стратегия малых дел", вот как называлось то, чем она занималась с середины восьмидесятых. День за днем, год за годом, ... Но вот на то, чтобы остановиться, оглядеться вокруг и задуматься, никогда не было ни сил, ни времени, ни ... желания. Да, похоже на то, что она просто боялась задумываться о таких вещах, просто потому, что подсознательно чувствовала, что стоит открыть глаза пошире, как сразу же выяснится, над какой бездной занесла она ногу. Просто страшно было, и понять это простое человеческое чувство не сложно. Даже простить можно.
   Но сейчас, она увидела себя и свою жизнь как бы со стороны, и многие вещи оказались совсем не тем, чем полагала их Лиса прежде. И реализм ее на поверку оказался таким же самообманом, каким для Чела, Мавра и безымянной девушки являлась сила террора. Потому что и ее, Лисы, "закаленная" в огне войны душа, оказывается, жаждала - как и любая другая, впрочем, человеческая душа - спасения, и в ней, в этой жаждущей покоя душе, тоже жила надежда. И однажды, как и многие до нее, Алиса решила уничтожить проблему, раз уж ее оказалось невозможно решить, просто переложив бремя ответственности на другого человека. Однако в их положении, этот другой должен был быть если и не богом, то кем-то сопоставимым ему по своим возможностям. Потому и отправилась она через Пекло в замок на краю мира, отправилась за помощью и, естественно, ее не получила. Зато Лиса получила нечто иное, вот только что?
   Ничего определенного, казалось бы, но все-таки что-то, а не ничто.
   "Ничто ... Никто ... Некто. Знакомые слова, не так ли, барышня? "
   Это была старая история. История из-за которой Лиса одно время считала себя свихнувшейся, потому что даже самой себе не могла признаться в том, что действительно влюбилась в человека, которого никогда в жизни не видела наяву. И когда Август спросил ее об этом, то только отчаяние и надежда, та самая надежда, которую Лиса только теперь согласилась признать существующей в ее, позволили ей признаться себе и ему, что все дело было в музыке.
   Все произошло почти мгновенно в тот момент, когда они уже расставались. Вернее, это Некто решил, что пришло время оставить Лису одну. Она вдруг поняла его намерение, хотя и не смогла бы объяснить, откуда взялась эта уверенность, и на одно немыслимо короткое мгновение - по-видимому, от отчаяния и страха - "услышала" его душу. В следующую секунду, она была уже одна, стояла на привокзальной площади, не ощущая ничего, кроме чудовищной пустоты, но в тот миг ...
   "Господи!"
   Это ведь было настоящее чудо! Ужасное и прекрасное чудо, какое дано узнать лишь немногим. Никогда до этого и никогда после, ничего подобного Лиса не слышала и не ощущала тоже. У нее не было слов - "И у кого бы они нашлись?" - чтобы описать ту мелодию, к которой ей довелось прикоснуться лишь на исчезающе краткое время, но которую она успела, тем не менее, принять в себя целиком. Музыка эта - но, возможно, что и это слово было слишком грубым, чтобы описать то, что вошло тогда в Лису, чтобы остаться в ней навсегда - эта музыка была прекрасна и трагична одновременно, она была чем-то, чему не было ни цены, ни названия. И оглядываясь назад, Лиса вынуждена была теперь признать очевидное, именно эта музыка дала ей силы выжить тогда и продолжать жить до сих пор. И более того, она, эта музыка, как руки гениального скульптора, сформировала, слепила жизнь Лисы, сделав ее такой, какой она теперь была.
   "Галатея, понимаешь!" - но попытка с помощью привычной грубости изменить то, что тогда произошло, и что Лиса смогла осознать полностью только сейчас, ни к чему не привела. То, что начало вызревать в ней в замке Августа, уже окончательно созрело и обрело силу и плоть.
   "Сукин сын! - ее немой вопль был полон неизбывной тоски, копившейся в душе долгие годы, без того чтобы Лиса хотя бы смогла понять ее причину и сущность. - Что же ты наделал, гад! Зачем?! Почему?!"
   Теперь она все поняла. Она поняла, что произошло, но вот того, зачем он это сделал, она понять как раз и не могла.
   На протяжении многих лет, музыка, "подслушанная" почти случайно в чужой неведомой ей душе, звучала в сердце Лисы, лишая ее покоя, заставляя тосковать и сходить с ума, но лишь случай - отчаянный, во всех смыслах, поход через "Пекло" - открыл ей простую истину. Она любила этого человека и страдала, ощущая пустоту там, где он должен был быть, но где его не было, потому что он этого не захотел.
   "Так просто ..."
   Но просто не получалось. История, как увидела ее сейчас Лиса, имела изощренный, болезненно вычурный сюжет, напоминающий какую-то героическую сказку или легенду в стиле библейских сказаний, но не жизнь обыкновенных живых людей.
   Некто бог, в неизреченной милости своей и доброте спас однажды от беды - почти между делом спас - юношу и девушку, которые, если бы не грех любомудрия, могли стать очередными Адамом и Евой. Но проклятие запретного знания уже лежало на них, и другой грозный бог, готов был их покарать. Последовало бегство из Рая, и вот оказалось, что случайная встреча с беглянкой зажгла сердце "доброго" бога, но та, на свою беду - или, напротив это счастье ей выпало такое - заглянула в это пылающее сердце и, значит, была обречена полюбить того, кого ей любить никак не следовало.
   "Красиво, - согласилась Лиса. - Избыточно красиво, но древняя поэтика мифа позволяла себе и не такое".
   Однако дальше история развивалась уже, как эпическая трагедия. Бог не имел возможности - "А почему, кстати?" - быть рядом с девушкой. Не мог - "или не захотел" - остаться с ней или взять ее с собой, что дела не меняет, и оказалось, что единственное, что он мог для нее - "Или все-таки для себя?" - сделать, это заставить ее забыть.
   Так?
   Выходило, что так, вот только, "вспомнив все", Лиса совершенно не понимала - не могла понять - зачем он это сделал?
   "Зачем, господи?! Зачем?"
   Кто их знает, "добрых" богов, зачем они творят такое добро? Ведь он влюбился в нее, полюбил так, как любят только в песнях или старых романах, иначе откуда эта музыка?
   "Откуда, черт тебя побери?!"
   Лиса чуть зубами не заскрежетала от тоски по несбывшемуся, от жалости к себе, от понимания, какое чудо не состоялось в ее жизни.
   "Господи!"
   И она околдованная его "доброй" магией спокойно отпустила того, кто мог стать ее счастьем, смыслом жизни ... всем! Встретила снова и не узнала. А ведь, казалось бы, все было так очевидно. Некто был здесь, а Иаков был там. В душе Некто, как ни в какой иной душе, встреченной ею на долгой дороге длинною в жизнь, звучала музыка. И музыку - великолепную, незнакомую, но захватывающе прекрасную музыку - приносил с собою в Город Иаков, которого на Земле Лиса никогда не встречала, хотя по уверению Твина Иаков жил и умер именно в СССР. Лиса любила музыку, училась в детстве в музыкальной школе, пела в хоре при Доме Пионеров, слушала и слышала потом в разных городах, на концертах, и по радио, в фильмах и записях, но никогда нигде не встретила ни одной из тех мелодий, которые играл на органе и скрипке Иаков. И такого уровня исполнения не встречала тоже. Однако Некто был великим волшебником, и ей ни разу не пришло в голову сопоставить эти два образа. Четверть века Лиса была уверена, как и все другие, впрочем, что Некто и Иаков это два разных человека.
   Но тогда, что же произошло в замке Августа? Каким образом она узнала то, что он так тщательно скрывал все эти двадцать пять лет? Ведь даже сейчас, Лиса не смогла бы объяснить кому-нибудь еще, каким образом Некто и Иаков, исчезнувшие с разницей в несколько лет, и Август, появившийся под "светлым небом" неизвестно когда и как, могут быть одним и тем же человеком.
   Приходилось признать, что ее Дар развивается, и если в реальном мире это было еще не так заметно, хотя следовало признать, что и тут ее чутье было сильнее, чем у многих других, то в иллюзорном мире Города, она проделала невозможное два раза подряд с разницей всего в несколько дней. И если в случае с Августом, она могла еще тешить себя сказками про вещее, потому что любящее и страдающее, женское сердце, то в Цитадели все обстояло совсем не так, как в песнях и балладах.
   "А как?" - размышления о Некто неожиданным образом подвели ее к совершенно другому вопросу.
   А при чем здесь Кайданов? Германа-то она за каким хреном взялась вдруг искать? Вот это было уже вовсе не понятно. Ей нужен физик? Так Кайданов уже четверть века физикой не занимается, да и занимайся он наукой, Гору или Никифора было найти куда как проще. И еще у поляков, в Кракове, была такая славная девочка, которая великолепно разбиралась в физике. И у Петра Кирилловича, наверняка, есть кто-нибудь еще. Тогда зачем? Уж не затем ли, что о нем спросил Август?
  
