Аннотация: Первые три главы повести американского писателя Герри Полсена. Остальные главы не опубликованы, а лишь будут предоставлены издателю, заключившему договор с автором и переводчиком (т.е. вашим покорным слугой)
Герри Полсен
(перевод с английского)
1.
Брайан Робесон глядел в изогнутое стекло фонаря, за которым проплывали бескрайние зеленые просторы дикой, неосвоенной человеком природы. Это была маленькая "Цесна-172" - с высоким крылом и единственным мотором, от которого исходил такой шум, что разговаривать во время полета представлялось мало возможным.
Но говорить особо было не о чем, может, в силу того, что ему недавно стукнуло лишь тринадцать, или потому что он был единственным пассажиром этого самолета, и кроме него в кабине был лишь пилот, Брайан не запомнил в точности его имя... Джим... Джек... что-то вроде того. На глаз пилоту было сорок или даже больше. С момента взлета тот не произнес ни слова, уйдя куда-то в глубину своих мыслей. Когда мать подвезла Брайана прямо к самолету (это было в маленьком аэропорту на окраине Хемптона, штат Нью-Йорк), то пилот проронил в его адрес всего лишь три слова: "Сиденье второго пилота".
Брайан послушно сел туда, куда ему было велено, после чего они взлетели. Это был последний их разговор, вероятно, в подтверждение существования друг друга. Никогда прежде Брайан не летал на одномоторном самолете, тем более рядом с пилотом у самой приборной доски, которая была прямо перед его глазами: мигающие лампочки, дышащие стрелки. Они оживали с разгоном, отрывом от земли и набором высоты, когда пилот шевелил перед собой штурвал, чтобы нырнуть в восходящий поток воздуха, а затем парить. Все это было захватывающим и интересным. Через пять минут они уже были на высоте шесть тысяч футов и развернулись на северо-запад, после чего пилот будто замер. Его взгляд устремился вперед, вдаль. Мотор монотонно жужжал. Под носом самолета расстелился бесконечный океан зеленых деревьев, заканчивающийся где-то за горизонтом. В разрывах зеленого океана сверкали озера, реки и укутанные туманом болота.
Теперь он смотрел вдаль. Рев мотора дребезгом отзывался у него в ушах. Брайан пытался собраться с мыслями о том, ради чего он вообще куда-то летит.
Будто пластиковые таблички, мысли одна за другой сменялись перед глазами. Каждая из них начиналась одним и тем же словом: "Развод".
Само слово казалось ему уродливым и неуклюжим, диким и отталкивающим, что подразумевало споры в суде, крики, речи адвокатов. "Боже", - подумал он. Как же он ненавидел адвокатов. Они, сидя в удобных креслах, пытались объяснить языком закона, что его жизнь такой, как прежде никогда больше не будет, потому что все уже поломано и разбито: его дом и его жизнь - это все, что у него осталось. Развод - слово, несущее разрушения. Противное и уродливое слово.
Развод.
Секрет.
Нет, не было особого секрета, а всего лишь что-нибудь происходило где-то у него за спиной и как можно дальше от его ушей. Все равно, зная о происходящем, он старался никому об этом не рассказывать: ни того, что знал о матери, ни того, что послужило причиной развода - все это надо было держать в секрете.
Развод.
Секрет.
Брайан почувствовал, как его глаза начинают гореть. Он знал, что жжение в глазах предвещает слезы. Когда-то он мог заплакать, но это осталось в прошлом. Он больше не плакал. Вместо этого глаза горели, к ним подступили слезы, но он мужественно старался их удержать. Пальцем смахнув влагу с глаз, он искоса взглянул на пилота, чтобы убедиться, что тот не заметил его слез.
Пилот сидел широко, обеими руками взявшись за штурвал и упершись ногами в рулевые педали. Он больше был похож на машину, чем на человека, став незаменимой частью самолета. Перед ним была панель с рукоятками, переключателями, кнопками, измерительными приборами и сигнальными лампочками, которые зажигались и гасли, индицируя нечто таинственное, неизвестное Брайану, мало что говорящее ему о полете. Пилот выглядел все так же, как и прежде - частью самолета, нечеловеком.
Когда пилот заметил, что Брайан на него смотрит, то его лицо немного смягчилось, и он улыбнулся. "Никогда прежде не сидел на месте второго пилота?" - спросил он, перекрикивая рев мотора, и немного подался вперед, снял с правого уха гарнитуру и сместил ее на висок.
Брайан кивнул. Ни разу ни в одном самолете он еще не видел изнутри кабину пилота, разве что в кино или по телевизору. Звучало неловко: "Никогда прежде...".
- Это не так сложно, как кажется. Хороший самолет, такой как этот, летит сам, - продолжил пилот, пожимая плечами. - Он упрощает мне работу.
