Малин Леон: другие произведения.

Тюрьма "Кресты"

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Конкурсы романов на Author.Today
Творчество как воздух: VK, Telegram
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В Санкт-Петербурге существует знаменитая тюрьма "Кресты". Главный герой проводит там почти ровно год. Как попадают в "Кресты", как там живут, чем кормят, где спят, как моются, рассказывает эта книга. В конце ее автор дает советы, как вести себя в тюрьме. Как остаться в живых. Как максимально сохранить здоровье. Как приблизить свободу.
   Арест, ИВС
  
   Меня арестовали 24 апреля 1999 года. Это было утром, но не ранним, а ближе к полудню. Я заворачивал за угол дома, как увидел идущих не спеша двух молодых людей. Почему я обратил на них внимание? Не знаю. Может быть потому, что одеты они были как-то бедно, не по-современному. Я их обогнал, открыл ключом дверь в подъезд. Парни зашли следом. Поднявшись на один пролет лестницы, я заметил, что они не закрыли за собой дверь.
   - Домофон поставили специально для того, чтобы дверь в подъезд закрывалась, - говорю я им.
   - А там еще люди идут, - ответили мне.
   И действительно, в подъезд вбежали еще двое. Меня прижали к стене. И надели наручники. Впятером, группой, мы вышли из подъезда и направились к машине. Это был "Москвич", куда мы с трудом втиснулись. Меня посадили в центр на заднее сиденье.
   Я был ошеломлен и ничего не понимал. Кто это? Милиция, бандиты или еще кто.
   - Вы кто, из органов? - обратился я к их старшему.
   - Да.
   - Куда мы едем?
   - Скоро узнаешь.
   - Я арестован? Вы уверены, что взяли того человека? Вы не спросили даже документов. У меня с собой паспорт.
   - Давай сюда.
   Так моя жизнь разделилась на две части: "До тюрьмы" и "После тюрьмы".
  
   Приехали мы на улицу Чайковского, дом 30 (город Санкт-Петербург). При входе в княжеский особняк висела табличка: "РУБОП", управление по борьбе с организованной преступностью. А внутри стояли люди в камуфляже с автоматами. Конечно, это были так называемые "лихие девяностые" годы. Мы поднялись на третий этаж, пошли по коридору. Вдоль всей стены были вмонтированы железные кольца, у которых, пристегнутые наручниками, стояли люди, бандиты. Меня также приковали к одному из этих колец. И так я простоял много часов. Допросы начались ближе к ночи.
   После допросов, уже глубокой ночью, меня обыскали. Сняли очки, часы, ремень, шнурки из ботинок. Оставив мне только пачку сигарет. И повели дворами в ИВС, в изолятор временного содержания. Вид у меня, конечно, был жалок. Ботинки падают с ног, рука поддерживает брюки, вторая скована с конвоиром. Да еще в темноте надо без очков углядеть, чтобы не споткнуться обо что-нибудь.
   ИВС располагается (располагался) на двух верхних этажах дома на Захарьевской улице, бывшей Каляева. Из форточки моей камеры (забегая вперед) открывался вид на Большой Дом. Наверное, это было как Предупреждение и Назидание.
   Конвоиры сдают меня местной администрации. Снова обыск, шмон. Я лишаюсь и половины сигарет в пачке. Потом снятие отпечатков пальцев. И камера.
   В камере горит тусклая лампочка. У стен стоят четыре деревянные широкие лавки, типа, кровати. Две из них заняты, там спят. Я ложусь на свободную. Ну вот, можно, наверное, собраться с мыслями. А мысли совсем не веселы. Обвинения предъявлены по особо тяжкой статье. От 7 до 15. Семь лет в тюрьме? Столько я не выдержу. Лучше покончить все одним махом, прямо здесь, сейчас. У меня есть шарф, затянуть его на шее потуже. Пути назад нет, жизнь закончена.
   Утром просыпаются сокамерники, разговаривают между собой. Молодые парни, говорят по русски, но половину слов я не понимаю. Это уголовный жаргон, сленг. Потянулись мучительные часы и дни заключения. Одна и та же лампочка, одна и та же шконка (кровать). Изредка допросы, изредка еда, изредка разговоры. И все больше мысли, мысли, черные мысли. Адвокат сказал, что в ИВС не могут держать более трех дней. А потом или на свободу или в Кресты.
   На третий день пребывания в изоляторе, меня вызвали на этап, в Кресты. Я понял, что волю увижу не скоро, если увижу ее вообще. Надо было готовиться к самому худшему.
  