   8.
   Начало темнеть.
   - Где мы? - спросила Лиса.
   - Западнее Сортавалы, - ответил Черт, не оборачиваясь, но так, как если бы все время ожидал ее вопроса. - Еще час покрутимся здесь и поедем в город.
   - Алекс!
   - Да?
   - Что слышно? - спросила Лиса и посмотрела искоса на Пику, спрашивая разрешения закурить.
   - В "Багдаде" не спокойно, - сказал Алекс, не оборачиваясь и даже не обозначив интонацией свою шутку юмора. - Все новостные программы сообщают об арестах. Метут всех подряд. Похоже, в ЕС открылся сезон охоты.
   - Да, кури, - буркнула Дама Пик. - Что с тобой поделаешь.
   - Скоро и у нас начнется, - сказал, ни к кому не обращаясь, Черт.
   - А уже! - почти весело сообщил Алекс. - МВД сообщило, что по вновь открывшимся данным, разыскиваемая уголовница по кличке Рапоза - представляешь, Нота, как это звучит для русского слуха, Рапоза? Музыка!
   - Не отвлекайся, - попросила Лиса, которая догадывалась, о чем подумают простые русские люди, особенно в глубинке, когда услышат такое словечко.
   - Говорят, ты как-то связана с эстонскими националистами.
   - Ну, значит, не повезло веселым эстонским парням, - Лиса затянулась и снова прикрыла глаза. Как бы то ни было, отменять вояж в Европу, она была решительно не намерена.
   - Что по поводу наших "сирых и убогих"? - спросила она, чтобы сменить тему.
   - В ЮАР никого, - ответил Алекс. - В Германии двое. Один в Ульме, и еще один в Западном Берлине. В Израиле - один, тот, о котором я тебе уже говорил, но по его поводу у меня большие сомнения. Понимаешь, я так понял, что "Лобный синдром" возникает при физическом поражении этих самых лобных долей головного мозга. Так что, вряд ли.
   "Всего трое, - усмехнулась она в душе. - Вернее, двое. Органическое поражение мозга это действительно не наш случай. Значит, двое, и оба в ФРГ. Сущие пустяки, Некто. Теперь тебе не отвертеться!"
  
   9.
   "Сделала один раз, могла сделать и во второй", - Август смел рукой серебряные фигурки с шахматной доски и поднял взгляд.
   Солнце садилось в море, не видимое из-за обложивших небо туч, но лучи его кое-где пробивались сквозь редкие прорехи и окрашивали четко видимые участки воды в цвета расплавленного золота.
   "Выбор не велик, - решил он, не в первый раз обдумав сложившуюся ситуацию. - Или это сделает она, или я. Или это не удастся никому".
   Наверняка, ему было известно одно. Каким-то неведомым образом Лиса была способна "читать" в его душе. Почти невероятно, но факт, и, к сожалению, теперь она будет действовать, сообразуясь не с разумом, а с эмоциями.
   "Жаль, - решил он. - Ничего хорошего из этого не выйдет".
   Вопрос был лишь в том, оставить ли все, как есть, понадеявшись на то, что все действительно зашло так далеко, что стало необратимым, или проверить самому?
   "Это была ошибка, - сказал он себе, меряя шагами бесконечные переходы замка. - Но кто свободен от ошибок?"
   Даже бог, в которого он, как ни странно, верил всю жизнь, даже всевышний, возможно, однажды ошибся. Тогда ли, когда создавал людей, или тогда, когда напустил на них своих зверей, но ошибся.
   "Впрочем, возможно, я просто не в силах постичь его промысла. Может такое случиться? - спросил он себя. - Еще как может! Все мы всего лишь твари господни, и охотники и их дичь".
   "Твари, - повторил он мысленно, как бы обкатывая это слово на языке, испытывая его на истинность. - Твари. И она тварь, и я. А вот просто ли мы твари, или все-таки божьи твари, покажет время".
   Он шел, куда глаза глядят, но ноги сами принесли его туда, куда он меньше всего стремился сейчас попасть, к "железной двери".
   "Судьба, - усмехнулся он, но в его усмешке не было радости. - Судьба ..."
   Он положил руки на холодное железо и попытался "увидеть", что там, за этой дверью. Однако "видеть" сквозь такие "двери" он не мог. Единственное, что ему было достоверно известно, это то, что пока он все-таки скорее жив, чем мертв. Остальное было в руке господней.
  
   Глава 6. Песня Лорелеи1 (2 октября 1999)
  
   1.
   "Время", - напомнил он себе, с неудовольствием признавая собственную слабость.
   Время, и в самом деле, стремительно уходило, и откладывать дальше становилось уже совершенно не возможно. Возможно, что и сегодня было уже поздно, а завтра ... кто знает, что могло случиться завтра?
  
   # 1Лорелея - имя одной из Дев Рейна, которые прекрасным пением заманивали мореплавателей на скалы, как сирены в древнегреческой мифологии.
  
   Как ни странно, ему было совсем не жаль бросать всю эту фальшивую роскошь, весь этот иллюзорный парадиз, и покой, подобный забвению смерти, он оставлял без сожаления. Впрочем, ничего странного в этом не было. Он знал им цену, и покою, и комфорту, и изысканной красоте, потому что весь их смысл заключался не в утверждении чего бы то ни было, а лишь в отрицании того, к чему теперь ему предстояло вернуться. А вот возвращаться-то Августу как раз и не хотелось. Однако все сложилось, как сложилось, и рефлектировать по этому поводу было поздно. Повернуть время вспять не мог даже он.
   - Господа лорды, - сказал он, входя в "Мечный зал". - И вы леди.
   Август вежливо поклонился леди Дженевре - единственной женщине среди его командиров, и обвел медленным взглядом всех четверых, собравшихся здесь по его приказу, чтобы выполнить то, что всегда представлялось им чем-то настолько далеким от реальности, что его смело можно было не принимать в расчет. Тем более, что именно так относился к этому и их сюзерен. Однако времена меняются, и вот они здесь, и он стоит перед ними, чтобы отдать последние приказы и, не мешкая, отправиться в путь.
   - Все решено, - сказал Август и чуть улыбнулся. - Я отправляюсь на ту сторону, и вы последуете за мной.
   Затянутая в черную кожу, скрывающую под собой тонкую стальную кольчугу, Дженевра ответила ему счастливой улыбкой. Левая ее рука сжимала рукоять японского меча, в желтых глазах плавилось безумие вышедшего на охоту хищника.
   - Вы все идете со мной, - повторил он главную мысль. - И ваши люди тоже.
   Широкоплечий приземистый Гектор, облаченный, как всегда, в простую - "солдатскую" - броню, чуть прикрыл глаза в знак того, что слышал и принял сказанное, как оно есть. Персиваль, золотая насечка на латах которого ослепительно горела в лучах заходящего солнца, склонил голову, а Марий, на чьем шелковом поясе не оказалось сейчас даже кинжала, показал зубы в волчьем оскале. Он был самым отчаянным из его командиров и, возможно, отчасти сумасшедшим, но надежнее его в кризисной ситуации могли быть только гранитные скалы.
   - Ширина окна, - Август достал из небытия раскуренную пеньковую трубку и поднес ее ко рту. - Пятнадцать секунд. Поэтому вы идете первыми, господа, сразу за мной.
   Он сжал мундштук зубами и несколько раз пыхнул трубкой, подняв перед собой облако ароматного дыма.
   - Пятнадцать секунд плюс/минус три секунды, - пояснил он свою мысль. - Не много, но и не мало. Вполне достаточно, если действовать решительно и без заминок. Ваши люди идут двойками, в порядке жеребьевки, сразу за вами. Хотелось бы, чтобы успели все, но это вряд ли достижимо.
   Август помолчал, не столько давая своим командирам обдумать услышанное, сколько потому что и сам в который уже раз попытался представить себе реальный ход событий. Однако представить непредставимое крайне сложно. Оставалось надеяться, что даже в худшем варианте, кто-то из них успеет перейти раньше, чем захлопнется окно.
   - "Блик", - сказал он после паузы. - Сохраняется от трех до восьми часов, но сколько точно, не знает никто, и я тоже. Поэтому, примем, что максимальное время для принятия решения - сто восемьдесят минут, и ни минутой больше. Суетиться не следует, при выборе объекта требуется известная осмотрительность, поскольку правильный выбор означает выживание, но и медлить нельзя. Запомните, сто восемьдесят минут! Все ясно?
   - Да, - ответил за всех Гектор.
   - Превосходно, - снова улыбнулся Август, хотя, если по совести, сейчас ему было не до смеха. - Не позже, чем через сутки после перехода, всем собраться на месте, установить связь и разработать план операции с учетом открывшихся обстоятельств. Все надо сделать так быстро, как только возможно, но при этом помните, мы не должны оставить ни малейших следов. Никаких следов.
  
