Утром следующего дня Люба провожала последнюю группу жен с детьми, отправляющихся "в Союз", а с ними и Наталью. Странное дело: отъезжающие веселились, будто собрались на пикник, а в рядах провожающих, наоборот, царили грусть и уныние. Объяснить такое несоответствие можно было лишь тем, что если для первых дорога "вперед назад" была ясна и четко обрисована, то последние видели впереди только сплошные вопросительные знаки на дорожных столбиках. Четыре семьи, в том числе и Мишины, ждали подписания приказов о переводе мужей в другие части. Стопроцентной уверенностью, что ожидаемые приказы состоятся, не мог похвастаться никто. Непредсказуемость всегда и везде - главный стиль работы армейских генералов.
Люба проводила Наташку без слез. Выплакались все. Прощальные поцелуи, объятия, последний взмах руки, и всё... Занавес... Люба снова почувствовала себя один на один с собственной жизнью.
Да, конечно, есть еще дочь. Да, конечно, она требовала к себе еще о-го-го какого внимания... От ее капризов, ее вездесущности, неумеренной энергии иногда хотелось сбежать на край света. С другой стороны, если бы не она, жизнь с Олегом показалась совсем невыносимой. Люба привыкла к тому, что Анька всегда рядом, всегда на глазах, недаром ее называли "маминым хвостиком". Только "шаг влево, шаг вправо", тут же слышался вопль: "Мама, я с тобой!" И попробуй, не возьми! Даже на вечеринках она не давала Любе станцевать танго, причем не только с другими мужчинами, с собственным папой. Так и танцевали, втроем...
Болтушка, "соображулька" не по годам, любопытная до всего и вся, она могла утомить любого своими нескончаемыми вопросами. Понятно, что буйная энергия доченьки падала на одну только мамину голову. Папа, как всегда, оставался "бойцом невидимого фронта".
Пережилось бы запросто такое, выучи муж всего три простых фразы: "Мамуль, ты устала, ляг, отдохни", "Ты самая лучшая мама в мире!", "Какая у нас замечательная дочь, спасибо тебе за неё!"... Всё. Собственно, больше ничего и не надо, чтобы почувствовать себя оцененной, нужной, окруженной заботой женщиной.
*_*_*_*_*
Вечером следующего дня уходил второй эшелон. Киселев, назначенный старшим, увозил технику, имущество и последнюю партию служивых на новое место работы. Действующий пока комбат оставался служить в Германии, а потому играл роль провожающего.
"Дядя Коля" метался целый день между Вюнсдорфом, частью и станцией. Пообедав с Аней и, в который раз, не сумев уложить ее спать, мама с дочкой вдвоем (а как иначе?), от нечего делать, пошли навестить папу на КПП. Тот додежуривал последние сутки. Завтра территория части переходит в немецкое владение.
На подходе к части их обогнала черная "Волга". Легким кивком Люба поприветствовала сидящего в ней Бодрова. Водитель приостановил ненадолго машину, ожидая, пока откроются решетки ворот и снова нажал на газ.
Люба взялась за ручку двери КПП, но краем глаза увидела, что машина так и стоит на месте, а из "выкрученного" окна ее зовут и просят подойти. Люба подошла, но не успела поздороваться, как Бодров, лишь слегка взглянув на нее, бросил, как в никуда:
- Могу сообщить: приказ вам сегодня подписан. Собирайтесь. Удачи!
- Спасибо, Николай Васильевич! - Только и сказала Любашка, и то - зря. "Волга" в это время уже мигала поворотниками в ста метрах от нее, заворачивая к штабу.
Забыв о цели похода, Люба развернулась и пошла к дому. "Хвостик" поскакал рядом.
*_*_*_*_*
Новое место службы Любе не понравилось сразу. Дивизия - это не маленький батальон, где жили все почти одной семьей, где все знали не только друг друга, но и что и от кого ожидать.
Да и с жильем здесь обстояло не очень, чтобы очень. "Непробивной" Олег смог получить только маленькую комнатушку в коммунальной квартире на две семьи.
Соседи - молодая, "зеленая" совсем пара, тем не менее, имела в активе двух деток. Годовалый кучерявый Сашка носился по комнатам, постоянно теряя штанишки, а маленькая, двухмесячная Оксанка, пока что только лежала посередине дивана и вяло улыбалась.
