Это был длинный-длинный полевой сезон в степи восточного Забайкалья.
Сначала мы составляли геологическую карту определенного района, потом выполняли задание Читинского военного округа. Так и прожили семь месяцев в пустой степи. Пустой, то есть безлюдной, потому что зверей, птиц и насекомых там было великое множество. Но населенного пункта, кроме пограничной заставы, в нашем районе не было ни одного, пограничников мы встречали не часто, так что наш маленький отряд медленно кочевал со своими палатками среди необжитых просторов, долго не видя постороннего человека.
Волнистая забайкальская степь вся покрыта небольшими пологими сопками (по науке это называется мелкосопочник). На них нет ни дерева, ни куста, только трава, да изредка низкие каменные гребни. Трава все время колышется, а по ней скользят тени от облаков - они здесь неотъемлемая принадлежность пейзажа. Это работает постоянный ветер, ему ни с какой стороны нет преграды и он гуляет как хочет. Между сопками там и тут плоские как блюдца бессточные озера, летом сухие. На нашем участке с водой вообще было плохо - ни реки, ни даже ручейка, всего один-единственный родник, к которому приходилось ездить и за 15, и за 20 километров, смотря по тому, где стоял наш палаточный лагерь. Безводность и безлюдность, конечно, сильно влияли на нашу жизнь. Надо было каждый день привозить воду с родника, экономно ее расходовать и хоть раз в месяц выбираться за продуктами на станцию Борзя, где находилась хозяйственная база, обслуживавшая все отряды экспедиции. Для этих целей мы обзавелись телегой и двумя конями, Гнедком и Васькой. При них состоял старик из того самого колхоза, откуда брали коней. Он ухаживал за лошадьми и возил воду, а на станцию ездил всегда начальник отряда Борис Александрович, и всегда на Гнедке, который и посильней Васьки и побойчее. Работу вели пешком, выхаживая каждый день километров по 20-25. распорядок дня был простой и неизменный. Утром поели, пошли в маршрут, вечером возвратились, привели в порядок образцы, нанесли маршрут на карту, пообедали, покурили спокойно в темноте, и уже спать время. Ни радио, ни газет у нас не было, так что со стороны ничего не вторгалось в эту размеренную монотонность. Мы как бы растворились в однообразной и в то же время бесконечно изменчивой степной стихии, и все, что в ней происходило, стало для нас, как для каких-то диких кочевников, главным источником впечатлений и переживаний. Ее цветение, ее обитатели, ее непривычные нам сезонные изменения...
Наиболее однообразным, хотя и очень красочным и красивым было лето. Три месяца подряд (с середины мая до середины августа) жара, сушь, ясное сияющее небо, и море травы, усеянное крупными яркими цветами, каких в России совсем не бывает. Большие оранжевые лилии, красные как кровь саранки и еще множество других, оставшихся для нас безымянными. И животные - кого только тут не было! Газели-дзерены, тарбаганы, зайцы, тушканчики, сеноставки, дрофы, орлы и тьма-тьмущая всяких насекомых, которые трещат, скрипят, летают, и прыгают, и ползают. Зверье мы еще различали, понимали кто есть кто, а насекомые остались чем-то неведомым, не имеющим никакого наименования. Но не замечать их было невозможно, и мы во время вечерних перекуров принялись сочинять собственную доморощенную классификацию, чтобы как-то разобраться в их ошеломляющем разнообразии. Неожиданно в это вмешался наш водовозный дед и выдал нам классификацию, которая была в ходу у коренных забайкальских казаков: 1) бухарки, 2) червяки, 3) метляки, 4) скачки и 5) поторчишки. Как выяснилось, бухарки это все насекомые с твердыми надкрыльями, червяки - все мягкие твари (черви, гусеницы и т.п.), метляки - бабочки, скачки - те, кто прыгает (кузнечики, кобылки), а поторчишки - крупные неуклюжие насекомые, похожие на кузнечиков, только без крыльев, с большим толстым брюшком. Никто не видал, как они прыгают и потому, вероятно, их не причислили к скачкам. Из зверей самыми интересными для нас были конечно тарбаганы (сибирские сурки). Они оседлые обитатели степи, у них тут основательные глубокие норы, тут они живут, кормятся и выводят детенышей. Нор кругом много, и куда ни поглядишь - а в степи видно далеко - непременно увидишь тарбаганов, стоящих столбиками у входов. Стоят, посвистывают, а если человек к ним чересчур приближается, бросаются в нору вниз головой, как пловец в воду. Самая характерная примета здешней степи - эти живые столбики...
