Аннотация: История, реально произошедшая с одним из друзей автора во время операции "Хамат Маген". Имена изменены.
Ты воскрес.
Почки мучили его давно, особенно левая, которую застудил ее еще в Советской Армии где-то на учениях. Именно в ней образовался камень, который каждый раз напоминал о себе внезапной колющей болью. Он привык к резким покалываниям в левом боку, что днем ему особо не мешало, но ночью, если он мог неосторожно шевельнуться, то тут же просыпался. В результате недосыпание его мучило еще больше, чем сама боль. Когда ему это надоело окончательно, то он пожаловался врачу, который пустил его на бесконечный круг со всеми анализами, рентгеном и ультразвуком. Оказалось, что все настолько запущено, что нужно было ложиться в больницу. Там его почки сначала должны были попытаться промыть специальными растворами, вводимыми через капельницу, и если бы это не помогло, то раздробить камень ультразвуком в песок, который должен был выйти через мочетоки, что неизбежно вызвало бы нестерпимую боль, но в дальнейшем его жизнь должна была стать много легче, чем прежде.
Настал день и час, когда Рувена положили в больницу. Он приехал туда на такси, взяв с собой большую сумку с книгами, потому что не знал, сколько времени ему там придется провести. Ему велели переодеться в больничную пижаму, после чего определили в палату на освободившуюся койку. Это было утром, еще до обеда. Его несколько раз успела посетить медсестра, чтобы собрать о нем все, чем он когда-либо был болен, на что у него аллергия, когда он впервые почувствовал приступы боли в почках, и по какой возможной причине это могло произойти. Его замучили бессонные ночи и работа в охранной службе, поэтому отоспаться для него было важнее всего на свете. Но ему не позволяли постоянные визиты медсестер и врачей, а также непрекращающиеся звонки мобильного телефона, который он не хотел отключать, ожидая звонка жены, когда та вернется с работы домой.
Под вечер к его койке подкатили капельницу, воткнули в руку толстую иглу, и зеленоватая жидкость начала капля за каплей перетекать ему в тело. Он, наконец, уснул. В телефоне села батарейка, и по крайней мере звонки его больше не беспокоили. Удалось поспать пару часов, пока дежурная медсестра не вкатила в палату тележку с ужином.
Когда за окнами уже было темно, то в палату вошла жена с шестилетней дочкой. Супруга с облегчением вздохнула:
- Ну, наконец. Сколько нужно было себя мучить, чтобы начать лечиться? Или сам не жалеешь себя, или любишь, когда тебя жалеют другие.
- Похоже, ты права, - ответил Рувен. - Как минимум, в первом случае.
Она оставила ему зарядку для телефона и еще какие-то вещи, а затем удалилась. Дома как всегда было слишком много работы, справляться с которой она хронически не успевала. Рувен снова остался один в больничной палате, в которой пустовали еще две койки. Поставив телефон на зарядку, он не замедлил уснуть. Пусть даже боль его больше не беспокоила, он все равно просыпался оттого, что, каждый раз, переворачиваясь на другой бок, запутывался в трубке, ведущей от капельницы, что делало положение воткнутой в него иглы еще неудобней. Под утро он все-таки крепко уснул. Его разбудила медсестра, совершающая утренний обход. Она сменила бутылочку на "столбике" капельницы, померила ему давление и температуру. Затем пришел врач, который начал расспрашивать его о самочувствии, после чего объяснил, что через несколько дней снова придется пройти полный круг анализов вместе с рентгеном и ультразвуком.