Ванна, вечно набитая замоченными пеленками, раковина с горой чужой посуды, орущее "молодое поколение" - никак не создавали ощущение комфорта. Печка-буржуйка поглощала уголь тоннами, но через сикось-накось поставленные рамы окон, всё тепло улетало на улицу.
Вещи, кроме самых необходимых, так и остались лежать в ящиках, составленных стопочкой у стены. Когда возникала необходимость в какой-либо тряпке или посудине, перерывались все ящики. И обязательно то, что искали, по закону подлости, находилось в самом нижнем. Со временем Люба научилась обходиться абсолютным минимумом вещей, посуды, домашней утвари. Процедура перетряхивания ящиков слишком утомляла и доставляла кучу дополнительных хлопот.
Олега принял в свои объятия медсанбат, и он радовался, что наконец-то будет тем, на кого учился. Не просто врачом общей практики, а "настоящим" хирургом. Люба всемерно поддерживала это его радостное состояние. Ей нравился огонек в глазах мужа, когда тот приходил с операции и с энтузиазмом рассказывал, как она прошла, какие у него замечательные наставники - опытные врачи...
Чтобы не спугнуть положительный настрой Олега на работу, Люба даже ныть перестала по поводу неудобного жилья, отсутствия друзей... Лишь бы работал, лишь бы ему было интересно. Будет интерес, появится ответственность, а значит, станет не до пьянок.
Поначалу всё так и шло. Месяц Люба жила, можно сказать, как в раю. Несколько портила формулировку "окружающая среда", но пока важней всего считался трезвый папа (ежедневно трезвый!), вечерние обсуждения прошедшего дня, общие умиления над проказами дочери... "Теснота все-таки сближает"... - радовалась Люба.
Но... Как всегда, "но"... Олег быстро освоился на работе, еще быстрее вычислил "друзей по духу" и... понеслась, родимая... Не успела Любашка вздохнуть-выдохнуть, как всё вернулось на круги своя. Только в худшем варианте. В одной-единственной комнате по углам не разбежишься, друг от друга не спрячешься...
Поэтому можно понять ее тихую скромную радость, когда Олег объявил ей "печальную весть" - его отправляют в Питер на три месяца на курсы повышения квалификации. Для настоящей печали тоже место нашлось: ехать - уже завтра, денег в кармане - полтыщи марок, Люба - без работы, а зарплата Олегу, как командированному, будет только в рублях и только "в Союзе".
- Но вы будете получать паёк, проживете! - Как всегда, Олег был оптимистичен донельзя.
- Весело, куда бы деться! - Не разделила его оптимизм Люба.
Олег, надо отдать ему должное, перед отъездом, нашел-таки время и познакомил ее со своим начальником, заведующим хирургией, Андреем. Тот самоназначился Любиным "куратором" и обещал всяческую помощь.
Помощь понадобилась уже через месяц. Деньги катастрофически таяли, а на урезанный вполовину паёк нормально жить и питаться не получалось. Люба одна, может, и сумела бы выжить, но Аня очень удивленно и "активно" реагировала на фразу "нет денег". Пришлось Любе, загнав гордость куда подальше, пойти со своей неотступной тенью - "хвостиком", к Андрею в медсанбат - проситься на работу, на любую, какая есть. Тот сразу же отвел ее к комбату, "пока тот в духе". Комбат со странным для русского уха именем - Омар Курбанович - был очень добр, очень... Это потом Люба узнала, что пока комбат не "примет" пару стаканчиков, с ним разговаривать бесполезно. Люба с дочкой пришли вовремя. Комбат только что приобрел "нужную форму".
Через день Люба уже работала санитаркой в гинекологическом отделении, за что благодарила при случае и Андрея, и комбата, хотя долго не могла запомнить его имя-отчество. Про себя она называла его проще - Кальмар Горбатыч.
Вот теперь наличие соседей по квартире перешло из минуса в большой плюс. Ирина согласилась присматривать за Аней, кормить ее завтраком и обедом. "Расплачивалась" за такую услугу сама Анна. Её бешенная, непонятная любовь к грудничкам, оказалась как нельзя кстати. Сама "от горшка два вершка", девчонка без страха брала на руки малышей и играла с ними, как в большие куклы. Все исчезали из поля зрения, когда в ее власти оказывался маленький детеныш. Анька тогда полностью входила в роль "мамочки", разговаривала с малышом, сюсюкала, пела песни... Для Ирины четырехлетняя Анютка стала помощником "номер раз".
