Аннотация: Краткий сборник отдельных сказок, предназначенный для участия в конкурсе "Короткое детское произведение 2015 (весна)" издательства "Настя и Никита
Лисёнок
В одном лесу, надо сказать, таком хорошем, настоящем лесу, среди прочих зверей можно было встретить лисёнка. Днём он терялся в этом самом лесу, бродил по его округе, копошился и путался в кустах и всякой листве. Ловил всякие запахи, не оставляя им возможности улизнуть - расползтись во все стороны, затерявшись в этом зелёном многообразии так же, как это делал сам. Он бы с удовольствием грыз их, но его зубы имели иные предпочтения, с которыми он сам был полностью согласен. Потому, порезвившись, он брёл теряться дальше, и у него это вновь выходило успешно.
Одним из его набора 'радостей дня' был вкусный гость. Был. Сейчас его нет. Вкусный солнечный зайчик, он всегда терялся где-то поблизости. А теперь, видно, окончательно потерялся. В конце концов, в том и интерес теряться, чтобы тебя не нашли. И если все так, то ты справишься со своими делами.
Но всякий его день находил свой конец. А сам Лисёнок вместе с этим находил тропку, выводящую его из вечера в вечер из леса. То есть, к концу своего дня он обязательно растеривался обратно. И делал это по-своему: растерявшись в одном месте, он непременно затеривался в каком-то другом. Так и сейчас.
Он вышел на тихий берег у озера, а может неподвижной реки, и лизнул немного водную гладь. Тихая рябь пошла от его язычка, потревожив отражения. Когда она перестала собою заниматься, потеряв единственного наблюдателя; Лисёнок уже смотрел вверх. Он стоял на берегу, задрав мордочку, и только едва слышное дыхание позволяло узнать того зверя, каким он был днём.
Он смотрел на небо, шевеля ушами в такт ветерку, который уже заскучал в листве сонного леса, и увидел большой жёлтый диск, глубоко насыщенный своей оранжевой сущностью. И что-то просыпалось в нём, что-то точно так же любило затеряться где-нибудь засветло и отыскаться где-нибудь по темноте. Он смотрел на луну, и она смотрела ему в ответ, серебря его глазки отблесками звёзд, которые могли бы показать свой лес со множеством звездных листьев, светящихся и опадать в свою звёздную осень.
Однажды, она ему подмигнула, и он, как мог, ответил на её внимание. В тот вечер он лежал на берегу, едва не касаясь кончиком мокрого носа ещё более мокрой, но такой тёплой, воды, в которой он мог ещё раз увидеть всё то, что видел, поднимая голову к небу.
В своей жизни Лисёнок дорожил только двумя вещами. Такими вечерами, потому что любил смотреть на луну и вдыхать её свет, заполнявший в нём то, что только он мог заполнить. И ещё он очень любил сыр, потому что это вторая его ценимая в жизни вещь напоминала о первой, когда он не мог увидеть Её, подняв голову к небу. Запах сыра казался ему запахом ночного света, а вкус... наверное, он такой же, как и настоящий.
Он лежал на этом сыре, и ему было хорошо. Может в чем-то и грустно, но хорошо. Потому что он грел сыр, а тот, согревал его маленькое сердце, которое он всегда держал при себе.
Так все и было.
Небо ещё серебрило, когда он прикрыл вроде бы едва задремавшие глаза. Значит, решил он, луна ушла. Наверное, у неё есть и иные дела, чем просто висеть здесь. Лисёнок ощутил взгляд, где-то в душе затаив надежду, что может быть память о ней осталась где-нибудь на водной глади. Но нет.
Тогда, вздохнув вновь, он откусил впервые за вечер маленький кусочек своего второго сердца, сближая его с первым, и окунулся в сон, затерявшись на этот раз в себе.