После завтрака зазвонил его мобильный телефон. Молодой женский голос представился сержантом Сарой Коэн из отделения связи его батальона. После формального вопроса "Как дела?" тут же последовала фраза: "Это призыв номер восемь. Срочная встреча всей твоей роты в Иерусалиме на улице Яффо около центрального автобусного вокзала с распределением казенного обмундирования и оружия согласно разнарядке..." Он знал, что такое "Призыв номер восемь" и, что в его положении у него имеется уважительная причина для того, чтобы никуда не являться. Но ему так хотелось увидеть товарищей по роте. Армия всегда ему казалась важнее здоровья, работы или чего-либо еще. Не думая, он выдернул из ладони иглу, и пластырем, который ее придерживал, заклеил кровоточащую точку. Затем быстро из тумбочки достал одежду, в которой прибыл в больницу, и, ни с кем не попрощавшись, выскочил из отделения, в которое за день до того его положили. Через сорок минут он уже ехал в автобусе, следующим в Иерусалим.
Телефон был заряжен. Автобус, на который Рувен мог сесть около больницы, прибывал в Иерусалим лишь через полтора часа. Он позвонил жене. Ответом на первую его фразу о том, куда он едет, был глубокий вздох. Затем она высказала все, что о нем думает. "Ладно", - подумал он. - "Это мы как-нибудь переживем". Когда на другом конце провода отзвучали все возможные нотации типа "нечего тебе делать" и "от большого ума", он набрал номер главного офиса охранной фирмы, на которой работал. Его босс уже был осведомлен. В поисках его из армии уже позвонили:
- У тебя был такой шанс не ввязываться в такого рода дерьмо, а ты его похерил. Вместо тебя тут немного поработает один араб. Ты не против?
- Ну, смотри, - ответил ему Рувен. - Ты - начальник, а я - дурак, и думаю, что тот араб тоже. Работа остановиться не может.
- Не может, - вздохнул его босс, и напоследок сказал: - Ладно, береги себя.
Автобус заехал в Латрун, и в него поднялись еще несколько человек возраста Рувена с разноцветными туристскими сумками. Среди них были несколько ребят его роты. Спустя еще двадцать минут уже в поселке под названием Мевасерет-Цион в автобус сели еще трое парней такого же возраста и с такими же сумками. Один из них уже был одет в военную форму. Включенное у водителя радио передавало новости об арабских беспорядках в Яффо, Иерусалиме и на "Территориях". Он подумал, что, скорее всего, прибыв на резервистскую службу, ему не надо будет выполнять работу бойца военной полиции. Чем же придется заниматься, он предполагал. Пару раз он уже это делал. Скорее всего, снова на бронированном бульдозере надо будет сносить дома каких-нибудь арабских террористов.
Когда автобус высадил их всех у центрального вокзала в Иерусалиме, то уже перевалило за полдень. Его остановила девушка в военной форме с погонами лейтенанта: "Соломонов... Рувен..." Он ее видел впервые. "Да, это я", - ответил он. "Автобус, ожидающий твою роту, под номером три на улице Яффо. Поторопись, скоро отъезжаем".
Он поднялся в автобус с обычной бело-красной "Эгедовской" раскраской, но с затянутыми изнутри стальными сетками толстыми стеклами. Почти все сидения были заняты сослуживцами из его резервистской роты. В переднюю дверь поднялись еще двое парней в гражданской одежде и та самая девушка-лейтенант. "Меня зовут Захава", - представилась она. - "Я из отдела координации и связи вашего батальона. Прошу любить и жаловать. Мы следуем на базу "Бейт-Эль", где получаем все необходимое, а затем в палаточный лагерь, развернутый южнее Вифлеема". Ее начали засыпать вопросами, чем придется заниматься, но она лаконично объяснила, что обо всем все узнают уже на месте.