Безмятежно, без всяких происшествий прошло лето. Осень оказалась куда более разнообразной, и первым знаком надвигающихся перемен стала гроза, разразившаяся где-то около середины августа. Но какая гроза! Среди дня вдруг стало темно и вдали на землю посыпались молнии, одна за другой, почти без перерыва, а раскаты грома слились в непрерывный басовый рев. Огненный занавес медленно приближался. Еще не упало ни одной капли дождя, а воздух был так насыщен электричеством, что мои довольно длинные волосы встали совершенно вертикально, каждый по отдельности. И при поворотах головы в этой с позволения сказать "прическе" проскакивали маленькие искры. Потом мы увидели как на нас движется стена воды, пригибая траву, услышали уже километра за три сильный шум ее падения, и заметили, что молнии бьют совсем близко, слепят глаза... ох, чуть не в наши палатки. Было даже страшно. Ну молнии в нас не попали, но под неудержимым напором ливня (на склонах сопок вода шла слоем) промокли палатки, промокли спальные мешки и вся одежда. Срочно надо было сушиться, однако ливень перешел в устойчивый дождь, который лил трое суток - сутки за каждый сухой месяц, как мы уныло шутили, дрожа и изнывая от сырости. А сухие озера наливались водой до краев и от этого окрестности заметно изменили свой облик. Потом было еще два или три обыкновенных дождя.
Нам пора было менять место стоянки, и измученные сыростью, мы вспомнили, что в начале сезона, во время обзорного маршрута, на северной границе своего участка, видели пустую, видимо брошенную землянку, совершенно целую и даже с кирпичной печуркой внутри. Прекрасное укрытие на случай дождя! Увы, за лето тут все изменилось. В землянке жили люди - два старика и старуха, жена одного из них. Рядом с жильем блестело довольно большое озеро (тут тоже прошли дожди), а чуть подальше высились четыре огромных стога сена (по-сибирски зарода). Старики были представителями "Скотимпорта", организации, закупавшей живой скот в Монголии и перегонявшей его куда-то в Читинскую область. Они должны были сторожить сено и помогать пастухам-перегонщикам, которые останавливались около озера поить скот, просто отдыхать или ночевать. Перекочевки происходили осенью, когда в озерах накапливалась вода, и старики уже готовились к встрече первых отар и гуртов. Мы разбил лагерь по соседству. Сюда нам наконец прислали пятерых рабочих, которых мы ждали с начала лета, чтобы копать шурфы. Из-за беспокойного положения на границе оформление пограничных пропусков затянулось, и мы получили рабсилу по давней заявке лишь к самому концу августа. Тут конечно появились новые дела, новые заботы...
А по степи быстро катилась осень. В сентябре трава пожелтела и сильно поредела. Остались торчать только жесткие стебли. Резко похолодало. По утрам все было покрыто инеем - земля, сухая трава, палатки. Вода, оставленная вечером в ведре, затягивалась тонкой коркой льда. Пропали насекомые, потом залегли в норы тарбаганы, ушли к югу дзерены, куда-то подевались сеноставки. Степь опустела, исчезла наполнявшая ее пестрая жизнь, и от этого она стала еще более огромной, нескончаемой, какой-то даже подавляющей. По неделям, почти без перерыва, выл пронзительный ветер и быстро-быстро катились сухие кусты перекати-поля. Под натиском этого ветра палатки падали ли взлетали в воздух, и никакое укрепление кольев не помогало. Пришлось наши брезентовые дома вкопать по крышу в землю и вырубить изнутри у входа ступеньки. Особый колорит придавали осени степные пожары и проходящие через наш участок стада "Скотимпорта" - чаще всего трех- четырехтысячные отары овец. Все эти тысячи, рассыпанные по сопкам, пощипывая сухую траву двигались совершенно беспорядочно. Чтобы они совсем не разбрелись и все-таки шли в нужном направлении, вокруг них все время метались собаки и кружили конные пастухи, протяжно покрикивая. За овцами, далеко не отступая, шли волки. Днем их не видно и не слышно, но темноту наполнял волчий вой, в который вплетались унылые переклички пастухов и стук их деревянных колотушек.