Взаимовыгодное сотрудничество переросло в более дружественное общение соседок. Когда муж Ирины уходил в наряд, а все детки засыпали, мамашки садились чаевничать на общей кухне. Обычно "старшей" приходилось слушать "молодую", а в один из таких вечеров, Любу как прорвало: наоборот, она стала рассказывать о себе, раскрывая душу чуть больше обычного. Про то, как плохо ей здесь без друзей, как ничто её не радует, как на работе тетки друг на друга "капают", а дома - гложет тоска...
Может, и больше бы поведала, да маленькая Оксанка захныкала в соседней комнате, разбудила этим Сашку, и пошла серенада на два голоса... Ирина, как пошла их успокаивать, да так и пропала. Видимо, уснула рядом со своими малышами.
Любе, с растребушенной душой, совсем расхотелось спать. Она стояла у окна кухни и думала о... Бог его знает, о чем думает женщина, когда в ее жизни складывается "всё не так, как надо"...
Ей вспомнилось, как однажды, в том еще городке, она также стояла у окна, глядя в темноту просто так, никого не ожидая и никого не высматривая. Потом, на пике грусти и тоски, вдруг решила проверить на себе одну гипотезу и получить конкретный ответ на конкретный вопрос: "А существует ли на самом деле телепатия?"
Тогда никто не помешал ей отрешиться от окружающего мира, его звуков и вещей, сосредоточиться всеми клетками мозга на одной идее и, не мигая, глядеть и глядеть в пространство, отметая ближние и приближая к себе дальние объекты. В тот момент ее интересовал, впрочем, только один "объект". И она поставила себе задачу: постараться увидеть его, где бы он ни находился, узнать, что он сейчас делает, по возможности - поговорить с ним...
Видимо, желание оказалось очень сильным. Трудно объяснить, как это возможно, имея только взгляд и неуемное желание, "убрать с дороги" все дома, деревья, фонари, даже звуки и, сократив расстояние между собой и другим человеком, вытащить его образ из тьмы и поставить перед собой. Объяснить невозможно, но сделать можно. По крайней мере, тогда у Любы получилось.
Из черного мрака ярким квадратом резко появилась освещенная комната. В ней, спиной к Любе, стоял Бодров. Потом, будто кто в дверь постучал - оглянулся. На лице, ожидающая нечто приятное, улыбка и вполне улавливаемая мысль: "Люба пришла!" Но... вошел кто-то другой, улыбки не стало. Бодров снова отвернулся.
Вся эта картинка длилась не более секунды, но Люба за это время успела всё ясно рассмотреть, уловить мелочи, испугаться видения и отлететь от окна, как ошпаренной кипятком.
Голова разламывалась от боли, а глаза горели так, будто кто насыпал в них песок.
Люба посмеялась бы с удовольствием над этим видением, да только сам Бодров наутро признался, что ждал вчера ее к себе в гости, хоть договора никакого и не было...
...На этот раз ей захотелось проделать такой же опыт.
Долго не давали сосредоточиться то плач детей из комнаты соседей, то проезжающие мимо окна машины. Наконец, всё утихомирилось, и Люба начала настраивать себя "на сеанс"...
... Мрак сгустился, огни фонарей уплыли и растворились, из темноты начал выплывать светлый квадрат, а в нем - очертания машины... Послышался шум двигателя и скрежет сработавших тормозов. Люба увидела черную "Волгу" под своим окном. Из нее выходил Бодров.
Люба удивилась: тогда, в первый раз, никаких звуков не было слышно. Что-то здесь не так! Она моргнула раз, другой, третий... Видение не исчезало.
Под окном, "как живая", стояла черная "Волга", а рядом с ней, собственной персоной - "дядя Коля"!
Оторопевшая Люба не могла сдвинуться с места. И, только увидев, что Бодров направляется в подъезд, заметалась по кухне.
В дверь постучали. Из своей комнаты вынырнула заспанная Ирка. Но Люба одним движением руки отправила ее обратно.
- Это ко мне, гости!..
Бодров зашел, не смущаясь, огляделся по-хозяйски:
- Вот, заехал посмотреть, как вы тут обосновались?
Люба и так была растеряна, а тут - еще и хвастать нечем...
