Букет в университете, а теперь ещё и газетчик с диктофоном... Всё это более прилично для дам, нежели для серьёзных людей, занимающихся наукой. Как и полагалось серьёзному человеку, профессор Харчевский не знал, как к подобным вещам относиться. Поэтому пришлось и то и другое привезти к себе домой. Но цветы хотя бы стоят себе спокойно в банке на журнальном столике и не задают дурацких вопросов, как этот самодовольный усатый тип, рассевшийся на стуле:
- Какие из своих поступков вы могли бы поставить в пример вашим детям?
Профессор сощурился, с тоской оглядывая голубые стены холостяцкой малогабаритки.
- Позвольте мне приберечь ответ для моих детей.
- Разумеется. А какие-нибудь примечательные истории из вашей жизни?
- Простите, я не мастак рассказывать анекдоты. Не лучше ли перейти к разговору о моих научных трудах?
- Несомненно. - кивнул журналист, - Но у нас популярное издание. Наши читатели хотят за сухим перечнем достижений разглядеть живого человека, многогранную личность, с её бытом, проблемами, а главное, взлётами. То, что понятно каждому...
Профессор с сомнением скривил губы и дёрнул рукой, смахивая муху с рукава.
- Кажется, дознаватели поставляют в СМИ достаточно добродетельной жвачки, завёрнутой в увлекательную упаковку.
- Великолепно, что вы об этом вспомнили. - гость натянул рабочую улыбку, - Как по-вашему, попади вы под "Предпоследнее дознание", какие случаи из вашей биографии могли бы привлечь внимание следователей?
- Надеюсь, этого никогда не случится.
- Ну а всё-таки?
- У вас, случаем, нет других вопросов? Эта тема мне неинтересна. Я не отношусь к поклонникам указанной службы.
- Отчего же? Что плохого, когда люди раскрывают лучшие стороны человека и на реальных примерах учат видеть отблеск добра в каждом ближнем?
- Только, пожалуйста, не надо патетики. - профессор невольно поморщился от душистого запаха роз, - Указанная служба проституирует эти лучшие стороны человека, делает их товаром, инструментом оболваниявания масс, и средством личной наживы.
- Даже наживы?
- А разве дознаватели работают бесплатно? Немалые суммы идут из бюджета и десятков фондов, - и это при том, что само существование такой службы абсурдно. Взять, например, полицию. Её существование обусловлено реальной потребностью общества в поддержании порядка. А на что способно это "Дознание", кроме слащавой демагогии? "Мы расследуем добрые дела". Абсурд! - слова вылетали веско и размеренно, как и подобает человеку, умеющему уважать своё мнение, - Я всегда относился с глубоким соболезнованием к тем несчастным, кого угораздило попасть на разделочные столы этих "дознавателей", присвоивших себе право решать, какой из добрых поступков человека сгодится для шоу, а какой - пойдёт на выброс. В былые времена коматозных больных милосердно усыпляли, без публичного издевательства. Что, позвольте, смешного вы находите в моих словах?
- Простите. Подумалось вот, что бы вы сказали, узнай, что в этот самый момент находитесь под следствием "Предпоследнего дознания"?
- Сказал бы, что эта беседа начинает меня утомлять.
- Если бы узнали, что лежите сейчас на одном из тех самых "разделочных столов", а окружающая обстановка - продукт психоэмулятора, разработанного учёными "ПД"?
Профессор поднялся:
- С вами было приятно познакомиться.
Журналист встал.
- Если бы узнали, что я - последний человек, с которым вы общаетесь?
- Не смею вас задерживать.
Журналист подошёл к окну.
- Неплохой вид. - сообщил он и ударил по раме кулаком. Стекло разлетелось вдребезги, сверкающие осколки полетели на пол, и на их месте открылась зияющая чернота. Комната погрузилась во мрак, диван вдруг вытянулся и почернел, дверца шкафа раскрылась и, сорвавшись с петель, рухнула. От испуга профессор сел.
Фигура молодого человека стала еле видна в наступившей темноте. Всё освещение комнаты исходило от тех осколков, что ещё сохранились в раме. В них, как в разбитом зеркале, по-прежнему виднелись освещённые полуденным солнцем верхушки деревьев, голубое небо и угол соседней высотки.
Молодой человек пересёк комнату и остановился в прихожей.
- Вопросы я задал. Вернусь чуть позже. Надеюсь, к тому времени вы успеете подумать над ответами.
И ушёл, хлопнув дверью.
*
Карев открыл глаза. Синие проводки перед лицом, выше - белый потолок с золотистыми кружками-лампочками. Стерильно-химический запах. А вот и руки в белых рукавах, десять минут назад они прикрепляли эти проводки, значит, сейчас... ага, оторвали. Довольно бесцеремонно. У висков защипало. Скосив глаза, следователь разглядел знакомую сутулую фигуру в белом халате и с высохшей, как доска, бородатой физиономией.
Павел ухватился руками за края кушетки и резко сел, свесив ноги. В ушах зашумел морской прибой, перед глазами поплыли очертания чёрных ящиков, мониторов, вешалка у двери, стулья, стол, листы бумаги, мрачный Патканян у изголовья...