Он взял левую руку Брайана.
- Возьми руками штурвал, почувствуй ногами педали, и узнаешь, о чем я говорю.
Брайан качнул головой:
- Наверное, лучше не надо.
- Давай. Попробуй...
Брайан вытянул руки и, крепко сжав кулаки, взял штурвал. Косточки его пальцев побелели. Он толкнул ногами педали, и самолет вдруг дернулся вправо.
- Не так резко. Легкими касаниями, понемногу.
Брайан расслабил кулаки, и, когда вибрация самолета начала передаваться его телу через педали и штурвал, тут же забыл о жжении в глазах. Машина показалась ему почти живой.
- Видишь? - пилот отпустил штурвал, показав, что его руки свободно висят в воздухе, а затем убрал ноги с педалей, чтобы показать Брайану, что тот сам управляет самолетом. - Все просто. А теперь немного поверни штурвал вправо и легонько толкни правую педаль.
Брайан повернул штурвал, и самолет накренился вправо. Затем он толкнул правую педаль, и нос самолета заскользил вдоль горизонта в правую сторону. Он перестал давить на педаль и вернул штурвал в прежнее положение. Самолет выровнялся сам по себе.
- Теперь ты знаешь, как поворачивать. Возьми чуть левей.
Брайан повернул штурвал влево и толкнул левую педаль, и самолет вернулся обратно на прежний курс.
- Это просто, - улыбнулся он. - Как минимум поворачивать.
Пилот кивнул:
- В полете все просто, когда знаешь, как это делается, как впрочем, и во всем.
Он снова взял управление на себя. Затем подтянулся и дернул левым плечом.
- Все ноет и болит. Надвигается старость.
Когда пилот взялся за штурвал, Брайан оставил штурвал и убрал ноги с педалей.
- Спасибо...
Пилот снова напялил на ухо гарнитуру, и его благодарность затерялась где-то в шуме мотора.
Брайан продолжил вглядываться в бесконечный океан зеленых деревьев и синих озер, то снова вернулись мысли, снова начало жечь в глазах. Снова были воспоминания и снова слова:
Развод.
Секрет.
Борьба.
Дележ.
Большой дележ.
Отец Брайана воспринимал это совсем иначе, в отличие от Брайана, который знал только, что мать хотела расторгнуть их брак. Они уже жили порознь, а теперь следовала процедура развода. Все происходило очень быстро. Суд оставил его у матери. Отца он мог видеть лишь летом и, как постановил суд, на правах гостя. Выглядело даже слишком формально. Брайан ненавидел судей еще больше, чем адвокатов. Свешиваясь через перила, они расспрашивали Брайана, понимает ли он, где и как может жить, и почему. Судья смотрел на него незначащим взглядом, пока адвокат произносил правильные, но мало что значащие слова.
На лето Брайан отправлялся жить с отцом, но все школьное время должен был проводить с матерью. Об этом объявил судья, отрывая глаза от бумаг, лежащих у него на столе, уже после выслушанной им речи адвоката.
Речи.
Слова.
Теперь самолет мягко поворачивал вправо. Брайан продолжал наблюдать за пилотом. Тот снова дернул плечом, и вдруг кабину наполнил кишечный газ. Брайан отвернулся, чтобы не смущать пилота, который, наверное, испытывал некоторое неудобство. Должно быть, проблемы с животом.
Значит, этим летом. Это было первое лето, когда он ехал в гости к отцу - сразу, через месяц после оформления развода. Брайан летел на север. Его отец был инженером-механиком, который разрабатывал или изобретал сверлильные приспособления для нефтеразработок, которые самоочищались и самозатачивались. Он работал на нефтяных полях Канады, в полосе, где заканчиваются леса, и начинается тундра. В этом самолете летело еще какое-то снаряжение из штата Нью-Йорк в Канаду. Оно было загружено в задней части кабины рядом с запечатанным пакетом, который пилот назвал аварийным пакетом, открываемым лишь в экстренных случаях, например, при аварийной посадке в стороне от населенных пунктов. Это был полет на сельскохозяйственном самолете с пилотом, которого зовут не то Джим, не то Джек, не то как-то еще, который при всем оказался отменным парнем, позволившим ему управлять самолетом... и все.
Кроме запаха. Теперь это был запах, который не развеивался. Брайан снова взглянул на пилота и увидел, что у того дергается плечо, а рука не на штурвале - левая рука. Он все громче пукал и морщился. "Вероятно, съел что-то не то", - подумал Брайан.
Мать везла его из города в аэропорт Хемптон прямо к самолету, на который погружали бурильное оборудование. Ехали молча. Дорога занимала два с половиной часа. Когда уже больше часа были в пути, она, наконец, начала говорить:
"Разве нам больше не о чем говорить? Будем молчать? Ты не можешь, наконец, сказать, что тебя так беспокоит?"