Не знаю почему горела степь, но каждый вечер в той или другой стороне мы видели дрожащую огненную линию. А однажды прибежал старик-сосед позвал нас тушить пожар - огонь движется на нас, надо спасать зароды - повторял он взволнованно. Помогите, мы одни не справимся! Конечно, на помощь вышел весь отряд, геологический персонал и рабочие, все 10 человек. Старики вооружили нас метлами из жестких прутьев и повели навстречу огню. И вот мы увидели - через всю степь тянется узкая, не шире чем полметра, полоса пламени, которая приближается прямо на глазах. Она двигалась со скоростью быстро идущего пешехода и уже издали слышался резкий густой свист, с которым пламя взметалось вверх, захватывая нетронутую траву. Нам надо было подпустить огонь к себе и гасить, разбивая об землю сильными ударами метлы. Каждый должен был заколотить уничтожить по крайней мере метров 10 огненной ленты, чтобы запасы сена оказались вне опасности. Работа получилась нелегкая - бить метлой приходилось с большой скоростью и энергией, прыгая из стороны в сторону по "своему" отрезку ленты, и притаптывая ногами мелкие огоньки. Ничего, справились, в полосе пламени на нужном месте образовался большой разрыв, так что зародам, за которые отвечали старики, пожар больше не угрожал. Домой мы возвращались усталые, перемазанные непонятно откуда бравшейся сажей, но очень довольные своими успехами. Кончено, в наши дни с помощью авиации горящую степь легко потушили бы на огромном пространстве, но в 1934 году такое никому даже не снилось. Существовали только вековечные дедовские приемы, которыми люди и пользовались.
В октябре холода усилились. По-прежнему шли мимо стада и с наступлением темноты со всех сторон несся волчий вой, но ночи стали морозными, по утрам нестерпимо голубели подмерзшие озера, временами выпадал редкий снежок. Прошумел птичий перелет. Целую неделю, низко вытянувшись цепочкой, летели с гоготом гуси. Иногда так низко, что слышен был свист крыльев. Пронеслись треугольники журавлей... Все птицы тянулись на юг с далеких озер и болот, где провели лето. Я удивлялась, что они так поздно пустились в путь, но видно там, на летовках, было заметно теплей и спокойней, чем в открытой степи, и торопиться им не было причины. Потом вперемежку с яркими солнечными днями начали закручиваться настоящие вьюги с сильнейшими холодными ветрами. Однако снег на месте не удерживался. Ветер сдувал и уносил его, а оголенная земля промерзала все глубже и глубже, приобретая железную твердость. Это было естественно, но нам пришлось прекратить шурфовку - долбить железную землю попросту непосильная задача при работе вручную. Рабочие уехали в Борзю, а мы поставили в палатки железные печурки, облачились в полушубки, ватные штаны и валенки, и занялись корректировочными маршрутами. По российским понятиям такая осень вполне могла считаться зимой. Водовозному деду морозы принесли новую обязанность - собирать аргал (сухой овечий помет), единственное серьезное топливо, которым можно разжиться в степи, а мы, возвращаясь из маршрутов, притаскивали охапки травы. Как ни странно, на этом материале удавалось и чай вскипятить, и обед сварить, и вечером согреться в натопленной палатке. К утру, конечно, палатки выстывали, и уж так не хотелось вылезать на холод из спального мешка и натягивать холодную одежду!