- Головокружение есть? - осведомился тот.
- Есть маленько.
- Через минуту пройдёт.
Карев назло лаборанту не стал дожидаться - поправив усы, спрыгнул на линолеум, сунул ноги в лакированные туфли и зашагал к вешалке. Покачнувшись, снял и надел серый кашемировый пиджак, выдвинул стул, плюхнулся, облокотившись о стол.
- По моей части замечаний нет? - спросил Патканян, не отрываясь от монитора.
Карев задумался, крутя между пальцами авторучку и глядя на стопку белых листов перед собой.
- Мужчинам дарят гвоздики или калы. Но никак не белые розы.
- В эмуляторе прописаны просто "цветы". Конкретизирует их сам подследственный. Что насчёт вариантов?
- Я принял решение развивать контакт по варианту "б". Эмуляция успешно выдержала локально-деструктивное воздействие.
Реакция подследственного?
- Замешательство. Остальное узнаем завтра.
Бородач в белом халате резко обернулся:
- Я считаю, что вы неоправданно рискуете. В результате таких действий мы можем потерять контакт!
Что забавляет в учёных - так это фанатичная вера в истинность любого своего мнения. Если учёный считает, что запивать бутерброды можно только молоком, разубедить его можно лишь написав диссертацию по бутербродоедению.
Павел постарался сдержать улыбку и подобрал официальный тон:
- Я помню ваше мнение по варианту "б", уважаю его, но остаюсь при своём.
Патканян фыркнул и отвернулся к экрану.
Карев невольно перевёл взгляд дальше, на вторую кушетку, где с глухим колпаком на голове возвышалась пузом кверху внушительная фигура господина Харчевского. Из-за неё почти не было видно женщины с таким же колпаком на третьей кушетке. Следователь открыл колпачок и, поморщившись, принялся наносить значки на бумаге. Отчёты первого уровня секретности полагалось заполнять от руки. Пора привыкать.
*
Минута тянулась за минутой. Профессор сидел в темноте, словно оцепенев, и молча слушал, как гудят под потолком мухи. Почему-то встать и даже пошевелиться было страшно, будто от одного неверного движения всё окружающее могло разлететься на осколки и кануть в бездну.
Но долго так не просидишь, да и что в том проку? Он поднялся с дивана и осторожно просеменил к двери. Щёлкнул включателем и облегчённо вздохнул, когда электрический свет послушно брызнул с потолка, возвращая комнате привычный вид. Более-менее привычный. Если не считать окна, куда Харчевский смотреть избегал. Выйдя в прихожую, профессор нажал ручку - дверь не поддалась. Порылся в карманах брюк, извлёк ключи, руки тряслись, пока искал нужный. Нашёл!
Замолк щёлкнул. Но дверь не шелохнулась. Харчевский затряс ручкой. Потом отшагнул и с размаху грохнулся всем корпусом. Ещё раз! Бесполезно. Заперто наглухо.
Профессор повернулся в полутьме прихожей и отдышался, силясь думать логически, вспомнить... Вспомнил - телефон! Рука метнулась в карман, выдернула трубку... Работает! Пухлые пальцы забегали по кнопкам, выбивая номер полиции.
- Абонент находится вне действия сети или временно недоступен.
Харчевский оторопело посмотрел на экранчик. Сбросил вызов, набрал номер службы спасения.
- Абонент находится вне действия сети...
Сброс. Номер ректората.
- Абонент находится...
- Проклятье!
Трубка отлетела в комнату и шлёпнулась возле книжного стеллажа.
Эдуард Васильевич опустил руки и сполз по двери, усевшись на полу. Складки на лбу проступили резче. Снова потекли минуты в темноте. Сидел он долго, почти неподвижно, лишь изредка отмахиваясь от докучливых мух.
Затем профессор встал и вернулся в комнату. Осторожно подошёл к окну. В раме сохранились считанные куски стекла, в них по-прежнему виднелась улица - небоскрёб напротив, кривые тополя с желтеющими листьями, хотя ещё только август... Если изогнуться, можно разглядеть дорогу внизу, ряды припаркованных "прыгунов", редкие фигурки прохожих, даже коробочку робота-уборщика, как он подползает к урнам, опустошая их одну за другой, как заправский выпивоха.
А за этой щёлочкой в обычную жизнь стояла сухая, беспроглядная бездна, чернее, чем небо в пасмурную ночь. Смахнув с подоконника стекляшки, он выглянул наружу, чуть не по пояс. С этой стороны оконные осколки вели себя как положено, - были совершенно прозрачными. Чернота плотно обступала окно со всех сторон и не было ей ни конца, ни края. Профессор потянулся в нагрудный карман за авторучкой. Включив лазерную указку, попытался бросить вниз, но тьма поглотила ручку, едва та выскользнула из пальцев. Харчевский судорожно отпрянул от окна.
