Выхожу из помещения почты и сберкассы деревни Синие Голи - 
качается всё предо мной, как в ураган баркасы на приколе. 
Угорел я там, словно бы на парфюмерной фабрике побывал 
и одновременно среди накурившихся вдосыть солдат, покидающих привал, 
и одновременно ещё и в толпе выпивох около облёванного шалмана, 
утопая в винных перегарах, как прибрежный кустарник в клубах тумана.
Именно такого редкостного амбре букет
источала там, в помещении почты и сберкассы, женщина примерно семнадцати лет.


Право, угорел, и чуть не стошнило меня, человека старого, там, 
когда эта яркая представительница не по возрасту ранних дам, 
надушившаяся, накурившаяся и глотнувшая крепкой сивухи, 
циркулярной пилой завизжала в моём укрытом седыми волосами ухе: 
"Мужики, кто в очереди последний - 
ты или ты, или средний?" 


Ну, и особа! Атмосферу отравляет смрадом,
однако с неунывающим взглядом
повторяет ещё раз вопрос и ждёт ответа,
позируя: смотрите, мол, как я одета,
современная экстравагантная дама, 
оголённая снизу чуть не до срама, 
оголённая сверху на все выпуклости, по самые сосцы, 
с красным лалом пуп - как с цветущим репьём, прилепившимся к животу овцы.


"Да открой ты пошире объёмными ресницами и синяком украшенный глаз!
В сберкассе-то один я оплачиваю электричество и газ. 
И если очередь я, то в ней и последний я, и первый... 
Господи,  зачем ты свёл меня с этакой стервой? 
Не обойдусь без сердечных таблеток!" - 
не сказал, а только подумал я этак,
смотря на вывернутые губы,
что словно у негритянок из глухой африканской деревни Шурумбурумбы,
у пристани мызгающих во рту бананы,
чтоб туристы поняли их намерения и планы.
Ездил когда-то и я к африканцам.
Теперь мне поездки к ним - не по финансам.
Безвыездно живу теперь в селе Синие Голи,
с трудом терпя житейские неурядицы и телесные боли.
Куда ни пойдёшь тут - везде невыносимая вонь,
вот даже в сберкассе невольно устремляется к носу ладонь.


Хорошо, что я уже отсчитал и подал в окошечко тысячу двести, 
и получил два квитка взамен, не то бы - не устоял на месте. 
Ведь угорел я, опьянел я, подкашиваются коленки, 
к выходу крадусь, перебирая руками по стенке. 
Останавливаюсь, пузырёк достаю и, чтобы в обморок не упасть, 
нашатырным спиртом брызжу в изрыгающую смрады пасть
молоденькой крокодилицы,
захотевшей к замшелому тюленю поцелуями пришпилиться.
Да что! От нашатыря мне пользы-то ни хрена: 
отрезвела только она, 
молоденькая крокодилица,
захотевшая к замшелому тюленю поцелуями пришпилиться,
то есть современная экстравагантная дама, 
оголённая снизу чуть не до срама, 
оголённая сверху на все выпуклости, по самые сосцы, 
с красным лалом пуп - как с цветущим репьём, прилепившимся к животу овцы.


С плеча на цепи, что, пожалуй, раз в десять толще велосипедной, 
однако не железной и не золотой, конечно, и даже не медной, 
а представляющей собою кое-как сляпанный проволочный оксидированный алюминий, 
спускается дамская сумочка жёлтой необъятных размеров дыней. 
Обладательница этой несъедобной дыни, уже квитанции в неё кладя, 
при этом не только горлом гудя, 
обоняния моего не щадя,  
обронила по неосторожности одноразовый шприц на плиты 
и согнулась в поясе, чтобы поднять шприц, а из носа что-то свесилось, как сталактиты. 
Удлинённый слипшимися сталактитами нос превратился в клюв бекаса...


О, слава тебе, Господи, покинута мной сберкасса!


2005.



Стихов про это наслагал я много.
Но ограничусь, так как ждёт меня дорога,
мне срочно в Польшу ехать надо:
там только что скончалась Влада.


===================================================================
>>Жена севера   20k   Поэзия 
Монтаж отрывков из неоконченных (вернее, не полностью сохранившихся)
поэм "Беглец", 
"Лебединая песня вертолётчика Мишки"
и "Влада"