Аннотация: загадочная личность Петра первого, события в Европе, тайные кукловоды - и конечно попаданка, между прочим академик и доктор наук, из 21 века. будет ли она пытаться изменить мир, или мир изменит её? и одна ли она там такая?
Как бы пролог...
Зала освещена скудно, свет падает откуда-то сверху, не яркий рассеянный свет, выхватывая силуэты сидящих за столом и теряясь в густых потемках огромной залы. Их пять. Пять фигур в одинаковых темных балахонах, большие капюшоны надвинуты низко, но это скорее всего условность. Собравшиеся пятеро давно и хорошо знают друг друга, и капюшоны, как и выдуманные имена скорее пафос, или дань неким традициям.
- Продолжайте, Афина, вы говорили о желании Московского царя прорваться к Каспийскому морю...
- Кхм. Да, как сегодя, уже упоминалось неоднократно, Московия давно лелеяла такие планы, - Начала Афина неожиданно хорошо поставленным мужским голосом - но как заметил уважаемый Зевс, Северная война затянулась, и неизвестно ввяжется русский царь еще в оду баталию, или удовлетвориться одним окном в Европу.
- ...Не ограничится, это я вам точно говорю, у государя Московии очень хорошие аппетиты! - это вмешался первый голос, который понуждал продолжать Афину.
- Почему вы всегда перебиваете меня Гермес! - Афина норовисто, словно конь, дернул годовой открывая породистое, благородное лицо лет сорока на вид . Темные, красиво отчерченные брови, прямой нос, яркие губы и аккуратная эспаньолка, все это присутствующие заметили лишь на миг, а брюнет Афина снова поправлял капюшон. - если не хотите меня слушать, давайте послушаем Асклепия, это его страна, и формально его государь.
- Cпокойно, братья, - очередного говорившего еще никак не называли, но если проводить аналогию с греческими богами, ему подошло-бы имя Гефест, широкоплечий, с грубыми чертами лица, даже под тканью балахона видно как перекатываются груды мышц. Как и все присутствующие по давнему негласному правилу, говорил он на латыни - не надо устраивать из почтенного собрания балаган, или тем более кабацкую драку... - все покосились на того, кого величали Гермесом. Тот по птичьи закрутил головой, и заерзал
- А что? А разве я виноват??? Аполлон сам начал оскорблять моего короля, и нашу политику...
- не оскорблять, а цитировать наши указы... с Комментариями...
Присутствующие дружно попытались спрятать улыбки, и не потому что Аполлон, очень мало соответствовал своему имени, маленький, чуть больше карлика, вертлявый как обезьянка Аполлон славился своим едким языком, и хорошими шутками. Те самые знаменитые "комментарии" до сих пор ходили по всей Европе в качестве анекдотов. Гермес же опять вспыхнул кумачем и попытался что-то сказать, но был безжалостно прерван Гефестом
- Стоп стоп. Нет, господа, если вы еще молоды, чтобы так выяснять кто прав, то мы уже в тех летах, когда трудно участвовать в потасовках. Последний раз была очень неприятная картина, когда почтенного Нептуна вывели под руки...
- Почтенного Нептуна вывели под руки потому что у него были подбиты оба глаза, а оба глаза были подбиты потому, что у него очень нехороший язык.
- Твое дело, Арес, вообще маленькое, ты без году три месяца на наших собраниях, и то без своего наставника появляешься всего первый раз. Я смотрю ты уже выучил латынь? А то смотри, я могу сесть поближе и переводить, чтобы не возникло какого-нибудь конфуза...
- А я давно говорю, к черту этот мертвый язык, все рано тут прислуживают только глухонемые! А излагать свои мысли бывает затруднительно.
- Помолчи, Гермес, на французском, многим еще труднее будет излагать мысли, стоп Атлант, на английском тоже... Господа почтенное собрание! Я в который раз призываю вас к порядку, и прошу высказаться почтенного члена нашего собрания Асклепия.
Тот, кого назвали Асклепием, не торопясь поднялся, расправил могучие плечи, и заговорил медленно, с расстановкой, тщательно выговаривая латинские слова:
- да мы уже полтора часа судим о моей стране, - Асклепий выделил голосом последние слова - и наконец-то удосужились спросить моего мнения. Первое, я скажу, что сильная Московия нужна всем. Всем разумным, кто болеет о благе мира, а не о собственных амбициях. В мире нужен баланс. Мир должен развиваться, и развиваться равномерно. Нет радости если в одном месте будет густо, зато в другом пусто. Вот ты, Гера, ты сколько ратовал за ввоз золота из колоний? И даже радовался по первоначалу? А потом, на этом месте просил помощи у высокого собрания, о потоплении тех самых галеонов с золотом, дабы не дармовое богатство не привели к полнейшему упадку твоей станы. Да Гера?
- Ты прав, Асклепий, - голос принадлежащий Гере так же был мужским, чуть старчески надтреснутым, но фигура в капюшоне держалась прямо, глядя прямо перед собой. Даже не видя лица говорившего было видно, что ему не легко признавать прошлые ошибки. - в моей стране остановилось развитие. Золото обесценилось, цены выросли, продукты стали дороги, мануфактуры даже не начали строится... Мне очень горько за свои ошибки, и за свою страну. Прости что перебил тебя, продолжай.
-Государь, Петр I проявляет великий интерес к Каспию, зная хорошего его значения для России, зная, что благосостояние России поднимется, и когда она станет посредницею в торговом отношении между Европой и Азией... Еще двадцать лет назад, мы в лице нашего ныне покойного брата, Ори, предложили русскому двору свою программу, которая содержала между прочим следующие пункты: для освобождения армянского и грузинского народов необходимо послать в Закавказье 25-тысячную русскую армию-15 тысяч конных казаков и 10 тысяч пехотинцев. Конница должна двигаться в Закавказье дорогой, проходящей по Дарьяльскому ущелью, а пехоту следует переправить из Астрахани по| Каспийскому морю. Русские войска будут встречены армянскими и грузинскими военными силами.
Ори и его сподвижник вардапет Минас посылают в Армению человека, чтобы поставить армян и их соседей в известность относительно обещаний русского царя.
Так, при русском дворе был поднят вопрос о подготовке похода в Закавказье. В этой связи нами было сочтено необходимым направить в Персию особое посольство во главе с Ори, поручив ему изучить там обстановку, выяснить настроения народа, собрать сведения о крепостях и дорогах страны и т. д. Чтобы не возбуждать подозрений, было решено представить дело так, будто Ори, уполномоченный римским папой, едет к шаху Хусейну с целью облегчить положение христиан Персии.
После необходимых приготовлений, Ори в чине полковника русской армии, с большой свитой торжественно направился в Персию. Находившиеся там французские миссионеры всячески старались воспрепятствовать прибытию посольства в Исфахан, пытались убедить шаха, что Московия намерена восстановить политическую независимость Армении, что Ори и есть тот человек, которому предстоит царствовать в Армении, и т. п. Достигнув Шемахи, Ори вынужден был долго ожидать шахского разрешения на поездку в Исфахан. Но он, разумеется не просто так там просиживал штаны. Обрастал связями, заводил полезные знакомства, находил надежных людей, которые, замечу до сих пор, только и ждут условного знака. В Шемахе он встречался с выдающимися армянскими, грузинскими и азербайджанскими политическими деятелями, где то обнадеживал их, где то просто подкупал, и стремился усилить симпатии населения к России. В 1709 г. Ори прибыл в Исфахан, затем едет в Шемаху, где вновь ведет переговоры с местными значимыми господами. В 1711 г. он возвращается в Астрахань и здесь скоропостижно умирает.
- Да, мы помним, его отравили - вставил свое слово незатыкаемый Гермес. Зевс поморщился, а выступающий продолжал как нив чем небывало:
- Спасибо за подсказку, да, его отравили твои соотечественники, - невозмутимо воткнул шпильку Асклепий, кто-то удовлетворенно хрюкнул, но под грозным взглядом Зевса, все сразу стихло. - Но Исраэль Ори, был действительно великим человеком ...
- И великим шпионом... - прошуршало за столом по-английски. Аполлон быстренько сжался сообразив, что, хотя здание и зал со столом расположены так, что акустика не дает понять откуда идет голос, но со своим правильным аристократично британским произношением спалился напрочь.
- ... да живет в веках его память. Он, этот великий ...шпион, не только подготовил почву на территории Кавказа, Персии, договорился с кумыкским шамхалом, но и заключил некие конфиденциальные договоренности, на бумаге конечно...
Благородное собрание дружно навострило уши, даже задремавший было Гера проснулся окончательно и теперь ловил каждое слово выступающего.
- ... так же составил подробные карты, а также список лиц, на которые может опереться русская компания...
- И? эти документы у Петра? Почему от до сих пор не воспользовался ими? - Арес, как самый молодой, не опытный, и еще не владеющий всеми тайнами собрания, не выдержал первым
- На этом все хорошее для Московии заканчивается. Документы удалось спасти, в последний момент Ори передал их надежным людям, но до русского государя они так и не дошли. Но они, бумаги сейчас у нас. И если мы сочтем целесообразным продвижение России на восток, то останется только передать их Русскому царю.
- так ли необходимо это продвижение??? - Гера
- Мы обсуждали это полтора часа, Гера, ты как всегда проспал, мы пришли к убеждению, что продвижение необходимо, как и стереть с карты мира твою страну, вместе с твоим ленивым регентом, и чокнутым финансистом... - Аполлон
- Аполлон, прекрати, это не смешно - Зевс
- Конечно смешно, посмотрите, как Гера хватает ртом воздух! Он действительно поспал обсуждение- снова Аполлон
- Я не спал! Я думал! - близкий к апоплексическому удару Гера
- Тихоррррр - Зевс. - Предлагаю перейти к голосованию, кто за? Аполлон? Вижу, да, Афина?