  
   Кресты
  
   Но худшее превзошло мои ожидания. В темном автозаке нас перевезли с Захарьевской улицы на Арсенальную набережную. Автозак подъехал вплотную к стене во внутреннем дворике Крестов, так что из темного кузова грузовика я перешел сразу в полутемный тюремный коридор. Нас разместили в камерах так называемого "Собачника". Собачник - это первый этаж целого корпуса (каждый "крест" тюрьмы, всего их два, состоит из четырех корпусов), место сбора этапированных, некий отстойник. Камера "собачника" - стандартная камера Крестов, около 8 квадратных метров. Вдоль стен стоят низенькие скамейки. На возвышении у входа располагается "дальняк", отхожее место. В советское время в стране были такие общественные туалеты, где сливная трубы уходила прямо в пол, а для ног были предусмотрены специальные подставки по форме подошвы, чтобы на них вставать. В собачниках Крестов из этих больших труб, уходящих вертикально вниз, частенько вылезали крысы.
   Потянулось тягостное ожидание. Народу в камеру постепенно набиралось все больше и больше. Сидеть на деревянной низкой скамейке было неудобно, но и вставать было проблематично, так как твое место сразу занимали стоявшие. "Контингент" составляли, в основном, молодые парни. Средний возраст "сидельцев" в тюрьме был, я думаю, лет 20. Большинство попало сюда впервые, но оказались и те, кто ранее здесь уже бывал. Пошли рассказы про местные нравы и обычаи, от них становилось жутко. Вещей у меня с собой не было, но некоторые узники были с баулами, большими сумками. Кто-то достал кипятильник, его прикрепили к оголенным проводам, торчащим из стены. Заварили чай, чифир. Чифир на тюремном (или каком там) жаргоне означает очень крепкий чай. Точнее, чай, в котором воду кипятят вместе с заваркой. Большую кружку с чифиром пустили по кругу. Отхлебнул из нее и я.
   За железной дверью камеры слышались лязганье других дверей, крики людей, лай собак. Окна с собачнике не было, оно заложено стеклянным кирпичом. Свет немного проходит, но ничего снаружи не видно. Когда стемнело, нас вывели в коридор и стали распределять по другим камерам. И тут реально я увидел, как человек сошел с ума (ведь не могут же они арестовать сумасшедшего). Молодой парень в спортивном костюме бегал по мрачному коридору и что-то кричал нечленораздельное. Его дикий истерический хохот вгонял сердце еще дальше в пятки.
   На ночь завели в специальный, "спальный" собачник. Там в два ряда стояли большие стеллажи из неструганых досок. Большинство полезло наверх, а кому не хватило места, легли внизу. Позже я узнал, что в камере, в постоянной камере, куда нас после "поднимут", спросят, где ночевал в собачнике. Наверху или внизу. Потому что, если спал внизу, то существует более высокая вероятность подцепить какую-нибудь заразу. Например, вшей.
   Утром помывка, медосмотр. Душ заключается только в предоставлении воды (хорошо, что горячей). Нет ни мыла, ни полотенец, ни, тем более, чистого белья. А мои вещи уже все в ужасном антисанитарном состоянии.
   После медосмотра, где кровь из вены взяли иглой невиданной толщины, последний шмон. Отбирают вообще все. Включая сигареты и зажигалки. Но, отобранное можно обратно выкупить, если уцелели от обыска деньги. У меня их отобрали еще в РУБОПе. Вот, военнослужащий без знаков отличия, в камуфляже, берет сапожный нож и разрезает мои ботинки. Оттуда вынимаются супинаторы, металлические пластины. Ничего, похожу и в таких, без супинаторов и без шнурков. Кое-кто вообще без обуви, в пластмассовых баночках из-под Воймикса (масла, бывшего тогда в продаже).
   На шмоне присутствует много "масок". Маски - это сотрудники в масках. На головах у них одеты черные тряпочные мешки, прорези только для глаз, носа и рта. Маски - это специальное силовое подразделение в тюрьме. Молодые здоровые ребята, прыгают как козлики, угрожающе кричат и размахивают дубинками. Они тоже хотят поживиться, на шмоне.
   После обыска производится "подъем" в "хаты". "Опущение" в тюрьме подразумевает только одно. Об этом, возможно, ниже.
  