Новогодний Тигрёнок
Одним новогодним вечером... или другим, но тоже непременно новогодним, стоит вспомнить, что где-то за окном, там, где множество сугробов, водится тигрёнок. Да-да, именно тигрёнок. И ни какой-нибудь, а особенный. Он сидит в своём укрытии, запорошённый снегом, и таится. И его затаение наполнено задорным шёпотом снежинок, окруживших его любопытной толпой и наблюдающих за ним: вдруг произойдёт что-нибудь, и они смогут окружить своим зимним вниманием это новое событие. И они наблюдают, а он - таится. Самые нетерпеливые пушинки подбираются поближе, усаживаясь на нос или на усы, и продолжают своё бдение с нового места.
Но тигрёнок затаился в ожидании... в сугробе и в ожидании (если, конечно, это не одно и то же). Он принюхивается к каждой проходящей мимо минуте, а они всё куда-то спешат и спешат. Вот он поймал лапой одну из них, нерасторопную, но очень важную для кого-то. 'Ещё не время' - говорит она и проскальзывает между белых лап туда, где её ждут.
А он всё видит, он чувствует, когда они играют с ним, проходя мимо него второй раз. Глупые, они стараются затеряться в снегу и оббежать его, но каждая непременно спотыкается о его хвост!
...а он уже слышит подходящее время. Как оно едва ощутимо ступает в ночи, нашёптывая всем и каждому что-то в подарок.
...он пригнул голову поближе к лапам и усмирил хвост. Навострённые ушки ловили каждое мгновение. И вот он выпрыгнул: пришло Время! - и сказал своё новогоднее 'Ррр!' и улыбнулся в усы.
Говорят, что в шёрстке этого тигрёнка прячется счастье. И погладив его, вы непременно найдёте счастье в своих руках. Тогда и вам, быть может, захочется сказать своё новогоднее 'Ррр!' и улыбнуться в усы.
Как развлекаются Ночные Мышки
Пока ты пытаешься уснуть, слушая мои речи, за окном, под самым козырьком крыши, дремлют две ночные мышки. Летучие они или не совсем - как нарисует твоё воображение.
У тех мышек наверняка был насыщенный день. Либо полный хлопот, либо - приключений. Но наверняка одной из них ещё в самых началах этих потёмок удалось совершить самое главное и замечательное приключение ночных мышей, какое только может у них быть: пролететь через луну!
Мне рассказывали, что у ночных мышек есть такая забава. В день, когда луна особенно большая и насыщенно жёлтая, они стараются проснуться пораньше - первыми среди всех остальных. Они взлетают как можно выше, пока тьма их скрывает, и пролетают по просыпающемуся лику луны, так, что из полной темени их может выхватить только её свет.
Выхватывает, но поймать не может. Потому это их так и забавляет.
Но природа этих мышей такова, что все они не могут в одну ночь так играться в лунном свете. Как только одна из них оказывается охваченной им, другие замирают, будто ничто уже не сможет оторвать их взгляд от этой игры живого существа и бестелесного чуда ночного мира. И они заворожённые смотрят, как одна из них совершает круг за кругом, словно за весь свой народ, проносясь по лунному диску всегда слева направо. Ведь направо - это самое лучшее направление для мышек.
Когда ночь продвигается ближе к середине, луна поднимается ещё выше, и мышке становится сложнее быть ей под стать. Когда она снова сливается с тёмным небом, все остальные отмирают вновь и рассыпаются в ночи по своим делам, а та - лунная - мышка, которой в этот день удалось захватить внимание всех вокруг и даже одного из небесных светил, уже тихой сапой дремлет под козырьком крыши за твоим окном.
Или ты дремлешь за окном от этой мышки. В общем, я запутался в этих мышесплетениях и хитроисториях, или хитросплетениях и мышеисториях... Одним словом, запутался.
А мышки там уже во всю тепло и уютно спят, да и ты укутывайся в пледы и одеяла, засыпай, ведь утром проснется другое светило, и кому-то нужно будет захватить его внимание и блистать в его свете. Кому как не тебе.
Летучие Ёжики
'Нет буквы 'Ё' важнее, чем в слове ёжик!'