- Не против,
- Прекрасно, Гера? Ты против? Воздерживаешься, ну, ладно, Гефест
- Считаю нужным делом
- Асклепий?, ну конечно, разумеется да, Арест?
- Да
- Лично я за. Итак все ясно, предлагаю перейти к выбору кандидатуры, кто передаст бумаги Русскому царю. Сразу скажу, рисковать нашими братьями мы больше не намерены, поручить это уважаемому Асклепию, мы тоже не можем, так как это привлечет ненужное внимание к его персоне. Нужен человек со стороны, но человек безусловно надежный, смелый, и не известный в узких кругах
- Такой есть... - неожиданно очень серьезно сказал Аполлон - я не имею чести быть с ним знакомым лично, но я слышал от дядюшки... Его так и называют, "человек по особым поручениям". Насколько я знаю он намедни вернулся из Китая, и сейчас совершенно не обременен обязательствами...
25 апреля 1717 года Село Раменское, Валдайская возвышенность. Россия
Яркий свет бил в окно, тепло чувствовалось и на щеке, и ладонью. И запах. Какой то закомый, как принято говорить, до боли знакомый запах, но в то же время индифиицировать его не удалось. Открыть глаза, медленно, что бы тут-же их закрыть, свет, яркий, больно глазам.
- Линочка, душечка наша, очнулась красавица! Вот папеньке радость, а то-уж отчаялся болезный...
В темноволосой головке, покоящейся на подушечке из нежного батиста. Пронеслась череда мыслей. Причем напоминала эта череда стадо напуганных сайгаков. Во-первых, красавицей её не называли даже в самом пупсовом возрасте, так как такая наглая лесть выглядела-бы неприлично даже в семье интеллигентов в энном поколении. Во-вторых, с чего бы это ей очнуться? Четвертая стадия рака, несколько операций, и дорогое лечение и так продлили жизнь на добрый десяток лет, и последнее что осталось в памяти, это медленное безболезненное, спасибо израильским анальгетикам, угасание, а тут очнулась! В-третьих, папенька, не к ночи будь помянут, сгинувший в бескрайних просторах Воркуты, бабник, аферист, авантюрист и профессиональный катала, не то чтобы не радовался дочери, он просто не знал о её существовании. Это совершенно точно, и мама, и бабушка, свято оберегали эту тайну, и часто шептались на кухне, что не дай Бог, узнает, объявиться. Хотя по взрослом размышлении стало понятно, что биологический отец объявляться не стал бы даже по принуждению, и постарался забыть о существовании соблазненной им тридцатилетней девице едва за ним мягко закрылась массивная дверь благородной парадной профессорского дома. Да и, это уже в-четвертых, конечно можно гипотетически предположить папенькину радость, основанную вероятно на глубоком старческом маразме, ведь лет ему уже ну никак не меньше девяноста, сейчас... Если жив еще... А! а может и не жив, и тогда понятно, встречает радостно свою доченьку на том свете! А почему не мама с бабушкой? Или Э.. она немного не в том месте, куда попадают приличные женщины... О Боже, Линочка...
Стоп!!! Самое главное! Она не Линочка!!!
Глаза все таки открылись сами резко во всю ширь. И чуть было не выкатились дальше. Усталый мозг просто констатировал зрительные эффекты. Что находится она черте где, но никак не в больнице, и не в своей спальне. Что лежит на монументальной кровати, не широкой кстати, под пологом из прозрачной белой ткани, откинутом с одной стороны. Комната просторная, похоже квадратная, два больших окна, пол светлый, похоже на паркетную доску, но не порытую лаком. Возле кровати на столике стоит кувшин и стакан из мутного стекла. По комнате мечется испуганной клушкой женщина в национальной русской одежде, то есть в сарафане и расшитой бисером шапочке. В ушах зазвенело, в горле стало очень сухо, и она снова стала проваливаться в черное небытие. Последняя связанная мысль была: "ну вот, не хватало умереть ЕЩЕ РАЗ", и еще одна, "А на папеньку я даже не посмотрела..."
- Ох, не нравятся мне все эти новые политесы, Петр Семенович, он не нравятся... - круглолицый русоволосый с проседью мужчина, на вид лет пятидесяти, сделал губы трубочкой и поскреб уже привычно бритую щеку
- Да уж не придуривайтесь Денис Иванович, не придуриваетесь, землицу-то в новом граде Санкт Петербурге, одним из первых кинулись покупать, чуть лошадок не загнали... - его собеседник, подтянутый темноволосый, с породистым, тоже гладко выбритым лицом сидел вальяжно развалившись в кресле
- Да что вы, Петр Семенович, что вы, это я можно сказать случайно, намерился к вам в гости, а мне говорят, отбыли мол, в Санкт Петербург, а когда? Да вот намедни... Ну думаю, догоню... Ну и догнал...
- Ага, догнал, догнал и перегнал, старый ты черт! Когда моя карета под Бологим на постоялом дворе сломалась, ты мимо пролетел, и не заметил даже!
- Так где же мне было вас заметить, Петр Семенович, когда вы в это время пироги у вдовы помещика Гарского кушали?.. - не смотря на явные попытки Дениса Ивановича поддержать разговор в непринужденной форме, в глазах его сквозила такая отчаянная тоска, что собеседник даже заглядывать туда опасался.
- Денис - неожиданно серьезно сменил тему породистый франт и любитель вдовьих пирогов, - я понимаю тебя, и сочувствую, но Линочка и так не жила считай, а мучилась, не разговаривала почти, не улыбалась...
- Прекрати! Слышишь Петька! Прекрати!!! Линочка, это единственное что у меня от Вареньки осталось... И пусть она хоть трижды блаженная, это моя дочь! Моя и Вареньки. - Денис Иванович подпрыгнул в кресле, побледнел сжав кулаки грозно сверкал глазами на старого друга.
- Все, все, успокойся, это единственное что осталось тебе от Вареньки - Денис Иванович выставил вперёд ладони, и про себя добавил, "только Линочка да несчастное разоренное именье, не проданное тоже только по причине памяти о безвременно ушедшей Вареньке по этой памяти и осталось, более что приданого наследница нищего боярского рода не принесла никакого".
Конечно красива была не отнять, и дочь точной копией будет, если доживет, факт. Только если Варвара Степановна из обнищавшего рода Морозовых, предпочитавших делать браки узком кругу на протяжении последних пяти поколений, была просто глупа, то дочь её в свои пятнадцать лет достигла уровня развития пятилетнего ребенка. Уж кому- кому, а Петру Давыдову, потомственному помещику, занимающемуся разведением лошадей, было ли не знать, к чему приводит отсутствие свежей крови в потомстве. Вот вам Линочка. Петр Семенович чуть не поморщился, вспомнив слюнявый поцелуй на своей щеке, и специфический запах пота, исходивший от девочки. Линочка питала к другу отца очень теплые чувства.
Почему-то настроение окончательно было испорчено. Старый друг Денис в печали, и вряд ли составит компанию сегодня проехаться по поместьям. Надо как-то пошустрее откланяться, пока разговор не перешёл на Вареньку, а потом на "замечательную", и не менее любимую Линочку... ну вот, не успел...
- Ты ведь тогда, старый хрыч, с государем нашим, Петром Алексеичеим, крепость тогда стоил, да Ливонию воевал, а я, явившись в отпуск в маменькино имение, встретил Вареньку...
Петр Семенович заерзал, словно в уютном кресле появился некий штырь, мешавший развалиться, и рассеяно внимать тысяче раз слышаной истории.
Но видимо провидение было сегодня милостиво к гостю, высокие, по новой моде, дубовые двери распахнулись, пропуская запыхавшуюся кругленькую крестьянку - Лукерья, кормилица и нянька Линочки, тоже души не чающая в этом великовозрастном ребенке.
- Барин, барин наш, Линочка!.. Линочка то...
Весь вид кормилицы и няньки выражал крайнюю степень растерянности и удивления женщина дергала себя за рукава, и вытирала кулаком глаза, вытирая быстро падающие слезы. Петр Семенович насторожился, неушто пришла в себя? Линочка, пятнадцатилетнее дитятко старого друга и соратника...
Линочке четырнадцать лет, и уже понятно, что растет только её тело, а разум застрял в пятилетнем возрасте.
- дядя Петя! А что это там у лошадки болтается? Это ножка?
- Линочка, это не лошадка а жеребец. Во - вторых это не ножка а..., тфу, черт, вобщем, это не ножка.
- А! не ножка, не ножка! Это не ножка!
Девочка радостно запрыгала на одной ногее вокруг "дяди Пети", и сколько раз он говорил Денису, чтобы запретил ей так себя называть!!!
- Это @уй! Это Уй! Уй это такая штука, чтобы были жеребята! А у Егорки тоже есть Уй, только маленький! А у тебя дядя Петя уй есть? Тоже маленький?
Давыдов впал в ступор, единственное на что хватило осознания - это спросить осипшим голосом:
- Кто такой Егорка???
- А! Егорка - это сын нашей стряпухи Мани и конюха Филимона! Мы с ним играем в лошадку!
Мужчина покосился на сексуально озабоченного жеребца, и вытер проступивший на лбу пот батистовым платочком.
- А как вы играли в лошадку с Егоркой, Линочка?
- это очень здорово! Дядя Петя! Давай я тебе сейчас покажу! Снимай камзол!
Давыдов шарахнулся в сторону чуть не свалившись в какой то кустарник:
- Нет!!! Не надо ничего показывать, просто расскажи, - и опять покосившись на жеребца добавил - можно без подробностей
- Ну... - по симпатичной мордочке было видно девочка очень расстроена, что не удалось поиграть в лошадку - Егорка снимал ярмак, подвязывает рубаху вокруг пояса, вот так, чтобы не болталась, и встает на четвереньки, он моя лошадка, я на нем катаюсь. А он бегает на четвереньках. - видно забава ей нравилась, девочка лукаво улыбнулась и заговорщицки добавила - А еще мы катаемся с ним на козле, и на поросятах, и Егорка сказал, что, когда ноги у меня будут длинные, он научит меня кататься на настоящей лошадке, без седла. Вот.