Взгляд упал на компьютерный столик. Профессор догадывался, что и здесь всё перекрыто, однако проверить труда не составляло - сделать два шага, щёлкнуть кнопкой на посеревшем от пыли бруске. Профессор догадывался, и всё же сердце заколотилось, когда экран вспыхнул и показал чаек над морем - предзагрузочную картинку... Но дальше дело не пошло. Харчевский переключил монитор на телевидение и заставка, моргнув, сменилась равнодушно-синим прямоугольником.
Эдуард Васильевич устало сплюнул и вернулся в прихожую. Входная дверь всё так же не поддавалась. Поразмыслив, он решил провести ревизию остальных помещений. Двери в туалет и ванную открывались. Из кранов, когда нужно, текла вода, горячая и холодная. Лампочки исправно загорались и гасли. А вот окно на кухне стало матово-серым, будто затянутое непроглядным смогом, и, естественно, не открывалось. В какую-то безумную секунду Эдуард Васильевич собрался было разбить его, но вовремя спохватился: ещё одной дыры в бездну ему не надо.
С холодильником был полный порядок, на полках лежал острый кусок сыра, обрезок копчёной колбасы, яиц неполный десяток, вскрытый пакет молока, цыплячьи окорочка и ещё кое-что по мелочи, вроде йогуртов и зелени. Но есть не хотелось. В раковине ждала помывки масляная тарелка, на плите - сковорода с ошмётками утренней яичницы.
Профессор вернулся в комнату. Подобрал с дивана пульт, выключил мерцающий синим экран. Какое-то время размышлял. Сосредоточиться мешало разбитое окно, чёрная дыра мозолила глаза и давила на нервы. Харчевский подошёл к стеллажу и, чтоб отвлечься, взял первую попавшуюся книжку. Оторопело полистал. Достал вторую. А потом раздражённо крикнул:
- Да что ж такое? Совсем уже ни в какие ворота не лезет!
*
Отчитавшись у Петровича, Карев спустился в отдел, на "палубу" - светлое вытянутое помещение, условно разделённое на шесть закутков шестью рабочими столами.
- Ну, с почином, мой друг! - подмигнул одинокий Халл, повернув от экрана узкое, точёное лицо с острым подбородком.
- Спасибо, Роберт! И тебя тоже. - улыбнулся Карев, шагая к себе в левый угол, - Что-то безлюдно нынче. Кроме тебя никого?
- Ещё София. Отлучилась ради полуденной трапезы.
- А остальные?
- Николая сковал недуг, а наш вьетнамский товарищ сбирает плоды на словесных пажитях.
- Ясно. - Карев уселся в кресло и откинулся, - Что ж, так даже лучше. Как твои дела... с клиенткой?
- Как по тонкому льду идти. Метафора не нова, но удивительно подходяща.
- А у меня скорее как быка за рога. Посмотрим, что выйдет. Ладно. Слушай, Роберт, хотел я с тобой посоветоваться. Тут у Инны день рождения грядёт, кстати, приходи в следующую субботу...
- Я польщён и тронут до глубины души.
- Ну да. А у тебя, случаем, нет идей... короче говоря, не могу придумать: что бы ей подарить?
Халл приподнял брови и развёл руками:
- Увы, Павел, от закоренелого холостяка в таком деликатном вопросе мало проку. На ум приходит только классика вроде парфюмерии, бижутерии, цветов, дорогого ресторана и заграничного путешествия.
- Да, в основном всё уже было. - Карев задумчиво поправил усы, поглаживая приподнятые кончики, - На счёт путешествия мысль правильная, это она любит, но я только что отпуск отгулял. А Петрович и выходных не даст из-за Проекта...
- Нередко случается так, что женщина сама намекает, чего бы ей хотелось...
- Может, и намекала, да я не понял. Я пытался вспомнить... - Карев сморщил лоб, - И почему женщины не могут прямо сказать: "хочу то или это"?
- Им хочется, чтобы избранник угадывал желания. - пожал плечами Халл, - В этом они видят проявление внимания.
Карев задумчиво поднял взгляд к потолку.
- В ближайшие мгновенья вернётся София, - продолжал коллега, - Вполне естественно было бы...
- Нет, Роберт, только не надо вплетать Соню...
Тут дверь распахнулась и ...
- Привет, Павлик! Что это вы тут про меня болтаете?
Долговязый Халл вскочил с кресла и галантно улыбнулся миниатюрной девушке с нарочито растрёпанной копной малиновых волос.
- София, не была бы ты столь любезна помочь мне разрешить одно затруднение?
Павел грохнул локти на стол и, простонав, уткнулся в ладони.
- Валяй. - Соня подошла к Халлу и уселась напротив, на пустующий стол Квана.
- Предположим, я захотел преподнести дорогой для меня женщине подарок, свидетельствующий об искренности и глубине моих чувств. - продолжал Халл, чуть склонив голову, - Что бы ты могла посоветовать?
- Ох, Роби, я бы не стала возражать против обручального кольца. - Соня многозначительно поиграла левой бровью и рассмеялась. Хмыкнул и Карев, наблюдая сквозь щелки меж пальцев, как смутился Халл.
- Что, Павлик, у Инны день рождения скоро?
Карев поперхнулся и опустил ладони.