На базе выдавали полевую военную форму, хотя другой за всю службу в израильской армии Рувен не одевал ни разу. Ботинки из дому он не захватил, поэтому получил новые - не обхоженные, которые неминуемо будут жать и натирать мозоли, к ним носки и металлические вставки с его личным номером и инициалами, написанными на иврите. Форма также не подходила его крупному телосложению, зато его другу Сергею, с которым еще на "курсе" они вдвоем съели добрый пуд соли, китель и штаны были уж слишком велики. Они обменялись. Такая ирония ожидала их двоих в начале каждых их резервистских сборов. Ко всему, каждому из них выдали полный комплект, включающий в себя палатку, два набора для первой медицинской помощи, бронежилет, каску, две осколочные гранаты и многое другое из того, что видели у себя в руках лишь, когда на втором году пребывания в Израиле их обоих призвали в армию "для стареньких" - тех, кто и попал в страну до тридцатилетнего возраста, но к тому моменту уже был старше двадцати. Тогда ему до чертиков надоели низкооплачиваемые и при этом тяжелые "олимовские" работы, и, чтобы от них отдохнуть, Рувен постарался задержаться в армии как можно дольше, и чтобы после этого каждый год не меньше месяца проводить на резервистской службе. После двух месяцев "курса молодого бойца" его ожидали еще полтора месяца теоретических занятий и упражнений на бульдозере. Звоня домой, он рассказывал, что сначала они как десятилетние мальчишки два месяца играли в "войнушку", а затем как пятилетние в песочек. Разве что игрушки для песочницы были размером почти с двухэтажный дом, да и песочницей была сама пустыня Негев. После укороченного армейского курса. Они оба попали в эту роту. Сергей, приехавший в Израиль с медицинским образованием, ко всему оказался обременен и соответствующими дополнительными обязанностями.
А теперь их снова посадили в бронированный автобус и повезли на стрельбище, чтобы пристрелять выданное оружие - все те же длинностволые "М-16" и два неуклюжих пулемета "МГ". У кого-нибудь обязательно могло заесть затвор, в магазине застрять патрон, и кто-нибудь обязательно вспоминал советскую армию и старый добрый "Калашников", не знающий подобных проблем.
Когда вернулись со стрельбища, то уже было темно. В столовой их ожидал ужин, на который много времени не отводилось, потому что еще нужно было со всеми "клумками" добраться до лагеря. На месте сбора их ожидали несколько бронетранспортеров, на которых им предстояло доехать до Вифлеема. Рувен подумал, что все это уже совсем не напоминает детскую игру. Командир роты Алекс, недавно возведенный в звание капитана, построил всех перед собой и объявил порядок погрузки в машины. Все сумки с личными вещами и китбеки с воинским оснащением нужно было привязать снаружи машины над гусеницами, потому что, если, при попадании заряда "РПГ" или "Базуки" кто-нибудь лишится сменных трусов или зубной щетки, то это будет намного лучше, чем, если сидящим внутри транспортера выжжет глаза, уши, оторвет руку или ногу, или кто-нибудь, не дай Бог, отправится на тот свет.
Через сорок минут бронетранспортер всеми своими костями громыхал в ночи. Тусклые лампочки в неказистых плафонах освещали синим светом лица сидящих на жестких пластиковых лавках, оставляя черные тени от изогнутых кромок касок. Уже несколько лет проходя резервистскую службу, Рувен еще ни разу не ездил на бронетранспортере. В отличии от статных советских "БМП" или "БТРов" эти были похожи на спичечные коробки со смятыми боками, и в них сильно трясло. Поначалу дорога казалась уж слишком тревожной, но затем Рувен привык. Он не знал, сколько времени они перемещались, ему попросту было не до часов, которые продолжали тихо отбивать секунды у него на руке. Когда машина останавливалась, то ему казалось что уже приехали, но затем мотор взвывал снова, и металлический грохот, сопровождаемый тряской, продолжался. Наконец, после очередной остановки голос офицера, сидящего во главе машины рядом с водителем громко объявил: "Приехали. Всем выйти наружу. Не забывать личное оружие".
