Вообще, довольно таки трудно верить в хорошее-вечное, когда ты потомственный сказитель и летописец. Когда каждая пятая из твоего рода, торжественно мечена была в колыбели, смоченной в чернилах ногой пятиногой лошадки из слоновой кости. Вечным символом сказоплета. И когда с кровью и молоком матери, ты впитываешь бесконечные сказы бесконечных рассказчиков, которые шли, идут, и будут идти, оставляя в коллективной памяти твоих предков истории. И знаешь ты и понимаешь отлично, как мало подлинно добрых историй, как редко походы заканчиваются победным шествием героя, поскольку тот либо гибнет, либо становится не меньшим злодеем. Но ведаешь и то, как украдкой, а иногда и в открытую прикрывает зевок скукоты, ладонь слушателя. Он, властитель над сказителем, он его покровитель и даритель. И если слушать станет некому, и захватывающая дух история перестанет волновать кровь, то кончится и век того, чьи уста говорят. Потому она и все, кто до нее были, слушали и писали, а потом переписывали сызнова так, чтобы сказитель всегда имел хлеб. Сказоплет лживая профессия. Да. Но не хуже других.
Сказители платили хорошо за истории, которые глотались словно горячие пирожки. Мирра знала это. И умела плести сказки. Ее истории всегда раскупались, а в двери дома входило много сказителей и еще больше обычных рассказчиков, тех, кто попал в переплет сам или услышал хорошую историю. Она считала, что сказ окончился хорошо, если слышала пересказ событий из уст участника. Даже, если он был единственным выжившим. И никогда не принимала претензий о несоответствии рассказанного с изложенным. Поэтому Мирра была так спокойна, потому-то и смотрела с интересом, на сидевшего перед ней человека средних лет. Седой как лунь, с глазами синими, словно море, которое отпустило его домой:
- Я знаю вашу братию, - тихо, без угрозы, констатируя факт, произнес он, - но эта история и правда, хорошо окончилась. - Немного помолчав, мужчина добавил, - для меня. Это странная и страшная история, но каким-то непостижимым образом, она о хорошем в плохих людях и о плохом в хороших. Будешь ли ты слушать меня, сказоплет? Я не продам свою историю тебе, я хочу освободиться от нее.
Мирра взяла в руку перо и обмакнула краешек его в чернила:
'Говори, герой, пусть бумага впитывает твои слова для моей летописи. А потом, я решу сама, что делать дальше с твоей историей'.
'Ее звали Астра. Не слишком частое имя в наших краях. Имело ли это какое-то значение? Не знаю того. Многие, не слишком хорошо отзывались о ее характере, кто-то снисходителен был к внешности, некоторые, вообще, кривили губы при упоминании этого имени. Была ли она красавицей? Для меня, это не имело значения. Для меня она была всем. Я считал, что нет женщины красивее. И хорошие и плохие разговоры, затрагивающие Астру, просто пропускал мимо ушей. Да, неинтересно мне было это. Она любила цветы, разводила их. Самые красивые и редкие сорта. Я раньше даже не знал, что цветы бывают такими дорогими. Но богатые женщины покупали у Астры рассаду для своих садов. Больше всего, она любила свои тезки - астры. Ей льстило, может, сознание того, что я часто сравнивал ее саму с хрупкой красотой этих звезд. Не могу и не хочу говорить о своей любви. Достаточно того, что я хотел жениться на этой девушке. Но она упала с лошади и сломала спину. Все случилось так нелепо, что я какое-то время не мог поверить, - мужчина помолчал. Мирра посмотрела на него. Она была очень терпелива. Наконец, он продолжил и лишь некоторая сухость, зазвучавшая в голосе, выдала, как нелегко даются говорившему слова, - когда Астра умерла, я ничего не мог делать. Сидел в ее саду и смотрел на цветы. Я знал, что постепенно умираю, или схожу с ума. Уже не знаю, что меня подтолкнуло, но я начал ухаживать за цветами. День за днем. А потом искать астры везде. Все сорта, какие только существовали на этом свете. Наверное, я узнал них все, что только возможно. Но теперь, я не мог остановиться. Путешествовал, собирал все новые образцы и даже выводил свои сорта. Почему это занятие стало приносить мне прибыль? Никогда не задумывался. Но денег мне хватало на аренду корабля, на котором я перевозил семена и саженцы, очень редкие сорта, в другие города. Торговал и иным. Спроси меня, верил ли я в доброту провидения, покупающего прощение у меня редкой удачей в торговле? Я просто жил, и цветы стали огромной частью моей жизни. Смешно ли то, что когда прошло несколько лет, я уже не помнил лица Астры так же четко как раньше, но образ любимой женщины был теперь неразрывен с астрами, которых у меня было огромное количество. Звезды принесли мне богатство и некое успокоение. Но не умиротворение. Я отправлялся в путешествия. Многое видел, но почему-то пустота начала вновь разрастаться в душе, заполняя меня, выдавливая чувства.
