Огрубел карнавал, не осталось галантных манер,
А потом упорхнул, превратив в пустоту гардеробы,
Одиноким пальто из глуши серпантиновых недр,
Выделялось лицо никомu неизвестной особы.

Кто увидит - поймет: королева была хороша,
Ворковал Бегемот, расправляя пушистые лапы,
А над этим содомом тихонко парила душа,
Хирургическим швом удивляя огромные шляпы.

Только люстры погасли, и в свете покорных свечей
Золотая вуаль показалась высокой стеною,
Убаюканный вальс переливы ворочал за ней,
А она на триоли, спеша наступала ногою.

Ни один кавалер не достиг непреступных ворот,
Разбивались признанья качаньем ее головы,
Я не ведал тогда что еще непрочтенный Гарольд
Подбирает ключи от дверей неизвестной страны.

Пожалела другим никому не обещанный снег,
Обижала себя, полагая что метит в других,
В одиноком пальто согревался застенчивый грех
Леденящей души, и души раздирающий крик.