В последние годы повесть А. и Б. Стругацких "За миллиард лет до конца света", написанная еще в начале семидесятых, неожиданно оказалась в центре своеобразной полемики. Ее необычность заключалась в том, что участники обменивались не привычными в подобных случаях критическими статьями, а полноценными литературными текстами.
Дискуссия началась с публикации в сборнике "Время учеников" повести "Трудно стать Богом" известного писателя-фантаста "четвертой волны" В. Рыбакова. Формально она являлась прямым продолжением "Рукописи, обнаруженной при странных обстоятельствах", но при этом все основные моменты исходного текста оказались проинтерпретированы едва ли не с точностью до наоборот, на что намекал уже подзаголовок - "Рукопись, не найденная до сих пор". А в следующем сборнике "Время учеников 2" появился отклик В. Васильева в виде короткой повести "Богу - Богово...", где "сиквел" Рыбакова подвергся аналогичной процедуре.
Между тем в собственно "Миллиарде" повествование ведется от лица современника авторов и по этой причине привязано к совершенно конкретным временным координатам. Хотя действие практически не выходит за пределы многоквартирного дома, по немногочисленным, но точным деталям уверено воссоздается эпоха зрелого социализма. Эпоха, уже ставшая мифом. Справедливости ради отметим, что некоторые из ее достижений были вполне реальны. Например, семья главного героя - научного сотрудника, причем "не слишком-то удачливого", - имеет отдельную квартиру, может позволить провести отпуск на море, планирует покупку телевизора... Упоминающаяся на первых же страницах небывалая июльская жара прямо отсылает к лету 72-го, когда страшная засуха поразила страну.
"Невозможно было жить в эти дни. Сознание меркло - падали прямо на улицах. Путали адреса, не узнавали знакомых. В учреждениях мертвели брошенные столы, в магазинах исчезли очереди. Духота пропитывала влажные стены квартир. Телевизоры глохли. Вода из кранов шла теплая, больная, вызывала тоску и отвращение к жизни" 1.
Парадокс, не объяснимый с позиции господствующего тогда "материалистического" мировоззрения: относительный рост материального благополучия происходил на фоне стремительно возрастающей духовной эрозии. В этом смысле страна действительно приближалась к состоянию выжженной пустыни, несмотря на обилие научных учреждений и институтов. Повесть Стругацких можно рассматривать как одну из самых глубоких (и художественно выразительных) попыток осмысления кризиса, постигшего советскую интеллигенцию после блистательного взлета в шестидесятые. Столь полно передать весь "ужас, стыд, отчаяние, ощущение бессилия" тех дней могли только люди, сами пережившие нечто подобное.
Шестидесятники были первым советским поколением, которому дали почувствовать вкус свободы. Моментально последовавший рывок во всех без исключения областях науки впечатляет до сих пор. "Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне", - ревниво отмечали поэты того времени. Сказка на глазах становилась былью. Горизонты познания вдруг распахнулись во всю ширь, и до звезд, казалось, вот-вот подать рукой...
Недаром главный герой повести Дмитрий Малянов по профессии звездный астроном. Благодаря его теоретическим изысканиям рождается новая модель Вселенной: "В желтом, слегка искривленном пространстве медленно поворачивались гигантскими пузырями осесимметричные полости, материя обтекала их, пытаясь проникнуть внутрь, но не могла, на границе материя сжималась до неимоверных плотностей, и пузыри начинали светиться. Бог знает, что там начиналось..." 2.
Однако ужесточение режима, сменившее недолгую "оттепель", быстро развеяло радужные перспективы. Наступала "глухая пора листопада"... И в первую очередь под давлением оказались те, чей талант уже успел раскрыться.
"Ведь что оправдывает нашу жизнь? Деяния. То, что произведено, выработано, сотворено действием. Только действием выражает себя талант. Действием, в результате которого появляется новое" 3. Чтобы можно было с удовлетворением воскликнуть, как Малянов: "Этого, брат, до тебя никто не делал!" Но как раз свободное действие и стало практически невозможным. Лишь ценой неимоверных усилий, безжалостно калеча свои творения, удавалось хоть что-то вынести в мир. До какой степени установка на самоцензуру способна войти в плоть и кровь, демонстрирует случай Глухова: "огромная его, Глухова, работа, для которой он материал набирал чуть ли не десять лет, идет сейчас коту под хвост из-за очень странной идиосинкразии, которая у Глухова вдруг обнаружилась. А именно: стоило Глухову сесть писать это самое исследование, как у него начинала зверски болеть голова, до рвоты, до обмороков..." 2.
Общая беда, объединившая столь не схожих между собой героев "Миллиарда" - здесь и сексуально озабоченный изобретатель Губарь, и неугомонный весельчак физико-химик Вайнгартен, и "не умеющий жить" астроном Малянов, и маленький уютный востоковед Глухов, и загадочный полковник Снеговой, и аристократический Вечеровский, "очень крупный математик - мировая величина" - заключается в их безусловной талантливости. А самое краткое определение таланта: "это человек, действующий самостоятельно" 3. Поэтому все они представляют серьезную угрозу для Системы, где нормы общественного поведения соответствуют дисциплине раба.
"То ли мы действительно так хорошо воспитаны временем, страной, то ли мы, наоборот, - атавизм, троглодиты? Почему мы так мучаемся?" - горестно вопрошает Глухов. По крайней мере, над "воспитанием" самого Глухова неплохо потрудились, сделав из него воплощение Социальной Нормы: "Он был какой-то очень от мира сего: с аппетитом выпил и хотел еще, с детским удовольствием ел икру, чай предпочитал цейлонский, а читать больше всего любил детективы". Впрочем, и остальные "потерпевшие" вряд ли сильно от нее отклонялись, судя по той легкости, с которой приняли его в свой круг.
Но что за сила заставляет их мучиться, даже будучи низведенными в рабское состояние? Ответ нам уже известен: талант. Как крошечный зеленый росток в своем неудержимом стремлении к свету рано или поздно взламывает панцирь асфальта, так и энергия развивающегося таланта не имеет верхней границы.
Способность переделывать мир убедительнее всего характеризует "человеческую сущность человека", и с этой точки зрения каждый человек несет в себе потенциальный зародыш таланта. "Он не у всех проявляется, но только потому, что обстоятельства жизни останавливают развитие человеческой сущности на каком-то предварительном этапе" 3. В противном случае всего могущества Системы оказывается недостаточно, чтобы уничтожить пробужденное человеческое достоинство.
Талант самих Стругацких позволил им поднять обсуждение данной проблемы на уровень подлинного философского обобщения. Роль проводника авторских взглядов в повести исполняет Филипп Вечеровский, именно он вводит понятие Гомеостатического Мироздания.
""Мироздание сохраняет свою структуру" - это была его основная аксиома. По его словам, законы сохранения энергии и материи вообще были частными проявлениями закона сохранения структуры. Закон неубывания энтропии противоречит гомеостазису мироздания и поэтому является законом частичным, а не всеобщим. Дополнительным по отношению к этому закону является закон непрерывного воспроизводства разума. Сочетание и противоборство этих двух частичных законов и обеспечивают всеобщий закон сохранения структуры" 2.
Сделаем лишь небольшое уточнение: "Эта структура - информация" 3.
Итак, разум против косной материи... Взгляд на мир, восходящий к древнейшим гностическим учениям. По словам Вечеровского, "у непрерывно развивающегося разума может быть только одна цель: изменение природы Природы". Позднее Стругацкие обратились к эзотерическому наследию уже непосредственно, и на свет появилась еще одна, не менее странная рукопись, "с эпиграфом на внутренней стороне клапана папки: "...у гностиков ДЕМИУРГ - творческое начало, производящее материю, отягощенную злом"" 4. Пытливые умы далекого прошлого сумели предвосхитить многие открытия физиков XX века. К этому ряду, возможно, принадлежит и антиэнтропийный механизм Природы, поиском которого занята современная наука.
Несколько лет назад был произведен любопытный эксперимент. На уникальном по быстродействию компьютере методом численного моделирования исследовалось поведение так называемой классической кулоновской плазмы. Вся задача сводилась к решению системы уравнений в рамках классической механики Ньютона для частиц с положительными и отрицательными зарядами, взаимодействующих между собой по закону Кулона. Согласно второму началу термодинамики, в подобной системе энтропия должна возрастать. Иными словами, плазма обязана все время рекомбинировать и греться, пока система не придет к состоянию наибольшего хаоса (максимальной энтропии).
Казалось бы, ничего особенного - рутинная вычислительная процедура. Но даже создателям статистической механики приходилось выводить свои законы на основе умозрительных и интуитивных представлений, так как доступные для того времени эксперименты давали информацию, усредненную по большому числу частиц. Неявно подразумевалось, что законы статистической механики непосредственно следуют из динамических уравнений движения Ньютона, без каких-либо дополнительных гипотез. И вот впервые представилась возможность проверить это предположение непосредственно. Результат ошеломил даже самих экспериментаторов. Плазма категорически не желала рекомбинировать! Следовательно, не выполнялся закон возрастания энтропии, лежащий в основе всего современного естествознания.
Ошибок в расчетах обнаружить не удалось. Оставался единственный вывод: движение частиц по законам классической механики, вопреки общепринятому мнению, не приводит макроскопическую систему к состоянию термодинамического равновесия.
Для нас интереснее другой момент. На основе ньютоновских законов теоретически возможно предсказать координаты и скорости частиц в любой момент времени. Как говорят физики, система помнит свои начальные условия. И в то же время добиться полного соответствия с теорией и "заставить" рекомбинировать плазму удалось только после частичного лишения системы этой памяти. Требуемый эффект был достигнут при помощи специально введенного в программу "внешнего стохастизатора" (наподобие известного "демона Максвелла"), который случайным образом изменял значения скоростей у отдельные частиц.
"Но в старину такой объект называли значительно проще - дьяволом. Действительно, это именно он, дьявол, противостоит созидательному развитию: приводит к смерти живые объекты, заставляя их стремиться к термодинамическому равновесию; стимулирует потерю памяти и забвение уроков прошлого; делает попытку довести Вселенную до тепловой смерти. Его присутствие мы должны ощущать всюду, где выполняются законы термодинамики" 5.
Удивительным образом процесс изучения фундаментальных физических закономерностей приводит нас к дуалистической метафизике - извечному противостоянию сил Света и Тьмы. Ведь социум также можно рассматривать в качестве совокупности индивидуумов-частиц, которые взаимодействуют между собой, обмениваясь энергией и информацией. А тем самым - рискуют попасть под воздействие "внешнего стохастизатора", у Стругацких именуемого Гомеостатическим Мирозданием. По сути, давление сводится к избирательной "очистке памяти" у всех тех, кто готов внести в социум принципиально новое знание.
Интересно, что в отношении самих объектов воздействия все "заморочки" строго инивидуальны: кого-то запугивают, а кого-то, наоборот, покупают. В целом ситуация напоминает роман С. Лема "Солярис", где в процессе контакта героев с невероятно могущественным нечеловеческим интеллектом последний материализует содержание наиболее болезненных фрагментов их психики. Сходным образом, кстати, действует и Демиург из "Отягощенные злом". "Поиски мотивов этого явления - антропоморфизм. Где нет человека, там нет доступных для него мотивов" 6.
"Я всегда знал, что никаких сверхцивилизаций не существует. А теперь, после всего <...> я догадываюсь, почему не существуют", - утверждает Вечеровский. Физики все больше склоняются к мысли, что статистика главнее динамики, и закон возрастания энтропии нужно не выводить, а взять в качестве исходного. Говоря религиозным языком, весь материальный мир находится под властью дьявола - "князя мира сего". Именно так и полагали гностики, видящие в страдающей человеческой душе частицу света, захваченную материей.
"Никто вам не поможет. Никто вам ничего не посоветует. Никто за вас ничего не решит. Ни академики, ни правительство, ни даже все прогрессивное человечество..." 2. Только в одиночку можно спастись, вырвавшись из владений Демиурга в иную, трансфизическую реальность - царство Божественного Света. Такой шанс предоставляет Метаэго - творческое начало личности, ее "светоносная сущность". Если Эго человека (не говоря уже о "нижних этажах" бессознательного) полностью детерминировано физическими, земными условиями, то Метаэго открывает перед ним высший, космический план Мироздания, вместилище всех мыслимых смыслов.
"Мы и Вселенная". Больше никого и ничего не нужно. Энергия творческого импульса способна сокрушить любые преграды, если, конечно, человек предпочтет не просто жить, но жить созидая.
Важен не результат, а процесс: творческое решение любой задачи увеличивает энергопотенциал созидателя - ровно на величину затраченной энергии. В той же пропорции возрастает и его способность противостоять давлению среды. Ведь механизм таланта (у кого он сформирован) работает независимо от нашего сознания, включаясь в ответ на ощущение дисгармонии в окружающем мире. Созидателю просто не удастся разминуться с задачей. Он вынужден ее решать, поскольку иначе никак не утилизировать этот особый дискомфорт. Зато душевный и энергетический подъем в процессе решения с лихвой компенсирует все прочие неудобства.
Обратим внимание, что за исключением Глухова (видимо, самого слабого в творческом плане) никто из наших героев-созидателей не испытывает прямого вмешательства в работу сознания. Гомеостатическое Мироздание предпочитает действовать окольными путями, используя значительное число статистов и разнообразных спецэффектов - от "милиционера с аберрациями поведения" до атаки шаровых молний. Явная избыточность средств объясняется вероятностной природой "внешнего стохастизатора": массированность призвана компенсировать малоприцельность. "Это ведь на самом деле смешно: такая мощь, такие энергии - и все это, чтобы воспретить человеку разобраться, что бывает, когда звезда попадает в облако пыли..." 2.