Десяток палаток был огорожен составленными в ряд бронемашинами, среди которых выделялись несколько столь хорошо знакомых Рувену "Катерпиллеров-Девяток", уже где-то в Израиле переодетых в боевые машины, при этом продолжающие оставаться бульдозерами. Все разбирали свои сумки и заносили их в распределенные повзводно палатки. Вещи Рувена оказались целы, а вот у его друга Сергея оказались простреляны сложенные в стопку майки и трусы, а также пострадал его старенький приемник, с которым он не расставался на сборах. По старой советской привычке он продолжал слушать "Радио-Свободу" и "Голос Америки", после отбоя залезая в наушники. На этот раз ему придется скучать. Когда Сергей доложил об этом ротному, то тот в ответ сказал: "Это могла быть и ракета "ПТУРС". Они периодически попадают в Сектор Газа с египетской территории через прорытые арабами тоннели". Был объявлен отбой. Времени на сон оставалось немного.
Рувен спал плохо. Снова мешали колющие боли в боку. Ко всему вечерняя влажность сменилась ночным холодом. Пришлось встать, чтобы найти, чем укрыться. Благо у старшины-хозяйственника он выпросил лишнее одеяло, за которым пришлось полезть в китбек. Ко всему поверх всего он укрылся зимней курткой. Громкими криками напоминали о себе ночные птицы, он даже не знал, какие. Среди ночи откуда-то из соседней деревни во всю глотку по-арабски завопил муэдзин, на клич которого нестройным воем откликнулись собаки. Наконец, Рувену удалось погрузиться в сон, который вскоре был прерван командой "Подъем".
Завтрак был в шесть утра. В семь Рувен и его командир были у бульдозера. С этим парнем он был еще не знаком. Подошел ротный, чтобы представить его Рувену: "Это Гидон. Его перевели к нам из другой роты. Он хорошо знает эти места". Нужно было проверить уровни масла, воды в радиаторе и горючее. В это время Гидон поднялся в кабину, проверил радиостанцию, а затем через люк вылез на крышу, чтобы заправить в пулемет ленту. Когда они оба уже находились в кабине, то по радио последовала команда возглавить колонну. До Вифлиема двигались быстро. Следом за бульдозером шла колонна танков и бронетранспортеров. Грунтовая дорога просматривалась через маленькие окошки с многослойными броневыми стеклами, которые иногда даже выдерживали заряд "РПГ", если тот попадал не в металл, а в них. На входе в город нужно было преодолеть глубокий овраг, и при этом со следом идущего бронетранспортера наблюдатель должен был предупредить о снайпере или о гранатометчике с "Базукой". Овраг поддался легко, но за ним последовала улица, плотно с обеих сторон заставленная машинами. Гидон толкнул его в плечо: "А теперь, прежде чем "топтать", каждую машину нужно толкнуть ножом". Рувен понял почему. Любая из оставленных на дороге машин могла быть начинена взрывчаткой. В наушниках кроме голоса Гидона звучали команды командира колонны, командира батальона и комментарии наблюдателя, который где-то в воздухе висел на "Аппачи". Гидон нажал на гашетку, и пулеметная очередь начала осыпать штукатурку на доме, около которого промелькнуло несколько человеческих фигур. Бронеколонна продолжала двигаться по узкой улице, оставляя за собой расплющенные машины. Нож бульдозера опустился на старенький "Фиат-Уно", и тут прогремел взрыв. Бульдозер встряхнуло. Перед узкими окнами все заволокло дымом. Гидон снова нажал на гашетку, но пулемет не отвечал. Похоже было на то, что взрывом смяло кассету с лентой. Рувен потянул рычаг газа, и дизель взвыл, затем оттянул рычаг отвала, и тот поддался. Гидравлика не пострадала. Можно было двигаться дальше. В наушниках задребезжал встревоженный голос кого-то из офицеров: "Гимель Восемнадцать... с вами все в порядке?" "Мы в порядке", - бодро ответил Гидон. - "Вот только что-то с пулеметом". "Пока продолжаем двигаться. Через четыреста метров