Да, а еще в подробностях расскажет, как происходит зачатие жеребят, в форме игры и с живыми примерами.
Прочему-то так не к месту вспомнился тот случай на прогулке. Кстати именно после того случая Петр стал нарочито сторониться дочь друга, совместных прогулках с нею был поставлен жирный крест, а также была дана себе клятва, никогда не жениться, ну а если угораздит, то по крайней мере постараться плодится аккуратно. А лучше вообще никак.
- Что, что Линочка??? Что??? Говори корова ты несчастная!
Внезапный окрик хозяина имел совершенно действие противоположное желаемому. Несчастная корова Лурерья захлопала глазами и впала в ступор. Хозяин подскочил на месте, театрально плюнул, помянул недобрым словом матушку кормилицы, и хватаясь за сердце помчался на женскую половину дома.
-Ох, Лукерья, угрооообишь ты барина, - Петр Семенович с трудом поднялся с кресла, давала знать себя поврежденная во время полтавской баталии нога, поправил охотничий костюм, как-бы прогулка намечалась, и ласково обратился все еще стоящей посреди комнаты кормилице - ну что ты застыла как жена Лотта? Что с молодой барыней? Неужто кончается?
- Свят, свят, барин, нет, очнулась сердешная, водички попросила, да какой день ноне. Но плохо ей, глазки все таращит, меня не признает...
- Вот и славненько, - постарался побыстрее перебить новые излияния еще одного горячо любящего Линочку человека. Ну и конечно, воспользовавшись моментом поскорее смыться - вот и славненько, Лукерьюшка, а я пойду пока, поеду в усадьбу, да Густова вам пошлю, хороший он аптекарь, может кому успокоительное даст - Это было сказано искренне, так как успокоительное по мнению Давыдова в ближайшее время понадобиться всем домочадцам старого друга. Да и ему самому в первую очередь.
- Няня, нянюшка, открой окно пожалуйста - как называть кормилицу, само собой всплыло в памяти - и посиди со мной...
Линочка, пусть это не её имя, но своё она не могла вспомнить - как ни старалась, уже несколько раз приходила в себя, просила пить, пила, спрашивала какой день и месяц, тут же забывала и опять проваливалась в забытьё. Тело было словно чужое, да и почему словно, оно и было чужое, и видно не очень хотело признавать новую хозяйку. Да что она выдумывает, просто лежала долго, неподвижно. Кровообращение нарушено, вот и чувствует тело как будто отлитое из чугуна. Сколько же дней она так валяется? Память... из ближайших событий новой жизни помнила пожилого мужчину с ясными голубыми глазами, глядевшему на нее как на икону, папенька. Лукерью, смотревшую на нее ошалевши, еще каких-то дворовых девок, она именно понимала, что это именно дворовые девки, и даже вроде помнила по менам. Помнила, что эта комната, её, Линочки, спальня находится на втором этаже большой каменной усадьбы, помнила елку на последнее рождество, и пряники на елке, и свой восторг от сотни горящих на этой елке маленьких свечек. Помнила, что у папеньки есть псарня, изящные борзые, гончие, розовые и черные носики щеночков, которые тыкаются в ладошку, и что папенька любит охоту. Тут же пришло на ум, что она, НЕ Линочка, тоже любит охоту, вспомнился пятнистый костюм, ружьё, лыжи, друг старинный Ванька, но как-то сразу закружилась голова. Сколько она всё-таки так валяется? Да и посмотреть на себя, не мешало бы...
- Нянюшка - голос у этой Линочки надо сказать мелодичный и приятный - а скажи мне, долго ли я тут лежу? И принеси мне зеркальце пожалуйста.
Лукерья опять закудахтала, исчезая где-то в анфиладе дверей и комнат, и снова появилась неся в руках бережно завернутое в тряпочку зеркало в инкрустированной оправе с ручкой.
- я понял вас, гер Густав, по ложечке, три раза - Денис Иванович выглядел так как говорят - по голове пыльным мешком. То есть слегка ошарашенным. Успев мысленно чуть ли не попрощаться с любимой доченькой, услышать, что пришла в себя, и не просто пришла в себя, а ведет себя и говорит, не как пятилетнее ребенок, а как девица её возраста.
Денис Иванович, не то что бы смирился с недугом дочери, если совсем честно, то и недугом его не считал, то есть именно то что в пятнадцать лет, девушка вела себя и рассуждала как пятилетняя девочка, но во всем остальном она была абсолютно здорова. Никогда не простужалась, бегала, резвилась вместе с дворовыми ребятишками, Денис Иванович не возражал, не возражал даже после того как закадычный дружок ее Егорка был уличен в излишне просветительской работе о русском мате и лошадиной анатомии. Егорка был выдран на конюшне собственным отцом, после чего ему были четко обозначены грани общения с барыней, и снова допущен до совместных игрищ. На всякий случай подобное внушение было сделано всем отпрыскам мужского пола, от восьми до восьмидесяти лет. Поместья у Дениса Ивановича Головина богатые, земли и крестьянских душ много, имение и в стольном Петербурге, и старой Москве, Хозяин он рачительный деньги водятся. Есть охота, друг Петруша, милые отзывчивые на барскую ласку крестьянки... Все было хорошо, поместья богатели, крестьяне не бунтовали, дочь росла и радовала душу, а старый друг сердце. Но видно слишком много возомнил себя счастливым человеком Денис Иванович, Линочка слегла. Сначала просто перестала веселиться, притихла, няня сказала, что девушка входит в возраст., и на том успокоились, потом она стала больше молчать, и подконец вообще перестала разговаривать , а просто тихо впадала в забытье приходила в себя и снова отключалась. Последний раз она не приходила в себя трое суток, и даже кажется не дышала, но ребенок выглядел мирно спящим, и Денис Иванович, запретил звать Лекаря, и вот... нежданная радость.
- Денис Иванович, ваша дочь, ей лучше. Но учтите, это обманчивое улучшение, ее жизненные силы очень слабы, старайтесь выполнять все её капризы, не удивляйтесь никаким причудам, балуйте. И всё будет хорошо. У нее частичная потеря памяти, так бывает, когда поврежден мозг. Будьте терпеливы, объясняйте ей привычные вещи. Да да не удивляйтесь, одному моему пациенту после удара по голове пришлось заново учиться писать...
Линочка, возлежа на своей надо сказать очень удобной кроватке, слышала каждое слово, и мотала на ус. Неплохо, очень неплохо все получается, все странности будут списаны на больную голову, туда-же можно приписать необычные знания и способности, которые кстати сохранились, после небольшой ревизии потрёпанная память выдала требуемые химические формулы, и стихотворение А.С. Пушкина о зимнем утре. Далее инспекцию своих несчастных мозгов девушка проводить не стала. Пока. Вслед за Лукерьей в комнату одновременно протиснулись пихаясь животами доктор Густва, и папенька Денис Иванович. И заговорили разом все:
- вот вам зеркальце, барыня
- как ты доченька? Хорошо ли тебе?
- Эвелина Денисовна, я должен вас осмотреть.
- Да хорошо - ответила девушка всем одновременно, и про себя улыбнулась, там, у себя дома она любила так отвечать на смски мамы и бабушки, сразу обоим, на разные вопросы одинаково. Приняла зеркало из рук Лукерьи, осмотрела, красивая инкрустация оправы, а зеркало то само не очень, ну да, сейчас тут делают зеркала нанося смесь ртути и олова. И непривычно бедненькое изображение в зеркальце... Так, а кладовочка то знаний оказывается и ничего! Лина, так ей больше понравилось, ну не дите же она, чтобы Линочкой звали, Лина отчетливо вспомнила: методика серебрения по Некрасову, с помощью глюкозы. Ощущение было такое, как будто сверху на голову упал увесистый книжный том. Резко заболела голова, и в довесок в этой многострадальной голове всплыла еще формула глюкозы. Последней мыслью было - "я неплохо знаю химию"
В комнате опять начался переполох, Денис Иванович орал что нельзя волновать Линочку, и ей нужен покой, няня причитала, что вот они, эти зерцала, явно от беса, доктор спокойно отвечал, что больная просто слишком слаба, и ей требуется куриный бульон, желательно из молодого цыплёнка, дворовая девушка вопрошала что делать с простынями, которые она принесла, вторая девка тащила поднос уставленный чем угодно, только не бульоном, Лукерья шипела что та дура не то притащила, девушки переглянулись обе - и кто из них та дура? Вошёл Яков, и чинно отряхивая шапку доложил, что Петр Семенович отбыли, мыльня затоплена, а Глашка готовит лекарю комнату. Все стихли. Всё-таки разумный мужик этот Яков, и голос у него как труба иерихонская, в дверь просунулась белокурая вихрастая голова Егорки, специалиста по объезженною домашней скотины, и тут же была ухвачена за ухо, ну вот был у него такой талант, попадать всегда под горячую руку.