- Глубина твоей проницательности, София, может сравниться только с великолепием твоей красоты. - заполнил паузу Халл.
- Только не надо пошлостей, Роби. И сядь, наконец, терпеть не могу, когда надо мной нависают! Павлик, спорим ты за всю семейную жизнь не подарил ей ни одного платья?
- Платье? - тот вскинул брови, - Но она же сама покупает себе одежду...
- Сама! - Соня соскочила со стола и всплеснула руками, - Ну конечно! А духи она тоже сама может купить! Разве нет? И цветы! А что, разве женщинам не продают цветов? И украшения тоже! А муж на что?!
- Постой-ка... - сосредоточенно сощурился Карев, подняв палец, - Кажется, вспомнил... Вроде, она намекала на что-то в этом духе... что, мол, у неё давно ничего нового из одежды не было...
- Ну до чего же тонкий намёк! - девушка аж задохнулась от возмущения, - Бедная Инночка! Судя по тому, что ты это запомнил, ей пришлось раз десять повторить! Какие же вы, всё-таки, мужики... чёрствые!
Халл отвернулся, пряча улыбку.
- Кстати, ты тоже приглашена. - пробормотал Павел.
- Конечно приду! Чтоб она не закисла в столь "внимательном" обществе. Бедная девочка!
- А вдруг я куплю, а ей не подойдёт? - сосредоточенно пробормотал Карев.
- Ты что, хочешь купить сам?!! - воскликнула Соня, - Кошмар! Как тебе вообще такая мысль могла в голову придти?! Без примерки! Я представляю, что ты купишь! Да вы, мужичьё, бального платья от скафандра не отличите! Вместе с Иннкой иди в бутик, вместе выберете, а ты оплатишь.
- Но ведь тогда...
- Что?
- Сюрприза не будет...
- Ой, да знаем мы все ваши сюрпризы наперечёт: духи с рынка, поломанные гвоздички, какие-нибудь чудовищные серёжки, которые ни к чему не наденешь или билет на непонятно что! Идите вместе, я тебе говорю! И помогай ей выбирать, подыгрывай, а не это - кислая рожа и монотонное мычание "ну нормально" после третьего варианта!
- Ладно, хорош кричать! - Карев рубанул ладонью воздух, - Спасибо за совет, обдумаю. А вы оба - никому ни слова. Всё. А мне ещё надо это... заняться плодами... на словесных пажитях. - он подмигнул Халлу.
- Чего? - недоумённо нахмурилась Сонька.
Некоторый люди хороши, когда их мало. И чем их меньше, тем они лучше. Кстати, говорливых среди них - большинство.
Карев включил персоналку и полез в блокнот, искать номерок госпожи Харчевской. Ещё очень неблизко до блаженных 18:00, когда можно будет наконец расслабиться и подумать о минувшем дне, глядя из салона прыгуна на проплывающий внизу город и даже, быть может, что-нибудь надиктовать для дневника...
*
Пятница. День, окрашенный предвкушением выходных, особенно после обеда. В пять уже никто толком не работает. В этот раз для меня не так. Проект тяготит сверхурочкой, контору придётся посетить и завтра и послезавтра.
Да и сегодня денёк выпал не по-пятничному хлопотный. Масса новых впечатлений, которые ещё не успели отлежаться в памяти, оставляя, как при литографии, отпечаток уходящего дня. Первая встреча с Харчевским, разговор с его женой. Оба по-своему тяжёлые люди. Особенно она. Наверное, стоило заехать к ней на дом, такие люди не любят говорить о личном по телефону. Но что толку, - результат был бы тот же, а неприятный осадок - сильнее.
Идея насчёт платья довольно свежа, спасибо Соне. Хоть что-то приятное за сегодня. Посмотрим, как отнесётся Инна, если ей понравится - одной горой на плечах меньше.
И ещё: не умею я брать интервью. И выдавать себя за кого-то другого тоже не умею. И не люблю.
*
Суббота
- Ну что, Эдуард Васильевич, давайте знакомиться заново. - послышалось из прихожей на следующее утро, едва часы показали одиннадцать, и тут же вчерашний усатый тип прошмыгнул в комнату, - Старший следователь Павел Карев, "Предпоследнее Дознание".
Харчевский не ответил и даже не взглянул в сторону гостя.
- Как вы уже, наверное, догадались, расследую я вашу нескромную персону. Кстати, впервые имею возможность общаться с подследственным.
Профессор по-прежнему молчал.
- Понимаю. - следователь неторопливо прошёлся по комнате, - Вы этого не ждали. И я помню ваше отношение к моей службе. Но работать-то надо! - усатый парень задержался у журнального столика и склонился над банкой с розами, - Ах, какой аромат! - Карев распрямился и снова посмотрел в спину профессора, - Поверите ль, мне и самому общение с вами удовольствия не доставляет. Не я выбирал вас. Начальство спустило. Теперь вот вожусь.
Лысый толстяк по-прежнему глядел в противоположную стену. "Ноль эмоций" - как говаривали древние.