на базарной площади сомкнем вокруг вас кольцо". Рувен подумал, что эти почти полкилометра еще нужно проехать, и за время этого пути может произойти все что угодно. После спуска с холма улица круто заворачивала вправо. Прямо перед ними был двухэтажный дом, типичный для многих арабских мест окружающих Иерусалим. Вдруг в окне этого дома показалась голова в черном чулке с прорезями для глаз, носа и рта. У Рувена что-то екнуло в груди. Он поднял отвал и отпустил педаль газа. Бульдозер толчком рванулся к стене этого дома. "Ты куда?" - всполошился Гидон. "Туда", - сквозь зубы процедил Рувен. Нож отвала со звоном ударил в бетон. Рувен только успел заметить слева от головы в маске острие гранатометного снаряда, направленное прямо ему в лицо. Стена поддалась, посыпалось бетонное крошево, обнажая ржавую арматуру. Из теряющего форму окна с ревом вылетел заряд "РПГ" и полетел куда-то в сторону. Где-то сбоку от них раздался взрыв. Рувен обернулся и увидел дымящийся пролом в каменном заграждении и ощутил на плече тяжесть руки Гидона. Включив задний ход, Рувен отодвинул бульдозер от полуразрушенного дома. На прутьях арматуры повисло извивающееся в судорогах тело в маске. Один из стержней воткнулся в живот, из которого начало вылезать наружу кровавое месиво. "Что опять? Вы в порядке?" - снова заволновался тот же голос в наушниках шлемофона. - "Гимель Восемьнадцать! Ну отвечайте же!" "Я - Гимель Восемнадцать. Мы в порядке", - ответил Гидон. - "Похоже, сейчас стошнит Рувена..." Рувен схватил полиэтиленовый пакет - один из выданных им на случай, если вдруг приспичит справлять большую нужду, и не замедлил в него вырвать. "Еще двести пятьдесят метров. Продержитесь, пожалуйста. Вы - наша надежда".
Их бульдозер продолжал топтать гусеницами расставленные по обочинам узкой улицы старые "Субару" и новые "Мазды". Рувен подумал, что одна из них могла быть той, которую у него пару лет тому назад угнали. В большинстве своем арабы на территориях пользовались машинами, "одолженными" у израильтян. В стороне на тротуаре стояла кучка подростков. Они размахивали сжатыми в кулак руками. Отвал толкнул еще одну машину. Снова прогремел взрыв. Когда дым рассеялся, то Рувен уже не вглядывался в происходящее вокруг. Он снова шевельнул отвал и, отпустив педаль газа, двинулся дальше. Ему показалось, что если он увидит окровавленные тела, то на этот раз его уже вывернет на изнанку.
Через несколько минут они уже были на базарной площади. "Это Алеф Четыре. Ваша задача оказаться под навесом и не своротить его. По высоте проходите", - дребезжал в наушниках шлемофона все тот же голос. - "Там мы сможем заняться вашим пулеметом". Бронетранспортеры выстроились с обеих сторон рыночного навеса. Двое парней в бронежилетах и касках копошились на крыше бульдозерной кабины. Оказалось, что взрывом полностью снесло кассету с лентой, зажеванный остаток которой застрял в затворе пулемета. Очистка затвора и установка новой кассеты заняла несколько минут. После чего Рувен вывел машину из-под навеса и остановился в ожидании дальнейшей команды. "Проверьте пулемет. Три мусорных бака в конце площади". Гидон потянул гашетку и нажал на курок. На крыше заработал пулемет. Содержимое первого же из баков оказалось разбросано по брусчатке, а затем и второго. Когда же опрокинулся третий бак с помоями, то из него вывалилось окровавленное тело в клетчатой арафатке со снайперской винтовкой "СВД". Рувена снова начало рвать.
"О, боже. Это когда-нибудь закончится?" - подумал он.
"Поворачиваем направо и через сто пятьдесят метров выезжаем из города", - голос командира колонны прозвучал в наушниках, как ответ на его мольбу. - "Спасибо, Гимель Восемнадцать. На сегодня все. Мы свою работу сделали. Следом уже работают "магавники" и военная полиция. Зачистка идет полным ходом".