   2.
   В принципе, можно было разделиться. Возможно, так и следовало поступить, потому что одного человека гораздо труднее выделить в толпе, и проследить за ним тоже не просто. Впрочем, и у путешествия группой имелись свои преимущества, и, в конце концов, Лиса решила двигаться всем табором. Две смешанные пары, познакомившиеся во время тура в Финляндию и продолжающие "гулять" вместе - благо деньги есть и свободные профессии позволяют - это ведь тоже прикрытие не из худших. Ищут-то как раз одиночек.
   Самолет компании "Finnair" приземлился во Франкфурте в 8.40 утра, а в девять с минутами они прошли уже паспортный контроль, но в город выходить не стали, а поехали на монорельсе1 в первый терминал, и там, на полчаса "приземлились" в баре, отслеживая ситуацию и делая окончательный выбор между железной дорогой и автобаном2 А5. Впрочем, Черт и Дама Пик если и имели какое-то отношение к окончательному выбору, то самое незначительное. Они "держали" ближний периметр и активно - в меру таланта и темперамента - изображали бурно развивающееся чувство, густо замешанное, как мог убедиться любой, даже не слишком проницательный наблюдатель, на стремительно уходящей молодости фигуристой фрау, с одной стороны, и на гремучей смеси алкоголя и чего-нибудь, вроде марихуаны, делавшей ее в глазах в конец обдолбанного кавалера гораздо привлекательнее, чем она была, на самом деле, с другой. Алекс "дремал" на коленях Лисы, сообщая ей, время от времени, новости "живого эфира". Пока все было тихо. Их никто не искал, и камеры слежения, так уж случилось, если и запечатлели кого-то из них - но не всю компанию вместе - то только со спины.
   "Значит, решено, - продолжая машинально поглаживать Алекса по лысеющей макушке, она потянулась через него, взяла левой рукой бокал с коньяком и поднесла ко рту. - Еще пять минут, и двигаем к Эс-бану3".
   Лиса сделала глоток и повернулась к Даме Пик:
   - Ну, что, Магда, еще посидим, или на вокзал? А то, боюсь, мой Отто уже не проснется до следующего утра.
   - Поехали, - пожала плечами Пика. - Ту-ту!
   Еще минут пятнадцать они собирались, тормошили мужчин, и под шутки и прибаутки допивали коньяк, но встали, наконец, и, забрав свой невеликий багаж - дорожные сумки и рюкзачки - неспешно, все так же обмениваясь шуточками и похохатывая, направились к спуску на платформы электрички. Вот в этот момент, все и произошло.
   - Нас засекли! - в голосе Алекса звучала паника, хотя он все-таки не заорал, за что ему положена была большая золотая звезда фрекен Снорк. - Меня! Меня засекли!
   Лиса почувствовала, как ужас начинает корежить ее верного Алекса и тоже испугалась. Алекс был умница, и талант у него был редкостный, но он не был бойцом, а запаниковавший член группы хуже предателя, потому что никогда нельзя знать наперед, что от него можно ожидать.
  
   # 1Внутри здания Рейн-Майнского Аэропорта (Rhein-Main-Flughafen) во Франкфурте-на-Майне проходит монорельсовая дорога "Skyline", связывающая второй и первый терминалы.
   # 2 В данном случае, имеется в виду междугородняя автострада. Автобаны А3 и А5 проходят в непосредственной близости от Франкфуртского аэропорта.
   # 3 Эс-бан - от немецкого S-Bahn (сокращение от Stadtschnellbahn - городская скоростная железная дорога или от Stadtbahn - городская железная дорога). S-Bahn связывает аэропорт с железнодорожным вокзалом Франкфурта.
  
   - Успокойся, - твердо сказала Лиса и сжала его ребра так, что Алексу сразу стало не до провала. - Кто?
   - Не знаю, - выдохнул он, глотая стон. - У них где-то здесь нюхач, а я "горячий".
   "Плохо дело!"
   Дело, что и говорить было скверное. Шанс нарваться на нюхача существовал всегда, но не так уж много магов служили правительствам, чтобы ожидать встречи каждую минуту. Да если и встретился, что с того? Два мага могли свободно пройти один мимо другого и даже не узнать, кого случайно встретили на пути. Но работающего - "горячего" - мага не заметить было невозможно. Просто Алекс засек бы волхвующего с десяти-пятнадцати метров, если конечно, тот "не разрушал города и не строил дворцы", а Лиса могла, пожалуй, "почувствовать" и метров с пятисот.
   "Прорываться? - соображать теперь надо было быстро, потому что если нюхач почувствовал Алекса, то аэропорт закроют уже через считанные минуты. - Прорываться в таком людном месте?"
   Получалось, что судьба не оставляла ей выбора. Они находились в одном из самых больших аэропортов Европы. Даже для того, чтобы покинуть его территорию бегом, потребуется очень много времени, которого у Лисы и ее людей просто не было. Уже сейчас, в эти именно секунды, в игру должны были включиться секьюрити аэропорта, поддержанные полицейским спецназом и группами захвата из контрразведки, которые где-то здесь, наверняка, расквартированы на постоянной основе. А потом, очень скоро - максимум через двадцать минут - здесь станет тесно от прибывающих из Франкфурта подкреплений.
   - Спокойно! - сказала она тихим ровным голосом. - Ничего не бойся! Держи системы, а мы тебя выведем. Ты меня понял?
   - Да! - ее голос всегда приводил его в чувство, даже тихий голос. Привел и сейчас.
   - Молодец! Главное, не дай им нас заснять!
   - Сделаю, - голос Алекса уже не дрожал, хотя прошло всего несколько секунд, но он был очень лабилен, ее "либен Отто", легко возбуждался и быстро успокаивался, если знать, конечно, как им манипулировать.
   - Магда, - она взглянула на Пику и чуть прикрыла глаза. - Веди Отто. Ральф!
   - Да? - Черт уже наверняка знал, где находится нюхач и, по-видимому, ожидал, что сейчас Лиса пошлет его в бой. Но Лисе не хотелось даже думать, какое море крови здесь прольется, если они пойдут на прорыв. И главное, при таком повороте событий, никто не мог гарантировать, что прорвется хотя бы один из них.
   - Отойди метров на десять и не выпускай меня из виду, - сказала она, окончательно решившись. - Постарайся меня вынести, или убей.
   - Хорошо, - равнодушным тоном сказал Черт и, шагнув в сторону, пропал из вида, без остатка растворившись в толпе.
   - Идите! - приказала Лиса Пике и Алексу.
   "Ну, вот и все, - сказала она себе, останавливаясь. - Зарекайся, не зарекайся, а все равно на этих весах фальшивые гири!"
   Она больше не колебалась и не рефлектировала, зная, что всему на свете, как говорил им с Кайдановым много лет назад старик Иаков, есть время. Время разбрасывать камни и время их собирать. Лиса "открылась" сразу вдруг, без перехода, без подготовки, одним стремительным движением воли обрушив стены, ограждающие ее разум. Барьеры исчезли, и шквал чувственных восприятий обрушился на нее с неимоверной силой, едва не убив на месте. Однако она знала, что ее ожидает, и выстояла, справившись даже с мощнейшим рвотным позывом, вызванным дикой смесью запахов, в которых, она буквально захлебнулась.
   "Еще!"
   Сжало виски, и острые коготки шустрых лисят стали рвать кожу на груди и спине. Но в следующую секунду все это исчезло вместе с гремящими голосами и визгом сервомоторов каких-то машин, с липкой грязью воздуха, норовившего залепить ей рот и ноздри, но не мешавшего, к несчастью, вдыхать смрад, исходивший от людей и вещей вокруг. Все это пропало, как будто и не было, и Лиса ощутила объявший ее холод вечности. Этот холод не вызывал озноба и не терзал тело, но зато он уничтожал жизнь, оставляя лишь жестокое право видеть и понимать. Но это все еще было не то, к чему она шла, и Лиса сделала еще один - следующий - шаг.
   Теперь на нее снизошла окончательная тишина, особая тишина, в которой невозможно жить, но в которой можно "постигать", открывая все спрятанное и скрытое, отбрасывая, словно шелуху, все запреты и ограничения, накладываемые непреложными законами природы. И Лиса увидела. Она увидела саму себя, свое тело - одно из сотен и тысяч других таких же бренных тел, вплавленных силой ее собственной волшбы, как мухи в янтарь, в пространство остановившегося мгновения. Узнала Пику и Алекса, застывших в движении, конечным пунктом которого через двадцать две минуты станет темно-синий Opel Frontera Wagon, оставленный на долговременной стоянке аэропорта в шесть сорок утра Гельмутом Стиггом, менеджером по сбыту местной текстильной фабрики, полчаса назад вылетевшим в Тайбэй. Почувствовала присутствие исчезнувшего из глаз Черта, размытые очертания которого начали проявляться справа от нее, как изображение на фотобумаге. Лиса увидела их всех сразу, их и еще множество и множество людей, работавших здесь, во Франкфуртском аэропорту, сюда прилетевших или готовых отсюда вылететь, "идущих", "стоящих" или "сидящих", "летящих" в замерших в воздухе самолетах, или "едущих" в машинах и поездах, точно так же, как и сами самолеты, автомобили и поезда, застрявших между прошлым и будущим в бесконечном мгновении магического настоящего. Тишина "открыла" ей скрытого от глаз суку-нюхача - немолодого седеющего дядьку в сопровождении двух оперативников-федералов из БФВ - и обнаружила три группы захвата, уже успевшие получить сигнал тревоги и начавшие на него реагировать, и еще множество полицейских и секьюрити, разбросанных по одному, по двое на огромной территории аэропорта, взвод полицейского спецназа и сотрудников расположенного в этом же здании опорного пункта военной контрразведки. Двести девять человек предстали перед внутренним взором Лисы, двести девять мишеней ее равнодушного гнева, двести девять обреченных на смерть, не ведающих своей, на самом деле, уже свершившейся судьбы. Впрочем, нет. Кое-кто был способен на большее, чем быть статистом в игре высших сил.
   Встрепенулся задетый ее "волной" Черт, и нюхач тоже почувствовал прикосновение ее "взгляда". Он оказался потрясающе сильным колдуном, Чеслав Новотны по кличке Карл - "пятьдесят три года, уроженец города Брно, не женат" - ему почти удалось разорвать цепи остановившегося времени и прорваться на другой, несравненно более высокий уровень, требовавший не малого могущества. Однако "почти" это не то же самое, что "смог". Он попытался, но не смог или не успел. А кто не успел, тот опоздал, не так ли?
   - Не надо! - он, естественно, не мог говорить. Это кричала испуганная душа Чеслава Новотны, но услышать ее отчаянный вопль могли сейчас только "онемевший" Черт и творящая свое страшное чудо Лиса.
   - Не надо! - закричала его душа.
   - Всему приходит конец, - холодно и равнодушно ответила ее душа.
   - Умрите! - приказала Лиса всем тем, кто представлял сейчас опасность для нее и ее людей. - Умрите все!
  