- Вчера общался с вашей бывшей женой. - Карев продолжил прогулку по комнатке, - Экспрессивная женщина. Уж как я её ни уламывал, - наотрез отказалась сотрудничать. Сроду, говорит, за Эдиком добрых дел не водилось, и не ищите. Ну, тут уж ничего не поделаешь - искать надо. И я найду. - голос следователя на миг стал резким, - Супруга ваша ещё много чего говорила, но это уж... опустим.
Снова быстрый взгляд на неподвижного профессора - никакой реакции.
- А вы неплохо здесь со вчерашнего прибрались. - заметил следователь, остановившись у завешенной рамы, - Может, мне и оставшиеся осколки выбить, так сказать, для порядка?
- Нет! - заговорил хозяин, - Не надо!
Следователь выдержал паузу, глядя в требовательные глаза толстяка.
- Ну чтож, нет - так нет. Тогда, быть может, поговорим?
В три шага он вернулся к стулу и уселся, широко расставив ноги. Снова вчерашняя диспозиция: хозяин на диване, гость на стуле, друг против друга.
- О чём... говорить? - выдавил из себя профессор, отвернувшись к стене.
- Знамо, о чём. О добрых делах.
- Не знаю за собой таких.
- Эдуард Васильевич, ну зачем вы так со мной? Я ведь последний человек, с которым вы общаетесь в этой жизни. Неужели ещё не понятно? Вы в глубокой коме. Эти стены и предметы, равно как и моя проекция воссозданы в вашем сознании с помощью экспериментальной медицинской аппаратуры.
- Впервые слышу о подобных экспериментах.
- Ещё бы! Такие вещи не афишируются. Но не о том речь. Главное, что нам предстоит вместе поработать над вашей биографией. Покопаться, поискать доброе, светлое, вечное...
- А я, может быть, не хочу. - мрачно огрызнулся профессор, - Мне до вашей работы дела нет. Ну, что вы мне сделаете? Пытать будете? Ещё что-нибудь сломаете?
- Конечно, нет. Можете не говорить, не сотрудничать. Ваше право. Но тогда мне придётся самому копаться. Кто знает, что я раскопаю... попутно?
- Почему это должно меня трогать, если я больше не вернусь в настоящий мир?
- Резонный вопрос. Это должно вас трогать потому, что мой отчёт создаст образ, с которым вы останетесь в памяти потомков. И вам даётся уникальный шанс - самому определить своё место и облик в истории. Неужели вы им пренебрежёте? Не думаю, что вы столь глупы. - на руке следователя что-то пикнуло, и молодой усач, изогнув бровь, поднялся, - Ах, время, время. А мы ведь только начали! Но что делать, наши разговоры - удовольствие недешёвое. Продолжим завтра. - Карев замер у двери, - Подумайте над моими словами. А пока разрешите откланяться. Сегодня мне ещё предстоит разговор с вашей дочерью.
Дверь распахнулась, Харчевский импульсивно подался вперёд, вглядываясь сквозь прихожую. На секунду он различил зелёные стены коридора, синюю обёртку от мороженного на жёлтых плитках пола... Дверь захлопнулась. Словно во сне профессор поднялся и подбежал к ней. Вцепился в холодную ручку, задёргал, но уже понял - бесполезно. Дверь словно вросла в косяк.
*
- Викентий Петрович, можно?
- Заходи, Павлик. Дверь закрывай.
Помещение, в котором всегда чувствуешь себя школьником, пришедшим на экзамен.
Пройдя к здоровенному, в треть кабинета, столу, Карев протянул исписанные листки. Грузный начальник молча взял и, положив стопку перед собой, полез в ящик.
- Номера страниц проставил? - осведомился он, доставая печать.
- Простите, Викентий Петрович, забыл. Ещё не привык. С колледжа так много не писал от руки.
- Привыкай. - почесав второй подбородок, шеф наклонил красное лицо к отчёту и принялся визировать листы, прижимая печать к краешку каждого.
- Хочешь что-то спросить? - не поднимая головы, проскрипел он спустя десять секунд.
- Нет, я уже всё. - Карев попятился к двери.
- Павлик!
- Да, Викентий Петрович?
- Метод колации должен дополнять, а не заменять оперативную работу. Не забывай об этом.
- Разумеется. Вчера я общался с бывшей женой подследственного, на сегодня запланировал разговор с его дочерью, прорабатываю документы...
- Буду рад, если об этой линии следствия ты будешь своевременно уведомлять меня. Можно по сети. Это ведь тоже касается Проекта.
- Хорошо. Обязательно.
- Тогда у меня всё.
Карев вышел из кабинета и аккуратно прикрыл за собой дверь.
*
Чем всё-таки выгодна работа на выходных - можно побеседовать со свидетелями в более располагающей к тому обстановке - куда эффективнее, чем вырывая их из кофейно-стрессоидной сансары рабочего дня.
Динь-динь! Связь установлена. С экрана смотрела некрасивая девушка с вытянутым, будто кроличьим лицом в обрамлении густых кудряшек. Неприглядный плод несчастливого брака.
- Здравствуйте, Екатерина! С вами говорит следователь Павел Карев, "Предпоследнее Дознание".