С другой стороны, творческий потенциал человека, способного разобраться в звездной динамике, сам представляет сгусток специализированной энергии. Причем не такой уж маленькой - судя по усилиям, которые понадобились для ее нейтрализации. А если еще учесть тенденцию к ее неограниченному росту...
Лучше остальных это понимал Филипп Вечеровский: "Когда мне плохо, я работаю <...> Когда у меня неприятности, когда у меня хандра, когда мне скучно жить, я сажусь работать. Наверное, существуют другие рецепты, но я их не знаю". Разумеется, речь идет о талантливой работе. Только она открывает путь к свободе.
"Впереди еще миллиард лет. Но начинать можно и нужно уже сейчас".
Глава 2. Бог-неудачник
[О Фалесе] рассказывают, что старуха служанка
вывела его как-то из дому созерцать звезды, а он
упал в яму, и в ответ на его громкие стенания
старуха сказала: "Эх ты, Фалес! Не в силах
увидеть того, что под ногами, думаешь познать
то, что на небе?"
Гермипп. "Жизнеописания".
Как мы знаем, "конец света" - развал Советской Системы - состоялся все же несколько раньше, чем полагал Вечеровский. Под обломками Империи оказались погребены последние шестидесятнические иллюзии. Люди, выросшие на книгах Стругацких, встретили ее крушение с энтузиазмом. Они и не подозревали, каким трагическом фарсом способна обернуться история. Но еще меньше они догадывались о дарованной им уникальной возможности испытать на себе то, что довелось когда-то пережить их Учителям.
В повести Стругацких прототипом Малянова послужил один из авторов, а именно - Б. Стругацкий. Отсюда и профессия героя, и Ленинград в качестве места действия. Точный возраст не указан, зато приводится год рождения ровесницы-жены - 1933. Это вообще единственная конкретная дата на всем протяжении повести, и вряд ли случайно она совпадает с годом рождения самого Б. Стругацкого.
У Рыбакова привязок к реальному времени намного больше. По ним можно легко установить, что за масками стругацковских персонажей скрываются ровесники автора, родившегося в 1954 году. Действие "Трудно быть Богом" происходит в первой половине девяностых, двадцать лет спустя после событий, описанных в "Миллиарде". Благодаря этому хронологическому сдвигу Рыбакову удалось воссоздать аналогичную ситуацию, но уже для представителей своего поколения.
"Время жестоких чудес" выразительно проиллюстрировано на примере института, где работает Малянов. "Институт тонул и, как положено утопающему, бился, пускал пузыри" 7. Хорошо знакомая картина: глупость дирекции, хроническая задержка и без того чисто символической зарплаты, сдача под аренду помещений каким-то сомнительным фирмам... Когда традиционные способы выживания исчерпаны, рождаются совсем уж фантастические проекты. "Последний пузырь назывался "Борьба с кометно-астероидной опасностью". <...> Достоверно выяснить удалось только то, что в международной программе по разработке методик предсказания и предотвращения кометно-астероидных ужасов участвует не только Россия". Самое забавное, что и здесь Рыбаков ничего не придумал. Всесоюзное совещание "Астероидная опасность" было организовано еще в 1991 году, а на следующий год в Санкт-Петербурге на базе Института теоретической астрономии РАН образовался Международный институт проблем астероидной опасности.
Катастрофическое положение, в котором оказалась наука, коснулось не одного Малянова. Практически все герои "Миллиарда" являлись научными сотрудниками, то есть принадлежали к одной из наиболее беззащитных категорий населения бывшего Советского Союза. Их дальнейшая судьба поистине печальна. Малянов подрабатывает литературной поденщиной, пользуясь своим прекрасным знанием научно-технического английского. Однако как ученый он медленно, но верно деградирует: "Мозги зарастали шерстью". Губарь куда-то исчез, Вайнгартен вообще уехал из страны. Разом одряхлевший Глухов шепотом, словно страшную тайну, сообщает Малянову: "Востоковедению - тоже конец!" Но самая поразительная перемена происходит с Вечеровским. "Изящный, умный, чистый" Фил, всегда выглядевший, словно после приема у британской королевы, предстает перед нами в облике бомжа. "Мрачный, загнанный, все время ищущий, откуда ударят, взгляд припертого к стене".
Поскольку автор, как и Глухов, по образованию востоковед, вполне закономерно превращение самого, пожалуй, неприметного персонажа в полнокровную личность. Теперь выясняется, что все эти годы он не только старательно мимикрировал (кстати, по вполне благородной причине - опасаясь за судьбу своих близких), но и пытался постичь смысл произошедшего. Именно Глухов осмеливается первым нарушить негласное табу: "Мне кажется, Дмитрий, мы чего-то не додумали тогда".
Глухова выделяет и другое обстоятельство: он единственный среди героев "Миллиарда" гуманитарий. Когда-то, в далекие шестидесятые, спор "физиков и лириков" решился не в пользу последних. В те времена существовал настоящий культ научного знания, подогреваемый и одухотворяемый шестидесятническим энтузиазмом. Причем это явление вовсе не было отечественной монополией, в той или иной степени оно затронуло абсолютно все индустриально развитые страны.
Но вера в науку возникла не вчера, ее исток следует искать в промышленной революции XVIII века, после чего европейская история понеслась вскачь. Логика научного прогресса нашла отражение практически во всех влиятельных идеологических системах Нового времени. Скажем, по мнению немецкого политолога К. Шмитта, подлинная функция марксизма в России заключалась в концептуальном оснащении альтернативной элиты, в роли которой выступили профессиональные революционеры.
"Речь шла о том, что промышленно отсталая аграрная страна испытывала необходимость вооружиться современной промышленной техникой, так как в противном случае ей была обеспечена роль добычи для других более развитых промышленно крупных держав. Таким образом, марксизм из идеологической надстройки второй стадии промышленной революции превратился в практический инструмент для преодоления индустриально-технической незащищенности огромной страны, а также для смещения старой элиты, явно не справлявшейся с исполнением исторической задачи" 8.
Как признавался знаменитый немецкий физик Г. Гельмгольц, подлинной целью его работ было отнюдь не благо человечества: "На самом деле меня толкало вперед неодолимое стремление к знанию". "Благо человечества" скорее по части профессиональных политиков, охотно использующих научные открытия для укрепления собственной власти. Именно совместные усилия ученых и их покровителей породили феномен индустриальной цивилизации, достигшей к середине XX века своего расцвета.
Окончание второго этапа промышленной революции датируется началом 70-х. С этого момента экономика Запада вступила в полосу спада, а Советский Союз - в эпоху "застоя". Стругацкие чутко уловили первые симптомы деструктивного процесса, который постепенно набирал обороты. Союз знания и власти оказался под угрозой: "по мере того как вера в идеологию - и "наверху" и "внизу" - истаивала, соответственно истаивала и вера в науку; ибо последняя оказалась крепче привязанной к идеологии, чем это могли подумать сами ученые" 9. В итоге российская наука была вынуждена разделить судьбу коммунистической идеи.
"Физики" проиграли. Данное обстоятельство Глухов умело использует в качестве повода для отказа от прежних ориентиров: "Приняв за критерий Мироздания научную составляющую нашей деятельности, мы оказались в тупике". Определенный резон в подобном выводе есть. Ведь социальная энтропия продолжает расти, хотя от прежнего научного потенциала страны остались жалкие обломки.
"А тут еще новый идол появился - рынок. Экономика, основанная на рыночных принципах, ценит специфические знания, порою самые незатейливые, дающие сообразительному пройдохе определенные преимущества перед теми, чье академическое образование не имеет "выходов" в хозяйственную практику; каковое обстоятельство, естественно, оскорбляет "недоходные лбы", если воспользоваться выражением Набокова. Что поделаешь, свободный рынок в значительной мере относится к органической части общественной жизни (об этом писал, в частности, Ф. фон Хайек), и тут всякие полусознательные жучки могут оказаться полезнее иных "мозговиков" с их отвлеченно-планиметрическим мышлением" 9.
Малянов - типичный "недоходный лоб" с ученой степенью. Реалии новой эпохи ввергают его в настоящий поведенческий ступор. "Если Малянов пытался чего-то добиться - именно это-то у него и не получалось. <...> А и получится - усилий потратишь вдесятеро против того, что понадобилось бы кому другому, а результата добьешься вдесятеро меньшего, чем добился бы на твоем месте любой первый встречный..." Виновато, разумеется, Гомеостатическое Мироздание. Измывается над беззащитной жертвой, аки дьявол над Иовом...
В таком положении дезертирство из лагеря "физиков" выглядит совершенно естественным. "Да какой я теперь ученый", - мимоходом бросает Малянов. В душе он полностью согласен с выводом Глухова: "Значит, дело не столько в том, чем человек занимается, сколько в том, какой он?" Иными словами, этика важнее логики. Поэтому и Мироздание давит исключительно по этическому признаку - "за желание чтить добродетель и быть бескорыстным". Глухов даже додумался до светлой мысли, что все наши национальные беды (включая нынешнюю рыночную напасть) являются следствием такого давления. "Не пускают" страну, хоть тресни!
Отношение автора к глуховско-маляновской гипотезе самое положительное. "А это сразу меняет все акценты, не правда ли?" Будто специально главные действующие лица "Трудно стать Богом" - Малянов, Глухов и Вечеровский - по характеру и возложенным на них функциям в точности соответствуют трем членам экипажа Станции Солярис. Малянова роднит с Кельвином безумный страх за близкого человека, а Глухов просто является копией маленького худенького Снаута по прозвищу Мышонок. При этом оба упомянутых лемовских героя в первую очередь озабочены этической стороной вставшей перед ними проблемы. Даже понимание, что "здесь ситуация - вне всякой морали" не освобождает их, как Сарториуса, от моральных обязательств.
Что касается Вечеровского, то в глазах Рыбакова он и есть Сарториус - не сомневающийся в собственной правоте безжалостный вивисектор. "Жрец чистой науки, мучитель собак и кроликов", - по злобному определению рыбаковского Вайнгартена, внезапно "прорезавшегося" из дальнего зарубежья. Впрочем, не является ли его телефонный звонок Малянову очередной "заморочкой"? В "Солярисе", например, когда звучит магнитофонная запись адресованного Кельвину послания-предостережения Гибаряна, сам Гибарян уже давно мертв. Однако неприязнь автора к Вечеровскому слишком велика, чтобы задаваться подобными вопросами. У Лема тот же Кельвин против воли вынужден признать: "Сарториус хотя и антипатичен, но не глуп". Рыбаков не столь великодушен, он не оставляет своему литературному оппоненту ни малейшего шанса.
Диалогу Малянова и Вечеровского в повести отведено центральное место. Правда, говорит в основном Малянов, выкладывая авторские соображения об устройстве Вселенной. Вечеровскому нечего возразить по существу, остается только бессильно злиться и напускать высокомерный вид. Он явно нездоров психически, а от его знаменитого интеллекта осталось одно воспоминание. Какая уж тут дискуссия...
Но послушаем Малянова. Получается у него примерно следующее. Первична не материя, а информация. Цель Творения заключается в непрерывном создании новой информации, для чего в этот процесс вовлекаются все новые количества материи. А "самый экономичный и рациональный способ создания новой информации, - это овеществлять уже созданную информацию в виде материи!" В роли "приводных ремней", обеспечивающих обратную связь, выступают потоки нейтрино. Оригинальной данную концепцию назвать трудно, по сути она сводится к переложению на язык физики евангельской метафоры "вначале было Слово". Любопытно разве что само упоминание о нейтрино: солярисовские фантомы состояли как раз из нейтринной материи.
Главный недостаток "концепции Боженьки" - совершенно не проясненная природа сил торможения. Малянов просто постулирует существование двух основных типов целей - животных и этичных (гипертрофированно человечных), которые обуславливают два полярных типа поведения - эгоистическое и альтруистическое. По его версии, давлению подвергаются исключительно природные альтруисты - "этические извращенцы". "Они начинают воспринимать этику слишком всерьез. Начинают слишком ею руководствоваться. Начинают ставить жизненные цели, обусловленные только ею. Следовательно, начинают вести себя противоестественно. Создавать свой мир. Они подлежат безусловному вытаптыванию" 7.
Кто же спорит: во все времена находились люди, способные довести до идиотизма любые этические императивы. Хрестоматийный пример, описанный Н. Карамзиным по древнерусским летописям - набожность великого князя киевского Владимира. Как истинный христианин, он отказался наказывать смертной казнью убийц и вообще перестал заботиться о боеспособности Киевского княжества. Результаты не замедлили сказаться. "Мудрые епископы и старцы, - пишет Карамзин, - доказали великому князю, что государь должен быть ужасом не только преступников государственных, но и внешних врагов". Просто работа у князя такая. А не устраивает - оставляй княжение и иди в монастырь.
Ошибка Малянова заключается в смешении альтруизма с культурными (этическими) нормами. На самом же деле и эгоизм, и альтруизм относятся к категории животных инстинктов. Уже давно никем не ставится под сомнение существование животного альтруизма. Естественный отбор ведь бывает разный - не только индивидуальный, но и групповой. Именно в результате группового отбора в генотипе человека закреплялись разнообразные формы альтруизма, что заведомо исключает их целенаправленное "вытаптывание". Как показывает случай с великим князем Владимиром, чрезмерный альтруизм одного из индивидов сам способен представлять для популяции серьезную опасность. "Но никогда естественный отбор не доводил какую-либо особенность до уровня предельной выраженности" 10. Абсолютный эгоист обречен точно так же, как и абсолютный альтруист.