   3.
   Первым озвучил новость Pro71. У них это появилось в двенадцатичасовом новостном блоке. Однако уже к часу дня вопили все, кто только мог: BBC, SNN, RTL, ARD, ZDF1, все, кого принимала их антенна. И даже картинка пошла, но пока еще невнятная и содержавшая одни только дальние планы. Впрочем, первый канал уже в час тридцать пять, показал несколько неидентифицируемых трупов и полтора десятка автоматов Калашникова и Узи, над которыми "колдовали" эксперты-криминалисты. Судя по набору оружия и черным вьющимся волосам у двух трупов из трех, ответственность за теракт решили повесить на палестинцев, но у Кайданова не было ни малейших сомнений в том, что, на самом деле, произошло во Франкфурте. Он даже здесь, в Берлине, ощутил, как "дрогнули небеса", а тем из "увечных", кто, на свою беду, оказался в десять утра в непосредственной близости от эпицентра, можно было только посочувствовать. Такой удар валит с ног, он это знал абсолютно точно.
  
   # 1Pro7, RTL - частные телеканалы немецкого телевидения; ARD - первый канал немецкого телевидения ZDF - второй канал немецкого телевидения.
  
   - Кто-то прорвался в Германию, - сказал Кайданов вслух.
   - Думаешь, прорвался? - возможно, Викки в этом сомневалась, однако, сказать наверняка было невозможно.
   - Не сомневайся, - зло усмехнулся Кайданов, поворачиваясь к ней. - Бундесы никого не ждали, ты уж мне поверь! Простое совпадение. Скорее всего, у них был там нюхач, и человек на него напоролся случайно. Это не акция. Это прорыв.
   - Трудно сказать, - возразила Викки, почти не изменив при этом тональности своего красивого голоса. - Ты же не можешь знать этого наверняка.
   - Не могу, - согласился Кайданов, внимательно вглядываясь в ее спокойное лицо. - Но я чувствую. Триста убитых ... Теперь помножь их, как минимум, на двое. Ты представляешь, какой колдун там был, если мы почувствовали его даже здесь?
   - Возможно, - пожала плечами Викки. - Но тогда, теперь начнется "блокада".
   - Наверняка, - кивнул Кайданов, продолжая рассматривать Викки и испытывая при этом обычное чувство, если не раздражения, то уж, во всяком случае, досады. Временами ему казалось, что рядом с ним живет не человек, а одушевленный манекен. Кукла для секса, резиновая блондинка ...
   - Надо ложиться и не дышать, - произнося эти слова, Викки впервые за время разговора посмотрела ему в глаза. Глаза у нее были очень красивые, но Кайданов хотел, хотя бы иногда, знать, что они выражают.
   - Да, - сказал он вслух. - Ты права. Передай по цепочке: "тихий час" для всех.
   - А ты? - спросила Викки своим фирменным "ровным" голосом. Когда она так говорила, по ее интонациям было совершенно не понять, какие именно эмоции она сейчас испытывает, и тревожит ли ее вообще хоть что-нибудь.
   - Я съезжу на встречу в Мюнхен, и тоже лягу, - улыбнулся он, не столько испытывая желание улыбаться, сколько по привычке "раздвигать губы в положенных местах".
   "Я раздвигаю губы, она ноги, и оба мы делаем это, потому что так положено".
   Викки с минуту молча смотрела на Кайданова, и по ее лицу было не понять, о чем она думает и думает ли вообще.
   - Не ходи, - сказала она, помолчав несколько секунд. - Сейчас не время.
   - Не могу, - его самого поразило равнодушие, с которым он ей это сказал. Но, с другой стороны, следует ли тому, кто уже умер, боятся смерти?
   - Не могу, - ответил Кайданов, понимавший, что, скорее всего, Ви права, но не желавший менять свои планы из-за такой мелочи, как собственная жизнь. - Я этой встречи ждал два месяца и год добивался. Просто не могу.
   Возможно, он был прав, а возможно, нет, но любом случае, он не был искренен. Разумеется, эта встреча была им всем очень нужна. Проблема, как всегда, состояла в малочисленности боевки. С одной стороны, хорошо. Маленькие группы очень трудно вычислить. Однако, с другой стороны, с пятью-шестью людьми серьезной каши не заваришь. А тут целая группа. Новые люди, новые возможности ... но и новые опасности, разумеется. Вот только, кто не рискует, тот не пьет шампанского. Вопрос, однако, был в том, стоила ли овчинка выделки, и нельзя ли было все-таки отложить эту встречу до лучших времен?
   "Можно, наверное, - подумал Кайданов, доставая сигарету. - Но я откладывать не хочу".
   Викки молчала, но взгляда не отвела. Смотрела, как будто хотела, что-то понять, или, наоборот, уже все поняла и просто запоминала его таким, каким увидела в последний раз?
   "Возможно, - согласился Кайданов, закуривая. - В конце-концов, что я о ней знаю? Но ведь о ней-то я как раз и не подумал".
   - Я полечу самолетом, - сказал он вслух. - Встреча завтра вечером. Послезавтра утром я буду уже дома.
   - Мы, - кивнула Викки. - Мы будем дома послезавтра утром, потому что я лечу с тобой.
  
   4.
   - Ты как? - спросила Пика, вытирая ей лоб носовым платком.
   - Никак, - и это была чистая правда. Тело было "стеклянное", хрупкое и холодное, и душа тоже была никакой, а в голове стоял туман. Лисе потребовалось сделать почти невероятное усилие, чтобы рассмотреть в этом холодном тумане хоть что-нибудь, за что могла ухватиться ее ленивая неповоротливая мысль.
   "Опель ... Автобан А5 ... Ульм ... Все живы ... И я жива ... Снова жива ... И мы едем в Ульм ..."
   Они ехали на машине в Ульм, где в университетской клинике уже много лет лежал Анатолий Морицевич Гюнтер ...
   "Если это не тот человек ..."
   Если это не тот человек, которого она ищет, значит, их дорога лежит дальше. По восьмому шоссе через Аугсбург в Мюнхен ...
   "Мюнхен? Почему Мюнхен? - удивилась она. - Берлин! Нам нужно в Западный Берлин".
   Однако сила ее удивления была так слаба, что на этой мысли Лиса не задержалась, сразу же перейдя от нее к совершенно другой.
   - Что там? - спросила она, имея в виду Франкфуртский аэропорт.
   - Апокалипсис, - ответил откуда-то из пространства Черт, без пояснений догадавшийся, о чем она их спрашивает. - Война Гога и Магога.
   - Алекс влез в компьютеры штаб-квартиры БФВ в Кельне, - объяснила Пика. - Они сообщают о более чем семистах погибших.
   - Когда?
   "Когда они успели всех посчитать? И почему так много?"
   - Сорок минут назад, - сразу же ответила Дама Пик. - А в пути мы уже почти три часа.
   - Вроде бы я целила только по агентам, - не испытывая практически никаких эмоций, и сама же этому отстраненно удивляясь, сказала Лиса.
   В самом деле, какая разница? Двести трупов или семьсот ... Или всего один. На войне человеческая жизнь стремительно обесценивается. Старая истина.
   - Не знаю, - пожала плечами в ответ Пика. - Наверное, тебя понесло. Ты же знаешь, как это бывает ...
   "Знаю ... не знаю ... не помню ... Семьсот? Впрочем, не важно. Уж один-то точно получил по заслугам".
   - Ты сожгла им всю электронику в радиусе полутора километров и чуть не уронила одиннадцать самолетов ...
   "Им просто повезло, что я о них не подумала. Ну, что ж, на войне, как на войне".
   - Совершенно нет сил, - сказала Лиса слабым, "больным" голосом.
   - И не мудрено, - усмехнулся влезший откуда-то сбоку Алекс. - Я столько живи сроду не видел. Просто цунами какое-то, ей богу! Нас достало уже на эскалаторе и било раз десять, честное слово! Не вру! Я такого никогда не чувствовал. Физически больно, но зато потом ... Улет!
  
   5.
   На этот раз, металл оказался не просто холодным, каким, собственно, и должна быть честная оружейная сталь, он излучал смертельную стужу. В нижней галерее стояла зима, пар от дыхания людей висел, не тая, в неподвижном мертвом воздухе, на стенах, полу и сводчатом потолке видны были белые пятна изморози. Но настоящий ужас преисподней ожидал их около самой двери. Мороз здесь был таким, что невозможно было дышать, а сама поверхность железной двери, казалось, светилась безжалостной голубизной вечных льдов.
   Август чувствовал, как стужа вытягивает из его тела тепло и жизнь. Кожа на лице натянулась и стала жесткой и ломкой, как высохший пергамент. Слезились глаза, и даже его воля, казалось, застыла в присутствии растворенной в тишине вечности. Он понимал, что мороз ударил неспроста, и что ожидание лишь множит страдание и уменьшает шансы на успех, но справиться с собой оказалось совсем не просто. Прошла долгая, томительная минута, пока он стоял перед закрытой дверью, не в силах ее открыть, но и не решаясь уйти. Позже он не смог даже вспомнить, что именно происходило тогда в его голове и душе, но предполагал, что ему пришлось выдержать нешуточную борьбу с презрительным отвращением к тому, что лежало "за порогом", с внезапно вспыхнувшей в нем разрушительной ненавистью к миру, ожидавшему его на той стороне. Но, как бы то ни было, с этими ли предполагаемыми врагами сражался он в нижней галерее своего собственного замка, или с какими-то другими, принятое им решение оказалось сильнее их всех, и после минутной заминки, Август все-таки положил руку на ручку двери и потянул ее на себя.
   - Время! - крикнул он, распахивая дверь, и, следовательно, отдавая себя этим действием в руки Случая, который с одинаковой вероятностью мог оказаться, и промыслом божьим, и слепой игрой шансов на бесконечном поле неопределенности.
  