Их ожидала еще одна заставленная машинами улица. Снова нужно было "прощупать" каждую из машин, а затем ее "растоптать". На этот раз обошлось без взрывов. Разве что подростки яростно забрасывали камнями их бронированные машины. "Ой, как страшно", - с налетом иронии сказал Гидон. - "У них другая правда и другая история... а ты, я вижу, прежде наблюдал стрельбу лишь по картонным мишеням". Рувен кивнул. До самого лагеря он не произнес ни слова.
Они выбрались из города на открытое место. В принципе все арабские "территории" выглядели как огромный пустырь. Изредка попадались оливковые рощи или бахчевые поля. А так в основном были камни и песок, среди которых местами "кучковались" бетонные дома, и ни один не был похож на другой. Между ними извивались кривые бесформенные улицы. При солнечном освещении все выглядело совсем иначе, чем это было утром, когда только взошло солнце. Через несколько километров показался палаточный лагерь, окруженный грузовиками и бронемашинами. На двух высотках с обеих сторон лагеря были установлены небольшие бетонные доты, из них велось наблюдение за происходящим вокруг. Напоследок голос в наушниках, который называл себя "Алеф Четыре" поблагодарил их и другие экипажи за успешную операцию: "Еще раз: всем экипажам огромное спасибо. Вы сегодня хорошо поработали. До скорой встречи".
Рувен и Гидон, приведя себя в порядок, прибыли на обед. К ним присоединились несколько человек из их инженерной роты, которые никуда не выходили, все равно, находясь в готовности к действиям в каком-нибудь экстренном случае. Рувен как ни пытался есть, у него ничего не получалось. Дважды он успел отскочить от стола, чтобы очередной раз вырвать. Он сомневался в том, что было чем, но каждый раз к горлу подступала тошнота, и начинало мутиться в глазах. На помощь пришел Сергей. Он сбегал в палатку за бутылкой водки, которая почти целиком без закуски была поглощена Рувеном.
- Поверь моему врачебному опыту, я знаю, что это такое, - сказал Сергей. - Шок - неприятная вещь, но водка - это лучшее средство от него.
После бутылки водки Рувен уже смог хоть немного поесть.
- А тебе не надо? А то, у меня есть еще одна бутылка, - обратился Сергей к Гидону.
- Да я уж в бою не в первый раз, - ответил тот. - Придержи для кого-нибудь еще.
После обеда к Рувену подошел Алекс: "Отдыхай пока", - сказал он. - "Завтра у тебя будет другая работа".
Как не старался, уснуть ему не удалось. Снова при каждом неосторожном движении покалывала почка. Уснуть удалось лишь, когда уже стемнело. Он даже не встал на ужин. Проснулся оттого, что его снова тошнило. Ему приснилось разорванное арматурой разрушающегося дома тело с выпадающим из рук гранатометом. Окровавленное месиво, вываливающееся из вспоротого ржавым железом живота, было кишками, прямо как со страниц учебника биологии за девятый класс средней школы.
Он выскочил из палатки и, завернув за угол, сунул два пальца в горло. Когда он вернулся в палатку, то услышал голос Сергея:
- Тебе звонила жена, но ты спал и не слышал звонка. Я не стал тебя будить. Она говорит, что звонила еще утором, но ты, наверное, не слышал. Это ничего, что я ответил на звонок? Может, ты зря сбежал из больницы?
- Ну, смотри, вы тут, а я буду отлеживаться? Успею подлечиться.
- С почками не шутят. У тебя, кажись, камень?
- Камень, - кивнул Рувен в темноте.
- Возьми таблетку. Хоть немного поспишь. День, говорят, завтра предвидится не короткий. И запей водой.
Рубена выключило. На утро он почувствовал себя не таким усталым, как за сутки до того. После завтрака к нему подошел ротный: "Соломонов, сегодня ты поработаешь один, но на протяжении всего дня. Ты нужен с бульдозером неподалеку от Абу-Джабла. Там хоть не стреляют, и обед обещают королевский..."
