Аннотация: В мои школьные годы была "мода" на весь сентябрь отправлять старшеклассников в деревню помогать колхозникам убирать урожай. Жили мы тогда в небольшом городке на белорусском полесье...
МЕСЯЦ В ПОЛЕССКОЙ ДЕРЕВНЕ
В мои школьные годы была "мода" на весь сентябрь отправлять старшеклассников в деревню помогать колхозникам убирать урожай. Жили мы тогда в небольшом городке на белорусском полесье. И вот в первых числах сентября два наших девятых класса на двух автобусах отправили километров за тридцать в небольшую, в одну улицу, деревушку со словами:
- Будете убирать бульбу (картошку, значит).- Без вашей помощи им там никак. Людей мало.
Бригадир и наш классный руководитель развели по избам девчонок. Потом распределили пацанов. Нам с Борькой досталась изба в самом конце деревни, у околицы. А девчонок из другого девятого отвезли в хуторок Маяк, маячащий сразу за скошенным лугом.
Утром нас разбудило стадо коров, неторопливо прошедшее по улице. Почти из каждого двора к стаду хозяйки выпускали своих коров. В нашем дворе коровы не было, но выгоняли огромного рыжего динозавра рядом. Только мы задремали, постучал по калитке бригадир. Хозяйке он велел дать нам по ведру. А они уже поджидали нас у порога. Картофельное поле было недалеко, но край его уходил куда-то за горизонт... Работы тут... Тракторист плугом переворачивал стебельки ещё "весёлого", ничего не подозревающего американского пришельца, картошки. Показывались грязноватые, но в самые судьбоносные свои минуты, должно быть, белые клубни. Нам предстояло собирать их в корзины. Работой нас не изнуряли. Вкалывали только до обеда. Подозреваю, что так трудился и весь колхоз. Я даже пытался сам ездить на тракторе. Тракторист - добрый парень. Улыбался. Доверял управление железным конём. Поправлял, если я сворачивал с рядков.
Было ещё одно развлечение. На ивовый прутик насадишь картофелину, раскрутишь и метнёшь. Далеко летит...
Обедали дома. Старухе-хозяйке каждый день приносили по ведру картошки с поля - наш заработок. Отдали также все припасы, привезенные из дома: тушёнка, крупы, сахар, чай. Старуха готовила нам из них бесхитростные блюда.
... Скучали мы. Речки не было, и лес чёрт знает где. А ещё Полесье...
В просторной избе мебелью были полати вдоль стены, простецкий столик (такие мгновенно сколачиваются на любой стройке) и скамейка. При необходимости в сенях можно было отыскать и вторую. Огромную печь, стоящую чуть ли не в центре избы, также можно приплюсовать к элементам мебели.
Интриговал нас большой, мастерски изготовленный сундук, стоявший в простенке между окон. Что в нём могло быть? Кужух висел в сенцах. На гвозде над ним ушанка...
Хозяин был крепкий мужик. В нём чувствовался бывалый солдат. Добрался до родной деревни, и вот он -долгожданный покой. Слава Богу, возраст позволяет. Где-то я слышал выраженьице: "Столько прошёл дорог, столько преград преодолел, выжил. Хочется немного попрозябать..." Хозяйка мужику сильно уступала. Но была покладиста и почти незаметна.
Первую неделю мы деревенских сверстников своих не встречали. А потом вычислили двух в соседних дворах. Они благополучно ходили в школу в деревню, расположенную где-то поблизости. Вот так-то.
А вскоре мы вообще в деревне стали своими. Большая часть нашего класса белорусы, а остальные были из офицерских семей, поменявших к девятому классу уже не одну школу, город или даже страну. Адаптировался такой народец в любой среде удивительно быстро. Две-три минуты - и всё. Появлялись новые друзья, а иногда везло - находились старые. Мы чтили мальчишеский девиз: "Один за всех, и все за одного"!
