"Ох, как же болят-то, ноги! А все каблучищи, будь они четыре раза неладны. Хорошо что вместо юбки одела удобные джинсы, хоть и на парад идем, тем не менее и на улице не жарко, и махать цветами не заставят"! - Милка уселась на ступеньки, ведущие к крыльцу ее любимого цеха и с наслаждением стащила с себя туфли на 10-ти сантиметровом каблуке, достала любимые спортивные туфли, голубые, с белой подошвой и замерла, наблюдая за толпой вытекающей за ворота завода широкой рекой, чей хвост терялся за коричневой кирпичной аркой, оставшейся еще со времен дореволюционных. Непонятное ее назначение и странное месторасположение злило каждого нового директора и... Все оставалось на своих местах: по стенкам арки вились тяжелые кабели на 25 и 50 киловольт, пучки телефонной лапши и новенькие камеры видеонаблюдения, пялящиеся на все стороны своими бесстыжими линзами.
Стоило, стоило, конечно, влезть в платье и пойти махать цветочками в сторону стоящих на дощатых трибунах, местных градоуправителей. Тем более что и повод веский есть - 85 лет Великому Октябрю, и подарок Партии их завод сделал воистину от всей души - новый истребитель освоили в полной мере, еще и улучшив характеристики! Так что, через пару часов в сторону древней столицы полетят новенькие "И", серебристые, с красными звездами на хвостах и крыльях, остроносые, стремительные и опасные для своих соперников, что бороздят сейчас синие небеса за крепко закрытой границей.
Уселась Милка очень удобно - сбоку от арки, видя своих коллег, с пока еще смотанными флагами и зачехленными транспарантами, на новеньких шинах-дутиках, позаимствованных с предыдущей серии "И", теперь уже безнадежно устаревшей и снятой с производства.
Разглядывая одним глазом толпу, а другим свои удобные "спортивки", размышляла девушка и о том, что долгожданный разряд по легкой атлетике отчего-то придержали, а папа совсем скоро приедет и снова начнет поучать своим избитым: "Бегай, дочка! Чем больше бегаешь - тем длиннее ноги и здоровее сердце! Чем здоровее сердце - тем дольше жизнь!", а мама, в ответ, замахиваться на него полотенцем и укорять, что вот из-за таких поучений "девочка" до сих пор не замужем - никто догнать не может эту длинноногую козу!
Каждые из родителей по своему прав и не прав, одновременно.
Давно уже не бегает Милка от парней, попавшись на крючок самому хмурому и простому парню, с черными, "цыганскими" глазами и сильными руками, надежному и расцветающему только в присутствии нее, Людмилы. Вот и бегают они, по утрам, вместе. Потом вместе идут на работу.
И Колька вполне серьезно поговаривает, что пора эту беготню переводить на новый лад.
Завод имени "75-ти летия Красного Октября" давал стране продукцию, от появления которой запад скрежетал зубами, смешно выпучивал глаза и очень сильно портил воздух - боевые самолеты серии "И".
Давно уже лежит на "Новодевичьем" первый конструктор, а самолеты все так же называются по принятой им идентификации.
И пусть в городских корпусах сами самолеты никогда не появлялись, оставаясь лишь специфичными деталями, обрастающими плотным костяком шлангов и проводов, но каждый работник точно знал и видел результаты своего труда.
Свои крылья самолеты обретали на "загородних", сборочных местах, запрятанных глубоко под землей, за пределами досягаемости тяжелых ракет и снарядов вероятного противника. Быть может, ядерный взрыв и "расковырял" бы эти цеха, да только для начала надо узнать, где именно они располагаются, а потом еще и дотянуться до точки назначения, доставить ядерную боеголовку и подорвать ее.
И, если второе еще можно было представить, то первое - уж совсем вряд-ли: лесов и болот вокруг города было огромное количество, а рабочих до совсекретных цехов довозили по "подземке", упрятанной так глубоко, что сам смысл слова "направление" теряется в груде объяснений.
Обещали еще, что сегодня над городом пролетят их "изделия", покачав своими крыльями над толпой - пилоты-перегонщики уже давненько сидели в "режимных" гостиницах, постигая азы управления новыми "птичками", под руководством трех испытателей и десятка местных, знающих о своих изделиях, все.
То есть - абсолютно - всё!
От месторождений, где добывались металлы и до названия каждого болтика, вместе с его размерами и допусками.
Не знали они, правда, фамилий конструкторов - точно. А так, слухами земля полнилась...
"Легки на помине!" - Милка замерла от удовольствия, наблюдая за приближающимся на малой высоте, самолетом. Пусть и не привычных, но вполне узнаваемых, очертаний: острый нос с блестящим на солнце, остекленением кабины, раздвоенный киль, развернутый ласточкиным хвостом и яркие звезды.
"Как в кино!" - Девушка рассматривала чудо мысли человеческой, впитывая каждую частичку этой торжественной красоты.