И снова эти слова: развод, дележ имущества, секреты. Как он мог рассказать ей о том, что ему известно? И продолжал молчать, качая головой и глядя в никуда, в сторону города, а мать продолжала вести машину, снова начав говорить, когда уже подехали к Хемптону.
Она обернулась назад, и взяла с заднего сидения бумажный пакет: "Я кое-что приготовила тебе в дорогу".
Брайан взял пакет и открыл. Внутри лежал топор с металлической рукояткой в резиновом "чулке". Добротное перо было в кожаном чехле с петлей, позволяющей повесить его на ремень.
- Он должен висеть у тебя на поясе, - сказала мать, глядя на дорогу. Перед ними ехала колонна из нескольких грузовиков, которые надо было как-то обогнать, при этом следя за встречным потоком машин. - Человек в магазине сказал, что тебе он может пригодиться. Ты понимаешь. В лесу с отцом.
"Папа", - подумал он. - "Не "отец", а "папа"".
- Спасибо. Это приятно. На самом деле.
Но эти слова звучали пусто, даже для самого Брайана.
- Попробуй, повесь его на ремень. Посмотри, как он на тебе смотрится.
И он мог бы просто возразить, сказав "Нет", или сказать, что это выглядит уж слишком дешево - топор на ремне. Врать ему не хотелось, лучше было бы промолчать, но ее голос был тихим, звучал слабо, как и все, к чему он мог прикоснуться. И ему показалось что, если ничего не скажет в ответ, то обидит ее. А ему хотелось объявить о том, что он знает, и сделать это со всей злостью, горячей белой ненавистью к ней и злобой, но не разговаривать с ней было нелегко. И, чтобы немного поднять ей настроение, он расслабил ремень, вытащил из пряжки конец и вдел его в ушко на чехле топорища.
"Повернись, чтобы я смогла рассмотреть".
Он развернулся на сидении машины, почувствовав себя лишь несколько нелепо.
Она кивнула:
- Как скаут. Мой маленький скаут, - в ее голосе была нежность, с которой был знаком, когда еще был ребенком - маленьким и слабым. Он все время мерз, и она клала ему на лоб ладонь, чтобы согреть ему лицо. Будто огонь начал обжигать его глаза, и он отвернулся в окно, забыв о топоре на ремне.
В таком виде он сел в самолет.
Это был полет на маленьком самолете из маленького аэропорта, в котором даже не было службы безопасности. Самолет уже ждал с заведенным мотором. Когда подъехали и остановились, то, выскочив из машины, он схватил свой чемодан, полиэтиленовый пакет, и, не останавливаясь, побежал к самолету. Ему было не до топора.
Топор так и остался у него на ремне. Поначалу он был смущен, но пилот ничего об этом не сказал, и, когда они оторвались от земли и полетели, то Брайан совсем забыл о том, что у него что-то висит на ремне.
Запах усилился, став невыносимым. Брайан снова взглянул на пилота. Тот обеими руками держался за живот. Лицо было искорежено гримасой боли. Левое плечо задергалось еще сильнее, чем прежде это видел Брайан.
"Тебе не понять, парень... - слова пилота прорывались через шипение воздуха изо рта, и были еле различимы. - Жуткие боли... Жуткие боли... думал, что съел что-то не то... "
Он замолчал, когда его ударил спазм боли. Даже Брайан мог видеть, что пилоту было не по себе. Он елозил в сидении из стороны в сторону.
"Никогда еще мне не было так плохо..."
Пилот схватился за утолщение на проводе гарнитуры с микрофоном. Его рука продолжала хвататься за живот. Он щелкнул переключателем и сказал: "Это полет номер четыре шесть...", и он дернулся, будто его ударили молотком настолько сильно, что все его грузное тело обрушилось на спинку сидения. Брайан коснулся его рукой, поначалу не понимая, что это было.
И теперь он понял.
Теперь Брайан понял. Челюсть пилота дрожала, изо рта вырывались ругательства и короткие всхлипы, сопровождавшиеся рывками в кресле. Он снова хватался за плечо и стонал, выпуская воздух изо рта:
"Грудь, боже мой, моя грудь разрывается..."
Брайан уже не сомневался.
У пилота был сердечный приступ. Когда он с матерью был в торговом центре, у магазина "Пейсли" одного мужчину хватил сердечный приступ. Он упал и начал кричать что-то о боли в груди. Но, то был старик, которому было много больше лет, чем этому пилоту.
Брайан не сомневался.
Сердечный приступ. Даже когда он осознал это, то видел скрюченного пилота в кресле уже долго, слишком долго. Весь ужас был в том, что когда тот сидел, скорчившись в кресле, его правая нога продолжала быть на педали, дергалась и толкала самолет в сторону, вовлекая его во внезапную тряску. Голова упала на грудь, и изо рта пошла слюна. Она тонкими струйками полилась из уголков его губ, ноги поднялись на краешек сидения, глаза закатились, обнажив лишь белки.