Однажды, я бы хотел рассказать тебе сказку про летучих ёжиков... Да-да, про них самых. Но сложно рассказывать о таком, если ты ни разу в жизни не наблюдал полёт летучих ёжиков клином. Поэтому закрывая по ночам глаза, я представляю себе, как они выползают из своих норок, оттряхивают приставшие к ним опавшие листья, чихают невпопад от морозного воздуха и расправляют свои крылышки. Главный ёжик - вожак этой стаи - разбегается и, демонстративно задрав носик в прыжке, отталкивается посильнее лапами, переводя ответственность за полёт уже на крылья.
Другие ёжики следуют его примеру: разбегаются, задирают носики, и... в общем, так они и поднимаются в небо стайкой; летят над деревьями в неведомые края.
Я не знаю, куда могли бы улетать летучие ёжики, и если у них какая-то своя страна. Но моё воображение рисует за закрытыми веками эту чудесную картину - как ёжики летят... к мечте, они наверняка летят к мечте!
Не знаю, как у них принято в такой момент, но отчего-то мне кажется, что летят они налегке - ничего не беря с собой, ловя всяких мушек в воздухе, когда захочется перекусить. Разве что какой-нибудь молодой ежонок решил утащить с собой пару желудей или маленькое яблоко.
Но недаром опытные ежи в стае отличаются от молодняка. Они знают, что в полёте все это только отягощает, нагружая крылья. Да и просто ветер выдувает всё, что было между иголок. И это самое яблочко или жёлудь начнёт падать вниз. Вам наверняка известны случаи, когда вы читали книжку, сидя на лужайке, или примостились на поляне в лесу греться на солнышке, а откуда-то сверху упал жёлудь.
Или даже так. Вы слышите, что что-то упало, скажем, на яблоню. Один короткий гулкий звук... и тут все-все созревшие яблочки осыпаются вниз!
Наверно, это райский сон для обычных ёжиков, но летучим ещё предстоит долгий перелёт. Перелёт - куда-то туда.
Сновая овечка
Среди всех овец, которых люди обычно пересчитывают по ночам, особенно могла выделиться одна. Вообще, это тебе только кажется, что в твоём сне их бегают толпы. На самом деле, ты видишь только, как в поле твоего сонного воображаемого зрения появляется овечка, подбегает к невысокой изгороди, перескакивает через неё и исчезает с глаз.
Но мало кто задумывается, что эти овечки у каждого свои, и что это тоже заслуженный непростой труд - работать по ночам.
Случается, что у человека не так уж и много этих овец во снах. Может, оттого, что он не может себе позволить их в большем количестве, или оттого, что он не питает к ним слабости, или оттого, что может питать к ним аллергию, но... Но все чаще я находил во снах только одну очень милую и трудолюбивую овечку, которую наверняка знаешь и ты. А знаешь - потому, что однажды я передал тебя ей. Тебе наверняка интересно, как так вышло.
Как-то раз, засыпая, как и ты сейчас, я следил за тем, как овечки перескакивают через оградку. Я считал их одну за одной, пока вдруг не начал понимать, что все они очень похожи. И шёрсткой, и манерой прыгать, а особенно - глазами. Так я начал о чём-то догадываться.
Мне никак не удавалось уснуть, а я все смотрел, как овечки прыгают, и считал. Я почувствовал, что она одна; что это одна и та же овечка - и, похоже, она действительно устала. Тогда я невольно подумал: 'Отдохни...', но она немного тряхнула головой, то ли из-за того, что в очередной раз задела копытцем верхушку ограды, то ли, отгоняя мушку, донимавшую её всё это время.
Я продолжал лежать, не смея уснуть; да и по правде, мне это все так же не удавалось. И я считал. Чем дольше я вглядывался, тем яснее понимал, что овечка действительно одна, и она очень и очень старается, прыгая через оградку без остановки, чтобы я, убаюканный этим ритмом, наконец-то уснул. А мне все никак не удавалось.