   6.
   В клинику Лиса не пошла - у нее просто не было на это сил - послала Черта. Тот ее выслушал, не перебивая, кивнул, и, так и не задав ни одного, даже самого пустячного вопроса, пошел к стеклянным дверям неврологического корпуса. А она постояла немного на месте, глядя ему в спину, потом повернулась и пошла на все еще неверных ногах в другую сторону, туда, где около куста сирени приметила чуть раньше пустую скамейку. После скандинавской сырой и холодной осени, погода в южной Германии оказалась просто замечательной. Было солнечно, но не жарко, и воздух пах не столько привычными пылью и бензином, сколько созревшими плодами. Лиса улыбнулась своим "нейтральным" мыслям, но, уже садясь на скамейку, поняла, что ждать нечего. Потому и Черта она отправила вместо себя, что подсознание уже обо всем догадалось. Потому, если разобраться, и мысли ее оказались сейчас совсем не о том, что найдет, или не найдет в клинике Черт, а о чем-то, что никакого отношения к делу не имело.
   "Ничего он не найдет", - признала Лиса очевидное и сразу же посмотрела на Алекса. Отсюда, с ее скамейки, были хорошо видны и вход в клинику, и другая скамейка на противоположной стороне обсаженной деревьями площади, скамейка, на которой расположились Алекс и Пика. Но, увы, расстояние и обстоятельства не позволяли ей сразу же спросить Алекса о том, о чем она теперь подумала.
   "Не страшно, - остановила себя Лиса. - Столько терпела, и еще сколько надо потерплю. А сделанного все равно не воротишь, не так ли?"
   Она достала из сумки бутылку кока-колы и, свинтив крышечку, поднесла горлышко к губам. Ее все еще мучила жажда, но, с другой стороны, Лисе так же необходимо было просто чем-нибудь себя занять, чтобы умерить внезапно возникшее чувство непокоя. Это не был страх, или ощущение опасности, и даже не вполне обоснованное в ее нынешнем поиске нетерпение. Это было что-то другое, смутное, но от того не менее тягостное, что ни с того, ни с сего, казалось, сжало сердце в томительном ожидании. Чего? Лиса этого не знала, однако, к тому времени, когда выпив почти всю колу, она освободила рот для сигареты, которую уже услужливо и почти без вмешательства воли приготовила ее левая рука, она решила, что все дело в том, что ей открылось несколько минут назад, и в том, как это с ней произошло. Судя по всему, Лиса опять "проскочила вперед". Это не было обычное, то есть, знакомое ей - пусть, в основном, и понаслышке - прорицание или провиденье. Скорее это было похоже на послезнание, которое, на самом деле, следовало бы называть предзнание. Вот только вовремя обнаруживать это новое, неизвестно, как и откуда появлявшееся в ее голове знание Лиса не умела. Каждый раз она буквально спотыкалась об него, словно о брошенный на дороге камень, как случилось это с ней несколько дней назад в доме Быка, и как произошло это теперь, здесь и сейчас, буквально несколько минут назад.
   "Допустим", - она попыталась актуализировать все, что объявилось теперь в ее бедной голове, но, увы, ничего нового там не нашла. Все, что она теперь знала, сводилось к трем простым истинам. Гюнтер не тот человек, которого она ищет. В Западный Берлин им ехать незачем, потому что и там их ничего не ждет. Оказывается, ехать сразу же следовало в Израиль, но и это теперь было не актуально.
   Это последнее знание было самым странным. С одной стороны, еще тогда, когда Алекс впервые упомянул о "русском" пациенте больницы Ихилов, в ней что-то шелохнулось, не смотря на то, что по всем признакам он не мог быть Некто. Но что-то же Лису в нем заинтересовало? Что? У нее не было ответа. Разве что, она могла теперь предположить, что и тогда "проскочила вперед". Однако полной уверенности у нее в тот момент не было - лишь смутное ощущение ценности полученной от Алекса информации - и она не стала спешить. А теперь было уже поздно.
   "Почему?"
   Но ответа на этот вопрос она из своего "черного ящика" абсолютного знания не получила. Незачем, и все, потому что поздно. То ли он уже умер, то ли его там нет, то ли ... Лиса не успела додумать эту мысль до конца, воздух дрогнул, и сердце пропустило удар. Где-то совсем рядом кто-то совершил короткое, но необычайной силы колдовство, буквально разорвав на мгновение "ткань мироздания".
   "Черт?!"
   Конечно, это мог быть и он - его Дара вполне хватило бы и не на такое чудо - но у Лисы, сидевшей на скамейке в тени сирени, появилось сейчас неприятное чувство, что она пропустила что-то очень важное, но что именно, узнать теперь было практически невозможно.
  
   7.
   Выбор оказался совсем простым. Она и искала не долго, и решила сразу, как только увидела ее, медленно идущую по госпитальному коридору. Увидела, узнала, ощутила внутреннюю гармонию, и сразу стало не важно, какие у этой девушки документы, сколько ей лет, и откуда она родом. Все это было лишним теперь, лишенным смысла, потому что она увидела себя и сразу поняла, что другого выбора ей не надо, потому что не дано.
   Ольга Эйнхорн споткнулась на ходу и чуть не упала, беспомощно взмахнув своими тонкими руками в попытке удержать равновесие. Ее качнуло вперед, закачалась, как маятник, маленькая сумочка на длинном ремне, висевшая у нее на плече, но все таки Ольга не упала, удержавшись на задрожавших вдруг ногах.
   - С вами все в порядке? - озабоченно посмотрел на нее шедший навстречу молодой мужчина в белом халате.
   - Да, - растерянно ответила Ольга, пытаясь выровнять дыхание, сорвавшееся от пережитого ею мгновенного испуга. - Да, благодарю вас. Все уже в порядке. Я просто ...
   "Я просто только что умерла".
   Сердце колотилось в груди, как сошедшее с ума, и волны жара и холода - попеременно - стремительно прокатывались через тело.
   - Я просто оступилась, - слова с трудом пробивались наружу сквозь тяжелое неровное дыхание. - Где здесь туалет?
   - Дальше по коридору, - автоматически ответил мужчина. Было видно, что ее состояние внушает ему опасения, но Ольге было уже не до него. Она едва ли не бегом бросилась вперед по коридору, разом забыв и о встреченном ею враче - или кто он там был - и о прочих людях, находившихся сейчас рядом с ней. Единственной разумной мыслью в этот момент был страх, что она не успеет добежать.
   Она едва успела. Ее вывернуло почти сразу, как только она ворвалась в туалет. Захлопнулась за спиной дверь, и Ольга тут же согнулась пополам, не в силах уже дойти на ставших вдруг ватными ногах до раковины. Ее вывернуло прямо на кафельный пол, а потом еще раз, и еще. Но все это были сущие пустяки, как поняла она еще тогда, когда стояла, согнувшись и содрогаясь всем телом от рвотных позывов. Просто "адаптация" выбросила в желудок, как в самую подходящую для этого в организме полость, все то дерьмо, которое успело вырасти в теле Ольги Эйнхорн, ну а он, желудок, такой нагрузки, естественно, не выдержал. Только и всего.
   "Хорошо, что не обделалась", - подумала она почти равнодушно и, выпрямившись, заковыляла к раковине, чтобы умыть лицо и прополоскать рот.
  
