Аннотация: Что может быть быстрее скорости света? Эксперименты с передачей мыслей на расстояние проводились, чтобы доказать или опровергнуть сам факт такой передачи, но кто проверял скорость?
Мы познакомились на Ксаре. Я - оператор трансплутонового кваркового коллайдера, и она - молодой физик-теоретик с Ксары - крупной базовой станции граничного кольца. И я и она - косморожденные, так старшие называют тех, кто родился и вырос в космосе - на орбитальных комплексах; мегастройках Ио, Европы, Титана, трансплутона; в лунных и марсианских "оазисах". Я прилетел тогда на Ксару за новой партией оборудования для коллайдера, она тоже получала на складе какие-то грузы для института, будучи на подработке лаборантом в научном центре. Её огромные фиолетовые глаза и тёплый запах древнего, земного, домашнего очага, каким я его всегда представлял, сразили меня, словно заряд из тяжёлого геологического плазморедуктора. Мы долго смотрели друг на друга, потом болтали, дожидаясь, пока роботы обработают наши заказы и погрузят казённое имущество на платформы. Потом был наш первый вечер в развлекательном центре базы и первая ночь в её уютном блоке.
Когда я летел обратно, моё тело ещё жгли её поцелуи, а сердце плавилось в лучах её красоты и смелых словах, которые казались мне незабываемыми ещё и от того, что её голос был для меня столь притягателен, что я смаковал в своих воспоминаниях каждый оттенок его тембра. Мы никогда не забывали друг о друге и всегда оставались на связи, если можно назвать связью четыре часа ожидания, пока ты получишь ответ на своё сообщение отправленное по Соларнету. Да, расстояние между нашими базами было более двух миллиардов километров, но хуже всего было то, что оно увеличивалось.
Я прилетал за последний год ещё четыре раза на Ксару и один из моих визитов был не обычной двух или трёхдневной командировкой, а полноценным двухнедельным отпуском. Именно тогда у нас впервые получилось поговорить не только о личном, но и о работе. Этот разговор, между прочим, будоражил чувства будь здоров как, поскольку каждый из нас понимал, что это касается наших планов на жизнь и, возможно, подразумевает эту самую жизнь вместе. Да, чёрт возьми, мы были влюблены в друг друга до галлюцинаций, когда мне в гуле двигателей космолётов слышался её голос, а ей в дуновении воздушного потока из системы охлаждения чудились мои прикосновения. Что в этом удивительного?
Навалилось много работы, и коллайдер никогда не простаивал. В последнее время, в связи с развитием новейшей теории суперполя на исследования выделялась уйма средств, и научные коллаборации выстраивались в очередь за машинным временем на коллайдере, как когда-то предки за продуктами, или что там у них было дефицитного. Если коротко, то теория суперполя говорит о том, что единство физических законов во Вселенной должно обеспечивать некое неизвестное пока науке поле, и что оно отвечает за мгновенную передачу всех состояний материи и энергии из одной точки нашей Вселенной в другую. Одним словом, речь шла, ни много ни мало, о сверхсветовых скоростях и революции в физике. Это всё было, конечно, очень интересно, но меня в те дни больше всего занимали мысли о Веге, да, так звали мою любимую с Ксары, и о том, как бы нам устроить свою жизнь так, чтобы перебраться работать на одну станцию. Разумеется, можно было узаконить наши отношения у администрации и тогда нам были обязаны предоставить семейный блок и работу в пределах одной базы. Но для этого нужно было на эти отношения решиться. А как тут решишься, когда месяцами не видишься с человеком? Ведь даже поговорить по Соларнету невозможно из-за более чем четырёхчасовой задержки ответа.
Тянулись дни ожидания моей следующей командировки на Ксару. Перерыв в наших с Вегой встречах не прошёл бесследно. Мы стали ещё ближе ощущать друг друга, наши слова в аудиопосланиях и текстовых сообщениях как будто стали касаться какой-то неведомой доселе глубины каждого из нас. Ощущалось это где-то в груди, словно сердце подсказывало мгновение, когда придёт очередное послание. За несколько минут до сигнала мессенджера и я, и Вега чувствовали, что сообщение уже в пути и, самое интересное, мы почти всегда знали о чем оно будет: то ли это будет грусть о нашей разлуке, то ли какие-то новости, то ли щекочущие нервы двусмысленными намёки. Тогда для меня эти душевные состояния были естественны и мне и в голову не могло прийти анализировать их с научной точки зрения.
Всё произошло, когда я находился за своим рабочим терминалом во время проведения очередного эксперимента по обнаружению суперполя. Несмотря на многократные проверки теоретических выкладок и расчётов, на практике суперполе оказывалось невидимым, неслышимым и нерегистрируемым ни прямо ни косвенно. "Его продолжало не существовать", как выразился один из земных академиков. Очередные энтузиасты поиска неуловимого суперполя, которое как бы находилось в высших, по сравнению с нашим трёхмерным пространством, измерениях, суетились в центре управления. Они загрузили свои расчёты на серверы коллайдера, заменили стержни реактора на более современные, подняв его мощность до предельно допустимых значений, а я, как оператор должен был запустить процесс и следить за параметрами коллайдера и всех прочих систем: записи данных, охлаждения в реакторе и так далее. Со мной в смене трудилось ещё четыре оператора, так что я был всего лишь маленьким винтиком в большой работе.