- Да, вот так вот и живем, в тесноте, да не в обиде...
Ирка вышла с бутылочкой - набрать воды для малышки. Увидела генеральские лампасы и с перепугу потеряла дар речи. Но "дядя Коля" сумел своими комплиментами и вопросами о житье-бытье успокоить ее, а потом обернулся к молчавшей Любашке:
- А где моя "невеста"? - Так он иногда называл Аню.
- А "невеста" спит без задних ног. Здесь, - открывая дверь, жестом пригласила Люба гостя в свою комнату.
- Где она? - Оглядывался Бодров и не видел ребенка.
И не мудрено. При свете одного только слабенького ночника, кроватку с наброшенным покрывалом можно было принять и за стол, и за большой ящик, да за что угодно!
Люба приподняла покрывало. В кроватке, разметав руки-ноги, затоптав одеяло в угол, сопело милое создание.
Бодров стоял за спиной Любы и молчал. Вернув покрывало на место, под давлением, неизвестно откуда взявшейся, неведомой силы Люба медленно выпрямилась и резко развернулась лицом к Бодрову. Черные ее глаза мерцали непотухшими углями, а тело, вялое и расслабленное еще минуту назад, напряглось и стало камнем, готовым вылететь из пращи.
Во взгляде гостя читалось все, что угодно, только не равнодушие. Впервые, Люба сама обняла его, поцеловала страстно и нежно, вложив в свой горячий шепот долгие ожидания всех любящих вселенной.
- Где же ты был? Я тебя так ждала! Теперь или никогда... Ты - мой! И я тебя не отпущу. Ни за что на свете... Ты - мой!..
Фуражка полетела в одну сторону, плащ - в другую, китель - туда же...
А потом... Потом Люба очнулась от того, что увидела накопившуюся влагу в глазах любимого. Это невероятно: мужчина и слезы? А он сухими губами зашептал:
- Любашка, почему же раньше ты не...
- Молчи. - Закрыла она ему рот своей ладошкой. - Молчи. Потому что не хотела, чтобы ты принял меня за "взятку"...
- А сейчас... почему? Зачем? - Целовал он пальцы ее рук и пытался понять "очевидное - невероятное".
- Почему? - Люба приподнялась на руках и, глядя прямо ему в глаза, полным голосом, легко и спокойно, произнесла: - Потому что люблю. Понимаешь? Люблю... Просто... Ни за что... И теперь ты меня ни в чем не сможешь заподозрить. Мы друг от друга теперь не-за-ви-си-мы! - По слогам проговорила Любашка главное условие для "честной" любви.
Одна его слезинка всё же скатилась по седеющему виску на подушку.
В эту ночь, в этот час она отдала ему всё, что копилось долгие годы и не находило выхода: всю нежность, всю ласку, на которую только была способна, и даже - сверх того. Выплеснула в своей любви всё ожидание и всю тоску по нему, по самой любви...
Долго оставаться он не мог. Внизу ждала машина, а в ней - контрактник из медсанбата, что и показал дорогу к дому Мишиных. Нельзя, нельзя давать повод для досужих сплетен и разговоров... "О, Господи! Опять "нельзя!"
Когда Бодров уходил, Люба краем глаза уловила какое-то движение: будто приподнялся край покрывала на детской кроватке. Она оглянулась, но легкое покрывало висело ровно. "Показалось"... - успокоила она сама себя.
Три дня Люба ходила, словно оглушенная, ничего вокруг не видя и не слыша. Встроенный в организм "автопилот" позволял бездумно, механически выполнять всё, что требовалось на работе и дома.
То и дело, вслушиваясь в себя, Люба никак не могла найти чувства вины перед мужем. Она искала его, это чувство, дошла до самых глубин своей совести, но и там ничего не обнаружила. "Странно, почему так? - Удивлялась она самой себе. - Ведь должно же быть!?" Но вина не "находилась", хоть тресни. Обо что Люба спотыкалась в лабиринтах души, так только о "чувство глубокой удовлетворенности", как любил говаривать партийный вождь Лёня. А оправдание "безнравственного поведения" вообще лежало на поверхности, тут и глубоко копать не приходилось: "Я любила его, люблю. Люблю теперь еще больше. И ничего с этим не поделаешь. А муж... Он давно мне - чужой человек. Всего лишь - отец моего ребенка. Что до вины перед ним... Так он гораздо больше виноват передо мной. Любая другая столько обид и унижений ни за что бы не вынесла.