Тогда я снова невольно подумал: 'Отдохни'. Но она опять от чего-то едва мотнула головой. Вновь приземлилась. Сделала чуть большую, чем обычно, паузу. Выдохнула глубоко, так, что даже я услышал это в своих мыслях. И убежала за край, чтобы вновь выбежать с другого и перепрыгнуть оградку в очередной раз.
Во мне не оставалось сомнений: овечка была одна-единственная и очень-очень старалась ради меня.
Время шло. Овечка упорствовала, и когда я в третий раз ещё сильнее попросил её: 'Отдохни!', - наконец-то остановилась у заборчика. Она была уставшая и грустная. Мне все хотелось сделать для неё что-то большее, чем просто пожелать отдыха. Она приподняла на меня свои глаза, в которых не было ни капли укоризны, оттого, что я никак не мог заснуть, вынуждая её прыгать и прыгать вот уже столько времени. В них читалось расстройство от того, что она уже не может бежать дальше и, пока я не усну, она не сможет успокоиться.
Тогда я нарисовал в своём воображении под ней большой ворох соломки и предложил ей прилечь. Ведь как-то негоже лежать мне, пока овечка стоит.
'А почему ты одна? - спросил я свою овечку, - Неужели у Вас что-то случилось?'
Тут она впервые мне что-то ответила. Она сказала, что ничего не случилось - всё в порядке и идёт своим чередом - просто день выдался такой, что я никак не усну.
Тогда я ещё раз спросил, почему она одна.
Она рассказала, что всё это случилось очень давно. Совсем-совсем давно, когда я был маленький, и в мире распределялись овечки для сна.
Перед тем, как у человека впервые появляется возможность уснуть, овечкам предлагают найти себе нового человека и помогать ему, если вдруг что-то пойдет не так - если возникнут трудности. А каждый человек - это своя полянка со множеством заборчиков, каким-то своим солнцем и особенной на вкус травой.
'Помню, - сказала она, - что в тот день - перед тем, как я стала твоей овечкой, я долго не могла решить, куда же мне пойти. Лужайки у всех были такие разные. Кто-то ходил и пробовал везде травку - ведь мы выбираем вас раз и на очень долгое время. Кто-то искал, где лучи солнца помягче, и где оно светит подольше.
Они часто сбивались стайками, или играли в чехарду. То тут - то там.
И вот, когда время выбора подходило к концу, и нужно было уже определиться, я увидела вдали небольшой тёмный островок. Не мрачный - просто тёмный. Туда отчего-то никто не хотел идти, а меня он начал притягивать. В нём было спокойно и тепло, даже без святящего яркого солнца. Там была мягкая уютная трава и только одна оградка.
Другие овечки не хотели идти туда потому, что это место им казалось скучным. Мрачным. Тесным. Что они не могли всей толпой там резвиться, и, вообще, они тут же переставали о нём думать, когда видели все остальные лужайки вокруг.
Так вот и вышло. Я осталась именно здесь - на этой полянке. Там очень редко штормило, или солнце было палящим. Первое время, там ничего не менялось, но я всё равно, старательно каждую ночь (хоть темно здесь отчего-то было всегда, и ночь я находила по своим ощущениям) прыгала через эту оградку. Так уж заведено.
Я думала, что даже если тебе удаётся прекрасно засыпать и без этого, то случись что-то вдруг, ты сможешь незаметно для себя уснуть под ставший уже привычным мерный топот моих копытцев.
И ты привык. И не тревожился. И даже когда день был сумбурнее обычного, ты всё равно очень-очень быстро засыпал, даже не всегда понимая, что из-за меня.'
'А сегодня устала ты сама, - подумал я ей. - Отдохни'.
'Нет, - ответила она, - я не могу. Я должна продолжать прыгать, чтобы ты уснул'.
Я задумчиво посмотрел на неё. И сказал: 'нет-нет, теперь моя очередь - сегодня я буду оберегать твой сон'. Я лёг рядом с ней на кучу соломы и обнял, пододвигая ближе под бок.
Свет погас.
И мы уснули вместе.