- Да, я получила ваше уведомление. Мне нужно рассказать о папе?
- Совершенно верно.
- К сожалению, мы недолго жили вместе, мои родители разошлись, когда мне было одиннадцать. И я не очень много помню из детства. Папа тогда работал в институте и приходил поздно, когда я уже спала. Каждый вечер я боролась со сном. И если удавалось дождаться, я кричала из моей комнаты, и папа заходил пожелать мне хороших снов, а мама ругалась, что я не сплю.
Екатерина улыбнулась и на миг стала симпатичнее, словно потеплела изнутри.
- Может быть, вам запомнилось что-нибудь особенное?
- Наверное. Но я не знаю, подойдёт ли это вам, господин следователь.
- Продолжайте, прошу вас.
- Хорошо. Вроде бы, мне было около девяти лет. Тогда только открыли Фэнтези-Парк, его повсюду рекламировали. Как и все мои подруги, я мечтала там побывать и, конечно, все уши прожужжала родителям. И вдруг папа сказал, что отведёт меня в Парк! От одного предвкушения я была не седьмом небе. Ждала выходных и боялась, что у папы случится сверхурочка и поход не состоится.
Девушка теперь смотрела перед собой, разглядывая мысленно картинки прошлого.
- Но когда наступила суббота, мы действительно отправились в парк! Это было так здорово! Обычно папа много работал и редко проводил с нами время, а тут он подарил мне целый день! Аттракционы, виртуальные игры, восстановленные животные... Я молилась, чтобы тот день никогда не кончался, а потом ещё с месяц хвасталась подружкам. Мне так приятно, что папа это сделал для меня.
- Я вас понимаю. - кивнул Павел, - Некоторые воспоминания согревают всю жизнь. Хотите добавить что-нибудь ещё?
- Не знаю... Я готовилась к тому, что вы позвоните, и специально вспоминала. Но из детства я помню так мало... Память у меня как решето.
- Вы строги к себе. Я просто интересовался. Возможно, мы ещё вернёмся на днях к рассказу о Фэнтези-Парке, если потребуется уточнить какие-нибудь детали. Мой номер теперь у вас есть, если вдруг что-нибудь вспомните, не стесняйтесь позвонить.
- Буду очень рада. Господин следователь, а можно спросить...
- Конечно.
- Как там папа... сейчас? Вы его видели?
- Да. - Карев на мгновенье запнулся, подбирая слова: - Он лежит в хорошей палате. За ним осуществляется надлежащий уход. Но, сами понимаете, в его состоянии всё достаточно статично.
- Можно ли мне придти к нему? Я бы хотела увидеть его ещё раз до... ну, вашей процедуры. Просто подержать за руку. Поговорить. Вдруг он услышит?
Девочка с кудряшками, чего ты ждёшь увидеть? Неподвижное тело с катетером в подключичной вене, а ещё одним - на мочевом пузыре, с пищевым зондом в желудке, дыхательной трубкой в горле и ведре эмулятора вместо лица?
- Мне больно отказывать вам, Екатерина. Боюсь, это не получится. Доступ посторонних лиц в здания службы строго ограничен. Но я постараюсь походатайствовать перед начальством о вас.
- Огромное спасибо! Я вам так благодарна!
- Подождите, ещё не за что. Я не могу гарантировать положительного ответа.
Его и не будет.
- Нет, господин следователь, примите пожалуйста, мои благодарности за ваше внимание и... за то, что вы делаете для папы. Это очень важно для меня. Буду ждать публикации вашего отчёта о нём.
*
Суббота. Непривычно пусто в конторе. Не только в нашем отделе - даже в коридорах. Но главные лица на месте. Всё такой же мрачный Патканян в лаборатории, всё такой же угрюмый Петрович в кабинете, одинокий Халл на "палубе". Всё такой же непробиваемый Харчевский. Упёртый тип. Пытаться разговорить его - всё равно что куриным яйцом разбивать камень. Надо бы что-то другое нащупать, но что?
Хорошо хоть дочка его помогла. Пусть мордашкой не вышла, а из всей этой семьи самый приятный человек. Ниточку подкинула не совсем "чистую", но и то хлеб, на запаску сгодится. А то неизвестно, заговорит ли вообще Харчевский. Чем, интересно, занимается этот напыщенный толстяк, когда остаётся один в своей голове? Что делает в эту минуту?
Приятно, что работы на сверхурочке мало. А всё равно для отдыха день запорот, выходные ценны в своей цельности, когда можно спать хоть до обеда, а проснувшись, жить лишь семьёй. Эх!
*
Воскресенье
- Ну и как у нас продвигается? - прямо с порога поинтересовался следователь, явившись на третий день.
Профессор обернулся от книжного стеллажа и поджал губы.
- Что вы от меня хотите? Что вы тут всё ходите? Я не хочу вас видеть.
- И я вас не хочу. - парировал молодой усач, непринуждённо усаживаясь на облюбованный стул, - У меня вообще-то своих дел полно, куда как более интересных. Дома жена-красавица ждёт, сегодня ей платье пойдём покупать. Но - приходится вот с вами возиться. Работа такая. А нужно мне не так много: найти в вашей жизни хоть что-то достойное внимания. Чем скорее вы мне в этом поможете, тем скорее мы распрощаемся.