Только белки глаз и нестерпимый запах, переполнивший кабину. События чередовались настолько быстро, что Брайан не мог в точности осознать скорость перемен. Он лишь видел это в стадиях.
Лишь мгновение до того пилот что-то говорил. Он что-то пытался сказать.
Это был приступ.
А затем был еще один приступ, и теперь к Брайану пришло странное ощущение тишины при всем реве авиамотора - странное ощущение беззвучия и одиночества. Брайан замер.
Он замер, и все замерло у него внутри. Он не думал о том, что видит и чувствует. Остановилось все. В самом центре Брайана Робисона, в самой его глубине остановилось и заклинило на какой-то мертвой точке. Это была вспышка ужаса, возникшая одновременно с остановкой дыхания, мысли, и сердца.
Все остановилось.
Шли секунды, которые превращались в жизнь - в его жизнь, и он начал осознавать, что видит, и насколько это ужасно. Все было настолько ужасным, что ему хотелось заморозить свое сознание.
Он сидел в рокочущем маленьком самолете на высоте семь тысяч футов над дикой, северной природой, с пилотом, получившим сердечный приступ, который, похоже, уже умер или окончательно потерял сознание.
Он был один.
В рокочущем самолете без пилота.
Один.
2.
Но он ни о чем не думал и ничего не делал. Даже, когда его мозг снова заработал, и наступило осознание случившегося, то все равно не было сил ни на какие действия. Руки и ноги будто налились свинцом.
Затем он будто начал видеть происходящее со стороны. Все было как во сне, но его сознание кричало на пилота: "Проснись, открой глаза, возьми в руки штурвал, почувствуй движение педалей..." - однако ничего не происходило.
Пилот не шевелился. Разве что его голова, свободно болтаясь на шее, поворачивалась из стороны в сторону при покачивании самолета в турбулентных потоках.
Самолет.
Он каким-то образом продолжал висеть в воздухе. Прошли секунды, минуты, но он летел, как ни в чем не бывало. Брайану нужно было что-то делать, но он не знал - что.
Помощь.
Нужно было оказать помощь.
Он вытянул руку к лицу пилота, пошевелил пальцами перед его глазами, коснулся груди... но что дальше? Он лишь знал, что были какие-то приемы - что-то вроде дыхания изо рта в рот пострадавшего, когда наступает сердечный приступ или надавливания на грудь... первая помощь, но он не знал, чем и как можно помочь пилоту, сидящему кресле и пристегнутому ремнем. Затем он коснулся его кончиками пальцев, потрогал грудь, но ничего не почувствовал: ни сердцебиения, ни движения тела при вдохе и выдохе, что могло значить лишь одно - пилот мертв.
"Пожалуйста", - сказал Брайан, но он не знал, кого и о чем просит. - "Пожалуйста..."
Самолет будто спрыгнул, оказавшись ступенькой ниже. Снова турбулентность. Нос самолета "клюнул". Падением это еще не было, но корпус машины немного наклонился, и сидение под Брайаном начало проваливаться. Он знал, что это всего лишь небольшое снижение, но деревья, которые были внизу, становились все ближе, представая перед глазами там, где прежде было лишь небо. Надо было продолжать полет, как-то контролировать машину, чтобы не погибнуть. Пилота уже не было, но что-то все-таки можно было сделать... попытаться управлять самолетом.
Надо было лететь... управлять самолетом... помочь самому себе...
Пилота не было, с ним что-то случилось. Брайану надо было попытаться справиться с самолетом.
Он снова был в сидение и смотрел вперед, положив руки на штурвал, рукоятки которого продолжали дрожать. Брайан осторожно поставил ноги на рулевые педали, и потянул на себя штурвал, чтобы набрать высоту (где-то об этом он уже читал). Штурвал поддался даже слишком легко, и перед глазами деревья сменились небом. В звуке мотора послышались напряженные нотки. Он оттолкнул от себя штурвал, и самолет устремился вниз настолько энергично, что у Брайана в животе все запрыгало. На этот раз он потянул штурвал обратно на себя, но уже не столь резко. Нос самолета устремился к горизонту, шум мотора выровнялся, и снижение замедлилось.
Ему показалось, что он был уже слишком низко.
Он еще немного потянул на себя, на этот раз аккуратней, и нос поднялся снова. Пусть даже и высоко, но это уже не выглядело столь опасно как прежде, затем снова вниз и вверх, как и прежде, сильно вниз, а затем снова вверх... Как же это просто! И вот капот вернулся на место. Когда нос остановился на линии горизонта и уже никуда не двигался, то Брайан с облегчением выпустил воздух, который удерживал все это время, стараясь думать о том, что нужно делать дальше.