  
   Хата
  
   Во втором корпусе, в корпусном "стакане", куда меня доставили, идет распределение по камерам. Проводят его оперативники. По очереди вызываются подследственные. В тюрьме (СИЗО, следственном изоляторе) нет подозреваемых, есть только подследственные и подсудимые. Нет и осужденных, они этапируются в другие места. Предъявлено обвинение, это значит, что твое место в СИЗО, в тюрьме.
   Меня вызывает уже "мой" оперативник. Это капитан внутренней службы. Форма у него не милицейская, а как будто военная, различаются по цвету только канты. В армии цвет кантов (общевойсковой) красный, во внутренней службе (МВД) - малиновый. Имя, фамилия, статья, как, за что, будем ли помогать следствию? Будем. Тогда надо держать капитана в курсе всех дел, происходящих в камере. Согласен? Надо подумать. Ах, подумать? Статья 163 особо тяжкая, значит, пойдешь в камеру, где сидят убийцы, насильник и рэкетиры. Этого - в 218. "Ключник" ведет меня в камеру. Вот она, Два Один Восемь. Четвертый этаж. Большим ключом (как у Буратино) сопровождающий открывает железную дверь. Я делаю шаг вперед, дверь за спиной закрывается. В этой "хате" я проведу почти ровно год, с апреля 1999 по апрель 2000 года. Здесь я встречу новое тысячелетие. Об этом я тогда еще не знал.
  
   За мной с грохотом закрывается дверь камеры. Я уже был готов ко всему. Если зарежут, то пусть это будет по возможности быстро и безболезненно. Я стоял в дверях и ждал. Но никто, похоже, не обратил на меня внимания.
   - Сядь пока здесь, - сказал кто-то.
   Я сел на пуфик у двери. Камера поразила меня своим светом и спокойствием. За эти дни я отвык от дневного света. А тут, в довольно большое окно, лились прямые лучи солнца. Оно было еще высоко, хотя дело шло уже к вечеру. На кроватях (с матрасами, бельем и одеялами!) спали безмятежные люди. А где же насильники, бандиты и убийцы? Неужели, это они? Сколько я просидел на тюфяке, я уже не помню. Тишина и ласковое солнце действовали успокаивающе. Возможно, я даже задремал.
   На меня обратил внимание худощавый паренек с нижней шконки. Он критически меня осмотрел и толкнул спящего выше крепкого парня.
   - Вован, осмотри его.
   Вован спрыгнул на пол, шагнул ко мне.
   - Раздевайся.
   Я снял куртку, рубашку. Парень осмотрел одежду, меня.
   - Все чисто.
   - У нас есть что-нибудь ему одеть?
   - Да, могу дать свой старый спортивный костюм.
   Худенький обратился ко мне: - Снимай свое барахло, вещи покидай вон в тот мешок, для стирки. А Вован даст тебе свой костюм.
   Я переоделся в чистую одежду.
   - Присаживайся на шконарь. Как тебя звать? За что арестован?
   - Статья 163, вымогательство.
   - Чем занимался на воле?
   - У меня небольшой бизнес, торговля. Я директор.
   - Директор? Ну, погоняло тебе и будет "Директор".
   - А кто у вас главный? Ну, здесь, в камере?
   - Главный? - худощавый рассмеялся. - Главных у нас нет, все равны.
   Позже я узнал, что главным был именно он. Назывался он не "главный", а "старший". Ведь только "старший" хаты может занимать нижнюю шконку. И никто кроме него не может на нее даже присесть.
  
   Камера 218, как и подавляющее большинство других в Крестах, имела площадь около 8 квадратных метров. При "плохом" царе тюрьма была построена для одноместного содержания узников. А теперь, при "хорошем" режиме?
   Многие представляют, что такое восьмиметровая кухня, кто-то в таких квартирах и живет. Так вот, вообразите себе, что в вашу (8-и метровую) кухню набилось 12-13 человек, а именно столько сидело со мной в Крестах. И они здесь, на этой кухне, будут не только есть. Но и спать, справлять нужду и делать все остальное, словом, жить. Представляете? А я это прочувствовал на собственной шкуре. Шесть шконок, в три яруса, унитаз, вот, пожалуй, и все.
   В камере "Два один восемь" я прожил год. Выходя из нее изредка и ненадолго на прогулку, в баню, к адвокату и на свидания. Двух одинаковых камер в Крестах нет, все они отличаются друг от друга, потому что люди сидят в них разные. Мне повезло, я вернулся оттуда живым и почти не потерявшим здоровье. А ведь сколько было смертей в Крестах. "Аномально" жарким летом 1999 года каждую ночь из нашего, второго корпуса, выносили покойников. Спасибо тебе, "Два один восемь", за милость. Спасибо за науку. Спасибо за все.
   Если с набережной смотреть на тюрьму, то четвертое слева окно (считая с самого края) на 4-м этаже и является окном моей "хаты". Бесчисленное множество раз, лежа на своей шконке второго яруса, в "пенале", я смотрел на Неву, на прогулочные теплоходы, на огни зданий набережной напротив. И из окна камеры я, как и в ИВС, видел серое приземистое здание Большого Дома. Иногда я ловил себя на мысли, что моя мечта "исполнилась". Иметь вид из окна на водную гладь, на Неву, как в прошлом имел это царь из Зимнего дворца, может позволить себе только очень богатый человек. И вот теперь такой возможности удосужился и я.
  
