Пять лет в деревне Вышеславские Поляны -
с утра раненько, в туче комаров,
и солнце не взошло, и не сошли туманы -
я в стадо собирал чужих коров.

Весь пастбищный сезон по череду кормила
меня деревня. Было - где и спать:
придёшь на ужин - полотенчико и мыло,
и мягкая пуховая кровать.

А завтракать - чуть свет идём к другой хозяйке.
Подпасок и пастух, мы на крыльце
оставим и кнуты, и кепки, и фуфайки,
а в дом войдём - там солнце на лице.

Там солнцем светит нам приветливая вдовка.
Не дрябнет при поклонах сдобный торс.
Для пастуха - его любимая зубровка,
а мне - черносмородиновый морс.

Посудина со студнем - больше банной шайки.
"Ну, Фрося, ты нам - словно господам!" -
басит пастух, крестясь. А Фрося нам: "Вкушайте!
А маловато - я ещё подам..."

Крещусь и я: не то - обижу пастуха-то,
начнёт ругаться - слушай матюги.
Крестясь, я думаю: "Ой, как дырява хата!
Зимой навряд спасает от пурги..."

На паутинке муху, словно на удавке,
паук волочит от Христа к Петру.
"Злодей!" - помыслю я. И в угол шмыг по лавке,
коль встану в рост - божницу подопру.

"Любуюсь я, Игнат Мартыныч: пастушонок
на вольных-то харчах стал - хоть жени.
А был-то хоть и дылда - что глистушка тонок,
в ушко игольное ткни-протяни".

А в решете берестяном - знать, вся коврига
была изрезана - ломти горой.
Уйдёт вдова в чулан - пастух: "Во! Не задрыга.
Смотри, не растеряйся - будь герой!"

Героем был, ведь девки мной пренебрегали:
моё богатство - кнут лишь да свирель.
Но пела та свирель - про заревые дали,
где облако - что вдовушки постель.

Пять лет в деревне Вышеславские Поляны -
с утра раненько, в туче комаров,
и солнце не взошло, и не сошли туманы -
я в стадо собирал чужих коров.

1970.