- Мы превратимся в рыб, - говорит она. - В скользких рыб. Я начинаю пахнуть йодом.
- Не пахнешь, - отвечаю я. Улыбаюсь. Прикасаюсь носом к ее плечу. Глубоко втягиваю воздух. - Ты едва уловимо пахнешь духами.
Ответная улыбка.
Сильнее закутываемся в одеяло. В квартире холодно. Энергетики не запаслись нужным количеством мазута, о чем мне недавно поведал руководитель одной из ТЭЦ. Обогреватель давно сгорел, не выдержав нагрузки.
- А у тебя твердый мужской поцелуй, - заявляет она тоном, которым произносят комплименты.
- Было бы странным, если б мои поцелуи оказались мягкими и женскими.
- Давай убьем Эдуарда Валерьевича, - предлагает она. - И сожрем. Устроим редакционный праздник.
- Он не вкусный, - отвечаю я. - С гнильцой.
Вот уже полмесяца рядовые сотрудники газеты питаются "бартером" - консервированными морскими гребешками. Часть наших мизерных зарплат таинственным образом конвертировалась в банки с гребешками. А всем хочется мяса. Эдуард Валерьевич помешался на бартере. Офисная мебель, путевки для его семьи и приближенных в санаторий, немецкие компьютеры наборщицам, и многое-многое другое создают иллюзию роскоши. Вначале гребешкам обрадовались. А через неделю началось недовольство. Обед на работе - похожие на резину моллюски в майонезе. Дома - почти тоже самое. С небольшими вариациями.
- Может, - Светка задумалась, - Гюрзу сожрем?
Гюрза. Тайное прозвище жены Эдуарда Валерьевича, весьма эффектной дамы.
- Это можно, - соглашаюсь я. - Вначале трахнем, а потом сожрем.
- У тебя от гребешков либидо зашкаливает. Один трах на уме, - говорит Светка. Тянется к тумбочке, берет сигару. Прикуривает, делает пару затяжек, кашляет, отдает мне.
Сигары - дорогущие. Мы - нищие, но питаемся морепродуктами и курим сигары. Нет, не бартерные. Скорее - трофейные. "Друг" редакции Дмитрий - человек из "органов", привез целую коробку сигар из командировки. По его словам - один снарядов, выпущенный по Белому Дому, попал в табачный ларек. Дмитрий молод, но уже седой. Воевал в Приднестровье. К нам относился снисходительно.
- Не пропадать же добру, - сказал он. - Всяко лучше гадости, что вы курите.
За два дня кабинеты крепко пропитались дымом сигар.
- Пойдем ко мне? - сказал я ей после работы.
- Запросто, - ответила она. - Давно пора. Только сразу говорю - у меня все нормально. Ну, ты понял... Никаких презервативов.
- Согласен. У меня тоже все нормально.
Целовались. Впервые попробовал поцелуи женщины, которая старше меня на пять лет. Показалось, что она хочет меня съесть. Сожрать. Нацеловаться впрок. Заболели губы.
Бутылку купленной у "бабушек" водки закусывали проклятыми гребешками и тремя сваренными в мундире картошками. Хрустели черствым хлебом.
- В идеале - мне надо уйти, - сказала она ближе к ночи.
- Зачем? - удивился я.
- Чтобы все было не так просто, - ответила она. - Понимаешь, тебе двадцать лет. Тебе... романтика, мать ее, нужна. А у меня давно кончились запасы, природой отмерянные.
Я задумался. Посмотрел в телевизор. Там всех желающих приглашали стать дилером таинственного "Ренако". Осенний ветер проникал сквозь щели не утепленного окна. Торшер. На абажур наколоты бабочки, пойманные недалеко от Ташкента во время отпуска. Красивые. На столе - гребешки, мать их...
- Мне кажется, что это и есть романтика, - сказал я.
- А от такой водки можно и умереть, - зачем-то сказала она.
По очереди - в ванную. Еще холодная постель. Упругие губы. Худая, легкая. Белокурая.
- Романтики, Саня, не обещаю, - сказала она, вытирая простыней живот и грудь. - Но зиму - переживем! Вдвоем теплее, да?
- Теплее, - соглашаюсь я.
- Мы превратимся в рыб, - не в тему говорит она. - В скользких рыб. Я начинаю пахнуть йодом. Ты готов дать клятву?
- Всегда готов, - отвечаю.
- Саня, поклянись мне, что когда ты займешь место Эдуарда Валерьевича... Лет через десять-пятнадцать... Короче... Ты никогда! Не будешь! Травить! Людей! Этой морской гадостью!
РЕВНОСТЬ
- Это - не она, - говорит Светка.
- Значит, ревнуешь, - улыбаюсь я. - А раз ревнуешь...
- Я привыкла к тебе. Ты на ее косу запал? Хорошие волосы.