Однажды, мы попали в шторм. Это случилось, когда возвращались после удачного путешествия, где-то в середине пути. Шторм был ужасен. Нечем было дышать, ветер выворачивал наизнанку не только паруса, но и наши души. Страх перешел в панику, когда волны начали обрушивать на корабль все более высокие валы черной воды и белые гребни пены, как саваном, укутывали нас. Но мне тогда не было страшно. Ночь, кромешная тьма, спутанная и кровавая, вой и свист, крики погибающих людей. Я не боялся. Усталость души смирила меня лучше, чем физическое изнеможение. Я не хотел спасать свою жизнь. И вместе с тем, не стремился добровольно оборвать ее. Как ни удивительно, многие выжили, и даже корабль оставался на плаву. Сильно поврежденный, неуправляемый, этот плот нашей последней надежды мотался по волнам. Пресной воды почти не оставалось, и я ожидал, что вскоре начнется борьба за выживание между нами. И тут, один из матросов увидел странную землю. Я не могу вспомнить, отчего при взгляде на остров, нас, измученных и почти потерявших надежду, пробрал смертельный холод. В полном молчании наблюдали мы с осевшего на один бок корабля, как нас сносит течением прямо к крутым обрывистым берегам. Знаешь ли ты, из чего строят корабли в наших краях, сказоплет? - Мирра подняла голову и посмотрела на рассказчика. Мужчина улыбнулся одними краешками губ, в глазах его стояла неизбывная печаль. Девушка кивнула, и мужчина продолжил рассказ снова, - чем ближе нас подносило к острову, тем больше проступало вселяющих ужас деталей. Казалось, он состоит из железа, причем не просто железа, а десятков железных кораблей, сплюснутых огромной дланью в клубок из мятого, ржавого местами массива. Это железо наплывало на кое-где проглядывающую почву. Бледная зелень лишь на макушке острова была густой, а всю остальную площадь покрывал серо-рыжий налет. Матрос, что стоял рядом со мной, грязно выругался, и мне захотелось повторить его слова.
Поверишь ли ты, что такое возможно? Железный остров посреди моря.
Стоял полный штиль. Ни дуновения ветерка. Но нас несло прямо на остров. Течение было тому виной, или силы неизвестные нам? В любом случае, оставалось лишь наблюдать, как громада тишины и угрозы надвигается на нас, пока с громким хрустом бок корабля не врезался в скалы. Тишина исчезла. Закричав, люди попадали. Некоторые вылетели за борт, и мы бросились им на помощь. Нас оставалось пятнадцать человек. Еще семеро погибли в шторм. Я ходил в море не раз. Но и представить себе не мог, что корабль может намертво прилипнуть к острову. Такого не бывает. Прейдя в себя и немного отдышавшись, мы устремили взгляды вверх. И тогда заметили тропу, ведущую от корабля прямо к башне, которая только что предстала нашим взорам. Почему ее не было видно раньше, я не знаю. Выбравшись с корабля на пыльную ржавую почву, мы побрели по дороге, терзаемые смутными и неясными ожиданиями. Чтобы подняться на макушку острова нам понадобилось около получаса неспешного ходу. Зрелище, что открылось наверху, было столь же странным, как и все до того. Когда я огляделся, мое предчувствие беды стало еще сильнее. Ржа покрывала все вокруг. Изъеденный остов, который приняли мы за башню, на самом деле оказался огромной частью железного корабля. Откуда взялось это чудище, кто построил его? Никогда никто из нас не видел ничего подобного. И хотя смогли угадать, само происхождение железных кораблей осталось загадкой. А этот обломок был к тому же чудовищно стар.
Все имеет свое место, сказоплет. И сейчас я скажу тебе, что никто из нас не имел выбора.
Блеклая трава выбивалась сквозь щели, изъеденных морской пылью плит. Мы сели на них, и подавленно озирались. Почему вы не обыскали остров, не осмотрели каждую щель в поисках живых существ или воды, спросишь ты. Не знаю ответа на этот вопрос. Может, сам остров подавил нас настолько, что никто не мог думать и действовать. Мы просидели так до заката, и поверь мне, никто так и не поднялся и не произнес ни слова.