Ему дали другой бульдозер без пулемета на крыше, но бронежилет заставили одеть, а также взять все шесть магазинов с патронами и две гранаты. Перед ним где-то сорок минут пылил бронированный джип, пока не добрались до огороженной территории, на которой в ряд были выстроены белые микроавтобусы с красным полумесяцами на бортах.
За шлагбаумом джип остановился. Рувен также остановился и спустился наружу. Офицер в звании лейтенанта, который колесил перед ним на джипе, представил его двоим, подошедшим к ним офицерам. Затем Рувену объяснили, чем весь этот день ему придется заниматься: "Надо будет "топтать" эти "скорые". Арабы на них перевозят оружие. Машины, на которых они это делают, мы конфискуем и отвозим сюда. Твоя задача: примять отвалом сверху, а затем "проутюжить", чтобы каждая из них превратилась в металлолом. С тем, что стоит здесь, ты справишься за полтора часа, но надо полагать, что в течение дня их будут регулярно подвозить. На пропускных пунктах досматриваются все машины с арабскими номерами и с израильскими также, в том числе каждая "скорая" и "пожарная"". И тут подъехала платформа еще с пятью "скорыми". Пока их разгружали, составляя в ряд, у шлагбаума остановилась белая "Тойота" с большими буквами "TV" на лобовом и заднем стеклах. Из нее вышли двое. Они говорили по-английски с тяжелым арабским акцентом. Рувен почти не говорил по-английски, но "Би-Би-Си" в их разговоре с офицерами он различал отчетливо. Затем один из офицеров, представившийся Алоном, что-то начал спрашивать у Рувена по-английски, а затем перешел на иврит: "Эти двое - тележурналисты из "Би-Би-Си". Они хотят снять материал о том, что у нас здесь происходит. Ты не позволишь подняться одному из них на крышу твоего бульдозера, чтобы он сделал пару кадров сверху?" Рувен не возразил: "Пожалуйста, мой бульдозер к вашим услугам, Господа", - ответил он. И один из них достал из сумки большую телевизионную камеру и начал залезать на бульдозер, за ним полез и Алон. "Я подержу камеру, а ты там наверху у меня ее примешь", - предложил он журналисту. Когда тот уже был наверху, то камера вдруг выскользнула из рук Алона и кубарем покатилась по наклонной гусенице бульдозера. "Ой, какая жалость", - виновато пробормотал Алон. Другой из операторов подобрал камеру. От нее что-то отвалилось и повисло на проводах, бленда вообще отлетела от объектива и покатилась по утоптанной земле. Он начал проверять, насколько она работоспособна. По его озадаченной мимике было видно, что камера уже ни на что не годится. Двое из "Би-Би-Си", если они, конечно, были оттуда, забрали остатки камеры и поспешили к своей машине. Прежде, чем поднять шлагбаум, двое солдат попросили открыть багажник их "Тойоты". Оружия там не оказалось, а лишь несколько надписанных по-арабски видеокассет, которые, конечно, были изъяты. Когда уже отпустили эту "Тойоту", то Алон буркнул: "Нечего им здесь снимать. Пусть убираются прочь".
Превращать машины в лепешки оказалось не труднее, чем это было днем раньше на улицах Вифлеема. Через час-полтора навыки Рувена были отточены до такой степени, что у него появилось достаточно времени, чтобы иногда остановиться и немного передохнуть, пока не привезут следующую порцию "скорых". После обеда подъехал телескопический погрузчик и начал загружать "растоптанную" Рувеном жесть на грузовик с длинной платформой. День пролетел незаметно.
Под вечер перед ним снова пылил джип, и это заняло все те же сорок минут. Усталость Рувен почувствовал, когда уже спустился с бульдозера, помыл руки и сел ужинать. По правде ему было нехорошо. Он уже начал думать, что, наверное, зря сбежал из больницы. В левом боку внутри него будто был зашит кирпич. "Ладно", - подумал он. - "Потерплю немного, потом все равно надо будет лечиться". Перед сном он попросил у Сергея таблетку, которая оказалась обычным, привезенным из России димедролом.