День был спокойным, небо синим с редкими обрывками облаков, попадающимися то тут, то там. Какое-то время он всматривался сквозь фонарь вдаль в надежде что-нибудь увидеть - город или деревню. Но под ним не было ничего, лишь деревья, бескрайняя зелень, все чаще и чаще разрываемая синевой озер по мере того, как самолет продолжал лететь... лететь куда?
Брайан летел, но не знал, в нужном ли направлении, и куда ему нужно прилететь. Он разглядывал приборную доску, всматривался в ручки и надеялся найти в них какую-то, подсказку, помощь. Ему нужен был компас, но все было настолько запутанным и непонятным - эти цифры и огоньки. На одном из светящихся дисплеев, на самом верху в середине приборной доски высвечивалась цифра "342", на другом приборе, чуть пониже и правее было "22". В самом низу панели были ручки с линиями, скорее всего предназначенные для расчета полета в условиях ветреной погоды, и еще одна ручка была с иглой, показывающей на цифру "70", и он подумал... лишь подумал: "Может, это высотомер? Эта принадлежность указывала на высоту над поверхностью земли? Или над поверхностью моря?" Он где-то что-то читал или слышал об этих приборах, но мало что знал о них и помнил.
Немного в стороне от высотометра и ниже него он увидел маленькую прямоугольную панель с освещенным прибором и двумя ручками в нижней его части. Его глаза два или три раза проскочили мимо, прежде он увидел надпись на верхней кромке этой панели: "Передатчик-221", - оно было отпечатано на металле, и, наконец, до него дошло, что это радио.
Конечно же, это было радио. Пилот им пользовался, прежде чем отключиться (Брайану в голову не могло придти, что пилот мертв), он пытался воспользоваться радио.
Брайан глянул на пилота. Гарнитура все также была у того на голове, в этот момент повернутой в сторону, противоположную от Брайана, и застряла между подголовником и боковым стеклом фонаря. Кнопка включения микрофона была затянута под ремень, которым был привязан пилот.
Брайан подумал о том, что нужно стянуть гарнитуру с головы пилота. И даже забрав ее, он все равно не смог бы воспользоваться радиосвязью, чтобы позвать на помощь. Он представил себе, как это сделает...
Руки снова задрожали. Ему не хотелось прикасаться к телу пилота, трогать его, но надо было спешить. Гарнитура все еще была на голове пилота. Он оторвал руки от штурвала, но далеко их не убирая, чтобы увидеть, что произойдет, если бросить штурвал. Самолет продолжал лететь так же, как и прежде - мягко подрагивая и не меняя высоты.
"Пока все неплохо", - подумал он. - "Теперь... теперь пора это сделать. Он повернулся, ухватил гарнитуру и стащил ее с головы пилота, одним глазом глядя на самолет в ожидании того, что тот нырнет. Снять гарнитуру оказалось несложно, но вот выключатель застрял под ремнем, и Брайану пришлось вытянуть ремень, чтобы освободить утолщение с кнопкой. Когда он выдернул провод с кнопкой, то его локоть задел штурвал, и самолет, завалившись на крыло, устремился вниз. Брайан схватил штурвал и потащил на себя, на этот раз все оказалось сложней, чем прежде, потому что самолет совершил несколько выворачивающих живот движений вверх и вниз, пока снова не удалось взять управление под контроль.
Когда все снова пришло в норму, он выдернул из-под ремня пилота провод, ведущий к гарнитуре, и еще пару секунд надевал гарнитуру и поправлял микрофон, чтобы тот был около рта. Брайан видел, как пилот пользовался микрофоном, нажимая затянутую под ремень кнопку, нажал на нее и дунул в микрофон.
В наушниках гарнитуры послышался шум выдыхаемого им воздуха: "Эй, кто-нибудь слышит меня? Ответьте..."
Он повторил это два или три раза, но в ответ не слышал ничего, кроме собственного дыхания.
Наступила паника. Он испугался. От осознания ужаса случившегося с ним, внутри него все остановилось, но когда паника немного отступила, он начал кричать в микрофон, делая это снова и снова.
"Помогите! Кто-нибудь помогите мне! Я в этом самолете, и не знаю... не знаю... не знаю..."
И он зарыдал, всхлипывая, плакал и бил руками штурвал, отчего самолет нырнул, а затем вернулся. Но снова он ничего не слышал кроме звуков собственного сопения в микрофон. Возвращаясь в уши, его собственный крик издевался над ним.
Микрофон. До него, наконец, дошло: однажды уже в пикапе дяди он баловался со служебной связью. Чтобы кого-нибудь услышать, нужно было опустить кнопку, включающую микрофон, и он потянулся к ремню, чтобы освободить утолщение с кнопкой.