У хозяина на краю сада был высажен рядок табака. Об этом узнали, когда он при нас срезал несколько листьев, неделю сушил их, потом уложил на широкий пень. Затем был открыт сундук. Мы были рядом. Да, это работа краснодеревщика. Но сундук был почти пуст. Изнутри крышка обклеена иллюстрациями. Был там и портрет Сталина с трубкой.
На дне покоился аккуратный коробок и что-то завёрнутое в выцветшую гимнастёрку. Я с такими вещами уже имел дело. Так хранят оружие и награды. Хозяин забрал коробок. Сейчас я не помню, как ему удалось аккуратно резать листья очень тонкими полосками. То ли ножом, то ли топориком? Но он, к нашему удивлению, очень быстро справился со своей работой. Коробок был заполнен почти полностью свежим пахучим табаком. Мужик закурил самокрутку. Предложил нам. Но мы с Борькой отказались. Пробовали раньше. Не то!
Недели через две нас приехали навестить директор школы с завучем. Кое с кем из девчонок он переговорил и отправился к председателю колхоза. Громкий был разговор в правлении колхоза, рассказывала потом Юлька. Были и последствия. На следующий день нам всем на складе выдали по полкилограмма мяса, завёрнутого в газету.
Мы с Борькой принесли мясо хозяйке. А та и рада не была такой благодати.
- Ой, шо я буду з ним робыти? - причитала она.
Трудно жилось в белорусской деревне в те годы таким божьим одуванчикам. У хозяев не было ни кур, ни козы. Где уж там коровы. Одна у них была радость - внук Янка. Он заезжал к ним иногда на велосипеде.
Но что-то, видать, бабка всё же вспомнила и сварила суп. Вкусный суп. Однако когда я достал мясо, то на куске увидел оторванный абзац газеты. Так, несколько строк столбиком. Ничего особенного: " передовик... вновь... всегда...". Я показал Борису. Тот поморщился, осмотрел свой кусок. Завидовать моему не стал, а свой отправил в рот. Съел свой пай и я. Без абзаца. Больше мясо мы не получали.
... Картошка нам ещё не успела надоесть. Приехала бригада спецов по стрижке овец, и нас с Борькой и ещё нескольких пацанов отправили им в помощь. Наше дело было простым - держать овцу. Обречённые на стрижку барашки удручённо подчинялись нам, как заправским овцеводам. Мы их поворачивали "парикмахеру" нужным боком, и работа спорилась. Стадо, к нашему счастью, у колхоза было не великим, а стригалей понаехало порядком. Трое стригло. Были и электрики, и механики.
Нам впервые в хозяйстве устроили обед. Правда, после обеда работы уже не было. Овцы кончились.
По дороге домой наши ребята, квартирующие напротив, пригласили нас Борькой посмотреть, как будут налаживать самогонный аппарат. Его должны были после обеда перетащить от соседей в их дом. Картофельную брагу хозяйка уже приготовила.
По деревне, оказывается, уже недели две ходит мастер-самогонщик с "аппаратом" от избы к избе - куда позовут. Налаживает свой аппарат и гонит самогон из подготовленной хозяевами картофельной браги. Но для удобства он не шнырял путано по всей деревне, а таскал своё нелёгкое сооружение от соседа к соседу. Так он добрался и до нашей околицы.
В аспирантские годы и позже мне приходилось очищать бывший в работе винный спирт от примесей и разделять петролейный эфир на две фракции. Дома видел, как просто - с помощью двух кастрюль и миски - мать с соседкой из неудавшегося виноградного вина гнали отличную чачу.
Но здесь, в полесской деревушке, я впервые познакомился с этим достойнейшим изобретением человечества. Похоже, с очень ранней моделью. Аппарат был прост, как табуретка. Металлическая ёмкость ставилась на железную печурку. Дым уходил через трубу в форточку. Брага заливалась в ёмкость, накрывалось это всё крышкой с отводной трубой, которая где-то на высоте груди мастера-самогонщика переходила под углом в 80 градусов, примерно, в змеевик (пружиноподобная, никелированная трубочка с палец толщиной и в полметра длиной). Сам змеевик закутывался мокрой тряпкой. Под змеевиком стояло корыто с водой, и когда наступала необходимость - горячая тряпка заменялась холодной. Места, где прорывался бражный пар, тут же замазывались жидкой глиной.