   8.
   Как ни мало долетело до нее "живи", но Лисе и этого хватило "за глаза, и за уши". Сил сразу прибавилось, как будто ей плеснули в кровь хорошую порцию кофеина с глюкозой, и настроение, не смотря ни на что, улучшилось необыкновенно, будто дури накурилась. Она просто ожила вдруг, едва не впав при этом в эйфорию, но, с другой стороны, и насторожилась.
   "Что это было?"
   Хороший вопрос. Если бы к нему еще и ответ соответствующий прилагался, цены бы ему не было. А так, что ж, вопрос без ответа только причина для головной боли и ничего больше. Возможно, что вообще не произошло ничего такого, о чем стоило бы думать, то есть, ничего из того, что могло каким-нибудь боком касаться Лисы и ее дела. В конце концов, магов в Европе хоть и не много, но все-таки не настолько мало, чтобы они вовсе не могли пересечься. А колдовство, которое почувствовала Лиса, по здравом рассуждении, случилось никак не ближе трехсот метров от того места, где она тогда сидела. Сильное колдовство - это факт - даже очень сильное, но очень быстрое. Такое стремительное - "И что бы, во имя всех святых, это могло быть?" - что Алекс его даже не заметил, а Пика, хоть и почувствовала "что-то такое", была, тем не менее, полна сомнений, не почудилось ли ей это "с устатку, да на нервах". Один Черт уверенно засек волшбу и оценил ее по достоинству.
   - Сильно, - проскрипел он, выворачивая на автостраду. - И быстро. Метров двести-триста на восток.
   - То есть, на территории госпиталя, - кивнула Лиса.
   Ну что ж, вполне вероятная вещь, если подумать. Кто-то кого-то по быстрому "подлечил". Но так нагло? Что называется, у всех на глазах? Было в этом что-то неправильное. Не рисковали так маги, давно уже усвоив, что для их чудес нужны не только желание и Дар, но и подходящие время и место, а университетская клиника, как ни посмотри, не лучшее место для таких вот сумасшедших экзерсисов.
   "Но может быть, у него не было выбора?"
   Ведь и так могло случиться, что у колдуна - "Ну, хорошо! У колдуньи!" - просто не оставалось времени на поиски соответствующих обстоятельствам места и времени. Умирал кто-то, допустим, или еще что-нибудь?
   - Ты подготовку почувствовал? - спросила она вслух.
   - Это не подготовка была, - лаконично ответил Черт, встраивая Фольксваген в поток.
   - А что? - к словам Черта и всегда-то следовало прислушиваться, даже если от его интонаций начинало крутить живот, а в таком деле, как детекция чужой волшбы, тем более.
   - А что? - спросила она, настораживаясь даже в своем нынешнем "улетном" настроении.
   В самом деле, что же такое она почувствовала перед самой волшбой? Ведь что-то же Лиса почувствовала, в этом она была уверена.
   - Не знаю, - лаконично ответил Черт и увеличил скорость, благо правила разрешали. - Мы в Мюнхене что-то забыли?
   "В Мюнхене ... "
   - Не знаю, - уже произнося эти простые слова, она поняла, что слово в слово повторила ответ Черта. - Я знаю только, что сегодня вечером мы должны быть в Мюнхене, а зачем и почему, не знаю.
   - Опять? - озабоченно спросила Пика, по своему характеру боявшаяся всего нового и неожиданного.
   -Да, - коротко ответила Лиса и, протянув руку, тронула за плечо Алекса. - Алекс, не в службу, а в дружбу, погляди там, что с этим дядькой в Тель-Авиве?
   Алекс оглянулся и удивленно на нее посмотрел, но ничего, впрочем, не сказал, а взгляд его вопрошающий Лиса решительно проигнорировала.
   "Пусть думает, что хочет, только бы дело делал!"
   - Посмотришь? - попросила она, изо всех сил сдерживая рвущийся наружу дурацкий смех, распиравший сейчас ее легкие. - Очень надо.
   - Посмотрю, - покорно согласился Алекс и отвернулся.
   - Час времени у меня есть? - спросил он Черта.
   - Два, - коротко ответил тот, не поворачиваясь. - Два. Через два часа привал и обед.
  
   9.
   Темно, холодно ... Постыло? Великолепное слово!
   "Так жить нельзя. Кто сказал?"
   Кто-то сказал. По-другому поводу, разумеется, но сказал хорошо, и, если подумать, то с ним, это сказавшим, следует согласиться: да, вы правы, товарищ, так жить нельзя. Однако теперь, видимо, придется. И так тоже жить, поскольку уж приспичило жить.
   "Зачем, спрашивается?"
   Зачем? Хороший вопрос. Слово хорошее, вопрос хороший, а жизнь плохая, постылая.
   "Но ведь ты не умер!"
   Тоже правда. Не хотел бы жить, мог бы умереть. Никто силой не держал. Сам решил. Сам. А теперь что?
   Он попробовал себя ощутить, но это пока оказалось для него сложнее, чем "увидеть" мир вокруг себя. Больничная палата ... кровать ...
   "Койка", - поправил он себя.
   Разумеется это была больничная койка. Шесть коек, одна его собственная.
   Он поднялся к потолку и посмотрел на себя сверху.
   "Ужас!"
   Не то слово! И так-то никогда красавцем не был, но то, что лежало сейчас на больничной койке и человеком-то назвать было сложно.
   "Существо ... И оно того стоило?"
   Трудно сказать.
   Он огляделся вокруг, но ничего интересного не нашел и, немного поразмыслив над тем, что теперь ему предстояло сделать, вернулся в свои бренные останки.
  
   10.
   Судя по всему, зов пришел откуда-то со стороны Мюнхена. Тихий зов, едва слышный, но родная кровь не шепчет, а кричит, и Ольга, не раздумывая, поехала в Мюнхен. Машина у нее, правда, оказалась старенькая и "летать" не умела, вернее уже не могла, но движок тянул, колеса крутились, и, в любом случае, это было лучше, чем тащиться на поезде или автобусе. Вот только одного она не учла - впрочем, Ольга об этом заранее и не знала - что уже через час ей зверски захочется есть.
   "Адаптация, - вспомнила она, решительно борясь с голодом, буквально поедавшим ее пустой желудок. - Адаптация. Но это значит, что до Мюнхена я доберусь только к вечеру".
  
   11.
   Алекс "вернулся" всего за пару минут до того, как Черт, съехав с главной дороги, начал выруливать к бензоколонке, рядом с которой имелся, разумеется, и ресторан. Где так долго гулял ее оператор, Лиса, уверенная, что задание ее вряд ли заняло у него больше четверти часа, спрашивать не стала. В конце концов, она была советским человеком и прекрасно понимала, что каждый имеет то, на чем "сидит". Бог с ним, с Алексом - порнуху он там смотрел, или еще что - главное он не ерепенился и дело свое делал на ять. Остальное лирика.
   - Ну? - спросила она, все еще пытаясь понять, о чем сердце вещует. - Что?
   - Все то же, - пожал плечами Алекс. - Жив твой дяденька, хотя и не сказать, что б здоров. У него сегодня утром как раз кровь на анализ брали. Написано, "Без изменений".
   "И что это значит?"
   - А мы куда, собственно? - как спросонья тараща глаза и оглядываясь по сторонам, спросил Алекс. - Мы же, вроде, в Мюнхен собирались ...
   - Будет тебе, золотко, и Мюнхен, - ответила за всех Дама Пик. - И чайник со свистком. Сейчас вот только пообедаем скоренько, и вперед.
   - А!
   - Не "А", - поправила его не на шутку развеселившаяся Лиса. - А "О!"
   - Ты начальник, - снова пожал плечами Алекс. - Прикажешь, чтобы было "О", "о" и будет.
   - Поговори мне, - усмехнулась Лиса, хорошее настроение которой так еще и не прошло. - Оставлю без сосисок.
   - Или без пива, - добавила она после краткого, но "многозначительного" раздумья. - Без пива обидней, как полагаешь?
   - Да ладно тебе, - махнул рукой Алекс. - Я что?! Я ничего.
   - Вот и я ничего, - мурлыкнула Лиса, сама себе удивляясь. Такого хорошего настроения у нее, кажется, и в самом деле, полжизни не было.
   - Приехали, - сообщил Черт, останавливая машину и выключая мотор. - Лишнего не говорите. По всей стране "осадное положение".
   - А ты откуда знаешь? - удивленно округлил глаза Алекса.
   - А что, правда? - сразу же насторожилась Пика.
   - Да, - признал Алекс, все еще ошарашенный заявлением Черта. - Как раз полчаса назад объявили. Ты что, Черт, тоже можешь?!
   - Нет, - равнодушно ответил Черт, открывая водительскую дверцу и вылезая наружу. - Я их просто знаю. Всех.
   "Знает", - признала Лиса и, мысленно пожав плечами, пошла ко входу в ресторан.
   Что тут скажешь? Смешно было предполагать, что после того, что она натворила во Франкфурте, немцы не поставят на уши все свои спецслужбы. Что-что, а складывать и вычитать они за полвека вряд ли разучились. Да и вообще, не надо было быть шибко умным, чтобы догадаться что их собственный "почетный ариец" - пусть и случайно - нарвался на свою и их беду на кого-то, оказавшегося спецназу не по зубам. А то, что этим кем-то была она сама, дело второе. Была бы не она, все обстояло бы точно так же: "осадное положение", и все вытекающие из него прелести. Однако забивать себе сейчас всем этим голову, Лиса была решительно не намерена. Что сделано, то сделано, и сделанного, как говорится, не воротишь, тем более, что у нее все равно другого выхода не было. А расставаться с гулявшей и певшей в крови весной ей расставаться никак не хотелось. Иди, знай, случится ли с ней еще когда-нибудь такое чудо, и, даже просто, удастся ли ей до такого случая - "Если даже!" - дожить.
   "Все там будем", - решила она, отправляя эту лишенную, впрочем, эмоциональной окраски, но все-таки неподходящую к ее нынешнему настроению мысль в "мусор", и толкнула стеклянную плиту двери.
   Не смотря на то, что бензоколонка на междугородней трассе место по-определению бойкое, в зале ресторана народу оказалось на удивление мало. Лиса окинула его беглым взглядом и, не заметив ничего подозрительного, направилась к пустому столику у окна.
   "Волков бояться, в лес не ходить", - она села так, чтобы видеть весь зал и, заодно - привычка вторая натура - входную дверь, оставив Черту сомнительное удовольствие "любоваться" со своего места парковочной площадкой, а даме Пик - следить за дверью в служебные помещения. От Алекса, как всегда, толку в этом деле было, как с козла молока, но любила она его не за это. Лиса взглянула на Алекса, увидела "плывущий" взгляд своего оператора и без стеснения ткнула его ногой в колено.
   - Очнись, умник! - фыркнула она. - Кушать подано!
   - Что? - встрепенулся Алекс, "просыпаясь" в очередной раз. Увы, но, как знала Лиса, это являлось общей слабостью всех, без исключения, операторов. Стоило человеку один раз попробовать, что это такое, "летать в эфире", и он подседал на это развлечение, как на наркотик, будучи уже не в силах отказаться от "кайфа" и, улетая при первой же представившейся ему возможности.
   - Ничего, - ответила она, с трудом проглатывая мельтешащую на губах улыбку. - Но в следующий раз получишь по яйцам.
   - Извини, - виновато улыбнулся Алекс. - Фильм не досмотрел.
   - Что за фильм? - спросил Черт, который, насколько знала Лиса, имел в жизни ровно два увлечения. Черт писал стихи и ходил в кино. Что характерно, видик он почти никогда не смотрел. Он любил именно кино.
   - Что за фильм? - спросил Черт и помахал рукой официантке.
   - Американский, - ответил Алекс, закуривая. - Матрица называется. В следующем месяце выходит.
   - Про что там? - спросила Пика, но в этот момент к их столику подошла официантка, и они занялись заказом. Впрочем, при ближайшем рассмотрении, меню не блистало разнообразием ассортимента, так что "суп гуляш" - почему-то по-чешски - баварские сосиски с кислой капустой и отварным картофелем и, разумеется, Ханен Альт, потому что, как же без пива, если такой обед? Никак.
   "Никак, - весело пропела она в душе, предвкушая вкусный горячий обед и холодное пиво. - Совсем никак".
   Взгляд ее скользнул по черноволосой девушке с бледным нездоровым, но изысканно красивым лицом, сосредоточенно хлебавшей суп из глиняного горшочка, остановился на мгновение на блондинистой мамаше, пытавшейся втолкнуть в своего трехлетнего сына кусок шницеля, и снова вернулся к брюнетке за столиком у противоположной стены. Что-то зацепило Лису, когда она "мазнула" взглядом по девушке, но что именно, она не поняла. Ничего путного не вышло и из второй попытки. Девушка, как девушка. Молодая и красивая, но что с того?
   "Или меня с живи снова на теток повело?"
   В любом случае, опасности эта девушка не представляла. Однако при взгляде на нее в сердце Лисы возникло какое-то неясное, но отчетливо тревожное чувство. В чем тут было дело? Возможно, в том особом типе красоты, которым она была отмечена, утонченным, даже изысканным, но, в то же время, хищным.
   "Коршун или сокол, - решила Лиса, рассматривая незнакомку. - Или еще кто-то, но той же породы".
   Девушка неожиданно подняла взгляд от своего супа, и их глаза встретились. У брюнетки оказались глаза пронзительной синевы, равнодушные, как синь небес или морских глубин. Лису как будто морозом обожгло, и, улыбнувшись в знак извинения за чрезмерно пристальное внимание, она поспешила отвести взгляд.
   "Вот же блядь!" - выругалась она про себя и посмотрела на экран телевизора, на который уставились - позабыв о стынущей в тарелках еде - средних лет мужчина и женщина, обедавшие за столиком слева от Лисы.
   "А эти что вылупились?"
   Но тут как раз никакой загадки не было. По телевизору показывали "отретушированные" контрразведкой картины ужасов Франкфурского аэропорта. Лиса с минуту посмотрела репортаж, дивясь тому, как ловко можно выдать одну трагедию за другую, и снова посмотрела на мужчину и женщину. Это были простые люди, не обученные скрывать свои истинные эмоции, и, совсем немного за ними понаблюдав, Лиса пришла к выводу, что твари эти, не смотря на всю свою "простоту", прекрасно понимают, что агентство новостей им попросту пудрит мозги. Это - увы - было не ново. Судя по всему, о том, что на самом деле происходит в мире, знало множество людей, знало, но продолжало молчать.
   "Почему они молчат? - от хорошего настроения не осталось даже воспоминания. - Почему!?"
  