Только очень наивный человек может поверить в существование праведников животного мира. Малянов, по-видимому, из их числа. Он даже гордится своим наблюдением: "И среди животных, наверное, они тоже есть, не зря в каком-то из прозрений лев в раю возлежит рядом с агнцем. Как это я говорил сегодня, сам не понимая, насколько в точку попадаю: волчара, трусящий мимо беззащитной косули..." Пример на редкость неудачный, поскольку в данном случае срабатывает элементарный эгоистический инстинкт. "Сытый хищник и не посмотрит в сторону пасущейся пищи - в таком виде она сохранится наилучшим образом, в отличие от наших холодильников с их усушкой, утруской, вообще порчей и воровством" 11.
Гораздо больше на роль "гипертрофированно человеческой" особенности подходит неуемное любопытство - естественное продолжение ориентировочного и исследовательского инстинктов. Жажда знаний всегда обрекала немалое число людей на жертвы и лишения, и с житейской точки зрения она является качеством скорее противоестественным. "Индивидуальный отбор, вероятно, во все века действовал против чрезмерно любознательных, против стремившихся к познанию. Но зато на генотип, устремленный к усвоению, познанию и пониманию, работал групповой отбор, иногда необычайной мощности" 10.
Малянов, одержимый идеей этичных целей, даже это стремление пытается вывести из альтруизма. "Чтобы раскочегарить мысли в башке" ему, оказывается, необходимо верить в возможность лучшего будущего. "Я должен знать - хотя бы пока работаю, должен знать: то, что я сделаю, кому-то поможет". Гельмгольц весьма удивился бы такому подходу.
Разумеется, настоящий ученый вряд ли будет "подогревать себя лишь мечтами о яхтах, островах, и деньгах", скорее всего и он хотел бы улучшить земную жизнь... Но как "простые люди" гораздо больше, чем счастьем человечества, увлечены собственными заботами, так и ученый поглощен своим делом - поиском истины. По мнению гениального математика А. Пуанкаре, одна из главных целей математики - эстетическая: наслаждение гармонией, восторг от неожиданных перспектив... Причем наиболее возвышенные стороны анализа, как правило, оказываются и наиболее плодотворными.
Только творческая интуиция открывает путь в глубины бытия. Исключив же из рассмотрения сущностное понимание, по определению выходящее за рамки рационального мышления, наука обречена скользить по поверхности явлений. Вечеровский у Рыбакова фактически становится олицетворением "желания постигнуть настолько, чтобы уметь использовать", ставшего характерной чертой познавательной деятельности последних десятилетий. Однако ничего, кроме недоумения, не вызывает и маляновская попытка подвести якобы научную базу под религиозные догматы. "Да, наука не содержит последних истин, но она собирает частичные истины, которые сами по себе важны. Она изучает только поверхности мира, но это поверхности мира, который объективно существует, пронизан единством смыслов и волею Творца устремлен к высшей гармонии" 9.
Вспомним состояние Малянова в момент творческого подъема, когда все "заслонки были сорваны": "Он выволок Вечеровского под фонарь и чертил подобранной тут же, на остановке, обгорелой спичкой формулы и уравнения в грязи, он вдруг перестал бояться; он снова был молод; он снова был бог, и Вселенная, мерцая, раскручивалась у него на ладони". Вселенная, рассматриваемая Маляновым как грандиозный творческий процесс... Может быть, способность к подобным озарениям и есть то главное, что выделяет человека из животного мира?
"Творческое действие - это нормальное состояние работающей души. В ней все происходит по законам природы. И если знать эти законы - можно воздействовать на душу так, чтобы у нее оставалось лишь одна степень свободы - творческое действие. Ну а если этих законов не знаешь, то не удивительно, что любой творческий порыв воспринимается как чудо, авторство которого, естественно, так легко и лестно приписать Богу" 3.
Кельвин, в финале "Соляриса" также задумавшийся о возможном Творце нашего мира, приходит к уже знакомой нам идее: "Этот Бог не существует вне материи и не может от нее избавиться, а лишь этого жаждет..." Действительно, только противодействие рождает необходимость в действии, являясь вечным источником дискомфорта для творческих натур.
Глава 3. Тамплиеры науки
Лишь тогда, когда я бываю невыносимонесчастен,
я обретаю истинное чувствосвоей самости.
Ф. Кафка
В повести В. Васильева "Богу - Богово..." справедливость восстановлена. Теперь мы можем взглянуть на события, описанные в "Трудно стать Богом", глазами самого Вечеровского. К нашему глубокому удивлению, за обликом "махрового фанатика-материалиста и инквизитора" обнаруживается прежний несгибаемый Фил, продолжающий поиски заветного "ключика" к тайнам Мироздания.
"Все, кто не предает идеи, выглядят для предающих фанатиками" 11. Эволюция образа Вечеровского довольно точно отражает изменения, произошедшие в массовом сознании. Когда-то вся страна любовалась блистающими остроумием и отвагой физиками - героями фильма М. Ромма "Девять дней одного года". Стругацковский Вечеровский явно "генетически" восходит к этим бесстрашным исследователям термояда (в каком-то смысле атака шаровых молний равноценна угрозе получить смертельную дозу радиации). Однако сейчас, на фоне перманентной экологической катастрофы, их деятельность для "простого человека" скорее ассоциируется с Чернобылем. Наука больше не воспринимается в качестве универсальной панацеи от всех возможных бед. Соответственно, ее адепты становятся людьми подозрительными, если не сказать опасными с точки зрения добропорядочных обывателей.
Но подобное отношение роднит "физиков" с рыбаковскими "праведниками". Этика и логика оказываются по одну сторону баррикад в своем противостоянии обывательскому существованию. Главный критерий здесь - следование высшему императиву, а не особая душевная чувствительность. "Твой праведник - преимущественно эмоционал, поэт, мой - интеллектуал, ученый. Общее у них то, что они строят свою жизнь, а не бегут на поводке инстинктов", - возражает Рыбакову в своей "Рукописи, которой не было" Васильев. В сущности, "Богу - Богово..." представляет один сплошной монолог Вечеровского. Неторопливо обдумывая свой разговор с Маляновым, он мысленно продолжает незаконченный спор.
Поскольку речь зашла о нападках на науку, уместно привести доводы Лема, до сих пор не утратившие актуальности. "При всем содеянном ею зле именно наука вызволила значительную часть человечества из голодного существования. Только современная промышленная и биологическая технология может справиться с проблемами массовой цивилизации, тогда как фундаментом всех религиозных доктрин азиатского образца является именно равнодушие - столь же возвышенное, сколь катастрофическое по своим последствиям, - равнодушие к массовым проблемам, к проблемам непрерывно растущего человеческого коллектива. <...> Убеждение этих мыслителей, будто отдельным людям достаточно жить следуя прекраснейшим этическим нормам, которые вытекают из самой гармоничной религии, и тогда автоматически возникает идеальная гармония в масштабе всего общества, - это утверждение столь же ложно, сколь и соблазнительно. Ведь общество надлежит рассматривать не только как человеческий коллектив, но и как материальную, физическую систему. Тот, кто расценивает его лишь как собрание личностей, заблуждается не меньше того, кто захотел бы поступать с ним, как с системой молекул" 12.
Вечеровский у Васильева как раз и предпринимает попытку синтетического подхода, свободного от обеих крайностей. Он готов признать, что Малянову удалось отыскать одно по-настоящему серьезное возражение против гипотезы о Гомеостатическом Мироздании: "Да не в гомеостазисе мы живем - в развивающейся системе!" И в самом деле, основные законы термодинамики - энергия мира постоянна; энтропия мира стремится к максимуму - по определению приложимы исключительно к закрытым системам. Между тем все живые организмы являются открытыми природными системами: они постоянно обмениваются веществом, энергией и информацией с окружающей средой. Поэтому в рамках классической термодинамической модели их описание будет неизбежно сопровождаться значительными искажениями.
Немало великих исследователей спасовало перед этой задачей, даже утвердилось мнение (его явно разделяет рыбаковский Малянов), что живое не подчиняется известным законам физики. Вплотную приблизиться к ее решению удалось сравнительно недавно, благодаря трудам доктора химических наук, профессора Г. П. Гладышева - создателя макротермодинамики. В основе его подхода лежит представление об иерархических уровнях. В любом сообществе организмов легко обнаруживается следующий ряд подсистем: организмы, клетки, органеллы, макромолекулы, молекулы и т. п. Причем данные подсистемы соподчинены не только структурно, но и по временам существования. Скажем, молекулы в биоткани в свободном состоянии живут минуты, макромолекулы - многие часы, органеллы - месяцы, еще дольше - клетки, потом - организмы, популяции, сообщества.
В результате на каждом иерархическом уровне можно выделить термостат (параметры которого на большом временном интервале практически не меняются) и собственно систему (с переменными параметрами). Например, термостатом для органелл служит клетка, а для клетки - биоткань. Подобным образом любая открытая система превращается в квазизакрытую, где с определенными оговорками уже допускается использовать принципы классической термодинамики. Примерно то же самое излагает и васильевский Вечеровский, только иерархия у него выстраивается в противоположном направлении, а термостат именуется гомеостатом. Отталкиваясь от известного лемовского определения мозга как "гомеостатического регулятора второго рода", он рассматривает человечество в качестве гомеостата третьего рода - гомеостата гомеостатов второго рода. "В свою очередь, оно - элемент гомеостата четвертого рода - планетарного, и далее - в космос: гомеостат Солнечной системы, Галактики, Метагалактики, Вселенной" 11.
Данный подход Вечеровский распространяет и на феномен сознания: "нет оснований сомневаться в том, что человечество - сложная живая система, обладающая собственным интеллектом - Социальным или Коллективным Разумом". С точки зрения современной науки это также вполне корректная гипотеза. "Теория систем дала возможность сформулировать новое определение разума и умственной деятельности. Она показала, что любое устройство, состоящее из частей и компонентов, образующих достаточно сложные замкнутые казуальные цепи с соответствующими энергетическими связями, будет обладать ментальными характеристиками, реагировать на различия, обрабатывать информацию и саморегулироваться. В этом смысле можно говорить о ментальных характеристиках клеток, тканей и органов тела, культурных групп и наций, экологических систем или даже всей планеты, как сделал Лавлок в своей теории Гейи" 13. Но тогда некий Супер-Разум, объединяющий иерархию всех меньших разумов, оказывается тождественен понятию Бога...
Самому Вечеровскому вовсе не чуждо восприятие мира как целостного (одушевленного) организма. "И деревья могут мечтать", - сказано совершенно в духе Парацельса, с которым у "позднего" Вечеровского на удивление много общего. Легендарный врачеватель отличался уродливо-комичной внешностью, отлично "гармонирующей" с его на редкость сварливым, дерзким и склочным нравом. Фактически всю жизнь он провел в бедности, отшельничестве и вечных странствиях (нередко опускаясь до попрошайничества), что отнюдь не способствовало изысканности его языка. Не признавал абсолютно никаких светских и церковных авторитетов, по праву заслужив стойкую ненависть со стороны своих недалеких коллег. Можно представить, какой шок испытал бы правоверный христианин, пообщавшись с ним где-нибудь на заброшенном пустыре! И хотя сам Парацельс умер добрым католиком, его "философские" сочинения правильнее следовало бы назвать "гностическими" - настолько в них выражен духовный опыт вечного скептика и бунтаря.
Парацельсу приписывали девиз: "Alterius non sit, qui suus esse potest" (1). Сравним с убеждением Вечеровского, что "тот, кто обрел в сердце рекомендованного свыше Бога, сам уже никогда не станет богом". Даже Христос у него, в отличие от Малянова, не "сусальный боженька", а несгибаемый фанатик, готовый заплатить высшую цену за отказ от участия во всеобщей борьбе за существование. Психологический же дискомфорт, испытываемый Иовом, лишь свидетельствует о его недостаточной праведности. "Да, он пытается жить по правилам, в его случае - по Божьим законам, но ждет за это награды или хотя бы снисхождения от Бога, а если говорить реально - от мира, ибо несчастия, им испытываемые, - мирские. Но как мир может быть снисходительным к тем, кто отверг его законы?"
Вечеровскому никаких снисхождений от маляновского "Бога" (на самом деле - гомеостата следующего иерархического уровня) просто не нужно. Выйдя из-под власти гомеостатических законов, он с полным правом считает себя не менее "самодостаточной системой". Во всяком случае, некоторые из обретенных им способностей сопоставимы с возможностями "Коллективного Разума". Например, для Вечеровского вполне реально войти в контакт "со всем сущим" - то есть вступить в прямой телепатический обмен информацией с любым живым существом, будь то дерево, бродячая собака или тот же Малянов. Мысленный спор с последним на деле оказывается своеобразной телепатограммой, позволяющей донести свои взгляды даже вопреки желанию оппонента. По иронии судьбы именно существование телепатии Малянов "стопроцентно не исключает", хотя и говорит о ней чисто в теоретическом плане. А для "старого, вонючего, облезлого, зараженного шпиономанией Фила" она уже давно стала весьма успешной практикой.