Пора, пора собираться домой. Но все же съездить в Борзю еще разок (последний, как мы надеялись) за продуктами и керосином для фонарей было необходимо. Как всегда поехал Борис Александрович и как всегда на Гнедке. На третий день к вечеру мы должны были ожидать его обратно, вывесив фонарь "Летучая мышь", чтобы он не заблудился в темноте. Еще, конечно, надо было подтопить в палатке и вскипятить чай - можно себе представить, как он намерзнется за два или три часа езды на телеге. Дежурить по встрече была моя очередь. Как только стемнело, я отправилась на свой пост в палатку Бориса Александровича. Вывесила фонарь, разожгла печурку, поставила большой чайник, сижу, читаю. Прошел час, прошло два, прошло три. Наступила черная безлунная ночь. В остальных палатках все уже спят, вдали завыли волки и в ответ начал беспокойно переминаться и всхрапывать наш конь Васька. А Бориса Александровича все нет. Что за черт? Остался он, что ли, еще на один день в Борзе? Ну, думаю, досижу на всякий случай до 12, и ухожу. Спать хочется. Только засобиралась уходить, как слышу - шаги. На заледенелой земле они отдаются отчетливо. Кто-то пеший, значит чужой. А кому тут быть чужому, да еще ночью? Вдруг японский шпион? Район-то приграничный и обстановка на границе очень беспокойная. Схватила геологический молоток (какое-никакое, а все же оружие), стала сбоку от входа и приготовилась сражаться. Страшно - сил нет. Стою не дышу. Наконец распахивается вход и появляется... Борис Александрович! Что случилось?! Где Гнедко? Где телега? На них напали волки. Вылетели из тьмы четыре зверя прямо к телеге. Борис Александрович струхнул, подумал, что пришел ему конец, но волки, не обратив на него ни малейшего внимания, кинулись с двух сторон на коня. Гнедко рванулся понесся с бешеной скоростью. Он летит, а волки не отстают и время от времени на него бросаются. К счастью, шею ему защищал хомут, а бока - оглобли. Несколько раз какой-нибудь волк прыгал, норовя вцепиться в конское брюхо, но ударялся об оглоблю и срывался. Наконец один из них догадался, прыгнул повыше, все равно оглобля помешала, так что он только царапнул гнедка зубами по боку. И тут произошло нечто непонятное, что Борис Александрович не успел даже толком рассмотреть. Гнедко ударил задом, завизжал, и вдруг вырвался из упряжи, и как был, с хомутом на шее, умчался в ночь. Волки погнались за ним, а Борис Александрович остался один на телеге в совершенно темной степи. Что делать? Пошел пешком на далекий огонек фонаря.
Назавтра, ведя Ваньку в поводу, Борис Александрович и дед отправились за телегой. Ее-то они благополучно нашли, но от Гнедка, конечно, никаких следов не осталось. Большая получилась неприятность. И коня жалко, и надо колхозу возместить его стоимость (а это порядочные деньги), и деду от колхоза здорово влетит, хоть он и не виноват. Решили подождать несколько дней, поискать коня. Чем черт не шутит, может прибился где-нибудь к людям. Съездили к пограничникам, попросили их помочь в поисках, оповестить соседние заставы, дать задание разъездам... Прошло и три, и четыре дня, а никаких вестей ниоткуда не поступало. Ну, ждать больше нечего, завтра надо ехать, сообщать своему и колхозному начальству о потере. Настроение в последний вечер было скверное. Даже за ужином не было никаких разговоров, все молча ели кашу, уставившись в свои миски. И вдруг заржал Васька каким-то необыкновенно звонким голосом, и откуда-то донеслось ответное ржание. Странно. Как будто пастухов поблизости нет, стадо сегодня не подходило. Чья же лошадь? А Васька немного погодя снова заржал и ему снова откликнулся неведомый конь, уже близко. Они определенно обменивались сигналами, тот приближался, а Васька волновался все больше. Пораженные необычным поведением Васьки, все вышли из теплой хозпалатки на мороз посмотреть, что происходит. И вот совсем рядом простучали быстрой рысью копыта, и в освещенном пятачке перед палаткой показалась лошадиная голова с хомутом на шее. Батюшки, да ведь это Гнедко! Живой, целый, невредимый Гнедко! Как же он удрал от волков и где пропадал все эти дни? Жаль, что кони только в сказках умеют говорить человеческим голосом, а мы так ничего и не узнаем об его приключениях. Нет, это просто чудо! Почему пограничники нигде его не видали? Может быть он забежал в Монголию? Он ведь в государственных границах не разбирается, а степь кругом одинаковая. Но Васька-то! Бог знает откуда приятеля услыхал и голос подал!... словом, суеты, шума, догадок и разговоров было много, а счастливый дед тут же побежал кормить и поить геройского Гнедка.
В начале ноября мы закончили работу и отправились в Борзю, оживленно обсуждая возвращение в Москву и планы предстоящей городской жизни. Но уехали не все. Нескольким геологам из разных отрядов, в том числе Борису Александровичу и мне, пришлось задержаться еще на полтора месяца и выполнять задание Читинского военного округа. Тут вступила в свои права цивилизация и больше мы не были древними кочевниками в дикой степи.