Где-то секунду в наушниках был лишь свистящий шум эфира. Затем через шум и треск он услышал голос: "Кто это кричит в эфир? Повторяю: отпусти кнопку микрофона - ты не доступен. Ты не доступен. Прием."
Когда голос в эфире закончил, то Брайан изо всех сил снова нажал кнопку: "Я вас слышу! Я вас слышу. Это я...", и он отпустил кнопку.
"Роджер. Теперь ты есть", - голос был слабым и прерывался. - "Пожалуйста, уточни, что случилось, и где ты находишься. И в конце каждой передачи говори: "Прием", "Прием".
"Пожалуйста, уточни, что случилось", - подумал Брайан. - "Боже. Что со мной случилось"
"Я в самолете вместе с пилотом, который... не может им управлять, а я не знаю, как это делать. Помогите мне. Помогите..." - он отпустил кнопку, не сказав "Прием", как делали все, кто пользовался радиосвязью.
В наушниках гарнитуры снова было нечто неопределенное, прежде чем последовал ответ.
"Твой сигнал прерывается, и по большей части я его теряю. Понятно... пилот... ты не можешь лететь? Правильно? Прием".
Брайан почти ничего не слышал. Все терялось в шуме статических разрядов.
"Так точно. Я не могу лететь. Самолет летит, но я не знаю, как еще долго он еще пробудет в воздухе. Прием".
"Я не знаю свой летный номер, как и местонахождение... не знаю ничего. Я уже это говорил. Прием".
Он снова ждал, но в ответ не было ничего. Один лишь раз на секунду он расслышал, как шум прерывался обрывками слов, но все тонуло в треске. Две минуты, три, десять минут... Самолет все летел. Брайан вслушивался в эфир, но не слышал ничего. Затем он снова нажал на кнопку:
"Я не знаю летного номера. Мое имя - Брайан Робесон, и мы летим из Хемптона, Нью-Йорк. Мы направляемся к канадским нефтяным полям. Там я должен встретиться с отцом, а теперь не знаю, как управлять этим самолетом, а пилот..."
Его голос начал дрожать, он почувствовал, что вот-вот разрыдается, и отпустил кнопку. Он глубоко вдохнул. "Кто-нибудь меня слышит? Кто может мне помочь управлять самолетом? Ответьте, пожалуйста"
Он снова отпустил кнопку, но в гарнитуре не было ничего, кроме свистов и шипящего шума. Через полчаса вслушивания и зова на помощь, он стащил с головы гарнитуру и швырнул ее на пол. Все выглядело безнадежным. Даже если бы ему удалось с кем-нибудь установить связь, то, что тот сможет сделать? Скажет ему, чтобы был осторожен?
Все безнадежно.
Он снова попытался разобраться в шкалах. Он подумал, что если известна скорость (это был освещенный номер 160), но не знал, что это было: мили, часы, километры, или это всего лишь значило, как быстро самолет перемещается в воздухе. Он знал, что скорость в воздухе отличается от скорости перемещения над землей, но насколько?
Он как-то об этом читал и уже знал, как работает крыло, пропеллер, который приводит в движение самолет в небе и на земле. Простые вещи, которые в этот момент могли бы ему помочь.
Но ничего не помогало.
Прошел час. Он поднял гарнитуру и попытался снова. Может, кто-нибудь, наконец, его услышит. Но все напрасно - ответа не было. Ему это показалось заточением в маленькой клетке, парящей в небе, как ему казалось, со скоростью 160 миль в час в неопределенном направлении, и он не знал куда - лишь куда-то, куда-нибудь, пока...
Пока что? Пока не кончится горючее. После того как закончится горючее самолет начнет снижаться, и это произойдет рано или поздно.
Или он мог оттолкнуть от себя рычажок дросселя и уже начать снижаться. Он видел, как пилот тянул на себя дроссель для увеличения оборотов мотора, а, значит, и скорости. Если он отталкивал дроссель, то мотор замедлял обороты, а самолет начинал снижаться.
У него был выбор. Можно было ожидать, пока самолет, израсходовав горючее, начнет падать, или, оттолкнув дроссель, добиться этого раньше. Если дожидаться, когда кончится горючее, то можно бы было прилететь туда, где сейчас отец... но он не знал, куда двигался. Когда пилот дергался в конвульсиях, то и самолет рыскал из стороны в сторону, и, конечно же, отклонился от курса. Брайан не мог знать, насколько, и вернулся ли он на первоначальный курс. Кроме того он вообще не знал первоначальный курс, лишь полагая, что прибор, на котором прочитывалось 342, мог быть компасом, как и не знал, где находится и куда летит, и не было особой разницы - лететь дальше или снижаться.