12 мая 1720 года Санкт Петербург, Летняя Резиденция Петра l
Чадит свечка, стол заваленный бумагами пожилой, уставший человек, крупные мозолистые руки, темные глаза на выкате, тёмные волосы. Государь всея Руси. Первый император. Первый реформатор. Могущественный, жестокий, вспыльчивый, нетерпеливый. Петр Алексеевич Романов?.. Или Густав Малер, немецкий рабочий, семьянин, трудяга и просто хороший парень?.. Ведь здесь, в России он прожил больше чем в своей прежней жизни. 40 лет. Но воспоминания все равно периодически подступали к горлу: жена Марта, полненькая, беззаботная птичка Марта, карапуз Густав Младший. Его так и называли в семье, Густав Младший, не давая никаких милых домашних прозвищ. Мужчина потер лицо руками, словно пытаясь стереть нахлынувшее прошлое. Вспомнилась другая Марта, последняя любовь, внешне очень напоминавшая потерянную во временной петле жену. Предательница. Все они предательницы. Все хотят сладкой беззаботной жизни, развлечений, и что-то отложить на потом... Потом, это когда его, благодетеля, черти уволокут в ад. Именно так пророчила и несчастная Евдокия, и раскрытая во лжи и обмане Анна. И что им не так было???
В начале своего пути, когда только он ощутил и осознал себя в новом теле, тридцатилетний мужчина, в теле десятилетнего ребенка было все безразлично, почему-то быстро и четко пришло осознание что это не он, не его тело, не его страна, и даже не его время. Было безразлично, потому что что и чем он жил, чем дорожил и к чему стремился внезапно оборвал промышленный пресс в несколько тонн весом. Оборвал жизнь. Ту жизнь. А другая ему была не нужна. Потом надо было выжить. Просто выжить, почему-то очень не хотелось умирать, почему-то очень дорога стала ему сразу эта черноволосая женщина с одутловатым лицом, и черными глазами на выкате Наталья Нарышкина. Мама. Мама, которой у Густава никогда не было, и первый порыв к жизни был именно ради нее. Как он понял очень быстро если его не будет, её, эту любящую его женщину, маму, матушку как здесь говорили, просто убьют. Безжалостно и жестоко. И он решил бороться, бороться за жизнь для неё и для себя... Потом появился Алексашка, потешные полки, Лефорт. Потом пришло осознание собственной значимости и власти. А потом пришла она, Анна. Его первая любовь в этом мире.
В немецкую слободу Густав стремился, как только узнал о её существовании, ностальгия по соотечественникам, по привычному укладу жизни давала себя знать все сильнее. Да они его использовали, эти хитрые немецкие горожане, да и черт с ними, зато его душа отдыхала, и он набирался сил для новых свершений. Так хотелось успеть, так торопился внедрить что-то новое, порой насаждая силой, так как не было сил и терпения ждать, когда новшества укоренятся на неподвижном русском сознании. Густав искренне стал Петром, искренне полюбил этот народ, и эту страну, но где-то очень - очень глубоко в душе был Густав. Чуть-чуть.
Дверь даже не скрипнула, только сквознячком потянуло, и вот, пожалуйте, Александр Данилович собственной самодовольной персоной. Этот проныра и баловень судьбы умудрялся всегда быть в прекрасном расположении духа, имел очень хороший аппетит, причем не только к кулинарным шедеврам, и всегда знал где что плохо лежит.
Меньшиков примостился прямо на столе, аккуратно подвинув мешавшие фельдмаршальской упитанной заднице бумаги, и подобострастно заглянул в глаза государю. И как умудряется шельмец, жаль что хвоста нет, заискивающе вилять нечем, для полноты картины. Любопытно, чует кошка, чье мясо съела? Или как обычно уверен в своей фартовости?
- ну что, Алексашка, как тебе Холмогорская усадьба?
- Какая усадьба, Мин Херц? - Меньшиков невинно захлопал глазами, вот умеет же пройдоха затронуть слабые струны царской души, и ведь было время покупался великий государь.
- Усадьба, сердешный, усадьба в Холмогорах, наследники купца Лядовского, которые судились - рядились из-за наследства, да наследство как то в казну ушло... но не дошло видать наследство до казны, почему-то приписано было к твоим землям, друг мой... Наследнички в недоумении - проговаривая всё это, "сердце" Александра Даниловича потянулся за тростью, с которой был неразлучен, и с которой очень хорошо по видимому был знаком Меньшиков. Последний с удивительным для его возраста и комплекции проворством, тоже вероятно, выработанным опытом, быстро нырнул под массивный стол, на котором гордо восседал минуту назад. И уже из под стола донеслось
- Государь, Государь не губи, врут, врут люди! Сами, сами, черти всучили эту усадьбу, чтоб помог рассудить наследство!!!
- Ах! Да ты у нас третейский судья! - старательно шуровал палкой под столом, но видно хитрый главнокомандующий владел секретами магов и шаманов, и умел сжиматься до размеров полевой мыши - достать его никак не получалось. - Да ты у нас самый честный радетель за обиженных и гонимых!!!
- Да какие обиженные и обездоленные государь! Да это дармоеды и пьяницы и моты, государь, все наследство промотали по кабакам да в карты! Неучи неграмотные! Ты сам давеча указ подписывал, чтобы дескать забирать именье у тех, кто его в запустенье приводит! - быстро тараторил Меньшиков.
- Аааа! Шельма! - радостно завопил царь, почувствовав что палка всё таки достигла возжелаемой цели.
Из под стола послышался вой, переходящий в жалобный скулеж верной и вороватой правой руки. Петр сразу успокоился, вытер пот со лба, еще раз кинул подозрительный взгляд в сторону стола, не исключено, что этот хитрый паяц притворяется.
- Вылезай, вылезай щельма! Вылезай, не торону боле.
- Шонешно, Фольше и не фушно, ты фшо фелел... Фатрап!
- Алексашка, прекрати паясничать - Петр чуть улыбнулся, жалобные стенания Меньшикова не выдерживали никакой критики, но все равно смешно у него получается!
- не фылефу! - прошепелявил из под стола временно опальный главнокомандующий - ты опять драться будеф! И зубы мне выбьеф!
- Алексашка, ты или шепелявь, или нет, а то не правдоподобно как-то...
- А это, Мин Херц, правдоподобно??? - несчастный Александр Данилович Меншиков - Российский государственный деятель, фаворит и сподвижник Петра I, светлейший князь, вылез из под стола сияя лиловым фингалом, стремительно закрывавшем правый глаз светлейшего. Парика на нем небыло, коротко остриженные волосы стояли дыбом, напоминая пресловутые рожки лукавого. Быстро оценив обстановку, как безопасную для своей персоны, Меньшиков снова нырнул под стол, и появился оттуда бережно держа в руках светлый завитой парик присыпанный пудрой и пылью - Ну вот, вместо того, чтобы любящего тебя друга охаживать палкой. Лучше-бы дал тумаков своей прислуге, за что только барский хлеб жрут! Вот! - Меньшиков аккуратно потряс перед собой париком, как изобличающей ленивую прислугу уликой - посмотри! Посмотри только! Три! Три целковых! Корову голландскую купить можно!
- Корову говоришь? Три целковых говоришь? - голос государя стал снова зловеще ласковым, и несчастный фаворит, озираясь кинул взгляд на стол, и сошел с лица - А вот в этой бумаге - Петр ловко подхватил со стола, и потряс бумагой как давеча Меньшиков париком - В эээтой бууумаге, скааазано, что коровы голландские покупались по 4 с половиною целковых за голову... А ну стой мерзавец!
Последние слова государя полетели в спину фаворита, хитрый царедворец умудрился проскочить промеж длинных ног Петра, и теперь стремительно улепетывал куда подальше...
Кальяри, Италия 1720
К утесу вела узкая тропинка, между кустарником большими камнями она обрывалась на маленькой площадке, с которой прекрасно было видно море, и порт. Девушка заправила черную прядь под платок, и приставила ладонь ко лбу наподобе козырька, и продолжила всматриваться в даль моря. Трудно объяснить, да и некому тут объяснять, свои странные причуды, но Бенедатта всегда знала, когда придет тот корабль, и привезет её любимого. Морской ветер безжалостно трепал платок, стаскивал с плеч плащ из козьей шерсти, облеплял одеждой крепкий стан девушки. Бенедатта, сморгнула слезу от ветра, поморщилась, и снова стала вглядываться в даль моря...
У него четыре имени, разных, она зовет его Андреа. Он называет ее Мими - любимая, и не любит имя Бенедатта, когда он рядом кажется, что даже воздух вокруг горячий. Когда он смеется, в его глазах пляшут черти, а улыбка, у него улыбка искусителя рода человеческого... Он верит в Бога и Каббалу, но Бенедатта никогда не видела его в церкви, или проводившим тайные обряды. Он жесток с людьми, но собаки и лошади его любят. И женщины, сколько их было до нее, Бенедатта старалась не думать, но иногда у него в речи проскальзывали женские имена. Его кожа пахнет силой, и еще какой-то травой, тело покрыто шрамами, но каждого шрама ей хочется коснуться губами. О до безумства смелый - дважды выходил в круг на ножах. Стоит на краю утеса, и выходит в море в шторм. И он зовет ее Мими...
На глаза навернулись уже настоящие слезы, почувствует ли она когда-нибудь его руки? А вдруг шальные ветры, и коварное море заберут любимого? Андреа всегда смеялся над её страхами, говорил, что он такой грешник, что никому не нужен там, даже Люциферу. И что они, Люцифер с святым Петром уже второй год не могут прийти к соглашению, куда отправится его душа, каждый старается спихнуть его душу конкуренту. Богохульство конечно, но Андреа так потешно рассказывает...
В далеке показалась темная точка, Бенедатта подпрыгнула на месте, и зашептала молитву Деве Марии. Конечно, уже рядом... но тем больше волнение. Девушка стояла почти на краю утеса и зажав в руке простой деревянный крестик шептала веками выверенные слова, которые шепчут все женщины в ожидании своих любимых...
Четверть часа спустя уже можно было рассмотреть намек на паруса, и видно, что корабль идет именно в порт Кальяри. Бенедатта подхватила подол коричневой юбки, из добротного, но простого полотна, и почти бегом бросилась по тропинке обратно.