Всю ночь Рувену снились кошмары. То ему, прикованному к стене, большущие птицы размером с человека выклевывали внутренности, то, ему снилось, что приходится убегать от преследующего его бронетранспортера или джипа. Он пару раз просыпался, чтобы сходить туалет. Когда утром он поднялся по команде "Подъем", то ему показалось, что его знобит. Сергей смерил ему температуру, она оказалась нормальной. За завтраком к ним двоим подошел Алекс: "Соломонов и Хаимович. Сегодня вы вдвоем отправляетесь к могиле Праматери Рахели. Вам покажут, куда поставить бульдозер, чтобы заслонить коридор, через который арабы обстреливают паломников. Слава богу, вчера ни в кого не попали. Вы пробудете там целый день. Можете даже по очереди подняться к могиле и помянуть Рахель. Оружие - при себе".
В сопровождении эскорта из джипа и двух бронетранспортеров они двигались к указанному месту. В этот раз бульдозер вел Сергей, Рувен сидел на месте командира экипажа, где, ему показалось, трясет сильнее, чем в кресле оператора за рычагами. На каждой кочке кирпич в левом боку повторял движения бульдозера, и каждое движение кирпича повторялось в висках перемещающейся мигреневой болью. Они, наконец, остановились. Вышедший из джипа офицер вышел наружу и подал им рукой знак, чтобы двигались по его сигналам. Где-то сбоку от широкой лестницы, ведущей к старинному, истертому ветрами и дождями строению, он дал сигнал остановиться, опустить рутер и отвал. Рувен с Сергеем спустились из кабины. Особых указаний в их адрес не было, кроме как чтобы кто-нибудь один из них обязательно находился около радиостанции в ожидании корректив, если вдруг потребуется пододвинуть машину. Сопровождавший их эскорт поехал дальше куда-то в сторону Вифлеема. Сергей достал приемник, который одолжил у кого-то из сослуживцев по роте. Прощупав эфир, он разочарованно отложил приемник в сторону.
- На ультракоротких здесь слышны только арабы. Черт бы их побрал, - выругался он. - Рувен, я знаю, ты взял с собой книжки. Дай мне Кунина... что там у тебя есть? "Кыся"?
Рувен улыбнулся, полез к себе в сумку и достал ему "Кысю в Америке". Он посмотрел на плоский камень около больших ступеней лестницы и сказал:
- Взамен на книжку я попрошу у тебя таблетку димедрола и лягу прямо здесь.
- Верное решение. Только оставь оружие в кабине.
Рувен взял куртку и постелил ее прямо на этот камень. Затем лег на нее, укрылся бронежилетом и накинул на лицо полотенце, чтобы не доставали мухи. Сон не заставил себя долго ждать. Сквозь сон он слышал голоса проходящих мимо, но ему до них не было ни малейшего дела. Ему что-то снилось. Это были уже не те агрессивные ночные кошмары, а что-то из жизни: с цветами и садами, с размеренным ритмом неспешных событий. Ему снился родной Баку с улицами, спускающимися со склонов, со старыми акациями, с морем вдали, с грохочущими трамваями... Он проснулся от прохладного дыхания ветра. Солнце уже опустилось к горизонту, мягко осветив каменные ступени и песчаную землю в стороне от них. Он встал, свернул бронежилет, вытряхнул куртку и направился к бульдозеру. Свесив ноги из кабины, наверху сидел Сергей.
- Я уже прочитал книгу. А тебя можно поздравить - ты воскрес. Проходящие мимо тебя паломники каждый раз прочитывали "Кадиш", думали, что ты мертв. Так что будешь долго жить.
- Алевай, - ответил Рувен.
- Тебе звонила жена. Это ничего, что я ответил на звонок?
Рувен пожал плечами. Ему уже было намного легче, чем утром. Похоже, что на этот раз почка его отпустила.