| Николай Максимов |
 |
Я СЧАСТЛИВ БЫЛ В селенье отчем Вышеславские Поляны я христарадничал, осиротевши рано. Но... Хлеб хоть из сумы, одежда шаболяста, не в красном галстуке рос, не был пионер, я счастлив был довольно-таки часто. Ну, например, войду в избу, бывало, к старенькой Прасковье - стопа передо мною, на блинке блинок, на каждом тающее маслице коровье, а голос бабки ласков: "Ешь, сынок!" Сумы с плеча не скину, но без картуза сажусь за стол, перекрестясь на образа. О! Счастье - за столом поесть, а не на пне, не за околицей села, где конопель, где страшно, где - что к петушку лиса - ко мне кралась на днях Елена Оскаровна Сель, чтоб издеваться как в то лето надо мной, когда мой дом ограблен был её роднёй... В селенье отчем Вышеславские Поляны не все добры ко мне, не все и мне желанны. Но... Хоть и грабили сиротку, а начальство к грабителям не "принимало жёстких мер", я счастлив был довольно-таки часто. Ну, например, войду в избу, бывало, к старенькой Прасковье - стопа передо мною, на блинке блинок, на каждом тающее маслице коровье. Поем я - спросит: "Правда ли, сынок, что зубки выломала сука Ленка Сель, чтоб не кусал ты, а лизал ей, что кобель?" О! Счастье - поделиться горюшком своим, чтоб вон оно с души скатилось валуном, чтоб страх развеяло, как ветром горький дым... Ох, счастье! До несчастья - видишься в ином, пока спины не стеганёт солёный прут, зубов молочных пассатижами не рвут... В селенье отчем Вышеславские Поляны несчастья нищеброда были беспрестанны. Но... Хоть не сосчитать мне ныне, сколько раз-то секло меня, пороло горе-изувер, я счастлив был довольно-таки часто. Ну, например, войду в избу, бывало, к старенькой Прасковье - стопа передо мною, на блинке блинок, на каждом тающее маслице коровье. Восторгу рад: "Ну, вымахал, сынок! Высок, широкоплеч ты. Как мужчина, дюж. А правда ль, что живёшь с Леонтьевной как муж?" О! Счастье - поделиться радостью любви с Прасковьей, ведь не выдаст тайны никому. С иконой подошла: "Господь, благослови чету любовников! По мненью моему, пока в очарованье вдовьей красоты, не будешь знать пороков отроческих ты". В селенье отчем Вышеславские Поляны жить не пришлось - всё тундра да барханы. Но... Хоть не радует строительный участок, барачный и безбабный быт уныл и сер, я счастлив был довольно-таки часто. Ну, например, как вспомню под баян о старенькой Прасковье - стопа передо мною, на блинке блинок, на каждом тающее маслице коровье. Позавтракаю - и запел рожок, мой кнут пастушеский не упадёт с плеча, вослед ползёт змеёй по тропке вдоль ручья. А пригоню коров на стойло - знойным днём, смотря напротив солнца из-под рукава, колеблясь в мареве над спеющим овсом, поющему, мне снова подморгнёт вдова. Воспоминания - средь снега ль я, песка - обрадуют, и схлынула с души тоска. В селенье отчем Вышеславские Поляны не стало ни избы - терновник да бурьяны... Но... Хоть скитался, жизнь - несчастья да несчастья, бомжил, жилища своего я не имел, а счастлив был довольно-таки часто. Ну, например, во сне вернусь в Поляны к старенькой Прасковье - стопа передо мною, на блинке блинок, на каждом тающее маслице коровье. И слышу я: "Стал бородат, сынок. Таким же стареньким стал, как вот я в раю. Тут вижу молодой Леонтьевну твою. Столетним, - сказывает, - Николая жду. А издевательница Ленка Сель в аду". О, райский сон! В Леонтьевне всё тот же пыл. Я счастлив был! Я счастлив был!! Я счастлив был!!! 2003. |
|