Небольшой домик, сложенный из глины с соломой, встретил прохладой, и запахом трав. Бенедатта сама их собирала и сушила, сначала для Андреа, потом и сама пристрастилась к травяным отварам. Еще запах трав, приятнее запаха рыбы, хоть домик стоял на краю деревни, и с подветренной стороны, но рыбацкая деревушка, есть рыбацкая деревушка, никуда не денешься от этого. Внутри дом состоял из одной большой комнаты - служившей и кухней, и столовой, и небольшого помещения отделенного полотняной занавеской где стояла большая кровать. Несколько сундуков вдоль стен, покрытых лоскутными одеялами, Чистовыметеный глинобитный пол. Большой стол на толстых монументальных ножках посреди комнаты. На столе... деревянная миска, в свежем меду плавают соты и кружиться пара ос. Уже кто-то успел побывать. За те три года, что продолжалась эта странная связь, с этим странным человеком, Бенедатта уже успела привыкнуть, к некоторым необычным вещам, что стабильно два раза в неделю у дверей появляется козье молоко в глиняном кувшине (молоко следовало перелить, а кувшин поставить на место, и он так же таинственно исчезал, как и появлялся). Иногда орехи, или вот так мед... а однажды, когда отец тяжело заболел, и не мог ходить в море, а услуги лекаря стоили баснословно дорого, появился кошель с деньгами. Андреа отшучивался, хотя и не отрицал свою причастность к этим чудесам, говорил, что ему удалось подружиться с местными лешими, и они помогают его невесте. В легенде о леших, была доля правды, один из них отлеживался у них на чердаке, а оживший после болезни отец тайком выбрасывал окровавленное тряпье. Можно подумать Бенедатта совсем дурочка. Не понимает, что Андреа дружит с местными контрабандистами. Но если мужчинам нравится считать ее дурочкой, пусть так и будет. Девушка заглянула на чердак, на сей раз гостей там небыло, позвала отца, и не услышав ответа выгнала ос и принялась, напевая замешивать тесто. Скоро приедет любимый...
Любовная лирика Италия
Догорел закат, мелькнул прощальным лучиком сквозь вырезанное в ставнях сердечко, шаловливо скользнул по щеке, спящей Бенедатты, попытался скользнуть ниже, на оголенное бедро, но мужская рука уверенно закрыла бедро покрывалом. Лучик словно смутившись исчез.
-Правильно, вали отсюда, нечего лапать мою девочку - Давыдов посмотрел на луч, как будто тот был во плоти. Попытался отобрать у спящей подушку, которую она обнимала - Мими, отдай, - Бенедатта капризно сморщилась во сне, и крепче прижала к себе подушку.
Давыдов вздохнул, и лег рядом, положа руку под голову, потом повернулся на бок, приподнялся на локте, и замер созерцая спящую девушку.
Моя девочка. Когда ты вот так спишь, ты еще ребенок, и подушку обнимаешь как куклу. Только не было никогда у тебя кукол, твои игрушки вырезанные из дерева собачки и лошадки, твоим любящим отцом.
Моя девочка, ты спишь беззащитно, свернувшись клубочком... причмокиваешь во сне... твои волосы разметались по подушке, как хочется зарыться в них лицом.
Я хочу остаться с тобой, моя девочка, очень хочу. Хочу разделить с тобою все твои мечты и планы. Ловить рыбу, ходить в море на старой, но надежной фелуке, учить этому, и еще многому другому своих детей. Построить дом на том утесе, где ты меня всегда ждешь...
Если бы я мог... Но искромсать твою душу, это слишком даже для такого циничного вора как я. Я вор, я гнусный бессовестный вор, моя девочка.
Я украл у тебя три года твоей жизни, твоей молодости. Ты не хочешь ничего брать взамен, значит я вор.
Я мог бы купать тебя в роскоши, ты могла бы жить в любой стране в замке с прислугой, но ты любишь эту бухту, это море, эти утесы. И свою жизнь Твои пальцы, даже сейчас, во сне вздрагивают, словно плетут рыбацкие сети. Тебе снится море, фелука, и, наверное, я...
Я когда-то сумел прогнать кошмары из твоих снов... как мне хочется обнять тебя блаженно прикрывая глаза, моя Мими, и не отпускать из объятий хотя-бы эту ночь. Но зачем приучать тебя к тому, что скоро исчезнет из твоей жизни...
Я сумел залечить в твоем сердце пробитую брешь, но зачем подчинять и без того надломленную волю... когда ты плачешь, из твоих глаз капает боль и горечь, ты как наивный ребенок прижимаешь ладошки к щекам. Я хочу губами собрать всю соль с твоих щек, но зачем тебе эти жалкие крохи нежности...
Моя девочка сильная, я научил тебя многому, ты знаешь языки, географию, ты по-детски любопытна, и по-взрослому рассудительна, ты любишь тепло, паруса и ...меня. И боишься, что однажды я не вернусь. Позабуду тебя, или меня заберет Море...
Я бы мог сбежать, отпустить, погибнуть для тебя. Я клянусь себе всякий раз, что эта встреча была последней. Да только все зря. Каждый раз я возвращаюсь, возвращаюсь к тебе, так будет и в этот раз, все остальное не важно...
Сентябрь 1720года Где то в районе Смоленска, тракт на Москву.
О эти дороги! О! Эти Российские дороги! Будь прокляты эти кошмарные дороги! Пробираясь в столицу России, именно пробираясь, кабальеро дон Диего Альмага де Фога дважды участвовал в подкупе местных чиновников, нанес серьезные увечья неосмотрительным гражданам дуэлянтам, пару раз помогал вытаскивать карету из образованного весенней распутицей болотца называемого кучером дорогой, и изрядно почистил местные леса от работников ножа и топора, принеся пользы равно полку солдат в "позапрошлом годе отправленном государем лесА здешние от супостатов очистить" по словам того же кучера. К концу пути, возница, сопровождавший Диего от самой Риги, успел трижды поменять мнение о своем нанимателе, и уже двое суток подумывал, как бы половчее сбежать, от греха подальше.
А что бы вы подумали, прости Богородица, вот нанимает вас некий господин, гишпанец по виду, черноволос, зеленоглаз, смугл и нагл. При шпаге, дворянин значит. Одет в удобный дорожный камзол недешевого сукна, кожаные штаны, высокие добротные сапоги, шляпа и плащ дополняли костюм. Из багажа при себе только небольшой сундук притороченный за закорках кареты, да небольшой сундучок из толстой кожи пи себе. Сам невысокий, хлипенький такой, и как надеется до Санкт Петербургу доехать? И не слуги с собой, не охранника... Афанасий, так звали возницу даже прикинул, а не стоит ли нечаянно потеряться незадачливому пассажиру где-то по дороге? Но что-то, а чуйка у Афанасия была хорошо развита, чай не первый год по дорогам возницей подряжается, в общем рассудил, что ежели что, или гишпанский барин денежку накинет, если Афанасий его того, спасет, или приятели лесные спасибо скажут. Но как-то получилось, что, не проехав и ста верст, пришлось приятелей спасать. От барина. Такого ужаса, возница Афанасий, а по совместительству пособник и соучастник лесных разбойников, не видел никогда за всю свою богатую событиями жизнь. Чтобы так быстро, а главное хладнокровно, уничтожали людей. Ну если правде в глаза глянуть, то и людьми разбойников кабальеро не считал, так, словно волк овец порезал, возницу шести пудов весом одним махом из под кареты выволок, манатки свои катовы собрал, аккуратно тряпочками почистил и в сундучок сложил. И картавенько по-русски приказал, трогай мол.
Сам дон Диего был не капли не удивлен своими приключениями, преследования конечно мешали, но не казались странными. Он прекрасно знал, откуда растут уши этих "приключений" и по правде, они ему порядком надоели, но как-то разрешить этот щекотливый момент не представлялось возможным.
Прежде чем отправиться в это не простое путешествие, он конечно навел все справки о местах, которые придется проезжать, и о людях, которые встретятся. Мужчина смотрел в окно, задумчиво пожёвывая соломинку и наблюдая за проплывающим мимо однообразным серым пейзажем. Погодой Россия пока не баловала. Что ж, не на вОды едет, по делу важному, почти государственному, как ему пытался внушить его святейшество, Диего ухмыльнулся, вспоминая иезуитскую физиономию кардинала, старый лис обломал зубы, и даже слегка расстроился, что не удалось залезть в душу "лучшему человеку по тайным поручениям в Европе". Да и невдомек было опытному иезуиту, что в свои 26 лет, дон Диего Альмага де Фога души не имел вовсе, как и Родины, воспоминаний, и семьи.
****
Сентябрь 1720 года, Валдайская возвышенность, Россия
О! Пресвятая Дева Мария! Как кстати она обеспокоилась судьбой самонадеянного болвана, коим безусловно чувствовал себя д"Артаньян последние два дня. Своей десницей Дева Мария выбрала плотненького господина с породистым длинноносым лицом и насмешливо изогнутыми губами. Итальянец. Безошибочно диагностировал ограбленный француз. Но ничего, в этой затерянной на краю географии стране, любого католика можно считать братом. Будь он хоть эфиоп.
Итальянец выглядел респектабельно, одет чисто, благодушное выражение лица и не запыленная и не мятая одежда выдавала, что уж он то нашёл себе пристанище, во всяком случае на вчерашнюю ночь, и спал в удобной постели, а не в каком-то сарае с сеном, бок обок с верной кобылой. Господин итальянец, еще не подозревая о благородной миссии, уготовленной ему небесами, не торопясь направлялся к таверне, расположенной на противоположной стороне площади. Д"Артаньян быстро, как мог привел в порядок свой туалет, разгладил усы, и придав самое отчужденно мечтательное выражение лицу, стремительно ринулся на перерез итальянцу.