- Не западал я. Просто поговорил.
- Я тебя еле оторвала от нее...
Не помню, чтобы она отрывала меня от нее. Новый человек в журналистской среде всегда вызывает интерес. Встретились на выставке, приуроченной к юбилею какой-то студии. Задержались возле безумной картины "Череп". В руках - диктофоны. "Ты откуда?" "А ты?" Разговорились. Светка тем временем фотографировала бородатых художников. Вскоре подошла к нам.
- Это Галя, - сказал я.
Она измерила Галю оценивающим взглядом. Покачала головой. Рассмотрела картину.
- Не то, - сказала она. Взяла меня за рукав и потащила в гардероб.
- Мне сразу стола понятно - ревнуешь, - сказал я.
- Почему?
- Ты слишком яростно на мне скакала. Словно в атаку рвалась.
- Она тебе не подходит. Я, конечно, понимаю. Длинная коса, ноги... В тебе проснулись былинные инстинкты.
- Закроем тему, Свет. Мы просто немного поговорили.
- Согласна. У тебя скоро день рождения, да?
Киваю.
- Так вот, я тебе подарок приготовила. Классный!
- Какой? Новый способ оральный ласок? Седьмой по счету?
- Лучше. А эту - забудь. В ней есть что-то блядское.
- Это - плюс. В тебе, кстати, это тоже есть.
- Хам!
- Будем ругаться?
- Будем спать. Убери руки. Спокойной ночи.
- Ну и спи.
Конфликт? На пустом месте. Хотя Галя мне понравилась. Высокая. Стильные очки. Голубые джинсы и русая коса.
ПОДАРОК
- С днем рождения! - Светка ввалилась в квартиру. Впилась губами. Ногой закрыл дверь. Помог снять шубу.
Девушка не спешила раздеваться. Разумеется, ее смутило выражение моего лица. На нем... недоумение, готовое переродиться в негодование. Это мой день рождения, я купил мартини, замариновал мясо. Я хотел провести этот вечер со Светкой, поскольку знал - скоро мы расстанемся. Может даже навсегда. Мне хотелось поговорить, скорее - понять, что все-таки мешает нам быть вместе. Дурацкие принципы Светки не желал признавать. Купил витые свечи. И тут - здрасте! Леночка!
- Не обращай на него внимания, девочка, - говорила Светка. - Обычно он по утрам такой, когда не выспится. Злющий. А в целом, он очень даже ничего.
- Спасибо! - сказал я. - Хоть за это.
- Разденешься ты или нет? - Неожиданно рявкнула Светка на Леночку. - Достали! Дети хреновы! Все нервы истрепали.
Леночка покраснела, но расстегнула дрожащими руками полушубок.
- Свет, пройдем на кухню? - сказал я. - На пару минут.
- Пройдем, - согласилась она. - А ты, - она ткнула пальцем в Леночку, - раздевайся и дуй в комнату.
- А что тут такого, Саня? - Размахивала сигаретой Светка. - У нее депрессия. Три недели назад проглотила 80 таблеток феназепама. Откачали. Свадьба на носу. Ей надо развеяться.
- Погоди, не тараторь, пожалуйста, - попросил я. - Не успеваю переваривать.
- Скорее, не хочешь переваривать. Я говорила - тебе нужна молодая и страстная. Она видела твои фотки, ты ей нравишься. А песни, что ты подарил мне, слушала. Пришла как-то, а они крутились. Я магнитофон выключила, пошла чайник ставить. Возвращаюсь, а она магнитофон тихонько включила, и прислушивается...
Я сидел и офигевал. Она мне что? Невесту привезла? Так вот про какой подарок говорила... Боже мой!
- Смотри проще на жизнь, Саня. Набьешь морду (далее последовала фамилия известного пожилого эстрадного певца). Отобьешь Леночку. Вы будете такой красивой парой.
- Кому набью морду? - Не понял я. - Ты что? Не в себе?
- А! Ты не въехал. Не ему, а брату. Есть брат, тоже музыкант, но неудавшийся. В кабаках играет. Лабух хренов. А Леночка на свадьбе была, у подруги. Там и познакомилась с этим папиком. Ему уже лет пятьдесят, наверное, а ей - всего семнадцать.
- Это ее дело, - сказал я. - Почему ты считаешь себя вправе лезть с советами?
- Это не ее дело, - строго сказала Светка. - Это все мама. Кабаниха! Понимаешь, они очень бедные. У нее есть брат, младший. Там завал, короче. А Леночка телефон оставила зачем-то папику. Он в гости напросился. Привез пожрать. Наобещал с три короба. Мама в него и вцепилась. А потом Леночка сказала, что он ей не нужен. А мама такое устроила! Саня, они в "однушке" втроем. Леночка сказала, что раз занимает много места... Таблетки.
Я офигел еще больше, поразившись размахом трагедии Леночки. Но...