Харчевский отошёл от стеллажа, сжимая в руке тряпочку для пыли.
- Что я должен сказать? Я - учёный. Я занимался наукой. Совершал изобретения. Подготовил несколько поколений исследователей...
- Простите, речь немножко о другом. Семнадцатилетнее издевательство над студентами добром не назовёшь. А что до науки... Я смотрел ваше досье. Вы разрабатывали С-пули. Вот ваша заслуга перед человечеством и наукой. Поверьте уж, хвалиться здесь нечем.
Следователь замолчал и отвернулся к чёрному окну.
- Меня однажды подстрелили вашей пулей. - глухо проговорил он, глядя в бездну, - Было неприятно. Слава Богу, рядом оказался офицер с противоядием. Это, кстати, кто изобрёл? Вы?
- Нет. - отозвался профессор, - противоядием другой отдел занимался. Возглавлял работу доктор Гарр.
- Вот кому бы я от души спасибо сказал. - заметил Карев, - Скольким людям жизнь спас!
- Можете навестить его в тюрьме. Осуждён за убийство.
- Ох, люди-люди... - Карев поднялся и подошёл к окну. Взгляд скользнул по журнальному столику. Воды в банке поуменьшилось, но розочки смотрелись всё так же свежо. И благоухали.
Профессор плюхнулся на диван.
- Как все. - буркнул он, сцепив пальцы рук, - Кушать хочется, работаем. Я пули нового поколения разрабатывал, вы вот на чужом добре паразитируете, чтобы свои серебренники получить...
- Сейчас, - следователь развернулся и поднял вверх указательный палец, - на поддержание десяти минут этого разговора тратится больше денег, чем я получаю в месяц. Так что не надо, пожалуйста, тыкать мне моей зарплатой.
Они помолчали. Карев стоял у окна, глядя поверх уцелевших "дневных" осколков в непроглядную ночь.
- Зря вы так. - заметил следователь, не оборачиваясь, - Дело-то нехитрое. И... неужели вам самому не интересно? Неужто и впрямь отдадите мне право рисовать ваш облик для истории?
Профессор не ответил, разглядывая серую тряпку в руках.
Карев нехотя нагнулся, подобрал с пола треугольный осколок стекла. Пошарил взглядом по раме.
- Вроде, сюда...
Харчевский невольно вскинул взгляд и проследил, как усатый парень подносит кусок стекла к двум сияющим обломкам в раме. И вдруг произошло чудо: трещина исчезла, осколок словно врос в остальные, и зажёгся продолжением вида из окна, добавив ещё несколько этажей соседнему небоскрёбу.
- Как... - выдохнул профессор, - Как вам это удалось?
- Ловкость рук, - ответил Карев, оборачиваясь, - здесь совершенно ни при чём. Не пытайтесь сделать это самостоятельно. Поскольку моя проекция и эти декорации производятся одним источником, то я, естественно, имею особые меры воздействия на выстроенный у вас в голове мир.
Следователь нагнулся и поднял следующую стекляшку.
- Как вам такой вариант: за одно названное дело - возвращаю один кусочек. Идёт?
Профессор не сводил взгляда с осколка в руке Карева.
- Я... не знаю, что там у вас принято говорить...
- Ну, начнём с хрестоматийного: "алкал Я, и вы дали Мне есть; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне"... Случалось ли у вас что-то подобное?
- Брата я... навещал в больнице. - выговорил профессор, - Когда он после операции лежал.
- Великолепно! Когда это было?
- Лет десять назад.
- С чем он лежал?
- С геморроем.
- Видите, как всё просто? - следователь ободряюще улыбнулся и поднёс осколок к уголку рамы. И вновь заиграло волшебство: стекло срослось, картинка перетекла - теперь профессор видел отчётливо! - и мозаика полуденного вида пополнилась ещё одним фрагментом. Нечасто приходится видеть, как на твоих глазах латают расколотый мир.
На запястье следователя что-то пикнуло.
- Ну вот, уже пора. - резюмировал тот, - Эдуард Васильевич, позвольте откланяться!
Усач прошёл в прихожую. Скрипнула входная. Снова мелькнули на мгновение зелёные стены коридора и жёлтый пол с мятой обёрткой, но в этот раз профессор к двери не кинулся.
*
Карев осмотрелся. По первому взгляду - та же унылая холостяцкая малогабаритка с блекло-голубыми обоями и стеллажами, только на журнальном столике нет банки с цветами и, разумеется, окно целёхонько. Желтеющие кроны тополей, кусок облачного неба, многоэтажка напротив - знакомый видок. Карев задумался. Будто ещё чего-то не хватает. Усмехнулся, сообразив: привычного гудения под потолком.