Утром, меня разбудил чей-то тихий смех. Открыв глаза, я увидел перед собой двух женщин. Очень старую и очень молодую. Они были высокими и сухощавыми, с черными, как угли, глазами. Волосы молодой кольцами скатывались по шее и щекотали лопатки. Старая заплела седые космы в косу, которая спускалась до колен. Одетые в выцветшие платья по колено, босые и загоревшие до коричнево-красного цвета, они бросали длинные тени на нас. На груди у старой женщины, я заметил круглый железный диск, но не смог разглядеть ни надписи, ни узора. Звонко рассмеявшись, молодая наклонилась к одному из матросов и тронула его за волосы. А старая, увидев, что я открыл глаза, подошла ко мне:
'Я хочу предупредить вас. Мы не будем помогать. Но и не помешаем. Я вижу тебя, ты знаешь цену жизни. Скажи этим людям, чтобы не трогали Зару, иначе вы не уйдете с острова. Не спрашивай, потому что не получишь ответов. На северной стороне острова есть несколько разбитых лодок из дерева. Почините свой корабль и уходите. Но помни, всего два месяца минет, и никто не сможет покинуть остров. Я дам вам воду и еду. Иди за мной', - сказала она. Голос старухи был на удивление красивым и сильным, совсем не подходящим ее морщинистому, как печеное яблоко лицу, ни покрытым пятнами старости рукам. Я молча поднялся, и послушно пошел за ней в башню, что стояла на самой макушке острова, всего в двадцати шагах от нашего лагеря. Старуха вошла в темную пропасть входа и исчезла. Я, практически на ощупь, шел следом. Она привела меня в прохладное и полутемное помещение. Свет проникал сюда сквозь прорехи в железе, из которого была собрана башня. На полу стояли ящики и железные бочки. В них упакованные в странные, железные же банки, находились консервы. Вода текла из выбоины в полу, в одном из углов. Пахла она ржавчиной и оружейным маслом, но была достаточно свежей и пресной. Натекая в выемку в полу, вода ручейком выливалась в узкую трещину и уходила в землю. Напившись, я повернулся, чтобы поблагодарить старуху, но она лишь молча кивнула и жестом велела следовать за ней. Пройдя еще один темный и узкий коридор, мы вышли в другой части острова и спустились вниз, к морю. Там я увидел огромные остовы кораблей. Некоторые были достаточно прочными, другие почти сгнили. Едва удержавшись от расспросов, с все возрастающей тревогой, я обратился к старухе:
'Как мне благодарить вас за помощь, добрая женщина?'
Но она, нахмурилась и внезапно зло улыбнулась, обнажив крепкие и очень красивые, невозможные в таком возрасте зубы:
'В мире много вопросов, на которые нет ответов. В мире много того, что лишь кажется благом. Хочешь отблагодарить? Не допусти зла. Уходите как можно скорее, пока мы еще можем ждать'.
Я не мог понять из ее слов, чего же она хочет от нас. Но нам не были рады. По правде сказать, и сам не стремился задерживаться на острове.
Старуха провела меня обратно. На площадке, где ждали меня товарищи, царило странное оживление. Матросы смеялись и выплевывали сальные шуточки с зубодробительной скоростью. Раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза. Мне было отчего-то неприятно это. Лишь полчаса назад я видел совсем других людей, напуганных, обессиленных и подавленных. Обвини меня в бессердечности сказоплет. Почему не мог порадоваться я за товарищей, спросишь ты. Почему не понимал, что им нужно было отвлечься от беды, страданий. Не знаю. В те мгновения сам не понимал своего гнева. Старуха, стоящая рядом, тихо засмеялась. Я обернулся к ней и едва не отпрянул, на пергаментных минуту назад щеках расцветали алыми пятнами розы румянца. Повернувшись к матросам, увидел плясавшую в круге девушку. Она, словно цыганка из табора, под аккомпанемент собственных ладоней и пяток, выплясывала безрассудный танец. Подол ее платья метался как крылья бабочки, мелькали загорелые ноги, волосы облаком кружились над головой. Она заливисто хохотала и кружилась все быстрее и быстрее. Я не мог отвести глаза. Мне самому, внезапно, стало весело и легко, и я сам удивлялся глупой ревности посетившей меня. Засмеявшись, похлопывая в такт, неотрывно смотрел на девушку, а ее черные глаза казалось, проникали мне прямо в душу, горящие, словно тлеющие угли, обжигали до самого нутра. Сознание помутилось, и я едва смог удержатся на ногах. Но продолжал смеяться, не в силах остановится, не в силах отвести глаз. Легкость во всем теле охватила меня, голова была пуста и кружилась. Смех лживый, слишком веселый, чтобы быть искренним раздавался в ушах, и мне было сложно понять, смеюсь это я, или моряки рядом со мной, а может, это смеялось море над нашей глупостью.