Интересно, что и Парацельс в первую очередь был ученым-практиком, пытавшимся создать "единую науку". Он стремился объединить знания, с одной стороны, своих предшественников-естествоиспытателей (в те времена к ним относились врачи, алхимики, астрологи и астрономы), а с другой - магов, каббалистов и языческих жрецов. Овладение свойствами веществ и стихийными силами рассматривалось им исключительно в прикладном плане, как средство улучшения и совершенствования природы самого человека. Только проникновение в божественный замысел позволяет "венцу Творения" реализовать свое высшее предназначение: стать, по выражению Вечеровского, "обыкновенным богом".
Позднее, под напором непрерывно возрастающей массы знаний, единое русло науки распалось на множество отдельных наук, требующих от ученого все более узкой и углубленной специализации. Что же касается духовного роста, то эта проблема вообще оказалась за пределами науки в ее нынешнем понимании. Ущербность такого подхода наиболее сильно ощущалась людьми, чуткими к "музыке сфер". Поэтому период окончательного торжества позитивистского взгляда на мир на исходе XIX века закономерно совпал с настоящим взрывом мистицизма, затронувшем и Россию. Расцвет русской культуры в начале столетия - "серебряный век" - сопровождался повышенным интересом к мистике, гностицизму и древним религиозным (внецерковным) учениям. Даже в советской России на протяжении двадцатых - тридцатых годов в условиях строжайшей конспирации существовали возрожденные средневековые рыцарские ордена тамплиеров и братства розенкрейцеров.
Проблема передачи мысли на расстояние находилась в центре внимания всех тогдашних мистиков-оккультистов. Освоение телепатии и ясновидения рассматривались ими как обязательные ступени к последующему "выходу в астрал". Эксперименты в этой области под видом научных опытов отдельными оккультными организациями проводились в том числе и легально, в тесном взаимодействии с Институтом мозга Академии наук СССР. (Кстати, и Вечеровский у Васильева своим успехом на новом поприще в значительной степени обязан пребыванию в новосибирском Институте экспериментальной и клинической медицины.)
Но гораздо чаще контакты с научными кругами были слишком непродолжительными и неглубокими, чтобы оказать на них существенное влияние. Единственное исключение составляло движение тамплиеров (анархо-мистиков), носившее ярко выраженный христианский характер с гностической окраской. Идеи тамплиерства на заключительном периоде существования движения (в преддверии физического уничтожения тамплиеров наряду с партийной оппозицией) распространялись почти исключительно в среде научной интеллигенции.
"В отличие от других орденов, тамплиерство ставило перед собой две основные задачи: 1) работу над собой как путь служения обществу и человеку, и 2) совмещение пути мистического и научного познания мира как борьбу света знания с тьмой невежества. Основой для первого служило евангельское христианство, для второго - попытка соединения древнего гнозиса с современнным научным познанием мира. Соответственно, эти две задачи определяли и состав участников движения, от которых требовались не только определенные морально-этические качества, но еще и достаточно высокое общее образование и культура" 14.
Благодаря своей эрудиции, Вечеровский вполне мог рассчитывать на высокое положение в тамплиерской среде. Но и для Малянова нашлось бы там место. Декларируемое им христианство имеет ярко выраженный внецерковный характер: "Вот почему я не могу принять религии - уж слишком отцы сами себя хвалят. Пока говорят о вечном - и чувствуется дыхание вечности; но как переключаются на дела людские - так все людское из них прет..." А тамплиерский "путь служения обществу и человеку", не отрицая традиционного христианского учения, как раз превосходно обходится "без церкви и ее бескорыстной смиреннейшей номенклатуры".
В то же время вся деятельность Вечеровского после его ухода в метеорологи идеально соотносится со второй главной задачей Ордена тамплиеров - "совмещение пути мистического и научного познания мира". Внешне противоположные мировоззренческие позиции обоих героев не в силах заслонить объединяющего их глубинного ядра - неодолимого и бескорыстного стремления к знанию. "Гнозис" является единственным Богом, которому они служат.
Но горек хлеб познания... Как было сказано одним из величайших мудрецов всех времен: "во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь" (Еккл. 1, 18). Этот неизбывный трагизм, говоря религиозным языком, проистекает из двойственности отношения Бога к своему творению (не потому, что двойственен сам Бог, но потому, что двойственно творение). Отсюда и два типа духовности, два пути - "правой руки" и "левой руки". Первому соответствует отношение Милости и Благодати, распространяемое на весь окружающий мир. Для идущего по нему всюду видится гармония и покой - сплошное "благорастворение воздухов". Здесь не придется сильно страдать, зато и шансов добраться до истоков бытия почти никаких. Реальное спасение требует изведать до конца все бездны зла (не отождествляясь с ним), чтобы окончательно изжить его в себе. Второй путь, "путь левой руки", означает состояние богооставленности, когда на человека обрушивается вся мощь божьего Гнева и Наказания.
"На этом пути вся реальность воспринимается как ад, как онтологическая ссылка, как пытка, как погруженность в сердце какой-то немыслимой катастрофы, берущей свое начало из самых высот космоса. Если в первом пути все кажется добром, то во втором - злом. Этот путь чудовищно сложен, но только он истинен. На нем легко оступиться, а еще легче сгинуть. Он ничего не гарантирует. Он никого не соблазняет. Но только этот путь правильный" 15.
"...пор как истина открылась ему, жизнь превратилась в ад", - цитата из "не найденной" маляновской рукописи. Вечеровскому при его общении с "озверевшим Гомеостатом" открывается еще более впечатляющая картина тотального дискомфорта. Вся психическая компонента планетарной жизни оказывается переполненной "постоянно тревожащей информацией о "конце света", должном свершиться где-нибудь через миллиард лет". "Дух Геи" у него просто одержим страхом насильственной смерти вследствие неизбежного вселенского катаклизма. Праведники попадают в самый центр этого циклона бушующих космических страстей - словно в кокон, сотканный из ужаса и боли.
"Они нужны для того, чтобы постепенно готовить Коллективную Психику Вида к отказу от белково-нуклеиновой своей сущности. Чтобы к моменту "конца света", столь литературно-символично описанному в "Откровении Иоанна" хотя бы часть человечества психически и физически была готова и способна осуществить переход от бренной плоти к вечной во имя сохранения Духа в ином пространстве. Того самого Духа, который будет возрождать в новой Вселенной жизнь в ее плотском варианте" 11.
"Идущий по "пути левой руки" знает, что когда-то заключение кончится. Темница материи рухнет, преобразившись в небесный град" 15. Из кокона выпорхнет прекрасная бабочка, для которой прошлые муки покажутся страшным сном, а впереди будет бесконечно долгий день новой прекрасной жизни... Этот день обязательно наступит, пусть даже через миллиард лет.
"Переход в иное пространство не может совершиться вдруг, по мгновенному желанию - он должен подготавливаться всей историей развития психики человечества, индивидуальной и коллективной. Психика человечества должна созреть для жизни в информационном пространстве мира, дабы не раствориться в шуме его. Да и не только психика... Но, черт возьми, как больно созревать!.." 11.
Глава 4.Вид с высоты
Годы, люди и народы
Убегают навсегда,
Как текучая вода.
В гибком зеркале природы
Звезды- невод, рыбы- мы,
Боги- призраки у тьмы.
В. Хлебников
Пока рано говорить о создании точной науки, изучающей человеческое общество, но первый шаг в этом направлении уже сделан. "Пассионарная теория этногенеза", разработанная Л. Н. Гумилевым, превращает историю в равноправную ветвь физики.
Описать поведение огромной массы людей помогает типологический подход, давно освоенный квантовой механикой. Все многообразие элементарных частиц там сведено к весьма ограниченному числу объектов, характеризуемых типом заряда и кванта обменного поля. Так же и социум "по-Гумилеву" - просто скопление индивидов, обменивающихся между собой квантами-поступками, которые скрепляют данное объединение и придают ему конкретную форму - будь то семья, консорция, этнос, цивилизация (суперэтнос) и т. д.
Согласно его модели, в основе поведенческого императива ("психического заряда") лежат страсти - "движения души". Хотя бы зачатком душевной жизни обладает всякое человеческое существо, и в этом заключается его формальное отличие от животного. Ни одно животное не способно на такую интенсивность переживаний. "Кто смеет рассуждать или предсказывать, когда высокие чувства овладевают человеком? Нищие, безоружные люди сбрасывают королей с престола из любви к ближнему. Из любви к родине солдаты попирают смерть ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются на небо и ныряют в самый ад - из любви к истине" 16.
Но с аналогичным успехом человеком овладевают "низкие" чувства, и тогда его уделом становятся выходящие за всякие пределы понимания злодейства... Единственное, что объединяет столь несхожие проявления человеческой натуры - это степень накала, энергетичность, "драйв". В гумилевской терминологии - пассионарность.
Еще В. И. Вернадский полагал: "Все живое вещество планеты является источником свободной энергии". Дело в том, что наша планета получает из космоса гораздо больше энергии, чем требуется для поддержания равновесия биосферы. Среди животных это вызывает вспышки неестественной активности, порой приводящей к их массовой гибели (примером могут служить самоубийственные миграции саранчи и леммингов), а среди людей - пассионарные толчки, или взрывы этногенеза. Полученная новообразованным этносом энергия, в полном соответствии с законами термодинамики, затрачивается на экспансию, создание культуры и идеологии, преобразование ландшафта, внутреннюю борьбу и тому подобные "великие дела", составляющие героический эпос каждого уважающего себя этнического коллектива.
Пассионарии - люди, обладающие "способностью к целенаправленным сверхнапряжениям" - составляют незначительное меньшинство от общей численности популяции (их "критическая масса" обычно не превышает нескольких процентов), но своей сверхактивностью они как бы навязывают окружающим новые поведенческие установки. Возникает "пассионарная индукция": энтузиазм, подобно цепной реакции, охватывает даже малоактивных от природы людей. Сами же пассионарии в эти моменты тем более не в состоянии удержаться от поступков, ведущих к необратимым последствиям во внешнем мире.
"Если мы примем за эталон импульс врожденного инстинкта самосохранения (1), индивидуального и видового, то импульс пассионарности (P) будет иметь обратный знак. Величина импульса пассионарности, соответственно, может быть либо больше, либо меньше, либо равна импульсу инстинкта самосохранения. Следовательно, правомочно классифицировать особей на пассионариев (P>1), гармоничных, (P=1) и субпассионариев (P<1). Соотношением этих групп определяется уровень пассионарного напряжения в системе, в нашем случае - этносе. Вслед за пассионарным толчком оно быстро возрастает, затем наступает "перегрев", после которого идет медленный плавный спад, часто с задержками. Если построить кривую, то это будет фиксация инерционного процесса" 17.
Люди, имеющие нулевую пассионарность, доминируют в любом этносе. Их можно назвать "людьми середины" - разгулу страстей здесь надежно противостоит инстинкт самосохранения, естественным образом умеряющий личную активность. Они знают меру. "Гармоникам" глубоко чужды жертвенные, самоубийственные порывы даже во имя самых высоких целей, и в то же время они достаточно интеллектуально развиты, работоспособны и уживчивы, чтобы обеспечить воспроизводство материальных и духовных ценностей по готовым образцам. Для нормального функционирования любой термодинамической системы необходимы какие-то управляющие структуры, регулирующие процесс энергообмена с окружающей средой. В случае этноса такую роль выполняет традиция, носителями которой и являются гармоничные особи.
Но даже при самой виртуозной регуляции общая энтропия со временем неизбежно увеличивается, что проявляется в росте числа субпассионариев. Если пассионарии изменяют мир, а гармоничное большинство сохраняет его, то субпассионарии существуют за его счет. Они представляют тип людей, минимально связанных с этнической системой и по этой причине практически не заинтересованных в ее дальнейшем существовании. Равнодушное, нередко откровенно пренебрежительное отношение к своими социальным обязанностям делает для субпассионариев проблемным даже собственное выживание.
Так как феномен пассионарности обусловлен вполне реальной с физической точки зрения энергией, то последней должно соответствовать и особое поле, подобное электромагнитному, гравитационному и прочим полям. "Проявляется факт его существования не в индивидуальных реакциях отдельных людей, а в коллективной психологии, воздействующей на персоны" 17. В свое время А. Г. Гурвич ввел понятие поля в биологию, пытаясь объяснить, каким образом биологические объекты - сложнейшие системы, состоящие из множества отдельных клеточек-элементов - наследуют (и затем сохраняют) внутриклеточную пространственную организацию. Из самых общих соображений следовала необходимость постулировать некий "единый нормирующий фактор", связывающий отдельные элементы со всей системой как целым. Данное "поле организма" (или "биополе") не сводится ни к одному из известных физических полей, оно присуще только живому 18.
Аналогичным образом из факта целостности этнических коллективов следует необходимость "этнического поля", регулирующего и координирующего процесс этногенеза. Согласно Гумилеву, у каждого этноса свой уникальный ритм колебаний этнического поля, что проявляется в таком же неповторимом стереотипе поведения. Отсюда берет начало и универсальное ощущение этнической близости ("мы" и "не мы"). Само пребывание в этническом поле модифицирует индивидуальное биополе человека, особенно в первые годы жизни. Он как бы настраивается на определенную "частоту", становясь носителем соответствующего этнического самосознания.
В результате мы вплотную подошли к "Коллективной Психике Вида", определяющей, по мнению Вечеровского, надындивидуальное поведение не только животных, но и людей. Ее основу, напомним, составляет "ряд внесознательно выполняемых биологических программ, которые условно назовем Коллективными Инстинктами, главный из которых, разумеется, как у всех гомеостататов, - инстинкт самосохранения, стремление к состоянию устойчивого равновесия".