   12.
   - Почему они молчат? - спросила тогда Лиса. Впрочем, не так. Не спросила. Это был крик души, результат, возможно, последнего в ее жизни кризиса, когда в очередной раз - увы, не в первый - она ощутила себя среди "рушащихся стен". Мир исчез в огне ненависти и отчаяния, в дыму страха и непонимания. И она пришла к единственному, известному ей тогда, человеку, к тому, кто, может быть, знал что-то, чего все еще не знала Лиса, или просто не могла понять.
   - Почему они молчат? - спросила она. - Петр Кириллович, вы же все знаете, почему?
   Он посмотрел на нее долгим взглядом, как бы решая, чего стоит ее просьба, но, в конце концов, по-видимому, решил, что она стоит некоторой толики откровенности.
   - Хорошо, - сказал он, прерывая молчание. - Не знаю только, насколько то, что я вам скажу, является тем, что вы предполагали от меня услышать.
   Перед ней сидел седой старик с обожженным лицом, его серые глаза, как будто подернутые дымом того пожара, в котором горело когда-то, много лет назад, тело Петра Кирилловича, смотрели на Лису, но вряд ли ее сейчас видели. Старик смотрел куда-то туда, куда никому, ни Лисе, ни другим людям, не было хода. По-видимому, он смотрел в свое прошлое, личное прошлое человека, которого в Городе знали, как Баха, а здесь в Красносельском районе Ленинграда, как тихого и культурного учителя-пенсионера.
   Петр Кириллович молчал, по-видимому, собираясь с мыслями, затем усмехнулся не без горечи и покачал головой. В его глазах Лиса увидела сожаление и печаль.
   - Я думаю над этим почти тридцать лет, - Петр Кириллович увидел удивление в ее глазах и кивнул, подтверждая истинность своих слов. - У меня это проявилось в пятьдесят седьмом. И с тех пор я не перестаю думать о том, что же со мной произошло, и что, черт возьми, это такое? Сначала, у меня было мало данных, хотя, видит бог, интроспекция не самый дурной метод, когда ты не можешь исследовать других. Однако позже ... - он замолчал на мгновение, чуть прикрыв глаза, как будто ему мешал яркий свет дня. - Один человек поделился со мной тем, что он знал сам и что почерпнул от других умных и знающих людей.
   - Кто это был? - тихо спросила Лиса.
   - Какая разница? - печально улыбнулся Петр Кириллович. - Вы должны понять, Лида (тогда она звалась "в миру" этим именем), это не моя тайна.
   - Извините.
   - Не за что, - Петр Кириллович улыбнулся, но веселья в его улыбке не было. - Так вот, я думаю над этим уже много лет. Мне пришлось говорить на эту тему с несколькими очень умными людьми. И вот что я вам скажу. Ничего! Ровным счетом ничего об этом мы не знаем, и не понимаем ничего!
   - Чем же вы тогда занимаетесь? - возразила Лиса, считавшая тогда, что "бухгалтеры" знают все.
   - Собирательством, - грустно усмехнулся Петр Кириллович. - Коллекционированием и поверхностной классификацией. А вы чем думали мы занимаемся? Построением теории?
   - Не знаю, - честно ответила Лиса. - Но я думала ...
   - Думали, - кивнул Петр Кириллович. - КГБ тоже так думает, и ищет нас ... А, на самом деле, у нас ничего нет. Совсем ничего.
   - Совсем?
   - Абсолютно, - твердо сказал Петр Кириллович. - Судите сами, Лида. Мы твердо знаем, что феномен впервые появился в пятидесятые годы. Самый ранний известный мне случай датируется пятьдесят четвертым годом. Однако даже если вы этого не знали, то уж про пятидесятые-то вы осведомлены, не так ли?
   - Так, - согласилась Лиса. - Но ...
   - Верно, - перебил ее Петр Кириллович. - Все упирается в это "Но". Почему в пятидесятые? В чем причина? Не известно. Почему именно те люди, а не другие? Не знаем. Почему сейчас есть такие, кто уже рождается с даром, а раньше, как минимум, до конца шестидесятых, таких не было? Вы знаете?
   - Нет, - покачала головой Лиса.
   - И я не знаю, но вы знаете мало фактов, а я много, и тем не менее, мы приходим к одним и тем же выводам.
   Он снова замолчал, но молчание не продлилось слишком долго. Петр Кириллович поднял на Лису взгляд и покачал головой.
   - Мы ничего не знаем, Лида. Ровным счетом ничего. Мы топчемся у закрытой двери, а у кого находятся ключи от этой двери, нам не известно. В сущности, если подытожить все, что мы знаем, приходишь к двум совершенно тривиальным выводам, которые, на самом деле, ситуацию не проясняют, а запутывают еще больше. Если отбросить частности, то нас должен занимать сам феномен магии. Понимаете, существование волшебства ни на чем не основано. Все, даже самые таинственные проявления жизни и разума можно как-то объяснить, исходя из известных нам законов природы, магия не основана ни на чем, ее существование ничем, кроме человеческой фантазии не обосновано. Более того, если подумать, наш Дар противоречит самой человеческой логике. Вы помните, во всех сказках, мифах, легендах - волшебство это, прежде всего, мастерство и знание. Какие-то заговоры, обряды, камлания, формулы и арканы, схемы и символы, травы, яды, наркотики, кровь, наконец. Но мы-то ничем подобным не пользуемся, во всяком случае, большинство из нас. Мы просто можем. Не все, естественно, но если, как я уже сказал, отвлечься от частностей, наш Дар сродни божественной силе. Только боги, ангелы и демоны могут совершать невозможное, не привлекая для этого никаких дополнительных средств. Просто, как с золотой рыбкой, "по моему хотению ... ". Таким образом, магия противоречит не только законам природы, она противоречит и нашей человеческой природе, но она существует, и это факт. А почему? Как это возможно? Кто виноват и что делать, это вопросы не ко мне. Не знаю.
   - А второе? - спросила Лиса, поскольку Петр Кириллович опять замолчал.
   - Второе ... Может быть сами сформулируете?
   "Сама я много чего могу сформулировать, но тогда, зачем бы я пришла к тебе?"
   - Продолжайте, пожалуйста, - сказала она вслух. - Мысли, произнесенные другим человеком, часто имеют особое значение, даже если ты сам думаешь точно так же.
   - Ну-ну, - усмехнулся Петр Кириллович. - Ладно, скажу. Только сначала все-таки спрошу. Вы в бога веруете, Лида?
   "Хороший вопрос".
   - Я ... - она запнулась все-таки, не смогла сразу высказать вслух того, о чем и вообще-то старалась никогда не думать, единожды сформулировав лет десять назад и испугавшись запредельной простоты пришедшей ей тогда в голову мысли, ее тривиальности.
   - Я ... - сказала Лиса. - Я полагаю доказанным его существование.
   - О, как! - едва ли не с восхищением произнес Петр Кириллович и как-то странно посмотрел на Лису. - Не верите, а знаете. В этом все дело. Люди в бога верят или не верят, Лида, но знать наверняка, существует ли Всевышний, не могут. А вы знаете, но не веруете, ведь так?
   - Вы правы, - согласилась, мгновение подумав, Лиса. - Я знаю, что он есть, но, является ли он создателем всего сущего, я не знаю. Точно так же, я не уверена в его описаниях, которые предлагаются представителями различных конфессий, так как религия это прежде всего вера, а я ... Ну, да, вы все сказали верно, я знаю, но не верю. А знаю я только одно, он есть, и он бог.
   - Все правильно, - кивнул Петр Кириллович. - А я, знаете ли, верю, и в церковь хожу, хотя и знаю, что это вряд ли правильная церковь. Мне, вам и мне, и некоторым другим, ведомо то, чего не дано знать никому из священнослужителей, которые обязаны всего лишь верить. Но я русский, следовательно, традиционно православный. Был бы татарином, ходил бы в мечеть, а так, куда же мне и податься, как не в церковь. Там, знаете ли, бывают такие мгновения, кажется, что вот сейчас ... Но нет. Он ни разу со мной не заговорил. И то, правда, кто я для него? Одна из тварей его и ничего больше.
   Петр Кириллович достал кармана поношенного пиджака мятую пачку "Беломора", выудил негнущимися пальцами кривую папиросу и закурил.
   - Когда началась война, - сказал он, выдохнув дым. - Я срочную проходил ... На самой границе ... Про Брест слышали, наверное, но там стояла 22-я дивизия нашего корпуса, а я служил в 30-й. Мы приняли бой в районе Подлесье ... Двадцать второго ... днем ... В тот день я в первый раз горел в танке. Т-26 ... была такая машина ... А закончилась для меня война в Померании, когда я горел в тридцатьчетверке ... В седьмой раз ... И вот, Лида, я прошел такую войну, семь раз горел в танке и все-таки остался живой, а в бога так и не поверил. Воспитан был по-другому. Такое мы были поколение ... Я поверил в бога в семьдесят четвертом.
   Теперь он снова смотрел ей прямо в глаза.
   - И знаете почему?
   - Расскажите, - ответила Лиса, понимая, что Петр Кириллович задал риторический вопрос, ответа на который не ждет.
   - Потому что я получил второе неоспоримое подтверждение его существования, и понял, что не мне с ним тягаться.
   - И что это было? - спросила Лиса.
   - "Великое молчание".
   - Молчание, - повторила за ним Лиса. - Не понимаю.
   - Сейчас объясню, - Петр Кириллович загасил в пепельнице прогоревшую до мундштука папиросу и сразу же закурил новую. - В пятидесятые и в шестидесятые никто ведь не молчал, Лида.
   - Что значит, не молчал? - вскинулась она.
   - А то и значит, что об этом говорили открыто. Только слова "магия" почти не произносили. Разве что, в цирке, на эстраде ... А так, "телепатия", "телекинез", "кожно-оптическое восприятие", "биолокация" ... да мало ли слов! Но говорили! Статьи печатали, книги писали, обсуждали ... Маги открыто выступали в цирке, по телевидению. Вы не помните, конечно, но был такой доктор Завадовский в Киеве, так он операции на сердце без скальпеля делал. Полковник Кунгуров еще был. Он в МУРе работал ... А потом, как отрезало. Ни слова, ни жеста. Начали втихую изымать старые газеты, журналы, книги ... Но так ведь не может быть, Лида, что б сразу и везде, и у нас, и в Америке, и в какой-нибудь сраной Уганде! Везде! Вы понимаете, что это значит? Господи, ведь все же знают! Знают и молчат. Правительства используют нас и нас же уничтожают. В это дело вовлечены десятки тысяч посвященных, и все-таки молчание. Как такое может быть? Как?
   - Вы считаете это проявлением божественного промысла?
   - Я думаю, он так решил, а зачем и почему, дано ли грешным тварям вопрошать о том Всесущего?
  