Глаз скользил по тяжелым носам ракет, висящих на внешней подвеске, тяжелому, роторному пулемету, хищно крутившему носом, словно выцеливая глупую жертву.
Самолет приблизился настолько, что казалось, что можно разглядеть каждый шовчик, на его стальной шкуре. Замер над аркой, красуясь перед толпой.
"Не знала, что наши так могут!" - Гордость, вот что чувствовала девушка!
Чуть заметный дымок вырвался из-под ракеты, подвешенной под правым крылом и мир для Милки превратился в вереницу стоп-кадров:
Вот ракета сорвалась с подвески, клюнула своим носом и устремилась к толпе, еще не понимающей, что происходит.
Вот ноги сами скользнули в обувь и тело, привычное к быстрому переходу от покоя в бешеный темп движения, начинает самой привычное свое действие, отработанное и хорошо знакомое.
Бег.
Взлетевшие вверх кирпичи разбитой взрывом арки еще летели в сторону Людмилы, а ноги уже уносили ее прочь, толкая в сторону ближайшего укрытия - толстого ствола тополя, а потом - еще дальше, когда очередная ракета полетела в любимый цех, потом еще одна - в другой, четвертая устремилась в местную литейку...
"Боже! да сколько же там ракет?!" - Милка кувыркалась, укрывалась за оставшимися целыми стенами, бетонной тумбой для объявлений, бочкой с квасом, привозимой каждый полдень, для утоления жажды рабочего класса и теперь фонтанирующей во все стороны душистой коричневой жидкостью.
Совсем не далеко от замершей, свернувшейся словно змея перед броском, девушкой, очередная ракета вскрыла вентиляционную шахту, а следом за товаркой в железное нутро влетело еще две, пробивая себе дорогу вниз, в святая святых.
Асфальт вздыбило и в развале трех стен запрыгала страшная, бело-красная молния, оставляя на кирпичах пузырящиеся следы и пугая жаром, долетающим до сидящей под перевернутой бочкой, Милки.
И снова ноги решили за хозяйку, вынеся из-под прикрытия, сильными толчками придав невообразимую скорость телу, летящему над раскаленный решеткой, едва касаясь ее своими любимыми "спортивками", уже грязными и оплавленными.
За ее спиной, раздался скрежет и рев.
На миг замерев, она оглянулась: истребитель, только что уничтоживший ее завод, стал разваливаться на куски, прямо на ее глазах: двигатели, из которых только что вырывалось пламя, сорвались со своего места и взмыли в синие небеса, двумя хвостами черно-белой плети, переплетаясь, словно ленты гимнастки, исполняющей вольную программу; замерли и понеслись вниз, целясь точно в Милку!
Сердце вновь оказалось где-то в районе горла, ноги понесли хозяйку прочь, вынося из-под удара.
Мир замер, готовясь к последнему удару. И в его замершем состоянии скользила тонкая девичья фигура, с короткой стрижкой, счастливой от того, что одела джинсы и что на ногах любимые, счастливые "спортивки".
Людмила быстрее любой ракеты пролетела мимо почти целого здания управы, потерявшего только окна и приняла к сведению, что некто не стал и тратить ракеты, на этот дом - все едино, его обитатели были в толпе, что спешила на демонстрацию и теперь ничем больше не могли управлять, превратившись в кровавое месиво.
Мимо компрессорной, сквозь крышу которой уже летели во все стороны серебристые, красные и зеленые, баллоны.
Мимо столовой уже вовсю полыхавшей чадным факелом, наполняющим ее легкие отравой горящей "негорючей" синтетики, в которую упаковывали в трогательные треугольные пирамидки молоко и сливки, до которых были так охочи "металлурги местного разлива", как их называли молоканщицы.
Оставался последний рывок, когда земля дрогнула под ногами, сбивая с шага.
Милка почувствовала, что летит, летит и сейчас позорно шлепнется о землю своим пузом, прямо на эти камни, которые остались от пятиметрового, бетонного забора, или на...
В ужасе сжавшись в плотный комочек, Мила как-то повела рукой, и тело пронеслось над камнями, чуть развернулось и влетело правым плечом и прикрывающей лицо рукой, в кусты клена, с его успевшими почернеть за лето молодыми побегами, все еще упруго-хрупкими, и оттого - спасительными.
Пролетев еще несколько метров, кубарем скатилась Милка в местный обводной ручей, давно служивший поводом постоянных разговоров о нерадивости местных властей и замерла, пропуская над собой тяжелый огненный язык, опаливший деревья и пропавший, словно и не было его...
Мокрая и грязная, Милка выбралась на берег и замерла, обхватив колени руками.
"А ведь прав папа оказался!" - Истерично хихикала девушка, пытаясь унять дрожь. - "Чем длиннее ноги и здоровее сердце, тем дольше жизнь..."