Я запустил коллайдер и мы стали ждать выхода реактора на расчётную мощность, чтобы включить гамма-лазер. Накачанный излучением из реактора он должен был словно ключ открыть так называемые "кварковые ворота" через которые, как через гигантский микроскоп станут видны фазовые состояния суперструн. Когда реактор достиг порядка восьмидесяти пяти процентов мощности, я почувствовал острый укол в сердце или что-то похожее. В моем сознании мгновенно возник образ Веги, её перекошенное от боли лицо, пробитый в районе грудной клетки какой-то арматурой комбинезон. Я ощущал её боль, как свою, мою грудь прожгло страшным спазмом, я заорал что есть мочи и потерял сознание.
Как потом рассказывал мне начальник службы безопасности станции Федотов, отличавшийся своеобразным чувством юмора: "Отряд не сразу заметил потерю бойца. Поначалу все подумали, что ты тоже радостно приветствуешь всплеск на трёхмерном визуализаторе частиц. Всё-таки первый удачный результат опытов с этим суперполем. Только потом, твои напарники заметили, что ты лежишь в отключке..." Да, именно так всё и было. Когда я пришёл в себя, то стал вырываться из рук, державших меня товарищей, кричать, что Веге необходима помощь, что на Ксаре произошло "чэпэ", и всё в таком духе. Немудрено, что меня тотчас поместили в медицинский блок. Только спустя шесть часов на сайте новостей Ксары выложили сообщение о том, что у них на станции действительно произошёл несчастный случай, в результате которого пострадала молодая физик-теоретик Вега Кандич. С большой погрузочной платформы упал ящик с металлическим профилем и арматурой, и одна труба скатилась по винтовой лестнице и угодила прямо в грудь поднимавшейся девушке.
В связи с моим неадекватным поведением, меня долго и с пристрастием допрашивали безопасники нашей станции, но так ничего толком и не добившись, решили попросту отправить меня на получение повторного допуска к работе.
Вегу спасли врачи Ксары. Молодой организм девушки охотно отозвался на регенерационную терапию и несмотря на повреждённый позвоночник и пробитые лёгкие Вега шла на поправку. В результате моего отстранения от работы у меня образовалось свободное время в количестве, превышающем моё желание оставаться на станции, и я рванул ближайшим рейсом на Ксару.
Вега хоть и была ещё без сознания, но я отчётливо слышал, как она зовёт меня. Я физически чувствовал, что ей нужна моя поддержка, ведь там, по ту сторону нашего трёхмерного пространства очень одиноко...
Я бы мог, конечно, предположить, что прорыв моего сознания тогда, во время эксперимента, мог быть связан с коллайдером, с неимоверно мощными всплесками энергий, которые рождались внутри него, но сейчас коллайдер не работал, а я продолжал чувствовать всё, что чувствовала моя любимая. Да и вспомнив свои прежние состояния, когда я точно знал, что придут сообщения от неё и о чём они будут, я не могу свалить всё на коллайдер. Единственное, что изменилось после эксперимента, это осознанность моих чувств, которые до поры прятались под пологом их мнимости, невозможности, нереальности. Что-то отбросило этот полог. Может это был всплеск в коллайдере, может быть боль Веги - я не знаю. Одно я знаю точно, для некоторых вещей не существует преград, ведь несчастный случай, как мне удалось выяснить, секунда в секунду совпал с моим видением, с моим прорывом за грань нашей реальности. Не понадобилось двух с лишним часов ожидания, не нужными оказались чудовищные терраджоули реактора, лишними и бессмысленными теперь кажутся формулы и расчёты, объясняющие существование суперполя. Оно всегда "здесь и сейчас". Наверное, правильнее было бы сказать, что мы тоже его часть, наш разум, чувства, мысли тоже суперполе, но это прозвучало бы слишком напыщенно.
Я сижу рядом с регенерационной капсулой Веги и смотрю на её лицо. Оно прекрасно и умиротворённо. И хотя прогноз врачей неутешителен; есть опасения, что она не сможет ходить и полноценно ощущать своё тело из-за повреждённого позвонка - и я, и она знаем, что всё будет хорошо. Для суперполя нет преград не только в скорости, но и во всём другом, по крайней мере для тех, кто однажды открыл его в себе и... И наверное, ещё в ком-то другом.
"Прости, любимый", - шепчет Вега. её губы неподвижны, а толстое стекло капсулы не пропускает никаких звуков.
"За что?", - спрашиваю я.
"За то, что заставляю тебя ждать. Ведь я знаю, как ты скучаешь по мне."
"Всё хорошо, моя родная, тебе нужно восстановиться, и я готов ждать тебя целую вечность."
Её веки вздрагивают и я встречаюсь с её взглядом. Нет ни капсулы, ни палаты. "Вечности не существует", - шепчут наши губы, встречаясь над звёздами, - "Есть только "здесь и сейчас"".