Следователь прошёл в пустую комнату и дёрнул щекой, избавляясь от ощущения, будто Харчевский где-то здесь. Ещё раз огляделся. По второму взгляду различий набралось больше. Жилище оказалось грязнее и захламленнее, чем представлял себе профессор. Возле дивана валялись серые носки, стул был развёрнут к компьютеру. Компьютерный столик утопал под грудами распечаток, из них выглядывали визитки, клетчатый носовой платок, возле колонки лежал обломанный карандаш, а ещё монеты, конфетный фантик, зубочистка и россыпи крошек. Перед сканером стоял стакан, на дне которого темнело коричневое пятно и высохший чайный пакетик.
Карев пододвинул стул, уселся поудобнее, и щёлкнул кнопкой. Пыльный экран выдал предзагрузочную картинку - чайки, реющие над морем, а затем показал сетку файлов. Дальнейшая работа проходила по стандартной схеме и заняла без малого два часа драгоценного воскресного времени.
Что обычно дознаватель ищет в персоналке? Прежде всего, следы деятельности. Записи ежедневника, отчёты, иногда личный дневник, впрочем, это редкая удача. Как ни странно может показаться, но то, что человек отмечает или сохраняет для самого себя как важное, для "Предпоследнего Дознания" обычно оказывается "пустой породой". Хотя, конечно, бывают и исключения.
Затем идут электронные письма. Обязательна сортировка на деловые и личные. Как правило, полезные для следствия сведения встречаются в личной переписке. С помощью анализа почты уточняется круг "актуальных знакомств" подследственного, можно проследить развитие отношений, их конкретику. Именно здесь чаще всего кроются приятные сюрпризы.
И, наконец, заключительный пункт - проверка записей сети. У многих людей, особенно одиноких, есть хобби, увлечения или проекты, которые открывают новые круги знакомств, неизвестные повседневному окружению, и даже не отражённые в переписке. Бывает, что разработка этих кругов приносит свой плод, позволяя открыть неожиданные стороны личности и поступки.
Обычно проверка персонального компьютера даёт сразу несколько перспективных вариантов, по значимости она сопоставима с анализом официальных документов, - завещания, личного файла из Госконтроля и бумаг с работы. Но в случае профессора Харчевского всё оказалось безрезультатно.
Дневника он не вёл, ежедневник фиксировал заурядное расписание, в почте львиную долю занимала переписка с университетом (информация с кафедры, письма дипломников и диссертантов), консультации с другими специалистами по баллистике, немногочисленные праздничные поздравления от дочери и брата, роль хобби выполняли наброски к курсу лекций, которые Эдуард Васильевич, видимо, планировал опубликовать. И совершенно не за что зацепиться.
Карев выключил компьютер и помассировал виски.
Затем, поразмыслив, принялся перебирать стопки распечаток на столике. На всякий случай. Не хотелось верить, что поездка в эту халупу была напрасной.
Но пришлось. Время поджимало - сегодня ещё предстояло встретиться с Инной чтобы купить платье.
*
Громкое и назойливое жужжание от окна. Жирная тёмно-синяя муха колотилась о стекло, в левом нижнем углу. Глупое насекомое безуспешно пыталось вырваться наружу.
- Да, мне бы тоже туда хотелось. - сказал Харчевский мухе.
Протянув к стеклу левую руку, он нащупал большим пальцем копошащийся комочек и надавил. Жужжание смолкло. Затихший комочек упал, оставив белую кляксу на стекле.
Профессор долго и задумчиво смотрел на дорогу, пока не затекла согнутая спина, и ноги не стали постанывать от напряжения.
*
Воскресенье. Ещё один испорченный выходной. Вроде, разговорился этот товарищ. Хотя... кто его знает, что он завтра выкинет. Эх, подольше бы остаться, дожать... Но нет, Патканян чуть что шипит. Десять минут и точка. Ладно, не хочу об этом говорить. И думать не хочу. Сейчас за Иннушкой заскочу и полетим в бутик. Надо ещё список гостей уточнить, а она вроде меню подготовила, обсудим...
Конечно, чем больше гостей, тем больше подарков... но и хлопот куда больше. Ладно, лишь бы ей понравилось.
*
Понедельник
10:58. Эдуард Васильевич стоит в прихожей, скорчившись в темноте под вешалкой. Пальто, не убранное с весны, пахнет ветхостью и пылью, под потолком гудит муха, летая вокруг погасшего абажура. По лбу Эдуарда Васильевича стекает капля, внутренности будто стянуты в узел под ледяным прессом, руку оттягивает зажатый в ладони молоток.
10:59. Эдуард Васильевич вдруг понимает, что входная дверь откроется прямо на него и тогда всё пойдёт на смарку. Нет, нельзя чтобы он увидел или даже посмотрел. Профессор перебегает влево, за угол, и замирает, прислонившись к двери туалета. Рукоятка становится влажной под ладонью. От напряжения ноги почти не чувствуются. Муха наконец угомонилась наверху. Тихо. Из-за входной двери слышатся размеренные шаги. Всё ближе.
11:00. Шаги остановились. Скрежет задвижки, дверь открывается, ох, да почему же так медленно? Вот из-за угла выдвигается рука, плечо, профиль с крупным носом, вздёрнутые усы, лицо поворачивается...