- Ты снова здесь? Сколько раз я просил оставить меня в покое!
Она смотрит на меня бесстыжими колдовскими глазищами и кутается в коричневый плащ.
- Уходи! - говорю я, и, стараясь казаться грозным, делаю шаг в ее сторону.
Она хохочет и скалит белые зубки.
- Нет, милый, - о, этот голос! Как он сладок, как манит к себе! - Даже не пытайся. Ты хочешь меня, и не нужно отрицать этого...
Она такая... Тоненькая, бледная, с лихо вздернутым носом. А волосы! - целый водопад переливается всеми оттенками теплых цветов, рыжее неистовство выбивается из-под простенькой замшевой повязки на голове. Солнце играет на этом огненном чуде, бросает светло-желтые блики, а у самого изгиба нежной шеи, оттененная хрупкими ключицами - коричневая полутьма.
Она такая... Этого не передать словами.
Подходит ко мне, нахально смотрит снизу вверх, берет мое лицо в ладони - бархатные, как кошачьи лапки.
- Уходи, - бормочу я и ищу губами ее губы.
Я ненавижу ее, но не могу без нее жить. Когда она уходит, кажется - все! Исчезло наваждение, напился, насытился с головой, хватит. Но проходит время - и снова начинаю ее ждать. Так путник грезит о вечернем огне, так страдающий от жажды не чает дождаться, когда послышится перезвон ключа.
Она однажды пришла и просто так, походя, забрала мое сердце.
- Дорогой! - голос жены с кухни. - Пора ужинать!
- Иду! - отзываюсь я, зарываясь в ее волосы лицом. О, этот запах... Когда придет время умирать, хочу, чтобы он был последним, что я почувствую в этой жизни.
Мой маленький дом увит плющом, и на заднем дворе дозревает тыква. Яблони уже начали ронять налитые плоды - пора собирать урожай. На кухне хлопочет жена, накрывает на стол, подает похлебку из куриных желудков.
- С тобой что-то не так, дорогой, - замечает она, разламывая хлеб
- Все в порядке, - отвечаю я машинально и погружаю деревянную ложку в суп.
Кто утверждает, что женщину можно провести - я этого хвастуна сам бы извалял в меду и перьях!
- Опять она, да?.. - голос жены горек, как спелая рябина.
Я молчу, я все еще чувствую пряный вкус ее кожи, головокружительный запах, ее тело, ускользающее из объятий.
Жена на миг отворачивается, смотрит в окно, следит, как заходит солнце и хмурится небо к дождливой ночи. Ее губы дрожат, как обреченные листья, что бессильно цепляются за ветки. И вдруг, через силу, она касается моей руки и шепчет:
- Иди.
Я вздрагиваю от неожиданности:
- Что?..
Это больно и противно - столько лет разрываться между женой и любовницей. Обещать себе, что сделал выбор раз и навсегда - и снова срываться, падать в рыжий водоворот, а потом возвращаться домой побитым псом и видеть скорбную складку меж бровей у той, кто отдала мне жизнь.
Но отвергнуть ее оказалось выше моих сил. Наши ночи были феериями безумия, наши дни были полны споров и смеха. Она - горькое и кратковременное счастье, к которому рано или поздно приводили все дороги. Я мчался за ней со склона, ловил и заключал в объятия. Она пряталась от меня в роще, дразнилась и щеголяла калиновым монисто, и холодный монотонный дождь заливал нас. Я пытался укрывать ее своим плащом, а она вырывалась, хохотала и плясала босиком в грязи и жухлой траве.
- Иди, если не можешь без нее, - говорит жена, и я вижу, с каким трудом даются ей эти слова. - А я буду ждать.
Я не верю своим ушам.
- Ты же ненавидела ее. Ты же боролась с ней за меня!
Жена, моя милая мудрая спутница жизни, грустно улыбается:
- Это бессмысленно. Не знаю, чем она тебя так околдовала, но тебе без нее не жить. Ты только возвращайся, пожалуйста. В этом доме я всегда буду теплить огонь для тебя.
Дорогая моя, бесценная, понимающая! О, как я счастлив, что именно с тобой взошел много лет назад к брачному алтарю! Я целую ее руки, натруженные от домашней работы.
- Я вернусь, я обязательно вернусь, как всегда. Я привезу тебе ожерелье из аметистов, а к Рождеству куплю соболиную шапочку, помнишь, какую ты хотела?..
- Иди уже, - усмехается жена. - Не нужны мне шапочки. Ты только вспоминай обо мне, хоть иногда. Может, у нее и роскошные волосы, но нет ни дома, ни очага.
- Родная, я никогда о тебе не забываю! Просто...
Просто она - не случайное увлечение, не всего лишь любовница. Она часть меня, суть моей жизни. Если б ее вдруг не стало - о, душа содрогается при одной лишь мысли! - мне было бы незачем жить.
Жена не провожала меня, она ушла в верхнюю комнату и занялась рукоделием, словно я отправлялся на ярмарку в соседнюю деревню.
Я вышел под мелкую морось, полной грудью вдохнул терпкую горечь палой мокрой листвы. На мне был видавший виды, латаный-перелатанный плащ, за спиной болтался полупустой мешок. А еще, бережно упрятанная в плотный чехол от дождя, старая лютня.
Она бесшумно вышла из-под сени алых кленов. Капельки дрожали на буйной гриве, и в желтых с прозеленью глазах светилась гордость.
- Я снова победила, да? - она игриво красуется, как деревенская девчонка на посиделках.
- Ненавижу тебя... - притягиваю ее к себе, и голова идет кругом от горького запаха.
- Никуда ты от меня не денешься, милый. Я - твоя единственная судьба.
Мы идем, обнявшись, по размокшей от вечных дождей тропе. Мы будем бродить вдвоем по деревням, селам и городам. Я настрою лютню, начну играть и петь, и в мою потертую шляпу градом посыплются монеты. Она станет танцевать у ночных костров и кружиться в огненных вихрях волос, а затем ласкать меня и нашептывать разную любовную чушь. Так будет, пока пламя не подернется коричневатой дымкой и не начнет гаснуть под белой порошей. Тогда она улыбнется мне усталыми глазами, погладит по щеке и крепко поцелует на ночь. А наутро она исчезнет, и я продрогну на сырых ветрах, и постель моя окажется холодной, а о ней будет напоминать только скорченный пожухлый лист на моей груди. Падет наваждение, и я поклянусь, что больше никогда в жизни не оставлю дома и не пойду слепо за этими невозможными желтыми глазами. Сложу заработанные монеты в кошель и поверну туда, где потрескивают дрова в очаге и искры летят из дымохода в замерзающее небо.
На обратном пути я и впрямь куплю жене соболиную шапочку и ожерелье. Хватит еще и на шубку, пожалуй. Она заслуживает.