Хозяйка, её сын, водитель грузовика, не последний человек в этой затее, мы, любознательные школьники, и Янка, тринадцатилетний внук хозяев, у которых мы квартировали, с вожделением взирали на змеевик. У его края на табуретке стояла кружка. Нам объяснили. Сейчас закапает первач. Это самая ценная фракция в самогонке. Она и крепкая, прозрачная, и в ней почти нет сивушных масел. Вроде бы.
Закапало! На столе уже дымилась варёная картошка. В тарелках были сливочное масло и сметана. Хозяйка держала корову. Были и солёные огурцы и помидоры. Скоро закапало очень швыдко. Нас пригласили за стол и всем налили по полстаканчика. А Янке только на донышко. Но он был всё равно рад.
До сих пор помню вкус этого первача. Добрые люди белорусы.
- Всё, ребята,- сказала нам хозяйка,- первач кончился. Доедайте огурчики и по домам.
А дома нас ждал сюрприз. В сенях Янка вскарабкался на громадную конусообразную бочку, наполненную рубленой соломой (это мы проверили), сгрёб солому в сторону и достал несколько яблок - каждому по два. Мы уже давно яблок не видели. Из всех земных радостей - вечером печёная картошка на костре. А тут бочка яблок...
Мы улеглись на кучу соломы возле бочки и захрустели яблоками.
- Янка, а куда мастер отправится дальше с аппаратом? - полюбопытствовал я.
- А Петро (водитель грузовика и, по всей видимости, основной потребитель изготовляемого в эти минуты продукта) отвезёт его в нашу деревню. Это рядом. Я же оттуда на велосипеде приезжаю.
Велосипед стоял рядом. Новенький дорожный велосипед.
- Янка,- дай я скатаю к нашим девчонкам. Туда и обратно.
- Давай,- разрешил раздобревший парняга.
Я мигом вскочил и отправился к Юльке. Она жила с двумя одноклассницами прямо в центре деревни.
... Мне были рады. У девчонок была своя комнатка. Собралось там человек пять - Юлька была заводилой. Была одна симпатюлька, Инна, из параллельного класса.
Я рассказывал о наших приключениях на стрижке овец и о мудром аппарате, перегоняющем картофельную брагу в самогонку. Девчонки смеялись и поведали мне, что мастер у них побывал раньше, и они уже знают, что такое первач.
- А ты знаешь, Виталик, что получают наши колхозники на трудодни?
- Нет.
- Догадайся! Ты видел у кого-нибудь в огороде картошку?
- А-а!
Девчонки хохотали.
А потом Юлька предложила мне отвезти Инну домой через поле в их хуторок. Я вспомнил своё обещание Янке, но Инна кротко улыбалась и была очень хороша. Из офицерской семьи, я знал. Естественно, я выбрал хуторок.
Везти Инну на раме долго я не мог. На ухабах юная особа охала. Мы пошли пешком. Перед избами хутора, метров за двести, слева и справа от тропы стояли три невысоких копны сена. Войдя в этот треугольник, мы остановились. Солнце понимало, что пора садиться, но чего-то медлило. Инна явно ждала моего поцелуя. Я решился. Но тут со стороны изб появились пацаны с удочками. "Так вон где здесь река,- подумал я,- ну счас пройдут". Пацаны прошли. Я обнял Инну, взглянул в сторону пацанов. Они остановились и все четверо повернули головы в нашу сторону. Мы с Инной ещё подождали минутку. Я махнул наглецам рукой. Они направились в деревню. Я снова обнял девочку, но поднял глаза. Пацаны стояли, разинув рты.
- Всё, пора домой,- разочарованно шепнула Инна.
Возле крайней новенькой избы с палисадником, засаженным цветами, Инну поджидал хозяин. Крепкий, мужичок лет пятидесяти. К моему удивлению, глаза у него были добрыми. Такими их делают дочки и любящая жена. Это проверено. Добряк внимательно оценил меня и разрешил нам ещё минуток пять полюбоваться далями, а потом забрал девочку.