"Однако в этом случае оптимальная степень адаптации к тем или иным условиям являлась бы тупиком для любого типа развития, исходом которого была бы в этом случае только полная гибель популяции" 17, - возражает ему Гумилев. Гомеостатические этнические системы (реликты) представляют скорее исключение, чем правило. Состояние гомеостаза здесь наступает после длительного и напряженного развития, когда силы, создавшие и двигавшие систему, окончательно иссякают. Человечество давно бы уже благополучно вымерло, если бы не вспышки пассионарности (своего рода микромутации), вынуждающие измененную часть популяции вновь и вновь искать пути к достижению утраченного рая-гомеостаза.
"Поскольку люди входят в биосферу Земли, они не могут избежать воздействия биохимических процессов, влияющих на их подсознание или сферу эмоций. А эмоции не в меньшей степени, чем сознание, толкают людей на поступки, которые интегрируются в этногенные и ландшафтные процессы" 17. Две могучие силы, - инстинкт и пассионарность (антиинстинкт), - определяющие характер подавляющего большинства страстей, фактически служат безусловными императивами, что во многих ситуациях просто исключает возможность сознательного выбора. По этой причине все стихийные процессы, связанные с сопричастностью человека к биосфере, Гумилев относит к категории явлений (феноменов) природы, отличая их от деяний, то есть результатов сознательных устремлений, за которые человек уже несет ответственность перед своей совестью. Разница между ними имеет принципиальный характер, "ибо деяния можно совершить или не совершить. Они лежат в полосе свободы".
Личный уровень пассионарности является врожденным качеством, характеризующим меру социальной энергии человека на протяжении всей жизни. Ближе всего по смыслу ему соответствует такое понятие, как "объем воли", то есть способность противостоять давлению этнического поля. Но вот куда, на какое деяние толкнет пассионария волевой импульс, будет определяться главным образом его морально-этическими установками (или их отсутствием). Впрочем, носители избыточной пассионарности предпочитают идти напролом, игнорируя все сложившееся на данный момент традиции - ведь движущие их импульсы также находятся "по ту сторону добра и зла". Гумилев не случайно выделяет в особую подгруппу людей, имеющих "пассионарность слабую, но действенную". Именно здесь, по его мнению, достигается компромисс между личной активностью и социальной адаптацией. Хотя "слабые пассионарии" по сравнению с гармониками способны на многое, они все же не готовы ради достижения своих целей платить любую цену.
Психическая деятельность, помимо эмоциональной сферы, также охватывает и сознание. Значит, в области сознания должно существовать аналогичное деление импульсов на два противоположных разряда: либо направленных на сохранение жизни, либо на принесение ее в жертву иллюзии. "Жизнеутверждающим" импульсом может быть только безудержный эгоизм, требующий рассудка и воли для единственной цели - своей реализации. Ему противостоит целая группа импульсов, имеющих обратный знак и объединенных общим "желанием странного" - стремлением к истине, красоте и справедливости. Подобное влечение имеется у многих людей, однако у некоторых оно настолько сильно, что приводит к гибели не менее неуклонно, чем пассионарность. Гумилев назвал его аттрактивностью (от лат. "attractio" - влечение).
Если принять за единицу импульс себялюбия, то величина импульса аттрактивности (A), как и в ситуации с пассионарностью, может быть либо меньше единицы, либо равна ей, либо больше ее. В последнем случае, кстати, мы и получаем маляновских "праведников" - людей, жертвующих своим благополучием ради каких-то сомнительных с точки зрения "нормального" большинства ценностей. Их главное отличие от пассионариев заключается в том, что праведниками не рождаются, а становятся.
"Гены человека определяют его способности к изучению математики, музыки, поэзии, литературы, астрономии, но не они определяют объем и содержание той культуры и тех знаний, которые выпадут на его долю в результате жизненных обстоятельств; способность к этической оценке тоже определяется генотипом, но этические критерии - что именно считать хорошим, что дурным - в огромной мере определяются социальной преемственностью" 10.
Вместе с тем нельзя не признать, что человек, имеющий генетические предпосылки аттрактивной природы, с гораздо большей вероятностью разовьется в праведника, чем ими обделенный. Окончательно сформировавшийся индивид в своих поступках демонстрирует в среднем устойчивое соотношение эгоистических и аттрактивных импульсов, поэтому мы имеем полное право разделить всех людей на три категории: выраженных эгоистов (A<1), обычных (A=1) и праведников (A>1). Теперь остается только объединить оба параметра (P и A), чтобы получить исчерпывающую классификацию людей по пассионарно-аттрактивному принципу.
Вообще человечество как вид настолько неоднородно, что логичнее было бы рассматривать его в качестве своеобразного конгломерата различных видов (типов) людей, существенно отличающихся по своим поведенческим характеристикам. Но пока подобные утверждения решительно пресекаются "общественным мнением", не находя поддержки даже в научной среде. Из общего ряда выбивается исследование Б. Диденко, в котором во главу угла как раз положена идея об "этической несводимости" видов, составляющих человеческое семейство 19.
Самый многочисленный среди них - диффузный вид, названный так за повышенную внушаемость данной категории людей. Их поведение в максимальной степени определяется давлением этнического поля и традиций. Это и есть собственно "народ", основа любого этноса. Или, в терминологии Гумилева - гармоничное большинство (P=1, A=1). По своей численности диффузные действительно превышают все остальные человеческие виды, вместе взятые, чего нельзя сказать относительно совокупного энергетического потенциала. Пример типичного "диффузника" - Малянов из "Миллиарда".
"Работа, выполняемая этническим коллективом, прямо пропорциональна уровню пассионарного напряжения" 17. Его величину, как мы знаем, определяет относительно небольшая группа сверхэнергичных людей (P>1), чьи цели в каком-то смысле "запредельны" - находятся за пределами любых социальных стандартов. Здесь сходятся две крайности: либо самоубийственное стремление к утопическим идеалам, либо "воля к власти" как предельная форма эгоцентризма. Доминирование идеальных потребностей дает собственно пассионариев в гумилевском смысле (P>1, A>1), отличительная черта которых - готовность к самопожертвованию.
При значительном "перекосе" в сторону социальных потребностей (прежде всего - потребности в лидерстве) говорить о жертвенности и прочих "высоких материях" по очевидным причинам не приходится. Таким людям скорее свойственна звериная жестокость, почему в классификации Диденко они именуются хищниками (P>1, A<1). Для них гораздо проще принести в жертву окружающих, в полном соответствии с известным принципом: "нет человека, нет проблемы". Однако выживаемость в социальных и природных катаклизмах у хищников столь же низка, как и у пассионариев. Из-за непреодолимой тяги к борьбе (за власть) они воюют преимущественно между собой, справедливо видя в другом сверхагрессоре главного конкурента. А в моменты крушения традиционных управляющих структур проблема власти стоит особенно остро...
Напротив, наличие "слабой пассионарности" (P>=1) в период кризиса дает неоспоримое преимущество, как бы компенсируя снижение общего жизненного уровня высоким личным энергопотенциалом. Диденко специально выделяет в особый вид "умеренную" разновидность хищников - так называемых суггесторов (P>=1, A<1). Не обладая безоглядной отвагой и агрессивностью настоящих хищников, они, тем не менее, сохранили способность к пассионарной индукции, за что и получили такое название (от лат. "suggestio" - внушение). Это имитаторы по натуре, для которых харизматический дар - идеальное средство, позволяющее безнаказанно манипулировать диффузным окружением, всегда выставляя себя в выгодном свете и таким образом добиваясь желаемого. Вообще суггесторы представляют единственный вид, живущий в свое удовольствие практически в любых условиях. Характерными суггесторскими чертами обладает стругацковский Вайнгартен - "веселый, энергичный, заранее готовый как к победам, так и к поражениям мастак".
Если суггесторы преуспевают в материальном плане, то неоантропы (P>=1, A>1) - в духовном. По мнению Диденко, только представители данного вида "люди в истинном, насколько это возможно, смысле слова". Отсюда и сам термин "неоантроп", то есть "человек, духовно эволюционирующий". Неоантропы располагают достаточной энергией, чтобы без особого напряжения преодолевать господствующие стереотипы мышления (а в идеале - и поведения). При наличии таланта это обеспечивает ровное творческое горение личности: именно неоантропам принадлежит наибольшее число достижений в науке и искусстве. Ярким примером здесь может служить Вечеровский, жертвующий ради истины своим реноме ученого. ("Ты же уникальный специалист, - в отчаянии убеждает его Малянов. - Ты же первый в Европе".) Симптоматично, что в присутствии Вечеровского даже Вайнгартен "уменьшается в объеме".
Два последних вида остались за пределами классификации Диденко, да и Гумилев уделяет субпассионариям минимум внимания. Для него они всего лишь паразиты социума - деграданты (P<1, A<1), наиболее красочно представленные в истории "бродягами" и профессиональными солдатами-наемниками (ландскнехтами). Но в Средневековье война - один из основных видов культурных контактов между народами. Например, крестовые походы вызвали настоящий информационный и культурный взрыв в Европе. И в этом немалая заслуга деградантов, которые, благодаря слабости личного этнического поля, оказываются идеальными посредниками при межэтническом информационном обмене. Как и положено посредникам, сами они в этом процессе практически ничего не приобретают. Повышенная информационная активность чаще всего скрывает убогий внутренний мир: "Пустая бочка громче гремит".
На фоне "шумных" деградантов совершенно теряются немногочисленные созерцатели (P<1, A>1), по своей природе стремящиеся держаться в тени. Ведь в толпе невозможно размышлять о "вечном", и в то же время не хватает энергии для нейтрализации ее влияния. Эти люди настолько в стороне от бьющей ключом социальной жизни, что при всем желании трудно представить их героями, пусть даже литературными. Редкое исключение - роман А. Пятигорского "Философия одного переулка", где подчеркнуто главное достоинство созерцателей: "одаренность отвлечения от своей (и чужой) жизни, впрочем, часто свойственная детям вообще. Потом эта одаренность обычно уменьшается, оставаясь только у прирожденных философов, то есть у тех, кто, даже проклиная эту свою способность, все равно ничего не может с ней поделать" 20.
Такое разнообразие человеческих видов автоматически обеспечивает необходимый уровень социальной динамики, периодически "подогреваемый" пассионарными толчками. А поскольку зоны этногенеза никак не связаны с наземными физико-географическими условиями, Гумилев с уверенностью отождествляет предполагаемый источник пассионарных мутаций с воздействием "рассеянных пучков энергий в Галактике". Иными словами, Космос - по отношению к этносфере (биосфере) гомеостат более высокого уровня - принимает активное участие в жизни человечества, предоставляя необходимую энергию для его эволюции и одновременно ограничивая ее темп.
Глава 5. Космические часы
Время больше пространства. Пространство- вещь.
Время же, в сущности, мысль о вещи.
Жизнь- форма времени. Карп и лещ-
сгустки его. И товар похлеще-
сгустки. Включая волну и твердь
суши. Включая смерть.
И. Бродский
Человек, по-видимому, всегда смутно ощущал свою включенность в некие грандиозные, выходящие за его пределы понимания процессы. Как говорил Г. И. Гурджиев, один из самых оригинальных философов начала века: "Знание начинается с учения о космосах" 21. Уже древние мудрецы считали Вселенную "большим космосом", а человека - "малым космосом", аналогичным большому. Отзвук подобных взглядов можно найти и в гипотезе Рыбакова относительно "общевселенского творческого процесса". Однако ему так и не удалось внятно ответить на простой вопрос: почему в своей массе люди столь редко удостаиваются творческих озарений, если в них заинтересована сама Вселенная?
"Но существенно знать и другое: полное учение о космосах учит не о двух, а о семи космосах, заключенных друг в друга" 21. Причем характерные размеры и скорость (течения времени) каждого из них относятся к соседнему "как нуль к бесконечности". Иными словами, задолго до создания макротермодинамики Гурджиев применил сходный подход для описания глобальной структуры Вселенной. За точку отсчета в его иерархии гомеостатов ("космосов") также был взят человек. (Во всяком случае, низший из "космосов" получил название "микрокосмоса" и управлялся теми же законами, что и жизнь индивидуального человека.) Человечество представляет неотделимую часть органической жизни, поэтому ближайший к нам "космос" - это биосфера Земли. Для самой органической жизни таким "космосом" является планета Земля, "космос" которой образуют планеты Солнечной системы. "Космосом" для Солнца окажется наша Галактика, в свою очередь, входящая в состав Метагалактики, объединяющей множество подобных звездных миров...