К тому же... гораздо большее преступление - жить с нелюбимым. Выдавливать каждый раз из себя радостную улыбку, задавать вопросы о работе, о его проблемах, которые, по большому счету, совершенно не волнуют... А ложась с ним, нелюбимым, в одну постель, каждый раз стараться отодвинуться как можно дальше и вздрагивать от его прикосновений, боясь при этом невольно проявить чувство омерзения, похожее на то, которое возникает, когда по телу ползет огромный паук или какая другая пакость..."
Люба не сомневалась, что тот час с Бодровым она провела на небесах, где нет ничего, что помешало бы человеку в полной мере насладиться упоительным счастьем: ни взглядов соседей, ни вечного страха - "А вдруг кто увидит, а вдруг что скажут?.." И, наверное, действительно - на небесах, если кто-то основательно стер из памяти "срединные" кадры того часа. Она же - помнила только, как он вошел в комнату и как уходил.
Но и этого хватало для осознания того, что произошло нечто необычное, не вписывающееся в рамки ее обыденной жизни и принятой ранее философии.
Трех дней пребывания в шоке оказалось достаточно для возвращения с небес на землю обетованную. В самый неподходящий момент, среди бела дня, в толпе людей, Люба "приземлилась".
Какая извилина подсказала ей посмотреть на недавнее событие под другим углом зрения, покажет когда-нибудь вскрытие, но получилось смешно: пришел мужчина к знакомой женщине, пришел просто так, проведать по-дружески... А она - ни тебе "здрасьте", ни тебе "спасибо" - набросилась на него, как голодная волчица и чуть в клочья не растерзала. Бедный мужчинка даже охнуть не успел, как эта фурия завладела всей его волей. Мало - завладела, в пыль растоптала! И что ему оставалось делать, как не плакать над такой бесславной потерей чести и достоинства?!
Сначала Любаше захотелось дико рассмеяться над такой интерпретацией случившегося, да только откуда-то появился запоздалый страх, боязнь показаться смешной в глазах того мужчины: "А вдруг он и вправду смеется сейчас надо мной? Во делов наделала! Как я ему теперь в глаза-то посмотрю?"
Через несколько дней приехал из Питера Олег. Радостной встречу никто бы не назвал.
В день его приезда Люба ушла с работы пораньше, чтобы успеть и ужин приготовить получше, и держать обстановку под контролем, если что... Но, увы, не рассчитала. Открыв дверь в комнату, поначалу засмотрелась на благолепное видение: Олег, сидя на диване, собирал Ане "подарочный" маленький велосипед, о котором она давно мечтала. Дочка щебетала, вилась вьюном вокруг папы, но тот занимался серьезным мужским делом без тени улыбки на лице.
По тому, как он едва взглянул на Любу, сразу стало понятно, что дочь рассказала ему не только о своей жизни, но и один из "разделов" маминой. Значит, приподнятое покрывало на детской кроватке в момент ухода "дяди Коли", совсем не "показалось"...
Одному Богу и папе Олегу осталось известно, что в порыве эйфории наговорила Анька о ночном госте. По напряженному взгляду, по сведенным скулам и жуткому немногословию Олега стало ясно одно: рассказанное ему очень и очень не понравилось.
Но не зря Люба когда-то дружила с оперативниками и милицией. Те ребята научили ее одному золотому правилу: "Если тебя не поймали с поличным, отрицай всё до конца!"
Слишком любила она Бодрова и слишком равнодушна стала к мужу, поэтому так легко ей сейчас вралось: "...А то, что Анька наговорила, так она фантазерка, вся в тебя, между прочим. Увидела на копейку, наговорила на миллион..."
Олег сделал вид, что хоть с трудом, но поверил жене, однако каждый раз, под влиянием алкогольных паров, пытался добиться от Любы признания в виновности. До тех пор, пока однажды Люба "в сердцах" не выпалила: "Да лучше бы всё было у нас с ним, чем каждый раз разговаривать с тобой на эту тему!" Фразу Люба отыграла блестяще, очень даже натурально. Сам Станиславский поверил бы, не говоря о Немировиче!