  
   Быт
  
   Очень скоро я познакомился с тюремным бытом. 12-13 человек в камере. Коек, шконок, только 6. Поэтому "коллектив" разбит на 2 смены, дневную и ночную. Но смены не равнозначные. В дневную людей меньше, их не более пяти. Сюда входит старший камеры, еще несколько достойных людей и повар. Все остальные - в смену ночную. Смена смен происходит тогда, когда захочет лечь смена дневная и, соответственно, встать. А ложится дневная смена, когда наиграется в карты, насмотрится телевизор или напьется водки. Всего этого лишены жители ночной смены. К этому добавлю, что с первого дня пребывания в хате я был в дневной смене.
   Уборщиком в камере был здоровый накаченный парень. То ли борец, то ли боксер. Белье для всей камеры стирал ночью другой атлет, тоже, вроде бы, боксер. Я за весь год ни разу ничего не стирал, даже свои носки.
   Глядя на сложившуюся среди арестованных иерархию, я невольно задавал (и задаю) себе вопрос. Почему люди, физически явно сильнее других, по сути являются слабейшими? Одним из возможных вариантов ответа может быть таков. Мальчики, парни занимаются силовыми видами спорта, чувствуя свою слабость, изначально проигрывая сверстникам. Мышцы растут, а место, уготованное природой в стаде (в стае) природой, остается неизменным. И в экстремальных ситуациях бицепсы и пресс, увы, не спасают.
   Важнейшим элементом быта является, конечно, питание. Питаться тюремной пищей я бы не рекомендовал никому. Чего стоят одни только ее названия - "могила", "хряпа", "черняга". Хлеб "черняга" в Крестах собственного производства. Из чего его делают, я не знаю, но внутри это черная, сырая, непропеченная масса. Если съесть кусок такого хлеба, то в животе неминуемо начнутся рези и прочие неприятности. Черняга хорош лишь для изготовления поделок, о чем речь ниже.
   Соответствуют "черняге" по качеству и другие продукты. Лично я "положняковой" пищей практически не питался. Мы ели своей, дневной сменой, продукты, полученные с воли или купленные в местном столе заказов. Каждый день повар радовал нас вкусной едой. Тут я попробовал некоторые блюда, которых раньше никогда и не ел. Чифир мы не употребляли, а пили хороший чай и кофе.
   О спиртном тоже ниже. В самой камере старались не курить. Желающий подышать отравой, вставал на край унитаза, "дальняка", и выдыхал дым в дымоход. Кстати, через дымоход у нас была прямая (на расстоянии вытянутой руки) связь с 219 и мы могли в случае необходимости передавать им что-нибудь, как и они нам. Например, те же сигареты или телефон.
   Раз в неделю - баня. День нашего корпуса - четверг. В баню идут все. Когда хата ушла в баню, ее осматривает специальная бригада во главе с режимником. То есть, происходит регулярный обязательный шмон. Перед баней, заслышав лязг открываемых на галере камер, предусмотрительные узники прячут запрещенные предметы.
   По заведенным тут правилам, хата "раскидывается" (полностью расселяется) в трех случаях. За мобильный телефон, за драку и за наркотики. Телефон могут найти в камере или засечь специальным оборудованием. Говорят, по набережной ездит радиолокационная машина и определяет с точностью до метра сигнал сотового аппарата. Мало того, что она засекает место, откуда идет разговор, она еще может его и прослушать. Поэтому, когда мы уходим в баню, телефон зашивается в самую толстую подушку в хате.
   Наличие драки (избиения) определяется по следам на теле арестованных. Каждое утро и каждый вечер нас выводят из камеры в коридор, на галеру, где всех осматривает (якобы) врач. Летом мы выходим в трусах, зимой с голым торсом. И явные следы побоев без внимания не останутся.
   Тут следует упомянуть про "лыжников". Иногда бывает, когда все камеры по очереди выводят на галеру для осмотра, кто-то выходит полностью одетый и с вещами. Это "лыжник". Арестант, который сам хочет покинуть свою камеру. Или (чаще) тот, кого "просят" ее покинуть. Отношение, сами понимаете, к таким узникам негативное. И у арестованных, и у администрации. Не вставайте на лыжи.