В нем все протестовало против мысли о том, что мотор остановится, после чего обязательно последует падение. Он не был уверен в верности направления, в котором движется самолет, как и не знал, куда вообще нужно лететь. И, даже осознавая, что летит в неверном направлении, он не мог позволить мотору заглохнуть, что означало неминуемое падение. Теперь Брайан чувствовал, что на какое-то время он в безопасности. По крайней мере, продолжать лететь было безопасней, чем снижаться, а пока самолет летел, он продолжал дышать. Но когда мотор остановится, то он упадет.
А пока было ясно, что самолет летит, удерживая высоту. Вслушиваясь в эфир, он разработал систему. Каждые десять минут, глядя на маленькие часы, встроенные в приборную панель, он старательно проговаривал в микрофон: "Мне нужна помощь. Кто-нибудь слышит меня?"
В то же время, между попытками радиосвязи он пытался подготовить себя к тому, что должно было случиться. Когда закончится горючее, то самолет начнет снижаться. Он подумал, что без тяги пропеллера можно было бы опустить вниз нос самолета, продолжая лететь... возможно, где-то об этом прочитал, или это само дошло до него, просчиталось в мозгу, или ему лишь так показалось. Опустив нос, можно было бы снижаясь удержать скорость, а затем, прежде чем будет удар, поднять нос вверх, насколько это будет возможно.
И вдруг стало ясно, что, планируя, нужно будет снизиться, затем, замедлив самолет, разбиться о землю.
Разбиться...
Нужно было найти ровное, свободное от деревьев пространство, куда можно было бы попробовать приземлиться. Проблема была в том, что он не видел ни одного такого места, с тех пор, как под ними начался лес. Несколько болот, но они со всех сторон были окружены деревьями. Дорог также не было, ни тропинок, ни полян.
Только озера, что, наверное, подошло бы ему для приземления. Посадка на деревья явно грозила смертью. Деревья разрушат самолет, когда тот окажется в их гуще.
Ему нужно было сесть на гладь озера.
Нет. Где-то у его берега.
Нужно было вести самолет вдоль берега над водой, и замедлить его насколько возможно, прежде, чем тот ударится о воду.
"Легко сказать, и трудно сделать... Легко сказать, и трудно сделать..." - будто слова песни, ложащиеся на ритм мотора. - "легко сказать, и трудно сделать..."
Невозможно сделать.
Он уже семнадцать раз повторил в микрофон зов о помощи, повторяя его каждые десять минут, будто диктор на радио. В какой-то момент его рука потянулась к лицу пилота и коснулась его, но кожа того была холодной, слишком холодной, смертельно холодной, и Брайан снова вернулся к приборной доске. Он сделал все, что можно: подтянул ремень, которым был пристегнут к сидению, взял себя в руки, а затем снова и снова прорепетировал в уме все, что ему придется делать: "Когда заканчивается горючее, то он опускает нос самолета и поворачивает в направлении озера, попытавшись заставить самолет планировать над водой... именно так и нужно: планировать над водой, и лишь перед ударом потянуть штурвал на себя, чтобы замедлить снижение самолета и ослабить удар..."
Раз за разом в его сознании проплывали картинки того, как это должно произойти: кончается горючее, самолет направлен в сторону озера, планирование над водой, удар - все, как он это видел по телевизору, и попытался быть к этому готов.
Но между семнадцатой и восемнадцатой попыткой радиосвязи неожиданно мотор вдруг кашлянул и, заикнувшись, через секунду остановился. И наступила мертвая тишина, прерываемая толчками замедлившегося пропеллера и свистом ветра, разбиваемого о фонарь кабины.
Брайан оттолкнул штурвал. Нос самолета опустился, и кресло под ним начало проваливаться в пропасть.
Смахнув слюну со рта, он опустил нос самолета, который, теряя высоту, будто заскользил под гору. "А вдруг это будет не озеро?"
Все, что он видел на протяжении всего полета, было лесом, иногда разрываемым озерами, которые теперь исчезли. Впереди далеко у горизонта можно было видеть огромное их количество. Они отражали синеву ясного неба и отблески послеобеденного солнца.
Но ему нужно было озеро, и хотя бы одно, любое, которое попадется на его пути. Но все, что он видел через лобовое стекло фонаря, было деревьями - зелеными и несущими смерть. А что, если повернуть... он подумал, что без тяги двигателя на повороте не сможет удержать самолет в воздухе. Его живот сжался, будто его завязали в узел, дыхание стало коротким и обрывочным...
Здесь!
Перед собой, немного в стороне он увидел озеро. Оно напоминало букву "Г", огибающую угол лесистого холма. Нос самолета почти уже был нацелен на длинную часть этой буквы, проходя над ручьем, впадающим в излом линии озера. Но оно все еще было немного правее, чем нужно. Брайан нажал на правую педаль, и нос отклонился в сторону.