- Ах, простите месье, я так неловок - молодой дворянин расшаркался со всей возможной галантностью. Ловко поскользнувшись, лучше не думать, на чем, он слегка толкнул важного итальянца, не так сильно, чтобы оскорбить, но и не так незаметно, чтобы его не заметили. Что ж, время, проведенное при дворе короля Франции, не прошло даром, он многому научился - надеюсь, с вас не сильно зашиб?.. А! Чччерт - шевалье скривившись схватился за ногу
- Что с вами месье? Да вам больно! - итальянец, как и ожидалось подхватил симулянта под локоток, осторожно месье... Вы говорите по-русски? Честно говоря, я во французском не силен... - итальянец - смущенно улыбался, так же поддерживая под локоть и пытаясь заглянуть в глаза
- все в порядке, синьор, я говорю по-итальянски лучше, чем по-русски, я всего две недели в этой стране - ответил шевалье и улыбнулся искренне и открыто, ему где-то в глубине души, даже стало неловко обманывать этого господина, первое впечатление было очень приятным. Подозрительное урчание в животе, тут же заглушило это жалкое блеяние совести.
- О! это прекрасно! Позвольте представиться - Доме́нико Андре́а Трези́ни - инженер, архитектор.
- Шевалье де Бац, граф д"Артаньян, маркиз де Кастельмор - к вашим услугам, сеньор Трезини
- О! Шевалье, Граф! - у Трезини как у всех итальянцев, был в крови почтение к титулам, даже если представитель знатного рода, как сейчас, был запылен, помят, и безусловно голоден - позвольте помочь вам, вот тут в дух шагах вполне приличный трактир, и там сдают комнаты...
Услышав слово "сдают", лицо графа уже не произвольно перекосило гримасой, воспоминание об утраченном поясе с деньгами было как острый предмет на интимном месте.
- о! Граф! Да вы не шуточно повредили ногу! - инженер-архитектор по-своему истолковал мимику нового знакомого - нет, нет, никаких комнат! Мы сейчас-таки дойдем до трактира, и я попрошу подать мою коляску. Здесь недалеко имение моих друзей, у которых я имею честь гостить... Нет! Граф, не возражайте, Трезини опять неправильно истолковал искренний всплеск эмоций, попытавшегося рассыпаться в благодарностях шевалье, - я знаю вашу французскую гордость, но поверьте, никакого урона чести вашему достоинству не будет, мои друзья люди очень благородные, дворяне, и главное у них в имении самый хороший доктор в округе.
Спустя каких-то три четверти часа представитель старинных французских фамилий стоял на вымощенном тесаным камнем подворье вполне приличного замка, или как здесь говорили усадьбы.
- шевалье де Бац, граф д"Артаньян, маркиз де Кастельмор, барон де Сент-Круа и де Люпиак, владельцем Эспа, Аверона, Мейме и других мест, к вашим услугам мадмуазель - Вот теперь судьба сделала очередной вираж, и он впервые за пребывание на Русской стороне, знакомится с представителями действительно достойных фамилий.
как и его дед-гасконец, шевалье был блестящим офицером с манией величия и именовал себя всеми титулами.
Молодой мужчина примерно лет двадцати, одетый в потертый камзол серого цвета без украшений и излишеств, манжеты батистовой рубашки кружевом отделаны скудно, высокие сапоги, хорошей выделки кожи, красивый берет украшенный дорогой брошью и пышным страусовым пером. Короткая шпага у пояса, очень выдающийся нос, и известная для каждого россиянина двадцатого века фамилия д"Артаньян.
- д"Артаньян?! Тот самый??? Живой д"Артаньян?!- это вырвалось у Линочки не произвольно, точнее вырвалось у той, имя которой она так и не вспомнила, жительницы двадцать первого века. К счастью тот самый живой д"Артаньян не настолько владел русским языком, чтобы удивляться почему это собственно мадмуазель удивляет что он живой.
То, что мадмуазель знает его фамилию, честно говоря француза не очень удивило, он, как и его дед-гасконец, был блестящим дворянином с манией величия, и даже странно, что проехав пол России, его первый раз признали! А ведь должны были рассыпаться в прах, при первых звуках его имени! Ведь его отца крестил сам король Людовик XIV и королева Мария-Терезия! Ну что поделать, варварская страна, необразованные люди... Жан Батист приосанился, поправил усы, во взгляде появилась уверенность. Как будто это не он несколько часов назад размышлял над тем, как наплевать на дворянскую честь рода де Кастельмор, д"Артаньян, а заодно и де Бац, де Сент-Круа и де Люпиак, Эспа, Аверона, Мейме и честь других славных предков, по простому стащить у разносчика пару пирогов, и утолить наконец этот голод!
Тем временем шевалье д"Артаньян, (ах какое имя)! Не теряя даром времени, точнее зубами вцепившись в последний шанс, данный капризной судьбой, заливался соловьем мешая французские и редкие русские слова, о том, как он, шевалье счастлив, что она, судьба, подарила ему мгновение встречи с такой прекрасной мадмуазель... И таким бесподобном в своем величии господином графом...
Господин граф засмущался право, как давешний староста, что встретил их при въезде в имение
- Трошка, бегом беги, чтоб пятки сверкали, - взволнованным шёпотом говорил староста, оттягивая ухо босоного сорванца в свободных полотняных портах и такой же рубахе. Очень чистой, кстати, рубахи, - прям к барину беги, и скажи... - дальше староста перешёл на совсем тихий шёпот, но д"Артаньян и так догадался, торопятся предупредить о важных гостях...
Мадмуазель окинула его цепким взглядом
- д"Артаньян! Мы будем рады пригласить вас к обеду...
- Да, господин граф, мы будем очень рады - эхом отозвался представленный как Денис Иванович папенька, не оставляя малейших сомнений в том, кто тут играет первую скрипку. - господин Теразини, прошу к столу!
Обед подавали в большой зале, именовавшейся на новый манер столовой. Блюда и сервировка - достойны даже Людовика XIV. Кроме графа с дочерью, и временно исполняющего обязанности десницы Девы Марии, сеньора Теразини, за столом присутствовал господин ван дер Флас, голландец по происхождению, доктор медицины, почетный член академий Европы. Шевалье слыхал о нем в Париже, и никак не ожидал увидеть сего господина здесь.
За обедом обсуждали политику, цены на сукно, столичные дела и Санкт Петербург, обсуждение сводилось к тому, что нечего там делать на этих ассамблеях, а дела и тут у нас не плохо идут.
Милый Денис Иванович уже любезно предложил ему, шевалье, оставаться погостить "сколько душе заблагорассудится", и д"Артаньян поспешил согласится. Надо перевести дух, а там видно будет, да и компания подбирается приличная, сам столичный архитектор, как выяснилось, не малая величина при дворе. Граф, успешно развивающий мануфактуры и заводы в своих имениях, очень интересный человек, доктор ван дер Флас, воистину образованный и передовой пионер медицины. Только что он делал в этой глуши? Тоже проездом? И споткнулся о непосредственное обаяние милой мадмуазель? Странно, почему она сначала показалось ему необычной, и старше своих лет?
Сентябрь 1720 года. Окрестности усадьбы Головиных.
Петр Семёнович пробирался лесной дорогой во владения друга своего Головина, пробирался верхом конечно, не смотря на поврежденную в Н-ском сражении ногу, любил он верхом, и лошадей искренно любил и разбирался в них. Не имея своей семьи, кроме престарелой приживалки тетушки, до недавнего времени, он делил свою любовь между другом, его дочерью и лошадьми. И лошадям, пожалуй, доставалось большая часть.
Начало мая, завтра праздник светлого Христово воскресенья, Петр Семенович непроизвольно улыбнулся этим мыслям. Не то чтобы набожный был человек Давыдов, просто любил этот праздник, любил народные гуляния, хорошую погоду, весну. Именно праздник пасхи ассоциировался у него с новым годом.
В усадьбе Головина сейчас хорошо. После чудесного Линочкиного выздоровления, в позапрошлом годе, Денис просто воспрял, и раньше был крепкий хозяин, а сейчас богатейший помещик в волости. Новшества вводит, как сам Петр Семенович разводил лошадей, так у Дениса стали страстью мериносские овцы. Были и коровы голландской породы. А еще птица, а еще оранжереи, коптильни. Но овцы стали его страстью, он мог часами говорить о качестве руна, о ценах на шерсть и сукно, как улучшить породу... Второй причудой стал сыр. Да-да, вытащил старый черт откуда-то голландского же сыровара с не выговариваемой фамилией, окрутили его шустрой девкой, и теперь барин с сыроваром что-то постоянно выдумывали, экспериментировали, иногда запах от этих экспериментов делал невозможным нахождение в усадьбе, но переносить сыроварню подальше, Денис категорически отказывался.
Круглые головки едва успев вызреть, отправляются в столицу, сыр... да что сыр, хитростью и убеждением Денису удалось за год сделать то, что государь не смог за десять лет. Картошка. Её охотно сажают, охотно едят, и господа, и крестьяне, только на продажу спросом не пользуется, в отличии от того-же помпадура, который и солят, и вялят, и сырым подают, и зелёным и красным в пищу годен. Бочками соленые помпадуры купцы забирают.
Кое-что еще строится в удаленных имениях. За это кое-что, пришлось выложить добрую долю капитала, и Петр Семенович долго сомневался в рентабельности этой затеи, точнее аферы, но время показало - прав Денис! пуст пока образцы не большого размера, но главное принцип, а далее ловкость мастера. Стекло и зеркала. Причем зеркала намного чище и красивее венецианских. Но тсс... это пока тайна из тайн, и в отдаленном имении строится как бы два заводика чугунного литья, вот так вот.