- Но я причем? А?
- Я не прошу тебя тут же жениться на ней, - примирительно сказала Светка. - Вы просто подружитесь, а? Ты ее без полушубка не видел. Она - картинка. И в постели хорошая.
- Ты что? Уже переспать с ней успела? - Я офигел.
- Совсем что ли? Она ко мне за советами прибегала. Вначале ведь тоже музыканту этому обрадовалась. Пока не сообразила, в какое дерьмо вляпывается.
- За какими советами? Хотя молчи. Догадался. Ну, ты и стерва! Она ведь...
- Правильно! Молодая и глупая. Еще моложе и глупее, чем ты. По рукам?
- Еще чего, - сказал я. - И не надейся. Проводишь ее потом на такси. А сейчас надевай фартучек, зови девочку на помощь, и займитесь, наконец, столом. У меня праздник!
- Все вы одинаковые, - пробурчала Светка. Вздохнула. Вернее - набрала в легкие воздуха, чтобы проорать: - Леночка!!! Быстро сюда!!!
В коридоре мы столкнулись с ней. Большие серые глаза. Грустные. Кудряшки длинных серых волос. Вечернее фиолетовое платье. Короткое. Серые колготки. Юное очаровательное создание. Как там пел Григорян? Точно - со взглядом волчицы, затравленной.
- Лена, - сказал я ей. - Не слушай Светку, ладно? Ей всего двадцать пять лет, но иногда мне кажется, что ей грозит скорый климакс. (Я мало что знал о "климаксе", но произнес это слово с необычайно умным видом). - В общем, она часто словно не в себе.
- Леночка, твою мать!!! Ты где?! - раздался окрик.
- Вот видишь - орет, как резаная. - Я нахмурился. - Не слушай ее, договорились.
В ответ она кивнула головой.
Первые полчаса за столом мы с Леночкой пытались подавить возникшее напряжение. Мне еще никогда не делали таких подарков. Да и ее, надо полагать, никогда не использовали в качестве подарка.
Светка щедро смешивала водку с мартини, говорила тосты, рассказывала Леночки журналистские байки. И про меня тоже. Странное состояние - чувствовать себя товаром на ярмарке.
- А он, значит, говорит Владимиру Вольфовичу - от вас и так перегаром разит, аж шатает... А тот побагровел моментально... Пейте, вам говорю!
- Вот смотри, Саня, - продолжает болтать Светка, наматывая кудряшки Леночке себе на кулак. - Они у нее вьются от природы.
Леночка в очередной раз покраснела.
- Свет, пододвинься ко мне, - попросил я. - Она придвинулась. Я прошептал ей в ухо: Если ты не успокоишься, то станешь первой женщиной в мире, которой я стукну по лицу.
- Дурак ты, - прошептала она в ответ. Вздохнула. - Да-да! Я тоже тебя люблю. Дурня такого! Эх, Леночка, это такой дурень... И вообще, дети мои, я хочу сделать официальное заявление.
- Может не надо? - посоветовал я.
- Надо! - Она встала. Подняла фужер. - Дети мои! Жизнь - дерьмо! Все что мы можем, так это давать друг другу немного тепла. Дальше будет хуже, чует мое сердце. Волошин - дерьмо!
"Ууу! - подумал я. - Она пьяна. И ее несет... несет... Волошина вспомнила".
Светка продолжала рассуждать о дерьмовости жизни. Леночка слушала ее, открыв рот и хлопая длинными ресницами. Я же наслушался подобных откровений. На много лет вперед. Хватит. Мартини пьянил. Закрыл глаза.
- Так вот, этот Волошин...
Я не сдержался, рассмеялся. Нельзя при мне упоминать фамилию этого чиновника! Очень скоро начинаю смеяться. Волошин - Светкин крест! Чрезвычайно нефотогеничный тип. Но любил красоваться в передовицах. А потом звонил и угрожал Светке карами за неудачные фотографии. Что она не делала, но улучшить лик Волошина ей не удавалось. Штатный художник Серега пытался помочь ей, без конца ретушировал уродливое лицо. Без толку! Четверг - выход номера. Пятница - звонок Волошина. Скандал. О фотошопе тогда никто и не мечтал.
- Хрен с ним, козьей мордой. - Светка подошла к финальной части своей "речи". - Запомните - все, что мы можем - это давать друг другу немного тепла! В этом долбанном девяносто третьем году! И... Я буду танцевать!
Сделала громче музыку. Вылезла из-за стола. А мы сидели с Леночкой и смотрели на нее. Выпили, чокнувшись. А праздничного настроения - ни капельки.
- Ну что вы как на похоронах? - возмутилась Светка. - Я вас, черт побери, спрашиваю.
- А ты расскажи еще чего-нибудь, веселого. Про дерьмовую жизнь, - ответил я.