Котейка (Булочки с корицей)
Большой город всегда наполнен множеством историй, которые хранят все его обитатели или же сами являются их непосредственными участниками. А происходить эти истории могут где угодно: в тихом цветущем саду, когда летний ветер колышет верхушки деревьев; на старой мощёной улице, в узком пространстве между двух домов; в винном погребке; в булочной лавке, со свежеиспечёнными плюшками; на черепичной крыше; или же за любым окном в этом городе.
На одном из подоконников одного из множества окон, сидел обыкновенный серый котейка и наблюдал за солнечным днём, происходящим по ту сторону. Сидя меж двух приоткрытых створок, он ловил носом уличные запахи. Он знал, что утренние булочки в соседней пекарне уже почти все ушли под кофе и до обеда могут недотянуть.
Насколько ему было известно, у всех горожан - или почти у всех - у самых важных, ну, или тех, кто считал себя важным - по утрам был неизменный ритуал. Они надевали свои костюмы, или платья - кто в чём собирались на работы, - и кто по пути, а кто выйдя заблаговременно, - они заходили в пекарню за свежей булочкой и садились за столик небольшого кафе рядом. Если его хозяин решал, что сегодняшний день хорош, то выставлял на улицу столики и поднимал навес, где в лёгкой тени, которая скоро могла понадобиться, все желающие могли выпить кофе и съесть ещё этих мягких хрустящих булочек из пекарни через дорогу.
Сам хозяин не пёк ничего. Булочек в городе было в достатке, а вот хорошего кофе... Да он бы и сам от него не отказался. А пока его ещё не завалили заказами, он протирал столики, давал наставления хорошенькой девушке, работавшей у него не так давно официанткой, и собирался отправиться за стойку, чтобы ровно выстроить турки и начать молоть кофе.
Вслед за кофе по городу начинали разноситься слухи.
Говорили, кто-то повадился воровать булочки с корицей, пряность для которых была от чего-то редка в городе, и разве что булочник мог себе её позволить. То говорили, что нападкам подвергаются вовсе не булочки, а плюшки с повидлом, которые больше всего предпочитали упитанные мужчины среднего возраста. Они обычно крыли крыши своих домов красной черепицей и выращивали на них много труб.
Затем, слухи рассказывали о том, что вовсе не кофе и даже не булочки являются основной причиной, отчего все в городе так любят по утрам сидеть за столиком небольшой кофейни. Они говорили, что все дело в девушке, традиционно носившей белый фартук поверх пышкой красной юбки, плавно скользящей между столиками с подносом и разносившей кофе.
Говорили, что к её сердцу пытались подступиться уже все-все в этом городе, но... - увы. Очарованные её улыбкой даже самые стойкие и опытные сердцееды забывали о том, что хотели её о чём-то спросить. Они вставали из-за столиков одухотворёнными и, не замечая ничего вокруг, то и дело натыкаясь на прохожих, шли куда-то в сторону ближайшего сада, где им было самое место среди ароматных кустов садовой розы и девушек, приходивших туда наслаждаться этим запахом.
К полудню на улочках не было видно никого. Все, кто мог, уже давно были заняты делами, и разве что бездельники да писатели прятались от припекающего солнца под навесом кофейни. Последним даже было не до девушки, они всегда были заняты или рассыпанием букв по белой бумаге, или судорожным вытиранием разлитого кофе с только что написанного. Некоторые от досады бросали рукописи на столе, торопясь добежать до дома, пока не выветрились их идеи. Увлечённые натуры - что с них взять.
А она принимала брошенные рукописи в качестве чаевых и уносила в кофейню, где прикалывала к стенам. Иногда заезжие издатели или литераторы открывали в этих необыкновенных цепочках букв, переплетающихся с необычными рисунками, какие только кофе и может оставить, новые имена. Бывало, что они срывали листы со стены и убегали на поиски этого таланта.