Здесь принципиален сам факт иерархии, ограничивающей проявление законов одного "космоса" в другом: "Для Абсолютного так же мало возможно вмешиваться в нашу жизнь и вносить другие результаты вместо естественных результатов созданных нами причин или случайностей, как невозможно для него побить простой двойкой козырного туза" 21. Непосредственное влияние на каждый космический план способны оказать лишь два примыкающих к нему "космоса", один из которых находится выше, а другой - ниже. (Вечеровский бы сказал: "Прямые и обратные информационные связи могут существовать только между соседними иерархическими уровнями" 11.) В целом же на месте привычной трехмерной Вселенной возникает сложная многоярусная управленческая система, представленная у Гурджиева в виде диаграммы астрономического "луча творения":
1 Абсолютное (Мироздание)
3 Все миры (Метагалактика)
6 Все солнца (Млечный Путь)
12 Солнце
24 Все планеты
48 Земля
96 Луна
Цифры указывают на число сил, или порядки законов, управляющих данным уровнем Вселенной. Единая и независимая воля Абсолютного представляет собой единство трех сил, и там, где эти силы соединяются, создаются миры второго порядка. В них действуют те же три силы, но теперь они разделены. Соответственно, в их деятельности проявлялся механический элемент, символизируемый тремя порядками законов - ограничений творческого потенциала Абсолютного. В пунктах соединений трех разделенных сил создаются миры третьего порядка, где действует уже шесть порядков механических законов (к трем силам миров второго порядка добавляются три собственных) и т. д. Таким образом, чем дальше отстоят миры от исходного пункта творения, тем более механичными они являются. А поскольку их ограничивающее влияние распространяется на все миры последующих порядков, число механических законов возрастает в геометрической прогрессии.
В метафизическом смысле подобный рост означает все более высокую степень "отягощения" материей. Впрочем, в гурджиевской космологии единство Вселенной как раз и заключалось в ее материальности. Разница состояла лишь в плотности и частоте вибраций материи, определяющих свойства (законы) каждого конкретного мира. Градация устанавливается с помощью "луча творения", семь порядков миров которого одновременно представляют и семь порядков материальности. (Некоторое отличие "миров" от "космосов" связано с их привязкой к конкретным астрономическим объектам, соразмерным человеческому восприятию Вселенной.)
Мы находимся на Земле и по этой причине полностью зависим от земных условий. Из приведенной диаграммы видно, что мы отделены от воли Абсолютного сорока восемью порядками механических законов, обрекающих на едва ли не рабскую зависимость от материи. "С космической точки зрения Земля - очень плохое место, подобно отдаленным местам северной Сибири: она далека от остального мира, здесь холодно, очень тяжелая жизнь. Все, что в другом месте приходит само собой или приобретается с легкостью, здесь достигается упорным трудом" 21.
Согласно Гурджиеву, механичность - главное зло, отравляющее человеческое существование. Большинство людей он уподоблял "машинам", у которых нет и не может быть собственных поступков, чувств и мыслей, а в конечном счете - и моральной ответственности за совершенное. По сути, они всего лишь объекты приложения безличных природных сил. Послушные марионетки, только мнящие себя хозяевами своей судьбы: сознательное делание - деяние на языке Гумилева - для них не доступно по определению. Особенно наглядно автоматизм поведения проявляется в коллективных действиях, когда исчезает даже видимость автономной личности.
"Это первое, что нужно понять. Все случается. Все, что происходит с человеком, все, что сделано им, все, что исходит от него, все это случается. И случается точно так же, как выпадает дождь после изменений в верхних слоях атмосферы или в окружающих облаках, как тает снег, когда на него падают лучи солнца, как вздымается ветром пыль" 21. Шокирующий вывод, что и говорить. (Хотя тот же Гумилев на огромном фактическом материале продемонстрировал "стихийность" человеческой истории.) Ситуация, однако, не совсем безнадежна. Пусть человеческая "свобода воли" при трезвом рассмотрении оказывается фикцией - результатом внешних (космических) влияний, но у человеком всегда остается возможность выбора влияний. Ведь они могут исходить из разных миров и поэтому иметь совершенно разные последствия.
Рассмотрим более подробно комплекс "Солнце-Земля-Луна", миры которого имеют решающие влияние на земное человечество. В противовес господствующим "научным" взглядам Гурджиев выдвигал собственную парадоксальную гипотезу планетарной эволюции. Земля (как и Луна) для него не просто живой планетарный организм, наделенный собственными волей и сознанием, но прежде всего - растущий организм. "Согласно этой идее, Луна - это еще не рожденная планета, планета, которая, так сказать, рождается. Она постепенно становится теплее и со временем (при благоприятном развитии "луча творения") станет похожей на Землю и обзаведется собственным спутником, новой Луной; к "лучу творения" добавится новое звено. Земля также не становится холодней, а разогревается и со временем сделается похоже на Солнце. Мы наблюдаем сходный процесс, например, на Юпитере, который превратится в солнце для своих спутников" 21.
Интересно, что в настоящее время разрабатываются альтернативные космогонические теории, предполагающие возникновение планет из вакуумного зародыша путем превращения поля в вещество 22. При этом путь развития планетарных тел весьма близок гурджиевскому: вакуумный узел - зародыш - комета - астероид - малая планета - планета земного типа - планета юпитерианского типа - нормальный звездный ряд. В перспективе намечается очередной цикл расширения Солнечной системы с последующим превращением ее в в двойную звездную систему, когда Юпитер из планеты начнет превращаться в звезду (а Земля - стремиться к состоянию современного Юпитера).
Вечеровский не зря в своей телепатограмме упрекал Малянова за его пренебрежительное отношение к подобным экстравагантным концепциям. Коль скоро случившиеся с ними выходит за границы привычных представлений о природе Вселенной, то и объяснение следует искать среди нетрадиционных идей. "Нейтринная гипотеза" Малянова в этом смысле недостаточно "безумна", и к тому же уязвима для критики (достаточно упомянуть световой барьер, налагающий жесткое ограничение на скорость обмена информацией). Гораздо перспективнее гипотеза его "старшего коллеги" - астронома Пулковской обсерватории Н. А. Козырева, о котором Малянов, по справедливому наблюдению васильевского Вечеровского, просто не мог не слышать. К тому же исследования Козырева непосредственно затрагивали проблему нейтрино.
Причина, по которой светят звезды, уже давно перестала быть загадкой. Считается надежно установленным фактом, что главнейшим источником звездной энергии является термоядерная реакция. Но первые же замеры числа нейтрино, освобождающихся в ее ходе из солнечных недр, принесли неожиданные результаты. По всем расчетам выходило: температура внутри Солнца намного ниже предполагавшейся и не способна обеспечить требуемую интенсивность ядерных превращений. Козыреву, в отличие от большинства астрофизиков, хватило мужества открыто признать, что в данном случае мы имеем дело с нарушением не только второго, но и первого начала термодинамики. Если в самой звезде отсутствуют необходимые источники энергии, следовательно, она получает энергию извне, за счет каких-то иных природных механизмов, связанных с фундаментальной структурой Вселенной.
Вывод, к которому в итоге пришел Козырев, столь же фундаментален: "Наблюдая звезды в небе, мы видим не проявление разрушительных сил Природы, а проявление творческих сил, приходящих в Мир через время" 23. В его теории время, подобно водяному потоку, обладает плотностью, благодаря чему способно оказывать определенное силовое воздействие на материальные тела. Увеличение плотности здесь эквивалентно испусканию "временной субстанции", то есть творению времени, а снижение - его поглощению. Традиционная вселенная Евклида-Эйнштейна погружена в "пространство Козырева", словно в бескрайний океан, где в одних местах бьют ключи, извергающие потоки времени (за счет чего обеспечивается энергетический баланс звездного излучения), а в других открыты шлюзы, как бы втягивающие время - делающие его небытием.
Взаимодействие с веществом предполагает перенос информации, а поскольку внутри времени нет другого времени, "темпоральные лучи" распространяются мгновенно - с бесконечной скоростью. Таким образом, по мнению Вечеровского, именно козыревская "временная субстанция" идеально подходит на роль универсальной формы материи, "осуществляющей информационный обмен между сущностями мира, то есть их организацию". При этом любой деструктивный процесс (связанный с потерей информации) будет сопровождаться испусканием насыщенного информацией потока времени. В свою очередь, поглощаясь в окружающих телах, он увеличивает количество содержащейся в них информации, а следовательно - упорядочивает их структуру.
"Если преобразование идет в сторону информационного усложнения, то есть большей организованности, то вектор времени имеет положительное направление. И попадающие в это поле сущности также вступают в процесс образования информационных структур и систем. Если преобразование движется в сторону информационного упрощения, распада сложных информационных систем, к росту энтропии, то время отрицательно, и сущности, попадающие в его поле, также стремятся к распаду" 11.
Объяснение механизму испускания и поглощения времени Козырев обнаружил в связи причины и следствия. В отличие от прочих видов связи, где явления просто сопутствуют друг другу, здесь одно из них порождает второе. Иначе говоря, по причинным цепочкам событий всегда передается энергия (в том числе - энергия времени). Напрашивается очевидное предположение, что мгновенное взаимодействие, так прельстившее Вечеровского, возможно лишь на самом первичном уровне материи, - в мире Абсолютного по Гурджиеву, - представляющем собой "элементарные пространственно-временные вихри, не переносящие энергии, но переносящие информацию" 24. Ведь по своей природе информация нематериальна, что позволяет "темпоральным лучам" с равным успехом распространяться и в будущее, и в прошлое.
В последнем случае информация соответствует вероятности событий, которым еще только предстоит осуществиться. "Я чую, что разгадал феномен крыс, бегущих с обреченного корабля: они бегут от повышенной вероятности негативного события, а не от самого события. Они чуют направление вектора времени", - горделиво заявляет васильевский Вечеровский. Но его, как и рыбаковского Малянова, подводит слабое знание животного мира. Особое чутье здесь совершенно не при чем, все объясняется гораздо проще. Живя глубоко в трюме, крысы обычно первыми замечают опасность - ведь течь всегда начинается именно там. Спасаясь от прибывающей воды, они устремлялись все выше и выше, пока не оказывались на палубе среди людей - своих заклятых врагов. Не видя иного выхода, крысы бросались в воду...
Как правило, в реальной физической системе "механические законы" лимитируют направление и скорость всех без исключения процессов энергообмена. Поэтому время, втекающее в систему через причину, уплотняется в месте расположения следствия с неизбежным запаздыванием. Это обстоятельство позволяет определить ход времени как скорость превращения причины в следствие. Причем получившаяся величина в пределах данной системы будет являться абсолютной постоянной с направлением по линии действия причины - вот он, гурджиевский "луч творения"!
В науке главным критерием истинности, как известно, является эксперимент. Поскольку Козырев по профессии астроном, вполне естественно, что он попытался найти астрономические же доказательства своей теории. Так его взор упал на Луну... Надо полагать, не случайно. "Самая близкая и, казалось бы, наиболее изученная планета остается по-прежнему необъяснимой по своему странному, притягивающему, иногда зловещему влиянию на человека" 25. Правда, современные ученые используют совершенно другие эпитеты, будучи твердо убеждены: это мертвое, холодное небесное тело, полностью лишенное внутренней энергии. А основой многочисленных мифов и легенд о якобы "зловещем" влиянии служат самые обыкновенные предрассудки.
Вечеровский у Васильева придерживается аналогичного мнения, снисходительно посмеиваясь над своим запуганным другом. "Кстати, как пить дать, ты сейчас побледнел от этого воя. Предупреждение - не думай об этом! Тем более что... - Фил посмотрел на небо. Из-за рваных краев туч выглядывала идеально круглая луна, - точно, полнолуние - время оборотней. Не перестанешь думать - придет серенький волчок, Волколак Вервольфович, и укусит за бочок!" 11.
Прямо скажем, не очень-то уместная ирония. Уж кому-кому, а Вечеровскому полагалось бы знать, что именно Козыреву принадлежит открытие лунного вулканизма, серьезно подорвавшего научный миф о "холодном небесном теле". Иначе и быть не могло: по его теории Земля и Луна представляют собой причинно-следственную пару, в которой Земля-причина энергетически подпитывает свою спутницу-следствие за счет работы, совершаемой временем. Требуемая энергия испускается Землей при протекании на ней процессов разрушения, в том числе связанных с умиранием в живой природе. Образно говоря, Луна "питается" энергией Земли, и в интуитивном осознании этого факта, возможно, следует искать подоплеку всей лунной ("вампирической") мифологии.
Вспомним парадоксальную космогонию Гурджиева, где Луна является по отношению к Земле следующим миром - "растущим кончиком луча творения". Энергия для ее развития собирается из всех предшествующих миров и сохраняется в своеобразном аккумуляторе, в роли которого выступает органическая жизнь на Земле. "Все живое в момент своей смерти высвобождает определенное количество энергии, придававшей ему "одушевленность"; эта энергия, или "души" всех живых существ - растений, животных и людей - притягивается к Луне как бы гигантским электромагнитом и доставляет ей теплоту и жизнь, от которых зависит ее рост" 21. Вообще гурджиевскую вселенную отличает подчеркнутое равнодушие к отдельно взятому индивиду. "На языке богов она называется "Бройлерный комбинат имени Луначарского"" 26.
Девяносто шесть порядков законов, под властью которых находится лунный мир, делают его настоящим "полюсом энтропии" (2). Но в рамках гомеостата нет выбора - единственной движущей силой здесь становится энергия "отрицательного" времени. "Луна подобна гире на часах. Органическая жизнь - это часовой механизм, приводимый в движение гирей; тяжесть гири, натяжение цепи на зубчатке приводят в движение колеса и стрелки часов. Если гирю удалить, движение в часовом механизме немедленно прекратится" 21. Незримое давление второго начала термодинамики определяет общий характер развития биосферы Земли. Гладышеву удалось доказать, что данный процесс протекает в строго определенном направлении: открытые природные системы стремятся к состоянию равновесия.