А вдогонку, уже совсем потеряв всякий страх, добавила:
- Что-то я не заметила твоих претензий к Бодрову, когда тот в последний раз приезжал. Целовался ты с ним "на брудершафт" за милую душу, да чуть не на коленях стоял, благодарил за своего "капитана"! - И, заимев преимущество, продолжала давить с нескрываемым презрением в голосе: - Потому что знаешь, не "построй" дядя Коля нашего Кальмара, ходить тебе в лейтенантах и простых ординаторах - ох как долго!.. Так что молчи и не вякай!
Последнее "гав" осталось за Любой, и с общего молчаливого согласия, они больше не лезли в дебри вопроса "кто кому, чего и сколько должен?"
А опасения, что Бодров, может быть, смеется над Любой, оказались более чем напрасными... Он несколько раз еще приезжал к ним в гости, почти всегда неожиданно, без предупреждения. Официальные причины приездов были столь незначительными, что любому становилась понятна надуманность этих поводов. И каждый раз Люба видела, как смешливые или серьезные, строгие или печальные его глаза наполняются нежностью и теплотой, когда он разговаривал с ней, держал за руку, просто наблюдал за ней.
Наедине они больше не оставались. Зато у генерала имелась куча знакомых в городке. Бедным людям приходилось становиться гостеприимными хозяевами и принимать у себя не только самого Бодрова, но и "его лучших друзей - доктора с женой".
И всё это - только для того, чтобы уловить в суматохе подходящий момент и проговорить беззвучно, одними губами: "Я люблю тебя!"
Однако, все хорошее имеет одну странную особенность: оно быстро кончается.
Однажды Бодров позвонил из Москвы и сказал, что отныне его место под солнцем, работа и все остальное - там.
Рано или поздно это должно было случиться. Что делать? Такова жизнь.
Люба лишилась редких встреч с любимым мужчиной, но ведь есть такое чудо техники, как телефон! А значит, и возможность слышать его голос... Больше и не надо вроде... Оптимизм приказывал не унывать, но душа Любашкина как-то сразу утихла, замолчала и будто заледенела.
Как только "дядя Коля" выпал из поля зрения, Олег моментально расслабился. Ревность, а через нее - и весь интерес к Любе, пропали бесследно. Жили на одних и тех же шести квадратах, а на самом деле - будто в разных мирах. Семьей, единой "конструкцией" выглядели только в гостях у сослуживцев, на общих праздниках, где без "показухи" никак не обойтись.
Дочка становилась всё более самостоятельной. Теперь уже не она за мамой гонялась, а маме приходилось порой её разыскивать по соседним дворам. Люба никак не могла привыкнуть к тому, что никто не путается постоянно под ногами, никто ежеминутно чего-то не требует...
Радоваться бы свободному времени, тому, что можно просто лечь почитать книжку, посмотреть телевизор... Так нет же. Точно люди говорят: "Дурная голова ногам спокою не дает!"
Немцы, в качестве моральной компенсации за слишком быстрый вывод русских войск, развернули сеть курсов "по переподготовке офицеров и членов их семей". Люба одна из первых приняла с воодушевлением "гуманитарную помощь" и направила весь свой нерастраченный энтузиазм на изучение компьютера и делопроизводства. Кроме того, что новое увлечение обещало новые возможности и оказалось само по себе интересным, главный плюс состоял в том, что оно отнимало по пять-шесть часов "послерабочего" времени.
На три с половиной месяца Люба нашла себе отличную заботу. Правда, Анна полностью оказалась на попечении соседки, но "обе две" не жаловались. Кроме того, Анютка почуяла "вкус свободы" и этот вкус пришелся ей очень даже по душе.
Люба уставала от работы и курсов, приходила домой в десятом часу вечера, наскоро готовила ужин и падала замертво в постель.
Счастьем считались Олеговы суточные наряды, ночные дежурства и - когда Анька к ее приходу уже спала. Это одно счастье. Другое и главное - когда до Любы доходило, что она уже неделю (а то и две, три!) не вспоминала Бодрова, ни разу, ни вот чуточки, ни капельки... "Ура! - Кричала она сама себе. - Браво! Бис!" А потом переживала: "Бис"-то оно "бис", да только когда курсы кончатся, что делать? Чем занять свою "бестолковку"? Опять завывать от тоски?"