Со временем стали говорить, что все неудачи связанные с покорением юной официантки просто из-за того, что её пленил некий ловелас с пышными усами и не оставлял ни единой её мысли без своего участия. 'Конечно, у нас не было и шанса!' - думали они, заглаживая в душе свои неудачи. Как бы то ни было, ловеласа никто не видел, и каждый кивал на своего соседа с усами. И чем пышнее были усы - тем сильнее были подозрения.
Когда полдень оставался далеко позади и сбегали писатели, залитые горем от залитых кофе рукописей, а спешившие после работы горожане появились бы только через пару часов, хозяин кофейни оставлял девушку за главную, давая ей ещё несколько наставлений, на которые утром ему не хватило времени, и скрывался за дверью пекарни.
Когда он отлучался 'на четверть часа', чтобы обсудить дела, и уносил с собой две полных турки ароматного кофе, зёрна которого даже хранил в отдельном ящике подальше от остальных (кажется, чтобы другие сорта не потеряли свой собственный запах), а затем шёл к пекарю, девушка понимала, что 'дела' займут никак не меньше часа, и она может себе позволить и самой выпить чашечку кофе.
С тем, она откладывала фартук в сторону и садилась за один из столиков, выставленных на улицу, откуда смотрела на город. (Ах да, надо сказать, что фактически город 'лежал у ног' кофейни, расположившейся, как и несколько домиков, наверху большого пологого холма, который давно уже был застроен и вымощен улочками).
Было самое время сказать своё 'мур'.
Котейка повернулся в сторону, схватил зубами небольшой бумажный пакет, и, пройдя вместе с ним по карнизу, спрыгнул сперва на одну из открытых створок окна этажом ниже, а затем уже на мостовую.
Ещё через мгновение он сел у её ног, продолжая сжимать свёрток в зубах. Увидев Котейку, она улыбнулась, поставила чашку и взяла у него пакет. В нём оказались те самые ароматные булочки с корицей, из-за сильного аромата которых у Котейки все ещё смешно подёргивался нос.
Рассмеявшись, девушка усадила его к себе на колени, как это часто случалось в последнее время, и принялась пить кофе со своевременным подарком. А он уютно свернулся, всё ещё невпопад шевеля усами. Сейчас было самое время сказать своё 'мурррр!'
...а что Котейка знал про винный погреб, и узкую улочку, зажатую меж двух домов - так это другая история.
Дракон, Пастух и овцы
Жил-был Дракон. В пещере жил. Один жил. Ну, как один... он и стадо овец. Но стадо овец было всякий раз разным. Но было. А потом пришёл Пастух. Нет. Он не стал жить в пещере. И Дракон не предлагал ему.
Овцы тоже никому ничего не предлагали, да и их не спрашивал никто. Пастух тоже был не совсем пастух. Ну... в смысле Дракон был вполне дракон. Овцы были вполне себе овцы. Но Пастух был не совсем пастух.
Пастух не был рыцарем. Никогда. И ни капли. Он был просто не совсем сам собой. В одном из смыслов.
Так вот.
Пастух просто пришёл. 'Наверное, он пришёл за овцами', - подумал Дракон. 'Наверное, он пришёл за драконом', - подумали овцы. 'Наверное, я зачем то пришёл', - подумал Пастух, но вслух ничего не сказал.
Пастух, который был не совсем пастух, был немного бродячим. И был немного романтик. А бродячий пастух-романтик определённо точно ничего не мог иметь за душой.
- Это твои овцы? - спросил Пастух.
- Это мои овцы??? - переспросил Дракон.
- Это мы, овцы?? - переспросили про себя овцы.
- Видимо, нет, - заключил Пастух.
- Видимо, да, - выдохнул Дракон.
- Это мы овцы?? - снова задумались овцы и переглянулись.
Дракон задумался. Посмотрел на овец. Овцы смотрели сами на себя. Дракон посмотрел на пастуха.
- Это твои овцы? - спросил он.
- Нет, - ответил Пастух, - не мои. Кажется. Я неуверен.
Пастух задумался. Дракон задумался в ответ. Овцы продолжали переглядываться.