И, как следовало ожидать, поворот оказался чреват потерей высоты, но зато теперь озеро оказалось над носом самолета. Он аккуратно потянул на себя штурвал, и нос поднялся. Казалось, что самолет замедлил движение и почти остановился в воздухе, застряв в нем. Ход штурвала показался Брайану уж слишком легким, и это его напугало. Он осторожно оттолкнул штурвал в прежнее положение. Скорость немного возросла, но перед лобовым стеклом снова не было ничего кроме деревьев. Озеро оказалось значительно выше. Было похоже, что машина до него не долетит.
Через несколько секунд деревья стали еще больше. Они уже были настолько близко, что казалось, вытянув руку, до них не трудно дотянуться. Они были почти неподвижны. Самолет продолжал лететь, но все медленней и медленней, а до озера еще было далеко. Брайан глянул в сторону, и увидел небольшой пруд, на краю которого стояло огромное животное. Ему показалось, что это лось, который, нагнув голову, пил воду. Все, что было перед глазами, будто остановилось: пруд, лось и деревья, от которых его отделяло теперь лишь триста-четыреста футов - как на картине.
А затем все произошло одновременно. Деревья вдруг приобрели детали, заполнив все видимое им пространство, И он знал, что врезавшись в них, он неминуемо погибнет. Но можно было попробовать пройти между ними. Он заметил проем над поваленными деревьями - открытое пространство, ведущее к озеру.
Высоту уже было не набрать и даже не удержать ту, на которой Брайан находился в это или следующее мгновение. Он приблизился к земле, чтобы приземлиться, разбиться о нее, о камень, который попадется у него на пути, и, сжавшись в комок оттолкнул штурвал и приготовился к удару. Но от этого скорость немного возросла, и он снова потянул на себя штурвал. Нос поднялся, и перед его глазами засинело озеро.
В тут последовал удар о деревья.
Это было похоже на гигантский вывих. Крылья, с обеих сторон, зацепив ели с треском отломились от фюзеляжа и от подкосов, придающих им жесткость, поднятые с пола пыль и грязь полетели Брайану в лицо с такой силой, что показалось, будто у него в ногах что-то взорвалось, и вдруг он перестал видеть. Невиданная сила вырвала его из сиденья, и ремень чуть ли не перерезал его пополам. Голова изо всех сил ударилась о штурвал.
Затем был удар о землю, скрежет металла, после чего тело самолета покатилось в сторону, с грохотом протискиваясь между деревьев, ныряя в воду и выныривая на поверхность, шлепая по воде и снова уходя под нее, а затем прыгая по ней, будто по асфальту или твердому бетону. Поток воды ударил в фонарь, а затем, вырвав из каркаса боковое стекло, ворвался в кабину, вдавив Брайана в сидение. Это был крик. Когда самолет зарылся в воду, то кто-то закричал. Затем снова был крик - страха и боли. Брайан не знал, откуда изошел этот звук - из него или откуда-то еще в протест поглощающей его воде. Самолет продолжал уходить под воду. Ничего не было видно, Перед глазами была лишь холодная, перемешанная с зеленью синева. Он вцепился в ремень, который не отпускал его от сидения, почувствовав, как на пальцах обламываются ногти. Он вытягивал ремень, пока из-под него не стало возможно выбраться. Вода пыталась его убить, прикончить... Кто-то схватил его, вытаскивая через разбитое стекло фонаря в синеву, и кто-то другой не пускал, вцепившись в спину, разрывая на нем одежду, пытаясь раздеть, но поток воды не сдавался. И вдруг Брайан почувствовал, что свободен, его больше ничего не держало.
Это было лишь начало. Предстояло добраться до поверхности воды, однако до нее было далеко, а в легких заканчивался воздух. То, что в их оставалось, не могло больше там находиться, и мимо его воли вышло через нос и рот большими и маленькими пузырями. А дальше должен был последовать вдох, с чем также ничего нельзя было сделать. И он вдохнул. Целый бассейн хлынул ему в легкие, но он нашел силы, чтобы, наконец, остановить поток убивающей его воды, и заставить себя плыть. Голова прорвала блестящую грань, разделяющую воду и воздух, свет ударил в глаза. Он отрыгнул воду и поплыл. Брайан не знал куда плывет, как и не знал - кто он и что делает. Не зная вообще ничего, он плыл, пока руки не начала щекотать болотная трава, а ноги не коснулись скользкого как лед ила, и продолжал плыть и кричать, пока руки совсем не запутались в траве, а кусты не воткнулись в его тело со всех сторон. Грудь ощутила земную твердь. В лицо врезались грубые лезвия болотной осоки. Он остановился. Все остановилось. Перед глазами был лишь цвет, какого прежде он еще не видел, цвет, взорвавшийся у него в сознании вместе с болью. И все это исчезло вместе с ним, уйдя в спираль мира, в спираль ничего.