   13.
   Неожиданно, что-то ворохнулось в груди, и Кайданов почувствовал, как воздух стремительно приобретает запах ржавого железа. Он продолжал идти, не останавливаясь и не меняя шага, но чувство опасности уже овладело им, и, не отдавая себе в этом отчета, практически интуитивно, он вызвал в себе гнев. Волна холодного огня пришла, как всегда, неоткуда, объяв его целиком, и Кайданов закричал. Но это не был крик боли, и это не был настоящий крик, который могли бы услышать те, кому не дано видеть "звездного неба" и гулять под "светлыми небесами". Это был вопль ликования, вырвавшийся из его мертвой души, и тот другой, единственный чужой на этой ночной улице, кто благодаря своему проклятому дару, тоже мог его услышать, все понял.
   Тревожный вызов, запустивший суматошную перекличку множества радиотелефонов, находившихся в руках обложивших место встречи спецназовцев, ударил по нервам, как бич пастуха по хребтине волка. Кайданов вздрогнул, переходя на боевой взвод, и лишь чудом удержался на его пике, взлетев туда так быстро, практически мгновенно, что едва не утратил контроль над начавшей, было, стремительно разворачиваться боевой трансформацией. Однако Твари не было места на этой Берлинской улочке, тварь должна была знать свое место, и Кайданов усмирил рвущегося наружу зверя.
   "И так мало не покажется", - зло сказал он, неизвестно к кому обращаясь, к себе ли, шагающему, сквозь подсвеченную фонарями тьму, твари ли, притаившейся внутри него, или тем "героям", которые вознамерились его убить.
   Кайданов изменил направление движения, легко, даже не почувствовав усилия отбросив с пути мешавший ему трехэтажный дом. Здание вздрогнуло, качнулось и ринулось, сорванное с фундамента, рассыпающееся с грохотом и тошнотворным скрежетом, куда-то в сторону, а Кайданов уже несся сквозь клубы пыли, вырываясь из расставленного на него капкана. Легко находя опору для ног на обломках стен, он бежал в непроглядной тьме, перепрыгивая через открывшиеся провалы подвалов и коммуникационных шахт, сквозь вопли, стоны и крики, сквозь треск внезапно начавшейся беспорядочной стрельбы, и со злорадным удовольствием метал во все стороны косматые шары "чертова огня", от которого в округе тут же возникали очаги пожаров.
   "Кто не спрятался, я не виноват!" - он выскочил на параллельную улицу, поджег "костром" с левой руки машину контрразведчиков и, отшвырнув со своего пути еще один дом, бросился в образовавшийся проем. Но вот вертолеты он чуть не пропустил, увлекшись тотальным разрушением всего, что мешало ему выбраться на оживленную улицу, которую Кайданов уже чувствовал в двухстах-трехстах метрах впереди. Его отрезвил только "кайенский перец" систем наведения двух "Апачей", заходивших на цель, которой сейчас являлся он сам. Длинным прыжком - метров, пожалуй что, в десять - Кайданов ушел с линии прицеливания и нырнул в окно второго этажа дома, очень к стати оказавшегося как раз справа от него. Шквал свинца - стреляли два роторных пулемета - разнес в клочья несколько машин, но Герман был уже внутри дома и двигался теперь параллельно улице, снося перед собой капитальные стены и гипсовые перегородки, кого-то калеча, а кого-то, возможно и убивая. Один из геликоптеров на мгновение показался в небе над улицей. Но Кайданов его "вел" - не хуже радара ПВО - и своего шанса не упустил. Он метнул через окно два "костра", настолько разогрев их в топке своей ненависти, что от полыхнувшего жара под ним самим вспыхнул пол, и сразу за тем, когда Кайданов уже снова понесся вперед, запылала оставленная за спиной комната.
   Краем сознания он отметил, что на внезапно оказавшемся в огне "Апачи" запаниковал пилот, и тяжелая машина стремительно приближается к своему концу, несясь на встречу с каменной стеной, но ему все это было безразлично. Он уже был вне кольца загонщиков.
  

65

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"