   Наркотики в тюрьме - особая статья. Купить дозу героина в Крестах легко. И желающих ее приобрести немало. Но статья это еще и уголовная. И получить дополнительный срок никто не хочет. Рассказывали, как происходит выемка наркоты из хаты. Вначале в дверь всовывается хобот большой телевизионной камеры. Потом забегает маленькая собачка, типа фокстерьер. Вот она встает в стойку. Здесь героин. В присутствии понятых происходит выемка.
   Я провел в 218 целый год, значит за это время мою хату ни разу не раскидали. Возвращаясь к теме обысков, которые в тюрьме являются обыденным делом, добавлю следующее. Я не держал в камере письма, а тем более, фотокарточки дорогих мне людей. Сама мысль, что их будут просматривать, а может быть и обсуждать, посторонние люди, была мне неприятна. Хотя многие сокамерники собирали личные фотоальбомы и при случае охотно их демонстрировали.
   Однажды меня вызвали к адвокату. Мы с ним переговорили. Кроме этого, он должен был мне передать 500 рублей.
   - Может быть, не стоит сегодня передавать деньги? Говорят, шмонщики свирепствуют. Тем более, у меня только сторублевые купюры.
   - Ничего, как-нибудь пронесу.
   Уж больно мне чего-то хотелось тогда выпить. Я взял деньги, свернул их в четверо и положил под пятку, в носок. После окончания встречи я вышел из кабинета в зону так называемых "стаканов", где арестанты ожидают шмона и "таксистов". Таксисты в Крестах - это женщины-военнослужащие, этапирующие узников в пределах тюрьмы, с одного корпуса в другой. Ко мне подошел шмонщик. Он прошелся руками по одежде.
   - Разувайся.
   Я снял кроссовки.
   - Снимай носки.
   Дело принимало серьезный оборот. В случае обнаружения денег, я их автоматически лишался. Но просто потерять деньги было наименьшим злом. Я мог подставить своего адвоката, ведь это после встречи с ним я возвращался "домой". Меня спасло то, что, обыскивая меня, шмонщик был занят разговором с кем-то другим. Я снял один носок, без денег. Сотрудник побрезговал взять его в руки. Взглядом он определил, что внутри ничего нет. Я слегка замешкался, может быть, он забудет, что посмотрел только один носок.
   - Снимай второй.
   Я нагнулся, медленно переместил пачку денег с пятки в носок. Потом держа свернутые купюры чрез ткань носка, снял его. Военнослужащий равнодушно провел взглядом по носку и отвернулся. Можно было обуваться.
   Итак, в баню идут все. Процедура мытья, конечно, достойна описания. Хата идет за хатой с определенным временным интервалом. Если мы идем за 217, то за нами идет 219. Или наоборот.
   Помыть армию арестантов дело сложное, поэтому процесс помывки доведен до автоматизма. Вдоль коридора, по ходу движения, две большие ниши со скамьями. На них лежат большие пакеты. Здесь мы раздеваемся. Одежду складываем в мешки. Внезапно лязгают засовы дверей напротив. Это означает, что нам пора в душевую. Заходим в душ. Напротив закрываются с грохотом двери, через которые вышла с помывки предыдущая хата. Из нескольких смесителей наверху льется вода. Почти всегда - горячая. Но это и хорошо, так гигиеничнее. Время на процедуру ограничено. Скоро залязгают затворы дверей, тогда нам выходить, уже в другую сторону. Душевых сосков на всех не хватает (слово "соски" в тюрьме не употребимо). Душевых струй на всех не хватает. Кто-то моется в очередь. Голые узники моются в полутемной душевой, все в клубах пара. Вот кто-то роняет мыло на пол, наклоняется чтобы его поднять. Сразу раздаются шутки, все смеются. Но долго шутить некогда, время поджимает. Вот открываются двери на выход и почти одновременно с ними те, через которые мы заходили. Это идет уже следующая хата. Выходим в "коридор выхода". Здесь уже наши мешки с одеждой. Быстро одеваемся, друг за другом выходим. Здесь же, в банно-прачеченом комплексе, стирается наше постельное белье. Между банями помыться, по желанию, можно и в хате над раковиной или в импровизированном "душе" над дальняком...
  
  (полный текст книги см. здесь - https://ridero.ru/books/tyurma_kresty/ )
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"