Впереди неожиданно, словно вырос из-под земли появился внушительного вида крестьянин, в армяке и сапогах, внешне очень напоминающий разбойника. Скользнул острым взглядом по соседскому барину, и опять как в воздухе растворился. Даже ветки не качнулись. Такие, с позволения сказать, крестьяне, стали не редкость в имении, вроде мужики как мужики, по официальной версии, купленные бессемейные крепостные, получали небольшой надел земли, но особо на ней не старались, так жены огородничали помаленьку, у кого они были. А основным промыслом этих холопов была охота, или бортничанье, вообще шатались по лесу да вдоль дорог без всякой цели, по одиночке, а то ватагами небольшими по три четыре человека (видать привычно им так было). Но как ни странно, разбойники и душегубы перевелись в этой местности совершенно, можно было идти ночью и размахивать кошелем с серебром, если даже кто и встретится, доброго пути пожелает. И еще Денис Иванович всегда загодя знал, когда к нему гости едут, и даже знал, как подозревал Пётр Семенович, что гости везут в сундуках. Вот и сейчас, наверное, уже сверкают пятки какого-нибудь сорванца, в сторону усадьбы, с докладом что дорогой барин, Петр Семёнович пожаловать в гости изволят.
Белокаменная, с большой терассой, окруженная фруктовым садом, усадьба стояла на берегу озера. Красивый вид в любое время года, надо сказать. Подъезжая ближе Давыдов издали разглядел оживление в новой беседке, чай, не иначе. Тоже одна из причуд Линочки, чай самовар... Однако причуда очень понравилась, и пользовалась успехом, правда вместо дорогого заморского чая, заваривали сборы бабы Агафьи, местной знахарки.
-Линочка пару раз угостила её заморским чаем, и сказала, что хотела-бы также, но вкуснее, и из "наших травок", и вот Агафья делает такие сборы! ... -вальяжно развалившись за столом с непременным самоваром Денис Иванович, как обычно все сводил к тому, какая умница и красавица его дочь. Его собеседник в европейском модном платье, но без парика, парик валялся тут-же на лавке, плотненький итальянец с живыми цепкими глазками. Теразини, старый знакомец, и друг Дениса, зодчий из Петербурга; доктор ван дер Флас, тоже знаком, в Европе встречались, Это он, Давыдов и дал ему рекомендательные письма к Петьке. Только что то или гость слишком долго добирался, или неприлично долго задержался у гостеприимного Головина, ладно, будет видно... А это кто? Третий гость незнаком. Профиль с выдающимся носом, тщательно уложенные темные волосы, европейское платье. Француз. Ну вот, стоит отлучиться на несколько месяцев, как тут начинается нашествие иностранцев. Кого еще черти принесут? Петр Семенович незаметно сплюнул трижды через плечо, уж он то знает свой дурной глаз.
- Божественно! Денис Иванович, это просто бесподобно! - итальянец причмокивал, двигал черными кустистыми бровями и выражал всяческий восторг.
- Бесподобно, то дорогой Дементий Андреевич, что вы творите на берегах Невы, Петропавловский собор, спустя столетия будет потрясать воображение потомков - Линочка томно опустив глазки мешала ложечкой варенье.
- Что вы, Эвелина Денисовна, собор - это мелочи, вот если бы вы видели мой последний проект!!!
- Надеюсь, я просто мечтаю об этом! Когда-нибудь мы совершим путешествие в Петербург увижу все ваши гениальные творения! - чистый взгляд широко распахнутых голубых глаз, тронул даже давно привычного к лести модного архитектора.
Да, да, заливайте, как вы сами любите говорить, Эвелина Денисовна, заливайте. Давыдов про себя ухмыльнулся, за то время, что Линочка пришла в свой нормальный разум, он успел неплохо её изучить. Нет, некоторые моменты оставались белыми пятнами, некоторые высказывания и поступки вводили в ступор, но в целом Эвелина Денисовна была открытая книга для старого друга семьи. И, конечно, о том, чтобы "совершить путешествие", Эвелина Денисовна не только не надеется и не мечтает, а напротив, всячески противится этому, Петр Семенович понимал так же ясно, как и то что бедного итальянца сейчас просто окучивают. Тоже кстати выраженьице Эвелины Денисовны.
- вот вы такой умный Дементий Андреевич, Ваши творения, да творения искусства зодчества просто не вероятны...
- Ааа! Старый ты хрыч - Головин наконец то оторвал взгляд от своего сокровища и заметил еще одного гостя. Радостно - Какой гость! Дружище Петр Семенович! Как я рад!!! - Денис Иванович неловко выкарабкался из за стола, резво подскочил к другу и не преставая его тискать и похлопывать продолжал: - Проходи, знакомься - Это шевалье д"Артаньян - француз привстал и поприветствовал Давыдова учтивым полупоклоном - ну а с гер ван дер Фласом ты знаком, Доминико Андреа Теразини, тоже знаешь. Линочка зовет его Андреем Якимовичем. Он не возражает...
- Я возражаю!- скорчил умильную рожицу итальянец, - но Эвелина Денисовна меня не слушает! Доброго здравия Петр Семенович! Как там старушка Европа?
- Что? Я вас очень внимательно слушаю Андрей Якимович! - Линочка железной рукой вернула разговор в нужное русло - Что вы вчера рассказывали про систему вентиляции? Как по вашему мнению, было-бы сподручнее её сделать, чтобы тянуло здесь и здесь. И еще, вот ваши творения, они такие... огромные! Такое пространство! Мне всегда было интересно, как потолок держится на таком большом пространстве? Ведь нет таких длинный деревьев в природе...- Линочка ткнула пером в рисунок, и Теразини опять перешёл в реальность чертежей и расчетов. Известный столичный архитектор увлеченно что-то чертил на бумаге, записывая краткие пояснения на полях, а Линочка внимательно слушала с глупым видом хлопая глазами. Француз потягивал чай, тихо продолжая беседу с доктором по французки.
- Пойдем мой друг, прогуляемся по саду, это затянется, они делают уже третий набросок, сеньор Теразини за то время что у нас гостит, уже спроектировал и начертил небольшую церковь, мы хотим построить её вот там, возле озера, где липы. Там Варенька сидеть любила - Денис Иванович смахнул непрошенную слезинку. Но тут же переключился на любимую тему: - Ах Линочка, дитя! Всё ей интересно! Все ей баловство! ...
- Хорошее баловство, между делом получить проект и чертеж церкви у известного архитектора, причем даром! Интересно, а сейчас что они обсуждают?
- ой, Петруша, смешно. Сижу давеча в кабинете, прикидываю так и этак как сделать помещения для наших с тобой цехов стекольных. Давал заявки нескольким зодчим, но все не то, нужно большое пространство, высокий потолок и своеобразные каналы для подачи воды и воздуха. Сижу значит, рассматриваю, заходит Линочка, начинает ластится, заглядывает, а что это, папенька? Ерунда говорю, а она за свое, объясни и все тут, не мне тебе говорить, какая она настырная, ну объяснил, как мог. Вот теперь кажется этим же Доминико терзает, и ведь главное нужно ей это как собаке пятая нога через десять минут забудет!
- Линочка забудет, а ты получишь готовый чертеж цеха! Со всеми вентиляциями и подачами. Вот шельмецы, вот семейка! Теперь я понимаааю, почему ты так быстро богатеешь, тебе почти всё достаётся даром! - Петр Семенович дружески ткнул друга кулаком в бок.
- Да ну тебя, просто интересно ей все, ребенок же...
- Ну да, когда в позапрошлом годе, ребенок захотел "настоящую овечку, с мягкой-мягкой шёрсткой" это положило начало развитию суконного производства в твоем имении...
Октябрь 1720года
Диего поморщился, вот, теперь еще вернулась боль. Однако басни про медведей, которые ходят по улицам, оказались не совсем баснями, или совсем баснями, это с какой стороны посмотреть. До той роковой для всех участников, включая медведя, встречи, Диего видел бурых хищников только в сопровождении скоморохов, и они небыли такими огромными. Как тот. Хозяин леса, покалечивший Диего, был метра под два, стоя на задних лапах, ну на две головы выше Диего точно, огромная морда с проседью и сломанным клыком. Столкнулись они у ручья, где скромный путешественник решил слегка ополоснуться в ручье, даром что вода холодная, но несколько дней без водных процедур - что бы не говорили господа пасторы, это не очень приятно. Да и недавние раны промыть стоило, пусть не большие, но кровоточили. Медведь просто пришел на водопой, или был голоден, либо уже принадлежал к категории людоедов - но не очень свежую кровь, растворенную водой, почуял сразу, и решил что полуголый, щупленький человечишко будет не плохим обедом. К чести для себя, Диего не расставался с кинжалом ни где, но этой лесной громадине пять ножевых ранений в область печени были нипочем. Или печень у медведей в другом месте. Так и вели они этот жуткий медленный танец, когда на призывные крики Диего прибежал-таки возница. Прибежал - окинул взглядом полянку, и так же трусцой убежал обратно... На этом воспоминания незадачливого иностранца в России закончились, и голова снова наполнилась звоном.
На самом деле, Анисим конечно подумывал о том, чтобы дать драпу, разумеется прихватив при этом казну иностранного пассажира, но..., во-первых, как-то симпатизировал начал щуплому иностранцу, да и как успел заметить Анисим, деньги у Диего были все золотом, и иностранной чеканки, оружие тоже дорогое, редкое. Не очень-то удобное для сбыта, попасться легко можно. Потом ну медведь, да было дело с батюшкой и не на таких ходили, а этот зверь, как успел заметить Анисим, не смотря на внушительные размеры был уже изрядно стар и истощен. Быстро вернувшись к карете, Анисим прихватил хороший пролуторааршинный кол, рогатины то нет, ну ничего и колом справиться. Вернулся как раз вовремя, зверь уже подминал барина, и готовился одним ударом снять с него скальп. Кол очень ловко вошел под левую лопатку медведя, и он стал медленно оседать на жухлую прошлогоднюю листву...