- Зара остановись,- сказала старуха. Пошатнувшись, я опустился на колено. На плечи навалилась такая тяжесть, что с трудом удавалось стоять на ногах. Даже после шторма я чувствовал себя лучше. Старуха прошла мимо, и девушка послушно двинулась за ней. Когда они исчезли в провале входа в башню, я понял, что снова управляю собой, и огляделся. Серые изнеможенные лица окружали меня. Некоторые из моряков не держались на ногах. Ими всеми тотчас овладела апатия и сонливость. Потухшие глаза, безразличие читалось на лицах. Вот именно тогда, сказоплет, мне и стало страшно.
Но что мог сделать я в этой ситуации? Как умел, попытался подбодрить людей. Рассказал про корабли и пресную воду, передал и странные слова старухи. Но даже не помню, как спал в ту ночь. На следующий день настроение было немного лучше. Мои товарищи взбодрились после еды, и были полны решимости скорее починить корабль, чтобы убраться с острова. Работ было множество, и мы слаженно трудились весь день. И все же, мне казалось, что за нами постоянно наблюдают глаза старухи и ее внучки. Вечером, едва мы устроились на ночлег, они опять пришли к нам. И вновь, девушка танцевала, а мы, словно полоумные, наблюдали за ней не в силах оторваться. И едва они ушли, та же самая гнетущая усталость и бессилие навалились на нас. На следующее утро двое едва смогли подняться, и потому остались в лагере. Я внимательно осмотрел их, но кроме следов усталости ничего не заметил. Но когда вечером мы вернулись в лагерь, оба были мертвы. Потрясенные этой беспричинной потерей, моряки и я скорбели и строили предположения, что послужило причиной гибели наших товарищей. Когда пришли старуха и девушка, их горе было таким же искренним как у нас и выглядели они не менее удивленным. На мои вопросы ответили, что весь день провели у себя, выше по склону, и работали в огороде. Я попросил показать мне огород, надеясь, что найду там редкие растения. Даже в эти минуты интерес мой не ослабевал, наверное я был менее нормален, чем остальные. Девушка покосилась на старуху и кивнула, согласившись.
Позже, чтобы развеять нашу печаль, Зара танцевала, а я понял, что чувствую ужас оттого, что испытываю в эти минуты. Полночи боролся со своей апатией, и рано утром, пошатываясь от слабости, спустился к морю. Мое отражение в воде поразило меня. Несмотря на отличное питание консервами, лицо смотрящего на меня из воды человека было осунувшимся и постаревшим. Никакие лишения в две ночи не превратят молодого мужчину в старика. Охваченный страхом и догадываясь уже, что может быть причиной происходящего, я побрел вдоль линии прибоя, рискуя сорваться в воду со скал.
Суеверия, сказоплет, я слушал истории, которые продают подобные тебе. Но верил ли в эти сказы? Сказки про героев и спящих дев. Нет. Я разумный человек, и после смерти Астры окончательно убедился в прагматичности всего сущего на земле. Теперь, я сомневался в этом. Сомневался со страхом за свою жизнь, которую считал бесполезной и пустой. Наверное, я обошел почти весь остров, когда увидел узкую тропку идущую вверх. Бездумно, свернул на нее и шел до тех пор, пока моим глазам не открылся маленький сад. Сев на землю, я провел там, наверное, целый час, пока не заметил среди знакомых мне трав и растений необычный цветок. Рассмотрев его ближе, понял, что вижу астру, сорт которой мне абсолютно неизвестен. Не смея трогать чужой цветок, и терзаемый абсолютным желанием получить его, я вновь отправился к лагерю. Хотел уговорить хозяек острова, чтобы мне разрешили взять с собой образец или семена. Эти мысли придали мне сил и немного улучшили настроение'.
Мирра внимательно смотрела на собеседника. Он немного побледнел, но был полон решимости продолжать. Она мягко тронула его за руку.
- Послушайте, давайте прервемся ненадолго. Пусть мои пальцы разомнутся, да и ваше горло передохнет. Я заварю мятный чай или могу угостить вас вишневой наливкой.