*_*_*_*_*
(Из дневниковых записей)
... Хочется поговорить, но не с кем. Соседи уехали "в Союз", вернее, в Узбекистан. Ирина так плакала, не хотела ехать. Говорила, что и раньше там русских не уважали, а сейчас боится, что совсем погонят поганой метлой. Муж, правда, у нее из "местных". Может, все обойдется?..
Так что, осталась я без домашнего, непредвзятого собеседника. А думать вслух - сочтут за сумасшедшую. Спасибо китайцам, что придумали бумагу, всем остальным - за перо и чернила.
Я не знаю, что с собой поделать. Я перестаю быть всецело нужной кому бы то ни было, и это меня выводит из состояния равновесия. Только домработницей быть - не умею, да и, честно говоря, не моё это - "дом вести". Могу, но не вдохновляет.
Олег живет своей жизнью, дома только спит и ест. Анька - примерно так же. Но ей простительно, она каждый день открывает новые окна в мир, ей просто не до мамы.
Правда, на работу стало ходить - одно удовольствие. Новая заведующая - мировая тетка! Мигом закрыла рты всем "стукачам" и "шептунам", теперь каждый занят своим делом и не мешает другим. Таких бы руководителей - да побольше! Наша "гинекологиня" не просто хороший человек, она настоящий Врач. На карман себе не работает, все "благодарности" - в общий котел. Все ее шкафы и тумбочки завалены конфетами, винами, коньяками... Сегодня "дань" складывали уже в мои бельевые шкафы. Праздничный стол к Восьмому марта будет шикарный. Еще и останется.
Но не это главное, вообще-то. Главное то, что она к каждому больному относится, как к Человеку. Больные женщины - народ капризный и нервный. У кого-то "хроническая беременность", а кто-то дождаться не может ребенка, страдает, переживает. Такие трагедии разыгрываются иногда перед нашими глазами!.. Не опишешь!
Савельевна наша любого успокоит, сколько бы на это времени не потребовалось. И лечение найдет такое, чтоб "не навредить", и "резать" не будет почем зря, только в крайнем случае, если нет другого выхода. Бабоньки её боготворят.
А недавно она мне выдала такую фразу: "...Ваша природная интеллигентность, я понимаю, не позволяет Вам... (устроить скандал одной стерве... - это мой сокращенный перевод её дальнейшей речи)". Если б она знала, как мне хочется иногда закопать поглубже эту самую интеллигентность со всеми ее признаками... И поорать от души на простом "народном" диалекте, включая в речь все мыслимые и немыслимые эпитеты, сравнения, обороты и завороты... Но не могу... В тот момент, когда меня обижают, я долго не понимаю - почему, за что? А когда доходит - всё, поздно... Вслед "гавкать"? Смешно. Так вот и хожу обиженной, "неотмщенной" интеллигенткой...
Это что же у нас получается? Интеллигентность заключается в том, чтобы молчать, когда тебе больно от незаслуженных обид? Молчать, когда видишь несправедливость? Когда просто не понимаешь тех, кто не считает чужую жизнь - ценностью и позволяет себе походя распоряжаться ею, убивать, унижать?... Сколько раз сталкивалась с непонятным образом мышления нашего народа: "Молчишь, не умеешь защитить себя - интеллигент! Поднимаешь голос в защиту других - просто дурак!"
Если всё так на самом деле, то тогда я понимаю, почему вся наша такая умная, порядочная интеллигенция сидит дома, а у "высоких трибун" толкутся, как правило, одни горлопаны и проходимцы... Самое время сказать: "За державу обидно!"
Так. Всё! Кажется, меня опять "заносит". Я вообще-то о другом думала. Итак, чем мне заняться, чтобы быть хоть кому-то нужной?
Пока Анька маленькая была, я знала, что ей-то я точно необходима, как воздух. А, может, "подарить" ей братика или сестренку? Чтобы эгоисткой не выросла, чтобы заботиться научилась о ком-то еще, а не только о себе, любимой... А что? Маленьких она любит, вдвоем мы запросто справимся с малышом. Нагадали же мне когда-то: "Два мужа, два ребенка - девочка и мальчик"? Вот! Девочка уже есть, дело за мальчиком. И покончим разом с этими играми в гадания! Сразу всё определится и станет на свои места. Больше же ничего такого выдающегося не нагадали? Значит, на этом и остановимся.