Человек - тоже открытая природная система, и по этой причине, казалось бы, не в состоянии избежать финального слияния с окружающей его социальной средой. В мысленном споре с самим собой рыбаковский Малянов вынужден признать: "Многие, очень многие в молодости мечтают слышать какой-нибудь не животный зов. Штурмовать сияющие вершины. Шагать к высоким целям. Испытывать лишь любовь, благодарность к друзьям и подругам, бескорыстную жажду знаний, гордое и смиренное желание помогать и прощать. Но быстро ломаются. Все. Из века в век, из поколения в поколение". И, тем не менее, самому Малянову удалось вспомнить, по крайней мере, одного, "кто не сломался - и навсегда утвердил за людьми божественное право выбирать чувства и цели не только из доступного протоплазме выбора".
Наличие сознания выделяет человека из всех других обитателей биосферы. Лишь ему дарована уникальная возможность сознательного развития, вырывающего из-под пресса механической (термодинамической) эволюции. Необходимая для этого энергия также предоставляется временем, только "положительной" направленности. Его антиэнтропийные импульсы всегда приходят извне, взрывая гомеостатическое равновесие пассионарными толчками. Очевидно, что источником (причиной) "положительного" времени могут быть миры с меньшим числом механических законов. Среди ближайших к нашему земному миру особо отметим мир Солнца - главный генератор творческой энергии в пределах Солнечной системы. Одновременно возникает любопытная перекличка с ведической традицией, по которой человек, при жизни полностью реализовавший себя, после смерти идет не обычной "дорогой Луны", то есть дорогой предков, а "дорогой Солнца" - дорогой Божества 27.
Примером подобной Богореализации является Демиург из "Отягощенных Злом", чьи фантастические способности и поистине чудовищный облик наглядно воплощают какой-то невообразимо далекий от нас уровень Мироздания. Несмотря на столь значительные изменения, он по-своему продолжает любить людей. Интересно, сумел бы Малянов разглядеть на его изуродованных плечах след "непонятного, но явно тяжкого креста"? И в силах ли он понять, обращаясь к "Богу, как другу", что "Вселенная слишком велика даже для него, а время все проходит, оно только проходит - и для него, и сквозь него, и мимо него..."
Глава 6. Побег за горизонт
Если странствующий не встретит подобного себе
или лучшего, пусть он укрепится в одиночестве:
с глупцом не бывает дружбы.
"Дхаммапада", 61.
С понятием "сознание" связан интересный парадокс: все попытки дать его точное определение в научных или философских категориях до сих пор не увенчались успехом, хотя любой из ученых или философов, без сомнения, считает себя "сознательным" человеком. А все дело в том, полагал Гурджиев, что "они хотят определить его там, где его не существует. Необходимо различать сознание от возможности сознания. У нас есть только возможность сознания и редкие его вспышки" 21.
Обретение устойчивого сознания скорее следует считать итогом личной эволюции человека, результатом длительной и кропотливой работы над собой. Причем эта работа никому, кроме самого человека, не нужна. Человечество в целом играет слишком важную роль в эволюции космических гомеостатов, чтобы ему позволили развиваться в собственное удовольствие. Статистический характер термодинамических законов подкрепляет гурджиевский вывод: "Эволюция больших масс людей противоречит целям природы". Но для отдельного индивида, наоборот, возникает реальный шанс ускользнуть сквозь "прорехи" статистических флюктуаций - попасть в тот незначимый процент популяции, которому без ущерба для общего баланса можно выйти из замкнутого круга механических влияний.
Васильевский Вечеровский правильно подметил: давлению подвержены все люди без исключения. Только "человек-машина" не способен ощутить его, как не чувствуют давления окружающей среды глубоководные рыбы. Такая рыба уже заключает в себе часть внешнего мира, и если ей вдруг придет в голову странная мысль подняться вверх, разница между внутренним и внешним давлением просто разорвет ее. В сходной ситуации оказались и герои "Миллиарда". Ранее мы выяснили, что все они принадлежат к славному племени созидателей - тем странным рыбам, которые упорно движутся навстречу солнечному свету, едва различимому под огромной толщей воды. Источником "подъемной силы" для них является энергия творческой самореализации, непрерывно возрастающая благодаря естественному включению природного (антиэнтропийного) механизма. И подозревать Вселенную (ту же Природу) в стремлении помешать его нормальному функционированию по меньшей мере не логично.
Однако человеческая личность - сложный продукт, в формировании которого главную роль играет не природная, а социальная среда. С точки же зрения "общественных отношений" существование отдельного человека вообще невозможно, это всего лишь иллюзия, вызванная его кажущейся физической обособленностью. В каком-то смысле первичность Коллективной Психики Вида подтверждается исследованиями психоаналитиков, убедительно показавших: индивидуальная "сознательная деятельность" представляет собой верхушку айсберга, на девять десятых погруженного в океан бессознательного - царство "общих" законов. "До меня вдруг дошло, - читаем мы в рукописи Малянова, - что еще вчера я был человеком, членом социума, у меня были свои заботы и свои неприятности, но пока я соблюдал законы, установленные социумом <...> меня от всех мыслимых опасностей надежно охраняли милиция, армия, профсоюзы, общественное мнение, друзья, семья, наконец, и вот что-то сместилось в окружающем мире, и я превратился в одинокого пескаря, затаившегося в щели, а вокруг ходят и реют чудовищные неразличимые тени" 2.
Социальная адаптация недаром считается вернейшим признаком душевного здоровья. Ведь законы, управляющие поведением "человека-машины" - плоть от плоти "общих" законов, управляющих социумом. Поэтому выход за его пределы означал бы полный и необратимый распад "механизированной" психики. Да и куда выходить? Социум - это и есть освоенная человечеством часть Вселенной. "Гражданин Советского Союза Арнольд Павлович Снеговой", например, предпочел расстаться с жизнью, но не с привычной картиной мира. В конце концов, созидатели - те же люди, и ничто человеческое (то есть социальное) им не чуждо.
"Я возьму этот большой мир", - проникновенно пели герои из старого детского фильма, отправляясь в далекий межзвездный полет. Но в поисках Истины путешествовать можно только налегке. Главный инструмент духовного искателя - собственная душа, все чутче реагирующая на любую внешнюю дисгармонию. Благодаря такому внутреннему компасу созидатель даже при отсутствии разведанных путей способен безошибочно находить нужное направление - "вверх, до самых высот". И чем выше он поднимается, тем сильнее дают о себе знать социальные предрассудки, неизбежная плата за социализацию. Возникает качественно иной дискомфорт, связанный с несовершенством уже самого инструмента...
Выбор Вечеровского нам известен: отшельничество. Чтобы слиться с миром (Вселенной, Абсолютным, Богом), необходимо освободиться от налипших за многие годы стереотипов, искажающих его восприятие. Иначе говоря, увидеть Бога в себе. К этому моменту созидателем накоплен огромный творческий потенциал, как раз соразмерный возникшей проблеме. На ее фоне все остальное - "общественное мнение, друзья, семья" - кажется мелким и неважным. Начинается настоящая работа, требующая колоссальных внутренних усилий. Для окружающих такой человек фактически умирает. Но его социальная "смерть" - своего рода внутриутробное развитие, в результате которого рождается новый, действительно свободный человек.
"Аще не умрет - не оживет", - восторженно восклицает Малянов в финале рыбаковской повести, внезапно осознавший, что его мучения не были напрасны. Совсем не обязательно, выбирая одиночество, уходить в скиты или принимать обет молчания. Можно, по крайней мере, внешне, даже сохранить прежний образ жизни, хотя публичное одиночество - еще более тяжкое испытание, чем самое строгое отшельничество. Напрашивается сравнение с двумя идеалами человеческой жизни, представленными двумя главными школами буддистской традиции. Идеалом южной школы (Хинаяны) является Архат - совершенный, реализовавший Нирвану и полностью ушедший от мира. В северной школе (Махаяне) идеал воплощается образом Бодхисаттвы - просветленного, оставшегося в мире, чтобы помочь обрести реализацию остальным. Его девиз: бесстрастный, но сострадательный.
Будда, как известно, учил, что человек не должен искать поддержку ни в ком - ни на земле, ни на небе, но лишь в собственных усилиях. Вечеровскому, привыкшему полагаться на себя, буддистский подход должен быть особенно близок. Косвенным подтверждением тому служит разделяемая Вечеровским идея "жизнеотрицания", открытие которой он приписывает Сиддхартхе (3). Существование есть страдание - вот первая и главная истина буддизма. "Говорю вам: все сгорает от рождения, старения и смерти, от печалей, от потерей, от болей, от горя, от отчаяния", - утверждается в знаменитой "Огненной Проповеди". Все сгорает в полыхающем потоке "отрицательного" времени, становясь "пищей" для Луны. Мы живем в очень плохом месте Вселенной, поэтому слияние с Абсолютным требует движения вспять по "лучу творения" - вопреки действию всех механических законов нашего мира.
"Освобождение, которое приходит вместе с ростом умственных сил и способностей, есть освобождение от Луны. Механическая часть нашей жизни зависит от Луны и подчинена ей. Если мы разовьем в себе сознание и волю, подчинив им нашу механическую жизнь и все наши механические проявления, мы выйдем из-под власти Луны" 21. А до той поры люди вынуждены пребывать в состоянии, чем-то напоминающем обычный сон. Реальный мир скрыт от них стеной их же собственного воображения. "Человек-машина" просто не в состоянии остановить или хотя бы контролировать захватывающий его водоворот мыслей, чувств и желаний - "колесо сансары" в буддистской терминологии. Среди основных "десяти оков", препятствующих освобождению (пробуждению) человека, сам Будда выделял иллюзию личности, телесные страсти и привязанность к Земле.
Что касается телесных страстей, - животных инстинктов, - то нынешний Вечеровский склонен придавать их влиянию на человеческую психику едва ли не решающее значение. Напоминая Малянову события того страшного лета, он патетически восклицает: "Нормальные люди сидели в водоемах и тенистых кущах и пущах, а ты чем занимался? Ты жарился в бетонной жаровне, как и твой друг Вечеровский, еще ближе к солнцу на несколько этажей, и насиловал свои извилины М-полостями и звездными туманностями. А чего тебе хотелось на самом деле?.. В кущи и пущи тебе хотелось, свеженькой бабы тебе хотелось. В подсознании! Сознательно ты ни-ни... Вот и получил чего хотел. Очень хотел..." 11. В полемическом задоре "друг Вечеровский" явно хватил через край. Для современного диффузного человека диктат Социальной Нормы настолько абсолютен, что даже в своих подсознательных желаниях он соблюдает определенную "политкорректность". Все ограничивается какой-нибудь "свеженькой бабой" и сверх того - ни-ни...
"Рациональные", по определению Вечеровского, каналы Коллективного Духа "действуют через конкретные социальные организации и конкретных людей, исполняющих их волю". Тем самым эффект "зомбификации", несмотря на традиционный мистический ореол, получает вполне рациональное объяснение. Как и в случае любой успешной "магической" процедуры, главный секрет Кукловода заключается в подходящем психическом фоне. "Необходим набор ожиданий, позволяющий определенным образом перенаправить психическую энергию - именно перенаправить, потому что магические воздействия основаны не на мощных внешних влияниях, а на управлении внутренними процессами жертвы, на запуске психических механизмов, формируемых культурой и существующих только в ее рамках" 28. Развитая культурная традиция значительно облегчает манипулирование психикой индивида. Следовательно, бурный прогресс человеческой цивилизации не в силах сколько-нибудь серьезно ухудшить самочувствие "гомеостата третьего уровня". Скорее уж наоборот - увеличивается степень управляемости составляющих его элементов.
"Но этот вариант был бы слишком прост: рано или поздно мы бы их раскололи", - личный опыт Вечеровского показывает, что для выхода из состояния гипнотического сна одного осознания "зомбирующего" воздействия не достаточно. И дело вовсе не в какой-то "уникальной мерзости" его личности, как он сам считает. С точки зрения классического психоанализа любой процесс вытеснения состоит из двух компонент - вытеснения значения (информации) и вытеснения энергии. Каждой из этих компонент соответствует свой канал и своя область бессознательного.
Упоминавшиеся психические механизмы представляют в первую очередь энергетические механизмы, связывающие психическую энергию индивида. Они срабатывают совершенно механически в ответ на управляющие импульсы, которые приходят по информационным каналам. Но полностью отрезать себя от мира невозможно - информационная изоляция означала бы верную смерть. Невозможно и отфильтровать "зомбирующие" импульсы, так как они в своем большинстве действуют помимо сознания. Разрушение искусственных барьеров, препятствующих свободному энергообмену с внешней средой, требует прежде всего энергии. Причем в количестве, не уступающем ее общему заблокированному объему.
Однако ошибкой было бы отождествлять эти механизмы с какой-то патологией. Они начинают формироваться буквально с первых лет человеческой жизни, являясь залогом успешной социальной адаптации. За все приходится платить, и в данном случае человек расплачивается пониженной личной энергетикой. "Ему абы день до вечера как-то пережить, поскорей до койки добраться - и вычеркнуть из жизни этот очередной обрыдлый день. Такой, как вчера, как год назад, и как завтрашний день, и как тот, что придет через год в этот же день. Ничем от них не отличимый, ничем не примечательный: работа - тупые хлопоты - ТВ - постель - работа..." 3. Вся энергия уходит на образование и поддержание системных связей (информационных каналов), создающих поведенческие стереотипы - от внутрисемейных до суперэтнических. Можно представить, какой "энергетический пассив" накапливается у каждого полноценного члена социума! Компенсировать его способны только созидатели, и только при условии непрерывного творческого роста.