Ей показалось, что во взгляде мужчины, брошенном на нее, светится благодарность. Они сидели в полной тишине, но она была успокаивающей. Наконец, девушка поняла, что рассказчик отдохнул и собрался силами. Чуть откинувшись в кресле, он продолжил:
'Не хочу быть слишком подробным, но вероятно, я помню все много лучше, чем казалось. Мне в тот день не удалось поговорить со старухой. Вернувшись, я обнаружил, что ночью умер еще один из товарищей. Следующие несколько дней прошли очень тяжело. Мы передвигались с трудом, силы убывали буквально на глазах. Почти каждое утро мы обнаруживали одного, двух мертвецов. Это не добавляло нам сил. Даже самые нерешительные говорили в открытую, что мы попали в лапы ведьм. Я и сам перестал сомневаться, потому что Зара танцевала каждый день и у нас после этого всегда убывали силы. А старуха, на глазах молодела. Это правда. Слабость не давала нам закончить ремонт корабля, и хотя упорство не ослабевало, очень немногие верили, что нам удастся покинуть остров. Из последних сил я приходил к цветку, который рос в садике на вершине западного холма. Я тоже поверил, что умру, и хотел умереть рядом с тем, что стало единственной памятью о моей любимой. Сейчас кажется невероятным подобное. Остров был злом, и это зло лишило нас веры, надежды и сил. Отобрало любые мысли о возможности сопротивления. Только цветок возвращал мне желание жить, и вернутся в свой сад астр с еще одной, последней.
Всего трое моих товарищей, не считая меня, оставались в живых в тот день. Корабль был починен. Но ни у кого не оставалось сил, чтобы попытаться отплыть от острова. Я сидел в саду и смотрел на цветок. Его хрупкая красота завораживала меня, питала. Мне казалось, что я слышу голос, вижу смутные черты Астры. Моя любовь была такой же сильной, как и все эти годы. Я не боялся смерти, но не хотел умирать.
'Почему ты все время сидишь в моем саду?' - Услышал я голос Зары. Обернувшись, увидел ведьму, которая с интересом в черных глазах смотрела на меня.
'Прощаюсь. Мне кажется, что смерть придет ко мне на этом острове, а этот цветок дает мне последнюю возможность приблизиться к любимой женщине', - честно ответил я. Мне не было смысла придумывать какие-то нелепые оправдания своим поступкам.
'Не понимаю, как можно думать о человеке, глядя на цветок?' - Спросила Зара, и склонила голову на бок.
И я рассказал ведьме то, что рассказал и тебе, сказоплет. О моей любви, об Астре и том, как попал на остров к ним со старухой. И добавил, что если бы у меня была возможность, обязательно привез бы цветок домой и посадил его в своем саду. И тогда, был бы счастливым человеком. Потому что умереть вдали от моей любимой тяжелое испытание. Зара выслушала меня:
'Ты странные вещи говоришь, путник. Ты любишь эти цветы, и считаешь их душой своей умершей женщины. А я живу, смеясь. Когда липкие руки и глаза тянутся ко мне, моя душа сходит с ума и заставляет тело танцевать. Мы долгие-долгие годы одни на этом острове. Я и моя сестра близнец. Когда плачу, она стареет, когда смеюсь, молодеет. Потому мне жалко твою звезду, которая далеко от тебя. Ибо знаю, что такое любить кого-то больше, чем саму жизнь. Иди на свой корабль и возьми мой цветок. Я буду плакать. Ты успеешь уйти'.
Я видел, сказоплет, как потекли прозрачные слезы по щекам Зары, и мне было жаль ее. Но когда влага коснулась щек ведьмы, ко мне вернулись силы. Бережно выкопав цветок, я вернулся за матросами, и мы сели на корабль.
Со стоном отпускал нас остров. Но, провожая глазами могилу наших товарищей, железный остов, который снится мне в кошмарах до сих пор, я смеялся и плакал. Мне было жаль этих страдающих убийц, которые вечность маялись на острове, не имея сил и прав обрести покой. Что может быть страшнее - видеть любимое существо умирающее на твоих глазах? Да, мне было жаль их, несмотря на то, что Зара погубила почти всех моих товарищей. Но смех мой был облегчением, радостью осознания, что я жив и смогу вернутся в сад Астры.
Не буду описывать, сколько нас мотало по волнам, сказоплет. Я перед тобой, а значит, это путешествие удалось закончить'.
Мужчина замолчал. Долгим взглядом посмотрел на Мирру и распрощался с ней. Но еще долгие часы после его ухода, сказоплет тихо сидела в своем саду и с улыбкой смотрела на пушистые хрупкие головки астр.