Потом обмывал раны, в том же ручье, останавливал кровь, перевязывал. Тащил до кареты, поил из фляжки какой-то гадостью, видел, как барин последний раз после поединка к ней прикладывается, значит - силы восстанавливает. Силы то восстановило, и барин в себя пришел, и даже ругался по-гишпански, но открылось кровотечение, и тот снова затих. Потом еще несколько дней они пробирались черте где, никого по пути не встречая, хотя Анисим был бы счастлив увидеть даже самого отпетого разбойника, но никого. Оставлять барина Анисим боялся, поэтому поохотится, или даже набрать воды - было проблемой, и на пятый день несчастный возница всерьез опасался, что приберет господь грешную гишпанскую душу.
Потрескивал бездымный костерок, в медном котелке булькала жидкая похлёбка, последнее вяленое мясо давало слабенький навар. Запасы крупки кончились еще вчера. Барин натужно хрипел в карете, то приходя в себя, то проваливаясь в забытье. Где-то не очень далеко, послышался волчий вой. Анисим посмотрел на звезды, на барина, на похлебку... и сделал то, что с ним не случалось уже лет двадцать - а именно упал на колени, и стал истово молиться, за себя, за барина, за несчастную свою кобылу. Просил у Бога прощения, и заступничества у Богородицы. Очень хотелось жить.
Приступ благочестия схлынул как то неожиданно, от того, что Очень материально почувствовал Анисим, чей-то взгляд на своей пятой точке. Ну поклоны человек как раз отбивал.
На поляне стоял представитель именно того общества, которое Возница если и жаждал встретить, то в самую последнюю очередь. Довольно странны отклик Богородицы... И ли каков поп, таков приход?
Лука, так лаконично представился новый знакомый, оказался человеком вполне приличным и душевным, не смотря на бывшую (?) профессию разбойника. Нашлась в его походном мешке и краюха хлеба, и кстати пришёлся свежеподстреленный рябчик. Краюху с вареным рябчиком схарчили сами, а наваристым бульоном накормили барина. И двинулись. По словам нового знакомого, тут не далеко был трактир, хозяин правда продажная сволочь, и репутация у него не очень, но выбирать не приходится. Анисим вслух удивился, что новый знакомый не стесняясь говорит что ведет их грабить, на что тот зычно захохотал:
- Ну, ты сморозил, друг! Да я из лука птицу бью, в лет, без промаха, а стрела летит дальше чем пуля. И тише. Так-то. И если бы я мнил вас с барином порешить, так сделал бы это тихо и незаметно здесь, в лесу. А по вашим обглоданными зверьем косточкам никто бы уже не понял что и как было.
По спине Анисима пробежал холодок.
- нет мне нужды грех на душу брать. Говорил же тебе, не промышляю я боле. На службе честной и постоянной у барина....
- Да, вот, рябчиков промышляешь, - неловко пошутил Анисим - к барскому столу.
- И рябчиков и тетеревов, не дал сбить себя с понталыку бывший разбойник. - а про гнуса трактирщика я тебе говорил, о том что он постояльцев обирает. Раньше и краденое скупал, сейчас нет, времена не те, можно и нарваться. Так он змей беззубый по другому выкручивается, на столе экономит - а деньгу дерет! Благо нет ему тут конкурента на тракте.
Анисим выдохнул. Действительно, если ограбить, так зачем их тащить куда - то? Значит и вправду, смилостивилась Богородица....
- Ну, давай, Лука, барина в карету, а ты со мною на козлы садись, да указывай, куды править? Вон, светает уже, покуда тронемся уже все видать будет
К трактиру приехали быстро, еще не рассвело совсем, трактирщик оказался полусонным невысоким поляком, в ночном колпаке с кисточкой и длинной рубахе прикрывающей до середины волосатые тонкие ножки. После долгих препирательств с Лукой через закрытые ворота, их впустили во двор, и то надо сказать только после угроз последнего спалить на уд к гулящей матери это непотребное место.
Октябрь 1720
- А что понесло вас в Россию, друг мой Жан???
Гасконец по мальчишески улыбнулся - Перед дамой, подобает рассказать о желании подвигов, или рассказать о романтическом желании найти свою любовь... Но вам я откроюсь. Деньги мадмуазель! Деньги! Да, я первый наследник. Но кроме кучи пышных титулов мне наследовать нечего, земля - это как о-го-род ваших крестьян, немного боле, замок, он старый, холодный, и кроме мышей и фамильных привидений там ничего интересного нет.
- А что интересного в мышах?
- дамы забавно ахают, и поднимают юбки едва их увидев. А самые смелые падают в лёгкий обморок.
В России хорошо относятся к иностранцам, спасибо государю Петру. - продолжал маркиз - нетрудно получить какую-нибудь должность, получать достойное жалование. У меня хорошие рекомендательные письма... Были - вспомнив о своей беде француз заметно скис.
- ну что вы, д Артаньян, не надо печалиться, вы же написали вашему батюшке, о приключившейся с вами беде, или удаче, это как посмотреть. И батюшка непременно озаботится раздобыть новые рекомендательные письма.
- Удаче? Я польщен, мадмуазель, несомненно знакомство с вами самая большая удача в моей жизни! - произнося эту фразу, француз был само совершенство актерского мастерства. Хотя по лопаткам пробежали мурашки. Неужели эта девица всё-таки воспылала к нему амурами и решила осчастливить его своей рукой! Какой кошмар.
- да, да, д*Артаньян, и вы еще не представляете какой удачей... Вы не думали...
Надо отдать должное, ни один мускул не дрогнул не лице записного сердцееда, но в мыслях вихрем составлялся план эвакуации собственной, пока свободной и не скомпрометированной персоны.
По опыту века 20го, Линочка разбиралась в мужской психологии не хуже чем в холодном и огнестрельном оружии, увлечение охотой, санной ездой на собаках, самбо и восточными единоборствами подразумевали мужской коллектив. И сейчас читала шевалье как детский букварь. И чтение это было хорошей горстью соли на раненую сволочным амуром душу. Сколько раз, она наблюдала подобное в той жизни, когда хороший друг, приятель, а иногда по совместительству и любовник, подозревал что в отношении его ведутся матримриальные работы. Такое же непонимание в глазах, и лихорадочный поиск выхода. Или бегства. Ну ладно, в прошлой жизни она была мягко говоря не красавица. Но не смотря на широкую кость и грубые черты лица изысканное мастерство портнихи, спорт, сделали свое дело, и находить очередного любовника не составляло труда, но не более того. Дальше они, мужики, шарахались как черт ладана, и ей стоило больших трудов сохранить хрупкое равновесие отношений. Она не многое помнила о своей прошлой жизни, точнее сведения как бы обновлялись по мере надобности, вот и теперь, стоило трепетному сердечку сделать стойку на этого Геласкеса, как доброхотная память тут же выдала всю подноготную её отношений с мужчинами. Во всех неприличных подробностях.
Шевалье - Линочка не преминула еще чуть-чуть поиздеваться над впечатлительным французом, и добавила бархату в голос - вы не думали о том, что есть и другой, возможно более легкий чем служба чужому государю, способ получить много денег? - шевалье стойко держал мило-приветливое выражение на лице, но его зад уже балансировал на самом краю скамеечки, так незаметно он старался увеличить расстояние. - Англичане называют это хороший бизнес!
Маркиз дернулся всем телом от неожиданности, едва успев удержаться на самом краю. Надо отдать должное, что-что, а соображал француз очень быстро:
- Дело? Вы предлагаете мне какое-то предприятие?
- Именно дорогой мой шевалье! Мы с вами объединимся, мои деньги, ваши знания в области моды, ваши знакомства с парижской знатью, ваши рекомендательные письма как пропуск в окружение Петра, ну так же мои маленькие идеи и батюшкины связи. Подумайте - шляпки, фронтажи, веера, и многие другие милые дамскому, и не только дамскому сердцу вещицы... парики, подвязки, шелковые панталоны с красными кружевами...
- Мадмуазель!.. - такие подробности, от девицы...
Взгляд его стал масляным, видно привиделись-таки панталоны.
- Мы разбогатеем, дорогой мой д"Артаньян! И не просто разбогатеем, а войдем в историю как создатели нечто нового...
- Я уловил вашу мысль мадмуазель, а представьте, если...
- А скажи, д*Артаньян, у тебя есть дама сердца?
Гасконец приосанился, и начал потихоньку пыжиться от важности, такая возможность рассказать о своих победах... Но тут же сдулся, без неких подробностей рассказ будет неинтересным перечислением имен и титулов, и даже в большей степени просто имен, а с подробностями, ну не с мушкетером же он в самом деле разговаривает!
- Дама сердца, в том понимании, что вы вкладываете в это слово, да, была одна... Мне правда тогда было всего 18 лет, а она была любовницей герцога N., герцог приезжал охотится в наши места, пользуясь гостеприимством и расположением моего отца. Да она была прекрасна!
- Она была молода? - девушка хищно нацелилась узнать про амурные дела этих времен все. Все что только можно будет вытрясти из несчастных реципиентов.
- Молода? Нет, пожалуй нет, маркиза имела детей от покойного мужа, и герцог тоже оставил материальный след в её вдовьей жизни парочкой ... байстрюков. Но она была прекрасна! Фарфоровая кожа, белокурые локоны, всегда живой румянец. Изысканные манеры, маркиза свободно говорила и читала на нескольких языках. Герцог боготворил её и сходил с ума от ревности. Папа заметив мое нездоровое влечение, и благосклонность маркизы отослал меня в Париж. Спустя пять лет, я увидел её при дворе, по-прежнему цветущую, прекрасную, мою любимую Шарлотту...