Олег, может быть, бросит ради сына пить... Хотя, вряд ли... А вдруг? А если нет, то разведусь. Да, останусь одна с двумя детьми. Ну и что? Зато они от одного отца будут, и никто не посмеет в меня пальцем тыкать и мораль читать. Короче, надо подумать...
... Подумала. Ужасно хочу сына. Спросила у Ани, не желает ли она "своего" малыша, чтобы не нянчить чужих? Та сразу условия поставила: катать в коляске малыша будет она, и это малыш должен быть девочкой! Не сходимся мы с ней тут что-то...
... Папа принес весть. "В Союзе" для нашей дивизии строят военный городок. Квартиры начнут распределять ближе к выводу, через три-четыре месяца. Хочу трехкомнатную... А для этого что нужно? Правильно, разнополые дети! Всё к одному...
... Прочитала в "Комсомолке": для того, чтобы получился мальчик, надо всего-то ничего. "Сухой закон" без курева (почему-то больше про папу сказано?) - на две недели и десять дней - воздержание. Последнее условие - не проблема, мы и так "на посту" частенько, а вот первое - жестокое для папы Олега, почти "запредельное".
... Аня обрабатывает папу "лялечкой", папа пока ухмыляется, но как-то уже задумчиво.
... Провела лекцию на тему: "Как получить сына, что для этого нужно и зачем это всё?" Зерно упало, но прорастет ли?
... Разговоры про будущие квартиры все настойчивей. Папа на грани ломки.
... Ура! Он согласился! Выступает, правда, что "детей он любит меньше, чем сам процесс..." Но это уже не важно. Хочу сына! Никогда не думала, что дурацкая идея, пришедшая в голову от нечего делать, сможет развиться в такое дикое "правдашнее" желание.
... Назначили дату. Просчитано всё: рожать надо зимой, летом я уже рожала, ужас! Жара, духота, дышать нечем, сутками - под вентилятором. Больше не хочу. К отъезду из Германии малышу уже будет пять-шесть месяцев, можно переводить на "общий стол" и не зависеть от смесей и молока, что очень важно, зная обстановку и нынешние условия жизни дома, "в Союзе". Папа, по-честному, не пьет и не курит. Может ведь, если захочет! Лишь бы не сбился с пути истинного. Сама не верю, как мне удалось его уговорить на столь "богоугодное дело". Какие доводы приводила, уже не помню. Только точно знаю, что один из них никогда не произнесу: "Мне нужен ребенок еще и для того, чтобы забыть Бодрова". Заботы и хлопоты с малышом заберут меня всю. Я это знаю. Потому что нет на свете главнее занятия, чем растить и воспитывать маленького человечка. Вот - будущее. А любовь... Это всё преходяще... Женатого любить - вообще "бесперспективно и нецелесообразно", как говорили мы в студенчестве.
Так что попробуем построить семью заново. Почти с нуля. Я постараюсь. Я все в себе перекрою, лишь бы хватило терпения. А мы, русские бабы, самые терпеливые бабы в мире! Действительно, чего я пыжусь? Многие, да почти все, так живут. Не нравится, не любится, но живут же - ради детей, ради чего-то еще. И я смогу. Наверное...
... Надо запомнить сегодняшнее число - пятое апреля. Присказка - "иногда первоапрельская шутка приводит к новогоднему подарку" - как нельзя кстати. Папа не "соблюл" одно условие, и, как ни парадоксально, второе. Любовь и желание у него проснулись чуть раньше назначенной даты. Надеюсь, что мой "ненормальный" организм - суметь забеременеть тогда, когда по всем правилам у всех "ни за что не получится" - снова сработает в своем режиме.
...Я уверена, что всё получилось. Я всегда это знаю наверняка. Откуда знаю? А там, внутри, я чувствую, как образуется будто маленький "камушек". Он описывает круг по всему животу, делает кульбит и резко падает вниз. Потом некоторое время ворочается, наверное, умащивается поудобнее и успокаивается. Маленькая точечка, видная только в мощный микроскоп, клеточка, из которой через девять месяцев появится на свет божий - чудо, ребенок.
Я сразу почувствовала, что "камушек" появился. И я точно знаю, что у меня будет сын. Я уверена! Я тебя жду, малыш! Я нетерпелива, я хочу, чтобы ты быстрее появился, но я не тороплю тебя. Расти там, сколько нужно, я подожду... И все будет хорошо! И у тебя, и у нас. Я надеюсь...