А любоваться было чем. Хуторок располагался на небольшой возвышенности. С дороги шёл долгий откос к реке, за ней широкий заливной луг. Дальше синел бесконечный белорусский лес. В основном это сосны, но попадаются и ели. Я исколесил полесские леса. Знаю.
Возвращаясь в свою деревню, у трёх копёнок я притормозил велосипед и оглянулся. Крайняя изба хорошо смотрелась в вечернем небе. Значит, не только пацаны мешали нам с Инной в стожках на лугу наблюдать за заходом солнца.
... Янка молча принял свой велосипед с моими извинениями и потом долго не появлялся у нас. И Инну я больше в деревне не видел. Не пришлось. Зато обследовал один большой дом, по деревенским меркам прямо усадьбу.
Метров двести за околицей, в зарослях молодого подлеска, одиноко темнел значительных размеров деревянный домина. В архитектуре есть, наверное, специальный термин таким постройкам. Иногда говорят: здание напоминало букву "г". Ну, это когда большое строение. А здесь был просто приличный дом комнат на пять. И брёвна на срубе не торчали наружу, не "с остатком", как говорят плотники, а срублены "в лапу", то есть угол дома был гладким.
Мы как-то возвращались с картошки, и моё внимание обратил на этот дом и подлесок перед ним местный мужичок, курирующий наши работы.
- Вот посмотрите. Огородил часть поля от скотины,- сказал он восхищённо,- и уже подлесок пошёл. Хозяин.
- А так, что? Не вырос бы? - заводил я его.
- Скотина затоптала бы. Да и люди везде ходят. Молодому лесу покой нужен.
В окрестностях этого дома щипали травку гуси. Где-то к вечеру они вдруг сбивались в довольно приличную стаю, разгонялись и взлетали метров на пять. Направление стая держала на открытые ворота дома. Там, видимо, их ждал приличный корм.
Я размышлял: кому это дозволено так вольготно жить в наше-то суровое время? За какие заслуги? Значит, заслуги были... И в деревне никаких разговоров и никакой зависти... Но моё пробуждающееся любопытство что-то остановило.
... Сентябрь кончался. Мы засобирались домой, как вдруг на поле к нам приходит наш классный руководитель (обычно он торчал где-то в других местах) и как-то извиняясь говорит:
- Остаёмся ещё на десять дней. Видите, картофельному полю края не видно... Надо помочь!
Эти десять дней мы уже работали спустя рукава. На сорок дней оторвать нас от учёбы... Произвол!
- Затыкают нами дыры,- обобщила наше возмущение Юлька.- Парни, ладно, в армии, а где девки? Как они свои трудодни зарабатывают? Что? Все доярки?
А много ли парней в армии? Мы пробыли в деревне весь сентябрь - призывной месяц. И только один призывник в это время отбывал на службу. В деревне это целая церемония. Отбывающий на службу паренёк шёл по улице где-то под вечер. Вся деревня вышла к своим воротам. Парень пожимал руки сверстникам и мужикам, а девчонки и бабы целовали и обнимали его и вытирали слезу хустками. Нам с Борькой он улыбнулся как старым знакомым, пожал руки и бодро кивнул:
- Увидимся!
Мало парней было в деревне. Девчат больше.
И всё же, как наши колхозники уберут свою бульбу? Зачем столько насажали? Да и как смогли? Но безвыходных положений не бывает. Сколько у нас народу радо было бы подышать свежим воздухом?
И вот, наконец, мы дождались:
- Всё! Можете отправляться домой!
Мы с Борисом не стали ждать, когда за нами пришлют автобус. Петро, наш сосед, по каким-то делам через час уезжал в город, вёз ребят, квартировавших у его матери, мог и нас прихватить.
Вот так в пятнадцать лет я прикоснулся к белорусской глубинке. Со "знанием дела" могу судить о хлебосольстве, доброте и бесхитростных душах многих белорусов и лукавстве некоторых.