- А давай, это буду мои овцы, - предложил Пастух, - и ты мне их отдашь.
Дракон продолжал задумываться.
- Я не могу тебе отдать овец, - сказал Дракон.
- Почему? - спросил Пастух.
- Потому что это не мои овцы. Я не могу их отдать.
- Правда? - спросил Пастух.
- Правда, овцы? - спросил овец Дракон.
- Правда, мы?? - спрашивали друг друга овцы.
- Ну вот видишь, - сказал Дракон, - Не могу. И точка. И ещё одна точка. И ещё много. много. точек.
- Тогда, давай, я сам их возьму, - сказал Пастух.
- Ты не можешь их взять, - сказал Дракон. - Они ведь не твои.
'И правда', - подумал Пастух, - 'дилемма'. - И они оба задумались.
Пастух хмыкнул. Дракон грыкнул. Овцы отошли подальше в пещеру.
- А давай, я их выиграю, - сказал Пастух. - И они будут моими. И ты сможешь мне их отдать.
'Разумно', - подумал Дракон. Но ничего не ответил, так как из задумчивости ещё не вышел.
- Мы будем играть в шашки, - сказал Пастух. - В шашки с овцами. И с тобой. Ну, то есть с тобой и с овцами.
Дракон подумал. Дракон решил. Дракон сказал... было,... но подумал ещё.
- А как?
- Ты будешь играть за чёрных овец, а я за белых. И мы будем играть в шашки.
Дракон посмотрел на овец. Овцы были белые. Как назло.
- У меня нет чёрных овец, - сказал он. - Я не смогу с тобой играть.
Пастух оценил ситуацию.
- Тебе нужно достать чёрных овец. Они есть за холмом. Позови их.
Дракон позвал чёрных овец. Чёрные овцы переглянулись с белыми. И стали тоже задаваться вопросом ''чьи' мы 'кто''.
- Теперь у меня есть чёрные овцы, - отметил Дракон.
Дракон расчертил землю. Расставил овец. Пастух был наблюдателен и ритмично стукал пастушьим посохом по ближайшему камню. 'Настраивает на правильный лад', - подумал Дракон. 'Запугивает', - подумали овцы.
- А теперь, - сказал Пастух, - мы ложимся спать.
- Зачем? - спросил Дракон.
- Чтобы овцы прыгали.
Они легли спать. И овцы прыгали. Одна через одну. А потом через третью. А потом по другой диагонали.
'Пора просыпаться', - решил Пастух. 'Ага', - решил Дракон. 'Ещё пять минуточек', - решили они, вместе посапывая. Но проснулись.
Овцы жались по стенкам. По разным.
- Кто победил? - спросил Дракон.
- Не знаю, - ответил пастух. - Но это мои овцы, указал он на кучку белых возле себя.
- Почему?
- Давай спросим овец.
Пастух посмотрел на овцу. Дракон посмотрел на овцу. Овца посмотрела на овцу. А та на другую овцу. А та еще на одну... в общем, овцы переглянулись. Долго и мучительно медленно.
- Овцы, мои, овцы, вы, да? - спросил Пастух.
Овцы резко переглянулись по цепочке обратно. Что-то было не так.
- Бееее-даааа, - сказали овцы.
- Вот видишь. Это мои овцы. - Пастух сказал. Порадовался. - Теперь ты можешь мне их отдать.
Дракон отдал Пастуху овец. 'Наверное, так и должно быть', - подумал он. Пастух взял овец. 'Наверное, так все и должно быть', - подумал он. Овцы перешли от одной стены к другой. 'Как всегда', - подумали они и ничему не удивились.
- А чёрных овец я провожу за холм, - сказал Пастух.
- Зачем? - поинтересовался дракон.
- Чтобы не потерялись! Из гостей ведь всегда провожают!
Дракон кивнул. Пастух ушёл. Ушли овцы. 'Наверное, он зачем-то приходил', - подумал дракон. 'Наверное', - ответила ему тишина.