"Следует понять, что человек состоит из двух частей: сущности и личности. Сущность - это то, что является для человека собственным. Личность - то, что является для него "чужим"" 21. Долгая и мучительная процедура по "очищению" своей психики от влияния чужеродных психических механизмов завершается неожиданным открытием: без подобных подпорок личности просто не существует. Истинное "Я" необходимо искать гораздо выше, за пределами обыденного уровня сознания. Все мы имеем природу Будды, говорят по этому поводу буддисты, нужно лишь обнаружить ее в себе. Наши герои как раз находятся на перевале своего жизненного пути, то есть вполне созрели для такого события (4).
Если в первой половине жизни человек ищет подтверждение себя в других (этап социализации), то теперь он, подобно Глухову, понимает, что "кроме меня, у меня никого нет". По крайней мере, сам Глухов совершенно осознанно выбирает одиночество. "Жена умерла давно, еще до всего... Дети взрослые. Я с ними в такого самодура-маразматика сыграл... теперь и носу сюда не кажут, дай Бог на день рождения открыточку... А последняя моя... привязанность... - он вдруг осекся... - Последняя... Я... тоже сделал так, чтобы она ушла. Им меня не взять! - крикнул он, даже чуть приподнявшись в кресле" 7.
Самые тяжелые из цепей, приковывающих к "колесу сансары" - сердечные привязанности. Разомлев в тепле, исходящем от близких, друзей, родной земли и родного языка, дух человека невольно утрачивает волю к пробуждению. Возникает неодолимый соблазн потратить энергетический излишек не на естественное движение вперед, а на усилие удержаться на месте. Сколько созидателей, поддавшись этому искушению, спивались, вешались, сходили с ума... Но законы природы неумолимы: "Избыточная энергия всегда найдет себе выход; если вы удержите ее от внешних действий - она сожжет либо изломает вас изнутри" 3. И чем больше накопленный энергопотенциал, тем катастрофичнее последствия при его неразумном использовании. Вопреки расхожему мифу не "общество", не загадочные глуховские "они" убивают гения. Пытаясь сохранить личность, он сам уничтожает свой творческий дар - и гибнет вместе с ним. Страшная это вещь - взрыв неуправляемого энергопотенциала...
Нынешний Вечеровский откровенно высмеивает свои прежние ребяческие обвинения против Мироздания. Уединенная жизнь в горных высях, "экология плюс физическая нагрузка" окончательно пробудили его дух, открыв глаза на истинного виновника давления - Коллективный Разум, вместилище всех "социальных" инстинктов. Напротив, в диалоге с Мирозданием теперь заключается смысл наивысшей свободы, доступной человеку. "Другое дело - стоит ли вообще выяснять с ним отношения. Но это проблема личного выбора. Если уж решил выяснить - будь добр... Правда, в нашем случае оно само навязалось" 11.
Что делать, Вселенной требуется достойный собеседник, а не электрончик в Суперкомпьютере. Сверхъестественные совпадения, столь внезапно и драматично осложнившие размеренное течение жизни Вечеровского "со товарищи", фактически позволили им прикоснуться к уровню более глубокому, чем привычный "сознательный" опыт. Шок от такого столкновения в полной мере продемонстрировал: для полноценного контакта с Мирозданием требуется прежде всего выяснить отношения с самим собой. Об этом же свидетельствует и Сергей Манохин после общения с Демиургом: "Гигантский груз новых впечатлений, нового знания и новой ответственности буквально выдавил, вытеснил, выпарил из меня прежнего С. Манохина с его маленькими амбициями, детскими капризами и микроскопическими вожделениями" 4.
И без того крайне болезненный процесс эволюции сознания дополнительно отягощен следующим обстоятельством. Эволюционировать способна только сущность, но с развитием личности ее проявления становятся все реже и слабее, пока не угасают совсем. "Нередко бывает, что сущность взрослого человека, даже весьма интеллигентного и образованного, останавливается на уровне ребенка пяти или шести лет" 21. Иными словами, у такого человека практически нет ничего своего, кроме простейших инстинктов и эмоций, а ведь большая часть жизни уже позади... С усилением роли образования и воспитания неизбежно возрастает и перевес личности над сущностью. В современном обществе развитая сущность подобна жемчужине, образующейся в теле моллюска - одна жемчужина на тысячу раковин. Ее-то Вечеровский и просмотрел. А то, что он полупрезрительно называет "сутью нашей безмозглой", скорее сам моллюск - бессознательная область психики. Развивая аналогию, жемчужине можно сопоставить тень, отбрасываемую "бессмертной душой" - всем тем, что есть в человеке серьезного и подлинного (достойного спасения).
"Да, каждый хомо сапиенс в потенции действительно способен был стать обладателем тени, но далеко не каждый сподабливался ее. Ну, конечно, не один на тысячу, все-таки чаще. Примерно один из семи-восьми" 4. И нужно обладать многовековым опытом Агасфера, Вечного Жида, Искателя и Ловца Жемчуга Человечьего, чтобы безошибочно разглядеть искомую жемчужину сквозь створки раковины-личности. У Вечеровского такого опыта, разумеется, не было. Ему остается только удивляться неожиданной стойкости своих бывших товарищей: "А Малянов-то, Малянов. Как ни тужился стать червем, не поддался его стараниям дух маляновский". Даже Глухов, казавшийся самым слабым, сумел отказаться от большинства привязанностей ради сохранения свободы мысли. Агасфер бы подтвердил: наиболее развитые сущности свойственны в первую очередь созидателям.
В чем Вечеровский прав безусловно, так это в решимости идти до конца. Человек, чья личность сформировалась в богатой культурными традициями среде, обладает одним неоспоримым преимуществом - большим запасом материала, на котором должна основываться работа над собой. Хотя и в этом случае многочисленные атрибуты "культурной" жизни с какого-то момента становятся помехой для дальнейшей эволюции. Идти приходится "окольными тропами", о которых Вечеровский в своем монологе умалчивает. А зря. Есть все основания предполагать, что его путь был гораздо интереснее результата. (Во всяком случае, предъявленная нам интерпретация Вечной Жизни мало чем отличается от маляновской. Различие заключается лишь в том, что у Малянова акцент делается на "овеществлении" информации, а у Вечеровского - на ее последующем возращении к исходному состоянию.)
Описанию подобного пути полностью посвящен роман В. Маканина "Андеграунд, или Герой нашего времени", опубликованный почти одновременно с повестью Васильева. В нем своим опытом делится человек, также избравший "альтернативный" способ существования - на задворках социума. Только у Маканина это несостоявшийся писатель, "агэшник" (то есть "андеграундный сочинитель").
Действие происходит в начале 90-х годов, уже после отмены цензуры. Казалось бы, идеальные условия для выхода из подполья и включения в текущий литературный процесс. Благодаря одному только статусу "агэшника" все его тексты прошли бы теперь "на ура". Однако маканинский герой наверстывать упущенное не спешит, упорно и вопреки всякой логики придерживаясь прежнего образа жизни. Сторожит чужие "кв. метры" в огромной, еще советских времен, общаге, а то и просто "бомжует". Человек без адреса, без имени и фамилии - для общажных знакомых просто Петрович. Он даже писать давно перестал. Подполье дало бесценный опыт, который Петрович теперь не променяет на самую широкую литературную известность: "мое "я" переросло тексты. Я шагнул дальше".
Подобно Васильеву, Маканин использует аналогичный литературный прием: его роман представляет один непрерывный поток "подпольного" сознания - "голос из пустоты в пустоту". Наметанным писательским глазом Петрович бесстрастно регистрирует конвульсии российского социума на сломе эпох. Он - наблюдатель, а не участник. Вообще неучастие, невовлеченность, свободная рефлексия составляют для него суть андеграунда. На аналогичных принципах, кстати, базируется дзэнская техника "випассана", буквально означающая "проникновение в суть вещей". Мир, согласно буддистской метафоре, это мутная вода. И единственный способ очистить ее - дать отстояться. Пребывание на самом дне социальной жизни освобождает от массы каждодневных забот, рассеивающих внимание. Идеальные условия для неделания: "Отдыхай. Лежи и гляди, как над тобой (вверху) в голубой воде плывут кучки. Кучки покрупнее - кучки помельче. Вода прозрачна, солнышко светит, дерьмо плывет" 29.
Именно, что дерьмо. От сущности, пробудившейся после долгих лет спячки, трудно ожидать высоких порывов. Дух Петровича еще только "проходит сквозь ночь", и до рассвета далеко. Подчеркнутый биологизм, импульсивность и иррациональность накладывают сильнейший отпечаток на его поведение. Из глубин бессознательного порой всплывают такие дремучие инстинкты, что оторопь берет. Пожалуй, Малянова и Глухова сильнее всего поразила бы откровенная недоброта маканинского героя. Не в силах окончательно разорвать цепи групповой зависимости, они отчаянно цепляются за остатки последних привязанностей - дружеских (Глухов) или семейных (Малянов). Но тем слаще переживание душевного сродства под привычные ритуалы, за которыми незримо встают традиции великой русской литературы... Петрович не без яда замечает об одном из персонажей: "Бог не забыл его русскости и сунул ему некоего доброго слизнячка вовнутрь - вот и спасибо, вот и душа".
В "Трудно стать Богом" есть эпизод, где Малянов едет в забитом под завязку автобусе сквозь промозглую тьму - в неизвестность (на предполагаемое рандеву с Вечеровским). Не так ли и мы все, "сбитые и склеенные в единую, вроде комка лягушечьей икры, массу" послушно трясемся в перегруженном "жестяном гробике" по колдобинам российской истории? "Наша страна". В 90-е годы национальная катастрофа стала слишком очевидной, чтобы закрывать на нее глаза. У Маканина распоясавшийся кавказец, ограбивший героя, прямо заявляет: "Ну, отец, ты только не спорь. Это уже все знают. Русские кончились. Уже совсем кончились... Фук". Ножи были у обоих, но Петрович успел ударить раньше. И переспросил, стоя над остывающим трупом: "Фук?"
"Это жизнь, мы ее живем. В тот раз он отнял у меня деньги, и я постоял за себя. (Не за деньги. За свое "я")", - следует позднее лаконичное объяснение. Действительно, в проявлении национальной нетерпимости Петровича обвинить невозможно - комплекс народопоклонства изжит им давно и необратимо. Со смешанным чувством он наблюдает по утрам из окна одну и ту же картину: "Мелкие угрюмые люди, не способные сейчас шевельнуть ни рукой, ни мозгами: такие они идут на работу. Такие они подходят к остановке и бесконечно ждут, ждут, ждут троллейбус, после чего медленно, со вздохами и тусклым матом втискиваются в его трескающиеся от тесноты двери. Думаю: неужели эти же люди когда-то шли и шли, пешие, яростные, неостановимые первооткрыватели на Урал и в Сибирь?.. Этого не может быть. Не верю. Это немыслимо".
По оценке Гумилева, пассионарный толчок (микромутация) падает в России на XIII век. "Инкубационный" период продолжался до XIV века - символическим рубежом можно считать Куликовскую битву, когда произошло осознание русскими себя как целостности. Интенсивный рост пассионарного напряжения в этнической системе длится в среднем около 300 лет после толчка, достигая своего пика в так называемой акматической фазе (по гречески "акмэ" означает высшую степень, расцвет). Для этноса наступает время свершений - "собирание земель", строительство Империи... Число новых социальных связей стремительно растет, что приводит к дополнительным (и невосполнимым) затратам жизненной энергии у имперских подданных. Расплачиваться приходится потомкам первооткрывателей: "из них взяли, из крови, из тел, из их душ, взяли, сколько смогли, а больше там уже ничего нет: бледный остаток" 29.
Для Петровича окружающие его современники - прежде всего жертвы: "Червь сосет их больное сердце. Червь-пространство - это уж я после сообразил; пространство, которого никому из них (никому из всех нас) не досталось ни пяди. <...> Голые победители пространств. Червь выжрал и у меня. Сделал меня бледным и общинным, как моль; я других не лучше. И только к пятидесяти годам (к сорока, начал в сорок) я избавился: лишь теперь сумел, вытравил, изгнал жрущего мое нутро червя <...> На жалость меня больше не подцепить - на бессмысленную, слезящую там и тут жалость. Меня не втиснуть в тот утренний троллейбус. И уже не вызвать сострадательного желания раствориться навсегда, навеки в тех, стоящих на остановке троллейбуса и курящих одну за одной - в тех, кто лезет в потрескивающие троллейбусные двери и никак, с натугой, не может влезть".
"Ты слишком добрый человек, Малянов. На том и горишь", - вздыхает Вечеровский. Однако же и он, обнаружив на городской свалке "свой социум и свой психиум", поспешил втиснуться туда. Мало того, умудрился из местных люмпенов организовать подобие артели по переработке мусора, без труда заняв в новой социальной структуре высокое положение - пост "главного бизнесмена" (!). Подробности функционирования "мусорного" предприятия, изложенные фельетонным стилем, диковато смотрятся на фоне рассуждений о Вечной Жизни. Чего стоит одна только "перегонка пищевых отходов в спирт", разработанная лично Вечеровским. Приблизительно таким же образом в его теории человеческая сущность "перегоняется" в сомнительную "информационно-полевую компоненту" с последующим благорастворением в Коллективном Духе.
Однако трагический финал повести Васильева наглядно демонстрирует, что "перевоспитание сути" не заменить никаким "естествознанием в мире духов" (то бишь в "пространстве Козырева"). Неизжитые инстинкты улучат момент и однажды сомкнутся на горле мертвой хваткой...